Студенты. 3 курс. Берите билет

Студенты. 3 курс. Берите билет
Продолжаем нашу летопись. Год по-прежнему 1984-й. Мы еще долго в нем будем, год длинный. Но тем, кто дочитал до этой главы, сразу скажу, что в ней не будет какой-то звонкой истории, случившейся со мной или моими друзьями и фосфоресцирующей на фоне серых будней. Ничего такого, что могло бы стать доминантой в этом рассказе в то время не происходило, поэтому, ребята, это просто кусочек институтских времен, который даже не был слишком сложным. Обычная студенческая жизнь. Может же у студента выдастся период обычной, без фейерверков, жизни? Без того, чтобы бытие клокотало и пузырилось? Нет?
 Может. Вот и у меня такой выдался. В обычной, без фейерверков, жизни тоже, кстати, случаются всякие истории. Забавные и не забавные, всякие. Фрагмент студенческой жизни, о котором пойдет здесь речь, длился где-то примерно с мая до окончания летней сессии в июне. Не такой уж и крохотный.
Впрочем, будет все-таки в этом рассказе магистральная тема, от которой студентам никуда не деться. Это, ребята, экзамены. Экзамены и немножко футбола.
Итак, начинаем с мая 1984 года. Застой в стране вроде бы уже закончился, но перестройка еще не началась. Где-то мы на перепутье находились, и каких-то заметных перемен в нашей жизни еще не было. Хотя… внезапная популярность эпиграмм – это что? К чему относится? Если к переменам или к их предвестникам, то перемены в нашем институте все-таки были.
Стали у нас ходить эпиграммы. Может они и раньше ходили, острые двустишья и четверостишья, просто до нас не доходили? Все может быть. Во-всяком случае, теперь эти стишки с упоминанием людей, которых мы знали, пользовались спросом. Художественная их ценность была невелика, но от эпиграмм этого никто же и не ждет, главное, чтобы в глаз, а не в бровь.
«Наш славный ректор, горяч как рефлектор,
Но если нет водки, прохладней селедки».
Мы восхищались смелостью неведомого сочинителя этой эпиграммы и ждали новых, таких же дерзких рифм, цепляющих известных людей. Нравилось нам, когда их цепляли…
Мы все еще  третий курс, и со смотровой площадки мая месяца четвертый курс еще не виден. Мы его, правда, в ту пору еще и не высматривали, с третьим бы договориться. Да и знали уже, что четвертый курс нашего института это не прогулка по летнему саду. У нас все курсы не прогулка по летнему саду, но все же не минное поле.
- Четвертый курс, мучачос, это натуральное минное поле, - растолковывал нам Серега Керенкер, развалившись на свободной Мирновской кровати.
Андрюха Мирнов заглядывал в общагу не чаще одного раза в неделю, исключительно для того, чтобы вахтерши, наши милые старушки, хотя бы иногда видели его портрет. А то ж пускать не будут. Все остальное время он проводил либо в институте, либо у своей подруги Натальи, с моего угла зрения довольно невзрачной девицы. На троечку, между нами говоря. Но мое мнение по этому вопросу Мирнов не запрашивал, обходился своими представлениями о женской красоте. Андрей прилип к Наталье надежно, поэтому его кровать в 104-й комнате пустовала, кроме тех редких случаев, когда у них с Натальей случались дни взаимной неприязни. Ну, а что, это жизнь. И хорошо, когда в такие периоды конфронтации есть куда залечь. Вот, например, нам с Германсоном, вздумай мы точить друг на друга зубы, куда деться? На вокзале ночевать? А Мирнову всегда есть куда организм пристроить, если что…
Смотрим, Мирнов вечером валяется на своей кровати, ага, значит, он сегодня расплевался с Натальей. На следующий день на его кровати опять растекся Керенкер, значит, Андрей с подругой замирился.
- Четвертый курс, мучачос, это минное поле в узком лабиринте, - внес уточняющие координаты четвертого курса Керенкер. – Один неверный шаг и вы гирлянда на стене…
Серега Керенкер, мастер речевого оборота, еще встретится на нашем пути, а пока продолжим.
В мае в институте прошел турнир по мини-футболу среди факультетов. Кажется, он был посвящен Дню Победы, если кого-то это интересует. У нас почти все происходившее в то время было чему-нибудь или кому-нибудь посвящено. Ну, а раз май, или в честь 1 мая, или в ознаменование 9 мая. На эти посвящения внимания никто не обращал, просто так было положено.
Наш энергетический институт тогда состоял из четырех факультетов, каждый из которых выставил свою мини-футбольную команду на турнир.
Меня взяли играть за ПТЭ факультет. Вначале запасным, поскольку были на факультете посильнее футболисты, чем я, а потом, когда эти посильнее меня футболисты по разным причинам выбыли, и основным игроком.
Кто-то может спросить, а как же шахматы? Отвечу. Шахматы, ребята, от меня отказались. Ничего личного, просто на факультет поступила пара Карповых и тройка Каспаровых, и мои скромные шахматные услуги факультету больше не требовались. Не говоря уж про сборную института.
В футбол я играл хуже, чем в шахматы, но страсти и азарта у меня хватало, и я оказался в команде.
- Выпущу тебя, если счет будет 8-0 в нашу пользу, - пообещал мне тренер, препод с кафедры физвоспитания Богачев Павел Андреевич, вечно недовольный жизнью субъект, которого я ни разу не видел улыбающимся. – И буду молить Бога, чтобы мы не проиграли.
Мотиватором Павел Андреевич был, бесспорно, своеобразным. Он всех своих футболистов подбадривал такого рода допингом. Например:
- Ты, Смирнов, не догонишь этого игрока, даже если он будет бежать тебе навстречу.
- Чучело на моей даче техничнее, чем ты, Петров.
- Этот мяч (это он нашему вратарю) отбила бы даже моя собака.
Кстати, насчет его собаки… Один раз с ее помощью мне удалось слегка стебануть нашего дорогого тренера. Не очень красиво, может быть, но очень уж Павел Андреевич меня раздражал.
Кличка у этой зверюги, которая по утверждению Павла Андреевича играла в футбол лучше нас всех, была – Муха. Мы иногда видели нашего тренера, прогуливавшегося в окрестностях института в сопровождении пса с огромными коричневыми ушами, из чего можно было сделать вывод, что он жил где-то неподалеку. Так вот я про собаку…
Идем мы как-то с Витькой из института на трамвайную остановку. Время около пяти вечера, тихо, пасмурно. Я смотрю и вижу, как Павел Андреевич Богачев привязывает поводок своей Мухи к дереву и идет в магазин.
- Вить, видишь вон ту собаку? – говорю я Витьке.
- Нет.
Собак в районе института было сравнительно немного, не то, что в Витькином районе города – Воробьеве. Там от собак просто земли не видно.
- Вон у дерева здоровенная собака, с ушами, как у Чебурашки.
- Теперь вижу. Это немецкий дог, чтоб ты знал. Киллер, а не собака.
- Это псина нашего тренерюги Богачева. Насчет киллера не знаю, а в футбол как Марадона играет. Пойдем, поздороваемся.
- Иди один, - отказался Витька. – Я еще хочу пожить.
- Ну, тогда стой и смотри, - сказал я ему и пошел к собаке.
Собака апатично посмотрела на меня, когда я склонился над ней и прочитал на ошейнике:
- Кличка Муха. Телефон …….
Она не возражала даже, когда я отвязал ее от этого дерева, отвел на пять метров в сторону и привязал к другому дереву. Закончив передислокацию собаки, я вернулся к Витьке и мы с ним, спрятавшись за кустарником у магазина, получили несколько минут удовольствия, наблюдая за метаниями Павла Андреевича вокруг дерева. Он там под каждую травинку заглянул, убежденный, что под одной из них его собака и спряталась. Не знаю, сколько лет в конечном итоге он провел бы у того дерева, если бы собаке не надоело смотреть за нырками хозяина. Но Мухе надоело, она, хотя намордник ей наверняка мешал, гавкнула, и Павел Андреевич вновь обрел своего четвероного друга…
…Четыре команды, сразу полуфиналы. Команда ПТЭФ играла с ТЭФом, ЭЭФ с ЭМФом. Мы, инвалиды с нарушениями двигательных функций и мозговой деятельности, как ласково называл нашу команду Павел Андреевич, легко вынесли ТЭФ, факультет, где ребят было так мало, что их декан ежедневно с каждым здоровался за руку. Десять мячей мы им напихали, пропустили один, когда наш вратарь позировал своей подруге, которая его в тот миг фотографировала. Зрители смотрели сверху, обзор был прекрасный, оттуда она его и щелкнула. Я не играл, сидел на лавочке за воротами и злобно поглядывал на Павла Андреевича, который не вспомнил о моем существовании даже при счете 8-0.
Но в игре за первое место с командой ЭЭФа ему пришлось-таки меня выпустить на поле. Он бы и не выпустил, а пришлось. Просто потому что больше некого было. Кто-то из ребят ногу подвернул, кто-то съел что-то не то, и в команде образовалась вакансия. Павел Андреевич долго смотрел на меня, но потом решил, что возможно я и смогу передвигаться без костылей, и махнул рукой.
- Главное, держись подальше от наших ворот, - приказал тренер и отвернулся.
Ну, я тоже любил его, как запах чеснока, поэтому благодарить за доверие не стал и вылетел на поле.
- Ты на какой позиции будешь играть? – спросил меня капитан нашей четверки Гоша Тихомиров и сделал глаза размером с теннисные мячи, когда я ему ответил, на какой.
А зря. Я в тот вечер блистал на поле. В первом тайме я забил два гола, один краше другого и стал оценивать свои шансы на вызов в сборную СССР по футболу, как вполне приличные. Во втором тайме я тоже выделялся, но уже несколько в другом плане. Дело в том, что в составе команды ЭЭФа на замену вышел новый игрочишка, которого выпустили с явной целью сделать мою игру менее искрометной. Для начала он сильно толкнул меня плечом, и я въехал коленом в оббитую деревянными панелями стену спортзала. И хотя колено сильно ныло, я поначалу подумал, что это случайность. То, что это закономерность я понял примерно через минуту, когда этот игрочишка снова влетел в меня и я проверил прочность стеновых панелей другим коленом.
Нет, так не пойдет, сказал я себе и в следующем эпизоде, когда опять обнаружил игрочишку рядом с собой, воткнулся ему в спину. Хорошо воткнулся, так, что он снес скамейку запасных вместе с запасными. До конца матча мы с ним так и играли, он мне на ногу наступит, я ему локтем по затылку.
В конечном итоге мы выиграли 3-1, но этот паршивец – игрочишка свою задачу выполнил, я больше не забил. После игры я ему сказал, что он существо без положительных качеств (другими словами), он в ответ тоже назвал меня бякой (примерно). Потом мы с ним немного обсудили взаимную игру без использования цензурных слов и закончили разговор пожеланиями в будущем всяческих неприятностей.
Наш тренер Богачев Павел Андреевич, судя по кислому выражению его лица, поставил все свое имущество на то, что мы проиграем, поэтому с горечью поздравил нас с победой и сказал, что никогда не видел, чтобы руководимая им команда так плохо выиграла. После этого панегирика, он забрал небольшой кубок, который после игры кто-то сунул нашему капитану Гоше Тихомирову, и исчез.
- Знаешь, с кем ты всю игру пинался? – спросил Андрей Мирнов, который от нечего делать зашел в спортзал и по той же причине посмотрел весь матч.
- Да мне по барабану, - ответил я. – С носорогом, если судить по моим изувеченным ногам.
- Это Ширшов, препод с кафедры АУТП.
- Берут преподами кого ни попадя, - с горечью сказал я Андрею, - а потом удивляются, почему мир так хреново устроен.
Андрей пожал плечами и сказал, что за мир судить не берется, но по его наблюдениям в пивной точке на рынке Рабочего поселка появилось в продаже разливное пиво, а значит, не все так уж плохо. Туда мы с ним и направились...

