Жизнь Айлин. Глава 25. 2017 год

Начало http://proza.ru/2024/01/23/1000

14 апреля 2017 года, последний день работы Айлин в магазине «Канцтовары», ознаменовался парадом местных моральных уродов, недовольных импотентов, недотраханных сучек и просто тех, кто радовался, измываясь над подчинёнными людьми, и обещание солнечного, спокойного и безмятежного дня больше не являлось сдерживающим накопившиеся эмоции фактором.

Настоящая весна только вступала в свои права, снег под натиском бешеных ветров растворялся в воздухе, как призрак, обнажая кучи мусора, сквозь которые трава упрямо тянула к небу зелёные бархатные стрелы.

Первый покупатель прошагал к отделу ксерокса, как призывник по плацу, не считая нужным поздороваться, хотя, как известно, говоря «здравствуйте», человек желает здоровья прежде всего себе, но, видимо у этого дёрганого жилистого существа лет пятидесяти с белым пятном на левой светло-горчичной радужке, здоровья было столько, что, вероятно, из-за избытка его спина у существа была всё ещё прямая, словно деревянная, как у солдата армии Урфина Джюса[1], плечи торчали неотёсанными брёвнами, о груди можно было судить только теоретически.

Предположение о том, что это всё-таки женщина, вытекало из какой-то затаённой жестокости в неподвижном, пустом взгляде и из жеста правой руки, подрагивавшей и совершающей такое движение, будто существо собиралось рассечь плетью кожу.

Этой же рукой, с воображаемым хлыстом в кулаке, который сейчас ему заменяло заполненный с двух сторон лист, который оно ткнуло Айлин в морду с указанием:

– Три копии.

Айлин, так как оригинал представлялся на двух сторонах одного листа, переспросила:

– Обе стороны?

– Там, где анкета! Как это может быть непонятно! Вы же не тупая! – вздёрнулась женская особь, расправив свои несуразные плечи и властно вскинув пятнистый подбородок с таким видом, будто на мгновение она сменила демисезонный плащ с грязными манжетами, от которого воняло старым, многолетним потом на новенькую отглаженную форму с эсесовскими погонами.

Злоба и неудовлетворённость, которые эсесовка и не пыталась скрыть, давно уже слопали её, как ржавчина съедает крепкие металлические трубы, и, понимая, что она вот-вот развалится, фашистская женщина больше не натягивала на себя по утрам после застиранных трусов человеческий облик.

Айлин начала копировать, но принтер неожиданно отказался работать, выдав на электронном табло сообщение о том, что в лотке находится непредвиденный формат бумаги.

Айлин, погладив принтер, открыла крышку, достала картридж, просмотрела внутренности своего любимца, но ничего такого, что указывало бы на сбой в работе, не обнаружила.

Она отменила задание копирования и задала новое, но принтер по-прежнему не хотел делать копии, будто в него был вмонтирован тончайший сенсор, блокирующий движения механизмов копировального аппарата, который улавливал настроение клиента. По ту сторону стойки ухо Айлин уловило нетерпеливое озлобленное пыхтение.

– Какая-то проблема с аппаратом, извините, но копию сделать я не могу, мастера придётся вызывать, – возвращая оригинал и деньги, извинилась Айлин.

– Что, нельзя откопировать? – рявкнула надзирательница лающим голосом так, будто стеганула плетью непослушного заключённого.

– Нет, ксерокс отказывается копировать.

– А зачем вы тогда на работу вышли? – заорала фашистским голосом особь, не сдержавшись, комкая оригинал, срывая на нём адское своё раздражение, метая в Айлин взгляды-гранаты и промаршировала на выход, давя подошвами серую, растрескавшуюся от таких вот нелюдей плитку.

Такие неудовлетворённые клиенты имели обыкновение даже не раскрывать входную дверь очень широко, а словно мысленно срывать её с петель, и, так как дверь закрывалась медленно, и чем шире была открыта, тем сильнее хлопала.

– Это супервопрос чёрно пятницы, – сказала Айлин вслед длинной стёганой униформе, из которой торчали ватные клочья подклада.

– Цветную копию, – подал бумажку следующий клиент, с пергаментным лицом мужчина, в облегающей шапочке-гондонке и смердящей табаком куртке.

Какая-то женщина в старомодном пальтишке, морщинистая, как белый изюм, с жалкой улыбкой под ярко накрашенными губами, судя по возрасту, жена-ровесница, топталась рядом.

Пока Айлин задавала параметры в программе сканирования, клиент положил на стойку ещё два документа:

– А эти чёрно-белым.

«Эти» оказались свидетельством о постановке в налоговый учёт и справка из местного ГИБДД.

Айлин отсканировала справку с места ДТП, попутно выяснив, что перед ней Саньков Виктор Анатольевич, 1966 года рождения, попавший две недели назад в аварию в посёлке Ленинск-Кузнецкий, пострадавший, которому ВАЗ-21074 въехал в заднюю правую дверь его новенького Mitsubishi Delica.

Видимо, транспортное происшествие всё ещё было свежо в рыхлом, как изъеденная червями шляпка подтопольника, сердце Санькова, так как терпила, в ожидании, пока цветной принтер распечатает документ, обтряхивал грязь с подошв никогда не чищенных «под крокодила» туфель на серую плитку, шаркая противно-скрипучей обувью из отдела в отдел, как голодный, невостребованный самец.

Отксерокопировав остальные бумаги, Айлин озвучила сумму, но услышана не была:

– А цветная где?

Вопрос был задан нервным, угрожающим фальцетом.

– Печатается.

– А почему здесь печать чёрная?

В ходе выяснения, где печать потеряла свой небесно-голубой канцелярский цвет, Саньков начал истерично орать, что он объяснил всё верно, и оператор, уточняя судьбу двух оставшихся документов, возразила, что речь шла о множественном числе, но Саньков упорно стоял на своём, тыча никогда дочиста не мытым промасленным пальцем в надпись «Пальцами по стойке не стучать» и не переставая кричать, что ИНН надо было отксерить в чёрно-белом варианте, а вторую справку – в цветном.

Известно, что российский потребитель прав даже тогда, когда он не прав, но Айлин, всё ещё не желая признавать эту установленную законом правоту, решила сделать выбор в пользу озвученной истины.

