Modus operandi

ПЕРЕСТАНЬ БЫТЬ ГЛУПЫМ. - сказал однажды отец.
И стал учить сына игре в шахматы. У него был отличный, дорогой, подарочный набор. По семейной легенде, это единственная вещь, которую дедушка привёз в качестве трофея из поверженной Германии. Опять же, по легенде, шахмат, изготовленных известным немецким мастером Ангермаером, касались пальцы самого Алёхина, а может и каких-нибудь фашистских бонз.
В свои выходные, папа доставал большую коробку из шкафа, аккуратно расставлял затейливые, фигуры на инкрустированной эбеновым деревом и карельской берёзой доске. И знакомил Марка с удивительным миром шахмат. Со множеством комбинаций, с простыми, но эфективными способами защиты и стремительного, разящего нападения. А в десять лет, Марику, на первый в его жизни юбилей, родители подарили его собственное шестидесятичетырёхклеточное  поле с точёными, лакированными фигурками. Они были похожи на сахарные леденцы и Марк даже попробовал на вкус ладью (так велико было искушение), но ощутил во рту лишь кисловатый привкус фабричного лака. Он, вместе с отцом смотрел по телевизору разборы шахматных дебютов, следил за чемпионской баталией: Карпов - Каспаров, и мог часами, с терпением аутиста, наблюдать  за состязанием пенсионеров в городском Птицевском парке. Парковые гроссмейстеры покидали насиженые скамейки только с первым снегом, примерно к ноябрьским морозам, когда под ногами уже похрустывал леденцовый ледок.
А потом папа ушёл. Ушёл насовсем. Перед этим он о чём-то долго говорил с мамой на кухне за закрытой дверью. Говорил в основном отец, размеренно и монотонно. Марк вообще не помнил, чтобы Гинзбург-старший повышал голос и срывался на эмоции. Папа медленно одевался в прихожей, основательно поправляя свой колючий, махеровый шарф и Марк в последний раз почувствовал на своей голове широкую, крепкую отцовскую ладонь. Единственным, что он забрал с собой, был тот самый ангермаеровский шахматный набор. ПЕРЕСТАНЬ БЫТЬ ГЛУПЫМ - наверное мог бы произнести, бросающий семью Гинзбург, но видимо сам понимал, в этот момент, что поступает - далеко не умно.
Мать, с уходом отца, ушла с головой в работу. Искала дополнительный заработок, брала сверхурочные, подрабатывала уборщицей после основной работы и больше никогда не сошлась ни с одним мужчиной. В её жизни остался лишь Марик. Лучший кусок - Марику, последние конфеты в коробке - Марику, и пахала она как проклятая, только для того, чтобы Марик не чувствовал себя ущербным среди благополучных сверстников. Где-то умудрялась доставать модную одежду и дорогие вещи.
Когда папа ушёл, Марк продолжил ходить гулять в знакомый и любимый Птицевский парк. Ряды пенсионеров-шахматистов с годами редели по естественной причине, зато, в девяностые годы, городскую зелёную зону заполонили алкаши всех мастей, бомжи и просто потерявшиеся люди в бушующем море рынка. Благо, в огромном, разросшемся парке было полно потаённых мест, чтобы укрыться от назойливых глаз.
Когда Марк поступил в путягу на плотника, иногда, прогуливая занятия, чтобы случайно не попасться на глаза любопытных соседей, он также уходил в уже ставший родным парк, кормил хлебом уток в пруду или бесцельно слонялся по аллеям. 
Когда ему в голову впервые пришла мысль о убийстве, он точно не помнил. Но эта идея прочно поселилась в его голове и полностью овладела сознанием Марка. Особым толчком послужил и сюжет по ТВ о маньяке Чикатило.
Украинский потрошитель чем-то напомнил Марку отца: говорил тихо и рассудительно, носил такие же толстые линзы в роговой оправе. Романыч, казалось, положив широкую, крепкую ладонь на голову маленького мальчика мог также сказать: ПЕРЕСТАНЬ БЫТЬ ГЛУПЫМ.
Я буду умным, папа. Хитрым и расчётливым. Убийцей с железными мускулами и крепкими нервами. Он даже стал носить клетчатые рубашки "под Чикатило".
Наблюдая каждый день опустившихся бомжей и спивающихся маргиналов, Гинзбург осознал вдруг, с какой лёгкостью можно совершить преступление, а после - легко избавиться от тела. На территории заросшей кустами и деревьями, было много входов в канализационный коллектор. Под люками, порой, слышен был и шум от сточных вод чьё течение наверняка унесёт бедолаг куда подальше. Он поделился своими планами с приятелем и однокурником по ПТУ, Михаилом. Тот, решив, что дальше разговоров дело не дойдёт, сначала поддержал Марка, но затем, убедившись в серьёзности намерений, испугался и отказался участвовать во всём этом. Гинзбург же, уговорив приятеля прогуляться по парку, задушил того шнуровкой, как ненужного свидетеля.
"Первое убийство как первая любовь, его невозможно забыть".
Михаил почти не сопротивлялся и быстро обмяк. Когда Марк тащил его до коллектора,  случайно оторвал пуговицу от куртки друга и машинально положил её в свой карман.
Вот дурак, - подумает он уже придя домой, - ведь эта копеечная пуговица, самая смертельная улика против меня! Всем уликам улика!
