Отмена культуры отмены. Часть II

СКОЛЬКО ВРЕМЕНИ ЗАНИМАЕТ ОТМЕНА «КУЛЬТУРЫ ОТМЕНЫ»?
(опыт Санкт-Петербурга начала XX века)


ЧАСТЬ II.  С ГЛАЗ ДОЛОЙ – ИЗ СЕРДЦА ВОН?

Не успел начаться новый театральный сезон – Российская империя вступила в Великую войну, которую впоследствии назвали «Первой мировой». Патриотизм русских людей выразился в исключении из повседневной жизни всего, связанного с вражеским государством Германией. В августе 1914 года операм Вагнера, не имевшим к войне никакого отношения, кроме национальности давно почившего композитора, объявили бойкот и постановщики, и исполнители, и зрители; он продолжался до окончания войны в 1918 году.

ПРИЧИНЫ БОЙКОТА
   
Каковы были глубинные причины того, что ещё вчера популярные оперы Рихарда Вагнера в одночасье оказались невостребованными, а Санкт-Петербург лишился огромного пласта культурной жизни? Ответ на этот вопрос должны дать историки, культурологи и психологи. Наш анализ позволяет выделить лишь два основных фактора, способствовавших появлению «культуры отмены»: пропаганду и реакцию людей на зверства войны под её влиянием.

Отмена исполнения вагнеровских опер не происходила в приказном порядке. Ни государство, ни Дирекция императорских театров не издавали никаких запретительных распоряжений в театральной сфере. Общая пропаганда в стране, постоянно и последовательно культивировавшая образ немца как врага, а всего немецкого, включая язык, культуру и искусство, как вражеского, вызвала эмоциональную патриотическую реакцию у охваченных страхом и страданиями людей. Желание внести свою лепту в победу над Германией и жажда возмездия выразились в бойкоте немецкого искусства во всех его проявлениях. Но формальное начало «культуре отмены» положил император Николай II переименованием столицы Российской империи в «Петроград» на славянский манер.

Анализ дальнейших событий в культурной жизни столицы военного времени позволяет нам оценить жизнеспособность такой «культуры отмены» в исторической перспективе.

ПЕРВЫЙ "ВОЕННЫЙ" ТЕАТРАЛЬНЫЙ СЕЗОН: «БЕЗ ВАГНЕРА»

Театральная жизнь Петрограда быстро приспособилась к новой военной реальности. Перед началом спектаклей исполнялись гимны стран-союзников. Солисты давали патриотические представления и концерты в пользу бойцов. Уже в августе 1914 года было объявлено о том, что национализация репертуара является одной из главных задач театра.

Мариинский театр заменил свои абонементы «Кольцо нибелунга» на цикл опер Римского-Корсакова, театр Музыкальной драмы вместо «Мейстерзингеров» давал «Севильского цирюльника», а вместо «Парсифаля» – «Паяцев». Даже признавая несомненный талант Леонкавалло, замещение мистерии Вагнера небольшой оперой в стиле веризма вряд ли можно назвать полноценным. Остальные «пробелы» в репертуаре, вызванные «бойкотом Вагнеру», постепенно заполнились операми как русских композиторов (вот и настал час славы Цезаря Антоновича Кюи – вагнеровского критика!), так и композиторов стран-союзников, особенно французских. «По-прежнему признаём такого гения, как Вагнер, но сделаем паузу и отдадим теперь своё внимание нашей родной славянской красоте», – писал редактор ежедневника «Обозрение театров» в начале сентября 1914 года.

Публичного остракизма Вагнер избежал, в театральном сезоне 1914/15 года о нём старались просто не вспоминать. Но его творчество оставило настолько глубокий след в сердцах столичных меломанов, что полностью исключить его имя из общественной жизни не удалось. Так, в сентябре 1914 года императорские консерватории решили, что хотя музыка немецких композиторов публичному исполнению не подлежит, её изучение продолжится. А в январе 1915 года прошлогодняя постановка «Парсифаля» музыкальным обществом графа Шереметева была признана самым крупным событием. Газеты тогда отмечали: «Война заставила отказаться от постановки этой мистерии великой любви и смирения, хотя в ней нет ничего даже косвенно имеющего отношение к происходящему, о чём нельзя не сожалеть. Нет сомнений, с течением времени Вагнер вновь займёт своё почётное место в репертуаре нашей сцены». Уже через месяц театр Музыкальной драмы в первый раз во время войны задумался о возобновлении «Парсифаля».

