Эпизод

Слева от меня лежит здоровенная тётка с распущенными волосами почти до щиколоток, рано утром она начинает вычёсывать из них колтуны и заплетать в косу. На полу оказываются длинные белые лохмы. Справа кровать толстухи с кожаным фартуком на животе. Нет, это не кухонный фартук, а складка жира до колен, которую толстуха вознамерилась удалить хирургическим путём. Муж принёс ей батон сервелата и кусок севрюги, равный буханке ржаного хлеба, который она держит в руке, попеременно откусывая от неё, от колбасы и от рыбы. Я наблюдаю всё это, не в силах пошевелиться, - меня сгрузили из приёмного отделения аккурат между двумя «гулливершами», не представляя, что со мной делать дальше, так как отрезать от меня точно было нечего.

Соседка по дому привезла меня на троллейбусе к своему приятелю иорданцу – зав. хирургическим отделением. Накануне мы побывали у него, и он сказал, что жить мне осталось даже не полтора понедельника:
- Эта женщина у нас лежит? – соседка отрицательно покачала головой. – Немедленно госпитализируем, она же помрёт у меня в кабинете!
- Нет, доктор, мне надо приготовить обед для домашних, и тогда я вся Ваша. Давайте, я завтра приеду!
- Оль, она у тебя вообще нормальная?

В троллейбусе к нам подошли контролёры, но трогать не стали, - видимо, моя зелёная шапочка так хорошо сливалась с зелёным лицом, что молодые люди испугались… К этой госпитализации я шла медленно, но верно. Поначалу просто теряла волосы и старалась справиться с головокружениями, а потом начала задыхаться, как бы погружённая в безвоздушное пространство. Однако мне было не до себя. Да, худела я катастрофически, так это же хорошо, - ходить легче, вернее, летать. От детей меня было не оторвать, они требовали ежеминутного участия. А тут Катя уехала учиться в Петрозаводск, и у меня появился хоть какой-то просвет, - с одной Женечкой было малость попроще. Она характером в меня, - ничего не требует, читает, рисует, поёт, заставлять не надо, даже яичницу пожарит, если что.  Ну и решила я отдаться эскулапам, не помирать же, в самом деле.

Другая соседка, бабка Настя, спросила, чего это я такая жёлто-зелёная, и я подумала, пора. Вот лежу, жду чего-то, никто не идёт спасать, да хотя бы посплю. Будят.
Гастроскопия - ещё терпимо, но колоноскопия – это нечто. Пою «выхожу один я на дорооооогуууу», доктор не знает, плакать или смеяться. Он худенький такой, неосязаемый почти, держит телевизор в моей заднице, еле сдерживается.
- Первый раз у меня такая пациентка!
- Не плакать же мне прикажете, больно ужасно!
- Вы от боли поёте?
- Точно, не от счастья…

Ничего во мне не обнаружили, кроме характера. Гемоглобин, как у трупа, никаких кровотечений, говорят, нужна кровь. Димка сдал на обмен аж семьсот грамм, у меня первая, её вечно всюду не хватает, а у него редкая, резус отрицательный. Друзья подтянулись. Лежу с иголкой в руке, капают. Два с половиной литра залили. Фамилии на донорских мешках: Иванов-русский, Семашко-хохол, Резун-еврей, обогатилась на ДНК.  И ничего. Гемоглобин снова поплыл в сторону убывания. Бабцы вокруг чешутся и жрут, напротив ещё одна: ей и вовсе в кровать плитку облицовочную принесли на утверждение, - у неё дома ремонт.
Вообще, интересно, мне так везёт, или это сплошь и рядом? Дурдом какой-то. Медсестра прибежала с железом в шприце, кольнула, я - в обморок.

Ольга пришла навестить, говорит, зачем вы женщину мучаете, сделайте ей стернальную пункцию! Она диагност от Бога, даром что медсестра. Афган прошла, побывала в плену. Сиськи по кулаку так и выпархивают из декольте, кто устоит против её советов, потащили меня на радиоизотопы и на стерналку. Грудь пробили… Органон отказывает, но я ничего, терплю. А тут у йети слева приёмник заговорил, дескать, американцы бомбят Югославию. Мне совсем плохо, вышла в коридор, держу халат под горлом, плачу. Бежит палатная – молоденькая, красивенькая:
- Вы что плачете, ещё ничего не ясно. Мы за Вас поборемся!
- Да я не потому плачу, Югославию ядеркой бомбят!
- Вы сумасшедшая!

