Жизнь Айлин. Глава 24. 2016 год

Начало http://proza.ru/2024/01/23/887

2 февраля 2016 года за минуту до закрытия магазина «Канцтовары», где дополнительно располагались отделы ксерокопии и ремонта сотовых телефонов, пользуясь тем, что магазин покидал один из служащих, в него проникла Каплинская Нина Всеволодовна, чтобы сделать ксерокопии бумаг, необходимых для оформления субсидии.

Окончание рабочего дня из вечера в вечер проходило одинаково: Майя снимала X-отчёт[1] и пересчитывала наличность кассы, Айлин мыла пол.

Желание помогать людям не в строго ограниченное рабочее время, принимать к сердцу их беды, как свои, давно переросло у неё в равнодушие, которое почему-то очень сильно оскорбляло клиентов, которые считали, что продавец должен владеть навыками социального психолога, или, говоря простым языком, быть жилеткой для слёз или помойным ведром для тех, из кого лезло говно возмущения, волшебником в голубом вертолёте, который «просто так» даёт то "скрепочку", то «мазилку», то клей, то ручку, то «какой-нибудь ненужный листочек».

Баринова любила свою работу, но не понимала, почему побочным эффектом распечатывания текстов и фотографий обязательно должен быть хвастливый захлёбистый рассказ об исключительно талантливых детях и внуках, о поездках в «Парижи» и «Барселоны», о покупках или, что было уж совсем гадко, о ещё более интимных вещах.

Это была новая разновидность покупателей, которая, свергнув продавца-божество с трона, топтало его, больше не скрывая ни своего ненавистного отношения, ни тайного садистского удовольствия, и генетически передавая этот опыт подрастающему поколению, которое родилось уже от generation Pepsi.

Продавец был равен покупателю духовно всего несколько лет, в девяностые, когда крутые бандиты, как кавалергарды, оставляли свои пушки за дверью, галантно шаркали ножкой и говорили «вы», а те, кто любил панибратство, кто одевался в красное и зелёное, извинялся до посинения или окупал своё поведение чаевыми.

Идиотов и хамов хватало всегда, но после 2010 года количество их так возросло, что низвергло закон Паретти и всё чаще наводило на мысль, что человечество заражено каким-то опасным вирусом, от которого нет вакцины.

Управляемые невидимым «хозяином», как стригои, хамы уже не просто унижали ближнего, им стало мало – видеть, как у бесправного продавца трясутся руки и губы, как от плевка корчится душа, а светлое настроение чернеет.

Новый виток эволюции хамов требовал кровопролитных боёв, теперь они жаждали быть обслуженными таким же, как они сами, продавцом-хамом, чтобы состязание в том, кто прав, а кто виноват, сопровождалось руганью, чтобы они были «на равных».

И эти нео-стригои активно заражали вирусом тех, кто ещё не состоял в этих славных быдлячьих рядах.

С девяти до семи Баринова делала свою работу, как положено, а до и после этих временных рамок оказание ею услуг проводилось по божественному принципу «Просите и дано вам будет». Людям, которые после закрытия магазина требовали, чтобы им «откатали всего одну бумажку», она, не мучась угрызениями совести, отказывала.

Остальной же, реликтовой категории граждан, просящих её по-человечески, она всегда помогала.

Поздняя клиентка расположилась возле стойки ксерокса, как у себя дома, и внешний её красноречивый вид – морда «тяпкой», капризный морщинистый рот, вздутые, как нарыв, губы, пористый жёлто-розовый нос с развевающимися ноздрями, кракелюр вокруг глазных ям, похожих на две колдобины, наполненные грязным, талым снегом и шарового[2] оттенка пуховик вкупе с выцветшим сиреневым беретом и боксёрским профилем – говорил о том, что эта человеческая особь утратила духовную самостоятельность, отчего пустота в её душе требовала постоянного наполнения, и так как продавцы не кинулись облизывать и удовлетворять прихоть не считающейся с режимом работы магазина фрау, то она подготовила к работе вампирское жало, не уступающее ни в длине, ни в потребности насыщения стригоям из популярного сериала «Штамм»[3].

Баринова, проходящая мимо с ведром и шваброй, сразу узнала эту наглую бабу, но обстоятельства знакомства были неприятными, поэтому она ничего не выражающим голосом произнесла матери бывшего её друга-битломана Женечки Каплинского:

– Мы уже не работаем.

Но Каплинская притворилась глухой. Если память ей и изменяла, то не в случае режима работы всех местных ИП и ООО, а кузнец, регулирующий нелёгкие отношения между покупателем и продавцом в спорных вопросах правоты, подковал Нину Всеволодовну на совесть, и она могла дать на отсечение свою заскорузлую, воняющую хозяйственным мылом руку, что, клиент, проскользнувший, как паразит, за минуту до закрытия, по закону должен быть обслужен.

Лет ей было порядком за шестьдесят, дачу она продала, чтобы погасить кредит сына Женечки, подруг у неё не осталось, с сестрой она рассорилась, и пищу для развлечений в её мозговую кормушку вываливали горячие выпуски телепрограммы «Пусть говорят», дешёвые журнальчики, описывающие частную жизнь «звёзд», и реальные, жизненные скандалы, но такие, чтобы искрило.

Нина Всеволодовна осталась стоять возле отдела ксерокопии столбом. Срочность в копировании была ей не нужна, просто сегодняшний день выдался тяжёлым, и ей необходима была свежая кровушка, иначе её колбасило бы до морковкиных заговоней.

Неожиданно днём позвонил Женечка, любимый, единственный и, естественно, «бедный» сыночек. Женечка преподавал историю в школе, был женат, имел двоих отпрысков, совсем на него не похожих.

