Семечки

Семечки Антиповна любила всегда, сколько себя помнила.
Бабка её, Августа Степановна, собирала их с тяжёлых, налитых подсолнухов, сушила на солнце, и потом вдвоем они щелкали маленькие чёрные семена, жмурясь на завалинке под ласковыми лучами неяркого сентябрьского солнца.
А потом пришла война. Невидимой страшной тенью накрыла всю страну, самые дальние её уголки, не стало ни хлеба, ни семечек. Бывало вырастал тощий подсолнух самосевом где-нибудь на дальнем поле, но оббирать его было некому, тут бы план по трудодням выполнить. Да и боязно, чего доброго решат, что ты с колхозного поля украл чего.
Августа Степановна совсем занемогла зимой 44го, слегла, да больше уже и не поднялась. Хоронили её маленькая Верка с матерью. До кровавых мозолей долбили мёрзлую землю на кладбище, а потом тащили тело на санках по сугробам.
А летом на бабкиной могиле вырос.. подсолнух. Веркина мать долго удивлялась, как же умудрился попасть он сюда, как смог вырасти без солнца, в густой тени рассохшихся ёлок.
- Это тебе, Верка, подарок от бабушки, - сказала она Вере, наплакавшись вдосталь. - Видно, крепко она тебя любила, раз даже после смерти подарок внучке припасла.
К осени они с матерью набрали пузатых зёрен, насушили, как раньше, и щёлкали строго по десятку в день, в коротких перерывах между работой, поминая добрым словом бабку.
На следующий год война закончилась. Но отец домой не вернулся. Мать получила похоронку на него в апреле 45го, когда казалось, что всё уже теперь будет хорошо. Долго стояла у калитки, невидящими глазами глядя в истрепанный прямоугольник, заполненный между печатных строк сухими словами, и замолчала.
И много лет после этого не произнесла ни слова. Оттаяла только, когда Верка, уже успевшая выскочить замуж, родила внука. Взяла на руки бережно беленький сверточек, поглядела восхищенно и запела тихо-тихо колыбельную. А Верка вышла в сени, привалилась к стене и, трясясь, долго не могла остановить крупные слёзы.
Мужа Вера выбрала хорошего. И руки золотые, и жену не обижал. А по вечерам, разобравшись с домашними делами и уложив сына, сидели они под жёлтым абажуром, щёлкали семечки и делились новостями.
Мать умерла в 67м.
Совершенно обессиленная, лежала она, не отрываясь глядела в потолок, а Вера не смела от неё отойти , вцепилась в худую бессильную руки и тихо плакала, уткнувшись в материну постель.
- Антипушка уж пришёл, Вера. - Внезапно спокойно и совершено ясно прошептала мать. - Отойду я уж скоро. А семечек как захотелось. Начисти-ка мне, доча, горсточку, хоть пожевать перед смертью, Августе Степановне привет передать.
Верка тенью метнулась в кухоньку, нашелушила дрожащими руками горсть семян, а когда вернулась с ними к матери, та уже не двигалась, замерла с лёгкой улыбкой , невидящими глазами глядя в даль за окном.
Беда одна не приходит, говорят. В тот же год и верин муж угорел в бане.
И начали дни исчезать маленькими семечками в ненасытной утробе вериной жизни. Вера работала, Вовка рос, закончил школу с отличием, поступил в институт и уехал в город. Осталась Вера совсем одна в старом материном доме. Одна радость — вечером погрызть горсть семян, глядя в окно и вздыхая о своей судьбе. Казалось ей всегда, что семечки — они  одинаковые. А тут вдруг обнаружила, что нет их похожих. Все разные, как люди. Одно вот с белой полосочкой по боку, второе пузатое, ядрёное, а третье так и вовсе треснуло уже.
Однажды Вовка приехал не один. Девушка его Вере понравилась. Шустрая, хозяйственная.  Имя смешное только — Анжела. Да и нос больно уж высоко держит.
«Ну ничего, - Подумала Антиповна, - Знать, цену себе знает.»
