Гимн Расее

Вот Расея. Разбитная страна, распашистая, сермяжная, семиаршинная, не во всякую мошну влезет, кого надорвет, кого припашет. Одним словом и всем сестрам по серьгам, и всем братьям по лопатьям. Издревле широкая страна, говорят даже дубовая, столбяная, гроза ее не разорвет. Ветвистая, как Волга, страна, раскидистая – узлом стоит над всем миром. Вот как семь братьев руки переплели, тягуном их не растянешь. Каждый, молодой дубок, могучий, твердокаменный, твердолобый. И так повсюду в каждой дубово-сермяжной ячейке на всю страну святая кольчуга. А над миром – Божья матерь. Все Все, в целом говоря, в стране нашей друг другу братья, сестры, отцы и жены, и бабушки, и даже дедушки. Каждый младшему помощник, и растет Расея - наливается, и никогда купола не облетят у нея златопёрыя, так и стоять будет русая, златоголовая, наливная. Да потомушто брат каждый другу своему, отчему и содворнику, и сокляузнику, и соузнику.  Ходят каждые – дай только помочь! Только этим и заняты: взаимопомощью. А разве нет? Потому говорят: Расея - на всех страна!
Да вот даже взять в пример утлый погребок народный, да не погребок-погребок, а погребище, а скопище богатств, с навершием этаким прямо записным в галантерею с блестками. Зерненный весь зернием лубочным, а сам широче Волги ептить-колотить, одним слово – ладейный!
И качается боками яко целое изобилие продуктовое и нешто клеймо и шильдик на нем, ну Маерск, ну Кнолль - да зато едет же продукт на целые сто стоэтажных квартер! Да какой там! На тысячу тысячеэтажных хороминный, записных во все записи квартер! На гору - уральскую, джомолунгму всех этих районных и муниципальных и квартальных квартер, на снеговой наш общий сугроб - вот на столько квартер! Вона какой масштаб берет этот вековой базар. Не чета этим всем малосольным, худорясным, недородным. Вот едут тугой большой Маерск и Кнолль - из всех окон люди и радуются, и печалуются - ну куда ему ехать-то еще кроме нашей жирненкой, откормленной, такой с щеками-то пудовыми  страны-странушки? ДЕРЖАВЫ! Это радости чин, а печалуются сердешные наши богатыр, что на западе голодомор, на востоке недоед! К нам гонит немец свои суда-паровозы, а наш народ из квартер на лифтах шахтенных выедет и откушает. Да так, что уже всю логистику немецкую перестроит в одну дорогу! Прямо в широко распахнутые народные устца!
Вона какова Расея! Салаты любит она с майонезом, батат, орех разной жирности, хлеба чтоб одно цельное зерно сверкало, разносол, оливочки-маслинки, огурчики, фрукты свежие, сухофрукты, мясо эскалоп, буженины нарезную, колбасы ячеистые, охотничьи, егерские, военные, спартанские, отцовские, сыновьи, оладушки мамины, бабушкины, свекровьины да в деревенских сливочках, сыры сырокопченые, косичкой, косынкой, соломкой, трубочкой, молоко с пенкой и без пенки, топленое, томленое, и другие разные сивушкины-буркины дары из натертых докрасна питательных сосцов. Вот как кушать изволит народ, широкий, плечистый! Просто загляденье какой народ. Да по щекам народ этот судить надо, каков он! Вот такой же, как Расея сама. Не чета этим узколицым-широколицым, смазливым, безусым, вот всем этим басурманам, свеклоедам и бруквоедам, свекловодам и брюквоводам - страстотерпцам поневоле. Беда одна. Да, махнет наш богатырь рукой, да за творожок с ложицей.А крепенько откушав ну как откажет Расея? Как жирненькая с маслицем бутербродик с икоркой в одну руку взяв, как буде карать? Как из квартер широкое, капелькой салатика затушеванное, личико выглянет грозно? Да не буде такого! Да смех, что за сказка! Отроду Расея широко всех принимала, всех обнимала. ;Вот и у нас глядишь, шильдик немецкой, а сидит азиатец - А что делать? Недоед короеда везет да по тверди же родной. Надо оголодавшему вспоможить? Али нет? Знает народ-мудрец, ведомо нашему задним умом крепкому толстогрудику с буклечкой: мальцу самому курносенькому и заевшемуся ведомо: некуда азиатцу по широкой Азии шурухаться, вот его немчин и запрег. Спрехает немчин: ехай в Расею! А тот: кудымася? Тудымася? А немцен тому в анцвершпрахен да по гитлер-капуту надает: Да прямо-прямо все, не сфорачивай штабен-прямен, и  на нее и наткнешься на широко растопыренную. А тот и рад: идти все равно куда-то надыся. Вот тебе сяси-масяси, едет и шапку от радости ломает, а ему со всех концов златоглавой родины нашей,  со всех других каких углов, где  что неровно лежит, где немчин-побитый или шоколандец-пиндосянин куда что не так присобачил – оттудова другие шалопуты-ускоглазые шапки в ответ с головушек сымают и всяческие басурманские слова кричат, и тогда у них наступает народный праздник - а народ-то исконный и слезу благословенную проливает, и скорее бежит еще колбасок и нарезок разных и наливочек и с пенкой все это забрать и скорее опять в квартеры залезть, чтоб азиатцу легче было по стогнам града убираться, да что нашинские второпях побросали, в карманцы манчжурских халатов запихивать. Вот по этому одному видно сколь заимопощь велика и, страшно сказать, природна в Расеи, молочный порось с волком уживается и все на лебедях белых летают, прямо к Матушке Боженькиной на поклон. Вот такая Аркадия сплошная Эдем земной.