Нина Всеволодовна, как и положено свекрови, была уверена в том, что сноха ему не пара и не ровня, единственное, что мирило её с женой сына, была жилплощадь последней, да не где-нибудь, а в центре города, на Желодомной!

Правда, вместо «Красной площади» из их окон была видна контейнерная площадка для мусороотходов, но окраинный абориген Каплинская редкий визит не торчала на балконе у снохи, демонстрируя свою причастность к «избранным».

Так вот, Женечка попросил маму приехать к нему домой и поиграть в заботливую бабушку для внуков, школу которых закрыли на карантин. Сноха, работавшая оператором в салоне связи, за что Каплинская, бывший педагог, откровенно её презирала, видите ли, не смогла подмениться, чтобы присмотреть за своими же детьми, а сыночке перенесли занятия.

Нина Всеволодовна без колебания рванула в центр. Она знала его лучше, чем собственный гадюшник, и не щадила себя, приезжая за продуктами именно в гастроном на Желодомной.

На внуках моральные садистские эксперименты ставить было небезопасно, потому что они могли дать сдачи, и, когда Женечка вернулся домой в изрядном подпитии, мамочка-прозелитка отправилась в окрестные магазины утолять свой стригойский голод.

Она веером разложила документы, приготовила намеренно крупную купюру, чтобы заставить эту надменную китаёзу ещё и побегать, так как большинство сдавали выручку вечером и приготовилась к поединку.

Но надменная брюнетка с миндалевидными кошачьими глазами, в латексных красных перчатках и шваброй в руках, продолжала мыть пол в канцелярском отделе, а блондинка с прекрасно сохранившейся кожей лица, звенела мелочью.

– Отдел закрыт! – крикнула Майя, но Каплинская продолжала мысленно разминаться.

Прошло минут семь. Наконец, с тряпкой показалась домывающая плитку оператор ПК.

– Магазин уже не работает! – повторила она, останавливаясь, чтобы выжать тряпку.

– А зачем я здесь стою? – возмутилась Каплинская.

«Потому что ты идиотка», – прочитала Нина Всеволодовна в отчуждённых глазах оператора, а когда Баринова спросила у неё, не откопировать ли ей документы, Каплинская услышала в голосе столько ехидно-жалостливой снисходительности, будто копировщица решила сделать одолжение клиенту, хотя как раз всё должно быть наоборот, язык её раздвоился:

– Мне нужен оператор, а не уборщица!

Баринова пожала плечами и продолжила вытирать пол.

– Я стою здесь уже десять минут! – повысила голос клиентка, начиная исступлённо трясти своим эрегированным чувством справедливости. – Подойдёт ко мне кто-нибудь или нет?

– Мы не работаем! – резким, рассекающим воздух голосом произнесла Майя.

– Зачем тогда меня впустили?

– Я вас не впускала, – жёстко ответила Майя, одарив стригойку инквизиторским взглядом. – Я и не видела, как вы проникли.

– Я на невидимку похожа? – закричала Каплинская, выпуская жало во всю длину. – Завтра я пойду в отдел по защите прав потребителей, и ни одна из вас здесь работать не будет!

Но продавцы вызывающе молчали, каждая занималась своим делом и раболепствовать не собирались.

Каплинская продолжала выпрыскивать яд вхолостую, пока Баринова не подошла почти вплотную, аккуратно вытирая грязь вокруг переминающейся с ноги на ногу клиентки.

– Так копию мне никто не сделает?

Каплинская переступила на чистую плитку, чтобы оставить о себе грязную память.

– С девяти до семи я оператор, после семи – уборщица, – сказала Баринова, глядя на клиентку, как на пустое место.

Она даже не пыталась скрыть, как покупательница ей омерзительна.

– Я такого хамства не видела ни в одном магазине города! – взвизгнула Каплинская, наливаясь голодной злостью из-за сорванного побоища. – Я отсюда не уйду, пока мне не сделают копию!

Но ни одна из продавщиц не кинулась исполнять её требование.

Майя выключила компьютер кассы и ушла одеваться. Айлин, домыв пол, не спеша прополоскала тряпку, переобулась и появилась в отделе с норковой шубой в руках.

Не обращая внимания на вредную тётку, она обесточила свои принтеры и отправилась закрывать входные двери. Каплинская ринулась следом, не дав ей повернуть ключ, оттолкнула так, что Айлин ударилась о шкаф с камерами хранения, и выкатилась из магазина, бросив на ходу:

– Чтоб у тебя дети сдохли!

– У меня детей нет, – задержав дверь открытой, плотоядно улыбаясь, промурлыкала Баринова вслед. – А у тебя есть! Помни, проклятия всегда поворачиваются вспять!

Улыбка прорицательницы превратилась в адский оскал.

Каплинская скатилась с крыльца и почему-то почесала мимо нужной остановки куда-то в сторону вокзала, не в силах остановиться.

Айлин сдала магазин на сигнализацию и, собирая все свои силы для того, чтобы сделать шаг, медленно пошла в супермаркет.

Те же садисты и прозелиты перегораживали тележками узкие проходы, не отодвигались в сторону, чтобы пропустить встречного покупателя, не давали ни мгновения, чтобы спокойно остановившись возле полок с соками, что-то выбрать.

Моментально откуда-то возникала рука и тянулась к тетропакету, причиняя неудобства. Главным было не купить какой-то продукт, а толкнуть, зажать, шаркнуть корзиной о норковую шубу или ногу, шмыгнуть набитыми соплями носом в самое ухо, оттеснить от кассы, не давая спокойно убрать банковскую карту в кошелёк и без столкновения попасть на выход.

Айлин дошла до пятиэтажки, где в подвале обитало несколько бездомных котов, которых она баловала жидким кормом.