…Через некоторое время после футбола мы стали ощущать признаки приближающейся сессии. Что за признаки? Боже упаси, не буду я писать про нарастание напряженности, про усиливающийся страх, гнев, агрессию, которые чередовались с апатией, подавленностью и чувством, что за спиной кто-то стоит. Это коню понятно. Признаками приближающейся сессии мы считали участившиеся вызовы на пару слов в деканат, где Татьяна со Светланой легко доказывали, что не все у нас так радужно с учебой, как мы думали, рост числа анекдотов про армию и сосредоточенная на занятиях голова Юры Кулешова, которой он пользовался только накануне экзаменов. Ну, и главный признак – дата на календаре, которая перевалила на вторую половину мая.
Да, ребята, по всему приближалась она, летняя сессия. Зачетная неделя по планам должна была стартовать 28 мая и финишировать 3 июня. А с 4 июня экзамены, которых в эту сессию будет пять.
Так что, ребята, было чем студенту заняться в эту зловещую пору, ох, было.
Больше всего донимали хвосты. Все помнят, что такое хвост у студента? Для тех, кто подзабыл, напомню, что хвостами деканат называл задолженности по предметам обучения. Так вот, поскольку способностей ящеров самопроизвольно сбрасывать хвосты мы в институте за годы учебы так и приобрели, приходилось сбивать их вручную. Самое грустное в борьбе с хвостами, что хвостатых студентов к сессии не допускали.
Еще одной проблемой стала сдача рефератов. Была такая фишка практически по всем дисциплинам. Дело, конечно, добровольное, но если берется студент сделать за семестр реферат, препод гарантирует ему на экзамене оценку на один балл выше, чем студент заслуживает. Многие студенты, включая меня, клевали на эту замануху. Клевали, заглатывали, но сами по себе буковки в реферат не складываются, его делать надо, а когда, при нашей занятости?
Может, кто-то думает, раз реферат – вещь необязательная, то и фиг с ним? Ну не сдал и не сдал. Не слепил реферат, значит, просто остался при своих, делов-то. Выяснилось, что немного не так. Выяснилось, что одна деталь в договоре с преподом, набранная петитом, не позволяет студенту его нахлобучить. А именно, если реферат не будет сдан в срок, оценка на экзамене будет на балл ниже, чем гарантировали наши знания предмета.
И это еще не все неприятности, которые мог доставить реферат студенту. Существовала, хоть и небольшая, но все-таки вероятность того, что препод, получив реферат, его прочтет. Я, правда, таких преподов не встречал, но слышал, что они есть на свете. Но даже если препод не будет читать весь реферат, то, уж будьте уверены, на титульный лист он глянет. То, что и с титульным листом можно вляпаться плашмя, доказал Юра Кулешов.
Юра подрядился подготовить реферат по политэкономии. Я тоже одно время посматривал на преподавателя по фамилии Нехай, который читал нам политэкономию. Андрей Михайлович его звали, неплохой препод был, если честно. Зануда, конечно, не без этого, но в целом сносный. Смотрел я на Нехая, смотрел, но потом решил, что и без реферата от него отобьюсь. А Юра взялся. И тему выбрал серьезную – «Государственная собственность в структуре рыночной экономики». Сам выбрал. У других преподов тему сам не выберешь, какую дадут, с той и копайся, а у Нехая можно было выбрать. Другое дело, что там все темы были заумные, для Ницше. Если самому сочинять, мозг вывихнешь.
Конечно, Юра взялся за реферат ровно тогда, когда и все мы. После майских праздников, когда стало очевидным, что семестр не настолько бесконечен, как казалось нам в феврале. Но неважно, главное, Юра сумел заставить себя сесть за работу не в последний день перед его сдачей, как бывает чаще всего, а примерно дня за три до падения флажка. Он отыскал необходимый материал для реферата, перенес этот материал на листы формата А-4 и творчески оформил титульный лист. Почерк у него был каллиграфический, с виньетками тоже проблем не было и реферат, будьте любезны, в назначенный день лежал на столе перед Андреем Михайловичем Нехаем.
Юра Кулешов с видом человека, хоть и не рассчитывающего за свой труд на барельеф на фасаде института, но на доброе слово от препода имевший виды, сидел напротив и дружески смотрел на Нехая. Нет, серьезно, реферат был сбит крепко. Может, кто-то думает, что это невозможно за три дня? Возможно, ребята, возможно. Со всей ответственностью заявляю, что видел мастеров, по три таких фрегата за ночь на воду спускали. Да, может, той же воды в них было по ватерлинию, отрицать сложно, но мастерили же.
Андрей Михайлович доверчиво принял реферат и под лучистым Кулешовским взглядом принялся разглядывать титульный лист. Секунду смотрит, две, минуту смотрит, две. И показалось Юре, что так долго, сколько Андрей Михайлович разглядывает лист, на титул обычно не смотрят. Хотя кто у нас считал, сколько нужно смотреть на титульный лист, чтобы было как обычно, так ведь? А еще, Юра с тревогой отметил, что в процессе разглядывания титульного листа его реферата внешность Андрея Михайловича меняла окраску. Вся палитра ярких цветов на его круглом добродушном лице отобразилась, последовательно от бледно-розового до красного, от красного до бордового.
- Вы знаете мою фамилию? – голосом человека, которого душили-душили, да так и не задушили, спросил препод.
- Знаю, - радостно ответил Юра. Ну, если будут такие вопросы по теме, решил Юра, то реферат он, считай, сдал. – Вы Нехай Андрей Михайлович.
Юра на секунду задумался и решил ответ слегка умаслить:
- Доцент кафедры политэкономии.
- А что вы написали на титуле? – пропищал Нехай. На такой писк мыши должны сбегаться.
Нехай протянул Юре стопку его листов, аккуратно связанных красной ленточкой. Юра стопку принял, развернул титулом к себе и начал тихо бубнить:
- Так, Ивановский ордена Знак почета энергетический институт имени Ленина, кафедра политической экономии, тема… выполнил студент Кулешов, преподаватель…
Он поднял глаза на Андрея Михайловича и застенчиво ему улыбнулся. На титуле было написано: преподаватель Нехуй А.М. …
… У Кулешова хоть и смехом, но реферат зашел, а у меня с этим делом получилось не так весело. Я окинул взглядом предстоящие экзамены в летнюю сессию и пришел к выводу, что неплохо бы подстраховаться по электротехнике. А то там, знаете ли, Розенкранц. Сунулся я к нему на кафедру ТОЭ (теоретические основы электротехники), в которой обретался Розенкранц, но опоздал. Не один я такой прозорливый оказался. Расхватали рефераты, как пирожки на ж\д вокзале. Тогда я вновь окинул взглядом оставшиеся дисциплины с экзаменами, пристальнее чем прежде, и остановил его на кафедре гидромеханики и газовой динамики. Тоже предмет – сертифицированное средство от бессонницы. Препод Ершов Юрий Геннадьевич, который у нас вел эту дисциплину, отличался едкостью, длинным, как у Буратино носом и отличной памятью на обиды, которые ему в жизни причинили люди. Последнее качество осложнялось полным отсутствием памяти на что-либо хорошее, иногда случавшееся в его жизни.
С недовольным видом, будто давал мне взаймы червонец, Ершов продиктовал тему реферата – «Турбулентное течение жидкости», снял с носа очки и махнул ими в сторону двери кабинета, иди мол, не отвлекай ученого по таким пустякам. Я ушел и забыл о реферате до наступления майских денечков. За несколько дней до зачетной недели откуда-то из глубин памяти вытолкнуло осознание того, что я должен Ершову червонец. Тут же поступила и поправка, нет, не червонец, ешкин крот. Реферат!
- А тема? – спросил я себя. Тему из глубин памяти не вытолкнуло, поэтому пришлось соображать, куда я мог записать название темы реферата и куда я мог это название спрятать от тех, кто будет у меня выпытывать эти сведения. Общага же, сами понимаете, просто кишит теми, кому интересна тема моего реферата. Искал целый белый день и вечер этого дня и нашел. Никто и никогда не догадается, где я хранил клочок бумаги с записанной темой паршивого реферата. Тема была завернута в бумажный рубль, который я назначил неприкосновенным запасом и который хранил в нагрудном кармане рубашки, ежедневно проверяя его сохранность. Зачем я его туда засунул? Видимо счел самым надежным местом. Сейфом.
А как нашел? Да просто пошел тем вечером в столовку в цокольном этаже нашей общаги и достал последний имевшийся в моем распоряжении рубль. Клочок бумажки с темой на кассе и выпал.
Тему я обрел как раз вовремя. Еще пару дней и пришлось бы советовать Ершову, что если он все еще ждет реферат по теме «Турбулентное течение жидкости», ему стоит поискать другого рефератчика. И гарантированно получить на экзамене на балл ниже, чем мог бы.
Реферат я написал быстро, благо недостатка материала для него в институтской библиотеке не было. Конечно, так элегантно, как Юра Кулешов я оформить реферат не сумел, но, в конце концов, это научная работа, а не натюрморт. Накидал туда текста на 15 листов, наврал на титуле, что все это придумал я, а руководил моими действиями он, доктор технических наук Ершов, и понес на кафедру.
Я и не рассчитывал, что на кафедре гидромеханики и газовой динамики меня с рефератом встретит почетный караул и красавица в кокошнике с караваем, но все-таки неприятно, когда твою работу брезгливо, как мусорный пакет, берут за уголок и швыряют куда-то в груду таких же манускриптов. А Ершов так и поступил. Да тебе-то что за дело, сказал мне внутренний голос и я, не дожидаясь, когда он очками укажет мне на дверь, пошел по своим делам. Что из этого вышло, расскажу чуть позже, когда доберусь до экзаменов, а пока еще немного о нашей жизни в канун сессии. Несколько эпизодов из похождений моих друзей в ту пору. Для объема панорамы. Все по-разному, но душу в предстоящую летнюю сессию мои друзья вкладывали по максимуму. Трудились, не покладая рук.
Андрей Мирнов, например, вообще вкалывал, как каторжанин. За две недели он с нуля разработал и выдал на гора пять курсовых работ. Зачем ему столько? Так он не себе. Все людям, ребята, все людям. Студентам из южных республик Советского Союза кто-то сказал, что если курсовые проекты до начала зачетной недели препод им не зачтет, они поедут обратно, на юг. До этого южане без этой нервотрепки как-то обходились, но приперло и их.
- Памаги, брат, э, - говорили они Андрею и лезли шерстяными руками в карман за кошельками.
Андрей поначалу не собирался никому помогать, особенно ребятам из братских республик, которых не особенно любил, но уж больно кошельки у них были толстыми. А у Мирнова кошелек всегда был тощим. Сколько Андрей брал за курсач в рублях, он не говорил, а я не спрашивал, но выглядел мой товарищ вполне довольным этим этапом биографии.
Андрей Германсон и Серега Калакин тоже нашли себе работенку. Почти такую же, как и Мирнов.  За скромную, по их словам, плату они взялись сдавать экзамены за ребят в других учебных заведениях нашего текстильного города. Замечу, что сессия у всех семи городских ВУЗов проходила в одно время.
Это занятие, конечно, было поопаснее, чем лепить курсачи, все-таки чужой институт, незнакомые люди. Могли недоброжелатели стукануть, куда следует, но нет, как-то прокатывало. Кроме того, наши ребята из чувства самосохранения установили для заказчиков кое-какие фильтры, например, Германсон сдавал только те предметы, которые были хотя бы отдаленно похожими на наши. А Калакин ни в какую не соглашался выдавать себя за уроженца Средней Азии, а так…
Ну, еще, нельзя было, конечно, предлагать свои услуги гуманитарным ВУЗам. Не попрешься же в мединститут сдавать устройство парогенераторов. Кому там твои парогенераторы нужны? И в госуниверситете с нашим знанием творчества Блока тоже делать нечего. Зато строительный институт, который в свое время отпочковался от нашего энергетического, химико-технологический, ну и отчасти, текстильный – велком! Там нам были рады. Там на наши мозги был спрос.
