Письма блокадного кота. письмо 6

ПИСЬМА БЛОКАДНОГО КОТА

ЛЕНИНГРАДЦАМ.

ЛЮДЯМ, НЕ ПОТЕРЯВШИМ СВОЮ ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ В НЕЧЕЛОВЕЧЕСКИХ УСЛОВИЯХ, ПОСВЯЩАЕТСЯ...

ПИСЬМО 6.

Коты не могут писать писем.

Поэтому приходится делиться мыслями со своим приятелем попугаем Жаком.

К тому же, бабушки с мамой часто не бывает дома.

Жак не очень словоохотлив в последнее время и мне это обстоятельство только на руку.

Возможно, он бы тоже не стал меня слушать, но он сидит в клетке и ему некуда деваться.

У Жака ограниченное пространство, в отличии от меня, и я рассказываю ему последние события, что удалось подсмотреть за окном.

Людей на улице практически не стало. Наверное, потому что пришла зима.

А те, что есть- ходят, как пингвины. И у каждого обязательно что- нибудь в руках.

Или сумка, или мешок, или ведро, или бидон, в котором бабушка носила молоко.

При слове " молоко" у меня неприятно урчит в животе.

Я заметил, что так всегда бывает, когда начинаешь говорить или думать про еду.

А ещё я заметил, что люди двигаются теперь, как в замедленном кино- очень медленно.

И шаги у них стали коротенькие.

Издали они похожи на маленьких, согнувшихся гномов.

Бабушкой с мамой тоже так ходят. Где - то я понимаю их, потому что у меня тоже болят ноги. А главное, нету сил и желания куда - то ходить.

Так обычно бывает у старых людей и животных.

Я даже не могу себе представить, что я ещё совсем недавно прыгал и лазал по деревьям.

Вот такая странная жизнь у нас сейчас настала.

Наверное, мы разом все состарились..

***


 КОД ЧЕЛОВЕЧЕСТВА


"Люди плачут не потому, что они слабые, а потому, что они были сильными слишком долгое время. "

***

Кира водит меня на прогулку. После лагеря у меня совсем нет сил.

Кира- моя внучатая племянница.

Мы живём на даче, в Комарово, в курортном районе Ленинграда.

Когда хорошая погода, ходим с ней на берег Финского залива.

Как ни странно, очень часто смеемся, вспоминая наши семейные перепитии.

Киру смешат вечные материнские - Ты покушала? Ты надела панталоны под юбку?

Где твой головной убор?

Нас забавляет тот самый момент, тот незаметный человеческому глазу переход, когда из милых, трогательных девочек вырастают еврейские мамочки..

Она ещё молодая и ей только предстоит стать той самой еврейской мамой.

Кира рассказывает про институт, про новые знакомства и новую жизнь. Я внимательно слушаю, но чаще обычного переключаюсь на свои воспоминания и совершенно забываюсь. Память вытаскивает эпизоды собственной жизни.

Так, наверное, выглядит старость.

Потом, на меня накатывает и я, боже ж ты мой!, вдруг понимаю, что стала той самой еврейской мамой. С полным набором тех самых обременительных забот - "Ты покушала? Ты надела ? Ты выпила молоко? "

Мне стало интересно, когда я стала той самой еврейской мамой. Когда в далёком 1925 году стала строить Педиатрический институт в Ленинграде или когда начались война и блокада?

***

Горела наша слобода. Чёрный дым уходил в небо. Было страшно. Сердце сжалось от ужаса и казалось, вот- вот остановится.

С детства эта картинка стойко впечаталась в память. Дым на фоне неба. Самые несочетаемые цвета - чёрное на голубом..

В природе обычно мало такого. Продукт человечества. Потом много приходилось такое видеть. Особенно на войне.

Тогда я впервые услышала слово " погром".

Треск горевших изб перекрывали крики. Горестный вой вперемежку со стонами и стенаниями. На пыльной дороге лежали тела. На разорванных рубахах лежащих густо алели пятна запекшейся крови.

Моя любимая бабушка закрыла мне глаза ладонью.

Я стояла прижавшись к ней, дрожала от ужаса и слышала, как она повторяет, качая головой:

- Шма Исраэль.. Шма Исраэль..

Что означают эти слова узнала позже, когда училась в Петербурге на акушерку.

Раввин с уставшим, и как мне показалось, немного скорбным лицом, открыл мне более высокий, чем религиозная составляющая, смысл этой фразы.

