Крысы. Глава 5

 
Глава 5. Анна и другие проблемы

     После первой вылазки, понятное дело последовали и остальные. Я уже не так отчаянно боялась, и маршрут моих походов стал более разнообразным. Не потому что мне так нравилось, просто в моём районе с каждым новым выходом разжиться чем-нибудь становилось всё труднее. Приходилось наведываться в соседние. И далеко не всегда удавалось избежать нежелательных приключений. Например, однажды на меня напали сразу двое каких-то отмороженных, мне нехило так досталось, думаю, у меня было сломано пару рёбер, иначе почему мне долго не удавалось глубоко вздохнуть. Но вообще-то, в тот раз я ещё легко отделалась, хотя и отлёживалась дома несколько дней, жаль только, что целую сумку курева, пойла и еды пришлось оставить. Претензий у меня ни к кому нет, я была сама виновата, забыла об осторожности, забравшись в полный склад с провизией и одеждой, и… потеряла бдительность. За что и поплатилась. Такие времена сейчас настали, или ты, или тебя… Что ж, хорошие уроки стоят дорого. К тому же обучение происходит в ускоренном темпе и вместо отметок у тебя либо появляется, либо исчезает призрачная надежда на то, проснёшься ты завтра утром или нет.
     И если уже говорить начистоту, то вскоре после этого уже я, при помощи биты найденной в фургоне возле дома, прогнала из «своего» магазина какого-то толстого мужика с мальчиком-подростком. Позже меня саму удивила та плохо объяснимая злоба, почти ненависть, с которой я набросилась на этих двух перепуганных и несчастных людей. И, как выяснилось, это было только начало. Та самая бита, - хотя без лишнего хвастовства должна сказать, что я частенько вполне обходилась и без неё, -служила не только для защиты. В тот день мне даже удалось найти старенький бьюик почти с полным баком. Тогда, кстати, у меня было то самое состояние, когда какой-то эпизод как будто стирается из моей памяти начисто. Я заметила, что происходит это со мной, когда я в сильном возбуждении. Так что я даже не помню, был в той машине кто-то или нет. Если и был, то боюсь, ему не повезло. Что касается ключей зажигания, которых я не нашла, то их отсутствие и раньше, честно говоря, меня не сильно останавливало. Был и такой опыт в моей походной жизни. Так что теперь нет необходимости передвигаться короткими перебежками, прижимаясь к стенам домов и затравленно озираясь.
Анне не нравится, когда я так поступаю, ну вы понимаете, о чём я. Она говорит, что это делает нас похожими на диких животных и ей становится от этого страшно. Но вы уже, наверное, заметили, что я редко молчу в ответ.
Я и ответила в том смысле, что, мол, напрасно она не сообщила мне о своих взглядах по этому поводу в тот момент, когда её душил огромный, грязный детина, навалившийся на неё всем телом. Возможно, я прислушалась бы и не стала вмешиваться, марая руки и свою неразлучную спутницу биту о его поганую кровь. Она ничего не ответила тогда. Только посмотрела как-то так очень грустно. Знаете, как на тяжело, или даже безнадёжно больную. О, она может посмотреть так, что становится почему-то не по себе. Как же меня это бесит порой, я даже передать не могу …
     О чём это я? Вот мне интересно, как удаётся Анне даже на расстоянии влезть и спутать все карты? Ну, так вот, я и говорю, что теперь меня так уж легко врасплох не застать. Между прочим, мною разработана целая система обеспечения безопасности. И весьма внушительная её часть принадлежит исключительно первоначальной проверке объекта. Может быть, расскажу потом. Анна говорит, что надо рассказать обязательно, это, - сказала она, может быть полезно как для тебя самой, - то есть, замедлит процесс неизбежного превращения меня в дикое животное, - я не дура, дорогая Анна и понимаю к чему ты клонишь, - так, мол, и для остальных выживших, и вообще, хорошо бы оставить что-то после себя, ну там, потомкам, типа… Нет, вы слышали это?! Смешная она, ей-богу… Кому оставить?! Да и для чего?!