Без курьезов, само собой, в этих делах не обходилось. Нельзя сказать, что все скользило по маслу. Ну, а как, незнакомые люди, чужой институт…
Германсон, воротясь как-то из стен химико-технологического института, где он успешно сдал экзамен по предмету, который назывался «Автоматическое управление технологическими процессами», рассказал мне о неприятной ситуации, возникшей в ходе экзамена. Ровно такой же экзамен он накануне сдал в нашем институте, поэтому чувствовал себя уверенно, даже где-то развязно. У нас, правда, в названии предмета вместо слова «технологическими», был термин «тепловыми», а так, один хрен. Чего не сдать, если востребовано людьми.
- Ну, вот, захожу я в аудиторию, - рассказывает Андрей. – Сидит там дедок, который по виду никак не должен был дожить до сегодняшнего дня, и смотрит на меня. Вокруг него гнездятся пятеро горемык с безнадегой в глазах. Я подхожу к дедку, здороваюсь, протягиваю зачетку.
- А там преподы никого в лицо не знают? – спросил я.
- А оно мне надо, ломать себе голову, кто там кого знает? – махнул рукой Германсон. - Работодатель привел меня к кабинету, сунул мне свою зачетку, и я пошел. Остальное мне до лампады.
- Тоже верно, - признал я. – И что дальше?
- А дальше. Дальше все, как везде, я протягиваю деду зачетку и примериваюсь взять билет со стола. Дедок сует зачетку под низ стопки и спрашивает:
- Фамилия?
- Баранов, говорю.
Дедок достает морской бинокль и начинает искать в экзаменационной ведомости названную мной фамилию.
- Баранов, Баранов, Баранов, - бубнит дедок, чтобы не забыть. – А вы какой Баранов?
- Я начинаю лихорадочно вспоминать, какой я Баранов, - рассказывает Андрей. – Аж вспотел. То ли Сергей, то ли Константин. Не помню.
- Вас же двое в группе? – уточняет дедок.
- Двое, - не стал возражать Андрей.
- Погодите, вас Барановых даже трое, - вскрикивает дедок.
- Точно, трое, - припоминает Андрей, который никак не может сообразить, чем отвлечь старикашку от подсчета Барановых.
- А, нет, - пробормотал дедок. – Это Барабанов.
- Ну, да, - тоже бормочет Андрей. – Теперь и я вспомнил, у нас два Барановых и один Барабанов.
- Так вы какой из двух Барановых? – подозрительно спрашивает дедок.
- Лучший, - шутит Андрей, хоть и понимает, что висит на волоске.
- Может вас выгнать, молодой человек? – задумчиво спросил дедуля. – Разберетесь, какой вы Баранов и придете в следующий раз, а?
В голове у Андрея на тот момент царил полный сумбур, но он решительно ответил:
- Нет!
Дедок снова обратился к ведомости и, через полчаса исследований и размышлений, сказал:
- А, вот оно что, первый Баранов уже сдал экзамен. То-то вроде бы я уже слышал сегодня эту фамилию. Ну, берите билет, посмотрим, кто из вас, Барановых лучше.
Андрюха выдохнул и схватил карточку с вопросами экзамена.
- Должен вам сказать, - прошамкал старичок, - что вы довольно плохо знаете состав своей группы. Наверное, редко посещаете занятия?
- Реже, чем мог бы, - согласился Германсон. – Но дело не в этом.
- А в чем?
- Волнуюсь очень.
- А. Ну, идите, готовьтесь.
- И чем дело кончилось? – спросил я. – Что он поставил лучшему Баранову?
- Хорошо, - ответил Германсон. – Что соответствовало условиям контракта…
…Серега Калакин также однажды чуть не влип. Опять же из-за фамилии, но чуть иначе. 
- Поначалу все шло хорошо, - поведал мне Серега, когда мы ним сидели за столиком в институтской столовой в А-корпусе и жевали резиновую подошву, которая у них, в столовой, выдавалась за шницель.
 Серега вчера сдавал экзамен у наших соседей, в инженерно - строительном институте, который располагался через дорогу от нас. Сдавал только вчера, но уже успел забыть название предмета, сдавать который его наняли. Как выяснилось чуть дальше, он не только название предмета забыл.
- А зачем мне эти названия? - ответил Серега в ответ на выраженное мной удивление. – Они сами-то ни названия предметов не знают, ни преподов, которые им эти предметы жуют. Не считают нужным загружать мозг.
- Любопытный подход, - согласился я. – Стоит присмотреться. Ну, давай, дальше рассказывай.
- Взял билет, сел. Посмотрел вопросы билета и понял, что могу их ответить сразу, без подготовки. Детские вопросики.
- И сразу пошел?
- Ну, да. А чего тянуть? Дождался только, как от препода отвалит лопушок, радующийся тройке, как барбос косточке и пошел. Вальяжно подваливаю к преподу, чуть по плечу его не хлопаю и тут…
Серега сделал паузу и нервно посмотрел на меня, видимо заново переживая тот эпизод.
- И тут, - подсказал я ему. – Ты узнаешь в преподавателе старого врага, который кошмарил тебя в школьные годы. А он узнает тебя, да?
- Нет, я забыл свою временную фамилию.
- Забыл? – не поверил я.
- Начисто. Даже не мог вспомнить, на какую букву. Отрезало гильотиной. Стою перед преподом, улыбаюсь ему, как идиот на карамельку, а фамилию не говорю.
- А он чего?
- А он, долго вы тут топтаться будете, садитесь. И берет уже стопку зачеток, значит, следующий вопрос будет, ваша фамилия. И все, получи, деревня, трактор.
- И как ты извернулся?
- Пришлось давать задний ход. Судорожно ему мычу, мол, кое-что нужно дополнить и бегу обратно. Он коряво посмотрел на меня, но ничего не сказал. Я снова засел за стол, у них, кстати, столы, прикинь, все разные. Двух одинаковых нет…
- Про столы потом расскажешь, что дальше было?
- Ну, сел я и стал вспоминать фамилию. Не может быть, думаю, чтобы я ее не вспомнил. И вспомнил. Что мне эту фамилию никто и не говорил. Просто сунули зачетку и я пошел.
- А самому глянуть в зачетку?
- Какой ты дальновидный, - восхитился Серега. – Ты бы обязательно туда заглянул, а мне ума не хватило.
- Серега, про твой ум я все знаю, - уклончиво сказал я. – Давай дальше излагай, кончилось все хэппи эндом?
- Хорошо кончилось, - ответил Серега. – Справа сидела девчонка, за мной зашла. Я посмотрел на нее, она на меня. Я подсказал ей формулу Лапласа для поверхностного натяжения, она мне мою фамилию.
- Интересно. А как ты ей обосновал запрос на свою фамилию?
- Ничем не обосновал, просто спросил, не знаешь ли, на кого я тут батрачу? Она говорит, знаю. За дуболома и остолопа по фамилии Кулагин, из их группы. Так я и идентифицировался.
- Фамилии у вас однозвучны, мог бы преподу свою прокашлять. На сколько, кстати, он тебя оценил?
- Что за вопрос… Ясен пень, на отлично…
…Витька тоже неплохо устроился. Его Саня Хасидович пристроил на военную кафедру. Ну, что значит, пристроил… Просто военные переезжали из А-корпуса во вновь построенный В-корпус, и им для переезда требовалась грубая рабочая сила. Переносить туда-сюда шкафы с аппаратурой, столы, ящики и прочие тяжести. Не офицерам же все это таскать, когда в наличии есть студенты.
Саня и мне предлагал вступить добровольцем в эту бригаду, вхождение в которую гарантировало спокойный ход экзамена по войне. Экзамен мы побаивались, но не из-за слабых знаний, а по причине непредсказуемости поведения офицерского состава военной кафедры. У них же все от настроения идет, если настроения нет, наши знания им его не заменят.
- Давай я тебя туда запишу? – сказал мне Саня еще в апреле. – Хоть что-то гарантированно сдашь в сессию.
- Я все гарантированно сдам, - ответил я и отказался.
А Витька записался. Поначалу он приставал ко мне, давай, мол, в напарники, но я припомнил ему стенд, который мы у профессора Черкасского делали с Калакиным. Я тогда тоже Витьку уговаривал, давай, друже, вместе, но не уговорил. Витька от меня отвязался, зато убедил вступить в бригаду такелажников Женьку Ефремова. Женьку, честно говоря, мне было жалко, он же тщедушный был. Какой там ящик, он пустое ведро из точки А в точку Б, не запыхавшись перенести не мог. Правда, Витька, когда его на покраску поставили, взял его подручным, а то бы Женьку так и придавили бы в темном углу радиостанцией. При чем тут покраска? Сейчас дойдем и до этого.
Полковнику Уварову, начальнику военной кафедры нашего института не понравился серый цвет панелей кабинетов, и он приказал их перекрасить в зеленый. Ну, а как вы хотели, на военной кафедре должны быть военные цвета. Времени для перекраса было предостаточно. Занятия в новых кабинетах начнутся только осенью, и вообще, формально, с речами и разрезанием ленточки В-корпус будет принят в эксплуатацию только в следующем, 1985 году. Нашей 12-й группе пришлось там в это время стоять вдоль лестницы и время от времени хлопать в ладоши.
- Кто умеет держать в руках малярную кисть? – спросил бригаду майор Фаткулин, офицер, ответственный за переезд кафедры.
- Я, - четко ответила вся бригада, состоявшая из десяти студентов.
- Что, все? – удивился майор. – Ладно, тогда… ты, длинный, как фамилия?
- Ну, Мырсиков, - ответил Витька, который не любил, когда ему говорили – ты, длинный. Это Кулешов длинный, а он высокий.
- Подбери, Нумырсиков, себе напарника и будешь красить панели там, где я покажу, понятно?
- Понятно.
- Тогда вперед на мины, - скомандовал майор. – Ордена потом.
Витька, как уже было сказано, подобрал себе Женьку Ефремова, и они принялись за дело. Как они принялись за дело, узнаем ниже, а тем временем на кафедре случилось событие поважней, чем похождения двух маляров. На военную кафедру откуда-то с верхних штабов свалилась комиссия и свалилась настолько внезапно, что офицеры кафедры даже не успели предупредить нас насчет того, чтобы мы при комиссии не вздумали что-нибудь брякнуть не то или вылезти в неположенном месте. А если кто-нибудь что-нибудь брякнет или вылезет в ненужном месте, то все, он пожизненный враг кафедры. Этой страшилкой они пугали нас перед каждой проверкой, которые не слишком часто, но, бывало, заворачивали на кафедру. А тут не успели.
Комиссия состояла из одного свирепого полковника, которому не понравилось на кафедре все, от пола до потолка. Дежурная служба состоит из ворон, размещение классов не продумано, преподавательский состав подготовлен неудовлетворительно. Учебная база, с помощью которой из нас готовили лейтенантов, вообще привела полковника в ужас. Он сказал, что даже во времена Чингисхана учебная база военной кафедры считалась бы устаревшей.
Особенно ему не понравились два маляра с газетными колпаками на головах, один высокий, другой низкий, которые спали в одном из классов военной кафедры среди кистей, валиков и банок с красками. Полковник их разбудил и спросил, несмотря на всю очевидность их занятия, чем они тут занимаются. На что высокий, даром что тягомот, мгновенно схватил низкого за руку и они, не вступая  с полковником в дискуссию, быстро покинули класс, скрывшись в неизвестном направлении. Оно так верней, рассудил высокий, чужие полковники спроста тут ходить не будут…
Одно только полковнику понравилось на военной кафедре. Цвет панелей в классе, куда они с начальником военной кафедры зашли в начале обхода.
