Китайский антиквариат

               

                1

- Извините, пожалуйста, что это такое я купил? – услышал я, стоя у лотка уличного торговца редкостями в одном городе китайской провинции Синцзян.

Примерно так говорил, обращаясь ко мне на плохом русском русском языке, малорослый худой китаец интеллигентной внешности, держа на ладони монету. Я взглянул: серебрянный пятнадцатикопеечник 1923-го года.

- Сколько вы за нее заплатили? - спросил я, воможно, на китайском. Уж эти-то слова я уже знал.

-Чедойча?

Он назвал цену, и я сказал ему:

- Это дорого. Монета не редкая, к тому же потертая. Покупать монеты в таком состоянии я бы вам не советовал.

Так я познакомился с Ви Я.

У лотка я оказался потому, что это было одно из немногих удовольствий в моих челночных поездках. Начал я их по уговорам сестры, наскребя по сусекам что-то долларов около трехсот. Под ее руководством я покупал тряпки, детские игрушки, и тому подобный хлам. Я совершенно не разбирался в товаре, торговаться не умел. Тем не менее, поездки приносили прибыль, я понемногу обучался, и вскоре уже ездил один. Через несколько поездок я перешел на оправы для очков. Этот товар приносил наибольшую прибыль, занимая мало места. Мой оборот перевалил за тысячу долларов. Большую часть прибыли я тратил на семью. В дело шло то, что оставалось.

Говоря о таких смешных суммах, надо учитывать цены того 1993-го года. Китай тех лет был невероятно дешев, а доллар относительно нашей валюты дорог. Пятидневная поездка стоила мне долларов 200-300. Бутылка пива – 2 юаня, то есть 25 центов, обед в ресторане – 10-12 юаней – это 1,5 доллара. Хорошую оправу можно было купить за 2 доллара, и дешевле, а наша «Оптика» продавала ее до 50-ти. Я отдавал их в «Оптику» на реализацию по цене от 5-ти до 10-ти.
 
Сделки не отнимали много времени, потому что я закупался оптом всего в двух-трех местах, где меня уже знали. Пить в Китае я еще боялся, разве что бутылочку пива за обедом. Что еще делать в свободное время? Я шлялся по уличным лоточникам, разглядывая экзотический товар. В прошлую поездку я удачно купил старинные уйгурские серебряные серьги с кораллами, серебряный нагрудный знак, оказавшийся эмблемой молодежной мусульманской организации и медаль «За заслуги» Восточно-Туркестанской республики, существовавшей здесь в 1944-49-х годах, памятью о которой вокруг было пропитано все. В каждой уйгурской лавчонке висели фотографии лидеров той республики, увешаных орденами, которые я мечтал заполучить. Я сказал об этом местным пацанам, околачивающимся у гостиницы в надежде на заработок. Они притащили мне пару медалей. Я был у них популярен. Они дали мне кличку Ленин из-за моей рыжеватой бородки и начинающего лысеть лба.

Итак, Ви Я спросил меня:

- Что вас интересует?

Это был нормальный вопрос. Местные липли к челнокам, в надежде заработать. Они, предлагая услуги посредника-переводчика, получали комиссионные от торговцев, хозяев ресторанов, где обслуживали челноков. В районе гостиниц они накидывались на челнока толпой, не давая шагу ступить. Однако обычно то были уйгуры. Китайца в этой роли я увидел впервые.
 
- Награды, монеты, воинские эмблемы, редкости.

Я говорил это с помощью рисунков в записной книжке.

- Может быть, я смогу вам помочь. Если вы хотите, мы можем пройти.

Говорил он с утонченной вежливостью в отличии от развязных и непосредственных посредников-уйгуров.

Мы пошли. По дороге я узнал, что он закончил университет в Пекине, русский язык изучил сам, работает в большой компании. В доказательство этого он вытащил веер лакокрасочных образцов, и вручил его мне на предмет того, чтобы я дома нашел на этот товар оптового покупателя. Почему-то мне сразу показалось в этом что-то ненастоящее. И на самом деле, потом эти образцы были забыты, и о своей работе он больше не говорил.

Между тем, мы пришли к очередному лоточнику. На этот раз это был старый китаец - плотный, коренастый, обросший седой щетиной, бомжеватого вида. Ширинка его грязных брюк под обвисшим животом была расстегнута. Я испытал прилив доверия. Так и должен выглядеть чудак-коллекционер в нищей стране. Такие у нас тоже бывали. Китаец свернул свой лоток, закинул его за плечи, и мы куда-то пошли. Это были еще не снесенные тогда старые кварталы. Длинные кирпичные бараки образовывали замкнутые дворы. Бараки были разбиты на комнаты. Двери каждой выходили внутрь двора. Во дворе из земли торчала водопроводная труба с краном, и росла пара чахлых деревьев. Вот и все. Мы подошли к открытой двери. Перед ней сидел на корточках молодой китаец, стирая что-то в тазу. Было видно, что вода холодная.

- Это его племянник, - сказал Ви Я, - он живет с ним.

Мы зашли в комнату. Окно, противоположное двери, выходило на улицу. Справа стояли нары, слева – печка вроде буржуйки. Перед ней таз с углем. Наискосок протянута веревка, с висящей на ней одеждой. На окне стояли две грязных чашки с погруженными в них палочками. Вот и вся обстановка: ни стола, ни стульев. Потом я увижу еще несколько подобных жилищ, грязных, неуютных. Тогда они были типичными, а сейчас их, наверно, посносили. Обычно в них жила одна семья.

Не успел я осмотреться, как мне вручили стакан чая, мутного то ли от заварки, то ли от немытого стекла. Его заварили у меня на глазах, налив в стакан кипяток из электрического кипятильника-термоса. Зеленый чай, похожий на нарубленную солому, был брошен прямо в стакан.

Коллекционер – так я буду его называть, полез под нары, и сопя, вытащил оттуда грязный чемодан, обвязанный веревкой. Он стал доставать из чемодана, и расставлять на нарах свой товар: отлитые из бронзы фигурки, фарфоровые статуэтки, вазы, резные камни. Все было грязное, словно только что вырытое из могилы.

Я выбрал пару ваз. На них была изображена сцена сражения. В пышных одеждах воинов преобладал зеленый. Вазы были грязнющие, одна была некогда разбита, и грубо склеена эпоксидкой. На донышке были клейма. Я спросил Ви Я:

- Когда это сделано?

Он помотрел на иероглифы, и сказал:

- Эпоха династии Мин.

Кроме этого я отбрал несколько бронзовых фигурок. Я решил, что это мудрецы или монахи. И какую-то мелочь еще.