Но как бы там ни было, это ведь она, слушая мои истории, убедила меня начать писать. Уверяет, что это поможет сохранить человеческий облик, ну и прочую лабуду, бла-бла, умора, честное слово! И хотя я уверена, что это полная ересь, но что-то в этом и в самом деле есть, я даже, знаете, как-то втянулась. Например, совсем недавно, когда я вытряхнула из пыльного, придорожного пикапа целую семейку каких-то аборигенов, первое, о чём подумала, как напишу об этом в своём дневнике. Ну да, вот оно и вылетело это словечко: дневник. Большей тупости и выдумать нельзя! Обхохочешься, Джеки Айк ведёт дневник!!
     Правду сказать я и сама не знаю, за каким чёртом мне это нужно. Особенно сейчас, когда грёбаные пальцы почти перестали гнуться, как и остальное тело всё плотнее обрастая грубой, дублёной кожей, уже не коричневого, и уж тем более не белого, а какого-то сероватого оттенка. Теперь я знаю, что серой у оставшихся в живых людей она делается со временем. Анна, пожалуй, светлее, чем я, может, потому что она от природы блондинка, но тоже серая основательно. Только глаза тускло посверкивают голубизной, да ёжик волос на голове серебрится. Это у неё после химии… Тот ещё, надо сказать видок. Короче, вижу, что она не отстанет, хотя понятия не имею, как она это делает. Да, наверное, и в самом деле пора уж мне рассказать о ней, хотя что-то особенное, по меньшей мере, в нашем знакомстве, как и встрече вообще, отыскать сложно.
Это случилось в какой-то больничке, куда я залезла скуки ради. Но не только. Честно сказать, к этому времени у меня появилась одна маленькая проблемка. Дело в том, что мой привычный друг и соратник, с приставкой «алко», перестал меня выручать и поддерживать. То есть перестал работать. Даже хуже, спиртное не просто уже не вставляло, как раньше, а казалось омерзительным. Я вообще заметила, что у меня с вкусовыми предпочтениями какая-то неразбериха происходит в последнее время. И не только с ними.
Но сейчас не об этом, а о том, что жить в нынешних условиях, да ещё и на трезвую голову, вот уж увольте. Так что, я в больничку залезла, раз уж она мне попалась на глаза, чтобы глянуть, может, получиться разжиться чем-нибудь интересным, в фармацевтическом плане, разумеется. Я, конечно, предполагала, что ни одна такая умная, и наверняка не только местные нарики, но и вообще, кто угодно, оставшийся для неясных целей мироздания зачем-то в живых, уже раз сто наведался сюда, но я решила, тем не менее, попытать удачу. Я не изменила своего намерения, несмотря на то, что слева, со стороны запасного входа, ещё издали заметила не только побитый мерс неопределённого цвета на служебной стоянке, но и свежий отпечаток его шин. Помните, что я говорила про систему безопасности? Хотя, если говорить начистоту, то особого умения тут не требовалось: на толстом слое ржаво-коричневой пыли и почти полном отсутствии ветра, любой след становился не просто заметным, но и сохранялся весьма долгое время. То есть, можете представить себе, как меня нагнуло непредвиденное расставание с алкашкой, если я, зная почти наверняка, что там кто-то есть, но не имея понятия кто это и сколько их, прихватив биту и оставив предусмотрительно свой бьюик у дороги, решила всё же зайти.
Не знаю, может виной всему полное отсутствие зрелищ и развлечений, но мне иногда приходит в голову, что я иной раз, будто специально ищу приключений на свою пятую точку. Вот и тогда, предполагаю, дело было не только в желании разжиться энным количеством колёс, но и в вероятном получении дополнительных острых ощущений.
Одним словом, - которым, как вы наверняка успели заметить, дело у меня никогда не заканчивается, - войдя в холл больницы, - ещё до того, как я услышала возню и сдавленные хрипы, - я поняла, что тут есть живые. Не могу объяснить каким образом, но я это почувствовала. Как чуют животные, наверное. Диковато звучит, понимаю, но это именно так. Какой-то особенный запах, причём даже не он сам, а его отголосок, какая-то вибрация в воздухе, чьё-то незримое присутствие…
От напряжённого внимания, у меня фонило в ушах и подрагивал кончик носа. Подобные ощущения после катастрофы, мне случалось испытывать и раньше, - острота восприятия не развивается за одни день, - но осознала я это только тогда, в этой вот больничке, наверное, потому так хорошо и запомнила. Теперь я даже не представляю, что когда-то было иначе.