- Вот здесь вы молодцы, - одобрил серый цвет панелей полковник. – А то куда ни приедешь, везде один лягушачий зеленый цвет. За это хвалю. Пойдемте, начальник кафедры, посмотрим другие помещения…
Начальник военной кафедры полковник Уваров, скосив губы набок, прошипел майору Фаткулину:
- Панели перекрасили в зеленку?
- Так точно, - прошипел в ответ майор Фаткулин.
Лицо полковника Уварова исказило гримасой, но он превозмог себя и побрел за проверяющим. Он уже видел и слышал, как полковник из верхних штабов макает его в зеленую панель и приговаривает:
- Только одно у вас было хорошо, цвет панелей. Вы и их умудрились испортить. Идите-ка вы обратно в войска, ПОДполковник Уваров!
 Но есть же Бог на свете! Во всех классах панели были все того же серого мышачьего цвета, ни в одном зеленого лягушачьего не нашлось. Повеселевший полковник Уваров шагал рядом с проверяющим и давал пояснения, здесь будет это, тут будет то. Ничего не понимающий майор Фаткулин, который считал, что два его маляра, Нумырсиков и его напарник, давно все перекрасили, топал за ними и благодарил своего ангела Джибриля за то, что не оставил его в трудное время.
Когда полковник из штаба уехал, майор Фаткулин в одном из классов нашел маляров, которые как раз откупоривали банку с зеленой краской, намереваясь в скором времени приступить к работе. Думаете, он обнял Витьку с Женькой, орошая их слезами благодарности, и прицепил к их груди обещанные ордена? Да, щас!
- Как можно за полдня даже не мазнуть по стене?! – орал майор Фаткулин на ребят. – Бездельники! Тунеядцы! Вредители!
Минут пять майор клевал Витьку, как руководителя работ, но и Женьке тоже выделил не меньше минуты. Растерев их в порошок, майор Фаткулин перевел дух и велел ребятам собирать манатки:
- И чтобы духа вашего здесь больше не было! – рявкнул он.
По закону всемирного баланса в это время в класс зашел полковник Уваров, и, хотя Витьку с Женькой он тоже к сердцу не прижал, все же несколько сгладил резкость выражений майора Фаткулина. В частности, он отменил сбор манаток и отправил их красить какой-то подвал, дав им сроку два часа.
- Серая краска есть?
- Есть.
- Тогда вперед на мины. Ордена потом, - приказал полковник Уваров. - Об исполнении доложить майору Фаткулину.
Витька с Женькой щелкнули каблуками кирзовых сапог, и ушли выполнять приказание начальника военной кафедры. На том эпизод и закончился. Совершенно ясно, хотя это и не было публично признано, что именно легендарная Витькина тягомотность спасла военную кафедру от серьезных неприятностей…
…Первый экзамен у нашей 12-й группы был 5 июня. Ребята сдавали военную подготовку, девчонки отдыхали.
Вечером накануне я выпросил у девчонок со второго этажа общаги утюг и тщательно отгладил рубашку, костюмные брюки и на всякий случай носовой платок. Кто знает, какая блажь может прыснуть в голову офицеру – приемщику экзамена. Принимал бы наш командир взвода подполковник Алексеев, это одно, а придет майор Чалый, это хуже. У нас прошел слух, что Алексеев простудился и ушел на больничный, поэтому вариант с Чалым был вполне рабочим.
А платок гладил, потому что в том же слухе, про Алексеева, говорилось, что какого-то паренька с ЭМФа военная кафедра не допустила к сдаче экзамена из-за мятого носового платка. Может это и байка, но рисковать не хотелось, так что по платку я утюгом поелозил. Про туфли и говорить нечего, зеркало напротив общаговской вахты не так блестело, как мои туфли.
В таком праздничном виде я прибыл на экзамен по военной подготовке. Подполковник Алексеев, к счастью, личным присутствием опроверг слухи о своей болезни и очень даже бодро прохаживался по коридору военной кафедры с офицерской сумкой на плече.
Мы построились в коридоре, Серега Груздев, заместитель командира взвода доложил подполковнику, что половина его взвода, состоящая из студентов 12-й группы, на экзамен прибыла.
- Здравствуйте, товарищи, - привычно поздоровался Алексеев.
- Здражелатарщподник, - привычно отозвались мы.
- Поздравляю вас с началом экзамена  по специальной подготовке офицеров запаса, - сказал подполковник Алексеев.
Ну, нашел, с чем поздравить - скорей всего именно эта мысль пришла поздравляемым в голову, потому что половина группы ответила:
- Ура!
А другая половина, менее военизированная, сказала:
- Спасибо.
Этот разнобой спровоцировал подполковника Алексеева на пятиминутную речь, в которой он пообещал вытравить из нас партикулярные повадки. Это сейчас можно посмотреть в википедии, что означает термин – партикулярный, а тогда мы понятия не имели, что именно Алексеев собирается из нас вытравить, слово малоупотребимое было, хотя и догадывались, что это что-то антивоенное.
В класс впустили сразу всех. По очереди брали билеты и садились по одному за стол. Саня Хасидович вчера мне по секрету сказал, что двоек на экзамене не будет, поэтому можно спокойно пойти и попить пиво. И хотя предложение, не скрою, было заманчивым, я отказался. Все-таки потом голова тяжелая, глаза воспаленные, запах опять же. Если только после экзамена.
- Смотри, - пожал плечами Саня. – Тебе жить.
И ушел пить пиво с Германсоном, который в этот день сдал АУТП и мог себе позволить воспаленные глаза.
Экзаменовали нас двое: подполковник Алексеев и, что ты будешь с ним делать, майор Чалый. Майор Чалый – кара Божья для студентов, принимал ответы ребят с видом мученика, который много пожил, всякое видал, ну что ж, послушаю и этот бред.
Витьке билет взять не дали. Когда он в порядке живой очереди подошел к столу и протянул руку за картонкой с вопросами, подполковник Алексеев жестом его остановил, для верности глянул в свой блокнот и забрал у Витьки зачетку. Что-то туда вписал, вернул зачетку Витьке и проворчал:
- Свободен.
Витька небрежно засунул зачетку в карман и пошел к выходу. На пороге он обернулся и показал нам растопыренную ладонь.
- Пятак, - прошелестело по классу.
Так что не пропал Витькин скорбный труд, не пропал. Я показал ему большой палец и склонился над своим билетом. Мне достался не слишком сложный вопрос, технические характеристики радиостанции Р-118, включение и настройка. Я огляделся по сторонам и у тыльной стены класса узрел свою радиостанцию. Там же лежала инструкция к ней, с которой я и списал все технические характеристики.
Конечно же, я попал к майору Чалому, у которого во время моего ответа сильно болели зубы. Может это и не так, но я не знаю, из-за чего человек еще может так морщиться. Или зубы или, как вариант, диарея, но он сидел, не ерзая. Только кривил лицо и тяжело вздыхал.
- Включите радиостанцию, - горько сказал майор Чалый, когда я рассказал все, что знал про Р-118.
Я щелкнул тумблером, но надо знать майора Чалого, у него никогда ничего не включается просто так. Только через терпение и труд. Радиостанция Р-118 на мои попытки вдохнуть в нее жизнь не откликалась. Я пощелкал тумблером несколько раз с неизменным нулевым успехом и задумался, в чем тут фишка. То, что это каверза Чалого я не сомневался, но что именно Чалый мне подстроил, понять не мог. Майор Чалый, рассказывал мне Андрей Мирнов, у которого Чалый был командиром взвода, обладал какой-то темной энергией, которая начисто блокирует у аппаратуры работоспособность. Тогда я смеялся, а Андрей-то был прав. Радиостанция – ни гу-гу.
- Не ломайте аппаратуру, - рыкнул майор Чалый. И голос сразу окреп, только умирал совсем, а тут вдруг ожил. – Почему радиостанция не включается?
« А я откуда знаю!» - хотелось мне рыкнуть в ответ, но я вежливо ответил:
- Вероятно, радиостанция не подключена к источнику питания.
- Ну так подключите!
И тут я слегка напрягся. Хрен ее знает, эту радиостанцию, как она запитывается, тут у меня был пробел. На занятиях щелкали тумблером, она всегда включалась. В принципе, вариантов не так уж много, либо от сети, либо от аккумуляторной батареи. Батарея это не иголка, если она есть, ее видно, а раз ее не видно, значит, ее нет. Попробуем найти сеть.
В этот напряженный момент майора Чалого окликнул подполковник Алексеев, и они перебросились друг с другом несколькими предложениями. Этих мгновений мне хватило очухаться.
Я встал и принялся искать у радиостанции питающий кабель с электровилкой. Конечно же, кабель лежал на самом видном месте, свисая вилкой с передней панели. Розетку я тоже нашел.
- Встать, смирно, - крикнул Алексеевский голос и все подскочили с мест.
Я обернулся и увидел начальника военной кафедры полковника Уварова, который прогулочным шагом двигался по классу.
- Вольно, продолжайте экзамен, - сказал полковник Уваров и подошел к нам с майором Чалым.
- Ну, что, студент, будете вы подключать радиостанцию, или нет? – неожиданно гаркнул майор Чалый, снова обернувшись ко мне. Не дожидаясь моего ответа, он вырвал из моих рук кабель и решительно воткнул вилку в розетку.
- Не надо ничего…, - начал говорить встревоженный голос подполковника Алексеева.
Щелк! Хлоп! И свет погас.
- …Подключать, - закончил говорить встревоженный голос подполковника Алексеева.
Алексеев, явно выбирая слова, чтобы не уронить авторитет майора Чалого перед студентами и учитывая присутствие начальника кафедры, тем не менее, сделал пару замечаний насчет ненадежности современного электрооборудования и связанных с этим обстоятельством рисков для чайников. Кого он имел ввиду, говоря о чайниках, поняли все, включая самого чайника.
- Майор Чалый, зайдите ко мне, - буркнул начальник кафедры и, прервав прогулку, быстрыми шагами покинул класс.
Майор Чалый задумчиво посмотрел на подполковника Алексеева и тоже направился к выходу.
- Что ты поставил этому студенту? – спросил Алексеев, кивнув на меня.
- Три с минусом, - процедил сквозь зубы майор Чалый. – Без права пересдачи.
Я посмотрел на его уходящую спину и пожелал ему вернуться в класс капитаном. Потом подошел к столу, за которым сидел подполковник Алексеев и стал угрюмо наблюдать, как он разыскивает мою зачетку. Алексеев зачетку нашел, раскрыл ее в нужном месте, вписал в верхнюю строку – Хор., расписался и протянул ее мне.
- Свободен, - сказал он, бегло глянув на меня, и добавил: – кто готов, орлы-птицы, к барьеру.
Кстати, о птицах, двойки, несмотря на заверения Сани Хасидовича в обратном, были. И не одна…
…8 июня мы сдавали электротехнику. Эту эпопею, когда почти вся наша 12-я группа получила двойки, я уже где-то описывал, поэтому особенно подробно останавливаться тут не будем. Так, слегка коснемся, только ракурс изменим. Поведаю, как Витька в тот день кувыркался. У него в нашей группе это приключение самым ярким получилось.
Принимал экзамен легенда института Розенкранц Август Самойлович. У него был свой взгляд на студенческие мозги. Август Самойлович считал, что в этих мозгах, другие знания как хотите, но электротехника должна быть представлена в обязательном порядке. Лекции он с первого дня читал так, что со второго дня мы перестали его слушать, все равно ничего не поймешь.
- Инженер, посредственно знающий электротехнику, это посредственный инженер, - эту крылатую фразу приписывали Розенкранцу, и общение с ним в течение года убеждало меня в том, что он вполне мог это сказать под запись.
Говорят, что когда в институт привезли первую электронно-вычислительную машину, Август Самойлович Розенкранц оказался единственным, кто смог на ней работать. Говорят, что он подготовил больше кандидатов наук, чем весь остальной профессорско-преподавательский состав института вместе взятый. Говорят, что Розенкранц был гениальным ученым, и я не стану с этим спорить.