– Я сделала в точности, как вы сказали: «вот эти две» – она показала на документы – можно чёрно-белым.

– Я такого не говорил! – впал в истеричное бешенство покупатель. – А даже если и сказал, то я всё равно прав! Прав! Зарубите это себе на носу! Читайте закон о защите прав потребителей! Там написано, как надо разговаривать с людьми.

– В этом законе слово «человек» не употребляется ни разу, – ответила Айлин, переделывая сделанную неверно с точки зрения клиента работу. – Вы все там называетесь «потребителями».

Терпила, услышав подобное, взорвался, как наполненный отстойной водой презерватив, сброшенный с балкона пятого этажа, и брызги его гнева так окатили «тупую» операторшу, что она, чтобы не слышать ораторствующего долб**ба, не стесняясь, дрожащими руками вставила в уши наушники и включила плеер, где очень кстати Егор Летов рычал на таких, как Саньков: «О, пошли вы все на ***!».

Жена потерпевшего не стала вмешиваться и неслышно выскользнула на крыльцо, видимо, берегла свои нервы, понимая, что пусть лучше муж наорёт на эту красивую восточную бабу, чем на неё.

Дальше события развивались по обычному в таких случаях сценарию (когда клиент почему-то очень сильно злился, если с первого раза не понимали его «нормальные» объяснения): Саньков потребовал отчёта о стоимости услуг, потом потребовал чек, обозлился, что ему не дали чек кассовый, потребовал объяснения, почему отсутствует кассовый аппарат, а когда Баринова на вопрос: «Цветная ещё печатается?», ответила не так, как он хотел, а: «Вы всё получите», Саньков разозлился ещё пуще, кричал, что он не сомневается в том, что она ему всё отдаст, и повторил вопрос, но унижаемая им женщина ответила, кивнув на медленно, как гусеница, вылезающую копию: «Сами видите».

Айлин прекрасно понимала, что ему нужна разрядка, что проблема его крика, скорее всего, кроется в наступающем половом бессилии, и в её власти помочь человеку «кончить», раскрыв лепестки своей души, и что насилие – неотъемлемая часть жизни продавца, что это не профессия, а открытый выход на тропу, где идёт кровопролитная война, и что даже если ты противник войн, это не отменяет твоё участие в атаках и баталиях.

В этой войне Айлин действовала исподтишка, ведя подрывные действия в тылу врага с помощью мыслеобразов. Она так в этом преуспела, что видя, как мицубиси импотента Санькова врезается в широкий зад хаммера, она пропустила такой важный момент, как оплата услуг ксерокса некультурным клиентом, практиковавшим сование денег продавцу в лицо.

Словно очнувшись, она показала глазами на монетницу: «Вот монетница!», после чего на вогнутый внутрь прямоугольник с закруглёнными краями, представляющий известную фирму канцелярских товаров Berlingo, как грязная и вонючая сперма, вылился медный дождь.

На «спасибо» и «до свидания», сказанные уже совсем спокойным, даже мирным тоном, Айлин не ответила, и «кончивший» терпила ушёл, пнув дверь, а Баринова долго смотрела ему вслед, без слов, но ясно видя, как он садится в свой отремонтированный автомобиль, как он заводит его, как выезжает на проспект, и как она холодным, нечеловеческим взглядом смотрит в его выцветшие, быдлячьи лупалы. И как терпила врезается не в «легковушку», а во что-нибудь посерьёзнее и подороже, хаммер, например.

Флешка следующей клиентки – раздутой, как погибшая от опытов на мозге лягушка, с глазами навыкате, твёрдыми и какими-то ненастоящими, словно слепленными из коричневой клейкой массы, в поношенном берете с катышками и выслужившим свой срок плаще – преподавателя «Лингвы» Колесниковой Людмилы Васильевны – открывшись, явила пустые папки и попросила, чтобы её отформатировали.

– Вы – что? – наехала инъязовка. – У меня все папки дома были!

– Я – ни что, а кто, – отрезала Баринова, вытащив флешку и вставляя её в другой USB-вход.

Распечатав классический диминутив под названием «один листочек», Баринова, сжалившись, посоветовала:

– Отформатируйте флешку!

– У меня с флешкой всё нормально, это у вас вирусы! – возмущённо отозвалась пучеглазая жертва экспериментов, с таким видом, будто сообщала гинекологу, что не далее, как вчера у неё с мужем была близость, в то время как врач ненароком обмолвился, что влагалище у неё узкое и мало разработанное.

– Распечатать, – мальчик, рождённый от быдла по имени Алексей Курганов, с уже обозначившимися признаками скотства на ублюдочном матовом личике с широко расставленными водянистыми неморгающими глазками, не тронутыми ни одной тёплой краской цветовой палитры, стукнул замызганным носителем информации, который был привязан на заскорузлый от использования когда-то шёлковый шнурок, выглядевший так, словно его грызла собака, по серой стойке.

– Три рубля, – сказала Баринова, после того как малорослик молча ткнул пальцем в документ.

С клиентами, которые не здоровались и не прощались, с любителями инфинитивов, с молчунами, топтунами и ленивцами она разговаривала только цифрами и названием валюты.

– Мультифору ещё, – промычал быдлёныш, швыряя в монетницу мятую, будто вытащенную из жопы пятидесятирублёвую банкноту.

Это было тоже обычной практикой клиентского поведения: сообщить ещё об одной услуге, после того, как продавец озвучивал стоимость предыдущей, словно бесстрастный голос продавца нажимал на какую-то особую кнопку, приводящую в движение весь сложный человеческий организм.

Баринова встала, поменяла у Майи деньги и сдала сорок четыре рубля монетами достоинством в один рубль, за которыми быдлёныш Курганов протянул детскую потную ладошку, и весь этот блинно-серебристый поток, естественно, просыпался, так как ладошка ещё не сформировалась для такой объёмной груды монет, и они покатились в разные стороны, за системный блок, под квадратный тумбообразный столик, на котором покоился копировальный аппарат, во всевозможные щели и лазейки, коих в магазине было предостаточно.

Курганов-младший высыпал сдачу на стойку и уставился на Айлин как маг-гипнотизёр, будто приказывая ей наклоняться и отыскивать утерянные деньги в тёмных закоулках сервиса.