Поднимаясь по лестнице на второй этаж, я и услышала те самые звуки. В два прыжка оказавшись у одной из стеклянных дверей, одна из створок которой была приоткрыта, я увидела громадного мужика с наполовину спущенными штанами, взгромоздившегося на маленькую, тощую женщину. Впрочем, тогда утверждать половую принадлежность было довольно сложно, так как из-за толстой, грушевидной задницы и мощной спины мне видны были только худые, как спички ноги, да крохотные, костлявые кулачки, что судорожно колотили то по жирной спине мужика, то по полу. Подозреваю, что удары эти были для громилы чем-то вроде постукивания детским, пластиковым молоточком. Мужик тем временем, сопя и матерясь вполголоса, одной рукой шарил у себя под животом, наверняка пытаясь под свисающим брюхом отыскать свой прокисший сморчок, а второй - душил распластанную под ним малявку, которая к тому времени, пока я любовалась этим зрелищем, уже и хрипеть почти перестала. Медлить дальше было нельзя, и я не без некоторого, трепетного удовольствия сжала в руке рукоятку биты.
Уже минут через пять, я была занята тем, что со скучающим видом наблюдала с ободранного дивана, как худосочная жертва нападения кашляет и отплёвывается возле умывальника. На ситцевой рубашонке зияла прореха и я, переведя взгляд на совершенно пустой, стеклянный шкафчик, лениво подумала о том, что не многовато ли обнажённых, и говоря откровенно, мало симпатичных задниц демонстрируется мне за этот неполный день?
Наконец, мне это надоело и в перерывах между приступами её хриплого кашля и сиплого хрипа, я поинтересовалась, какого чёрта она так долго торчит, сверкая своей тощей задницей у крана, в котором даже старые воспоминания о последней капле воды успели заржаветь?
    Спустя ещё несколько ужасно томительных минут она, наконец, повернулась ко мне, обхватив хилыми руками свою шею и с ужасом таращась, то на меня, то на своего кавалера, отдыхавшего сейчас у стола с разбитым монитором. Я хочу сейчас описать Анну, а это, разумеется, была именно она, такой, какой увидела я её тогда. Почему-то мне хочется, чтобы вы посмотрели на неё моими глазами. Это была женщина лет тридцати, невысокая и очень худенькая. Думаю, что вряд ли она была выше полутора метров и весила больше восемнадцати фунтов.
Острые и тонкие черты лица, изящные, крохотные пальчики. Вообще всё в ней было миниатюрное, как будто ненастоящее. Всё, кроме глаз. Большие, красивой округлой формы с белесыми бровками над ними, они, наверное, из-за своей яркой голубизны и какой-то несоразмерности для столь хрупкой девушки, поражали своей невинной, детской открытостью.
Вообще она, особенно со спины, с этим своим коротким ёжиком, очень напоминала мальчишку-подростка, у которого наблюдается явный дефицит веса. Пятнистая, коричневато-серая кожа, - с Анной я познакомилась как раз на этапе её перехода от бежево-коричневого окраса к землисто-серой, - добавляла какую-то особую пикантность в её облик.