Но, ребята, честное слово, я не могу понять, что этот гений делал на нашем факультете? Что толку от его лекций, если на потоке едва находилась пара человек, понимающих ход его мыслей. Или делавших вид, что понимающих. И что толку от его гениальности, если при изложении Августом Самойловичем 2-го закона Кирхгофа мы задолго до эпилога переставали воспринимать термины, которыми он сыпал направо и налево. Он углублялся в такие сложные подробности, что мог бы с одинаковым эффектом говорить все это по-китайски. Мы бы не сразу и заметили, что препод перешел на китайский. Вот так, ребята, если без прикрас, обстояли у нас дела по предмету – электротехника.
Теперь понятно, почему, когда на экзамене мне достался 2-й закон Кирхгофа, я таращился на него, как на шумерскую клинопись? А между тем, тогда же, от Августа Самойловича Розенкранца я узнал, что проще законов Кирхгофа на свете нет ничего. И получил от него свою зачетку без внесенных в нее записей. Это был еще не самый крутой финал экзамена, некоторым ребятам приходилось подбирать зачетки, улетевшие в сторону выхода. Нервным от макушки до пят Август Самойлович преподом был, с пороховым характером, это уж есть, как есть.
Теперь про Витьку. Пришел он на экзамен, взял билет, сел. Смотрит на билет. В билете два вопроса и задача. Вопросы ерунда, что ни напиши, все равно Розенкранц докажет, что Витька не понимает самой сути элементарных вещей. А вот если решить задачу, то за тройку можно и побороться. И Витька взялся за задачу. Но вот незадача, задача Витьке попалась сложная. Там вообще простых задач не было, но Витьке досталась просто убойная. Если, конечно, собрать двух-трех академиков в одном месте, они, может, мозговым штурмом и решили бы ее часа за два-три, но в нашем институте людей, способных одолеть эту головоломку не нашлось. В чем Витька в скором времени убедился опытным путем.
- Разрешите выйти? - спросил Витька Розенкранца.
- Пожалуйста, - кивнул головой Август Самойлович.
Он был, надо признать, единственным экзаменатором, который разрешал студентам во время экзамена выходить из аудитории. А чем он рисковал? Да ничем. Он знал, что извне студент не сможет запастись ничем таким, что не позволило бы Августу Самойловичу доказать его прогрессирующее слабоумие. Он-то знал, а Витька нет. Поэтому Витька выпрыгнул из аудитории и почти сразу же отловил парня в роговых очках. Парень выглядел, как стандартный ботан, с прыщами на умном лице, поэтому Витька, не тратя времени на политес, предложил ему быстренько решить контрабандно вынесенную с экзамена задачу.
- Только шевелись, брателло, времени нет. Розенберг волноваться будет.
- Розенкранц? – уточнил ботан.
- Ты не умничай, - попросил его Витька. – А читай задачу. Если очков мало, я тебе еще принесу.
И что вы думаете? Этот упырь отказался. Ладно бы попробовал, но решить задачу не смог, тут какие претензии, но он, ребята, просто отказался. Даже не стал брать лист бумаги с условием задачи. Просто отрицательно помотал головой и пошел дальше. Взбесил Витьку, конечно.
- Слышь, ты, фурункул, - сказал Витька. – Я человек добрый, но ты лучше не попадайся мне в темное время суток.
Витька добавил еще несколько эмоциональных выражений, которые я стараюсь в письменном виде не приводить, и побежал дальше. Тем более, что встретятся они еще с этим ботаном, встретятся. Это я как автор обещаю. А пока…
Витька пробежал три корпуса института, привлек к решению задачи трех неглупых людей, одним из которых был майор Фаткулин, но без успеха. Нет, неглупые люди честно пытались вникнуть в то, что требовали условия задачи, но были вынуждены признать поражение.
- Ты, маляр, сунься на кафедру ТОЭ, - посоветовал ему майор Фаткулин. – Если кто и решит этот кроссворд, то кто-нибудь из них.
Витька оценил этот совет, как не лишенный смысла. Ну, а что, Розенкранц задачи раздает студентам, а решает их кафедра. Какое-то в этом неуловимое изящество присутствует, нет?
Кафедра ТОЭ была напротив аудитории, где Розенкранц вырезал нашу группу, поэтому Витька галопом вернулся к месту старта. За недостатком времени Витька даже не стал стучать костяшками пальцев в дверь кафедры, просто распахнул ее и ворвался внутрь.
Первым, кого он увидел, был сидящий за столом его знакомый ботан, с прыщами на умном лице. Ботан, оказавшийся преподавателем кафедры ТОЭ, на Витькино появление отреагировал, как и должен был. Он начал сползать под стол, потому что понял, что пришел его последний час.
Но нет, Витька, хоть и обладал заслуженной славой тугодума, когда надо, шустрил будь здоров, он мгновенно сообразил, что дальнейшее пребывание в стенах кафедры ТОЭ к успешной сдаче экзамена его не приблизит. Он кашлянул, пробормотал что-то, вроде:
- Кажется, я не туда попал.
И, зацепив ногой стул с грудой папок, вышел. А может это и не стул был, судя по тяжелому грохоту за его спиной. Как бы то ни было, вернулся Витька в аудиторию несолоно хлебавши. Сел на свое место и стал смотреть, как Розенкранц расправляется с его родной группой. Август Самойлович, который на Витькино возвращение обратил внимания не больше, чем на мнение, не совпадающее с его мнением, сидел, мрачно откинувшись на спинку стула и сцепив руки у себя на животе, и смотрел куда-то в окно. Он никого не вызывал к себе на рандеву, но если такой смельчак в группе обнаруживался, долго с ним не возился. И никакие, к слову, рефераты не помогали. Раз-два и придете в следующий раз. Зачетку не забудьте. Говорили, особенно те, кому удавалось вывести его из себя, что, скажем правду, не было очень уж сложным делом, что иногда слова из уст Августа Самойловича Розенкранца сопровождались языками пламени.
Витька уложился за одну минуту, с учетом времени на разложение пустых листков и откашливание. Я со своей двойкой уже ждал его в коридоре. Витька изложил мне свою одиссею, я, в свою очередь, поведал ему о неудачной попытке даже с решенной задачей зацепиться за тройку. Витька, узнав, что даже решенная задача не гарантировала ему тройку, совсем скис.
- Да не убивайся ты так, – решил я подбодрить друга. – Пересдадим, куда он денется, будет еще из наших рук сахарок ловить. Улыбнись и держи хвост трубой.
- Я уж и не помню, когда улыбался в последний раз, - пожаловался Витька. – Наверное, с год назад, когда моя тетка наступила на кошку и пролила на себя стакан горячего чая. Так, пойдет?
Я посмотрел на Витькину гримасу и покачал головой.
- Ладно, Вить, пока не улыбайся. Может, потом.
После чего мы разбрелись кто-куда, даже в пивной бар «Славянский» не пошли.
Теперь пару слов о пересдаче. Принимала у повторно сдававших экзамен студентов чуть не вся кафедра ТОЭ. Не было только Розенкранца Августа Самойловича. Где его заточили на это время, осталось неизвестным, но его не было. Я получил свою тройку легко, даже не договорив добросовестно списанный со шпоры текст. Но я же про Витьку рассказываю, а он, ребята, опять стал первой звездой дня. Карма привела его за руку к другу - ботану, который окончательно убедился, что Витька из каких-то своих злодейских побуждений преследует его. Чтобы откупиться от этого гангстера, ботан поставил Витьке – хорошо. Я бы не поверил, что на пересдаче можно получить четверку, но сам видел Витькину зачетку. Витька сказал, что мог получить и пятерку, если бы улыбнулся ботану, но не был уверен, что у того в роду не было инфарктников…
…Утром 9 июня часов в десять я пошел в 23-й гастроном. Суббота была. Германсон с Мирновым жили в своем Мантурове, приезжая только на экзамены. Впрочем, достоверно я знал только про Германсона, местопребывание Мирнова было не вполне однозначным, я встречал его и в Иванове. В гастрономе я закупился батоном белого хлеба и консервой ставриды. Так, на всякий случай, бывает, пропустишь ужин в столовке, душу греет, что есть чего пожевать. И Керенкера покормить, потому что с началом сессии у него всегда бесследно исчезают деньги.
Еще по дороге к гастроному мне показалось, что сегодня немного ветрено. Деревья кланялись чуть не до земли. Возвращаясь обратно, я увидел, как на двух девушек свалилось небольшое деревце. Девушки с писком отскочили в сторону, и, кажется, не пострадали. Во-всяком случае, вниз, в сторону кинотеатра «Мир», они, оглядываясь на дерево, побежали своим ходом.
Я вернулся в общагу и достал лекции по парогенераторам, экзамен по которым у нас будет 13 июня. О том, что по Иванову прошел смерч, я узнал только вечером, когда с этой вестью ко мне в комнату пришел Серега Керенкер. Ну, Керенкер известный враль, поэтому поначалу его информацию о сотнях погибших и тысячах разрушенных домов я принял за его обычный художественный свист. Но потом зашел Женька Ефремов и подтвердил насчет смерча, сказал, что сам по радио слышал. Только не по «Маяку», а по «Би-Би-Си». Это оказалось правдой. Не знаю только, до сих пор называют разные цифры, сколько действительно погибло людей. У нас были отменены все развлекательные мероприятия, праздники и дискотеки…
13 июня я сдал экзамен по парогенераторам промышленных предприятий преподавателю по фамилии Потапов. Получил оценку – хорошо. Довольно ехидный предмет, эти парогенераторы, но меня проблемы с ним обошли стороной. Отчасти, благодаря Сане Хасидовичу, который на одном из жизненных этапов сумел убедить Потапова, что я на редкость толковый парень и нет никакого резона вытягивать из меня жилы. Но в основном, потому что я после сдачи Потапову своего курсача, весь второй семестр старался соответствовать своему реноме толкового парня. И на лекции его ходил, и на семинарах смотрел на Потапова сосредоточено.
Так что на экзамене мы с Потаповым достаточно дружелюбно побеседовали, и я ушел, побрякивая четверкой в зачетке. Почему не пятерка? Так не было пятерок до самого конца экзамена. То ли Потапов вообще не знал, что в пятибалльной системе оценок есть пятерка, то ли считал, что парогенераторы нельзя знать на отлично, но до самого конца экзамена пятерок не было. Ничего, кстати, нового. У нас три четверти преподов такими были. Пятерки… Некоторые преподы не знали, что четверки есть, а вы про пятерки…
Последним к Потапову зашел Юра Кулешов. Неожиданное решение, учитывая, что преподы неохотно ставят приличные оценки студентам, не рвущимся к ним с первой волной. Но у Юрки в этот раз было основание не спешить к Потапову. Все три дня, что у нас были на подготовку к парогенераторам, он готовил себя к экзамену по газовой динамике. Запершись у себя в комнате и не отвечая на звонки. Он сказал себе, что пора получить на экзамене хоть одну пятерку. Чтобы было чем похвастать внукам, когда они появятся в его жизни. А то одни тройки, чередуемые с редкими четверками.
У Розенкранца, по электротехнике, пятерку не получишь, даже если из кожи выпрыгнешь, а вот по гидрогазодинамике почему бы нет. И Юра приналег на этот предмет со всей страстью, на которую был способен. Шпоры изготовил - блеск, хоть на ВДНХ выставляй, но шпоры шпорами, а собственные мозги Юра тоже использовал по максимуму, некоторые разделы предмета даже наизусть выучил, а гидрогазодинамика это, я вам скажу, не стихи Пушкина.
Как Юра смог перепутать экзамены, он и сам объяснить внятно не смог. К его оправданию могу сказать, что такие дефекты у нас случались не единожды. То экзаменационный день перепутаем, то сам экзамен. Было, ребята, было.