Айлин пересчитала монеты, заняла недостающие у Майи и ушла, чтобы вскипятить воды, вымыть заварочный чайник, насыпать в него скрюченные, как умершие эмбрионы, листья зелёного чая.

Эти обычные, повседневные движения успокаивали, задавали ритм сердцу, и кровь начинала бежать по жилам не как уворачивающийся от пуль безоружный заключённый, а как ненадолго вырвавшийся на свободу человек, наслаждающийся движением, разрезающим воздух, как ветер, понимающий, что его скоро запрут в непроветриваемом вонючем бараке и оттого ставящий себе цель обогнать свет.

Вернувшись, она работала с более спокойными покупателями, которых жизнь ещё не била, как куриное яйцо из сказки.

– Сколько бумага стоит? – откуда-то справа раздался визгливый молодой голос. – Ценники вообще где?

В это время Айлин копировала документы и ответила только тогда, когда перед ней из-за корзины с воздушными шарами показалась однозначно женская голова, внешностью и манерами похожую на миллионы девушек её возраста: длинные русые волосы, макияж «нюд», пухлые блестящие губы, увеличенные обычным дешёвым блеском, какое-то бескрасочное одеяние – то ли короткое пальто, то ли удлинённая курточка, отсутствие знания о том, что отвлекать работающего человека – это плохой тон.

– Двести сорок. Ценники внизу.

– Где? Не вижу!

– На оранжевых листах.

Девица, наконец, уставилась в информацию о названии, плотности и стоимости бумаги.

– И та, и другая стоит двести сорок? – продолжала она диалог, хотя Айлин в это время стояла к ней спиной, и, соответственно, вести полноценную беседу не могла.

Она ничего не ответила, так как её внимание занял медоволицый дурак кавказской национальности, с лысиной, покрытой капельками пота, которые выглядели так, словно являлись комариными яйцами, по фамилии Агавикян.

Этот полногубый, розовощёкий армянин копировал сначала документы, потом копии с них, хотя быстрее было бы сделать это одновременно. Так он, по его словам, мог сэкономить двадцать рублей – полноценный проезд в транспортном средстве.

То, что его экономия неминуемо работала за счёт поглощения времени стоящих за ним людей, этого Агавикяна[2] нисколько не волновало. Шмыгающие носы и потеющие от белого каления тела словно музыка, обволакивали его сознание, когда нерусь перепроверял первую копию паспортов со второй копией, зорко следя, чтобы умещённые на одном листе восемь страниц паспорта располагались последовательно.

Пока клиент наслаждался цифровой кантатой, Айлин успела распечатать «два листочка» и отослать визгливую девицу, нетерпеливо постукивающую ключами от машины по ламинатору – современная автомобилистка, которая не выставляла напоказ связку ключей с оригинальным брелоком, с таким же успехом могла записаться в партию аутсайдеров и нищих изгоев[3] – в канцелярский отдел, добавив, что товар оплачивается через кассу.

– А зачем я здесь стояла? – закипятилась девица у, несомненно, недостойной возни маляра [4] скромной служащей магазина, на которой была надета вышедшая из моды белая блузка и чёрная юбка, та самая, перешитая из выходного костюма бабушки, с глубокими тенями на лице, о котором с восхищением можно было сказать, что оно всё ещё чертовски красиво.

Айлин неуловимо пожала плечами, давая этим жестом понять, что раз стояла не в ту очередь, значит, идиотка, и перевела взгляд на инкубатор на лысине, спрашивая с улыбкой на лице, какой улыбаются дебилам:

– Все цифры на месте?

– Вай, вай, – сокрушённо покачал круглой и блестящей, как намазанная кремом пятка, головой, разочарованный кавказец. – Всё на месте! Плохо! Переделывать не надо!

Он обличающие посмотрел на Айлин.

– Плохо работаете, надо чтобы покупатель довольным ушёл!

– Вы бы сразу сказали, что вам через ass[5] надо сделать, были бы довольны! – сладко проворковала Айлин.

Последний день работы нивелировал её терпение, и с каждым новым клиентом та тёмная её сторона, которую, выпустив на волю, Баринов-мл. ежедневно сёк плетьми обидных слов и травил голодными овчарками послушания, перестала говорить себе, что не должна становиться причиной разрушений.

Тщательно пересчитав сдачу и промолчав, что в ней присутствовал лишний рубль, намеренно положенный туда Айлин для провокации покупателя, он собрал свои «бумажки» и на прощание сказал:

– В другой раз делайте через этот самый ас!

– Хорошо, – нежно улыбнулась Айлин, словно попав в родную стихию. – Пусть вам всё через это место делают!

Странный клиент, который, судя по фамилии, присутствовал на Лысой горе, но не как жертва, а как победитель, довольный сказанным пожеланием, сменился стариком в синем плаще советского производства, с не поредевшей ещё шевелюрой седых волос, похожих на переросшие корни редиски, с высоким, и, если верить физиогномике, умным лбом, но, поведением своим опровергающим физиогномические догматы.

Старик этот, по имени Василий Иванович Рахманов был давним, нудным клиентом, и Айлин знала все его выверты, как-то: откопировать один лист, рассчитаться за него, потом с гаденькой улыбочкой подать другой лист, и вновь за него рассчитаться, потом протянуть третий и так далее.

На логичное предложение со стороны обслуживающего персонала отдать все документы, которые должны были подвергнуться множению, разом, этот канительный пенсионер, который посвятил остаток жизни писанию в различные инстанции с различными жалобами и ожиданию ответов, мерзко качал головой, мол, жирно тебе будет все бумажки сразу отдать, мол, потянись за каждой, отработай каждые три рубля честно, и продолжал, как маньяк, совершать одни и те же предсказуемые насильственные действия.

Сегодня кверулянт, не нарушая своих традиций, возник перед стойкой ксерокса и вызвал у оператора то же самое чувство, которое вызывает случайно залетевшая в чистую светлую комнату только что отложившая яйца на трупе жирная навозная муха.