Началась торговля. Настоящих цен я не знал, и торговался наугад, пока не сбил их вдвое. Цена всего купленного была не слишком высока, даже при том, что тогда я отчаянно экономил на всем. Можно было и рискнуть.

                2

Сердечно простившись со стариком, мы побрели в сторону гостиницы. У ее входа, куда местных, не пускали, я протянул Ви Я купюру, но он отказался ее брать. Вместо этого он сказал, слегка стесняясь:

- Сегодня вечером я встречаюсь с моими друзьями в ресторане. Я бы хотел пригласить вас поужинать с нами.

Меня уже вело любопытство. Почему нет?

Вечером мы снова встретились у гостиницы. Он поймал такси, и мы поехали. Такси тогда стоило пять юаней в любой конец. Это был Фольксваген местного производства, очень грубо сделанный внутри.

Ресторан был на улице, уставленной столами под деревьями. За столом нас ждало пять человек: две пары и один парень. По внешним признакам они мало отличались от той среды, к которой принадлежал я, и могли сойти за моих однокурсников, или коллег по работе в проектных институтах. Я со всеми познакомился, исподтишка записав их имена в записную книжку. Память на имена у меня никакая. Это приносит много неудобств. Переводчиком за столом, был конечно, Ви Я, но две женщины говорили по английски, и контакт понемногу наладился. Каждый рассказывал о себе, но вышло так, что расспрашивали больше меня.

Еда была непривычная. До этого я ел в уйгурских ресторанах знакомые и очень вкусные манты, лагман, жареную рыбу, не имея никакого представления о китайской кухне.

Все стояло на общих блюдах, из которых каждый брал на свою тарелочку то, что хотел. Палочками я уже управлялся. Мне понравились яйца, нарезанные кубиками. До этого они несколько месяцев хранятся зарытые в землю. Белок в них был как желтоватое густое желе, а желток – черным. Кубики полагалось макать в соус. Еще были копченые куриные лапки, от которых невозможно ничего отгрызть. Непонято, какой в них толк, но я заметил, что они стояли на многих столах. Все остальное: мясо, морепродукты, все с овощами, запомнилось острейшим вкусом, и не оставило у меня никаких положительных воспоминаний.

А вот выпивку невозможно забыть. Это - китайская 60-ти градусная водка в фарфоровых бутылках, маслянистая на вкус. Ви Я сказал мне, что она стоит 80 юаней, что тогда составляло что-то около 12-ти долларов – цена для местных совершенно неподъемная. Тогда зарплата, которая была не у всех, в 200 юаней считалась очень даже приличной. На вкус и запах эта водка была ужасна, и выпитая, жгла внутри. Потом, в основном, одну ее я пил в каждый приезд.

Существовала и обыкновенная, дешевая водка, похожая на нашу, но после знакомства с Ви Я мне ее уже не довелось пить. Иногда та водка продавалась в посуде формы стакана, грамм на 100-150, запечатанная пленкой. Сорвал пленку - и пей. Не специально ли для наших челноков был создан такой дизайн? Я что-то не видел местных, пьющих стаканами. Но все это лирическое отступление, не имеющее отношения к дальнейшему повествованию.

Наливали водку в маленькие фарфоровые чашечки. Они не должны были пустовать – только выпил, а тебе сразу же наливает парень, сидящий рядом. Сам он пил ее как воду, совершенно не пьянея. В разговоре он участия не принимал. Просто сидел, улыбаясь. Уже потом я догадался, что его приглашают специально для меня, потому что остальные не любили, а главное, не могли пить. Чашечки свои они исподтишка не допивали. А он мог, и может, любил.

Когда пришла пора рассчитываться, и я полез за бумажником, оказалось, что все уже заплачено. Тогда я сказал, что хочу угостить всех своим любимым вином, и взял в буфете «Конгуи». Я заметил взгляд молодой женщины, когда я его разливал. Похоже, это был жест, а вино и стоило-то 12 юаней бутылка.

                3

В мыслях, как продать купленные редкости, я брел у себя дома по улице, как вдруг заметил на приватизированном здании школы вывеску антикварного магазина. Недолго думая, я направил туда свои стопы, но на входе был остановлен охранником. Узнав, куда я иду, он впустил меня. Вестбюль ремонтировался. Первым, кого я увидел, был Серега – молодой архитектор, с которым я работал на последнем месте работы. Весь уляпаный краской, он шпателем тянул шпаклевку по стене. Я уже не раз встречал своих старых сотрудников в неожиданных местах, за неожиданными занятиями, в основном торгующими на базарах. Проектная деятельность тогда лежала в параличе. Каждый выживал как мог.

- Привет! Как дела?

- Да вот, мы с отцом подрядились на ремонт. А ты что, туда?

И он показал наверх. По его виду я почувствовал, что наверху сидят очень важные люди.

- Нет, мне в антикварный магазин.

- Тогда это здесь, - и он показал на дверь в коридоре.

Антиквар оказался худым высоким блондином с длинным тонким носом на узком лице. Манеры и лексикон его были вполне интеллигентными. Его звали Сашей. Я договорился с ним, и вскоре принес ему свой товар. Я оставил ему на продажу одну вазу, пару бронзовых статуэток, серьги, что-то еще. Цену я назначил раза в четыре выше той, по которой покупал. Он поморщился, но взял.

- Попробовать можно. У нас ничего восточного нет. Как пойдет – неизвестно.

Вторую вазу и другие статуэтки я отдал в другой антикварный магазин. По какой цене они намерены это продавать, я не мог знать.

Я зашел к Саше через несколько дней.

- Ну что, как торгуется?

- Слушай, - сказал мне Саша сурово, - ты больше так не делай, а то мы не будем с тобой работать.

- Что я сделал не так?

- Ты отдал такой же товар в другой магазин?

- Да, а что? Товар же мой.

- Тогда послушай, что вышло. Я продаю твою вазу американцу из посольства. Я даю на нее сертификат, подписаный музейными работниками, - Саша поднял вверх длинный палец, - Он платит, уходит, и идет в другой магазин. А там такая же, парная ваза, но по другой цене, дешевле. Он покупает ее, и идет ко мне требовать назад часть денег. Я едва уболтал его, упирая на то, что по моей вазе была экспертиза, а по той нет. Но самое главное: на донышке одной вазы стоит клеймо династии Мин, а на другой – Юань. А вазы-то явно парные. Слава Богу, что он не заметил.

Я молчал, пристыженный. Оп-па, как меня развел старый коллекционер. Мог бы я читать клейма, глядишь, что-нибудь бы и заподозрил. Да просто не стал бы покупать, или дал бы цену ниже.

- Ты вообще, должен знать, что предмет эпохи Мин, я не говорю о Юань - это все равно, что икона Рублева. Это не продается через антикварный магазин. Скажи своим поставщикам, чтобы не наглели, а были осторожнее.

