Рассказы мои другу Генке. И некоторые другие ещё..

   Одна моя, далеко не близкая, знакомая, прочтя несколько моих увлекательных сочинений, мудро, как ей показалось, заметила:

    - Хм, подумаешь, и не такой-то ты, на самом деле, крутой. У меня, если хочешь, тоже кое-что интересное найдется.

И со словами “а вот был такой случай”, сразу же выдала мне свою собственную историю, которую уже на следующий день я Генке в точности и пересказал.


Рассказ третий. И некоторые другие еще…


   К концу двадцатого века, учитывая прогрессирующий экономический рост, известная поговорка “Путь к сердцу мужчины лежит через его желудок” утратила свою актуальность и, претерпев некоторые изменения, стала заканчиваться новым тогда еще словом “минет”.
   “Через минет !” - гласила теперь поговорка, и именно так можно было отныне познакомиться с подходящим кавалером и склонить его к продолжительным, однако не вполне надежным, отношениям, и, очень часто, именно так можно было заполучить хорошую роль в кино или попросту устроиться на приличную непыльную работенку.

   Марик не даст мне соврать, поскольку сам, однажды познакомившись, с серьезной на вид, молодой женщиной, не ожидал от нее подобной прыти и даже некоторым образом был ошарашен ее поведением на второй же день.
   Она не являлась ему ни кузиной, ни даже дальней родственницей, не росла с ним в одном городе, не ходила в ту же школу, если в школу ходила вообще. Она никогда его не знала, нигде не встречала и слыхать о нем не слыхивала, пока в возрасте тридцати с небольшим лет через одну свою, близкую на время, подругу не познакомилась с ним у кого-то в гостях. Они почему-то сразу же понравились друг другу, стали встречаться, правда редко появляясь на людях, и проводили теперь много времени наедине, чуть ли ни как супруги, и чуть ли ни как супруги знали друг о друге почти все, при том, что и доверие ее к нему было абсолютным, ровно, как и желание ее все наилучшее от общения с ним получить.

    - Мне это совершенно не мешает, - сказала она ему уже на первом их свидании, когда он вдруг с нее соскочил, стараясь не залить спермой влагалище.

Если быть честным до конца, заявление это не было абсолютной истиной, поскольку сперма, действительно, никак не затрудняла ей дыхание, оказавшись во рту, но была крайне нежелательна, попади она в углубление между ногами. И все же логично, что об этом и сам мог догадаться любой ее адекватный кавалер, а неадекватных кавалеров в постель свою она не пускала.
   Казалось, Марика она любила, и он, тоже, казалось, любил ее, но он, тем не менее, еще и догадывался, что кроме него она также любит и мужчин других, и она точно знала, что об этом он, уж наверняка, догадывается. Этот факт, между тем, никак их не тревожил, поскольку связывать себя надолго они и не собирались, а искали ровню себе где-то на стороне.
Их знания некоторых деталей друг о друге, в том числе чисто интимных, не означали, однако, что им известно друг о друге совершенно все. Конечно же были и у них свои тайны, раз уж большую часть времени жили они в разных апартаментах, разных городах, имели разные счета в банках, да и вообще, никак друг от друга не зависели и никаких дел, помимо постельных, никогда между собой не вели.
   Но их влекло… Их влекло однозначно и влекло в равной степени, поскольку, находясь вместе, они пребывали и в настоящих отношениях, а прерывая на какое-то время свои встречи, и отношения свои они сразу же прерывали. Но привычка все же брала свое: она звонила, он приезжал, и карусель их любви опять приходила в движение, то увеличивая, то сокращая обороты. Тогда она очень быстро забывала, что еще недавно совсем вдруг исчезала и исчезала надолго, но затем также неожиданно и вдруг появлялась. Она, просто и без лишних объяснений, всего только звонила ему, звала к себе и, едва увидав на пороге, тянула в постель и, торопясь, шептала:

    - Ну целуй же меня, целуй… целуй везде скорей…

Без сомнения, главное, что интересовало ее во время их встреч - это скорее проглотить его, как она уверяла вкусненькую, сперму и, следом, от него же, поиметь долгожданное свое куни, техникой которого, благодаря ее настойчивости, к тому времени он овладел в совершенстве…

