Мемуары Арамиса Часть 241

Глава 241

Итак, Король вознамерился устроить праздник в имении Фуке, в Во-ле-Виконт. Платить за это должен был Фуке, у которого почти не осталось свободных денег.
Я к этому времени уже прекрасно понял, что Король действует по совету Кольбера, который решил сначала отнять у Фуке всю его силу, которая заключалась в его богатстве, и лишь затем низвергнуть его, лишённого возможности сопротивляться, оторванного от финансов, словно Антей от земли. Если бы Фуке с самого начала понял замысел Кольбера, он мог бы противодействовать этому, ведь к моменту смерти Мазарини он остался самым влиятельным человеком Франции, даже более влиятельным, чем молодой Король. У Фуке были обширные земли, где располагались верные ему люди, и у него был Бель-Иль с его верными солдатами, а при дворе практически все более или менее значимые посты занимали люди, чем-то ему обязанные, или верные ему, или даже его родственники, ближние или не очень.
Фуке упустил из виду то, что даже весьма обязанные вам люди перестают быть вашими друзьями, как только понимают, что ваша власть закончена. Они сторонятся вас, как прокажённого. Пример того, как испортились его отношения с братом Базилем, должен был бы научить его, что доверять не следует никому, и ни от кого нельзя ожидать преданности, которая не подкреплена расчётами на будущую выгоду.
Невероятные расходы почти истощили финансовые возможности Фуке, но Король, разумеется, при помощи Кольбера, находил такие способы общения с суперинтендантом, и говорил столь ласково и доверительно, что слепец Фуке полагал каждый раз, что эти расходы – последние перед его предстоящим ещё более высоким взлётом, поэтому он из кожи лез вон, чтобы удовлетворить все запросы Его Величества.
Я должен объяснить кое-что важное о праздниках при дворе Короля Людовика XIV. В прежних традициях были рыцарские турниры, на которых гранды лично участвовали в поединках. Это порой приводило к трагическим исходам, но это поддерживало в них воинственность, а также и полную военную самостоятельность. Королевство словно лоскутное одеяло состояло из различных герцогств, графств, маркизатов и виконств, все эти вельможи были полноправными хозяевами на своих владениях, где могли чинить суд, набирать войска и делать всё, что им заблагорассудится. Их полная финансовая самостоятельность состояла в том, что они вполне могли обойтись и без Короля, тогда как Король без из подчинения превращался в ничто. Постепенно турниры стали терять популярность, поскольку были слишком опасны, а вельможам было несподручно сражаться самим, но это оставалось делом чести. Во времена Генриха II боевое оружие было заменено на менее травматичное, острие копья следовало затупить, как и мечи. Но когда на турнире с Монтгомери, чьё копьё сломалось, оставив чрезвычайно острый деревянный конец, который вошёл через решётку забрало в голову Короля Генриха II, после чего Король умер в сильнейших муках, мода на турниры прекратилась.
Генрих IV пытался укрепить и объединить Францию, его дело продолжал Ришельё, а также Мазарини. Все они стремились ослабить грандов и крепче привязать их к королевскому двору. С этой целью Ришельё срывал крепости, кроме приграничных, отменил выборы наместников, заменив их назначением именем Короля, что привело к подчинению местных властей центральной власти. Шаг за шагом великие преобразователи довершали объединение Франции под одной рукой. Это приводило к спонтанным вспышкам бунта, который также подогревался и финансировался злостными недругами Франции, ближайшими её соседями, прежде всего – Испанией, а также Англией и другими странами. Таковы были и бунт ларошельцев, и постоянные бунты Гизов, и обе Фронды. Ришельё боролся с бунтовщиками с помощью Бастилии и Гревской площади, Мазарини в основном использовал деньги, должности и земли в подарок, а также хитрую челночную политику секретных соглашений с каждым против всех. Браки представителей различных царствующих домов, как известно, мало способствовали укреплению дружеских отношений соседних королевств, что мы прекрасно видели на примере родства французского дома с Испанским и Английским. Испанский дом, охладевший к таким бракам, ограничился поиском невест для наследников престола кругом собственной семьи, что неминуемо приведёт к вырождению Габсбургов, в чём я нисколько не сомневаюсь.