Весь магазин был увешен картинами и иконами. Под стеклом прилавка были разложены карманные часы с гравированной надписью «Такому-то за работу в НКВД» и тому подобный товар, со звездами и гербами.

Саша стал оттаивать. Я ему, наверно, нравился.

- Привози еще. Только постарайся отбирать те предметы, которые похожи на помещенные в энциклопедиях и учебниках, например, - и он показал мне аукционный каталог - что-то в таком роде.

На странице было странное сооружение на треножнике, напоминающее своим образом насекомое. Это был бронзовый кубок возрастом четыре тысячи лет.

- Все мои клиенты – иностранцы. Они мало в чем разбираются, и им комфортнее покупать похожее на то, что они уже видели в музеях.

- А что за сертификат ты сделал на мою вазу?

Он показал мне красивую бумагу, всю в разводах. Там было только описание вазы: что на ней изображено, написано, как глазуровано, про клеймо на дне, о том в стиле какого времени сделана роспись. Пышный бланк был подписан каким-то сотрудником национального музея.

- Но здесь нет ни слова о том, что она действительно сделана триста лет назад.

- А это никак нельзя определить для фарфора. Нет таких технических способов.

- А как определяют их древность?

- Это может сделать только экспертная оценка специалистов.

- Но здесь ее нет. Эта бумажка ни о чем. Она не говорит о самом главном - о подлинности вазы.

- Конечно не говорит. Иначе какой дурак бы мне подписал ее за пять долларов? Но она написана на русском. Американцы ее сроду не прочитают, а вид у нее солидный.

- Здорово ты это придумал.

- Там из твоего товара кое-что еще ушло. Бронза, серьги. Вот смотри, я нашел подобные, - и он показал похожие серьги в каком-то аукционном каталоге, - Как только я это показал покупателю, он сразу же их и схватил. Я заказал такие же еще, у одного ювелира-любителя. Босс, кстати, заинересовался твоим товаром.

Он рассчитался со мной долларами.

Так мы подружились с Сашей. Я перенес к нему остатки товара от другого антиквара, и больше никуда не ходил.

                4

Я получил от Ви Я письмо, написанное витеватым слогом. На русском языке так никто и никогда не писал. Все падежи и склонения были несогласованы. Он спрашивал о моем здоровье, успехах, и звал приезжать еще.

А я и так собирался приезжать. Я ездил туда каждые месяц-полтора. За это время расходилась лучшая часть привезенных оправ, и прилавки требовали подпитки. Приехав, я позвонил Ви Я договориться о совместном походе к коллекционеру, но он вызвался сопровождать меня по моим основным делам. Что же, переводчик мне не помешает, тем более, что Ви Я знал немного и уйгурский. Мы вместе ходили по оптикам. В одной лавочке на базаре он сказал мне сдавленным голосом:

- Осторожно, здесь бандит.

- Какой бандит?

- Не глядите туда. Вот он, стоит у входа. Ведите себя осторожно. Не показывайте деньги.

Там стоял детина зверского вида. Мне показалось, что он окидывает всех хозяйским оценивающим взглядом. Но почему Ви Я боится? Ему-то чего бояться? За меня? А полиция на что? О свирепости китайской полиции среди челноков ходили такие слухи, что могло создаться впечатление, что с преступностью в Китае покончено, кроме совсем уж мелкого воровства и мошенничества на базарах.

Закончив с оправами, мы пошли к старому коллекционеру. Когда мы разглядывали сокровища из чемодана, в комнату зашла пара молодых китайцев. Они принесли с собой пива, угостили нас. Все переговаривались между собой как старые добрые знакомые. Когда старый коллекционер полез под нары за вторым чемоданом, Ви Я шепотом сказал:

- Не торопитесь покупать. Этот человек предлагает вам такое же дешевле.

Я взял пару бронзовых статуэток, мы допили пиво и вышли. Молодой человек повел нас к себе, почти в такую же берлогу, разве что чуть почище.

- Он говорит, что старый человек берет свой товар у него, - сказал мне Ви Я. Мы сидели у входа в комнату за низеньким столом, расставив на нем статуэтки, вазы, и мелкий хлам. Какая-то женщина принесла нам чай, и после всех возлияний мне захотелось в туалет.

Хозяин на мой вопрос показал рукой: туда, потом направо, и еше раз направо. Я пошел по указанному пути, и увидел вдали улицу. По ней тек народ, пешком и на великах. Постояв в недоумении, я вернулся, сказав, что ничего не нашел. Тогда хозяин встал, и пошел со мной. Мы пришли на то же самое место, и на мой немой вопрос хозяин показал рукой на заборчик, идущий поверху набольшой подпорной стенки. За стенкой был огородик, где старушка с девочкой собирали какой-то урожай. Я глядел сверху, как они ловко обирают какие-то стручки с вьющихся стеблей. Хозяин в подтверждение своих слов начал орошать стенку, и я, поглядев на ее подножие понял, что здесь действительно тот самый туалет, и подходить к стенке надо осторожно. Старуха и девочка не обращали на нас никакого внимания.

Там среди прочего, я купил пару красивых ваз с тонким голубым рисунком. На донышках стояли клейма, по словам Ви Я, отсылающие к династии Цин. Он произносил это как Чин.

- Я приглашаю вас ко мне домой вечером, - сказал он.

Пятиэтажный дом его был похож на наш микрорайонский. Те же подъезды с козырьками, такие же балконы. Только дом был поуже. Это значит, комнаты будут поменьше. В отличии от наших микорорайонов, где дома располагались иногда затейливо, по воле градостроителя образуя пространства, перетекающие одно в другое, здесь несколько домов стояли как солдаты строю, шеренга за шеренгой. Лестница в подъезде поуже и покруче наших. И вот я от порога - прямо в общей комнате, в стенах которой двери в две спальни, туалет и на кухню.

Я сел за низенький стол. Ви Я налил мне обязательный чай. Вышла его жена с сыном лет десяти. Мы познакомились. Я стал хвалить квартиру.

- Такая квартира стоит восемьдесят тысяч юаней, - гордо сказал Ви Я.

Я прикинул: примерно двенадцать тысяч долларов. У какого китайца, живущего на зарплату, есть такие деньги? Оставив этот вопрос за скобками, я вытащил гостинец для Ви Я. Это были иностранные монеты. Когда-то в СССР они были в большой цене, за исключением монет из стран народной демократии, конечно. Случалось даже покупать одну монетку по рублю. Теперь они были уже не редкостью. Цены на них резко упали. Их уже почти никто не собирал. Так что на доллар я купил пару хороших горстей, рассудив, что для Китая они по любому экзотика. Так и оказалось. Видно было, что Ви Я приятно удивлен. Он и его сын прилежно слушали описания каждой монетки, которых никогда раньше не видели. К этому я еще добавил  несколько мемориальных рублей, советских и российских.