"Шма Исраэль"- буквально- " Слушай, Израиль! ", выстраданная, жизненная мораль, право на возможность так думать, абсолютная уверенность, что любая трагедия когда- нибудь закончится, и, что даже твоя смерть не является концом всего. Жизнь, в итоге, победит. И когда- нибудь, таки станет счастливой. Если не у детей, то у правнуков...

Я подумала, что это красиво и правильно.

Ещё подумала, что это и есть код всего человечества, не только евреев. Независимо от национальной принадлежности, политических убеждений и места проживания.

***

Педиатрический институт, которым я руковожу, фашисты сильно бомбят. На военных, немецких картах он обозначен под порядковым номером 708..

Фашисты прекрасно знают, кого обстреливают.

Бывает, что за сутки приходится пережидать по 9-12 артналетов.

Я не знаю, откуда у них такая жестокость.

Часто рассуждаю об этом. Ведь у них когда- то были родители, дедушки с бабушками. Возможно, есть собственные дети.

Не могли же они учить их одной только жестокости. Хотя, разве можно научить жестокости..

Очень хочется посмотреть им в глаза, когда они заряжают свои пушки.

После обстрела, как правило, открывается страшная картина.

Вывороченная земля из воронок, битый кирпич, куски кровельного железа.

Везде стекло неприятно хрустит под ногами, выбитое взрывной волной.

Хочется плакать. Один раз выбило окна на следущий же день, после того как их вставили. Почти 400 квадратных метров..

С сентября при институте работает роддом. Может быть поэтому немцы так педантично и прицельно бьют по нам.

Удивительно, но несмотря ни на что, роженицы идут нескончаемым потоком, будто нет никакой войны.

У всех в глазах мольба и застывший стон. Будущего нет, читаю я в них. Это материнский инстинкт. Мамы боятся за детей.

Мы для них единственное спасение.


Я теперь чаще обычного вспоминаю бабушку. Очень хочется, чтобы она, как в детстве закрыла мне глаза рукой и повторяла бы свои Шма Исраэль бесконечное количество раз, как молитву..

Сильно сказывается острая нехватка в людях. Большое количество персонала отправилось на фронт в первые дни войны.

В общей сложности, где-то 300 человек..

Когда провожали- обнимались, плакали.

Не отпустить не могли. Фронту тоже нужен медперсонал.

Мой дом, где была квартира на Чайковского, разбомбили. Последнее время ночевала в институте. Узнала спустя. Передали, что из вещей почти ничего спасти не удалось.

Может, оно и к лучшему.

Теперь мой дом - институт.

Я не одна здесь на казарменном положении, так поступили многие. Пришлось разрешить оставаться в институте.

Один из корпусов отдан сотрудникам для постоянного проживания.

Я заметила, что в то время, в Ленинграде многие предприятия так сделали.

Была в этом своя блокадная логика. Вместе легче жилось. Экономились жизненно важные ресурсы.

Транспорт не ходил и люди тратили много времени и сил, чтобы добраться к месту работы.

Вообще, институт мне напоминал большой муравейник. Который замолкает на время, когда его ковыряют палкой, а потом, когда опасность минует, всё тотчас приходит в движение. Причём, в ускоренное.

Открыли учебную сессию. Студентов не много, хотя был конкурс. Для них тоже выделили помещения под общежитие.

Между работой читаем лекции.

Обычно они рассаживаются вокруг преподавателя и "буржуйки".

Не знаю, что бы мы без студентов делали. Они, как свойственно молодым, легки на подъём. Не чураются никакой работы. Дежурят в операционных, делают перевязки. Ловят и затем тушат зажигательные бомбы на крышах.

Я рада, они заменили персонал, ушедший на фронт.

Когда возникали перебои с водой, они бегали на Неву с вёдрами, бидонами. Собирали дрова, затем распиливали их.

Сейчас, оглядываюсь назад и не понимаю, как мы работали. Очень часто, не только без горячей воды, но и вовсе без воды, без электричества. В холод и голод.

Каким-то чудом удавалось держать температуру зимой в помещениях- 10-13 градусов тепла.

В подвалах института оборудованны бомбоубежища.

Каждый раз, во время артобстрелов, новорождённых приходится спускать вниз.

И не только новорождённых.

Однажды 6 раз пришлось за день отводить малышей в подвал.