Рахманов молча протянул приёмщице исписанный с двух сторон убористым почерком пасквиль для прокурора края. Айлин сделала копию и вернула оригинал, оставив копию в принтере. Старый бессловесный чурбан протянул другую бумажку с прикреплённым конвертом, продолжая экономить слова, будто берёг свой голос для чего-то более лучшего и достойного, чем разговор с простой операторшей.

Айлин молча откопировала и вернула документ. После чего она была осчастливлена следующей жалобой, с которой она поступила так же, как и с предыдущими – нажав на кнопку, она из одной жалобы сотворила две, попутно подумав, что, чем больше жалоб пишет этот старпёр, тем больше в сравнении с теми, кто их не пишет, у него появляются шансы на новое написание их, и с каждой новой ситуацией, требующей, чтобы её обжаловали, будущее этого коммунистического обломка готовит ему целые кастрюли, целые котлы, целые производственные цеха жизненных моментов ущемления прав, из которых будет слеплена новая жалоба.

– А вы мне копии не отдали! – вдруг очнулся челобитчик, водя крыльями носа вокруг себя, как попавшее в воду насекомое, оставляя тёмные глаза неподвижными, будто нервы, передающие изображение в мозг, истончившись, заглохли, и глаза на его лице стали тем натюрмортом, которым закрывают на обоях большое, сальное пятно.

– Не отдала, – согласилась Айлин. – Двенадцать рублей.

Оскорблённый жалобщик распахнул старомодный мягкий кошелёк с жёлтыми пластмассовыми «шишечками» и засунул туда всю руку, словно это была не маленькая худенькая мошна, а целая торба.

Грубое вмешательство губительно воздействовало на крепкий галантерейный образчик прошлого века: шов прорвался, в дыру вывалились монеты, как будто нарочно покатясь по всему магазину подальше от вредного хозяина, и с таким умыслом, чтобы он ни при какой возможности не мог вернуть их.

– У меня в кошельке было пятнадцать рублей, – кверулянт задвигал губами, как пресмыкающееся. – Вы их соберёте, а я потом приду за сдачей.

Айлин отложила его копии в сторону.

– Я собирать ничего не буду! – ответила она, прекрасно видя, что, как роза шипом, колет несчастного в самое больное место.

– Тогда копии мне отдайте! – забрызгал слюной Рахманов, предвкушая, как наконец-то откроет новое сутяжное дело против этой высокомерной твари, которая, будучи мышью, ведёт себя как кошка, попавшая в окружение к хищникам.

– Копии я вам могу продать. Цена озвучена!

– Это мои копии! – зашипел старикашка.

Айлин встала, сходила в канцелярию, проигнорировав Майино замечание: «Отдай ты ему эти бумажки, пусть подавится!», положила перед взбешенным клиентом жалобную книгу и занялась заторможенной девочкой, Лихацкой Женевьевой Евгеньевной, ученицей 8-го класса «Г», расположенной рядом элитной гимназии, где обучались отпрыски местного рафинированного быдла.

Женевьева мыслями явно пребывала в каком-то другом мире, и, хотя гимназистка была ещё слишком мала, чтобы на её настоящее количество лет прекратить употреблять спайс[6], но именно такое впечатление и создавалось, когда она, выдавив из себя, как страдающий запором больной, нанизанные, как бисер, на ниточку словесного говна буквы «р-а-с-п-е-ч-а-т-а-т-ь», продолжала и дальше падать в глубокую кроличью нору, концентрируясь только на самом ощущении падения, избегая взаимодействовать с устойчивыми объектами, которые тащились за ней в пропасть.

– Я сейчас такое накатаю, что вам и не снилось! Завтра вас здесь уже не будет! – злорадно пообещал стяжатель Рахманов, которого оттеснил ещё один представитель «животного» мира, удивительный в своей похожести на бывшего декана Лингвистического института, который давненько сюда не захаживал.

Не замечая «Алисы из страны спайса», этот – язык не поворачивается назвать его мужчиной – кадр сунул Айлин в лицо лист А4.

– Копию сделать!

Руки у него были красные, в белых пятнах, какие-то обвисшие, не морщинистые, а пластинчатые, как прогнившая от дождя внутренность грибной шляпки.

– Я пока занята, подождите немного, – не глядя на противного типа в надвинутой на маленькие злобные глазки под перекошенными стёклами очков кепке, с характерно выступающим мясистым носом, похожем на кадык, и сосредоточив внимание на поиске такого положения для старой, закутанной в грязный скотч, флешки, чтобы многострадальный компьютер смог её прочесть.

– Я тороплюсь, – зашмыгал кадык.

– Здесь все торопятся! – выкрикнула из-за его спины постоянная клиентка отдела «Ксерокс», рыхлая и уютная, как снеговик, в старой вязаной шапке цвета ириса и вылинявшей куртке, дворничиха из соседнего двора, у которой месяц назад украли бойцовую собаку, и которая заказывала набор текста для обращения в местную прокуратуру.

– Что нужно распечатать? – Айлин посмотрела на девушку, показывая ей глазами на корневую папку флешки.

Гимназистка, словно очнувшись, начала протягивать руку сквозь все препятствия на её пути так, что если бы тухлый мухомор в синем, как халат технички, головном уборе, не посторонился с явным раздражением, то его драгоценное медицинское заключение поглотила бы здоровая молодая пропасть.

Кепчатый мухомор покосился на молокососку, и открыл было рот, чтобы сделать замечание, но тут же его захлопнул. Возразить девочке, которая внешне выглядела благополучной и могла оказаться дочерью ипэшника[7] или (что имело бы ещё худшие последствия) профессорской внучкой, не решился, направив своё красноречие на Баринову.

– И долго я должен ждать?

Айлин смерила его взглядом и ответила:

– Чем больше вы меня отвлекаете, тем дольше время ожидания.

Она перевела взгляд на открывшийся файл – письмо на английском языке, с грубыми грамматическими ошибками. Пролистав документ до конца, она увидела, что последняя страница щедро украшена разноцветными «флаттершаями» и «пинки паями[8]».

Так как школьница продолжала тупо раскачиваться из стороны в сторону, и на вопрос, нужна ли цветная печать, не ответила, Айлин отправила послание печататься на чёрно-белом принтере и безличным голосом произнесла:

– Девять рублей.

– А там цветная страница… – встрепенулась девочка, пытаясь наморщить гладкий лоб.

