В Поисках Любви

Было в моей жизни короткое время, когда мне хотелось влюбиться без памяти, очертя голову, хотелось почувствовать, как это, вот тогда мне казалось, я был в поиске. Весенний день кружил голову и молодость заглядывала в глаза каждой девушке.

Половина моих друзей обзавелись ранними семьями, половина ходили парами… А мне не то, что очертя голову, мне никто в целом не нравился, нравились фотомодели в интерьере, а в жизни всё по Гоголю "Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича…" у одной фигура не та, с другой поговорить не о чём…

С годами поиск в глазах прошёл, требовательность поубавилась. Научился с благодарностью принимать компромиссы, но не научился влюбляться… Иногда мне казалось, что любовь — это дар. По-моему, Конфуций сказал: "Счастье — это когда тебя понимают, большое счастье — это когда тебя любят, настоящее счастье — это когда любишь ты."

Не было чувства, что моя проходная, очередная пассия меня понимала, а когда горячие девушки шептали про любовь, это не было счастьем, скорее наоборот, от несоответствия чувств я старался свернуть роман, пока он не перешёл в трагедию. Ну и понятное дело, считал, что настоящее счастье меня обошло стороной…

Так я дожил до тридцати шести лет переходя из Литературного института в другой - языковой, заканчивая каждый, искал себя. Лет в пятнадцать, окончив школу живописи, перешёл через дорогу в музыкальную и закончив её, профессионально ушёл с головой в музыку. Можно сказать, что моя творческая душа была влюблена в поэзию Бродского, музыку Шопена, в живопись Сислея и в новеллы Бунина. А свой "Солнечный удар" оставался в ожидании, или как я говорил своим друзьям, - поджидает меня на какой-то пристани.

Самое смешное, что так впоследствии и случилось, да, да, именно на пристани она стояла в длинном сизом платье, в соломенной шляпке канотье, с голубыми ленточками, которые сливались с цветом неба и шептались с лёгким ветерком. Ей приходилось одной рукой держать огромную чёрную папку с эскизами, другой короткие поля шляпки. Со стороны было видно, что ей со всеми причиндалами трудно совладать и я, улыбаясь, спросил:

- Что прикажите, папку сохранить от падения, или шляпку придержать, чтобы вместе с ленточками не улетела?

Мне понравился её ответ…

- Даже не знаю, что же Вам доверить... Скорее папку, чем шляпку, хотя и то, и другое мне одинаково дорого, - сказала она настолько серьёзно, что я секунду стоял в замешательстве, но потом, она засмеялась и глаза её залучились синим цветом, смешливые, умные и весёлые, с возрастными лучиками вокруг, и я вслед за ней засмеялся. Редкое сочетание остроумия и обаяния.

Разговор как начался непринуждённо, так и до позднего вечера продолжался. Скорее, я не хотел с ней прощаться, всеми силами удерживал, но и она чувствовала со мной общий воздух. Давно от пристани отошёл последний пароход, смеркалось и она незаметно посмотрела на часы… Впервые у меня сжалось сердце, и я всё понял… И что её давно кто-то ждёт, и что вдруг я её больше не увижу, - пронеслось у меня в голове. Вот оно это чувство, о котором столько написано, вот это сжатое испуганное сердце, эта ненасытная радость смотреть в её глаза и слушать её голос, лучше которого никогда ничего не слышал. Вот он этот солнечный острый блик счастья, который прикоснулся своим копьем к моей душе…, я тогда ещё надеялся, что удар это солнечное копьё, мне не нанесёт…

Она прочла в моих глазах и радость бытия, и начало безумной любви, и предвидела боль разлуки.


Я изменю тебе однажды
И в ночь холодную уйду,
Не пропоёт петух и дважды,
И ты проснёшься, как в бреду,

Стакан вина глаза застелет,
Измену боль души простит,
Да только вот полынь посеет,
И сердце от неё сгорит.