Приходит Юра к аудитории за полчаса до начала экзамена, повторяя в уме целые главы из газовой динамики, здоровается с Ленкой Ваниной, которая зачем-то пришла еще раньше него и даже интересуется ее настроением, чего за ним никогда раньше не водилось.
- Какое там настроение, - удивленно отвечает Ленка, - Всю ночь парогенераторы снились. Злые, в пиратских треуголках.
Юра сочувственно поцокал языком, но решил кое-что из Ленкиных снов уточнить:
- А гидромеханика и газовая динамика тебе не снилась? В розовых панамах?
- Приснится еще. Вот следующим экзаменом у нас будет гидрогазодинамика, тогда и приснится, – сказала Ленка. – У меня всегда так.
- Как… следующим… экзаменом? – выпучил глаза Юра. – А сегодня мы что сдаем?
- Парогенераторы, - Ленка тревожно посмотрела на Юру, но потом решила, что он прикалывается и успокоилась.
А Юра не прикалывался. Он свалился на скамейку у стены рядом с аудиторией и целую минуту учился дышать. Потом попросил Ленкину тетрадь с конспектами и стал их читать. Но перед экзаменом читай, не читай, кроме каши в голове, ничего не получишь. Листал он Ленкину тетрадь часа два, пока все кто хотел, не зашел к Потапову. Пришлось ему тоже зайти, раз уж он все равно тут. Зашел в полной уверенности, что Потапов, не самый свирепый препод на свете, предложит ему, тем не менее, зайти в другой раз.
Взял билет и, не глядя на вопросы в нем, попросил Потапова ответить без подготовки. Это был жест отчаяния. Вроде того, что пару предложений скажет, хотя бы название вопросов прочтет и попросит тройку за ответ без подготовки. Своя логика в этом была, но Потапов не клюнул.
- Тут у нас очередь на сдачу без подготовки, - добродушно усмехнулся препод и показал Юре стол, за которым он может перекантоваться, пока придет его черед.
Юра присел на табурет у указанного стола и безразличным взглядом обвел аудиторию. Потапов отвел ему место перед огромным стендом, который Юра, чтобы убить время, стал рассматривать.
- Технологический тракт котельной установки, - прочитал Юра название одного стенда и подумал, что достанься ему такой вопрос в билете, он бы считал себя графом Монте-Кристо. Кстати, а что за вопросы у него в билете? Может со скуки глянуть? И глянул.
- Технологический тракт котельной установки, - прочитал Юра вопрос в билете и сначала не поверил своим глазам. Поверил только после второго прочтения. Поверив, он нашел в себе силы прочитать в билете второй вопрос:
- Характеристики процессов в парогенерирующей трубке.
Юра поднял голову и принялся шарить взглядом по стендам. Не должно быть так, что высшие силы подставили ему одно плечо, а во втором отказали. Второе плечо висело на стене рядом с первым. Юра чуть не по слогам прочитал название стенда и убедился в его полной идентичности со вторым вопросом своего билета.
Надо ли говорить, что и задача нашлась неподалеку? Если надо, то сообщаю - задача расположилась на еще одном соседнем стенде.
Думаете, Юра судорожно принялся перерисовывать схемы, формулы и таблицы на свои листки, выданные преподом? Нет, конечно. Время, которое он провел, ожидая своего триумфального выхода на арену, Юра посвятил заучиванию основных позиций билета. С памятью у Кулешова всегда было все в порядке, поэтому он справился с этой, тоже, в общем-то, непростой задачей.
Отвечая билет Потапову, Юра говорил небрежно, как в дружеской беседе равных собеседников, вовремя вставлял формулы и если подливал воды, то самую малость.
- Не хотел сегодня отличных оценок ставить, - признался Потапов. – Не такова ваша группа, чтобы… Но вы заслужили.
Препод вывел в Кулешовской зачетке - отлично и отдал ее владельцу…
Мы с Витькой дожидались Кулешова в коридоре, он обещал угостить нас пивом – утопить в нем ожидаемую двойку. Узнав про свалившуюся на него вместо двойки пятерку и будучи наслышаны о том, что Юра к экзамену не готовился, мы с Витькой, поздравляя друга с победой, высказали два мнения. Я предположил, что Кулешовский опыт успешной сдачи экзамена без всякой подготовки необходимо распространить среди студентов. С тем чтобы дни, выделяемые для приготовления к экзаменам, можно было использовать для чего-то более приятного. А Витька… должен признать наличие у него трезвого ума и здорового скепсиса.
- Да, врет он все, - сказал Витька. – Признавайся, Кулешман, байку про невыученные уроки ты придумал, чтобы все восхитились твоей пронырливостью, да?
Юра обиделся и ушел, оставив нас без пива. Без пива мы, конечно, не остались, но я посоветовал Витьке, чтобы впредь он относился к людям с большим тактом. И высказывал свои дельные соображения после пива, а не до.
Итого, после трех экзаменов баланс у меня был такой, два экзамена на хорошо и одна двойка. Бывали времена и получше, но ничего, жить было можно…
…Вот чего я не боялся, так это экзамена по гидромеханике и газовой динамике, стоящий в расписании 18 июня, в понедельник. А с чего бы мне его бояться, если у меня был бронежилет в виде реферата. Сданный и принятый в установленные сроки. Так что, ребята, даже если я приду на экзамен и не вымолвлю там ни слова, препод Ершов, скрепя зубами выпишет мне тройку. Тройку не хотелось, ведь стипендия, если будет перегруз троек, может и не обломиться. Так что я решил дурака не валять, а найти время и почитать что-нибудь из гидрогазодинамики, и не только перед сном, чтобы крепче спать, а и утром и днем. За четыре полноценных дня подготовки можно много чего сделать, если с умом. Говорят, иврит можно выучить за четыре дня, не то что ГГД.
Да только кто ж в общаге даст четыре дня готовиться к экзамену? Смеетесь, что-ли… Не для того общага создана, чтобы кто-нибудь тут чах над лекциями в одиночестве. Это Юра Кулешов может отключить телефон и сидеть в своей комнате, заучивая учебники целыми главами под музыку Arabesque из магнитофона, а попробовал бы он проделать то же самое в общаге.
После обеда притащился Витька. Я и без него знал, что сегодня суббота, а на улице девушки и лето, но он умеет, хоть и неуклюже, зацепить во мне какую-то лирическую струнку.
- Мне эта гидра уже в глотку не лезет, - сказал Витька и открыл рот, наверное, чтобы я увидел ошметки гидромеханики, не пролезшей в Витькину глотку. – Пошли, прополощем гланды. На площади Генкиной, у вокзала, разливным торгуют. Потом пройдемся по городку и в восемь заглянем на дискотеку в хим-теховскую девятиэтажку. Как тебе такой план?
- К химикам не пойду, – сразу отказался я. – Нас там плохо встретили в прошлый раз, я же тебе рассказывал.
С месяц назад мы пошли на скачки в 9-ти этажную общагу химико-технологического института. Человек пять нас было, я с Германсоном и Мирновым и еще пара ребят. Там мы что-то не поделили с кавказцами, которых в начале дележки было примерно, сколько и нас, а в конце человек сорок, с цепями и кастетами. Мирнов сказал, что видел у кого-то из них нож. Нам удалось вырваться оттуда живыми, но тяга к посещению этого места у меня пропала навсегда.
- Ладно, химиков вычеркиваем, - согласился Витька. – А остальное?
- Остальное пойдет.
Я отбросил тетрадь с конспектами в сторону и стал натягивать джинсы. Дверь комнаты после однократного могучего удара, открылась, и в комнату зашел Серега Калакин. В общаге всегда, когда спрашивают разрешения зайти в комнату, в дверь бьют тараном. На тот случай, если там спят, а зайти нужно обязательно. Без стука по общаге передвигался только один человек – Керенкер.
Серега Калакин выглядел живописно, глаза чумные, голова всклочена, на плечах одеяло. Перо ему в волосы и индеец племени Навахо у вигвама.
- Здорово, - прошептал Серега и закашлял простуженным кашлем.
- Здравствуй, мальчик Бананан, - отозвался Витька. – На нас не кашляй только.
- Ангина? – спросил я. – Нашел время.
Серега показал себе на горло и проскрипел:
- Купи мне аспирин, а то все разъехались.
- А ты чего не разъехался?
Серега махнул рукой и пошел к выходу.
- Слышь, бацилла, - окликнул его Витька. – Пошли с нами. Дернешь пивка и все как рукой.
Серега, молча, помотал головой, скривился от этого упражнения и ушел.
Народа у пивного ларька не было, что в природе не часто встречается. Ларек располагался между старым зданием железнодорожного вокзала и новым. Старое, деревянное 1894 года постройки красовалось на углу площади Генкиной все наши студенческие годы. Потом, уже в 90-е из него сделали магазин хозяйственных товаров «Кенгуру». А красивое, помню, здание было. Стариной веяло.
Рядышком эта пивная будка и стояла. И народу никого. Да вот беда, на окошке, из которого выглядывала продавщица в белом халате, висело от руки написанное уведомление, что пиво отпускается только в тару покупателя.
- Да ешкины копыта! – огорчился Витька. – Надо было банку взять.
- Кто же знал, - ответил я. - В мае мы тут с тобой из кружек пили. Или не тут?
Витька сплюнул и сунул голову в окошко ларька.
- Девушка, банку не продадите? – спросил он.
Девушка, хмурая тетка лет 50-ти, ответила, что не продаст.
- Вернемся в общагу, - предложил я. – Все равно гуляем. Возьмем банку и придем.
- Вы до скольких работаете? – спросил ларек Витька.
- Через полчаса закроюсь, - ответил ларек. – Спросите у таксистов, ребята, у них все есть.
Мы пошли с Витькой в сторону современного вокзала, где на стоянке перед зданием из стекла и бетона, рядами стояли машины. Ширшова я увидел сразу, как только он подъехал к вокзалу. Машина у него была неплохая, ВАЗ-2107 бежевого окраса, с решеткой радиатора как у Мерседеса. Навороченная до предела: спойлеры, затейливые колпачки на дисках, дефлекторы на боковых стеклах и антенна, высотой с останкинскую телебашню.
Ширшов вылез из жигуля, открыл багажник и достал из него два больших чемодана. Чемоданы принял мужчина, вылезший из салона вслед за Ширшовым. Потом из салона машины выбралась женщина и, не оглядываясь, пошла к вратам вокзала. Ширшов отдал мужику чемоданы, взамен принял у него несколько денежных купюр и они расстались. Мужчина с чемоданами бросился догонять свою женщину, а Ширшов вернулся за руль автомобиля.
- Это Ширшов, - сказал я Витьке, который ушел вперед и выглядывал среди автомобилей те, что были с шашечками на дверце.
- Спроси у него банку, – не оборачиваясь, сказал Витька и вдруг кинулся к одной из машин.
А я стал наблюдать за преподавателем, который меня чуть не оставил без ног на футбольном финале месяц назад. Он, оказывается, не только прекрасный футболист, он и таксист неплохой. Ширшов отъехал на десяток метров вдоль тротуара и остановился. Тотчас к нему подошли свежие клиенты и наш преподаватель, забросив багаж пассажиров в багажник автомобиля, уехал. Я проводил его взглядом и обернулся посмотреть, куда там мой друг Витька убежал. А Витька уже шел мне навстречу, сияя улыбкой и держа в руках пустую трехлитровую банку.
- У Торопыги отобрал, - сообщил он, показывая мне банку с разных проекций. – Пошли быстрей, пока будка не закрылась.
- У Торопова, что-ли? – спросил я, когда мы пустились в обратный путь.
- Ага, у Мишки Торопова, из 11-й группы, - весело сказал Витька. – Таксует тут на своем жигуле.
- Молодец, - одобрил я. – Сейчас, похоже, все, кроме нас, таксуют.
- Да? А еще кто, например?
- Например, Ширшов с кафедры АУТП.
- Не знаю такого, - подумав, сказал Витька.