Покыскыскав, она впервые за день улыбнулась, когда услышала короткое «мя-мя» и увидела чёрную пушистую и очень упитанную животину, скользящую к ней во мраке. Она нагнулась, чтобы выдавить гостинчик на клочок картона. Позади проскрипели шаги, и Айлин остановил суровый хозяйский голос:

– Вы делаете доброе дело, я понимаю. Но из-за вас здесь появились собаки, они подъедают всё, что остаётся, а недавно разорвали котика.

Айлин, выпрямившись, молчала.

– Мы котов в подвале кормим. Не беспокойтесь, они сытые. Не приходите больше, не стоит.

Айлин, не говоря ни слова, протянула пакетик «Феликса» сутулому грозному старику в валенках и поплелась домой, где в ванной её ожидала внеплановая уборка соседского говна, которое утром выплыло из унитаза, из-за того, что Чмырюк, выплеснувшая из полового ведра старую футболку, побрезговала доставать её руками и ёршиком запихала её вглубь, наивно полагая, что она «рассосётся».

Но тряпка не «рассосалась», и обитатели квартир по стояку Айлин с трепетом ожидали, когда она сдержит своё обещание, вылив по ведру фекалий в коридоры.

Женщины заперлись на все замки и не открывали даже проверенным знакомым. По единодушному сговору они посвятили этот четверг очистке кишечника, опорожняясь в вёдра, копя драгоценные «шлаки», чтобы одарить ими непокорную сучку.

Подъезд, как избушка на курьих ножках, вынырнул перед ней из леса трепыхающихся окон, где жильцы, словно представители отряда пухоедовых[4], почуявшие заплесневелый запах порошкового дуста, зашнырили по провонявшим комнатам.

Хмыкнув, Баринова зашла в подъезд, плотно закрыв внутреннюю дверь, которую интеллигенты, не смотря на объявление-просьбу закрывать эту дверь в зимний период, возлагать на себя обязанности швейцара считали недостойным своих дипломов и благодарственных писем.

Переодевшись, скрыв лицо за марлевой повязкой и вооружившись моющими средствами с сильным хлористым запахом, надев перчатки, жительница квартиры № 48 принялась отскребать от пола говнистый покров, который издалека смотрелся абстракцией, изображённой с помощью монтажной пены.

Она работала быстро и ритмично, поддевая преподавательские какашки мастерком для выравнивания стен и часть их откладывая в старую эмалированную кастрюлю, где находился подогретый конторский клей.

Когда последний сантиметр кафеля был отчищен, отмыт и благоухал пачули, она привидением прошлась по верхним этажам и вымазала глинистой клейкой массой дверные ручки соседей.

Ей было неприятно это делать, она понимала, что опускается до уровня быдла, но обещание, им данное, надо было держать.

Отдекорировав квартиры необычным природным материалом, она набрала в ванную воды, налила пены, зажгла свечу, включила старую магнитофонную запись группы Deep Purple и погрузилась в собственный свой иллюзорный мир, где «включила» свою «душевную кофемолку», чтобы перемолоть весь этот бессмысленно-рабский, безрадостный, бесполезный день в труху.

Будни магазина «Канцтовары» были похожи друг на друга как ровные бисквитные коржи, и лишь календарная прослойка делала этот ком теста, замешанный на прокисшем молоке, тухлых яйцах и низкосортной муке с присутствием крысиного помёта, тортом.

Обычный день в магазине был таков.

Биомасса, намалевав на лбу яркий лозунг «Покупатель всегда прав!», не рассматривая уведомление о режиме работы как важную информацию, начинала переться в магазин не тогда, когда его двери приветливо распахивались, а едва только в тёмном помещении загорался крошечный огонёк света.

Ни зарешеченный проход, ни закрытая на ключ дверь не были препятствием для носителей правого лозунга.

Они настойчиво долбили кулаками в толстое стекло двери, натужно отодвигали решётку, приговаривая «Как же к вам попасть трудно!» и, не здороваясь, лезли в магазин, как тараканы, укрываясь от официоза щитом «А мне одну бумажку отксерить!».

Злосчастная «бумажка», произнесённая с пренебрежением, всегда оказывалась не более, чем литотой[5], за которой скрывалась кипа документов, а стилистическая фигура являлась пропуском в мир собственной исключительности.

Затем продавец должен был включиться в клиентский скоростной режим и, взмахнув волшебной палочкой, откопировать пачку документов за две «секундочки», потому что вчера именно здесь другая девушка именно это и провернула.

Большая часть клиентов давно перестала здороваться, видимо, считая, что сфера услуг это не высшее общество, где нужно проявлять хорошие манеры, а продавец – не директор и не депутат, которым, если в лицо сунуть флешку с одним-единственным словом «Распечатать», обидевшись, отомстят.

Как личное оскорбление воспринимали клиенты невинную просьбу освободить копируемый паспорт от толстой обложки и вложенных в него бумажонок, требовали технически грамотных объяснений, почему нельзя распечатать с телефона, почему цветной принтер печатает медленно, и почему оператор не хочет убыстрить процесс цветной печати, почему нельзя отсканировать документ и «вот тут исправить», почему оператор не знает, копии каких документов должно подавать в соцзащиту, и все недовольно буркали, что вчера та самая мифическая «девушка» с волшебной палочкой снимала копию паспорта в обложке, печатала с телефона через шнур, за цветную картинку стоимостью двадцать пять рублей брала двенадцать, а работники соцзащиты утверждали, что в пунктах ксерокопии знают, что копировать.

2 февраля 2016 года начался вполне безобидно.

Первой клиенткой ксерокса стала бывший преподаватель русского языка и литературы с «говорящей» фамилией Довбня, пришедшая снять копии с трудовой книжки.