Это, должна заметить, происходило со всеми выжившими белыми. Сначала у нас кожа становилась коричневой, с самыми разными оттенками этого цвета, а потом, постепенно, начиная с верхней части, серела. Тёмная кожа без всякого перехода просто становилась серой и тусклой. Как будто выгорала. На этом этапе и у тех, и у других уже без особых вариаций. Основная разница заключалась лишь в том, что у всех это случалось в разное время. Ну и пигментация была разной степени интенсивности. Так, например, если Анна вначале была тёмно-золотистого цвета, - я определила это по её ногам, где первоначальный коричневый ещё остался, - как будто она упорно загорала, добиваясь идеально ровного, медового оттенка, то я была кирпично-красного. Анна называла его терракотовым. А сейчас коричневый у меня сохранился только в виде небольших островков на ладонях, внутренней стороне бёдер да лодыжках. Может и ещё где-то, но я не могу этого видеть из-за обилия волос на моём теле. Волосы растут… везде. Сначала это был мягкий, напоминающий пух, покрывающий всё тело неровными, произвольными участками первый слой. Как подшёрсток у животных. А за ним пошёл второй - тёмный, прямой и жёсткий. Я когда наблюдала это у себя или у других бедолаг, с кем иногда сталкивалась, то у меня снова возникали какие-то зоологические ассоциации. И дело тут не только в отсутствии депиляции. И хотя я уже забыла, что это такое, оправдывая данное обстоятельство отсутствием воды, - полагаю, что дело вовсе не в этом, - просто такой сомнительный приз получают все выжившие.
Практически всё тело Анны тоже было покрыто длинными волосками, которые не слишком бросались в глаза, по причине их белого цвета.
Движением головы она указывала на диван, где я сидела.
- Вода… - просипела она чуть слышно.
Видя мой непонимающий взгляд, она в полусогнутом состоянии приковыляла ко мне, запустила тонкую, пятнистую руку в диванную прореху, пошарила там, тяжело сопя, и наконец, извлекла литровую бутылку воды, которую тут же протянула мне. Когда я отказалась, она сделала, морщась, несколько глотков, после чего просипела:
- Анна…
Вот так мы и познакомились. Мы тогда долго сидели в том больничном кабинете, - по-моему, это было что-то вроде ординаторской - и долго разговаривали. Честно говоря, я не думала, что смогу столько времени болтать с кем-нибудь, о ком ещё совсем недавно не имела ни малейшего представления, да к тому же ещё и на трезвую голову. Это что-то для меня вовсе не характерное. Но как выяснилось, это был не единственный мой нетипичный поступок за этот день.
Анне было тридцать два года и в этой больнице она, оказывается, лежала после операции. То есть на самом деле, операции никакой не было. У неё рак желудка, какой-то очень агрессивный и нехороший. Когда на операционном столе её разрезали, оказалось, что оперировать нельзя. Типа не имеет смысла. Стремительно растущая опухоль находилась в таком месте, откуда извлечь её без угрозы для жизни, не представлялось никакой возможности. Поэтому врачи её снова зашили, и затем, стараясь не смотреть в глаза, сказали готовиться к химиотерапии. Анна улыбнулась и провела руками по ёжику волос.
- Вот я и готовилась, - сказала она шёпотом, - чтобы не ждать облысения, сама обрила голову, - хотя ещё до операции понимала, что это бесполезно. Вообще всё… Просто нужно же было что-то делать, пока я ещё могла…
Было в этой пичужке что-то особенное. Странно, но мне ни разу не захотелось уйти. Она умела слушать, это я сразу поняла. И рассказывала как-то просто и без всякой рисовки, проникновенно так, когда сразу понимаешь: это правда, всё так и было. А ещё говорила она, как будто немного на другом языке. Не знаю, как объяснить. И вроде понятно всё, но и в то же время по-другому. Знаю, что вы сейчас подумали. Это потому, что она другая. Не такая хабалка и оторва, как ты Джеки Айс, верно? Ну да, возможно так и есть, спорить не буду. Хотя бы потому, что в прошлой жизни Анна была учительницей, работала в начальной школе.  Странно, почему меня это не сильно удивило? Уверена, что дети её обожали. Таких, как Анна всегда любят, я знаю. Особенно дети и мужики. Первые за доброту, вторые за возможность выглядеть сильными. Мне кажется, к Анне даже женщины относятся хорошо, потому что к ней невозможно ревновать в виду полного отсутствия стервозности.
Так что да, скорее всего, в обычной жизни наши пути вряд ли бы пересеклись. Но сейчас-то другое дело, к обычной, нормальной жизни не имеющее никакого отношения.
Мне даже на какой-то миг показалось, что может не так уж я и права, когда считала, что мне никто не нужен? Может, мне просто не встречались такие,  как Анна?