   Характер каждого из них в дни их связи был замечательным. На работе он занимался только своими делами и в чужие дела не лез, а на пакости сотрудников в отношении себя старался не реагировать вообще. Находясь же с ней рядом, ее ни в чем не упрекал, всегда был любезен и всем доволен, хотя при первой же возможности стремился сорваться поскорей домой, где переодевшись во все домашнее, с радостью занимался привычными своими делами.
Еще… с нею он всегда чувствовал себя просто и удобно, поскольку во время свиданий она, безо всякой корысти, была готова поменяться с ним очередью за удовольствиями, а в дни ее рождения не приходилось ему ломать голову над подходящим ей подарком, так как сама она обычно предлагала ему на выбор три заранее приемлемых ею варианта, начиная, как максимум, поездкой куда-нибудь на отдых, скажем, на Майорку, и заканчивая, как минимум, покупкой ей относительно недорогого, но пикантного нижнего белья.
   В доме своем, так всем казалось или по крайней мере очень старалась она всех убедить, умела она все. Но не умела она подолгу злиться и на кого-то подолгу обижаться. Вообще, любые возможные ссоры, только из-за необходимости их пережить, уже доставляли ей - нет, не неприятности, а некоторые несущественные неудобства. И это совсем не потому, что беспокоилась она о цвете лица своего, появлении ранних морщин или чего-то там еще, что могло повлиять на внешность ее нежелательно. Просто она, что называется, “ничего не брала себе в голову”, зная всякий раз, что обиды, которые кто-либо однажды еще только собирался нанести ей, уже были заранее и предусмотрительно нанесены ею самой будущему ее, только предполагаемому еще, обидчику и таким коварным способом, о котором тот даже не мог помышлять.
   Внешне на людях она всегда выглядела привлекательно. Ноги ее, хоть сверху и чуть полноватые, а снизу - малость кривые, в сочетании с пухленькой попкой выглядели вполне концептуально, и когда она, опять же, ну совершенно чуть-чуть косолапя и виляя слегка задом, где-то шла - в сумме создавался обманчивый, но вполне респектабельный образ некоего сексуального совершенства. Грудь ее, еще до рождения ребенка, была небольшой, но высокой, а маленькое асимметричное, но все же смазливое, при наличии подходящего грима, личико украшали пухленькие алые губки, и им же в тон - густо покрывала голову крашенная в яркий блонд шевелюра. Не сходящая с лица безмятежная блистательная улыбка завершала этот, незабываемый никогда и никем, сногсшибательный ее портрет.
   И вправду, ничто не могло омрачить нашу героиню - ни краткий первый брак, ни поздние роды, ни метания любви, ни частые и, кажется, совершенно бессмысленные, ее переезды по стране.
Она готовилась ко всему заранее. Заранее влюблялась, влюбляла кого-то в себя, а затем заранее влюбленного в себя обманывала. Сама же создавала трудности в отношениях с близкими ей людьми, и сама же, в неискренних, но всегда натуральных, слезах, их исправляла. Сама искала и сама находила, огорчалась, но не сдавалась и снова продолжала что-то нужное себе одной искать.
   Всегда искатель, но никогда - объект исканий, всегда ловец, но никогда - чья-то добыча. Так она жила и так пробивала себе дорогу в жизнь.
   Но с момента появления Марика в ее жизни, хотя и явно не из-за него одного - просто совпало - что-то пошло у нее не так. То ли устала она от частых встреч и необязательных отношений, то ли захотелось ей, наконец, чего-то постоянного. А может, измучилась она вконец от вечного вранья, бесконечных уловок, мщений и наказаний кого-то за что-то и беспокойств постоянных о самой лишь себе ?
   Словом, она захотела замуж. И осмотрелась по сторонам. И не нашла ничего для себя нового. Все было ей знакомо до мелочей: пути - давно проторены, кавалеры, все до одного, - давным давно проверены. Нечего было еще искать и надо было на что-то уже решаться. И она решилась. И дело оказалось только за выбором: с кем жить и от кого рожать.
   Жить, правда, было не с кем, а вот от кого рожать - хоть завались. И она, для начала, именно завалилась, занялась чем попроще. Забеременела. Следом потеряла привлекательный вид, располнела, стала иначе пахнуть.
Замуж как-то не шлось. Бывших претендентов и даже конкурентов тех бывших претендентов, уже нельзя было дозваться. Можно было еще кое-кому звонить, с кем-то трепаться и ждать неминуемых родов в надежде, что тело как-то потом восстановится, силенки к ней вернутся и все пойдет тем же чередом.

    В установленный срок она родила. Мальчика, крепкого, но в будущем, похоже, невысокого и не вполне стройного. Однако, все же - мальчика, мужика, а мужикам жить, она знала, куда проще, чем бабам, даже таким ушлым и пробивным, какой была она.
   Силы ее вскоре восстановились, фигура, когда удавалось ей сдерживать вес, тоже была на уровне. Вернулись былые знакомства и даже несколько обновились новыми нужными людьми. Но стала она разборчивей, жестче, откровенней в своих поступках и наглее в притязаниях. Теперь она была не одна, и другие должны были с этим считаться.