Довбня, делающая копии первой и последней страниц трудовой раз в неделю, будто коллекционировала свой стаж, была очень обеспокоена состоянием ушей чёрного котёнка, представленного на заставке монитора.

Бывший учитель, сухощавая, тонколицая пенсионерка в голубом зимнем пальто и порыжелой песцовой шапке, водя по экрану пальцем, по обыкновению нудя, задолбила:

– Ой ты бедненький, кто ж тебе ушки-то отрезал, а? Как же ты без ушек-то будешь, а?

– Это особая порода, – солгала Айлин невозмутимо. – В трёхнедельном возрасте им, как собакам, купируют уши. Мода такая.

– Ой, ой, – запричитала сердобольная женщина, рассчитываясь. – Несчастный котик! Как же он без ушек-то будет, а? Вы не знаете?

– Копию сделать!

Довбню оттеснил сморщенный старикашка в вязаном коричневом шлеме, выглядевший так, будто его спутали с покойником и накачали сладковато-приторным формалином. Пробежав по копии быстрым, победным взглядом, старикашка сунул лист Бариновой в лицо.

– Мне такое не надо. Вот здесь буквы не пропечатались.

Айлин взглянула на копию справки из отделения микрохирургии глаза гражданина по фамилии Сиворков, которую пациент не выпускал из рук: действительно, принтер из всего текста слегка ополовинил три находящиеся с краю буквы.

Пока плюгавый Сиворков отсчитывал три рубля, оператор сделала новую копию, после чего пересчитала в монетнице мелкие медные деньги.

– Сорок копеек не хватает!

– Не может быть, я никогда не обманываю! – обиделся старикашка, которому недавно сделали операцию на хрусталике.

– Пересчитайте!

Не пересчитывая, брехун швырнул на прилавок недостающие деньги.

– Брак отдайте! – потребовала Баринова. - Мы за него отчитываемся!

– Ещё чего! Подумаешь, буквы не пропечатались, зато у меня теперь целых две копии будет!

Заполучив таким образом две копии по цене одной, но всё равно недовольный клиент, выходя, споткнулся о порог и чуть не растянулся в луже подтаявшего снега, смешанного с песком, который коммунальщики, не жалея, ссыпали на тротуары в таких количествах, будто собирались спрятать город от божьих глаз, как Помпею. Обе копии и оригинал упали лицом в грязь.

– Вытрете мне это и перекопируйте! – скомандовал полуслепой Сиворков, бросив на стойку влажную и грязную справку.

– Хорошо, перекопирую, а вытирать не буду, в мои обязанности это не входит!

– А я за копию опять, что ли, должен буду платить?

– Да.

- Тогда не надо!

Баринова приняла от следующего посетителя, худосочного молодого мужчины с ассиметричным, малокровным лицом массивную, холодную флешку.

– Верните мне деньги! – яростно потребовал Сиворков, который топтался возле стойки, потрясая грязной справкой.

– Услуга вам оказана, деньги я не верну.

– И что я должен делать? – взбеленился старпёр.

– Идите в «Роспотребнадзор» и пишите заявление.

Клиент заскрежетал зубами и хлопнул дверью магазина так сильно, что она едва не слетела с петель.

– А можно я совсем мелкими дам?

Будущий маркетолог Тарасенко тихонько позвякивал мелочью в тонкой бледной ладони, сложенной «лодочкой».

– Рассчитывайтесь, как вам удобно!

Баринова не собиралась разделять с клиентом тяжёлое бремя выбора, что, почему-то, также являлось стрессообразующим фактором для покупателя.

– Ну, вам как лучше? Я, может быть, приятное хочу вам сделать! – занервничал Тарасенко, качая мелкие деньги в птичьей лапке, как в колыбельке.

– А если я скажу, что мне лучше бумажной купюрой? – саркастически заметила Баринова, заранее зная, что услышит в ответ.

– Не-е-ет, мне сотки жалко отдавать, они мне самому нужны, а мелочи у меня, как у дурака фантиков! – погнал пургу мозгодур, отсчитывая рубли и полтинники.

– А зачем тогда спрашиваете?

Тарасенко довольно, будто выиграл в лотерею, расплылся во весь рот.

– Картинки распечатать! – широкоскулая школьница Дашута Агронская с расставленными водянистыми глазами протянула залапанную флешку с десятисантиметровым лисьим хвостиком.

– Распечатать как?

– На цветной бумаге!

– Печать цветная или чёрно-белая?

– Обычная! – пробрюзжала невзрачная юная «леди», вкладывая в бесцветный кислый голос презрение к старшему поколению, которое тупит и не понимает простых, очевидных вещей.

Следующая клиентка, к сожалению, не опровергла вывод Айлин, который базировался на постоянных наблюдениях, что норковая шуба – визитная карточка претенциозных хамок, выливающих на себя по полфлакона духов и разговаривающих манерно и свысока, постоянно требующих к себе лакейского отношения, потому что сами в отношении людей, выше их по общественному положению, с готовностью обнажали свой лакейский дух.

Благоухая дорогими духами, которые по утрам в рабочей обстановке любой организации пахли как тараканья морилка, скребя длинными акриловыми «лопатками» в траурных цветах на жёлтом фоне по пластиковой стойке, Ирина Михайловна Король, откинула капюшон, обнажив чёрные корни обесцвеченных волос, и неприветливо, будто совершала над собой насилие, выдавила:

– Здравствуйте!

Одновременно «убийца тараканов» водрузила на стойку чёрную лакированную сумочку с вычурными золотыми буквами Versace, мазнула скребком ногтя по зеркальной поверхности айфона и протянула инкрустированную стразами флешку.