Однако, вскоре он нашёл применение полупрозрачной пластмассовой застёжке с вкраплением перламутровых волокон. Марк достал свои первые шахматы, и положил пуговицу среди фигур, которые когда-то казались ему сладкими леденцами.
Тогда у него и родилась идея совершить убийства по количеству клеток на шахматной доске. А что будет, когда закрою всё поле? Куплю новую стоклеточную, для русских шашек, - отвечал он сам себе.
Убивал, как правило, молотком. Предлагал выпить одиноким алкашам и, под благовидным предлогом заводил их в глухое место в парке. Перед тем как забить, Марк любил узнать о жертве как можно больше. Расспрашивал о жизни, интересовался мечтами будущего трупа. Понимая, что ничего в их никчёмной жизни уже не будет. Кроме ещё одного глотка дешёвой водки, да нескольких затяжек. Потом отмывал молоток в канаве или речке, шёл домой, чтобы положить в заветную коробку очередной трофей.
"Убивать тех, кого знаешь, особенно приятно».
Но, случались и досадные осечки. Кто-то выживал после яростных ударов молотком и  не захлёбывался в мутных водах коллектора.
По району поползли слухи о маньяке, появились ориентировки с портретом предполагаемого преступника, а в Птицевском парке на постоянной основе дежурили милиционеры.
Однажды Марка даже остановил патруль. Будь стражи порядка более бдительны, в небольшой сумке местного жителя они бы обнаружили молоток с бурыми разводами замытой крови на рукоятке. Гинзбургу тогда не только повезло, но и довелось испытать острейшие эмоции. Отведать адреналиновый коктейль из животного ужаса вкупе с азартом победителя.
- Марик, будь осторожен. Не ходи один ты в этот проклятый парк. - говорила мама. - Как можно быть таким чудовищем. Когда его только поймают?
Ах, мама, мама! Если б ты знала... Это чудовище сидит сейчас рядом с тобой и ты гладишь руки, с которых я несколько часов назад смывал липкую, густую кровь. Это чудовище, мама, ты неизменно целуешь каждый вечер перед сном. Это Я!
Марика часто подмывало выпалить в лицо родным или колегам на работе: Слышали, про "Птицевского маньяка"? А, знаете, кто?
Чикатило, в момент совершения жутких преступлений казалось, будто он невидим или сокрыт от случайных свидетелей спасительным куполом. А чем ещё можно было объяснить дьявольское везение? Он потрошил своих жертв всего в нескольких шагах от мест где ходили люди - и никто ничего не видел! Так и Марика - едва не ловили за руку с наскоро отмытым молотком. Эта вера  в собственную неуязвимость и сыграет с ним злую шутку. Поддавшись азарту он убивал уже не только маргиналов и спившихся бомжей. Пригласив знакомую на отведённое ей заклание, Марк посчитал блефом слова несчастой девушки о том, что она оставила дома записку с указанием своего кавалера.
Папа когда-то показал, тогда - маленькому мальчику, что и в шахматной партии тоже есть место притворству. Когда специально жертвуют значимые фигуры, дабы обескуражить соперника, сбить темп и вынудить проиграть по времени. Когда идут на риск, с целью спасения тяжелой или даже безнадежной позиции.
К этому времени ему оставалось всего несколько трофеев, чтобы закрыть все клетки на своей шахматной доске.
В последнюю ночь перед арестом, Гинзбург видел удивительно яркий и реалистичный сон. Он играл партию с папой. Ему было спокойно и хорошо. Отец, как обычно - задумчиво и негромко что-то напевал, а Марик, глядя на родного, но такого далёкого теперь человека - по щенячьи тихо радовался.
Папа играл своими элегантными фигурами из ангермаеровского набора, а на клетах Марка лежали пуговицы. Разных цветов и разной формы: дешёвые, из пластмассы, крашеные под латунь - от казённой шинели, с ушками и без, с рисунком или рельефом, круглые, ромбовидные или квадратные, двух или четырёхглазые. И за каждой - чья-то судьба, трепетная, бьющаяся, теплящаяся жизнь. Все его жертвы, как маленькая армия, стоят перед неприятелем накануне важного сражения. Его верные ландскнехты уже мертвы, а потому - непобедимы!
Однажды, Гинзбург-старший подловил отпрыска на простой, но изящный трюк, спросив: - А, у тебя тоже король внутри пустой?
Марк взял фигуру, посмотрел снизу и поставил на место, на е8.
- Э, нет, брат, так не пойдёт! - возразил папа, - взялся - ходи!
И Марку пришлось делать заведомо проигрышный ход.
Теперь его король не пустой. За полупрозрачной пуговицей с вкраплением перламутровых волокон, стояла самая первая жертва. Ведь "первое убийство, как первая любовь". Правда, папа?
Он помнил ощущение эйфории от предстоящей красивой игры и ожидаемой победы, но финал сна - расплывался и путался. Ускользал, накатывался комом тревоги и мучительной тоски.
P.S.; После того, как в России был введён мораторий на смертную казнь, расстрел Марку Гинзбургу заменили на пожизненное заключение. Он отбывает наказание в ИК-18 "Полярная сова", на Ямале. Это место ещё называют "филиалом ада на земле". Что он, безусловно, заслуживает...