вий

Одна из самых чудесных, метафоричных и загадочных повестей гениального Hohol'я "Вий" давно тревожила своими тайнами.  Это едва ли не первый образец русскоязычного повествования  где сочетаются и юмор и ирония и псевдомистическая линия. Чего стоят только имена героев. Сочетание римского с полтавским. Тиберий Горобец (воробей). Само повествование представляет собой два мотива - эрос и вакх. Эротический  мотив  вступает довольно неявно.
"Вдруг низенькая дверь отворилась, и старуха, нагнувшись, вошла в хлев.
— А что, бабуся? Чего тебе нужно? — сказал философ. Но старуха шла прямо к нему с распростертыми руками.
— «Эге, ге!» — подумал философ, — «Только нет, голубушка, устарела!» Он отодвинулся немного подальше, но старуха, без церемонии, опять подошла к нему.
— Слушай, бабуся! — сказал философ, — теперь пост; а я такой человек, что и за тысячу золотых не захочу оскоромиться…"
Как известно, во время поста любовные утехи не благословлялись. Тем не менее старуха (?) принялась за дело решительно -

«...он видел, как старуха подошла к нему, сложила ему руки, нагнула ему голову, вскочила с быстротою кошки к нему на спину, ударила его метлою по боку, и он, подпрыгивая, как верховой конь, понес ее на плечах своих. »

Надднепровская камасутра.

«Все это случилось так быстро, что философ едва мог опомниться и схватил обеими руками себя за колена, желая удержать ноги; но они, к величайшему изумлению его, подымались против воли и производили скачки быстрее черкесского бегуна. »

«Он чувствовал какое-то томительное, непонятное и вместе сладкое чувство, подступавшее к его сердцу. »
«...и вот она опрокинулась на спинку — и облачные перси ее, матовые, как фарфор, не покрытый глазурью, просвечивали перед солнцем по краям своей белой, эластически-нежной окружности.»

««Что это?» — думал философ Хома Брут, глядя вниз, несясь во всю прыть. Пот катился с него градом. Он чувствовал бесовски-сладкое чувство, он чувствовал какое-то пронзающее, какое-то томительно-страшное наслаждение. Ему часто казалось, как будто сердца уже вовсе не было у него, и он со страхом хватался за него рукою. »

«Наконец, с быстротою молнии, выпрыгнул из-под старухи и вскочил в свою очередь к ней на спину. Старуха мелким, дробным шагом побежала так быстро, что всадник едва мог переводить дух свой.»

Надднепровская камасутра. Фигура вторая.

«Дикие вопли издала она; сначала были они сердиты и угрожающи, потом становились слабее, приятнее, чище, и потом уже тихо, едва звенели, как тонкие серебряные колокольчики, и заронялись ему в душу; и невольно мелькнула в голове мысль: точно ли это старуха? «Ох, не могу больше!» — произнесла она в изнеможении и упала на землю. »

«Перед ним лежала красавица, с растрепанною роскошною косою, с длинными, как стрелы, ресницами. бросила она на обе стороны белые, нагие руки, и стонала, возведя кверху очи, полные слез. »

Вот вам и старуха. Чудеса вытворяет с нами любовь. Ошалевший от постов философ довёл даму до исступления. Похоже, это была первая любовь -
«Затрепетал, как древесный лист, Хома; жалость и какое-то странное волнение и робость, неведомые ему самому, овладели им. Он пустился бежать во весь дух. Дорогой билось беспокойно его сердце, и никак не мог он истолковать себе, что за странное, новое чувство им овладело. »
А вот и подтверждение
«—Как же ты познакомился с моею дочерью?
—Не знакомился, вельможный пан, ей Богу, не знакомился! Еще никакого дела с панночками не имел, сколько ни живу на свете. Цур им, чтобы не сказать непристойного!»

Приходится заметить, что тут же Хома противоречит себе.

«– Кто? я? – сказал бурсак, отступивши от изумления. – Я святой жизни?.. – Бог с вами, пан! Что вы это говорите! да я, хоть оно непристойно сказать, ходил к булочнице против самого страстного четверга».»

Здесь не вполне ясно, то ли имелось ввиду булочница как дама сердца, но вполне вероятно, что это были зауряд-грехи — танцы, пенье, алкоголь и прочие услады столь ненавидимые православными жрецами в своих прихожанах, конечно.
Ну а наша жрица любви, оказывается и сама тешилась и людей радовала.