Дозвонившись, Ирина Михайловна облокотилась о высокую стойку и, внимательно читая надпись на ней «Сумки не ставить. Просьба во время работы оператора не разговаривать по телефону», завела пластинку никчёмного пронзительного разговора, ткнув кончиком когтя в файл на мониторе и показав два пальца.

Оставив после себя убийственно-мушиный флёр, Король, не переставая скрести иглой своего петушиного голоса о барабанные перепонки окружающих, процокала к отделу ремонта сотовых телефонов и, сунув какой-то предмет в приёмное окно, слащаво-приторным, будто раздавленным голосом, просюсюкала:

– У меня айфоша умер. Мы можем его реанимировать?

Хмурясь и нервничая, стуча металлическими набойками на сумке о панели отдела, протянула флешку плоская, как стиральная доска, худая молодая женщина в жёлто-зелёной вязаной шапке, верх которой напоминал зверски обглоданный саговник[6], и, после открытия флешки, уставившись букой в корневую папку своего цифрового носителя. Когда молчание затянулось, Баринова подтолкнула застывшую, кажущуюся невменяемой, клиентку:

– Я вас слушаю.

– Папки откройте!

– Какие именно?

– Вниз, опять вниз, ещё ниже! – залаяла детский психолог, пожирая сине-жёлтый контент мутными, мертвенными, словно обдолбанными глазами.

– Где папка? Я только что её скинула! В начало! Эта!

Монитор был атакован очередным ногтем, на сей раз обгрызенным и ломким.

– Всё, что в папке!

Оператор начала распечатывать документы, но в принтере закончилась бумага. Баринова открыла лоток и положила в него белую стопку.

– Можно быстрее? Я на работу опаздываю, а вы тут копаетесь!

– Двести семьдесят три рубля, – невозмутимо подытожила Баринова, когда принтер умолк.

– А чё так много? Сколько там листов?

– Девяносто один.

– А мне всё не надо было! Я не собираюсь столько платить!

Баринова молча убрала ненужные листы в выдвижной ящик стола, где хранился брак.

– Что у вас? – обратилась она к следующему клиенту.

– Здравствуйте, мне нужно отсканировать паспорт, все страницы, и пустые тоже.

Приятный молодой человек с широкой белозубой улыбкой протянул удостоверяющий личность документ и сине-белую флешку.

– Куда всё убрали? – возмутилась психологиня. – Вы что такая нервная? Не с той ноги встали? Доставайте обратно.

В обмен на пятисотенную купюру вредная клиентка со сдачей получила отпечатанные методики и тесты. Придирчиво рассмотрев несколько страниц, она сунула флешку оператору в лицо, не беря на себя труд заметить, что последняя занята уже другим делом.

– Сейчас моя очередь, – вставил парень, насмешливо оглядывая задрипанный пуховик психолога.

– И что? – выкатила бесстыжие шары хамка. – Мне недоделали!

– Всё вам доделали, не мешайте работать! – прогудела грубым начальницким баском начальника следующая в очереди высохшая, как вобла, женщина в шубе из лобиков норки, председатель местного ТСЖ Плаксина.

Психолог зашмыгала носом, издавая такие звуки, какие издаёт засорившийся унитаз, и взвизгнула:

– Мне ещё надо распечатать, непонятно что ли?

– Делать надо всё вовремя! Здесь все спешат и опаздывают, – злым и угрожающим тоном отрезала Плаксина.

Угрюмый, озабоченный, отрешённый, с трудом соображающий, желчный людской поток требовал, угрожал, диктовал, учил, городил ерунду, делал замечания, рассуждал, витийствовал, переливал из пустого в порожнее, жалил, унижал, показывал себя, надуваясь как расфуфыренные самцы фрегатов. И почти каждый клиент, натыкаясь на безучастное лицо оператора, чувствовал себя недолюбленным, обделённым, незаслуженно отверженным.

Вопросы сыпались, как из рога изобилия людского невежества.

– А мешков у вас нет? Хозяйственных, под картошку? А почему? Я специально к вам шёл!

– У вас какой самый большой выходит? Ну, какой самый большой формат вы печатаете? А4 – самый большой? А А3 не печатаете?

– У меня заболел телефон! Он у меня утопленник! Нет, он сам в воду прыгает!

– Вы на хорошей бумаге печатаете? Можно пощупать?

– Вам катАлог Oriflame интересно посмотреть?

– У нас ксерокс сколько стоит?

– Сколько будет одну бумажечку откатать?

Больше всего Баринову угнетало использование в речи покупателей диминутивов, и когда клиент словно бы вовлекал её в процесс, которым она и так управляла:

– Давайте распечатаем фактуры.

– Мне надо откопировать паспорт!

Хорошо одетая, в кожаном длинном пальто с меховой оторочкой и белой облегающей шапочке, какие имеют обыкновение надевать на головы младенцев, женщина протянула документ, улыбаясь так, будто делала одолжение:

– Вам сегодня повезло, я вам без обложки подаю!

– Какие страницы?

– Ну, я не знаю… Сделайте все!

– Все подряд или только заполненные?

– Ну, вы всё прекрасно знаете и без меня! Зачем задавать лишние вопросы?

Пока Айлин копировала паспорт Ковальчук Людмилы Владимировны, незнайка поелозила по айфону и, дождавшись, пока собеседник примет входящий звонок, начала въедливо гундосить о том, как вернувшаяся вчера из Н-ска дочь потеряла паспорт.

– Она его в автобусе выронила! Его водитель принёс, представляешь, без обложки! Там такая дорогая обложечка была, такие бабочки золотые на розовом, ну, конечно, взял себе за труды! Вот вообще честных людей не осталось! Одно ворьё кругом! Теперь надо новую покупать!