Короче, я не только слушала её, я и сама рассказывала много. О себе, о своей жизни, да и вообще… Обо всём. И было ощущение, что мы знакомы с ней давным-давно.
Оказалось, что с самого дня катастрофы, она не выходила на улицу. Потому что идти ей было некуда. Потому что муж Анны, ещё до её госпитализации, попросил подписать документы о разводе.
- Вот свинья! - помню вырвалось у меня.
- Возможно, - она покачала головой и всё держалась за своё горло, - но вообще-то я сама хотела, к тому же у нас давно не ладилось… Ещё с того времени, как у меня выкидыш случился на позднем сроке… А мы так ждали этого ребёнка, нашу дочку, даже имя придумали, - Хейли. Но однажды я упала, не поскользнулась, не потеряла сознание, а просто упала на ровном месте и всё… Том никак не мог с этим смириться, и поверить, что я не специально, наверное тоже не мог… А я перестала есть, - не назло, не для того, чтобы что-то кому-то доказать, - просто не могла… Но Том, видимо, снова мне не верил… Меня стали кормить насильно, через катетер, а это страшно, это недопустимо…
Она вдруг посмотрела на меня и спросила всё так же сиплым шёпотом:
- Тебя кормили когда-нибудь через катетер?
Я молча покачала головой.
- Тебе очень повезло… - сказала она, и затем повторила убеждённо:
- Это недопустимо…
А ещё ей назначили принудительно психотерапию.
- Тебе не кажется, что это взаимоисключающие понятия? - спросила она у меня, и я просто молча кивнула. А что тут можно сказать?
- Принудительно назначенный психолог убеждала меня в неосознанной самоагрессии, - продолжала рассказывать Анна, - и говорила о преимуществе других форм протеста, а мне просто было больно. Боль прожигала меня насквозь, так мне, во всяком случае, казалось. И ещё я очень устала, поэтому изо всех сил пыталась есть сама, только чтобы меня оставили в покое и не кормили насильно… Но боли меньше не стало, - Анна говорила буднично и монотонно, как о чём-то обычном и не слишком важном, - просто теперь она сосредоточилась в желудке. Боль словно поселилась там, куда я отправляла пищу, которую не хотела есть. И очень скоро выяснилось, что у меня рак. На этот раз попав в больницу, я даже обрадовалась и уже точно знала, что к Тому не вернусь. Это было чуть ли не первое моё осознанное решение. Так что он со своим предложением о разводе даже слегка опоздал.
Мы долго сидели в той больничке, - говорю же, было такое ощущение, что я знала её всю жизнь. Громила, что напал на неё, оказался бывшим санитаром этого самого учреждения. За то время, что мы разговаривали, он успел прийти в себя и по просьбе Анны, я позволила ему спокойно убраться.
После катастрофы в больнице осталось в живых человек десять. В основном, из числа персонала. Из пациентов, кроме Анны выжило только две женщины. Тот, кто мог, ушёл сразу после первой волны.
- А была ещё и вторая? - не без сарказма спросила я. Мне, знаете, не очень нравится, когда кто-то говорит о чём-то значительном, в то время как я не имею об этом ни малейшего понятия.
- Конечно… - серьёзно ответила Анна, внимательно глядя на меня, - И вторая, и третья...
Я почувствовала себя задетой.
- Откуда тебе это известно? - спросила я с вызовом и чуть ли не презрением. Уже тогда я понимала, как глупо выглядела, но остановиться, когда меня заносит, уже не могу.
Анна снова посмотрела на меня, наверное, хотела понять, не разыгрываю ли я её и догадавшись, что нет, растерянно пожала плечами.
- Так ведь о первом взрыве успели передать в новостях, предупреждали и о последующих ответных, мы слушали здесь в холле, на первом этаже…
От моего напускного равнодушия не осталось и следа.
- Бог мой, - не выдержала я, - да о чём слушали? что случилось-то??
Тут уже пришло время удивляться Анне.