Сейчас даже такое представить себе невозможно. Уму не постижимо.

Оглядываю бомбоубежище в подвале и тихо ужасаюсь.

Новорождённых держат мамочки, мимо них бегают детки постарше. Вдоль стен сидит медперсонал, студенты. В дальнем углу медсестры стирают тряпки, которые заменяют бинты.

Скученность дикая, воздух сперт, но никто не ноет.

Слышу голос внизу, - Мы здесь! Не наступите на нас!


В самую страшную, первую зиму не удалось избежать дистрофии.

Сама лежала, закутанная в одеяла вместе с другими, такими же доходягами.

В голове рой самых заурядных мыслей. О смерти, о голоде, о войне. Про институт.

Вдруг одна мысль пронизывает мозг.

" Если я, умру- что будет с моими детками?

И тут же - нет, нет, смерть, поди прочь!

Я не могу умереть! Мне нельзя! "

Ответственность сильно поддерживала.


Потом пришла мысль, что летом, если не закончится война, обязательно нужно открывать подворье.

Своё подсобное хозяйство.

После Нового года поступают роженицы в последней стадии дистрофии. Молока нет совсем.

Рождённые детки весят чуть больше 2- х килограмм.

А бывает и того меньше. Много недоношенных.

Еды мало. Нужно делать смеси.

Нашли олифу. Это праздник. До войны закупали для покраски.

В лаборатории, совместными усилиями выделили из неё почти 180 килограммов льняного масла.

Из него готовим смеси для новорождённых. Добавляем туда сою, жмых, хвою и многое другое. Как-то выживаем. Главное, детям подошло.

Вдобавок умудряемся снабжать молочные кухни и станции. Которые вопреки всякой логике, продолжают работать в блокадном городе.

К концу лета удаётся разработать целых 18 видов смесей.

Однажды позвонили из Ленинградского зоосада. У них удивительный случай. Родила самка гамадрила. Но от голода у неё пропало молоко и нечем кормить детёныша.

Спрашивают, можем ли мы чем- нибудь помочь.

Берём над ними шефство. Куда деваться- тоже роженица, наш контингент.

Самое удивительное, отчасти безрадостное наблюдение за детьми блокады.

Я смотрела на ребятишек в кроватках. Дети спят, посапывая, абсолютно не реагируя на канонаду стреляющих зениток и орудий.

Бедные, бедные дети..

Часто нам приносят одних детей.

Или сирот, или раненных. Мы берём всех.

Если удаётся, поддерживаем связь с кем-нибудь из родителей.

Некоторым папам пишем на фронт. Как ни печально, но таких много. Там, на передовой оказалось, больше шансов выжить, чем в городе.

У других мамы лежат в госпиталях с дистрофией.

Летом 42-го стало легче. Мы разбили своё подсобное хозяйство, где сажали капусту, брюкву, картофель, морковь, лук.

Исполнилась моя мечта- осенью нам удалось заиметь трёх коров.

А на следующий год, в нашем стаде было уже целых десять "бур;нок".

Это маленькое стадо дало нам 13000 литров молока в год. Мы задышали..

Молоко- это манна небесная для наших пациентов.

Как бы ни было трудно, мы старались каждый Новый год сделать деткам праздник.

А потом пришло долгожданное освобождение.

Однажды, 10 апреля 1945- го года мне позвонили, сказали что наш Педиатрический институт хочет посетить супруга премьер- министра Великобритании- Клементина Черчилль.

Затем, здесь дважды побывает Индира Ганди - премьер-министр Индии, госпожа Элеонора Рузвельт, вдова президента США, Голда Меир, тогда посол Израиля в СССР, сенаторы из Бразилии, мэры городов-побратимов и другие..

Это будет признание мировой общественности наших успехов, нашей воли к жизни и к победе.

Представитель одного из самых мощных информационных агентств в США «Юнайтед пресс», побывавший в ЛПМИ в дни войны, писал: «…случай позволил мне увидеть в истерзанном войной Ленинграде это замечательное учреждение, продолжающее работать, несмотря на блокаду, голод, холод, учреждение, держащее высоко в руке факел науки, который нацисты пытаются угасить. Ведение научной работы, и в то же время активное участие в деле борьбы с врагом, — замечательное достижение Педиатрического института».

Потом с фронта начали возвращаться сотрудники.