Баринова рванула лоток принтера, прервав печать.

– Почему вы сразу не говорите, что вам нужно? – со злостью спросила она у впавшей в прострацию «спайсовой Алисы». – Двадцать два рубля!

Не было больше ничего такого, что бесило бы её больше, чем неумение и нежелание внятным русским языком выразить свою потребность.

В ответ выглядевшая обкуренной гимназистка с каким-то страдальческим выражением лица, старившим её, показала Айлин пятьдесят рублей.

– Положите в монетницу, – скомандовала оператор, но школьница продолжала тупо буравить Айлин стеклянными глазами, держа перед собой сложенную купюру как наставленный пистолет.

– Листик отксерьте, вы ж всё равно ничем не заняты! – пробрюзжал клон Цуркана и кинул на клавиатуру свою справку, попав на руки Айлин, отсчитывающие сдачу для заторможенной ученицы. Она откинула бумажку таким брезгливым движением, будто ей на кожу упала двухвостка, и продолжила считать мелочь, как ни в чём не бывало.

Скапыжник раздул ноздри и гневно выдохнул в пространство так неожиданно, что Баринова подняла на него глаза и изумилась его похожести на безмолвный персонаж игры Alice Mc Gees – огромный гриб с подозрительным выражением глаз, плюющийся ядом, когда к нему подходили слишком близко.

Ухо её уловило, что цветной лист с радужными пони напечатался. Одной рукой Айлин положила его перед невменяемой Лихацкой, другой высыпала в монетницу сдачу с пятидесяти рублей, которыми девочка продолжала целиться.

Ей пришлось расстаться с купюрой, и Айлин, не скрывая пренебрежения, взялась за неё кончиками пальцев и бросила в коробку с крупными деньгами. Одновременно она положила справку кепчатого мухомора в принтер и сделала копию, вернув со словами «три рубля», после чего ровно тридцать десятикопеечных монет были по одному высыпаны на залапанную пальцами стойку.

– На паперти, что ли, стоял? – усмехнулась дворничиха, оттесняя и гимназистку, которая бессмысленными блакитными зявками[9] уставилась в распечатку, словно не могла понять ни слова, и слюнящего палец Рахманова, с воодушевлением описывающего приключившийся с ним неприятный случай, и довольно скалящегося мухомора.

– Линочка, три экземпляра мне распечатай, и копии паспорта собаки тоже три. Всего по три.

Её глаза увлажнились, и она, вытащив из кармана несвежий платок, громко высморкалась.

– Вот, читайте! – довольный жалобщик протянул Айлин жалобную книгу.

Не глядя, она бросила её на принтер и продолжила копировать.

– Вам не интересно? – ехидно поинтересовался старый пердун.

– Я же здесь завтра работать уже не буду, – глядя на него глазами, полными ненависти, сладко улыбнулась она. – Поэтому мне неинтересно.

Рахманов поперхнулся от этой смеси и сказал совсем не то, что хотел:

– Передайте директору, чтобы мне перезвонили и сообщили, что вас наказали.

– Завтра я здесь уже работать не буду, – довольно повторила Айлин.

– Мне всё равно, будете вы работать завтра или нет, – вскипел кверулянт. – Я вам сказал…

– И я вам повторяю, – перебила Айлин, – что я уже уволилась, и мне плевать и на вас, и на то, что вы там настрочили, и я безумно рада, что вашу рожу я точно больше в жизни не увижу!

Рахманов, возможно, из-за того, что какая-то мокрохвостка посмела ему перечить, вдруг надулся и, схватив со стойки корзину с воздушными шарами, швырнул её в сторону выхода, где в магазин как раз вкатывалась уставшая, непричёсанная мамочка с грудным младенцем в коляске, и корзина полетела прямо в неё, и, если бы она не нагнулась, тяжёлая металлическая вещица опустилась бы на голову младенца, неподвижно смотрящего перед собой застывшими, как смола, глазами, а так всего лишь чиркнула мамочку по голове, отрикошетив в витрину со штемпельными подушечками и краской, оставив в стекле глубокую трещину.

«Яжемать», по-собачьи взвизгнув, вопрошающе уставилась на посетителей:

– Это чё за ***ня щас была? – после чего её речь полилась как поток гнилой застойной воды.

Здесь же присутствовавшие слушатели – мухомор с поджатыми губами, зомбо-Женевьева из страны грёз, дворничиха – Сафия Джубаралиевна, и сам виновник прорванной канализационной трубы – по-разному выразили своё отношение к произошедшему.

– Я не виноват, это – она! Она не человек, она – ведьма! Её на костре надо сжечь! – заорал Рахманов, показывая пальцем на Баринову. – Это она заставила меня урну кинуть! Я лично ничего такого делать не собирался!

– Полиция разберётся, кто чего не хотел, – язвительно заметила Сафия Джубаралиевна. – А горе-мамаша в моём подъезде живёт, Зайва Алька, дитё она где-то нагуляла, так она его такими отборными матами кроет, что моя собака от страха под диван пряталась. Мало ты ей по башке звезданул!

Дворничиха повернулась к съёживающемуся нападавшему и одобрительно похлопала его по плечу. С этого момента симпатии присутствующих покинули территорию пострадавшей.

Человек-гриб, выражая своим пластинчатым носом неодобрение, прошёл мимо гулящей Зайвы на выход, и, так как коляска с ублюдочным ребёнком всё ещё загораживала проход, мухомор решительно протолкнул её вперёд, и невозмутимо, делая вид, что проклятия «яжематери» его не касаются, гордо, как император, покинул магазин.

Айлин вернулась к работе, а виновник драмы, видимо, представляя, что он человек-невидимка, последовал за императорским грибом, но не так величаво, а бочком, задевая стеклянные витрины и развешанные товары. Однако сбавившая матерные децибелы пострадавшая Зайва схватила его за рукав ветхого пальто:

– Ты куда собрался? Я сейчас позвоню в полицию, и ты сядешь за нападение и хулиганство!

– А заодно и ты прокатишься в органы опеки, – повысила голос Сафия Джубаралиевна. – Я знаю, что у Лины каждый день диктофон работает, пусть послушают, как ты при ребёнке орала!