Под занавес сезона в печати неожиданно развернулось активное обсуждение целесообразности запрета Вагнера и возможных сроков его отмены. Начало ему положил режиссёр Николай Боголюбов, в своё время сделавший себе имя на успешной премьере «Нюрнбергских мейстерзингеров» в Мариинском театре, и даже посетивший Нюрнберг, чтобы проникнуться духом места действия. В марте 1915 года он опубликовал статью в «Петроградской газете», где приветствовал «изгнание музыки Вагнера», «опьянившей честной русский народ наравне с водкой». По мнению маэстро, освобождение от Вагнера есть такое же счастье, как освобождение от водки! В опьянении народа он винил рекламу, созданную композитору баварским королём Людвигом, Ницше, Чемберленом, Шюре, Катюлем Мендесом и Александром Николаевичем Серовым. «Сон, скука, нервная зевота и лицемерие накрахмаленных снобов» – вот что можно на самом деле увидеть на вагнеровских спектаклях. И потому Боголюбов призывает: «Освободитесь от Вагнера!»

Любопытны отклики читателей на эту статью. Театралы предложили подвергнуть режиссера необычному наказанию: взять с него обещание после войны не прикасаться к охаянному им Вагнеру. Профессор-филолог Фаддей Зелинский в своей статье «За что мы изгнали Вагнера?» оспаривает слова маэстро о противности немецкой культуры русскому человеку. «Неужели сама публика хочет бойкотировать Вагнера?» – сомневается он, утверждая, что лекции по немецкой философии продолжают собирать в России полные залы. «На нашу публику валить нечего! Она не хуже английской умеет отличать здравые и ценные плоды немецкой культуры от тех, за которые мы её справедливо осуждаем», - намекает профессор на роль пропаганды в этом бойкоте.

Если Зелинский предсказывает крах «культуры отмены» года через четыре, то профессор права Леонид Владимиров уверен: это произойдет в самый момент окончания войны. Он приводит собственные свидетельства грандиозного концерта, состоявшегося в Париже непосредственно после подписания франко-прусского мира: «Давали Девятую симфонию Бетховена. Франция ещё истекала кровью от ударов прусских солдат. Ожидалось, что публика встретит это исполнение враждебной демонстрацией, но после окончания Симфонии… раздался гром восторженных аплодисментов».

ВТОРОЙ "ВОЕННЫЙ" ТЕАТРАЛЬНЫЙ СЕЗОН: «БЕЗ ВАГНЕРА»

В театральном сезоне 1915/16 года на петроградских сценах снова не прозвучало ни одной вагнеровской ноты. В то же время, сразу после Рождества дирижёр Александр Зилоти возобновил исполнение в концертах музыки Бетховена. Вскоре публика услышала Баха и Моцарта. В столицу периодически поступали новости: несмотря на кровопролитную войну, в разных городах Германии продолжают исполнять сочинения русских композиторов – Чайковского, Римского-Корсакова, Рубинштейна, Бородина, Балакирева, Глазунова, Лядова, Рахманинова. В союзнической Англии исполнение опер Вагнера не прекращалось. И отечественная музыкальная общественность задалась вопросом: не пришло ли время «реабилитировать» Рихарда  Вагнера?

К концу марта 1916 года достоянием русской публики стали результаты опроса «Война и Вагнер», проведённого парижским журналом «Le Renaissance» среди представителей музыкальных и артистических кругов Франции. Большинство респондентов выступило категорически против допуска вагнеровской музыки на сцену до окончания войны, не имея при этом серьёзных возражений против немедленного возобновления исполнения творений Бетховена. Разницу между двумя немецкими гениями охарактеризовали так: Бетховен – достояние всего человечества, а Вагнер слишком близок по духу нашему времени (Огюст Роден), а в глазах французского народа он – символ Германии (Камиль  Сен-Санс).   