Жизнь в Ленинграде и в институте начала налаживаться.

Я опять заняла свой кабинет.

Со мной туда же переехала простенькая, тряпичная кукла.

Зимой 43-го хозяйку куклы забрал вернувшийся в отпуск с фронта её папа. У него была возможность отправить дочь к родственникам в эвакуацию.

Куклу забыли, а может просто не было места и её передали мне.

Я брала её с собой каждый раз, когда нужно было успокоить ребенка.

Потом такая необходимость отпала и кукла стала моим талисманом.

Когда восстановили квартиру, мы обе перехали туда.

***

В дни блокады молочная станция ежедневно отпускала по 13 000 порций для 7 — 8 тыс. детей.

Всего в клиниках института получили помощь 3793 больных ребенка, а детскую поликлинику посетили около 55 тысяч детей.

За годы войны состоялось 7 плановых и досрочных выпусков, 947 врачей получили дипломы. Даже в самые страшные зимы собирался ученый совет, защищались диссертации, работали все кафедры.

На начало войны в городе оставались более 400 тысяч детей.

В 1941 году в блокадном Ленинграде родилось 67 899 детей.

В 1942 году – 12 659 детей.

В 1943 году – 7 775 детей

Мой коллега и заместитель Александр Фёдорович Тур сказал:

«Во время блокады мы страдали многими дефицитами, но у нас не было дефицита совести».

***

Родина высоко оценит трудовой подвиг своей дочери ещё при жизни.

В её активе будут :

Орден Красной звезды

Орден Трудового Красного Знамени

Медаль" За оборону Ленинграда"

Медаль " За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг"

***
А потом придёт 49- ый..

К тому времени Юлии Ароновне будет уже 67.

Её обвинят в космополизме и заигрывании с сионисткими мировыми центрами по печально известной кампании по делу врачей.

Во время обыска на её квартире, куклу сбросят с комода. Кукла будет беспомощно лежать на полу в неестественной позе. Юлия Ароновна будет думать, что больше никогда уже не увидит её.

Она будет сидеть за столом и прикрыв руками лицо, тихо шептать- Шма Исраэль...Шма Исраэль.

Её попросят замолчать.

Юлии Ароновне Менделеве дадут 7 лет лагерей, обвинив в антисоветской деятельности.

В Ленинград она вернется только в 1957 году.

Однажды, гуляя по берегу Финского залива, она попросит племянницу.

- Когда я умру, похороните меня с той куклой.. - неожиданно скажет она Кире.


***

Ю;лия (Йохэвэд) Аро;новна Ме;нделева 17 сентября 1881, Стародуб, Черниговская губерния — 18 сентября 1959, Ленинград) — советский педиатр, гигиенист и организатор здравоохранения, доктор медицинских наук, профессор, преподаватель.

Основатель и директор Ленинградского института охраны материнства и младенчества, организатор и первый ректор Ленинградского педиатрического медицинского института (1925—1949). Идеолог первичного педиатрического образования, одна из основоположников советской педиатрической школы.

Профессор, по существу первый ректор ЛПМИ Юлия Ароновна Менделева скончалась на своей персональной даче в Зеленогорске 18 сентября 1959 года на руках у внучатой племянницы Киры Людвиговны Менделевой и её мужа, писателя Василия Аксёнова. Она не дожила до своего 76-летия всего 11 дней. Похоронена Юлия Ароновна на Преображенском еврейском кладбище в Ленинграде.


***

Юлии Ароновне Менделевой не получилось создать свою семью.

Ей семьёй стал Педиатрический институт.

Мамой её назовут тысячи спасённых ею людей.

За время блокады в стенах педиатрического института не погибнет и не умрёт ни один человек.

Ни один..

Коллектив акушеров и врачей клиники не потеряет ни одного, вверенного им ребёнка..

***

Кот Максим единственный выживший кот в блокадном Ленинграде.

Рассказ о Максиме опубликован в "Блокадной книге" Даниила Гранина и Алеся Адамовича.

Кот родился в 1937 году и всю жизнь жил в семье Веры Николаевны Вологдиной на Большой Подьяческой улице (это в центре города, между каналом Грибоедова и Фонтанкой).

Максим прожил большую по меркам кота жизнь- 20 лет и умер только в 1957 году.

***

Благодарю своего друга Николая Вайсмана за предоставленную информацию.

( С) Рустем Шарафисламов