– Вам не поверят! Я же мать, я ребёнка защищала.

Алевтина змеёй уставилась на Айлин, и та, сладко улыбаясь, кивнула. Рахманов, пользуясь замешательством Зайвы, чернявой и низенькой, как брошенная сгоревшая изба, вырвался из её кривоватых ручонок и нечаянно задел треснувшее стекло, посыпавшееся со звоном на пол.

«Яжемать» сунула дорогой айфон в карман курточки, модной два года назад, и радостно запрыгала, сотрясая стеклянные витрины, обутыми в новые кроссовки коротенькими ножками, на которых голая полоска кожи, незагорелая и белая, как сметана, между джинсами и обувью показывала, что молодая женщина «в тренде».

– Не прыгайте, пожалуйста, от этого плитка ломается, – строго заметила появившаяся Майя. – Мне всё-таки придётся позвонить в полицию, чтобы составили акт о разбитой витрине. Вы будете платить!

Она посмотрела на Рахманова довольным взглядом, так как он успел насолить и в канцелярском отделе, развернулась и ушла за рабочим телефоном, который стоял на подзарядке.

Айлин вдруг стало безумно жалко недавнего своего врага. Белый и помятый, как простыня, вытащенная из центрифуги, старик мелко трясся в углу, бумаги в его руках ходили ходуном, лицо, обычно важное и всезнающее, словно взялось позировать для картины «Кающийся грешник». Айлин, повинуясь внезапному порыву, встала, подошла к Рахманову, тронула его за плечо и ласково произнесла:

– Василий Иванович, вы успокойтесь и идите домой, выпейте валерьянки, чаю, лягте в постель, и помните, что всё будет хорошо! У меня есть знакомые, они уладят эту проблему. Копии возьмите, денег не надо. Ну, идите!

Подтолкнув ничего не соображающего старика к двери, Айлин забрала у разговаривающей Майи телефон и ответила в трубку:

– Извините, это ложный вызов. Мы уже уладили проблему.

Отключив звук, она набрала другой номер:

– Степан, у меня на работе проблема. Разбилось стекло в витрине. Ты можешь до конца рабочего дня послать кого-нибудь стекло заменить? Хорошо, спасибо.

Она вернула опешившей Майе телефон и вернулась на своё рабочее место, где Сафия Джубаралиевна всё ещё продолжала читать распечатанное обращение к прокурору края.

– Хорошая ты, Лина, девочка, – печально заметила она. – Побольше бы таких людей! Всё правильно, распечатай ещё два экземпляра.

Рассчитавшись, Сафия Джубаралиевна грузной походкой вышла из магазина. Её сменила Алевтина Зайва, держа в руках типичные документы: страховой полис, СНИЛС, свидетельство о рождении и паспорт. Не спрашивая, что нужно копировать, Айлин взяла бумаги, попутно снимая обложку с паспорта и интересуясь:

– У вас всё хорошо? Он не больно вас задел?

– Да норм, – махнула рукой Зайва. – Мне для больницы копии.

– Хорошо, я сделаю… Вы на дедушку не обращайте внимания, он жизнью обиженный, ему везде кажется, что его права ущемляются.

– Знаете, – вскинулась Зайва. – Мне тоже нелегко живётся, но я хоть вести себя прилично умею!

– Да, конечно, – согласилась Айлин более холодно. – Всё или ещё что-то? Восемнадцать рублей.

Алевтина отсчитала без сдачи и выкатилась из магазина. Ребёнок за всё это время так и не произнёс ни звука.

– Лина, если ты освободилась, убери осколки, – безлично сказала Майя, хотя в отделе её было пусто, коробки с товаром разобраны.

– Да, сейчас, – спокойно произнесла Айлин, вставая.

Сметая осколки веником в совок и вытряхивая их впустую коробку из-под бумаги «Светокопи», Айлин вспоминала, как впервые увидела Майю в кафе, в знаменитом магазине «Под шпилем» на Желодомной зимой 1997 года.

Майя наливала кофе и подавала пирожные. У неё из-под накрахмаленного колпака торчали шелковистые кудряшки, а кожа на щеках была как у дорогой фарфоровой куклы. Конечно, спустя столько лет, она не узнала в напарнице ту красивую восточную девицу в песцовой шубе, а, когда Айлин сказала, что помнит её, Майя равнодушно пожала плечами и заявила, что тогда, что сейчас – все покупатели были для неё на одно лицо.

Выбросив последний осколок, Айлин поняла, что она только что собрала с грязного плиточного пола осколки девушки, которая ей нравилась, но так и не стала подругой.

Выбросив мусор, Айлин налила новую чашку чая и ненадолго осталась одна, хотя в этом адском месте одиночеством и не пахло. Не успела она сделать глоток, как её ухо уловило гаденькое поскрёбывание по пластику, сопенье и ёрзанье.

Приподнявшись, она увидела школьницу Лихацкую, протягивающую оператору письмо на английском языке:

– Мне такое не надо.

Сказав целое предложение, девочка не расслабилась, а превратилась в стальную пружину, чтобы в подходящий момент распрямиться и помянуть Роспотребнадзор.

– А что не так? – к Айлин вернулись прежние высокомерие и холодная брезгливость, которые так бесили потребителей.

– Ваш принтер с ошибками распечатал.

– Где? – грубо поинтересовалась Айлин, прекрасно зная, в каких словах были ошибки, но, делая вид, что исправлять их – не её дело. – Флешку давайте!

Открыв вордовский документ, Айлин вывела текст на экран для клиентов.

– Принтер распечатывает так, как в документе.

– У меня ошибок не было, – Женевьева Евгеньевна вдруг очнулась от своего спайсового сна и приготовилась к битве.

– А это что? – Айлин навела «мышь» на заглавное обращение: «Deer Mr. Kamunin!». Если у вас мистер – олень, то принтер причём?

– Исправьте! – приказала дочка быдлячьих нуворишей.

– Исправления в иноязычном тексте стоят сто рублей страница, – саркастически заметила Айлин, закрывая текст и вынимая носитель в скотче. – Гуд бай.

Лихацкая, забрав своё сокровище, с ненавистью произнесла:

– Фак ю бич, соси кирпич!