Жена его накрыла стол. В то время, как мы сидели в нормальных креслах, она для себя пристроила сбоку низенькую скамеечку. Выпив с нами пару чашечек водки, она незаметно исчезла, и появлялась, лишь для того, чтобы улыбаясь мне, убрать или принести какую нибудь тарелочку. Она вела себя подчеркнуто подчиненно, что было странно, потому что чувствовалось, что она в семье главная.

Она была старше, крупнее Ви Я, и работала в какой-то большой компании. По ее уверенным, властным повадкам, я подумал, что она занимает там нехилую позицию.

- Моя жена получает 200 юаней в месяц, - сказал Ви Я, в ответ на мой вопрос, кто сколько получает в Китае, - а большинство 80-100.

Потом он проговорился, что ей еще дают премиальные той самой водкой, что мы пили все время. Про себя он ничего не говорил. Также он не сказал, что многие вообще не получают зарплату, а живут как птицы небесные, добывая корм, где только можно.

Мы болтали. О чем мы могли болтать? Не помню, но время летело. Ви Я заметно хмелел. Его жена начала бросать на него тревожные взгляды. Я понял, что сейчас мне лучше уйти, пока я не начал его догонять.

- Поедем на велосипедах, - сказал Ви Я.
 
- А как вы потом заберете мой велосипед? - спросил я.

- Поставим на стоянку в гостинице.

И мы поехали, выписывая небольшие кренделя. Слава Богу, улицы были пусты.

С этого дня я почти каждый вечер в каждой поездке ужинал у Ви Я, запивая еду той самой водкой, что обеспечивало мне полное несварение желудка, как минимум на неделю. Кухня Ви Я для моего желудка ничем не отличалась в лучшую сторону от той, ресторанной, потому что мясо и морских гадов он покупал в ресторане готовыми. Так делали все. Дома они готовили только овощи и рис.

                5

Я повадился задерживаться у Саши в магазине. Обычно он доставал початую бутылочку коньяка, который, как я подозревал, он потихоньку потягивал весь день.

- Почти весь твой последний товар купил босс. Особенно ему понравились вазы, - сказал мне Саша.

Мы пили «Метаксу» - она почему-то тогда там считалась очень крутой. В голосе его чувствовался пиетет.

- А кто он?

- А ты не знаешь? Дочкин.

Память моя зашевелилась, напряглась.

- Тот самый?

- Тот самый.

- Сколько же он отсидел, и когда вышел?

- Пятнадцать лет, от звонка, до звонка. Теперь он учредитель той компании, что на втором этаже. Мой магазин под ним. Они подмяли под себя весь север. Всю промышленность, все рудники. Он – крутой авторитет.

Дело Дочкина прогремело в 70-е годы. Он, работник облисполкома, организовал торговлю строящимися квартирами. Якобы он продал их на сто тысяч тогдашних рублей. Все понимали, что без участия самых высших фигур во власти, он бы ничего не смог сделать. Но он никого не сдал, и следствие в ту сторону не копало. Так он и пошел по делу один.

- Теперь он – коллекционер. Китай он только начал собирать. Какая у него коллекция живописи, какие иконы! Весь Калмыков у него!

Мы сидели, окруженные картинами в богатых золоченых рамах.

- Почем твои картины?

- Ты хочешь купить?

- Почему бы нет? Вот эта, например, сколько?

- Эти тебе не по карману. Вон там в углу есть подешевле.

В углу стояла стопка холстов снятых с подрамников, высотою по грудь. Я посмотрел верхние, осторожно их приподнимая. Это были добротные пейзажи и натюрморты в реалистическом стиле 50-х годов. По мне так тяжеловатые, но красивые. Украсят любую стенку.

- Сколько вот эта?

- Тебе бы я отдал за 300, а ту, что под ней – за 200.

- А по 100 у тебя есть?

Я давно хотел видеть у себя на стене картину, написаную маслом.

- Можно найти. Только ты учти, к ней надо раму, а это стоит столько же, если не больше.

- А откуда у тебя столько картин? Вроде бы все они написаны профессионально.

- Приватизированные запасники худфонда.

Ни фига себе, приватизаторы, подумал я. Впрочем, один мой одноклассник так приватизировал холодильные склады с хранящайся там тушенкой, которую он потом продавал, с лихвой вернув себе все затраты.

- Самые лучшие из них Дочкин себе забрал.

- Он что-то понимает в живописи?

- И еще как. Особенно в иконах.

Третьим в нашей компании был Толик, меланхоличный и молчаливый. Все это время он почти ничего не говорил. Наконец, он встал, сказав Саше:

- Ну, как будет что-то новое – звони. Последнее мне понравилось. А ты, – это он мне, - заходи ко мне, если что. Я тебе тоже кое-что покажу, - и вышел.

Я как-то ощутил, что речь идет о моем товаре. Беседуя с Сашей в присутствии третьих лиц я никогда не говорил о том, что товар из Китая привожу я. Кто знает, какую легенду о его происхождении рассказывает Саша своим клиентам?

- Хороший парень, - сказал Саша, когда Толик вышел, - президент банка, а как попал! Он приговорен к смерти, и недавно пытался покончить с собой. Еле успели вынуть из петли. А у него семья, трое детей. Ужасно.

- А что произошло?

- Его лучший друг взял взаймы огромную сумму, что-то вроде миллиона. Толик за него поручился, а друг исчез с деньгами. Теперь Толик должен отдавать. Он отдал все, что мог, но там еще немеряно осталось.

- И что, теперь его убьют?

- Это вряд ли. В таких случаях убивать нет смысла. Но долг на нем будет висеть всегда. Ему до самой смерти надо будет его отрабатывать.

- А что его банк?

- А этот банк давно пустой. Его держат на всякий случай, когда надо что-то прикрыть.

Дома я обнаружил, что когда переставляю бронзовые фигурки, под ними остаются песчинки. Я поболтал пальцем в шершавой внутренней полости, и оттуда высыпалось еще несколько штук.

Откуда там мог взяться песок, мне было ясно. Это - остатки так называемого стержня,который служит для образования пустотелость отливки. После остывания отливки его удаляют. Весь вопрос в том, почему остатки стержня продолжают высыпаться по сей день. Ведь, будто бы,прошли сотни лет с момента изготовления этих статуэток. Песка там давно не должно было оставаться.