- Переговоры в Москве закончились ядерным взрывом! Да не одним, а тремя сразу с разницей всего в несколько минут… Неужели… ты до сих пор не в курсе?! Ведь столько времени прошло…
- Представь себе! - я уже почти рычала, - Я не интересуюсь политикой, не обсуждаю новости со всеми подряд, и вот уже лет пять, как не смотрю телек… И вообще, милочка, как ты могла, наверное, заметить, я не очень общительный человек…
Сама до конца не понимаю, зачем я так сказала, да ещё назвала Анну этим дурацким словом «милочка». Конечно, меня зацепил тот факт, что она знала о том, что произошло, а я нет, но мне кажется - не только. Гораздо неприятнее была её уверенность, что такого просто не может быть. Понимаете, о чём я? То есть она, конечно, ничего такого не сказала, да это было и не нужно. И так понятно. Смотрела на меня, как на представителя какого-нибудь дикого племени или существо с другой планеты. Наверное, только этим, по её мнению, можно было объяснить моё абсолютное неведение по поводу того, что случилось.
Когда гораздо позже мы с ней обсуждали это, то Анна сказала, что только такой человек, как я, в тот момент, когда ему сообщают о ядерной катастрофе, способен думать о подобной ерунде. Что ж, может оно и так, да только и у меня, хоть я конкретно и не знала, что случилось, особенного основания для оптимизма, как вы понимаете, не было. Кроме того, я уже, кажется, упоминала о том, что не слишком-то торопилась узнать, что случилось.
В тот день, сидя на разодранном диване, Анна что-то ещё говорила, отчаянно жестикулируя, а я вспомнила костёр, который мы разожгли с Биллибоем на заднем дворе в тот самый вечер. И как загашенные, разделись донага и прыгали через него, подбадривая себя щедрыми порциями вискаря, гомерическим хохотом и дикими воплями…
- Завтра будет ровно три месяца, как всё это случилось, - услышала я голос Анны.
Господи, - подумала я, она ещё и подсчёт ведёт. И почему-то вдруг почувствовала такое омерзение… к себе, что захотелось разбежаться и со всей мочи врезаться головой о стену. Ну, или разнести к монахам эту больничку. Причём голыми руками. Уверена, это бы помогло. Всегда помогало. Но я не сделала ни того, ни другого. Только зубы стиснула покрепче и всё. Думаю, что это из-за Анны. Вернее, не думаю, а знаю.
А она рассказывала в это время, как живых людей в больнице становилось всё меньше. Кто-то ушёл и не вернулся, кто-то умер, и в конце концов, остались только они с Фредом, - у насильника, оказывается, было имя, кто бы мог подумать. Наверное, ему тоже некуда было идти. Так она решила, хотя он ничего такого не говорил, он вообще не был особенно разговорчив, этот большой, угрюмый мужчина. Время от времени он уходил, но всегда возвращался. Каждый раз приносил с собой что-нибудь: еду, одежду, свечи, бензин. В больнице был генератор, который Фред всё пытался запустить. Однажды он пришёл с автоматом. Анна позже оценила это приобретение, когда пару раз в больницу вламывались вооружённые люди. Фред не расставался с ним даже, когда в обойме закончились патроны. Они делали тайники из консервов и питьевой воды, на случай очередного ядерного удара. А ещё ухаживали за умирающими. Позже отвозили тела погибших в морг. Хотя в этом особой необходимости не было, генератор запустить так и не удалось, а значит, холодильные установки не работали. Хотя продолжительное время там почему-то всё равно сохранялась низкая температура.
 Когда Фред уходил, Анна пряталась в мертвецкой или в анатомичке. Туда обычно никто не совался. Да, те, кто выжил, оказались вдруг в таком мире, в котором с покойниками было находиться спокойнее, чем с живыми, и уж, как минимум, безопаснее. Там же Анна прятала и основную часть своих припасов.
И всё было нормально, пока сегодня Фред не ввалился мертвецки пьяным и не набросился на неё, спящую, с невероятной, с необъяснимой яростью.
Но тут случилась я. Так смешно, Анна до сих пор уверена, что я спасла ей жизнь. И переубедить её в этом у меня не получается. Впрочем, я уже и не пытаюсь. Я только хочу сказать, что когда поднялась, чтобы уходить, то не было ничего странного в том, что Анна встала вместе со мной. Мы даже не обсуждали это. Как будто именно так и планировали с самого начала. Анна только сказала, что нужно забрать все её нычки, чему мы и посвятили весь остаток этой странной ночи.