Тут, наконец, тётку с фартуком забрали, положили бабушку после операции. У меня забота появилась, так как сестёр не дозовёшься. Женька мне бионик принесла, я бабушке шов светом обрабатываю, на горшок сажаю, а через неделю оказалось, что у неё сын с невесткой есть. Сынок – стоматолог, визитку мне свою суёт, мол, приходите в мой кабинет, всё Вам сделаю… Как-то я сразу в это не поверила и оказалась права. Глухо. Он свою родную мать не поддержал в трудную минуту, такой бесплатно воды не подаст. Два раза трубку не взял, больше я звонить не стала.

Анвар Хусейнович, зав отделением, сказал, что он передаёт меня в терапию, как переходящий флаг, так как хирургия в моём случае бессильна. Ну и ладно, смена декораций тоже неплохо. Правда, оказалась я в палате умирающих старушек. Встретили меня с некоторым сомнением, мол, молодая ещё помирать, да я не возражаю вроде, а палатная - Карина, армяночка, славная такая, спросила, не против ли я послужить её диссертации, как экспериментальный объект. Ну и начала меня колоть лошадиными дозами витаминов группы «Б». Студенты к моему одру повалили толпами. Я им рассказываю про свою тяжёлую жизнь в МЖК, они ржут, бабка у окна орёт, что я проститутка…

Бабушка напротив из «бывших», рак в четвёртой стадии, постоянно зябнет, я ложусь к ней, обнимаю, она мне про своих любовников рассказывает, я ей Евангелие читаю. Такой культурный обмен за гранью возможного. Медсестра спрашивает, не брезгую ли я, а чего мне брезговать, сама такая. Есть ещё одна – фронтовичка курящая под девяносто, она выйдет на лестницу, курнёт пару раз, бычок в салфетку и в карман.  И вот приходит в палату, вся трясётся, плачет, говорит, что медсестра её по щекам натрепала и бычок отняла. Я дверь открываю, медсёстры сидят напротив на ванне, курят в две струи. Беру пластиковую бутылку, ору «ложись, суки» и пуляю в них водой. Одна в ванну закатилась от неожиданности, другая сигаретой подавилась. Что мне за это было? Ничего. Умирающая я.
- Кури, - говорю, - баба Дуся, больше они тебя не тронут.

В это время Димка потерял работу. Перестройка, мать её совдепия! Деньги, какие были, отправили Кате в Петрозаводск, Пасха, дома шаром покати. Женечка пришла, я ей скормила больничный ужин, она бабушкам спела, - народ даже из соседних палат набежал, - напихали ей в сумку куличей и яиц, велели ещё приходить. Мир не без добрых людей. А Катя письмо прислала:
- Мамочка, я живу хорошо, не волнуйся, каждый день едим икру, девочки постоянно у меня пасутся.
Ещё бы они не паслись. Вылитый папаша, для чужих вся наизнанку, написала бы хоть раз, мол, мне столько не надо…

Так что, наша чёрная беда Катю не задела, правда, я плакала у вагона, когда отправляла её после каникул, думала, что больше не увижу. Отца-то мы не трогали, он просил, чтобы я на алименты не подавала, ведь квартира остаётся нам. Как говорила моя бабушка – «зарекалась свинья дерьмо есть, да не даст слезть!» Впрочем, кто виноват, что я такая порядочная, и у меня всё по порядку…

Кое-как, помаленьку, по чуть-чуть стала я выздоравливать. Уколы делала молодая девица, раскрашенная под индейца, я пропустила старушек вперёд, зашла в процедурную, а барышня в набедренной повязке отделяет иглы от шприцов голыми руками, увидела меня, схватилась за ампулу, я говорю: «А руки помыть?»
- Вон кран, помойте!
Забрала я стекляшку, помыла её, взяла шприц стерильный в упаковке, вернулась в палату, сама до своей задницы достала. Снова шухер в отделении, заведующая руками машет, мол, что Вы творите, у нас так не положено! Говорю, научите ваших медсестёр руки мыть после каждого больного, мне только абсцесса или гепатита не хватает для полного счастья. Короче, навела порядок. Жить буду.