«Один раз панночка пришла на конюшню, где он чистил коня. Дай, говорит, Микитка, я положу на тебя свою ножку. А он, дурень, и рад тому; говорит, что не только ножку, но и сама садись на меня. Панночка подняла свою ножку, и как увидел он ее нагую, полную и белую ножку, то, говорит, чара так и ошеломила его. Он, дурень, нагнул спину и, схвативши обеими руками за нагие ее ножки, пошел скакать, как конь, по всему полю, и куда они ездили, он ничего не мог сказать; только воротился едва живой, и с той поры иссохнул весь, как щепка; когда раз пришли на конюшню, то вместо его лежала только куча золы, да пустое ведро: сгорел совсем, сгорел сам собою. »

Вам, любезный читатель не напоминает эта история новеллу «Декамерона» про Рустико и Алибек?

Ну и Вакх. В принципе эта линия развита довольно поверхностно, но с оглушительным результатом.
Тема пьянства пользуется у автора  снисходительностью с оттенком юмора.

«Притом лошади Оверка были так уже приучены, что останавливались сами перед каждым шинком. »

Перед первым бдением -

«Философ, несмотря на то, что успел подкрепить себя доброю кружкою горелки, чувствовал втайне подступавшую робость, по мере того, как они приближались к освещенной церкви. … Да и что я за казак, когда бы устрашился? Ну, выпил лишнее — оттого и показывается страшно! … Когда он проснулся, все ночное событие казалось ему происходившим во сне. Ему дали, для подкрепления сил, кварту* горелки. … Пришедши на панский двор, он встряхнулся и велел себе подать кварту горелки.»

Тем не менее, после второй ночи Хома понял, что дело худо и решил убечь, но был перехвачен и

«упросил Дороша, который, посредством протекции ключника, имел иногда вход в панские погреба, вытащить сулею сивухи, и оба приятеля, севши под сараем, вытянули немного не полведра, так что философ, вдруг поднявшись на ноги, закричал: «Музыкантов! Непременно музыкантов!» и, не дождавшись музыкантов, пустился среди двора на расчищенном месте отплясывать тропака. »

Три дня беспробудного пьянства. Конечно срок слишком небольшой для заболевания. Но мы имеем дело не с эпикризом, а с художественным гротеском.
Все три ночи имеют большое сходство с клинической картиной белой горячки. Напоминает анекдот об алкоголике отвечающем на вопрос врача — не являются ли ему черти? - нет, мне не являются, а вот соседу да. - как это , недоумевает лекарь. - да прихожу к нему он на полу лежит, а по нему черти бегают…

Изложенное здесь не есть литературоведческое исследование, коему я не обучен. Но, как минимум, имеют право быть изложены.

Теперь вопрос более рациональный. Место действия.

В книге Осокина «Пермские чудеса » есть глава о повести «Вий». Там он рассматривает этот вопрос и, на мой взгляд, делает ошибочный вывод. Он полагает, что сельцо это было Прохоровка. Сам он замечает нестыковку в расстоянии — у Гоголя расстояние от Киева 50 вёрст, а до Прохоровки 130. Более того, Прохоровка стоит на левом берегу.
Посмотрим ещё раз текст.
 «Между тем распространились везде слухи, что дочь одного из богатейших сотников, которого хутор находился в пятидесяти верстах от Киева »
Чётко пятьдесят вёрст. 
Бурса, в которой учились герои при Богоявленском Братском монастыре, и из которой Брут отправился в свой последний поход была расположена на Подоле, на правом берегу Днепра. Переезд через реку не упоминается. Далее увидим, что хутор сотника и точно был на правом высоком берегу Днепра.
«Проколесивши большую половину ночи, беспрестанно сбиваясь с дороги, выученной наизусть, они наконец спустились с крутой горы в долину, и философ заметил по сторонам тянувшийся частокол, или плетень, с низенькими деревьями и выказывавшимися из-за них крышами. Это было большое селение, принадлежавшее сотнику.»
Как видим тут и крутая гора, которая может быть только берегом Днепра. Иных гор там нет. И селение а не хутор, большое. Так что есть надежда что оно сохранилось.
«Все селение помещалось на широком и ровном уступе горы. С северной стороны все заслоняла крутая гора и подошвою своею оканчивалась у самого двора...С вершины вилась по всей горе дорога, и, опустившись, шла мимо двора в селение. Когда философ измерил страшную круть ее и вспомнил вчерашнее путешествие...Селение вместе с отлогостью скатывалось на равнину: необозримые луга открывались на далекое пространство; яркая зелень их темнела по мере отдаления, и целые ряды селений синели вдали, хотя расстояние их было более, нежели на двадцать верст. С правой стороны этих лугов тянулись горы, и чуть заметною вдали полосою горел и темнел Днепр.  »
Ну вот и достаточно. Циркуль нам в руки. Верста это чуть больше километра. Но мы воспользуемся инструментом «линейка» в Google Earth. Это почти сразу даёт нам ответ. Вытачев. По прямой от него 47 км. Примерно от тогдашней границы города. Как раз на берегу Днепра и под высоким берегом с которого нужно спускаться. Ближе к Киеву лежит Халепье. Но оно всего на двадцать метров выше уровня Днепра. А берег в районе Вытачева выше на восемьдесят метров. Круча. То что нужно. Следующее селение Стайки тоже лежит на высоком берегу и там есть пара крутых спусков к реке, но внизу, по крайней мере сейчас, нет никаких следов жилья. Когда то там был кирпичный завод от которого на берегу сохранились несколько тоннельных печей и портальный кран. Эти места мне знакомы. т. к. в Стайках мой очень старый киевский товарищ владеет глинобитной виллой. И я пару раз проездом на велике в Киев у него останавливался. И, увы, проезжал мимо Вытачева, тогда ещё не догадываясь мимо какого литературного места проезжаю. А когда узнал про Вытачев, то и... Сначала стент. Потом два года кавидлабесия. Потом и по сейчас ещё великобесие. Мечту посетить хутор сотника тем не менее я не оставляю.
А теперь, для тех, кого скука не прогнала до этого места — вишенка на торте. На старом слое фотографий  Google Earth на южной околице Вытачева выложено фото старой, заброшенной деревянной церковки!
«Вошедший священник остановился при виде такого посрамленья Божьей святыни и не посмел служить панихиду в таком месте. Так навеки и осталась церковь, с завязнувшими в дверях и окнах чудовищами, обросла лесом, корнями, бурьяном, диким терновником, и никто не найдет теперь к ней дороги. »
50°06'26"N 30°53'14"E
Да, то что на современных фото больше похоже на новодел. Но вопрос требует полевых исследований.