- Ничего не потерял, - уверил я Витьку. – Не знаю, какой он в аудитории, а на футбольном поле чистый костолом.
- А, - равнодушно акнул Витька и ускорил ход. – Давай-ка прибавь парусов, не слиняла бы тетка.
Прибежали мы вовремя. Тетка налила нам три литра пива и, выйдя из ларька, повесила на окошко внушительный замок.
- А куда у вас кружки делись? – спросил я. – Ведь были же.
- Не было тут никогда кружек, - усмехнулась тетка, запирая замок ключом.
Я не стал спорить, какая, в общем, разница.
- Стакана у вас случаем нет? – спросил Витька, бережно прижимая банку к груди.
- А за орешками тебе не сбегать? – едко сказала тетка и пошла в сторону остановки. А мы пошли вверх по проспекту Фридриха Энгельса в направлении городской студенческой столовой. Там густо росли кустарники, и мы собирались найти укромное местечко, где можно присесть на травку и в тиши акаций, медленно потягивая пиво, обсудить текущие проблемы. План был превосходный, но чтобы его реализовать, нужен был стакан. Хотя бы один. Пить прямо из трехлитровой банки не только неэстетично, это бы еще ладно, но и глупо. Половину прольешь. Нужен был стакан.
Нашелся стакан, нашелся. Даже не один. Другое дело, что с этим стаканом нашелся и Серега Керенкер, вот в чем мельпомена. Я не знаю, можно ли вообще прогуливаться по полумиллионному городу Иванову без риска встретить Керенкера? Опыт подсказывал, что можно, но только если у вас нет пива. А если пиво у вас есть, то шанс встретить Керенкера равен 99%. Один процент оставляем на то, что Керенкер успеет встретить кого-нибудь с пивом до вас.
Серега Керенкер шел из кафе - стекляшки «Мороженное», что у моста через Уводь и запеленговал нас с Витькой, когда мы уже собирались свернуть с проспекта к столовой. Ясное дело, он пошел за нами, его и звать не надо. Догнал, конечно, не было еще случая, чтобы он кого-нибудь с пивом упустил.
- Это вы здорово придумали, - похвалил он нас с Витькой, появившись из-за кустов. Не знаю, как Витька банку не выронил.
- Стаканов нет? Ничего, сейчас будут, - Керенкер залез в карман ветровки и вытащил оттуда бумажные стаканчики. Лимонад в таких продавали.
- Откуда ты берешься? – спросил я, когда окончательно убедился, что Керенкер – не галлюцинация.
- Да, - подтвердил мой вопрос Витька, опустив банку с пивом на траву.
- Вы как будто мне не рады? - заподозрил Керенкер.
- Как ты мог такое подумать, - сказал я ему. – Давай стакашки, пришелец.
Честно говоря, мне и литра пива хватит. Это Витьке, который смотрел на Керенкера, как Бармалей на Корнея Чуковского, литра мало. А мне в самый раз.
Выпили мы эти три литра за полчаса, даже не присаживаясь на траву. Потом Витька вспомнил, что еще до конца дня ему надо нанести несколько визитов, два официальных и один рабочий и, прихватив верительную грамоту – банку, ушел сквозь кустарник. А мы с Серегой Керенкером пошли в общагу.
- Серега, ты такого препода, Ширшова, не знаешь? – спросил я, когда мы, болтая, подошли к дверям общаги.
- Поэта?
- Какого поэта… Препода с кафедры АУТП.
- Ну, да. Ширшов Виталий, препод с АУТП. Поэт.
- Надо же, какой разносторонний человек, - задумчиво сказал я.
- Наш славный ректор, горяч как рефлектор, - продекламировал Керенкер. – Слыхал эти строки?
- Кажется, да.
- Его эпиграмма. Если, конечно, ректор узнает, кому принадлежит авторство, Ширшову не сдобровать. Но он не знает.
- Он не знает, а ты знаешь…
- Есть многое на свете, друг Горацио, что знает папа Керенкер. А уж про Ширшова я знаю столько, что… Кстати, могу часть информации тебе продать за пятерку. Всего. Пользуйся случаем.
- Не интересуюсь, - покачал головой я.
- Позарез нужны пять рублей. В крайнем случае, могу обойтись десяткой.
- Нет.
Я зашел в общагу и вспомнил, что обещал купить аспирин Калакину.
- У тебя аспирин есть? – спросил я.
- Калакину?
- Мне.
- Нету, ни тебе, ни Калакину. Но могу сходить в аптеку. Стоимость услуги – рубль.
- Серега, - с выражением сказал я, - я тебе два рубля дам, если ты сейчас пойдешь и утопишься.
- Три, и я иду топиться, - стал торговаться Керенкер.
Я сходил в Аптечный переулок и купил коробку с таблетками. Серега Калакин выглядел получше, но таблетки взял. В нашей общаге было не принято от чего-либо отказываться, дают – бери…
…18 июня наша группа сдавала четвертый экзамен сессии – гидромеханика и газовая динамика. Этот экзамен в определенной степени перевернул мои представления о справедливости и мировой гармонии. До этого дня я считал, что хотя мир не справедлив по определению, но экзамен в высшей школе это все-таки островок правды. Что ты заслуживаешь, то и получишь. Это как-то примиряло меня с жизнью, давало надежду на лучшее будущее.
Я взял билет с нормальными вопросами, вытаскивали там и попроще билеты, но и этот был ничего, подъемный. Первый вопрос – сопло Лаваля, второй – гидростатическое давление и достаточно простая задача – рассчитать результирующую силу давления воды на перегородку. Я прикинул свои перспективы получить хорошую оценку и пришел к выводу, что они вполне достижимы. Кое-что я, безусловно, расскажу преподу по билету. Плюс реферат. Что еще нужно? Мне казалось, что моя стратагема вполне жизнеспособна.
Теперь обратим взор на препода, на Юрия Геннадьевича Ершова, который принимал у нас экзамен. Чуть выше я уже давал его портрет, теперь добавим в него немного красок. Рост выше среднего, худощавый, около пятидесяти лет. Волосы серые, я таких больше ни у кого не видел. Бетон, а не волосы. Костюм-тройка черного цвета. Выражение лица… Если вам доводилось видеть лицо человека, которого только что укусила пчела, то вы легко можете представить анфас Юрия Геннадьевича. Думаю, он давно понял, что институт в основном состоит из скотов, у которых в жизни одна цель – навредить ему любой ценой. И разница между студентами и его коллегами небольшая, просто студенты набиты опилками, а коллеги ядом.
При всей своей подозрительности Юрий Геннадьевич был феноменально рассеян, все путал и забывал, даже то, что казалось, забыть и перепутать невозможно. Он вполне мог, стоя перед дверями в свой класс – кабинет, спрашивать, не знает ли кто, где тут его класс – кабинет. Про его длинный нос я уже говорил, добавлю, что таким же у него был и подбородок. Не знаю, как он свитер напяливал с таким подбородком.
Был у Ершова еще один недостаток, самый неприятный – он хорошо знал свой предмет.
Ясно теперь, с кем пришлось иметь дело нашей группе?
Я написал на листке все, что посчитал относящимся к вопросам билета, решил задачу и, добродушно улыбаясь, стал ждать своей очереди. От широты души стал даже что-то подсказывать своим одногруппникам, благо Ершов не слишком обращал внимание на шум.
Слушайте, все прошло настолько удачно, что я сам не ожидал. Юрий Геннадьевич, страдая лицом, выслушал мои ответы, мельком посмотрел на решение задачи, спросил какую-то формулу, которую я не знал, потом другую, которую я знал и, буркнув – хорошо, стал искать мою зачетку. Минут в десять уложились. И что бы мне не промолчать, взять зачетку с четверкой по экзамену и спокойно уйти? И все было бы комильфо. Но я, ребята, решил, что корыто от золотой рыбки мне мало и потребовал столбового дворянства. С другой стороны, ребята, а кто бы на моем месте, имея реферат, не заявил о своем праве на балл выше озвученного. Вот и я…
- У меня реферат есть, - скромно сказал я. Незачем слишком выпячивать свои заслуги перед советской наукой.
- Что? – вскинулся Ершов и выдвинул свой подбородок еще на пару сантиметров. – Какой реферат?
Мы обменялись с ним несколькими фразами, но Юрий Геннадьевич так ловко повел разговор, что все выигрышные реплики остались за ним, а мне одни убыточные. Дело в том, что я успел забыть название своего реферата, что, понятно, снижало качество моих доводов. А зачем бы я его запоминал? Ну, сдал и забыл. Есть, слава Богу, в нашем институте, чем забивать голову, кроме названий сданных работ. Впрочем, даже если бы я помнил тему реферата, это не сильно бы мне помогло.
Юрий Геннадьевич достал из стола толстую тетрадь и с минуту листал ее справа налево и обратно.
- Ага, вот! – воскликнул Ершов. – Рефераты. Какой у вас номер группы?
- Двенадцатый, - ответил я, не удивляясь, что препод не помнит номер группы, у которой принимает экзамен.
- А курс третий, - добавил я.
- Ага, вот! – снова возопил Юрий Геннадьевич. – Есть.
- Семенов, - не дожидаясь его вопроса, сказал я.
- Семенов, - повторил препод. - Реферат по теме - Турбулентное течение жидкости.
- Да, - на всякий случай сказал я.
- Что, да? Где реферат? – Ершов с негодованием снял очки и уставился на меня. Скорей всего, без очков я у него не отобразился, потому что он поспешно вернул фары на нос.
- Как где? – похолодел я. – У вас.
- У меня его нет, - заверещал Юрий Геннадьевич. - Был бы у меня, я бы сделал в журнале отметку. Понятно, товарищ студент? А поскольку отметки нет, значит, вы реферат не сдали. Снижаю вам оценку на один балл. Где ваша зачетка?
- Погодите, Юрий Геннадьевич, - принялся я увещевать препода. – Я сдал вам реферат, а вы его приняли. Вероятно, что-то вас отвлекло в тот день и вы мой реферат не отметили. Но реферат у вас.
Эти слова я сказал Ершову, вместо слов, что он лопух, тюфяк, недотепа и растяпа.
- Когда вы его мне сдали? – продолжая рыться в зачетках, спросил Ершов.
- Нуу, перед зачетной неделей, в конце мая, - я попробовал вспомнить тот день, но обстановка не располагала к воспоминаниям.
- А-ха-ха, - обрадовался Ершов. – Вот вы и попались. Я болел в конце мая и не мог принять у вас реферат.
Я ошарашено стал озираться. Мне вдруг стало казаться, что и, правда, ничего я ему не сдавал и все, что касается реферата, мне приснилось.
- Я же помню, вы сидели за этим самым столом, - пробормотал я. – Я подошел, вы взяли реферат, вот так…
Я свел пальцы правой руки в щепотку и показал преподу.
- И швырнули его куда-то туда, - я показал Ершову участок стола, на который он тогда запулил мой реферат. – Здесь лежала целая стопка таких рефератов. Может, вы в дни болезни заходили на работу…
- Стопка, да? – хищно оскалился Ершов. – Вон видите шкаф?
- Вижу, - сказал я, посмотрев на шкаф.
- Идите к нему.
Я встал и подошел к шкафу, который подпирал стену у окна.
- Откройте его. Видите, на верхней полке лежат рефераты? Доставайте и несите сюда. Ищите среди них свой.
Свой, ребята, я не нашел, хотя тщательно перебрал всю стопку. Некоторые рефераты, что были потолще, даже вытряхивал. Может, думал, мой в них затесался.
- По хорошему, вас за обман надо бы выгнать с экзамен, - торжественно сообщил мне Ершов. – Ну да, ладно, я сегодня добрый. Держите зачетку.
Я механически взял зачетку и вышел из кабинета. В коридоре сел у стены и стал приходить в себя. Вышел с четверкой Витька, который уселся рядом со мной и стал меня утешать.
- Да плюнь ты ему на лысину, - сказал Витька. – Ничего, что нагреть Ерша с рефератом не прокатило, в другой раз прокатит. А замысел был недурен. Ха.