Для проверки я пощупал заподлинно старую отливку изнутри. Там не то, что никакого песка не было, вся внутренняя полость было гладкая. Похоже, стержень в старину делали из глины. Я побаивался признать непреложность того факта, что эти статуэтки были отлиты недавно, так они были скульптурно красивы, и все покрыты патиной. А внутри, оказывается, халтура, которую древние себе не позволяли. И привез-то я этих статуэток уже немало, и все они хорошо разошлись.

А вазы? Встревоженный, я стал разглядывать рисунок на вазах в лупу. Я покупал эти вазы долларов по 15 пара, отдавая по 50. Что за них брал Саша, я даже знать не хотел. Вазы были фарфоровые, с клеймом династии Цин. Рисунок на них был очень тонкий и красивый, и по тем временам, он непременно должен был быть ручным. Ручным он и выглядел под лупой. Если эти вазы поддельные, то почему они такие дешевые?

Предположим, думал я, их воруют необожженными на заводе, наносят рисунок и клейма, глазуруют и обжигают. После этого они продают мне их по 15 долларов пара. Какова их чистая прибыль при этом? Пять долларов с пары? Три? Чтобы такой бизнес имел смысл, надо гнать эти вазы тысячами. Но тогда они, так или иначе, всплыли бы где-нибудь помимо меня. А этого не было. Больше я их нигде не видел.

Воображение не могло мне нарисовать ничего, кроме изможденного художника, прикованного цепью за ногу в яме, и расписывающего вазы тончайшей кисточкой. Его бьют, если он не выполнит норму.

Потом история повторилась. На этот раз все было без Ви Я. Я пошел по известным мне адресам сам, не помню почему. Наверно, Ви Я был занят. При покупке ваз присутствовал коллекционер-дунганин. Он как-то дал мне понять, что я должен пойти вместе с ним, и привел меня к себе домой. Жил он в отличии от остальных, в собственном доме на отшибе. Дом этот не сильно отличался от виденых мною ранее – тот же барак, шириной на одну комнату, образующий полузамкнутый двор. Разница была в том, что все комнаты принадлежали его семье. Коллекция размещалась в отдельной комнате, запертой на висячий замок, обильно уставленной старинной мебелью, укрытой коврами и удивительно опрятной. По некоторым признаком вроде кальяна, чайника с пиалой, чувствовалось, что хозяин проводит в ней приятные часы, любуясь своими сокровищами. Я отобрал несколько вещиц. Были там и вазы, подобные тем, что шли у меня так хорошо. Я стал торговаться, скорее из принципа, нежели из необходимости, и неожиданно для себя легко сбил цену до 10-ти долларов за пару. Разглядывая вазу, я сказал:

- Рисунок вот только бледноват. Кабы он был поярче и поконтрастней...

Не знаю на смеси каких языков я это сказал, главное, что хозяин понял меня. Он залез под кровать, и вытащил точно такую же пару, а потом сказал:

- Полезай сам, и выбери себе что надо.

Я заглянул под кровать. Там ровными рядами стояли одинаковые вазы, несколько десятков. Краска на них была достаточно яркой. И здесь фальшак!

Ну и кто я после этого? Карась-идеалист. Художник на цепи из моего воображения помахал мне кисточкой, выглянув из ямы, и я сказал:

- Я возьму много, но по восемь долларов.

Конечно, я назвал цену в юанях.

Хозяин согласился, и я взял десять пар ваз с клеймом династии Цин. С тех пор я брал их только здесь.

Все привезенное я временно ставил в шкаф под стекло. Жена порывалась перемыть эти артефакты, но я не разрешал. Ведь патина украшает старину. Жена ворчала, видя в этой патине банальную грязь.

Однажды я не уследил. Я услышал панический возглас из ванной, и пошел посмотреть что случилось. Жена мыла вырезанный из камня корабль изобилия. По дну ванны змеилась фиолетовая струя.

- Что это? - спросил я.

- Это все твоя патина. Похоже на марганцовку.

Для проверки я подставил под кран другую вещицу. Все повторилось. Марганцовка видимо, входила в состав патины, так украшавшей старину. Отмытые вещи сияли как новенькие, каковыми они, без сомнения, и были. Вопрос, обидный для меня: на каких мудаков это было рассчитано, имел не менее обидный ответ. Первым из них был я, дальше по очереди – Саша и его клиенты.

Получается, что почти все древности привезенные мной и успешно проданные Сашей, были подделкой. Немного утешало здесь то, что перед клиентами за это отвечал Саша. Я же сам никому ничего не обещал.

То, что китайские друзья меня постоянно разводят, я подозревал уже давно. Но причин что-либо менять не было. Бизнес, даже такой, приносил доходы. Прикидываться дурачком перед ними мне было даже в чем-то удобно.

Как-то мы шли с Ви Я мимо главпочтамта. Вдруг он сказал:

- Извините, мне нужно купить марок.

Мы зашли. Он пошел к окошку, а я остался ждать у входа. Вдруг раздались звуки скандала. Центром его был чувак, которого я видел несколько раз, знал его имя, и может быть, что-то у него покупал. Он орал на компанию других китайцев, которые в открытую дразнили его.

Подошел Ви Я.

- Что случилось?

Увидев нас, чувак подбежал к нам, как к старым знакомым. Он затараторил, обращаясь к Ви Я, и размахивая какими-то листочками. Ви Я виновато посмотрел на меня, как бы извиняясь за нахала, задерживающего нас.

- Что ему надо? – спросил я.

Увидев мое вмешательство, чувак переключился на меня, сунув свои листочки мне под нос.

- Что он говорит?

- Он говорит, что над ним все смеются, потому что не верят, что его вещь может так дорого стоить.

Я взглянул на листочки. Одним была фотография скрипки, другой был замусоленной газетной вырезкой. Там среди иероглифов латинскими буквами было написано «Stradivari...». Мысль моя сделала стойку.

- И сколько за нее хотят?

Ви Я спросил чувака и сказал какую-то цифру далеко за пределами моего воображения.

- Нет, мне это не надо, - сказал я, - но я спрошу знакомых.

Дома я первым делом попросил одного моего знакомого перевести вырезку. Заметка рассказывала, что при сносе старой лачуги под крышей была найдена скрипка. Внутри проглядывается та самая надпись. Предполагают, что скрипка принадлежала русскому эмигранту жившему в этой лачуге, давно умершему. Ну, а на фото была красивая скрипка с корпусом в узорчатых разводах под лаком.

Я поделился этой новостью с Сашей. Он ответил:

- Даже не думай. Тебя явно дурят. Судьба каждой такой скрипки известна, и никакой скрипки Страдивари в Китае быть не может.

- А как же надпись?

- Скрипки Страдивари подделывали всегда, а особенно в девятнадцатом веке, в Германии. Это классическая афера. Кроме того, это настолько подсудное дело, что тебе бы лучше не лезть туда.
 