Поездили они так  к матери вдвоём, а потом и свадьбу сыграли. Ох, радовалась Вера, глядя, как всё складно в жизни у сына: и работа хорошая, достойная — учитель! И квартиру получили, как внук родился.
Но ничего не бывает вечным. Грянула перестройка, большие перемены в стране несли и большие потрясения. Вера Антиповна не понимала, что с экрана рассказывали ей упитанные дядьки в костюмах, не знала, почему вместо новостей и фильмов - балет, но зато хлеб в магазине стали отпускать по карточкам, а кроме хлеба и взять нечего. Да и не на что. Спасала корова, огородик и бесконечное поле картошки.
Вовку из школы сократили. Начал он ездить с огромными баулами в Турцию, возил дешёвые тряпки. Анжела смотрела за домом и стояла на вещевом рынке. Антиповна их не тревожила, сама справлялась с большим хозяйством, отправляла в город ребятам и молоко, и овощи. Тем и жили.
Однажды Вовка приехал один, без жены и внука. Долго мялся, не решаясь приступить к разговору, наконец выдохнул:
- Ты давай, мать, собирайся. В город к нам переедешь. Мы с Анжелой работаем, как кони, пока ты тут прохлаждаешься. А дома за Сёмкой смотреть некому. У нас квартира двухкомнатная, места всем хватит. А дом продадим, в оборот деньги пустим, всё ж легче.
У Веры перехватило дыхание. Она оглядела тоскливо избу, кусты вишни за окном, вздохнула и решила с сыном не спорить. И то правда, ну чего она одна в целом доме, пока дети на работе горбатятся. Опять же, внук рядом расти будет. А какая ещё старухе радость.
Распродали всё быстро. Антиповна, зажав рот, смотрела, как уводят со двора её Зорьку, и пыталась не разреветься пятилетней девчонкой.
Вовка жил в пятиэтажке на последнем этаже. Квартирка была маленькая, тёмная. Из окна — только голые ветки деревьев и серые вороны. Вставала Антиповна, по привычке, в пять, готовила семье завтрак, поднимала Сёмку в школу, по тёмным улицам провожала его до ворот, потом, с трудом поднявшись на пятый этаж, долго пыталась отдышаться в тесной прихожей.
- Ну что Вы топочете с утра, как слон, - недовольно бурчала Анжела.
- Прости, прости, Анжелочка. Поспите ещё, ребята. Я Вам блинов напеку пока.
- Уснёшь тут, - в тон жене бурчал Вовка, и начинал собираться на работу.
Вечерами учили с Сёмкой уроки. Вернее, Сёмка сидел за столом и грыз ручку, а Антиповна, стараясь не шевелиться, чтоб не мешать, жалась на своей кровати, вязала носки из дешёвой грубой пряжи или просто смотрела в серое окно, вспоминая дом, бабушку, как сидели они на завалинке, смеясь и грызя ароматные семечки.
Вовка ездить с баулами перестал, устроился грузчиком. Приходил поздно, цепляясь за стены. Всё чаще они с Анжелой ругались на кухне. В такие дни Антиповна тихонько прикрывала дверь в комнату, подходила к Сёмушке и трепала его светлые волосы. Сёма, нахмурившись тряс головой:
- Отстань!
Антиповна тяжело вздыхала и садилась на кровать.
- И куда в тебя, скотина, лезет-то столько! - Кричала, не стесняясь Анжела. - И так с хлеба на воду перебиваемся, Сёмке сапоги покупать на что-то надо, а ты всё жрёшь и жрёшь! Старуху ещё свою на шею мне повесил, хоть бы работать шла куда!
Вовка мычал что-то несвязно, махал рукой, заваливался на диван и храпел до утра.
Однажды Антиповна выглянула осторожно из своей комнаты и прошелестела мимо спящего Вовки в кухню. Анжела плакала и курила в форточку.
- Анжелочка, ну не плачь. - Погладила она невестку по плечу. - Никуда ж меня, старую, не возьмут уже, я б пошла. И подъезды мыть уже сил не хватит. Ты прости меня.