В России в заочный спор с представителями французской культуры вступил уже упомянутый профессор Зелинский. В шутливом тоне он намекал: в вагнеровских шедеврах истинно германское надо ещё поискать! Язык, на котором распевали пилигримы в «Тангейзере», слишком уж далёк от привычного нам немецкого. Действие «Лоэнгрина» происходит в Антверпене, а Бельгия – наша союзница в войне! «Тристан и Изольда» повествует о средневековых конфликтах Ирландии и Британии. «Кольцо» – скандинавский эпос (кому не нравятся германские имена, может восстановить их скандинавскую форму), а в «Парсифале»  вообще нет ничего немецкого – легенда французская, а действие происходит в Испании. Единственное, что разумно запретить – чисто немецких «Мейстерзингеров»!

Ему вторил Илья Абельсон (Осипов), редактор «Обозрения театров», недоумевая: почему мы принимаем «Сказки Гофмана» с немецким сюжетом и немецкими персонажами, а «Парсифаль» с его романтическими (не германскими) персонажами, чистый от какого-либо шовинизма, должен гнить в архивах театра? «Нам кажется, – писал он, – в смысле чурания немцев гораздо естественнее чураться не имён, не авторов, а содержания их произведений».

Оба автора подняли в публичном пространстве очень важный вопрос: является ли творчество Вагнера сугубо немецким достоянием, либо же оно принадлежит всему человечеству? Но ввиду наступившего межсезонья – тогда театры полностью закрывались на 4 месяца – дискуссия по этому поводу продолжилась уже осенью 1916 года.

ТРЕТИЙ "ВОЕННЫЙ" ТЕАТРАЛЬНЫЙ СЕЗОН: ОБНАДЁЖИВАЮЩИЙ
 
Театральный  сезон 1916/17 года закрепил кардинальные изменения в философии «культуры отмены» в музыке. Он прошёл под эгидой 90-летия со дня смерти Бетховена, отмечавшегося в марте 1917 года. Мариинский театр представил 12 больших симфонических концертов из произведений композитора, за ними последовал цикл бетховенских симфоний в Консерватории. Таким образом, стремление исключить из музыкальной жизни «всё немецкое» трансформировалось в бойкот «самого немецкого из немецкого», под чем, прежде всего, подразумевались оперы Рихарда Вагнера.   

Новый виток дискуссии вокруг Вагнера спровоцировало в октябре 1916 года   заявление театра Музыкальной драмы о том, что ввиду отсутствия подходящих для постановок новинок, решено возобновить «Парсифаля», как оперу «исключительно музыкального интереса». За ним последовало дополнение: «Парсифаль» вернётся на сцену, независимо от того, найдутся в этом сезоне новые постановки, или нет, а театр ищет молодого певца с неординарными вокальными данными, так как все теноры труппы очень заняты текущим репертуаром.   

«Музыкальная драма» немедленно подверглась остракизму за неспособность к «импортозамещению». Газеты навесили на театр ярлык «театр немецкой драмы». Параллельно пропаганда продолжила цитировать Камиля Сен-Санса, на этот раз его новую брошюру об исполнении музыки Вагнера во время войны со знаменитой фразой: «Если искусство не имеет национальности, то конкретный художник имеет!» В результате, разговоры о «Парсифале» прекратились, театр от своих планов отказался, а публика смирилась с мыслью о том, что в этом сезоне вагнеровской мистерии не суждено видеть огни рампы.

Февральская революция отодвинула «культуру отмены» на второй план: в течение полугода театральная общественность пребывала в эйфории от полной ликвидации цензуры, в ожидании новых, смелых премьер. И на этом фоне в мае 1917 года, безо всякой рекламы, абсолютно неожиданно, во время симфонического концерта в «Павловском вокзале» прозвучали несколько фрагментов из произведений Рихарда Вагнера «Тристан и Изольда» и «Лоэнгрин», а также увертюра «Фауст» (этот же концерт был затем повторен в августе) .

