Секретный ключ к счастью

Любовь  к  миру  как  эстетическому  восприятию  или  есть,  или  её  нет.  Здесь действует  квантовый  принцип  соответствия,  не  допускающий  полутонов. Механика  способности  видеть  чудо неясна,  если  не  считать  массу  описаний,  не  поясняющих  ничего  и  не  выявляющих  конечного  бенефициара,  то  есть истока  явления  самого  эстетизма  как  состояния.

Неандертализм  определённой  части  людей  понятен  без  всякой  экспедиционной экспертизы  в  дебри  генома. Филистёр  в  своём  чистом  виде  достаточно очевиден  в  общей  массе  смешанной  крови.

И  правила  игры  в  социальных  совокуплениях  устанавливает  именно  он, невзирая  на  отрицательную  аутентичность  своего  представительства  в  мире людей  разумных,  всегда  норовящих  попробовать  что-то  новое,  в  чём  и состоит  смысл  их  существования,  в  результате  чего  в мир  явлений  всегда приходит  нечто. В  любом  случае  всегда  оказывающееся  под  управлением  и контролем  наследников  неандертальского  периода. Так  выстроена  схема отношений  мирового  порядка,  когда  эстетизм  как  мотивация  созидания  всегда несколько  параллелен  возникающему  вследствие  этого  ресурсу  существования.

Способность  видеть  нереализованные  мыслеформы  это  волшебство, предоставленное  в  распоряжение  далеко  не  всем,  допуск  строго  ограничен, ключ  входа  индивидуален,  список  агентов  достаточно  скромен,  когда контрагентов — бесконечен.

Сам  ключ  в  любом  случае  пользования  перманентно  переменен,  подобно нарядам  танцовщицы  ночного  кабаре,  и  так  же  как  она,  капризен  и неустойчив  в  руках  и  даже  в  образах.

Это  знакомо  посвящённым,  которых  не  столь  много,  чтобы  создавать сообщества  или  консорциумы,  но  и  не  столь  мало,  чтобы  не  воспринимать эманации  своих  подобий,  способных  генерировать,  а  не  ретранслировать.

Но  нюанс  латентной  социальности  заключается  в  том,  что  кокон самодостаточного  наполнения  личности  генератора  в  общем-то  не  нуждается  в стадности  как  средстве  релаксации,  в  отличие  от  неандертального контрагентства,  представленного  классической  стадностью  как  она  есть  с  её внутривидовой  борьбой  за  некий  статус.

В  этом  заключается  базовое  различие  творца  и  предпринимателя. Предприимчивости  недостаточно  для  генерирования,  более  того,  она  лишь помеха — что  знакомо  многим,  если  и  создавшим  что-либо,  то  чисто случайно.

Однако  не  стоит  пробовать  крайней  степени  качества  экстатические воплощения  мыслеформ,  маячащие  в  глубинах  сознания  своей  непознанностью,  а  поэтому  магнетически  завораживающие  некой  новизной  и  свежестью впечатления.

Это  никогда  не  заканчивалось  позитивом  для  экспериментатора  подобной психоделики,  потому  что  свежесть  не  может  бесконечно  реанимироваться,  а то,  что  рано  или  поздно  придётся  закончить  вообще  со  всеми  аспектами рефлексирования,  необходимо  признать  как  предположительно  неизбежный  факт.

Впрочем,  подобная  предположительность  не  есть  субъективная  аксиоматичность, поэтому-то  вектор  движения  неизменно  потенциально  двойственен,  то  есть всегда  есть  выбор — быть  или  не  быть  следующему,  ярко  оформленному моменту  бытия,  экспрессивно  протянутому  сквозь  себя  татуированной всполохами  творческого  экстаза  лентой  времени.

Выбор  этот,  конечно  же,  в  достаточной  степени  условен,  поскольку  является  не  более  как  синтаксическим  трюком  всех  мистификаторов  от модерирования  чужого  сознания  сознанием  собственным  при  помощи  набора синтаксических  фетишей.