– Я-то пососу, – улыбаясь, отреагировала Айлин. – Кирпич, это не член. And you, dirty little white thrash, suck the nuts all your long unhappy life!

Лихацкая, кажется, и половины не поняла, зато другое пресмыкающееся, буравя Айлин тёмными гадючьими глазами в обрамлении коротких, будто обрезанных ресничек, сняв очки и наклоняясь к оператору, гадко заметила:

– Я бы на вашем месте разговаривала нормальным русским языком. Не надо умничать и показывать, какая вы образованная, имейте культуру! Вот лично мне неприятно, что мне будет делать копии человек, разговаривающий по-английски, в то время, как мой сын, который учится в языковой школе, двух слов связать не может!

– Давайте, что копировать, – игнорируя замечание, ответила Айлин.

Дамочка надела очки, отчего глаза её перестали казаться такими страшными, и, дёрнувшись, протянула флешку.

– А копировать что? – поддела Айлин.

– Всё, что на флешке, это и копировать! – сухо ответила гадюка. – Надо не только английский язык знать, но и русский!

– Это называется распечатка, а не копирование, – не сдавалась Айлин. – Так, для любителей нормального русского языка.

– Пока копируется, жалобную книгу мне на стол! – рявкнула змеиноподобная клиентка.

– На какой стол? – продолжала Айлин издеваться над неумением одетой в облегающую куртку коричневато-розового оттенка, по виду – мрази-чиновницы или ещё хуже – поганого ничтожества-налоговички правильно употреблять слова для эффективной коммуникации.

– На мой! – гавкнула мразь. – Вам всё два раза надо повторять?

– А где здесь ваш стол? – мерзко улыбаясь, уколола Айлин, ясно понимая, что спокойной эта услуга не будет. – Может, тот?

Она взяла бледно-оранжевую книжицу с жалобами и швырнула её на небольшой столик, где находился брошюратор.

– С такими нервами вам надо лечиться, – ехидно заметила змея, отправляясь к столику. – Я вам сейчас такую жалобу накатаю, что вас не то, что в этом магазине работать не возьмут, а вообще из города вышвырнут.

– Write, snake. Next week I’ll go to Portugal [10]! – усмехнулась Баринова и принялась распечатывать документы.

Беглого взгляда на них было достаточно, чтобы понять, что перед ней терпила – Галина Анатольевна Мясникова, проживающая рядом с Айлин по адресу: ул. Желодомная, д. 47, кв. 19, которой генеральный директор ООО «Центр красоты и здоровья «Лотос», некая Банщикова А.С. отказалась выдать трудовой договор в целях лишения Мясниковой заработной платы с вознаграждениями и перечислением за неё страховых взносов.

Файлы должны были отправиться в Октябрьский народный суд.

Пока Мясникова строчила новый пасквиль, Айлин успела распечатать все документы: два обращения в суд и два расчёта задолженности, попутно удивляясь, не та ли самая Алиса-Лисёнок, жена банкира Банщикова, недолгая знакомая из 1998 года? Айлин быстро нашла в интернете информацию о бывшей своей знакомой, на страничке также был указан телефон генерального директора «Лотоса».

Вернувшаяся Мясникова швырнула жалобную книгу на стойку и вопросила:

– Сколько?

– Двадцать один рубль, – нейтральным голосом ответила Айлин, швыряя книгу в угол, за цветной принтер.

– А что вы так мою жалобу кидаете? – вскипела Мясникова. – Если завтра ваш директор не отзвонится мне о том, что вы уволены, я всё брошу и лично пойду в Роспотребнадзор.

Айлин решила молчать, понимая, что спорить с дебилкой нет смысла. Какой-то умный человек не зря сказал, что дебил опустит оппонента на свой уровень, и там легко его победит. Она открыла «Одноклассники» и погрузилась в любимую игру Candy Valley, на неприятный уровень № 2643, где надо набрать 115 жёлтых сердечек, сбить 5 жуков (которые Айлин называла "рафинированным быдлом"), и «раскрутить» 27 «рогаликов».

Мясникова, просматривавшая документы, внезапно ткнула флешкой в лицо Айлин, и бросая одновременно на высокую стойку один из распечатанных листов:

– Перепечатать! Вот здесь грязное пятно!

Айлин, продолжая сбивать "рафинированное быдло", распечатала лист с крошечной чёрной точкой возле фамилии истицы на другом принтере, кинула «испорченный» в брак и молча вернула перепечатанный документ и цифровой носитель очкастой мрази.

– Лист мне верните!

Мразь никак не могла угомониться.

– Какой? – подняла брови Айлин.

– Который вы в ящик стола сунули.

– Зачем? Я вам переделала, а это брак.

– Лист. Мне. Верните. – Зашипела Галина Анатольевна.

– Да с какой стати? Теперь это брак, за который рассчитываюсь я. Почему я должна вам отдать то, что стало моим?

– Там банковские расчёты! Это конфиденциальная информация!

– А! – улыбнулась одной стороной лица Баринова. – Тогда вы можете этот sheet у меня выкупить.

– За что я должна платить?

– Так как я рассчитываюсь за брак из своего кармана, он принадлежит мне, и вы не можете требовать у меня мою собственность.

– Тогда порвите при мне расчётную ведомость.

– Своей собственности причинять ущерб я не намерена!

– Я отсюда не уйду, пока вы этот лист не порвёте!

Мясникова отошла к «своему» столу, опёрлась о него тощим, костлявым задом и принялась пепелить наглую операторшу пожелтевшими от гнева суженными моргалками.

Айлин покачала головой, перешла на страницу ООО «Лотос» и набрала номер генерального директора, не забыв включить громкую связь. Сначала секретарша не хотела соединять её с Алисой Станиславовной, и только когда Айлин морозно-ледяным тоном попросила передать, что звонит не кто-нибудь, а "сама" Айлин Киндяйкина, подруга "самого знаменитого" адвоката Ефтина, её соединили.

– Господи, Лина! – услышала по-прежнему задорный, но с жёсткими нотами голос. – Сколько лет, сколько зим! Ты где пропадала всё это время? Ты откуда звонишь, из Чехии?

– Нет, из того же города, в который приехала в 1992 году!

– Ты развелась, что ли с Ефтиным? – не поняла Алиса.