– Фотографии распечатаем? – игриво поинтересовался горбоносый бочкообразный крендель с остатками седоватых волос, сорняком вьющихся из-под сильно поношенной норковой шапки-«формовки», в овчинном полушубке, видимо, доставшемся преподавателю физики педагогической академии по фамилии Капуреник, в наследство от деда.

– Флешку давайте!

Пока компьютер искал драйвер устройства в интернете, физик копался в коробке с карманными календариками.

– А почему вы мне цыпушечек не оставили, я же вас просил? – дребезжащим щенячьим голосом заскулил преподаватель. – Вы мне настроение испортили!

– Что именно распечатать?

– Самого красивого мальчика, что же ещё! – кокетливо, будто куртуазная вертихвостка, прокартавил Капуреник.

– Фото покажите!

Баринова упорно не желала разделить восторги зачуханного отца.

– Ну, вот же он, мой красавчик! Аполлон, да? А вашей дочери жениха красивого не надо? Ну, вы хоть бы улыбнулись. У вас что, настроение плохое?

– Вам-то что? – огрызнулась Баринова.

– А я вас сейчас рассмешу! Загадку вам загадаю. Что у мальчика на три буквы, а у девочки на пять?

Так как глаза Бариновой были направлены на струйный принтер, Капуреник, не совладав с приступом словесного энуреза, снова зажурчал:

– А я вам дам подсказку! У мальчика в середине «у», а у девочки на конце «а»!

Похабные его глазки масляно заблестели, одутловатые, блудливые губы будто покрылись ржавчиной.

– А я знаю, что вы подумали! – Он погрозил красным и раздутым, как сосиска, пальцем.

– С вас тридцать пять рублей!

– Вот вам пятьдесят… Нет, не дам, – он сунул в монетницу купюру, а потом убрал её в карман. – Я вас мелочью осчастливлю!

Не досчитавшись рубля, Баринова сказала:

– Рубль ещё!

– За что? – заканючил Капуреник, вскидывая кустистые бровки под облезлый верх «формовки».

– Вы дали мне тридцать четыре, а надо тридцать пять, – железным голосом продолжала Баринова.

– Ну, нате! Берите, раз вы такая жадная!

Айлин бросила рубль в коробку для мелочи и уткнулась в монитор, давая понять, что разговор окончен.

– У мальчика – чуб, а у девчонки – чёлка! – по-жеребячьи осклабился Капуреник.

Айлин посмотрела на него, как на могильного червя.

– У нас на кафедре тоже есть такой сухарь, никогда не смеётся моим шуткам, прямо, как вы!

– У вас всё?

Обиженный Капуреник поплёлся на выход, а замшелового пошляка сменила чернявая особа, с усиками над слегка выпяченной обезьяньей губой, плотная, как туго набитая боксёрская груша, в грязновато-розовом стёганом пальто и розовой же шапочке с помпоном, держащая за руку неказистую чахоточную девочку лет шести с оцепенелым взглядом.

Айлин её знала: это была местная детская писательница Лариса Хамейко с непомерным эго и преувеличенным представлением о собственном таланте.

Айлин догадалась, зачем она припёрлась, не сдержав своё обещание больше здесь не распечатывать (потому что её замечание о том, что она пишет книги, было встречено вполне нормальным вопросом: «И что?») – автор книги «Я – насекомое» забыла дисковый носитель.

– Я слышала, – слово «здравствуйте» в словарный запас писательницы не входило. – Что вещи, оставленные покупателями, продавцы отправляют в космос.

Айлин взглянула на неё, как на сумасшедшую.

– Вы тоже практикуете орбитальные полёты?

Айлин открыла ящик, достала забытое устройство и молча положила перед заносчивой авторкой.

– А вы там ничего не стёрли? – подозрительно оглядела оператора детская писательница глазками-буравчиками под дряблыми воспалёнными веками.

– Можно было просто сказать «спасибо», – не выдержала Айлин.

– Ну, знаете…

– Не знаю, – грубо прервала её Баринова. – И мне неинтересно. Аривидерчи.

Итальянское прощание в её устах являлось эвфемизмом печально известного «suck my nuts, you, asshole[8]».

– Вы сканируете старые фото? Сделайте получше! Там в настройках покопайтесь! – просвистела бескровными губами на каком-то бесцветном, безбровом лице, с налепленным на глазу марлевым тампоном, циклопическая женщина в давно потерявшей цвет вязаной условно белой конусообразной шапочке.

– У нас всего две настройки: разрешение 600 и цвет. Чтобы улучшить, нужны специальные программы.

– А постараться вы можете, чтобы хорошо получилось? – протрубил циклоп.

– Мои технические возможности ограничены!

– Вы хоть для приличия скажите, что постараетесь!

– Я должна вам соврать?

Глаз циклопа запульсировал желчью.

– Распечатать три фотографии!

Высокий, как телеграфный столб, увенчанный фетровой шляпой, с редкими усиками над верхней полной, будто в неё закачали ботокс, губой, сквозь которую просвечивало что-то болезненно-красноватое, перед Айлин возник щеголеватый мужчина примерно её лет. Она сразу узнала его, но виду не подала. Щёголь, в свою очередь, копаясь в телефоне, даже не взглянул на оператора.

– С телефона мы не печатаем, – проговорила Баринова, экономя Женечке Каплинскому, о котором теперь едва ли можно было сказать, что он «был когда-то битником», поиск в айфоне.

– Я на прошлой неделе здесь распечатывал, – трескучим, авторитетным баритоном провозвестил заведомую ложь бывший друг-битломан, вытаскивая из устройства микро-карту. – И почему же нельзя?