Неизбежность  веры  в  подобное  моделирование  некого  содержания  из абсолютной,  бесформенной  пустоты  является  частью  вообще  всей  так  сказать всемирной  культуры,  начиная  с  самых  ранних  вариантов  гипнотического славословия  собственному  эго,  лежащего  в  основе  любого  творчества,  хотя  в  большинстве  случаев  находящегося  в  поле  бессознательности.

Впрочем,  эта  неизбежность  касается  не  более  как  истинно  честных  и бескорыстно  романтических  представителей  рефлексивного  манипулирования, потому  что  основное  большинство  так  сказать  интеллектуально  интеллигентного  сообщества  тех  или  иных  степеней  естественности  вообще ничего  не  соображают  в  механике  творения,  а  поэтому  просто  заучивают наизусть  терминологию  и  её  сведённое  в  образование  наполнение  и  с легкостью  обходятся  этим  в  процессе  социального  контакта,  не  утруждаясь поиском  какого-либо  смысла  в  чём-либо  вообще.

Истинные  же и  честные  носители  мысли  обыкновенно  уходят  в  депрессивные состояния  суицидального  толка,  чаще всего  легко  разрешаемые  алкогольной терапией,  правда  с  непредсказуемым  исходом  подобного  воплощения  мыслеформ, в  которые  всё  же  приходится  в  достаточной  степени  верить,  по  крайней мере  до  того  момента,  пока  они  не  материализуются.

Материализация  же,  как  было  сказано  выше,  несёт  свой  порядок  проблем, поскольку  никогда  не  бывает  одноразовой,  но  непременно  многослойным вариантом  своего  собственного  дублирования  различного  окраса  и экспрессивности,  потому  что  мысленный  набор  всегда  идентичен  самому  себе, и  там  не  может  быть  ничего  постороннего,  а  поэтому  свежесть  впечатления перманентно  диссонирует  в  эмоциональный  минус,  хотя  не  столь  сразу  и  не столь  быстро,  сколь  подобное  действо  происходит  на  практической  дуэли.

Идея  теоретичности  непрерывности  экстатического  счастья  не  есть  высший полёт  интеллектуального  аутотренинга,  тем  не  менее,  она  постоянно внедряется  в  сознание  особей  на  всех  социальных  уровнях  тем  или  иным вуалированным  методом  бессознательной  манипуляции,  при  условии,  что  особь достаточно  заполнена  фальшивыми  дублями  терминологии.

Источник  подобного  внедрения  находится  в  массированном  психическом  поле многоголосого  хорового  объединения  якобы  высококачественного  классического многообразия  кодированных  текстов,  представленных  мировой  культурой эзотерики,  мистицизма  и  религии.  Сюда  можно  было  бы  включить  и философию,  однако  в  этом  разделе  общего  списка  синтаксических  химер  есть некоторые  золотые  вкрапления  исключений  из  общей  закодированной бессмыслицы,  поэтому  принцип  познания  априори  достаточно  приоритетен  в отношении  познания  апостериори,  то  есть  эмпирическая  практика  в большинстве  случаев  просто  врёт  в  контексте  первых  строк  этой  миниатюры и  даёт  надежду  на  некое  бессмертие  в  той  плоскости  рассуждений  и взаимодействий,  в  которой  ничего  подобного  быть  не  может  в  силу предельности  чувственных  возможностей,  на  которых  и  основано  вообще  любое познание,  которое  вне  эмоциональной  яркости,  холодной  или  горячей — не имеет  значения,  представляет  собой  обыкновенный  арифметический  калькулятор, не  имеющий  возможности  модифицироваться  в  иную  ипостась,  так  как  энергия гендерного  наполнения  имеет  свойство  улетучиваться  при  неуважении  к  её наличию  или  в  случае  некой  меркантильной  манипуляции  с  её  источником, что  практикуется  повсеместно  и  является  классической  и  единственной основной  причиной  невозможности  генерировать  состояние  счастья  и творческого  драйва  собственного  существования  постоянно  и  неизменно.