   Как шли у нее на поводу, в общем-то нормальные, люди - мужчины и женщины ? Давали себя обманывать, унижать, многое ей прощали, принимая за правду порой самые наивные объяснения ее безоговорочной лжи ?
И почему сам он все еще интересовался ею, отвечал на звонки и соглашался видеться с ней иногда ? Все еще ради привлекательного ее тела, ради минета, к которому она приступала едва он к ней приходил, или потому, что давал ей удерживать себя рядом, так как это получалось часто и у других его бывших подруг ?
   Он никогда не думал об этом, сам ничего никогда не предпринимал и ничего ей не предлагал, но, стоило ей позвать, сразу же являлся, не испытывая, правда, никаких прежних чувств и забывая о ней до следующего ее звонка, лишь только закрывал за собой дверь. Что-то удерживало их вместе, возвращало опять и опять в ту же, начальную, точку их отношений, по сути самую первую, когда с цветами и бутылкой красного вина появился он в ее доме в первый раз. Он знал всегда, что нужен ей больше, чем она ему, и вовсе не потому, что хорошо трахался с ней - других, он знал, уж не важно сколько, но параллельно ему, она любит даже сильней. Но именно его в душе своей, он был уверен, она предпочитала многим. Он был надежен, верен и, случись что, мог стать ей настоящей опорой, фундаментом, с которого заново она могла бы начать все заново строить.

    - Может быть я рожу, - спрашивала она его, как бы между прочим, еще во время своей беременности, - а ты станешь воспитывать ребенка ?
    - Нет, - коротко возразил он тогда, и знал ведь, что она вполне обойдется и без его специальных объяснений.

А ей, и вправду, они были не нужны: она хорошо знала его, и знала, что, если только не поймав на хапок, невозможно его приручить, по крупному использовать, как и знала, что невозможно, хоть и недолго, сидеть на его шее. Она только пробовала - вдруг и ему это тоже зачем-то нужно. Как пробовала и с другими, но и там было ей не проще, и приходилось ей отступать, чтобы через какое-то время, уже в который раз, пытаться пробовать все сначала.

   Подробности дальнейшей их жизни теперь не имеют значения. Пара десятков следующих лет, сквозь призму прошедшего времени, кажутся обоим зряшной тратой времени, хотя у каждого выросли дети,  выучились и, встав на ноги, укатили, как и дети других, далеко за границу.
   Успокаивает его мысль, что, хоть и не всегда, но берег его Господь от соблазнов связать себя крепко и, может быть на всю жизнь, с такой вот пронырливой и дерзкой стервой, не дал ему, не раз одолеваемому бесконечной жаждой любви, обречь себя на непотребную связь с какой-нибудь такой вот “телкой”, которая, живя исключительно ради себя, и соблазняла, и любила, и любовью своей радовала, но сама же, следом, ею и убивала.
Думает он еще и о том, что в одной постели оказываются часто люди, принадлежащие даже не то, чтобы разным слоям общества, сословиям и классам, но разным культурам и совершенно чуждым мирам, имеющие совершенно разное воспитание, представление о жизни и о том, как правильно ее надо прожить. И вот эти случайные, всего на час, любовники, следуя решительности кого-то одного из них, вдруг пытаются жить долго вместе, да еще создавать дружную семью и рожать детей, не имея при этом ни малейшего желания понять и разделить друг друга взгляды и моральные ценности и принять законы миров, к которым каждый из них в отдельности принадлежит.
И вот однажды, полагает он, они все же понимают, кем, на самом деле, являются, чем живут и к чему, по-настоящему, имеют отношение, и осознают, наконец, что миры их, как и прежде, далеки, не притягиваются, а, напротив, все сильней отталкиваются и уносятся в разных, предопределенных судьбой, направлениях, увлекая за собой и их самих с прошлыми нереальными и напрасными их побуждениями. Рано или поздно, но осознают.

   А она, быть может, в то же время сидит по ночам где-нибудь в Дюссельдорфе, Нью-Йорке, Бат-Яме или Самаре, курит без конца дешевые самодельные папироски, заливает их дурь местного разлива коньяком, и кружится, путается в своих нелегких воспоминаниях, не старческих еще, но все же чувствительных и мало приятных, страдает, но терпит их все, и тешит себя нескончаемой, до последнего вздоха, надеждой - успокоить, наконец, измученную напрасным трудом, непутёвую и совершенно несчастную свою душу.