Анжела нервно дёрнула плечами:
- Семечками своими идите торговать.
Утром Антиповна на остатки пенсии купила в магазине сырых семечек, промыла их тщательно, пересыпала солью и прокалила на сковороде.
С мешком семечек и мерными стаканчиками вышла к магазину и стала ждать покупателей.  Раскупили их быстро. Она купила ещё два мешка, снова нажарила и снова продала. Другие торговки косились на неё недовольно, их-то мелкие и несолёные брать никто не хотел. Наконец, самая бойкая толстая баба подошла к Антиповне.
- Ты откуда это взялась тут, а? Разрешения не спросила! А мы тут тоже не для красоты стоим!
И неожиданно Антиповна расплакалась. Рассказала незнакомой злобной тётке, что и ноги болят от хождений на пятый этаж да от стояния на морозе, что детям помогать надо, а то живёт, как приживалка, что сын пьёт, а внук не ставит ни во что. Тётка слушала, сдвинув брови, молчала долго, глядя на плачущую старушку, потом развернулась к торговкам и громко объявила:
- Так! Эту бабку не трогать!
Вскоре Антиповна перезнакомилась и даже подружилась со всеми торговками у магазина. Торговля шла бойко. За работой успевали они обсудить все последние новости, перемыть косточки всем проходившим. Стоять только становилось всё холодней и холодней. Антиповна донашивала старые валенки и анжелин пуховик, в котором пух уже давно сбился к плотные комки и совсем не грел.
Однажды Галя, та самая грозная тётка, притащила добротную длинную дублёнку и подошла к Вере.
- Слушай, Антиповна. Дублёнку вот купила, а мне мала. Забери, а?
Антиповна охнула:
- Да ты что, Галь! Да откуда ж денег у меня столько! Ребятам вот совсем мало нынче дала.
- Бери, говорю! Не надо мне денег твоих! - Грозно прикрикнула Галина. - У меня в шкафу моль кормить будет, а тебе в самый раз!
И все товарки закивали согласно:
- Бери, бери, Антиповна, пока предлагают! Заболеешь на морозе, на лекарства сколько потратишь.
Антиповна тут же переоделась в теплое и до вечера вытирала слезы потихоньку, чтоб не заметили соседки.
Анжела вечером закатила скандал:
- Это откуда у старухи столько денег на дублёнку новую! - Кричала она Вовке.
Вовка был трезв, хмур и кивал больной головой.
- Нам тут жрать нечего, а она дублёнки покупает! Квартиру провоняла своими семечками! Живёт за наш счёт!
Утром Антиповна достала старый пуховик, проводила Сёмку, а, вернувшись, подошла к Анжеле:
- Анжелочка, у тебя куртка износилась уже совсем. Ты возьми дублёнку-то, я и в пуховике постоять могу, весна уж скоро.
Анжела фыркнула и отвернулась.

Март в городе был сырым, серым, перечерченным наискось чёрными дорогами, проводами, деревьями.
Однажды Антиповна, вернувшись с торговли, обнаружила пустую квартиру. Анжела собрала вещи, сына и выехала. Вовка пьяно храпел на диване, Антиповна его не добудилась, прошла в комнату, тяжело опустилась на свою продавленную кровать и тихо заплакала.
После отъезда жены Вовка пустился во все тяжкие. Теперь в квартире постоянно отирались неприятного вида мужички, шумные женщины с опухшими лицами, стоял пьяный галдёж. Днём Антиповна всё так же стояла у магазина со своими семечками, а ночами сидела, заперевшись в своей комнатёнке и стараясь ничем не выдать своего присутствия.
Однажды Вовка ввалился к ней в комнату, сел на колченогий стул и долго молчал. Потом выдавил:
- Мать, денег дай
- Да откуда ж, Вов! - Охнула Антиповна. - Вчера ж тебе всю пенсию отдала.
- Дай, говорю! Трубы горят! Знаю же, припрятала!
И придвинулся, сверля старуху красными воспалёнными глазами.
- Вова, да правда нет ничего.