В другой раз Ви Я задумчиво сказал мне:

- Русский язык такой странный. В нем одно понятие может выражаться многими словами.

- Какое понятие, например?

- Например «Могила».

- Каккие же там такие слова? Могила – она могила, и все.

- Нет, вот смотрите, - и он раскрыл толстенный китайско-русский словарь с картинками. В самом деле, это слово на китайском языке было переведено на русский множеством слов и проиллюстрировано рисунками гробницы, могильного кургана, мавзолея, раскопок захоронения. Все это наводило на мысль – вот где лежат настоящие редкости, а не под кроватями жалких неудачников. Может быть, это должно было подтолкнуть меня искать подобные контакты.

Странное происходило и в другом направлении. Однажды Ви Я попросил меня привезти ему прибор ночного видения. Я дал объявление в газету, и меня завалили предложениями. Один чувак даже притащил танковый прибор. Я спросил, где он его добыл. Он сказал, что прихватил со сборов. Я купил два прибора: армейский, в виде бинокля, и какой-то другой, похожий на камеру.

При пересечении границы, китайский офицер спросил меня, указывая на приборы, уложенные в сумку и высветившиеся на экране:

- Что это?

- Камера.

- Нет, это не камера. Покажите.

Я расстегнул сумку.

- Это запрещено провозить в Китай.

- Почему?

- Это относится к оружию. Ввоз оружия запрещен.

Приборы у меня забрали, а на обратном пути вернули. Ви Я не выглядел особенно огорченным узнав об этом.

В следующую поездку я повесил один прибор на грудь под куртку, а другой попросил провезти Фариду, главу нашей челночной бригады. Я вручил приборы Ви Я, рассказав как я их провез. В тот же день я случайно подошел к лотку у входа на базар, где продавали советские фотоаппараты, и к своему удивлению увидел точно такие же приборы, какие привез я, только новенькие, в упаковках и с инструкциями. Чем объяснить поступок Ви Я? Покупал бы здесь сам, и не морочил голову, напрягая других рисковать. И, кстати, зачем ему был бы нужен прибор ночного видения?

Я чувствовал, что перед моим носом водят блесной, как перед жерехом или судаком.

                6

Ви Я познакомил меня с торговцем оптикой, китайцем, мало похожим на местных провинциалов. У него были прекрасные оправы из Тайваня. Он вываливал их передо мной из коробок, одна лучше другой, а я терялся в этом изобилии. Законы спроса необъяснимы. Что-то начинает улетать, а что-то зависает, притом что и то и другое выглядит классно. Чтобы получить ощутимую скидку, надо покупать каждый тип большими партиями, сотнями штук. Поэтому выбирать нелегко.
 
Цены у него были пониже, чем те, по которым я покупал до него. Они и понятно. Он – оптовик, и кроме склада, у него ничего не было. А мои прежние поставщики - владельцы оптик. Запасы хорошего товара у них невелики, и ориентированы на местный рынок. Кроме того они норовили подсунуть мне завалящий товар.

У меня сразу же появилось свободное время. За пару часов я делал основную покупку, все паковал, оставляя коробки на хранение. Покупка тут же обмывалась в ресторане за счет продавца. Потом мы с Ви Я за день обходили коллекционеров. Здесь сделки обмывались пивом. А дальше - делай что хочешь. Вечера мы чаще всего проводили у Ви Я, а днем я раскатывал на велосипеде по городу и окрестностям.

Я сбился со счета вспоминая, сколько было таких поездок в Китай.

Какая корысть была Ви Я возиться со мной, если только предположить, что это не входило в его служебные обязанности? Я привозил ему монеты, большей частью памятные советские и российские. Часть я отдавал ему в подарок, остальное за ту цену, по которой сам их покупал. Он их, я полагаю, продавал местным коллекционерам. Подарки для его жены и сына готовила моя жена. Кроме того, возможно, он получал комиссионные от всех продавцов, которых мы посещали. Все равно, это было не так много, чтобы тратить на меня столько времени.

Поэтому я льщу себя надеждой, что в его отношении ко мне было что-то личное, другими словами я был ему интересен точно так же как он мне. Кстати, такое отношение не отменяется и в случае, если он занимался мной по службе.

А как не подозревать его в этом? Например, зимой подъезд в его доме закрыт, не войти. Надо постучать. С другой стороны тебя спрашивают по китайски, что-то вроде:

- Вы к кому?

Это один из жильцов по очереди несет дежурство у дверей. Я отвечаю:

- Ви Я.

Сразу он не понимает, задает еще вопросы, а я все твержу одно: Ви Я.

Он слышит иностранца, а потом еще и видит его, когда приходит Ви Я, вызваный им встречать меня. Весь подъезд теперь знает, что к Ви Я ходит иностранец. Тем, кому надо, вполне естественно попросить Ви Я отчитываться о каждой встрече. Разве не так же поступали бы у нас?

А оттуда недалеко и до идеи как нибудь этого иностранца использовать. Проверить через него, например, какие есть возможности для проноса контрабанды?

Все это я прокручивал в голове, рассекая городские пространства на велике. Великом там можно было пользоваться даже зимой. Однажды, вечером повалил густой снег. Он шел всю ночь, и всю ночь я слышал вквозь сон какое-то скрежетание. Утром все улицы и тротуары города предстали передо мной в своей бетонно-асфальтной первозданности, а снег счищенный с них, лежал аккуратными валами по сторонам. Велосипедисты катились густым потоком, как обычно, во всех направлениях. Матери везли детей в школу, детский сад.

Ви Я пожаловался мне при встрече:

- Как я устал! Почти не спал всю ночь.

- Почему вы не спали?

- Я чистил снег.

- Где?

- На улице.

Из расспросов выяснилось, что его семье отведен участок улицы, причем не близко к дому, и они отвечают за его уборку от снега. Без всякого напоминания они должны очищать его своими лопатами. Вот какие звуки я слышал ночью.

- А если кто-нибудь не придет на свой участок? – спросил я.

Ви Я затруднился ответить на вопрос. Может быть, он не мог вообразить себе такую ситуацию.

Летом я объездил на велике весь город. В каком-то парке я обнаружил несколько сооружений, которые после некоторого размышления, определил как гробницы. Они стояли на абсолютно пустынной площадке, где из щелей между плит росла трава. Вокруг не было ничего, что говорило бы о том, в честь кого эти гробницы возведены. Тогда я догадался, что под ними лежит все руководство Восточно-Туркестанской республики, разбившееся в советском самолете под Читой, когда они летели на переговоры с победившими в гражданской войне коммунистами. Обстановка-то изменилась, и они стали нам больше не нужны.