Я как-то подумала, а что было бы, не встань тогда Анна почти одновременно со мной? Не знаю, но звать кого бы то ни было с собой, мне бы точно не пришло в голову. Хотя покидала бы я больницу, случись мне это делать одной, точно не в самом лучшем расположении духа. Но я думаю, всё произошло так, как и должно было произойти. Тогда, да и долгое время после, я была уверена, что Анна из тех, кто не способен выжить в одиночку. И знает об этом. Мне кажется, что уже в тот момент, когда она одной рукой держалась за горло, а другой протягивала мне бутылку с водой, я уже знала, что мне теперь от неё не избавиться. И что она пойдёт за мной, как та голодная собачонка, которую вам вздумалось приласкать зимой на улице. Вот я и говорю, с ней-то, положим, всё было понятно, а как насчёт меня? Со мной-то что случилось, если я вдруг ни с того, ни с сего, без всякой подготовки и предварительной договорённости согласилась впустить в свою жизнь другого человека, с которым едва успела познакомиться? Большое дело, посидели, потрепались за жизнь, подумаешь. Не тащить же каждый раз случайного собеседника в дом?
Кстати, сейчас я думаю, а зачем мне обязательно нужно было возвращаться в свою квартиру, которая, по сути, - ну так, чисто технически, - и моей-то не являлась? Всё-таки, наверное, правы те, кто считает, что человек раб своих привычек. Одним словом, мы неслабо так загрузились и поехали ко мне. Чёрт, звучит как начало какой-то дешёвой интрижки. Хотя я могу поклясться, что ничего подобного и в мыслях не было. Я вообще-то не самая большая охотница этого дела, а уж с бабами и подавно…
В машине Анна не разговаривала, просто смотрела в окно неподвижно, сцепив руки в замок и почти не моргая на присыпанный серо-коричневым пеплом город в тускло-свинцовой дымке.
- Который сейчас час? - вдруг спросила Анна.
- Скорее всего, часов семь или восемь утра, - буркнула я, - только какое это имеет значение? Я махнула головой в сторону лобового стекла, - у нас теперь только два времени суток: ночь и сумерки.
Бьюик резко затормозил возле моего дома.
- Приехали… - сказала я, - глядя, как Анна смотрит сквозь оконное стекло пустым взглядом.
- Как ты думаешь, почему мы до сих пор живы? - спросила она, - Ведь это же противоестественно, особенно в моём случае?
- А всё что произошло, разве выглядит как-то иначе? - огрызнулась я, - Если ты думаешь, что я вместе с тобой начну искать во всём этом какой-то сакральный смысл, то вынуждена тебя огорчить. Не начну. И тебе не советую. По крайней мере, до тех пор, пока ты будешь находиться на моей территории…
Анна с такой готовностью закивала головой, что я сразу пожалела о своей резкости.
- Я хочу сказать, - голос мой уже звучал гораздо мягче, - что лучше не заморачиваться, понимаешь? Знаю это по собственному опыту... А продолжать жить в новых обстоятельствах. Вернее, учиться выживать, приспосабливаясь к условиям, которые существуют вне зависимости от того, что мы о них думаем. Ну или сдохнуть… Выбор, как говорится, за тобой… Пошли, нужно забрать вещи из багажника и поднять их в квартиру. Желательно сделать это за раз. Встретив вопросительный взгляд Анны, я пояснила:
- Заметила, как потемнело? А ведь сейчас, если помнишь, утро. Похоже, что в самое ближайшее время может пойти дождь. А он кислотный, между прочим. Я разок попала под такой, - моя рука непроизвольно коснулась правой щеки с новой, шероховатой кожей и затылка, где после выпавших волос, появилась грубая, длинная и жёсткая щетина, - больше что-то не хочется.
- Как странно, - сказала Анна, семеня с пакетами вслед за мной к подъезду, -вот так очнуться однажды утром в своей палате, и выяснить, что мир покончил с собой…

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...