– Телефоны блокируют работу компьютера, – монотонно проговорила Баринова.

– Так и скажите, что работать не хотите! А через картридер печатаете?

Каплинский вставил карту в картридер и протянул Бариновой, мимоходом глянув на её желтоватое лицо с кругами под глазами и, узнав, наконец, в операторе, первую и единственную свою любовь Айлин Киндяйкину.

Мгновенно в голове Каплинского пронеслись связанные с этой загадочной «японской» девушкой, которая напоминала Йоко Оно, воспоминания.

Вот он в джинсовом костюме наигрывает на гитаре Michelle и слабым, писклявым голосом тихо-тихо напевает «Йоко, ма бэл», а Йоко сосредоточенно снимает Лилю Танчук, местную тусовщицу, фанатку Кости Кинчева.

Лиля полулежит в кожаном кресле. Волосы у неё начёсаны, глаза густо подведены, короткое облегающее платье открывает безупречные загорелые ноги. На руках у Лили её собачка: бульдог Ева.

Йоко уже снимала Ворону с гитарой, и профиль Джонни на фоне плаката группы Doors, но самым интересным её снимком оказалась копия альбома Beatles Abbey Road.

На этом снимке Джонни в джинсовом костюме, босой Ворона с сигареткой и ещё два полупанка-полурокера в клёшах, переходят пешеходный переход. Но все эти старания не из-за рокеров: у неё скоро выставка на ФДПП, это первый курс, 1993 год, и она хочет представить оригинальные работы.

Вот они сидят в концертном зале музучилища, болтают о музыке, о предстоящей рок-сессии, ждут, когда выступит хор музыкального училища, и надрывают животы от непривычного Воронова: в чёрном костюме и белой рубашке, с бабочкой, с приглаженными патлами, он – ведущий солист.

После концерта они гуляли по городу, Ворона держал Айлин за руку и напевал «Первокурсница» на манер известной песни гр. «Кино».

Потом Ворона купил «прыгающую карамель», которую сам же окрестил «прыг-скок». Конфеты прыгали во рту как приторно-малиновые снаряды, и это было очень весело.

Вот они у Вороны дома слушают «Гражданскую Оборону», а Лёхина мама угощает их пирогами с капустой, Джонни сидит у ног Айлин, как верный пёс.

А как он бешено бросился ей навстречу, на вокзале, весной 1994 года, когда она вернулась с майских праздников. Раскинул руки, будто собирался взлететь, и врезался в неё всем телом, словно хотел передать ей свои флюиды, но она осталась спокойной.

А как он ревновал, когда они втроём ехали в троллейбусной давке! Ворона одной рукой держал её за талию и прижимал к себе, а второй вцепился в друга, а он, как самый длинный, держался за поручень.

Ворона мурлыкал ей на ухо «Напрасно думает пилот, что не подействует трава[6]», а она хихикала так, будто это была прелюдия к чему-то большему, но и та поездка закончилась тем, что Йоко отправилась к себе в общагу одна.

А как они накурились в дендрарии! Одна белка чего стоила: прыгающая покадрово, будто её движениями управляли через пульт.

А концерт «Наутилуса», когда на «Последнем письме», сидевшая на шее у Дэна Нерисова обкуренная Айлин сняла с себя майку и бросила в толпу, и как ревела эта толпа, как неведомый фотограф щёлкал её обнажённую грудь, майку потом так и не нашли, а эту фотку имел у себя каждый уважающий себя рокер.

Один-единственный раз они встречались наедине у него дома, когда Женечка пригласил её посмотреть фильм о Led Zeppelin, он собирался сказать ей о своих чувствах, но неожиданно явилась родительница, и не отходила от них ни на шаг, а после её ухода прочитала ему лекцию о хищничестве смазливых лимитчиц, морочащим головы городским мальчикам, а некоторые безродные и вовсе на всё готовы, чтобы стать частью интеллигентной семьи.

Мамины слова он вспомнил, когда выяснилось, что у Йоко роман с Дэном, причём, отношения серьёзные, настоящие, по крайней мере, со стороны Дэна, который, между прочим, один занимал трёхкомнатную квартиру в центре города, а Ворона и Джонни оказались игрушками для «динамщицы».

Но в декабре 1994-го Нерисов покончил с собой, выстрелив в голову из пистолета, и Джонни наивно думал, что «вдова» будет горевать недолго, но после смерти своего любимого Йоко замкнулась на учёбе и работе в коммерческом киоске, полностью выбросив из головы и из жизни друзей-рокеров, видимо, криминальные структуры утешили её лучше.

До Каплинского доходили слухи, что в конце 1990-х она вышла замуж за сына какого-то небедного генерального директора, потом болтали, что она развелась, а теперь, оказывается, она – которая когда-то была амбициозной, упорной, несгибаемой, очень красивой девушкой, которая говорила, что после института уедет жить в Испанию, в город великого Антонио Гауди – всего лишь работница сферы услуг, оператор, который изо дня в день делает монотонную работу.

А как она изменилась внешне!

От той Йоко, взглядом зажигающей сердца, осталась горстка пепла, волосы, которые всегда были предметом её гордости, подстрижены и небрежно убраны в хвост, перетянуты дешёвой резинкой с рынка, и, кажется, даже не причёсанные.

Лицо болезненное, вокруг рта залегли морщины, взгляд какой-то ненавистный, демонический, как будто не она сама ушла из жизни друзей, а её оттуда выгнали. Одета как попало: какая-то чёрная кофта, красно-синяя юбка, говорит презрительно, будто покупатели виноваты в том, что она – неудачница.

– Где искать? – хриплым, будто выплёвывала горечь, резко спросила она.

– В папке, – Евгений повысил голос.