Покатался я и на местных автобусах. Ви Я дал мне схему автобусных маршрутов. Проезд стоил каке-то смешные деньги, оплачиваемые бумажной мелочью – фынями. Большинство челноков никогда не держали их в руках, но местные вытаскивали из карманов пухлые их стопки, засаленные и рваные. Были еще и монеты, но они встречались редко. Автобусы дребезжали, полы в них были деревянными и грязными. Размеры сидений были меньше наших – нормальная задница в них едва вмещалась. Автобусы были набиты пассажирами. Понятия о дистанции у них не было: когда я открывал бумажник, через оба плеча перевешивались любопытные головы, чтобы вместе со мной в него заглянуть. Однажды я открыл записную книжку, и тотчас из-за моей спины протянулась рука, пальцем водящая по строкам. Очевидно, некто мог читать по русски, и помогал себе пальцем.

Ах, как мне нравился Синцзян тех годов! Когда я на улице услыхал дикие звуки горна с барабаном и увидел нестройно марширующую колонну пионеров с красным флагом, я понял почему.
 
Многое здесь напоминало мне годы моего детства: всеобщая бедность, убогое жилье, тощие мужчины со впалыми животами. Брюки у них держались только на ремне. Отбери его, и брюки спадут к ногам. Женщины стирали в тазиках на улице, у входа в лачугу, выплескивая воду на тротуар.

И вместе с тем стройки вокруг, вырастающие универмаги, офисы компаний, гостиницы. Завтра будет лучше чем вчера. Атмосфера, ну точно, как у нас на границе 50-х и 60-х, когда я был подростком и свято верил, что впереди нас всех ждет чудо: коммунизм, межзвездные полеты... Каждый день возникало что-то новое, дотоле неведомое.

Я бы хотел приехать сюда с семьей через пару лет, когда дочка подрастет.

                7

- Дела окончены, теперь можно и по рюмочке, - сказал я, заходя в комнату, где мой сосед, пьющий все три дня, безуспешно звал меня присоединиться к нему.

Это была гостиница в некогда преуспевающем, а ныне пустынном курортном городке, где я раскинул сеть моих потребителей оптических продуктов. Все дни я объезжал клиентов, забирая деньги за проданый товар и оставляя новый. Моими клиентами в этих местах была центральная оптика в близлежащем областном городе, местная оптика, и их работники, практикующие в тайне от своего начальства на дому. Им я, в обстановке секретности, кроме оправ, поставлял стекла, винтики, и даже небольшие станочки, пригодные для установки на кухне. Их всех объединяло то, что они не возвращали долги полностью, отговариваясь тем, что дела идут пока неважно. Перенося остатки долга на будущее, я тем не менее, оставлял им новый товар, благоразумно рассчитывая, что надо дать им возможность подняться, и обеспечить меня дальнейшим спросом.

Убытки от недооплаты для меня не были критичны. Я оставался в прибыли при любом исходе.

Я пошел в областные города потому что сначала центральная «Оптика» в моем городе отказалась брать мой товар, и вернула то, что брала раньше, без объяснений. Я нашел другую, ей на замену. Дела было пошли, как вдруг владелец ее приехал ко мне домой и вернул остатки всего товара. Он вел себя так, как будто за ним гнались черти. Его сопровождал какой-то человек, не промолвивший ни слова. Этот мне тоже ничего не обьяснял. У меня оставалась еще пара магазинов, но я почувствовал, что за всем этим стоит некий могущественный конкурент, который когда-нибудь достанет меня и там. Я даже догадывался кто это. С ним я не мог тягаться.

Мне надо было искать другие рынки. Я съездил в несколько городов, и навел связи там. Теперь, между поездками в Китай, я объезжал эти города, развозя товар, и забирая деньги.
 
Дела пошли неплохо. Нынче, я провел три дня, объезжая всех своих клиентов. Один из них жил на берегу озера, окруженного сосновым бором, карабкавшимся на окружающие горы. Невдалеке, у самой воды, стояли черные бревенчатые избушки. Я спросил его, почему у них нежилой вид. Он ответил:

- Они заброшены. Работы здесь нет - вот люди и уехали. Любой из домов сейчас можно купить долларов за 200-ти.

Я подумал, что это нужно бы сделать в ближайшем будущем. Блин, да я мог бы сделать это в тот же миг! Цены и зарплаты в этих городах так отставали от столичных, что я чувствовал себя там богачем. Рестораны и гостиницы стояли пустыми и темными, из-за экономии света. Цены на базарах были ниже на порядок, чем у нас. Там даже денежные купюры в обороте были мельче. Бывало, что когда я расплачивался, не находилось сдачи.

В местном клубе нумизматов господствовал обмен. За деньги там не продавалось ничего. Как назло, у одного чувака была подборка монгольских миниатюрых наград: Халхин Гол, и другие. Он не знал, что это такое, думая, что это простые значки, а я знал. Это были фрачные дубликаты наград, которые надевают дипломаты на приемах и балах. Они ценились высоко. Чувак не отдавал их за деньги, а в обмен у меня ничего не было. Обидно, блин!

Итак, я собрал со всех своих клиентов деньги, и обернул их в доллары. Последнюю партию денег я получил недалеко от гостинницы. Обменники уже закрылись, и я нес с собой в сумке кирпичи из мелких купюр. Они были заклеены банковской упаковкой. Казалось, их никогда и никто не пересчитывал, и так они и переходили из рук в руки.

Мой сосед по гостинице квасил с утра, ухитряясь не напиваться к вечеру.

Он приветствовал мои намерения:

- Наконец-то!

Мы накатили и разговорились. Лексикон у нас был общий. Чувак оказался не то бывшим научным сотрудником, не то преподавтелем, не то и тем и другим, в одном областном городе. У нас нашлось кое-что общее в прошлом: то ли теоретическая механика, то ли что еще. Словом, человек, одного класса. Теперь, состоя на службе, как я предположил, у бизнесменов-братков, он объезжал их владения с ревизией. Они охватывали все окрестности. Мы оба были дилетанты в своей нынешней деятельности: он не браток, а я не бизнесмен. Теперь мы, как собаки, обнюхивали друг друга, находя сходство.

- Почему ты утром не пошел сегодня со мной в ресторан, когда я тебя звал, - спрашивал он, - там были такие девочки. Любая бы с тобой пошла, если б я ей сказал.

Мы уже изрядно накатили.

- Я в том ресторане обедал, и никаких девочек не видел. Я вообще, был там один. Он и вечером стоит пустой, - отвечал я.

- Конечно. Но есть же еще официантки и поварихи. Выбирай какая понравится. Я гарантирую.