Вовка замычал, размахнулся тяжело и ткнул Антиповну кулаком в лицо. Она откинулась на кровати, ударилась больно затылком, а Вовка выскочил из квартиры, громко хлопнув дверью.
На следующий день долго извинялся, клялся, что такое больше не повторится. Повторилось через неделю.
Вовка прожил ещё лет шесть или семь, пока не напился какой-то палёнки.
В освободившуюся комнату въехал Сёмка.
Он к тому времени уже повзрослел, поступил в институт. Студенческая жизнь проходила весело. Снова всю ночь в смежной комнате гудело веселье, гогот захмелевших парней и девиц.
Ходить Антиповне уже было тяжело. Целыми днями теперь она сидела в квартире, готовила Сёмушке обеды, прибирала, сколько могла, а ночами тоскливо глядела в незавешенное окно.
В комнатку к ней никто никогда не заходил. Но однажды дверь отворилась и в проёме появилась девушка.
Увидев старушку, она ойкнула.
- Извините. - И повернулась к Сёме. А он, почему-то покраснел, смутился и опустил голову.
Они долго и яростно шептались на кухне, потом в дверь осторожно постучали, и в комнату снова заглянула девушка.
- Извините, пожалуйста. Меня Таня зовут. Вы чай с нами пить будете?
Антиповна удивилась и молча кивнула.

Таня стала приходить всё чаще, приносила домашнюю выпечку, кормила Семёна и Веру Антиповну, рассказывала о своей семье, а однажды принесла… семечки!
- Вера Антиповна, вы не против? Мы с Сёмой фильм посмотреть хотели, а без семечек впечатления не те. - И улыбнулась. - Я уберу потом! Подмету всё-всё, ни одной сориночки не увидите!
Антиповна долго молчала, думала, потом, наконец, выдавила:
- А можно и мне семечек? Я их страсть как люблю!
- Конечно! - Обрадовалась Таня.

К радости Антиповны, Таня с Сёмой поженились. А потом и Ванечка родился.
Сёма внёс в дом белый свёрток в пышных кружавчиках, вкусно пахнущий теплом и молоком и протянул его Антиповне:
_ Ба! Это Ванечка. Смотри, какой маленький!
Антиповна осторожно, словно хрупкую снежинку, уложила правнука на колени, с восторгом разглядывала маленькую пуговку носа, длинные реснички, нежные розовые щёчки и вдруг вспомнила, как мать запела новорожденному Вовке колыбельную:

Баю-баю-баиньки,
Засыпай, мой заинька.

Ванечка рос бойким, смышлёным, непоседливым. За 15 минут полностью сводил на нет попытки Тани навести порядок, а та только смеялась, глядя на этот ураган. Иногда он врывался бесцеремонно в бабушкину комнату, Взбирался к ней на кровать и кричал:
- Я пият! Пиу, пиу, давайся, баба!
Антиповна, сухо закашлявшись, с трудом поднимала сухие руки и смеялась:
- Сдаюсь, сдаюсь, Ванюшка.
Таня забегала в комнату и строго грозила пальцем сыну:
- Ваня! Я тебе сколько раз говорила, не лазь на кровать! Бабушке же тяжело!
- Ничего, ничего, Танюша. Пусть побудет. Наглядеться хоть на разбойника.
- Принести может чего, бабушка? - Тихо спрашивала тогда Таня.
- Да нет, доченька, не надо ничего. Ты иди, занимайся по дому, мы с Ваняткой поиграем.
Вот и в этот раз Ваня ворвался в комнату к Антиповне, запрыгнул к ней в ноги и начал подпрыгивать радостно:
- Баба, баба!
 Но Антиповна лежала, не отвечая, задумчиво глядела куда-то в угол комнаты. Потом перевела взгляд на правнука, долго разглядывала детское личико:
- Подойди-ко.
Пригладила светлые вихры, притянула внука, прижалась к его лбу и вздохнула:
- Что-то семечек бабе захотелось. Иди-ка, мой хороший, попроси маму, чтоб начистила мне горсточку.