Людовик XIV решил развить идеи Ришельё и Людовика XIII, подняв значение праздников до невиданного ранее уровня. На этих праздниках тратились огромные средства, они устраивались на широкую ногу, каждый приглашённый стремился занять место как можно ближе к Королю в каждом застолье, на каждом танце, на каждой прогулке по парку, но все места были строго расписаны и предписаны, нарушение этикета строго каралось, так что конкуренция начиналась уже на стадии получения приглашений. По распределению мест за столом можно было безошибочно сказать, кто будет в дальнейшем пользоваться большим расположением Короля, следовательно, будет иметь больше власти и больше денег. Приглашение Королём какой-либо дамы на танец было почти равнозначно зачислению её в ранг фавориток, что почти наверняка делало из неё в будущем герцогиню. Празднество в Во-ле-Виконт только лишь начинало эту традицию, одной из оборотных сторон которой было крайне фривольные отношения между придворными. Мужская часть участников бала вслед за Королём ощущала себя охотниками, а женская часть – дичью. Впрочем, это ещё вопрос, кто был дичью, а кто – охотником. Иные дамы сами буквально охотились за очередными возлюбленными. Именно в те времена установилась странная традиция считать, что если у знатной дамы нет любовника, то она либо некрасива, либо глупа. Для знатного же дворянина не иметь любовницы было попросту неприемлемо, такому неудачнику оставался лишь один путь – покрыть себя воинской славой, после чего от дам у него не было отбоя. Над дорогой граф де Гиш, впрочем, пользовался успехом у дам и до своих воинских успехов, но они также немало способствовали росту его популярности среди дам. Она была столь высока, что попросту наскучила ему, вследствие чего он и вознамерился покорить Принцессу Генриетту, то есть получить высший приз, ибо обратить взгляды на Королеву Марию-Терезию мог бы только безумец, ни в грош не ставящий свою жизнь. Как бы прохладно Король ни относился к своей супруге, никто из придворных мужей не должен был даже помыслить о том, чтобы сблизиться с ней хотя бы даже лишь в своих грёзах.
Итак, придворные балы и праздники предназначались для трансформации рыцарского сословия в придворное, превращение воинов в любовников, независимых сеньоров в искателей благосклонности Короля, иными словами для смирения их гордыни и подчинения королевской власти. Чуть погодя Король заведёт даже специальные академии: Королевская академия танца, Академия оперы, Администрация развлечений короля. А пока что Король придавал весьма большое значение празднику в Во-ле-Виконт, ибо там должна была достичь вершины его галантный напор на последние бастионы мадемуазель де Ла Вальер, которая, впрочем, уже сдалась на милость победителя, но, помня советы герцогини де Шеврёз, каждый раз уступала галантной настойчивости Короля так, словно это был первый и уж точно последний такой эпизод, что лишь сильнее горячило его кровь и льстило его самолюбию. В этом состязании Ла Вальер уж точно была охотницей, а Король – дичью,
Накануне этого праздника я, проанализировав некоторые события последних месяцев, понял, что Фуке стоит на краю пропасти.
Во-первых, вместе с новой должностью в марте 1661 года Кольбер получил контроль над реестрами транзакций суперинтенданта. Ранее эти обязанности были возложены на Эрвара, в котором Фуке был уверен, так что не было ни малейшего повода для беспокойства. Теперь же Кольбер получил возможность отслеживать действия Фуке день за днем, накапливая все сведения, которые могли быть использованы во вред Фуке, и игнорируя всё то, что могло бы характеризовать его с положительной стороны. Уже сама по себе возможность такого отбора сведений Кольбером с последующим представлением их Королю была смертельной опасностью для суперинтенданта.
Итак, Кольбер приобрёл соизмеримое положение с Фуке и даже кое в чём более высокое, поскольку самому Фуке не были предоставлены возможности контролировать расходы Кольбера. Но на деле Фуке продолжал оставаться самым влиятельным вельможей после Короля.