Ну, если друг не верит, что я сдал реферат, кого я хочу в этом убедить? Надо было тогда присмотреть за Ершовым, чтобы он отметил мой реферат, а сейчас поздно биться лбом о стену.
- Пошли, тяпнем по пиву, - вздохнул я.
- Погоди, давай Кулешова дождемся, - ухмыльнулся Витька. – Он выучил гидрогазодинамику наизусть и сейчас должен выйти с пятеркой и лавровым венком на шее. Обещал, что по такому случаю зальет нас пивом по кадык.
- Давай. Хотя Кулешов частенько это обещает, но ни разу не залил.
Юра Кулешов вышел с такой же тройкой, как и у меня. Минут пять мы с Витькой выводили его из шокового состояния.
- Рассказывай, - сказал ему Витька, когда Юра назвал сегодняшнее число, месяц и год и ответил, что один из нас Мырс, а второго он тоже где-то видел.
- В гидромеханике и газовой динамике для меня нет белых пятен, - сумрачно начал Юра. – Я выучил предмет так, что могу сам его Ершову преподавать… Знаете, что он учинил?
Мы с Витькой молча уставились на него, ожидая продолжения.
– Ершов нашел в столе, за которым я сидел, чьи-то шпоры и докопался до меня, как пьяный до радио… Мне с моими знаниями незачем списывать со шпор! – заорал вдруг Кулешов так, что мы подпрыгнули. - Знаете, что было дальше?
- Он тебя выставил, - дружно ответили мы, потому что этот вариант напрашивался.
- Он меня выставил, - не слушая нас, простонал Юра. - Но по дороге за зачеткой я рассказал ему весь свой билет.
- А Ершов?
- А Ершов задумался и говорит, вот тебе, Юрий Дмитриевич, задача. Если решишь, поставлю тройку, не решишь – хромай отсюда до пересдачи. Ссскотина!
- Но задачу-то ты решил, - утвердительно произнес Витька.
- Решил. Чего там решать-то. Ладно, други моя, пошел я восвояси.
- А как же пиво?
- Без меня, – ожидаемо ответил Юра Кулешов и, поднявшись со скамьи, зигзагами пошел по коридору к выходу из А-корпуса.
- Что и требовалось доказать, - сказал я ему вслед и посмотрел на Витьку. Витька на меня…
…22 июня мы сдавали пятый, последний экзамен сессии. Предмет, который мы сдавали, назывался АУТП – автоматическое управление тепловыми процессами. Преподавал его вполне адекватный препод Захаров Сергей Сергеевич, баловать нас он не баловал, но и не куражился больше, чем требовалось для его душевной гармонии. Такие преподы, рабочие лошади, в институте тоже были, жаль мы редко на них натыкались. Захарова мы уважали. Двоек на семинарах он практически не ставил, разве что сильно попросить, и на лекциях никого не пересчитывал. Вид, правда, Сергей Сергеевич имел какой-то, не то чтобы неряшливый… неухоженный какой-то. Не знаю, в какие дни он брился, но на занятиях всегда был с недельной черной щетиной. Мятый костюм наводил на мысль о ночевке на скамейке в саду имени 1-го мая. И при всем том, Захаров  был спокоен, как сенбернар. В общем, нормальный препод, тот, кто и нужен для спокойного завершения сессии.
 Я к этому последнему экзамену сессии фактически лишился шансов на стипендию. Две четверки, тройка и электротехника, из которой на пересдаче больше трояка не выдоить. С двумя трояками стипендию не давали. Бывало и с одной тройкой не давали, а уж с двумя…
Так что по АУТП оценка для меня – рояль не играла.
Пришел я в институт чуть пораньше, нужно было занести Сане Хасидовичу фломастеры. Ему что-то понадобилось разукрасить, а в нашей 104-й они все равно валялись без дела. Забрав фломастеры, Саня взялся проводить меня к месту экзамена, чтобы по пути рассказать мне свежий анекдот. Ну, это для него анекдот был свежим, к Сане всегда анекдоты к последнему приходили, а я слышал его еще неделю назад и уже тогда анекдот не был смешным. Даже пересказывать не буду. За разговором мы подошли к аудитории.
- Захаров заболел, - сказала мне Ленка Ванина. Она стояла у дверей в аудиторию и выглядела расстроенной.
- Жаль, - сказал я. – И что, экзамена не будет?
- Будет, - вздохнула Ленка. – Какой-то Ширшов будет принимать.
Я чуть не хлопнулся на мозаичный пол.
- Ты его знаешь? – спросил Саня, наблюдая мою реакцию на эту новость.
- Угу. Мой лучший друг, если не считать майора Чалого.
- Да ладно, - хмыкнул Саня. – Где ты мог с ним пересечься?
- На футболе. Мы с ним так рубились, что искры летели. Как электроды при сварке. Вот он мне обрадуется, если узнает…
…Конечно, Ширшов меня узнал. Нет, при виде меня он рук не потирал, и козликом не скакал, но Ширшова выдало его лицо. Глаза заблестели и губы растянулись в улыбке. Доброй - доброй, как у вождя племени каннибалов из Индонезии.
- Добро пожаловать, мой друг, лучший после Чалого, - было написано на его лице печатными буквами. – Уж не чаял и увидеть. Но есть справедливость на белом свете, есть и сейчас ты в этом убедишься.
Это он выразил лицом, а его рот сказал:
- Берите билет.
Я смерил его взглядом, взял билет и пошел, было, подальше, за спины ребят. Но не тут-то было. Ширшов к моему финту был готов.
- Куда вы направились? Садитесь сюда, напротив меня. Тут вам никто не помешает подготовиться к ответу.
Последнее предложение прозвучало у него двусмысленно, но делать нечего, пришлось возвращаться. Я присел за стол напротив преподавательского стола и, пока Ширшов рассаживал нашу группу, огляделся. Место напротив препода на экзамене у нас называлось - У самовара. Списать со шпоры можно и там, но риск быть пойманным за руку увеличивался кратно и только совсем уж безнадежная ситуация заставляла рисковать тех ребят, кому это место досталось. Я всмотрелся в билет. Первый вопрос – автоматизация систем вентиляции и кондиционирования. Что-то я слышал об этом. Второй – управление режимами работы промышленных теплоэнергетических установок, я знал достаточно неплохо. Так что, поглядим еще…
Ширшов сверлил меня взглядом, но он мог себе это позволить, ему не надо переносить знания из головы на бумагу, а мне даже ответить ему – согреть дружеским взором, времени не было. Торопился, как только мог. Тем более, что в планы Ширшова, видимо, не входило давать мне спокойно готовиться, и он каждые три секунды интересовался:
- Вы готовы?
Я хлопнул тремя исписанными листками, один из которых был рисунком, о преподавательский стол и уселся сбоку. Рисунок изображал Ширшова в футбольной форме. В силу моего художественного таланта, конечно. Вместо ног у него были утюги, вместо рук палки и на голове я постарался изобразить бараньи рога. Боюсь, рога не вышли, но чтобы Ширшов все-таки себя узнал, я сверху подписал – Ширшов.
Ширшову рисунок понравился. Он с минуту его разглядывал, потом ухмыльнулся и сказал:
- Присаживайся, футболер.
И хотя, к этому моменту я уже давно расположился на стуле, но вежливость - прежде всего и я ответил:
- Спасибо, костолом.
- Это кто костолом? – удивился Ширшов.
- Ну не я же.
- Уж если кто и костолом, так это ты, - воскликнул препод. – Я после твоих пинков весь синий был. За шарж, кстати, спасибо. Только я не понял, это что у меня на голове?
- Прическа, - уклончиво ответил я.
- Да? Ну, ладно. Но так играть, как играл ты, играть нельзя, признай это.
- Да неужели? – возмутился я. – А тебе, значит, играть так, как ты играл, играть можно?
- У меня игровое задание было – тебя закрыть.
- Пошел ты со своим заданием, - с чувством сказал я ему. – Меня потом неделю ребята под руки водили, ноги не слушались. Потому что ты своими траками их расплющил до ласт.
- Жаль, что совсем не оторвал, - посетовал Ширшов.
Препирались мы с Ширшовым довольно долго, обсудив с ним множество вопросов по самой различной тематике, и не только спортивной. Например, Ширшов осветил проблемы дальнейшей деградации населения страны, если на смену уходящим поколениям будут приходить такие, как я. А я убедительно доказал, что основная проблема страны как раз в переизбытке таких питекантропов, как Ширшов. Кроме того, мы потолковали с Ширшовым насчет злободневности эпиграмм, коснулись частного извоза на личном транспорте и еще массу всего, что вызывало у нас взаимный интерес.
Из того немногого, что мы не успели с ним рассмотреть, было автоматическое управление тепловыми процессами. До него мы так и не добрались, потому что в какой-то момент Ширшов, подавленный моей логикой и аргументами, взял и рявкнул:
- Продолжим беседу в день пересдач! А пока два!
И швырнул в меня зачетку.
Ну, так, значит, так. Я поймал зачетку, сунул ее в карман и вышел из аудитории. Разозленный таким финалом сессии, от которой ждал большего, чем в итоге получил, я поехал в общагу зализывать раны. Даже Витьку не стал дожидаться. Две пробоины из пяти возможных меня сильно удручали. Про стипендию можно было забыть. Теперь не о стипендии надо было думать, а как уговорить деканат на пересдачу двух экзаменов. Деканат неохотно разрешал две пересдачи в один день. Если вообще разрешал.
В таких мыслях я провел остаток этого дня и утро следующего. Утром я поехал в деканат, выпрашивать у Марка Романовича Шингарева, замдекана по мелким курсам согласие на реванш по электротехнике и АУТП. Ну, или у Татьяны, потому что направления выписывала она.
- Тань, как насчет направлений на пересдачу? – спросил я у Татьяны, управделами деканата.
- На что именно, двоечник? – спросила Татьяна, листая толстый журнал, в который заносились результаты экзаменов.
Помню, побаивались мы этот журнал. В наших глазах журнал обладал какой-то мистической силой, словно это он решал, какую оценку в него запишут, а не препод. Может, так оно и было…
- По электротехнике и АУТП, - смиренно ответил я.
Татьяна долистала до электротехники и хмуро выписала мне направление на повторный экзамен, потом перевернула страницу и покачала головой:
- А по АУТП тебе зачем? На пятерку, что-ли, хочешь вытянуть?
Я глотнул пересохшим горлом и вывернул голову, стараясь разглядеть в журнале оценку напротив моей фамилии. Хорошо? Этот вурдалак Ширшов поставил мне хорошо?
- Думаешь, не стоит? – спросил я Татьяну.
- Ты давай, с Розенкранцем разберись, - посоветовала Татьяна, - а уж потом четверки на пятерки исправляй. Хотя, ваш курс почти весь на электротехнике утоп. К Марку Романовичу сам пойдешь подписывать?
- Тань, сходи ты, - попросил я. – Он опять начнет уговаривать меня на должность декана.
Ширшова я нашел в том же классе, в котором мы с ним вчера дебатировали по всему спектру насущных проблем мирового сообщества. Увидев меня, Ширшов не удивился:
- Чего приперся, голеадор? – тем не менее, спросил он, ухмыляясь во всю челюсть.
- Напиши в зачетке слово – хорошо, - сказал я ему.
- Давай, - сказал Ширшов. Он расписался в зачетке и протянул ее мне.
- В следующий раз увидимся на поле, - пообещал препод. – Ходули тебе переломаю.
- Это ты умеешь, - признал я. – Только будешь выходить на поле, каску надень.
- Зачем?
- Не поотшибать бы тебе... прическу.
Мы пожали друг другу руки и разошлись. Можете мне не верить, но стипендию мне дали, хотя даже Кудряшов, наш староста в это не верил. Дали, ребята, дали. Как спортсмену - футболисту.
25.01.2024 г.