P. S. Заслуживает интереса ещё один момент. Всем известна идиома «на халяву». На дармовщинку иными словами. Этимология может иметь объяснение в тексте этой повести. Одним из колоритных персонажей является богослов Халява. Халява на украинском означает не что иное, как голенище. Сама по себе халява никакого прямого отношения к безвозмездному получению благ не имеет. А вот упомянутый богослов очень даже.
«Но философов и богословов они боялись задевать, потому что философы и богословы всегда любили брать только на пробу, и притом целою горстью.»
Эдак описывается групповой портрет любителей дармовщинки.
«Богослов был рослый, плечистый мужчина и имел чрезвычайно странный нрав: все, что ни лежало, бывало, возле него, он непременно украдет.»
А вот и индивидуальный портрет самого Халявы. Отнюдь не исключено, что крылатое выражение, означающее самую сладкую вещь на свете нам подарил гениальный Hohol.

P.P.S.
Ну вот, оказывается это ещё не конец. Выявилось, что вещица эта многими мастерами не чета мне интерпретировалась и рассматривалась. Приношу свои сожаления в том, что не произвёл достойный предмета поиск и не поместил прежние трактования попереду своих измышлений. Но скользнув взглядом пришёл к выводу, что маститые толкователи слишком, пожалуй глубоко копали. А основная масса так и вовсе использовала эту искромётную и трагичную в итоге повесть для построения изуверско-религиозных версий. Зачастую это можно использовать как отчётливую антитезу принципу Оккама. Ознакомившись с несколькими текстами на затрагиваемую  тему вынужден, таки, убедиться, что моя интерпретация сущностей не умножает.

Ну вот например -
«Игнорирование подлинного духовного содержания повести часто приводило к выводам, не только не имеющим ничего общего с гоголевским замыслом, но и прямо ему противоречащим. Например, Г. А. Гуковский видел в «ночных» картинах «Вия» «высокое утверждение легенды, выражающей сущность человека, перед ничтожной “земностью” рынка, бурсы и кабака», и в скаканьи Хомы с ведьмой усматривал «свободный творческий полет в красоту и величие человеческого».» Безусловно, следует строго разграничивать духовное содержание гоголевской повести от изображенных в «Вии» состояний одержимости. Как
заметил в 1930 г., говоря о ночном полете Хомы с ведьмой, А. Ф. Лосев (монах Андроник), «Гоголь проявляет во всем этом отрывке не просто поэтическую, но <…> мифическую интуицию, давая гениальным образом целую гамму мифических настроений, и мы прекрасно понимаем, что это экстатическое состояние <…> очень мало имеет общего с метафизикой <…> которая не имеет и следа этих реальных, этих чувственных, часто почти животных аффектов».

Вот из подобной белиберды и варганились ноучные труды...
Впрочем, я вполне допускаю, что монах Андроник и не ведал откуда дети берутся и трактовал действие предшествующее и вызывающее их появление на свет   метафизикой.

* кварта, кружка - около литра