Кольберу ничего не стоило убедить Людовика, что Фуке – растратчик, присваивающий гигантские суммы, и что он ведет свой вызывающий образ жизни на средства, предназначенные для королевской казны. Это было серьёзное опасностью, но Фуке мог бы оправдаться, и, кроме того, он был не без оснований убеждён, что без него Король не сможет своевременно получать нужные для нужд государства суммы. На этом основании Фуке считал себя в полной безопасности, но именно этот факт терзал душу Кольбера и вызывал беспокойство самого Короля.
Король мог бы принять решение отправить Фуке в отставку, лишив его фактической власти, но при необходимости используя его в качестве советника, но Кольбер прекрасно понимал, что такой человек, как Фуке, не сможет выполнять функции добросовестного советника, подобно тому, как настоящий боевой конь, каковым был Буцефал, знаменитый конь Александра Македонского, скорее умрёт, отказавшись от еды, чем позволит запрячь себя в ярмо для того, чтобы вспахивать примитивной сохой десятину земли у какого-то бедного крестьянина.
По действиям Короля я понял, что они направлены на полное разорение Фуке. Следовательно, Король принял решение избавиться от своего суперинтенданта финансов. Налоговые злоупотребления не могли послужить причиной для такого решения, они могли быть лишь поводом судебного преследования. Следовательно, я понял, что Кольбер убеждает Короля в том, что преступления Фуке не ограничиваются растратами и злоупотреблениями. Больше всего Короля могли бы разгневать непомерные притязания Фуке на власть и его планы насильственного возвышения, что уже проявилось в укреплении Бель-Иля. Фуке едва удалось избегнуть обвинения в подготовке заговора тем, что он успел подарить Бель-Иль Королю, упредив это обвинение. Если бы оно было высказано одновременно с его арестом, никакие оправдания подобного рода не были бы уже убедительными в глазах правосудия и, главное, во мнении Короля.
Я понимал, что Кольбер будет утверждать, что Фуке вынашивает планы затеять что-то наподобие очередной Фронды, привлекая к себе людей за счёт своих чрезвычайно щедрых подарков, укрепляя крепости, составляя планы заговоров, привлекая к себе писателей и поэтов на случай необходимости написания прокламаций и памфлетов, и покупая важные должности для своих друзей за счет казны, иными словами, питая планы сделаться полновластным хозяином государства. Если бы Кольберу удалось убедить в этом Короля, то он не ограничился бы простой отставкой, дело пахло арестом и даже кое-чем похуже.
В случае ареста Фуке я лишался бы существенной части своего влияния, которое я осуществлял за его деньги и с его помощью, о чём он и сам не подозревал. Это нарушало мои планы. Я стоял перед выбором – допустить арест и падение Фуке, после чего без спешки осуществить свои собственные планы, или же попытаться воспрепятствовать этому, спасти Фуке, сохранить один из мощнейших рычагов влияния на экономику и политику Франции, что давало мне гораздо больше возможностей и свободы действий.
Я выбрал спасение Фуке. Это толкало меня на ускорение планов использования брата Короля, вопреки тому, что я ещё не успел толком выяснить, что это за человек, насколько можно ему довериться, и способен ли он вообще справиться с той задачей, которую я намеревался возложить на него, то есть стать точной копией нынешнего Короля при том, что, в отличие от истинного Людовика XIV, он должен будет видеть во мне спасителя, друга и наставника, или даже повелителя. Что ж, это был риск. Но из двух рисков – потерять Фуке или не обеспечить должного влияния на Филиппа – так звали брата Короля – я выбрал второй.
Главным препятствием моим планам был мой дорогой друг д’Артаньян. Я не имел никаких шансов сделать его своим сообщником, поскольку упустил возможность привлечь его на свою сторону сразу же после смерти Мазарини. Король успел обаять его, д’Артаньян получил из его рук должность капитана королевских мушкетёров, его благодарность была пожизненной, а также и его личная преданность Людовику XIV. Впрочем, я не верно выразился в отношении того, чтобы привлечь д’Артаньяна на свою сторону. Это было невозможно, д’Артаньян был таким человеком, который всегда действовал сам на своей собственной стороне. Он сам решал, кому служит, как, чем и когда. У него была лишь одна слабость – слабость к нам, его друзьям. Я не сомневался в том, что д’Артаньян никогда не сделает ничего, что причинит вред мне лично. Но это не помешает ему повредить моим планам, если он сочтёт это необходимым по долгу службы Королю. Это следовало принимать в расчёт.