А тут и мамочка моя подъехала. Чего ей с умирающей разговаривать, она мне ожившей пару котлеток привезла и кураги с орешками.
- С праздничком всех!
- Христос Воскресе, мамочка!
- Опять я что-то не так сказала? Могу и назад уехать!
- Что ты, всё так, с Пасхой тебя, благодетельница!
- Ну и, что с тобой случилось? Опять болеешь, лишь бы не работать! То детьми прикрываешься, то по больницам разлёживаешься! Я вот пойду и проверю, чем там у тебя Женя занимается, небось, собак гоняет!

Ах, какие милые люди окружают меня всю мою жизнь, хочется жить и радоваться! Выписалась я и стала искать работу, а кто ищет, тот всегда найдёт. Катя вернулась вместе со своей преподавательницей в мае.
- Вы знаете, она у Вас очень способная, только ленивая. Надо её рукой по струнам водить. И что прикажете делать? Ольга посоветовала пристроить Катю в техникум на отделение «менеджмент и маркетинг», это тогда только-только начиналось. Директор вначале брать не хотел, но он был старый коммунист с портретом Ленина над столом, и я его убедила посредством личного обаяния и Катькиных математических способностей.

Вот бы написать, мол, стали они жить-поживать, да добра наживать, но не тут-то было. Сосватали меня в няньки к одним «новым русским». В принципе, мне всё равно было, где работать, хоть говночистом, я всегда ненавидела слово «статус». Наши маёвцы кем только не работали. Саша Скорик могилы копал на кладбище после защиты, а потом и вовсе в ГИТИС поступил и послал все стрингеры и лонжероны, куда подальше. Кстати, после того, как соседка по лестничной клетке подожгла мою дверь, обивал мне её артист театра МХАТ. Я по объявлению позвонила, приехал симпатичный парень. Мы потом долго на кухне чаи гоняли, он сказал, что ему так спокойно у нас, что уходить не хочется.

Есть такое дело, много народу у нас оседало, и артистов в том числе, особенно, артистов. Я заплатила за дверь, у парня сдачи не нашлось, кому как не мне знать, что такое «денег нет». Если есть хотя бы мелочь, уже нельзя сказать, что их нет. Правда, через неделю я обнаружила в почтовом ящике премьерные билеты в литерный ряд на «Зойкину квартиру» с Дорониной, мы с Димкой взяли такси, и нас увезли на шоссе Энтузиастов, - тогда только началось нашествие гастарбайтеров из стран ближнего зарубежья. Ну ты спроси, где МХАТ, не вези с умным видом, куда ни попадя, пока мы обжимаемся на заднем сидении! В результате пришлось довольствоваться ступеньками, театр битком, наши места у сцены зияют пустотой, малыш на сцене в главной мужской роли…. Обиделся, наверное.

Так что, не посчитала я чем-то зазорным работать нянькой, тем более, что маленьких детишек просто обожаю, они мне все кажутся родными. А может, и не кажутся. Пока они не выросли в здоровенных сволочей, с ними очень хорошо проводить время, тем более, за деньги. Да и папаша с мамашей будущего ребёнка, который находился в животе последнюю неделю, поначалу очень старались мне понравиться. Я откликаюсь на любое добро, главное, умею быть благодарной, но и лебезить меня не заставишь ни за какие коврижки, так что, я сразу обозначила границы своих должностных обязанностей. Моей рекомендацией послужило устное поручительство Светочки Монаховой, Жениной крёстной. Правда, ездить было неудобно, с пересадками, и метро я не люблю. Однако иных вариантов не предвиделось, с улицы никого никуда не брали даже с маёвскими дипломами. Собственно, наступило время шальных денег и оборотистых господ, я в эту систему не вписывалась, но мне предстояло довести до ума девчонок, которые были моей единственной надеждой. По крайней мере, мне так казалось.