глава 19 Опасения

     Я присел на гладкий выступ корпуса турбины и задумался; турбина излучала мощный поток тепла и солидно гудела, успокаивала и приводила в уравновешенное состояние.

     До сих пор авария представлялась мне чисто инженерным событием: какова причина, где допущена ошибка, насколько серьёзно повреждение и как восстановить турбину. Эти мысли не оставляли места для иных рассуждений.

     «А что, если не удастся исправить повреждение?» — внезапно подумалось мне. Ведь возможен самый скверный вариант, когда местный перегрев настолько деформировал вал, что прогиб его стал необратимым, вибрацию устранить не удастся, а эксплуатация турбины станет невозможной.

     С вибрацией шутки плохи, она способна разнести вдребезги любой агрегат: разболтает и выведет из строя любые крепления, подшипники и разделает турбину под орех, гаек не соберёшь.

     Правда, особых сомнений в возможности исправления вала у меня не было, но и стопроцентной уверенности в успехе я тоже не ощущал. Итак, возможно, спасти турбину не удастся. Что тогда? Заказывать новую, но на это уйдут годы, а рудникам уже сегодня не хватает энергии, и мощность их потребления всё возрастает.

     Турбина действительно нужна.

     В этой ситуации непременно станут искать виновного в аварии, искать серьёзно, иначе как же? Нужный государственный объект выведен из строя, и никто не понёс сурового наказания?

     В том, что кара станет суровой, я не сомневался, хотя плохо разбирался в юриспруденции; я и без этого хорошо представлял себе меру наказания, а вот читателю, чтобы понять, надо знать время, в котором происходила эта история.

     Государство тогда полностью определяло судьбу человека, в том числе и его жизнь. При наличии формального свода юридических законов и прочих уложений, устанавливающих права и ответственность граждан в процессе их сосуществования, параллельно им имела место реальная жестокая практика, когда группа лиц партийного бюрократического толка по своему усмотрению определяла лояльность человека по отношению к государству.

     Человек, обвинённый в нелояльности, подлежал беспощадному уничтожению как враг народа.

     Идеологически такой порядок якобы был необходим для защиты социалистического государства от врагов, «которых было множество и со всех сторон», а по сути, шел процесс укрепления личной власти вождя, товарища Сталина.

     Врагами народа объявляли всех, кто в силу своего служебного положения или гражданской позиции хотя бы в малейшей степени, прямо или косвенно представлял угрозу для утверждения и незыблемости неограниченной власти вождя.

     Итак, решающим критерием при отнесении человека к категории «врага народа» была исходившая от него потенциальная или реальная опасность для авторитаризма. Под этот критерий подходило несогласие с решением руководства, недовольство, инициативы, не совпадающие по духу с официальной, предписанной свыше линией поведения, обсуждение общественных дел без уважительных ссылок на роль вождя, выражение своих собственных мыслей о положении и состоянии общества, личный высокий деловой авторитет, да впрочем, всего не перечислишь. Проще сказать, любое неосторожное слово.

     Как же вести себя человеку, чтобы сохраниться? Для этого необходимо было укротить свою свободолюбивую натуру, смириться с творимыми мерзостями, демонстрировать свою искреннюю любовь к вождю, славить его мудрость и незаменимость. Признать абсолютное согласие с его указаниями, его сверхъестественные способности и правильность пути, начертанного им, все его мудрые указания, и обязательно показывать своё ничтожество в сравнении с ним.

     Вот набор основных требований к лояльности, делающих людей ничтожествами, но этого бывало недостаточным, чтобы уберечься.

     Для укрепления авторитета вождя даже этих совершенно ужасных требований, оказывается, ещё не хватало. Власти решили подавить хотя бы намёк на инакомыслие, создать атмосферу страха, чтобы у людей поджилки тряслись от одной лишь мысли…

     Отнесение к врагам народа как можно большего количества людей, чтобы мысль у них металась, «за что?» И чтобы не было у них ответа, а был лишь страх у тех, кого взяли, и у тех, кого ещё не взяли.

     В результате волн репрессий часть людей были убиты или упрятаны в лагерях, а остальные ради самосохранения громогласно возопили о полном своём понимании и признании величия вождя.

     Таким образом, был выкован высокопатриотичный человек нового типа, советский человек.

     В свете сказанного, правонарушения, совершённые по халатности, стечению обстоятельств, в сфере производства и прочее, обзывались вредительством; испортил, скажем, рабочий какой аппарат по недомыслию, а его обвиняют во вредительстве.

     Вернёмся, однако, к нашей истории. Так вот, в связи с аварией станут искать не просто виновного в повреждении, а врага народа, вредителя, и это совсем не одно и то же. Обвинение во вредительстве могло обрушиться на любого человека, и доказать тому свою невиновность в условиях полного произвола не представлялось никакой возможности.

     На практике не соблюдалось ни одно из условий демократического судопроизводства. Обвинение врубалось, как клеймо, и оно лишало человека всех прав, которые режим гарантировал своим гражданам. При этом складывалась парадоксальная психологическая ситуация: люди пребывали в иллюзии своей безопасности, ибо сами-то они знали, что никакого отношения к вредительству не имеют, но они не могли при этом увериться за человека, которого в этом обвинили.

     «Надо же, — думали и говорили они, — кто бы мог предположить, что Сидоров вредитель».

     Попав в маховик репрессий, они прозревали, но, увы, поздно. В глазах людей они теперь сами вредители, о которых скажут: «Надо же, кто бы мог подумать».

     Как видим, система предельно проста, но дьявольски иезуитская по результатам воздействия на людей. Чтобы понять суть системы, надо было поставить под сомнение честность и справедливость руководства, понять его истинные цели и пружины.

     Однако, этому решительному анализу не давал хода поток лжи, лившийся на мозги человека из рупоров пропаганды. Цели, внушаемые ложью, были настолько благородны и созвучны идеалам человека о строительстве новой счастливой жизни, что никому и в голову не приходило сомнение в правильности пути.

     Люди не могли понять простую истину, что на самом деле руководство встало на мерзкий антинародный путь, и, не брезгуя ничем, воздвигает на трупах и страхе личную власть.