Я понимал, что Король не станет арестовывать Фуке до конца праздника в Во-ле-Виконт, поскольку этот праздник предназначался для того, чтобы произвести впечатление на новую фаворитку, мадемуазель де Ла Вальер, и обозначить её новое место перед всеми придворными. Кроме того, Король был молод, следовательно, любопытен. Ему было интересно узнать, что приготовит для праздника самый богатый вельможа в Королевстве. Он видел замок Во-ле-Виконт в процессе самого начала строительства, проездом, и ему хотелось посмотреть, что могут сделать деньги и предприимчивость из такого не слишком привлекательного замка за столь короткий срок.
Праздник должен был длиться несколько дней, и на протяжении этих дней всё королевское семейство и многие придворные должны были расселиться в замке Во-ле-Виконт. Я мог заранее знать, в каких покоях будет жить и ночевать Король, так что подмену Короля его братом лучше всего было бы осуществить именно в это время. В Лувре у меня такой возможности не будет, ждать более удобного случая, быть может, придётся месяцы и даже годы, тогда как пребывание Короля в Лувре – дело предсказуемое, в котором я могу успеть сделать все необходимые приготовления.
Итак, решено, подмена должна будет состояться в Во. На праздник прибудет Король Людовик XIV, а вместо него из Во уедет новый Король, Филипп, который будет неотличим от прежнего, и лишь я один буду знать, что этот человек – другой, и лишь мне одному он будет доверять, лишь со мной одним будет советоваться, лишь мои советы принимать как непреложные приказы. Удача сама плыла в руки.
Оставалось усыпить бдительность д’Артаньяна, а после того, как подмена состоится, следовало как можно быстрей удалить новую фаворитку, поскольку при состоявшейся близости между ней и Королём у них мог выработаться целый набор секретных знаков любви, жестов, слов, символов. От глаз влюблённой женщины подмену возлюбленного никак не скрыть. Даже супруга не всегда распознает эту подмену, её глаза не столь зорки, как глаза любящей женщины. Я не сомневался, что Луиза влюблена в Короля, хотя и не считал эту любовь бескорыстной. Люди умеют поразительным образом сочетать самые высокие чувства с самыми низменными, если они не противоречат друг другу! И даже самая искренняя любовь не изгонит корыстолюбия, как и самая истая праведность не изгонит гордыни и самовлюблённости, самое глубокое чувство заботливости не отменяет эгоизма и самодовольства. Такова жизнь.
В поддельных мемуарах, написанных рукой Гримо, эти события изложении хаотично и противоречиво. Скажите на милость, для какой цели я мог бы стараться заказать точно такой же костюм, как у Короля? Поскольку я планировал осуществить подмену ночью во время сна Людовика, Филиппу предстояло облачиться не в такой же в точности, а именно в тот же самый костюм, который был приготовлен для Короля. Никакие дополнительные костюмы были не нужны, они представляли бы собой лишь дополнительные улики и могли бы даже послужить доказательствами совершённого мной обмена. Ни в коем случае я не замышлял изготовления подобных костюмов, это было не только излишне, но и опасно, это могло бы вызвать лишние подозрения. Филиппу предстояло облачиться в костюм Короля, тогда как самого Людовика я намеревался переодеть в одежду заключённого Бастилии, для чего его следовало усыпить.
Столь же нелепы фантазии Гримо об опускающихся и поднимающихся потолках. Подобный механизм не скроешь, и он может не сработать в нужный момент, к тому же он способен наделать много шуму. Да я и не представляю, каким образом можно было бы это выполнить, не такой уж я талантливый инженер, чтобы сооружать подобные механизмы, действующие с помощью неведомо откуда взявшейся силы. Для подъёма или опускания потолков потребовалась бы сила дюжины человек. К чему это, если достаточно просто иметь ключи от спальни Короля, в особенности если эта спальня проектировалась по моим чертежам, и в ней имеется потайная дверь, ведущая на тайную винтовую лестницу, соединяющую эту спальню с точно таким же помещением на первом этаже, и скрытую от посторонних глаз такой же точно потайной дверью?

(Продолжение следует)