Через несколько дней, 22 мая, в день 104-летия композитора, оркестр под управлением Гжегожа Фительберга исполнил в Консерватории четыре вагнеровских сочинения: вступление к «Парсифалю», вступление и финал «Тристана», увертюры к «Тангейзеру» и к «Лоэнгрину». Гражданское мужество дирижёров, поставивших искусство сверх политики, было высоко отмечено публикой.

Итак, после перерыва, длившегося 1113 дней, музыка Рихарда Вагнера вновь зазвучала в российской столице. Неужели аргументы «защитников» немецкого композитора победили раньше, чем завершилась война? Начавшиеся под конец сезона разговоры о возобновлении ряда опер Вагнера в Мариинском театре внушали оптимизм.   

ЧЕТВЁРТЫЙ "ВОЕННЫЙ" ТЕАТРАЛЬНЫЙ СЕЗОН: ПЕРЕЛОМНЫЙ

Шокирующие события, произошедшие в России после начала театрального сезона 1917/18 года, оказали сильное влияние на жизнь театров. Октябрьский государственный переворот заставил их сосредоточиться не на искусстве, не на репертуарной политике, а на административных, бюрократических процедурах реорганизации. Новости с военного фронта были ещё более удручающими: Россия продолжала нести существенные потери, всерьёз обсуждалась идея «позорного мира» с Германией на невыгодных для страны условиях – это не могло не сказаться на общем эмоциональном состоянии и постановщиков, и актёров, и публики.

Тем не менее, передовая театральная общественность время от времени возвращалась к обсуждению вопроса о «культуре отмены». Вот, например, как звучала редакторская колонка в «Обозрении театров» в декабре 1917 года: «Мы вовсе не собираемся восхвалять мир с немцами – особенно мир сепаратный. Мы просто лишний раз утверждаем то, что утверждали и ранее: нелепо бойкотировать гениальность, имевшую несчастье родиться по ту сторону рубежа».

С новой силой ставилась под сомнение разумность «русского шовинизма», в то время как в берлинских театрах уже начали ставить англичанина Шекспира, итальянца Верди, француза Гуно, и даже русскую пьесу – «На дне» Максима Горького. Официальная пропаганда, теперь сфокусированная на идее общемировой революции, более не действовала на интеллигенцию, жаждущую мирной жизни.

Уже не были слышны раздававшиеся ещё в прошлом театральном сезоне громкие окрики и вопли «против Вагнера». Публика благосклонно приняла исполнение в Консерватории отрывков из «Лоэнгрина», а затем «Пяти стихотворений Матильды Везендонк», прорекламированных как «Этюды к Тристану» (даже сетовала на отсутствие «тристановского экстаза» у исполнительницы музыкального стихотворения «В теплице»). В январе 1918 года Петроград с радостью встретил анонс театра Музыкальной драмы о возобновлении «Парсифаля». Газеты тогда писали: «Вагнер «прощён» и вновь «признан». Давно пора!»

Стоило Льву Троцкому объявить в начале февраля о том, что Россия прекращает войну, как уже через 5 дней художественно-репертуарный комитет Мариинского театра наметил «Парсифаля» к постановке в следующем сезоне, а ещё через неделю – объявил о возобновлении «Тангейзера».

3 марта 1918 года Россия подписала Брест-Литовский мирный договор. До конца театрального сезона оставалось 89 дней, и эти дни были насыщены событиями, связанными с музыкальным наследием Рихарда Вагнера. О них мы расскажем далее, а пока подведём краткий итог анализа культурной жизни Санкт-Петербурга (Петрограда) военного периода. Несмотря на поддерживаемую пропагандой «культуру отмены», о Рихарде Вагнере в России не забыли. Всё время, что гремели пушки, не утихали споры о возвращении его музыки на столичные сцены. Хотя аргументы участников были эмоциональными, а позиции казались непримиримыми, принципиальных возражений не было ни у сторонников, ни у противников Вагнера: дискуссия, на самом деле, велась лишь о наиболее подходящем моменте для отмены бойкота. Все соглашались с тем, что стоит закончиться войне, и повод для спора исчезнет сам собой.

Продолжение следует...