– Я и не выходила за него! – засмеялась Айлин. – Откуда у тебя эта деза?

– Он сам мне это сказал! – убедительно проговорила Банщикова.

– Наверное, соврал… – задумчиво произнесла Айлин. – Выдал желаемое за действительное…

– Странно, зачем ему это?

– Долго рассказывать.

– Ой, мать, ты меня пугаешь! Ладно, мы же встретимся, такое нельзя не обмыть! Надеюсь, ты теперь пьёшь? А ты как меня нашла?

– Я не пью, Алиса. Не поверишь, но я так и не попробовала алкоголь. Помнишь, я мечтала, чтобы у меня всё в первый раз было с любимым?

- Ни ***! – не стала стесняться в выражениях Банщикова. – И как ты выжила в этой стране?

- Мне просто повезло, точь-в-точь как в песне у Егора Летова [11], - ответила Айлин.

У неё возникла было мысль признаться, что через неделю она уедет отсюда, по выражению Ивана Николаевича «к едреней фене», но сдержалась.

– Да тут такая история, – лисьим голосом начала Айлин, краем глаза заметив, что Мясникова подобралась, как кобра для смертельного прыжка. – Я только что распечатала документы одной вашей бывшей сотрудницы, она на вас в суд подаёт, якобы вы ей почти стольник задолжали…

– Это кто такая? – грубо перебила Банщикова.

– Некая Мясникова.

– А! – хмыкнула генеральный директор. – Эта кобра очкастая! Я с ней рассчиталась.

– А она уволилась сама или?

– Ага сама, как же! – возмутилась Алиса Станиславовна. – Она работала в нашем колл-центре. Ты даже не представляешь, какие она махинации творила! Как в «Мёртвых душах», этот, как его, Чичкарёв, отдыхает! Интересно, и чем же она недовольна? Тем, что мы её просто вышвырнули, как сучку, без обращения в органы?

– Я у тебя на странице вижу электронный адрес. Если он действителен, я тебе сейчас все документы отправлю, чтоб ты в курсе была.

– Это общий адрес, но я прочитаю! А откуда они у тебя?

– Да я на распечатке работаю, так, документы мутных клиентов всегда копирую на всякий случай. Мало ли что…

– Ты умница! Ага, получила. Ого, похлеще «Криминального Чтива»! Спасибо, Линуся! С тебя бесплатные процедуры круглый год. Давай, приходи завтра, сделаем тебе миндальный пилинг, парафинотерапию рук, золотую маску 24 карата, – затараторила Алиса, превращаясь в прежнюю Банщикову. – Всё, чмоки-чмоки, лафки-лафки… Дела, моё солнце! Но завтра, чтоб как штык, была у нас, адрес есть в сети. Всё, Линусечка, бай!

Алиса отключилась.

Айлин, наконец, подняла глаза на будто уменьшившуюся в размерах Мясникову. Она словно приросла жопой к столу, на котором брошюровали документы, и смотрела на Айлин, как на какое какое-то чудовище.

Пользуясь затишьем, она поставила табличку: «Перерыв» и отправилась обедать. Проходя мимо жалкой, выглядевшей так, будто её обоссали, бывшей работницы колл-центра, Айлин, остановившись, спросила:

– Ну, так куда меня завтра вышвырнут из этого города? В Жардим-ду-Мар[12]?

Галина Анатольевна отлепилась от стола и бегом выскочила из «Канцтоваров».

Примечание к главе:

1Урфин Джюс – главный антагонист сказочного цикла А. М. Волкова о Волшебной стране и Изумрудном городе.
2 Агавикян (арм.) – «лысая гора»
3 Цитата из песни гр. «Крематорий» «Аутсайдер»
«Ты достойна кисти фламандца
Я недостоин возни маляра
Ты родилась и жила под счастливой звездой
Я аутсайдер, нищий изгой
Жил всегда за чертой
В луже чистой воды
Вдали от глобальных идей, врагов и друзей».
4 Цитата из песни гр. «Крематорий» «Аутсайдер»
5 Ass(англ.) – жопа
6 Спайс – модный в молодёжной среде синтетический наркотик, его цель – достижение сильнейшего стимулирующего эффекта. При прекращении действия спайса наступают периоды глубокой депрессии, бессонницы. Может возникнуть маниакальное состояние, чувство страха, тревоги. Человек, прекративший употреблять спайс, теряет первоначальные навыки письма и чтения, не может сконцентрироваться на беседе и выразить свои мысли.
7 Ипэшник – сокращённое от ИП (Индивидуальный Предприниматель)
8 Флаттершай, Пинки Пай – имена героев мультфильма Little Pony
9 Зявки – глаза (жарг., пренебр.)
10 На следующей неделе я уеду в Португалию.
11 "Повезло" "Гражданская Оборона".

В родной стране умирать роднее
Мой единственный шанс — это быть сильнее
Но от тайги до британских морей
Красная армия всех сильней
И моя святыня в ладонях врага
В моей колыбели снегопад и пурга
И я так беззащитен,как белая тряпка
Знать,я самый говёный человек на Земле

И я продолжаюсь всё дальше и дальше
Всё глуше и туже,всё ниже и гаже

Повезло!
Мне так повезло!
            
Дешёвые трагедии внутри загона
Они объявили нас вне закона
И солнышко светит,детишки играют
А нас убивают домами,гробами
Словами,кроватями,люберами,
Матёрыми гримасами святых лукичей
Холодные панки уходят рядами
По битым бутылкам в оплаченный рай

Всё дальше и дальше и тише и ниже
И глуше и туже и суше и гаже...
    
Повезло!
Им так повезло!

Но если в этой жизни так не повезло
Значит в следующей возможно повезёт чуть больше
И когда уже нечего будет терять
Мы поплачем и тупо промолвим: «Насрать!»
Оставаясь в живых из-за веской причины
Что в подобной стране западло умирать
Продолжая своим животом дорожить
Истекая слюною всем нравится жить

Всё дальше и дальше и тише и ниже
И глуше и туже и суше и гаже...
    
Повезло!
Нам так повезло!
Всем так повезло!

12 Жардим-ду-Мар – город на юго-западе Мадейры, Португалия

Продолжение http://proza.ru/2024/01/23/1283