У него появился шанс, наконец, отомстить ей за её прошлое пренебрежение, и он был готов пойти в этом до конца.

– В какой папке? – уточнила Йоко.

– Не знаю, ищите! Это ваша работа!

Айлин стала открывать подряд все папки, и системные, и те, где располагались аудио- и видеозаписи. Наконец, она добралась до заветной папки DCIM, конечного пристанища снимков.

Каплинский, не отличаясь особо от многих его предшественников, заставил пролистать все шестьсот пятьдесят шесть фотографий, потом он заявил, что она быстро листала, и ей пришлось «прогнать» фотографии ещё раз, но и тогда нужные не была найдены.

Вернее, Каплинский прекрасно помнил, где они лежат, но ему хотелось добиться от Йоко взрыва, крика, превратить её в мелочную, раздражительную торговку с высшим образованием, которой не удалось устроить свою жизнь.

– Ищите фотки, где дети в шляпе!

– В мои обязанности это не входит! – любезно ответила Баринова и замолчала, ничего не предпринимая.

Каплинский начал выходить из себя.

– Вы чего добиваетесь? Хотите скандала? Чтобы я вас прилюдно оскорбил? – перегнувшись через стойку, прошипел бывший воздыхатель.

– Оскорбите, у вас же есть на это право! – кошачья улыбка сделала лицо Бариновой насмешливым и ядовитым.

Каплинский, дыша загнанно и шумно, как лошадь, наконец, нашёл нужные ему фото, и, нажав на бедный монитор длинным утолщённым пальцем, приказал распечатать фото детей.

– Размер, бумага?

– Половина А4, обычная.

Айлин вставила матовую бумагу и запустила фото, больше не обращая на бывшего друга никакого внимания.

– Шестьдесят три рубля, – загробным голосом возвестила она, когда фотографии отпрысков были готовы.

Каплинский рассчитался трясущимися руками и, выбежав из магазина, позвонил мамочке, наврав, что перенесли занятия, потом позвонил в школу и писклявым голоском сообщил, что заболел, после чего пошёл лечиться в местное кафе «Хачапури», где знакомым лицам предлагали не только «кавказскую» сдобу, но и виноградный сок «с секретом».

Джонни сменила зеленоглазая блондинка в норковой шубке. Откинув капюшон, она встряхнула головой, как молодая кобылка, рассыпав по плечам водопад золотых локонов.

Её персиковое иконописное личико овальной формы так резко гармонировало с угрястыми, бурачно-красными, пепельно-землистыми, трупно-серыми, отёчными, квадратными, топорными рожами, что, казалось, в скотский мир спустился небесный ангел.

Ангел недавно вышел замуж и прилетел в отдел распечатки за свадебными фотографиями, которые вчера заказывал.

Получив пакет, зеленоглазая фея раскрыла его и достала снимки. По мере того, как она просматривала отпечатанный материал, лицо её вытягивалось, глаза темнели, рот искривлялся, нос расплющивался, щёки раскалялись, а темь глаз, как потревоженный осьминог, выплюнула на нежную кожу вокруг век вязкую чернильную слизь. На Айлин смотрело безобразное страшилище, по сравнению с которым медуза Горгона была кроткой овечкой.

– Мне не нужны такие фотки!

Страшилище, истерично глотнув, швырнуло историю своей свадьбы на стойку.

– Цветопередача просто ужасная! Всё такое яркое, насыщенное, вычурное, просто кошмар! Верните мне деньги!

Айлин отсчитала 425 рублей, выбирая мятые и рваные сотки, и забрала фотографии.

– А что вы с фотографиями будете делать? – забеспокоилось монстрообразное.

– А вам не всё равно? – пожала плечами Айлин.

– Нет! Мне не всё равно! – рявкнул бывший ангел. – Это моя жизнь! Разорвите всё при мне и выбросите!

– Не могу, – сладко улыбнулась Баринова. – Мы отчитываемся за брак. А так, как насыщенные цвета браком не являются, я буду вынуждена рассчитаться за ваши снимки, и после чего они станут моей собственностью, а дальше я буду ими распоряжаться, как захочу.

– Это нарушение прав человека! – выбросила жало златовласка.

– Обращайтесь в суд!

– Если вы не отдадите мне фотки, вы пожалеете! – угрожающе сказала клиентка.

– О чём? – равнодушно спросила Айлин, думая совершенно о другом.

– О том, что живёте на свете!

– А! – У Бариновой, наконец, открылись глаза. – Следующий!

Примечания к главе:

1 Основной Х-отчёт – общий отчёт по выручке за текущую смену (в отличии от Z-отчёта, не обнуляет выручку).
2 шаровый – дымчато-серый цвет. Шаровая краска – краска, изготовленная из белил, мела и сажи. Шаровой краской красят боевые корабли.
3 Штамм (2014-2017), американский драматический сериал, основанный на трилогии Гильермо дель Торо и Чака Хогана, в центре которого доктор из ЦКЗ, крысолов, хакерша и профессор, переживший холокост, пытаются остановить распространение мутагена, превращающего человека в послушных рабов. Эти существа обитают в тёмных местах и под руководством своего командования нападают по ночам на остатки цивилизации, чтобы полностью истребить человечество.
4 Представители отряда пухоедовых – подотряд мелких облигатных эктопаразитов, вши.
5 Литота – одно из выражений, придающих эмоциональную образность речи, обозначающее преуменьшение каких-либо величин или значений слов.
6 Саговник – вечнозелёное двудомное древовидное растение, с мощным, колоннообразным стволом.
7 «Цветы на огороде», П. Мамонов
8 Suck my nuts, you, asshole (англ.) – Отсоси, ты, кусок дерьма.

Продолжение http://proza.ru/2024/01/23/1200