Пока не поздно, уходи,
Я отворю с восходом дверь,
И лихо лучше не буди,
В разлуку неизбежную поверь…


- И откуда рождаются такие стихи, - спросил я, а у самого всё в душе перевернулось…


Нам не дано познать начала,
Неведомо из сердца ворвалась,
И если б не тогда я у причала,
Стрела б у Купидона сорвалась.


- Не пугай меня так... И не шути, у меня сердце не каменное…, разобьётся.

— Вот, вот, и я об этом, я не пугаю, я предупреждаю.

Я постарался закончить эту бессмысленную, как мне казалось перепалку… Нам было весело вдвоём, тепло, сердечно и душевно. Она старалась не говорить о себе, а обо мне она и так всё знала. Когда я ей говорил, что я люблю её всю, всю, всю, до последнего кусочка, она отвечала:

- Мне хорошо с тобой.

А как хотелось услышать, - я люблю тебя тоже…

Но эти слова, как и вся её прежняя жизнь, были под негласным запретом. Редко она оставалась до утра, чаще уходила в ночь, целовала и прижавшись щекой к моей, тихо шептала:

- Поспи ещё.

Примерно через месяц наших ежедневных встреч, я ей сказал:

- Давай обвенчаемся и полетим на остров любви.

Она засмеялась и сказала:

- Под Выборг, что ли, я уже там была…

Мне стало больно, я ревновал её и к прошлому, и к настоящему, смертельно боялся потерять, и боялся мучить ревностью. Вот теперь, в свои тридцать восемь лет я влюбился очертя голову, наповал и как там ещё не знаю, но знаю, что умру без неё… Мои страхи были не на пустом месте, реже, чем прежде, она оставалась до рассвета, а однажды я получил от неё письмо с небольшими изменениями, до боли знакомыми её стихами…


Я говорила, что однажды
К тебе я в гости не приду,
Не пропоёт петух и дважды,
И ты проснёшься, как в бреду.

Стакан вина глаза застелет,
Измену боль души простит,
Да только вот полынь посеет,
И сердце от неё сгорит.

Я говорила, уходи…
Открытой оставляла дверь,
И лихо лучше не буди,
В разлуку неизбежную поверь…


Сказать, что я плакал – это не сказать ничего, я любил её безумно и был несчастен, страдал, неделю ни ел, ни пил, лежал и выл. Я уже знал, что у неё есть семья, и что она не одна, а я одиноко лежал и жалел себя. Погода, словно заодно со мной, стояла пасмурная, понурая, с тяжёлыми густо-фиолетовыми тучами, которые вот, вот, раскроют свои днища и развезёт почём свет.

Так и случилось, небо мутно посерело и…


Забарабанил дождь угрюмый,
И я был полон грустной думой,

Стояли слёзы в горле комом,
И плыли строчки пред глазами,

Я был как будто проклят Богом,
И губы в холоде дрожали.


И на душе не то, чтобы повеселело, нет, слёзы по-прежнему стояли в горле комом, но строчки перед глазами, как когда-то в юности, когда я писал стихи…, плыли и сворачивались в рифму, освобождая моё душевное пространство, понемногу комок в горле рассасывался, а стихотворение вышло и раскрылось, как цветок к входящей заре, и на душе полегчало.


Дождь шёл не шумно, монотонно,
Как будто плакало устало небо,
Звучание за ночь стихло сонно,
Лишь холодом тянуло, как из склепа.

Жемчужных капель тихие удары,
Стихи писать мне не мешали,
Как переборы грустные гитары,
Казалось, даже помогали.

Вот только боль никак не унималась,
Простить измену и уход,
Заря, в угоду мне, не занималась,
Как будто у неё неведомо забот,

Не только небо озарить
Лиловым покрывалом,
А людям радость подарить,
Считала подвигом не малым,

Обнять Вселенную и день развеселить
Войдя с рассветом,
Надежду каждому вселить,
И наградить волшебным светом.

Заря в то утро не взошла,
Со мною ночь прокоротала,
Со мною плакала и выпивала,
Со мной её прощала...



Наташа Петербужская.  @2024. Все права защищены.
Опубликовано в 2024 году в Сан Диего, Калифорния, США