Горшок с мёдом

Как ещё совсем недавно старшие поколения людей обходились без современных средств коммуникации? Как удавалось им условиться о встрече? Как передавали друг другу самую необходимую информацию? Как поддерживали связь и общение? И ведь так было. Писали письма, заказывали телефонные переговоры на почте, слали телеграммы; и, главное, встречались, даже без всех условностей. Один из случаев подобной встречи друзей с лёгким оттенком курьёза представлю вниманию читателя. Речь пойдёт о встрече в море, о встрече неожиданной, волнующей и запомнившейся на всю жизнь. А начну я историю с отступления: просто перечислю морские практики судоводов, будущих инженеров-судоводителей Мурманской мореходки. Парусная практика на “Седове” – после 1-го курса, на транспортных судах – после 2-го, шлюпочный переход по Волге – по окончании 3-го, промысловая практика завершала 4-й курс, на 5-ом – военная стажировка и штурманская практика, после 6-го – тоже практика, у кого до самой пенсии, у кого поменьше.

Итак, практика на промысловиках, 1987 год. У одних то лето было связано с первыми впечатлениями от дальних перелётов: в Перу, на Канары, в африканские, европейские, дальневосточные порты – Советский Союз вёл экспедиционный лов в отдалённых районах мирового океана. Другие стартовали из Мурманска, следовали в район промысла своим ходом. На судах курсанты работали на матросских должностях: кто на палубе, кто на мосту рулевым, кто на рыбфабрике. Думается, что на палубе работа с орудием лова — самая интересная и познавательная. Только здесь стали понятны хитроумные манипуляции, производимые с тралом или неводом, сразу видел результат лова, любовался красотой моря с самых экзотических ракурсов, например стоя на полном рыбой кутке трала или из-под ревущего блока, вытягивающего с натугой кошельковый невод. Здесь же происходили разные события из рода экстрим. Когда спасался, запрыгнув на подвешенный трал от шальной волны, нахлынувшей из слипа и затопившей в миг промысловую палубу. Когда весь в пылу борьбы с заваливавшим тебя толстым жгутом невода вдруг накалывался на мутный и холодный взгляд здоровенной акулы, вытянутой сетью из глубины. Когда, размахивая багром, отбивался от нашествия наглого моржа, пожаловавшего на твердь палубы с целью взять причитающийся ему оброк рыбой. Когда из выливающегося из трала улова выхватывал редкие экземпляры океанской фауны, которые позже судовой кулинар превращал в такой деликатес, который ни в одном, даже самом первостатейном, ресторане не подадут.

В морях швартовки промысловиков нередки: водичкой ли поделиться, перекинуть ли с борта на борт фильмы в жестяных коробках, снабжение ли передать друг другу… Вот на баке курсант, то бишь матрос швартовной команды по судовому расписанию. Он готовился принять продольный. Траулеры неспешно сближались. “ОБОЛОНЬ, БИ-0685” отчётливо читалось на борту визави. Ближе к кормовому транцу так же читалось намалёванное масляной краской “ПЕРЕСУНЬ” на одной из траловых досок и “КОНЬ” – на другой.

“Как понимать? Конь-Пересунь или Пересунь-Конь?” – вытягивая канат из клюза и накидывая гашу на кнехт, размышлял курсант-матрос (или наоборот матрос, который курсант). “Это Ж-Ж-Ж неспроста!” – думалось ему на манер Винни-Пуха. Само собой, сразу, как только привязались, он повиснул на планшире и, перекрикивая диалог волн с ветром, спрашивал у оранжевого рокона на том борту:

– Эй, братка, неужель у вас Пересунько в команде?

– Да, есть такой! Вовой зовут!

– Прошу, позови его! Скажи, кореш с евоной роты…

Вскоре напротив нарисовалась знакомая долговязая фигура в прорезиненном фартуке забрызганном донельзя рыбьей кровавой требухой. Физиономия друга расплылась в самой блаженной улыбке — несомненно зеркальной. Завязалась обычная в подобной ситуации беседа.

– Значит ты в ББГЛе, Вовка?

– Ну да…

– Значит в честь тебя пароход назвали? При жизни…

– Пока только траловую доску!

– А почему “Конь”?

– История такая. Мы сначала поймали каменюку здоровую на которой было написано “поебались мы – поебётесь вы”. Перед тем как её за борт смайнать майор сказал, надо б надпись подновить… Пришлось бадейку краски тащить, значит… Подновили надпись, ну и выкинули его за борт, этот булыжник. А краска то осталась, вот майор и написал “Пересунь”. Ну, потом я написал “Конь” – у Егорыча фамилия Конев – не уместилась вся. Он мне: “Стери!” Я: “Не стеру”! Трескоед архангельский… Поругались… В общем, теперь я на рыбфабрике. Не хочет меня к себе палубным…

– Вова, запомни: “Нужно делать так, как нужно. А так как ненужно, делать ненужно!”

– Постараюсь. У тебя сигареты, кстати, есть?

– Ща схожу возьму блок у каптёрщика.

– А я тебе ёршика вяленого подкину.

Разошлись ненадолго. Когда снова стояли друг напротив друга, улыбались счастливые и беседа продолжалась всё в том же ключе.

– Вы куда идёте?

– Не знаю. А вы куда?

– Тоже не знаю!

– Тогда нам по пути!

– А какой сегодня день?

– Сегодня!

– Мой любимый день!

– Мой тоже!

В настоящем сегодня герой рассказа уже много лет промысловый капитан. Почему, спросит иной читатель, капитан Пересунько запомнил тот давний день и ту негаданную встречу на всю свою жизнь? Дело в том, что грустная истина обнажилась тогда нашему герою. В море всё хорошо, только вот долгими рейсами так не хватает близких, друзей. А даже день, проведённый без друга, словно горшок без единой капли мёда в нём!

24 января 2024 года.