А вот как Азиатец всю немецкую креатуру то восставит на должные места и все своим скромным умопорядком упорядочит. Так вот баб Нюра за кассой воссядет царица благая! Боженьки, как душа она разлакомится, как ей сладенько кнопочку запипикать эту, вот так, будто в народном концерте по клавишам-то пухленькими ладошками обрабатывает, в изумрудах каждый пальчик, а мизинчик – да в смрагдах. Ну не песня ли? Да на одну нее только посмотреть приходит народ! На работницу отечественную! А за ней-то самое ответственное, за ее широкой такой, глинобитной, скажем, спиночкой все самое ненаглядное: слезинка, березка все русским порядком в шкаликах, во флакончиках, графин, даже наперсточек на-те. Идут паломнице к бабе Нюре с ладонями, сложенными на груди, яко к серафиму небесному на причастие! И даст она и воздаст всем! И не остави страждущего вовек!;Да что там, коли надось, правило легонько она локоточком наливным да по календарику: пять минуточек не время, да и ночь не ночь. Кому слабительное лекарство, кому бодрящее, кому на сон грядущий, кому для бодрствования - всем она распишет из лакомого и из лакательного. И отправится народ почивать сладенько, и баб Нюру, смежив очи, помнить! А многого ли надо? Да не хощет большего честный народ! Яко Соломон мудрейший сторронится он дел всяких, кроме самых справедливейших! А что может быть распределения лакательного справедливее? Да ништо! А коли обратное, да нешто возымть можно в мыслиях, чтоб народ великий Расее святой избрал небогоугодное? Лишним движеньем хряпнулся? Анафема! Искус диавольский, это немчин горбатется бедолажный, свою Расею заслуживает. Это пусть манчжурец пустынный голодранством промышляет. Не поколеблется Расея. Тут правило древнее: всяк ниже ближнего умаляется, а если этакий несчастливец волною народной вознесется, это значит, что у землицы не осталось местечка, всё уже под всеми колодками, под плинтусами, по углам тепленьким надысь разобрано, уже все кассы-фортепианы заняты, и даже не кассы, ладно бы с ними с кассами, касс и разных других сберкасс и кабинетов много понастроил широкий русский народ – можно и на стуле ведь просто сидеть, как за кассой себя воображаючи. Так что только если стульев и других каких стульчаков нет или немочь уже сидеть, а все кругом сидят-сидят, а несчастливцу-сиромахе нашему уже не в моготу совсем, опротивело или, что чаще, просто уж коленца ломит или, дело своеобычное, по срамному захотелось, и весь народ пригнулся и ждет, когда ты встанешь: баб Нюра сидит, баб Катя Сидит, да сам Сидор Тимофеич сидит себе в подсобочке колбаску кушает – все чинно-иконостасом, а вот ты горемыка встаешь, вот тогда народная стихия тебя и закругляет, все тебя прославлять начинают, все выше и выше возносить, да чтоб ты ослик такой валаамовский шел, тебе пряничек еще вперед тыкают, вот какой у нас народ чудесный, вот скромный какой, вот он милосердный. И ты за пряничком идешь, вот уже и старший кассир, вот уже и вообще завотделом, вот ты чиновник продуктовый! Вот, глазам неверится, министр помидоров. И вскоре на вершине олимпийской, не кто иной, как Гороховый царь. А гороховый царь – это всем царям царь. Все на твою горошинку молятся, все твои зернышки по кухням обваривают, все тебя по десять раз на дню пукновением приятным поминают. Вот что Расея делает с избранниками своими безстульчаковыми, а то значит: безприютными. А ты на вершине благоденствия и покоя лишь перстом указуешь, куда благорастворению воздухов более действовать, и доколе скорейшему всеобщего метеоризма исчерпанию длиться! Вот как тебя все любят. Любят и к землице ниже садяться, прямо к самой земле, прямо в харю Рассеюшкину, чтобы ты в какую норку не скатился, чтоб и дырочки на земле не было. А прямым текстом – каждый в квартеру заперся и сидит крепко и обеими руками!
Вот какова Расея – вот почему широка она и благодатна! И покушать любит народ и братолюбив, и гостеприимен! Ну и наслажденье для сердца, а для очей загляденье!

Что поколеблет ея? Что ее ножки толстенькия подкосит? Ежели никакая силушка в мире ни природная, ни политичская седалище народное от народного же восседалища не отринет? Много заговоров и бесстыжих комплотов из зависти и поганой людоедской жадности творилось, все пересидела Расея, только в землицу широкую вжималась и тайком, всемирно же подбоченившись, лакомилась! Покамест государь или игоносец этакий от голоду издыхал! Или от метеоризма задыхаться изволил. Или просто уходил, ругаясь окаянно. Всех перетерпела широкая и великая Рассея! Да и будущие какие катастрофы будут – под эту статью тверда уверенность в глазах народа – и это пересидим-переедим! Хоть ты бомбу атомную сбрось, хоть сам Рейган триклятый с Обамой лазером великомощным! Хоть сам Сотона-Антиисус и пропади все пропадом – тверда правдой Расея и в этом она больше иной какой фантастически выдуманной планеты, и даже нечестивого космоса, польским ерундистом иезуитским изобретенного, ибо Рассея искони в родной сундук заперлась и мир божий сама собой счастливо составляет. И вовеки, и аминь трижды!