Я вспомнил вечер в темном гостинничном ресторане, и мое одиночество в нем. Официантка была мне дружелюбна. Вдруг из темноты появился какой-то местный пьяный жлоб, окидывающий ищущим взором окрестности. Постепенно, его взгляд начал фокусироваться на мне. Его глаза остановились, и загорелись вызовом. Официантка, ухватив его за плечи, увлекла в темноту. Я следил за ними, поглощая пищу и запивая ее пивом. Парень, влекомый женщиной, уходил, вяло отбиваясь.

- И что, они бы пошли со мной?

- А куда бы им деваться? Я для них здесь царь и бог.

- Что значит куда деваться? Послали бы тебя на хер, и все.

- Ну, не скажи. Ты пойми, другой работы здесь нет. А нам надо сокращать персонал. Все это: и гостиница, и рестораны, глубоко убыточно. Ты видел сам: в залах никого нет. А компания, несмотря на это, платит всем зарплату. Ведь персонал-то должен быть на местах. Да они готовы за это на все.

- Но ведь твоя компания находится за тысячу километров отсюда. Какая вам корысть содержать убыточный край?

- Не знаю точно зачем, но они скупили здесь все, что смогли.

- Зачем?

- Когда-нибудь этот бардак кончится, а все уже в наших руках.

Его бутылка закончилась, и я купил внизу другую. Разговоры продолжались. Оказалось, что мы оба должны были уезжать сегодня одним поездом. Мы выпили за отъезд, собрались, и пошли на вокзал. Ту бутылку к этому времени мы прикончили, и на вокзале купили еще одну, чтобы потреблять ее у окна купе, беседуя, и глядя в пролетающие дали.

На вокзале, купив билеты, мы подошли к расписанию, и только уставили пальцы против нашего поезда, как к нам продошел наряд милиции, пригласив пройти в отделение на вокзале.

Там нас первым делом обыскали, несмотря на наши протесты.

Из моего потайного кармана на джинсах извлекли 700 долларов, а из сумки вынули несколько кирпичей банкнот, в любом из которых была сумма, превосходящая месячную зарплату мента. У моего спутника денег было гораздо меньше, но зрительно больше, потому что вся его сумка была набита кирпичами купюр самого младшего достоинства. Менты стали было переписывать номера купюр, а их было немеряное количество. Я только гадал, чем все это может закончиться, а мой спутник безуспешно пытался навести с ментами связи.

Наконец все это закончилось тем, что нам вернули все, заставив уплатить штраф за появление на вокзале в нетрезвом виде. Штраф был мизерный, по нашим понятиям. Мы вышли из вокзала, и открыли бутылку, которую нам вернули с вещами.

- Ни хера себе!

Мы ожидали худшего, а вот сидим на краю фонтана, и пьем водку. Зачем ментам все это было нужно?

- Может они передали нас кому-то, кто займется нами в поезде, - сказал я, - надо быть начеку.

Пить расхотелось совсем. Водка царапала горло.

Но в поезде ничего не произошло. Какое-то время я бодрствовал, ожидая, что в купе начнут ломиться, но потом меня сморило. Когда я спал, мой попутчик вышел на своей станции.

К зиме долги некоторых частников начали вызывать тревогу. Один из них сказал, что у него вообще нет денег. Другой сказал, что сейчас он денег не нашел, но они будут завтра, если я подожду. Деньги ему должны привезти.

- Но я уже съехал из гостиницы и собираюсь домой.

- Ничего, переночуешь у меня, и уедешь завтра.

Строго говоря, моим клиентом была симпатичная женщина, арендовавшая кусочек прилавка в универмаге. До этого она аккуратно расплачивалась со мной, а в этот приезд сказала, что всеми делами теперь занимается ее муж Иван. Купив бутылку водки, я сел в его машину, и мы приехали в частный дом где-то на окраине. За домом расстилалось заснеженое поле. Был мглистый морозный вечер. Мы сели за стол. Нам что-то подали, и мы завели обычную беседу за бутылкой.

- Я может быть, скоро буду в вашем городе – сказал Иван.

- Будешь - заходи ко мне, - сказал я, - вот тебе адрес.

И быстро его нарисовал на листке из записной книжки.

- И ты вот так даешь его незнакомому человеку? – спросил Иван, пряча листок как бы нехотя. Что-то в его интонации меня насторожило. Было впечатление, что он, то ли осуждал, то ли презирал меня за этот жест.

Далее, речь зашла об их коллегах-конкурентах, и я проговорился:

- Карим не возвращает мне долг. Говорит, что денег нет.

- Так он и мне не возвращает. Что мы с ним только не делали. И били, и нож к бочине приставляли – ни в какую. Убивай, говорит. Совсем не боится. Отмороженный.

К этому времени, я уже заметил, что дочка хозяйки обращается с ним как с чужим человеком. Похоже, она не считала его ни отцом ни отчимом. Хозяйка не садилась с нами, а чем-то занималась в другой комнате.

- Гнилой человек этот Карим. Он меня ментам сдал.

- Как это?

- Сказал им, что я наган прячу.

- И что потом было?

- Пришли, обыскали, нашли. Чуть было срок за это не получил, едва откупился. Считай, почти тысячу долларов мусорам отдал. Провели, будто бы я наган нашел, и собирался сдать.

В таких вот разговорах мы прикончили бутылку. Спал я на кровати своего детства, продавленной, с шишечками, с ковриком у стены.

Утро было ясное и морозное. Мы поехали к его приятелю. Тот вышел на сигнал, и сказал, сев к нам в машину:

- Денег нет, не привезли. Ты понимаешь, ребята задержались в Кургане. Перед отъездом вздумали пойти в ресторан, а там случайно влипли в драку, и попали в ментовку. Сейчас сидят и разбираются. Там сейчас за них работают. Будут, в лучшем случае, через пару дней.

- Иван, - сказал я, - ты мне обещал, и я остался. У меня нет времени ждать.

- Что-нибудь придумаем, - сказал Иван, и стал советоваться с тем парнем, где можно перехватить. Наконец, они решили где, и мы поехали. По первому адресу им отказали. Тем временем парень жаловался Ивану:

- Ты прикинь, Гулька совсем берега попутала. Прикрикивать на меня начала, строит. То не то, это не так. Я говорю ей по хорошему: уймись, дура, а она не понимает. Как бы не вышло чего, ты же меня знаешь.

Он тоже недавно стал жить у какой-то женщины, смекнул я. На семейных людей они оба похожи не были, а вот друг на друга - да.

По второму адресу тоже ничего не нашли. Они вышли из дома мрачные. Мы поехали дальше, уже где-то далеко за городом, между валов снега выше роста, убранного с дороги. Я вдруг подумал, что если туда засунуть чей-нибудь труп, то его не найдут до весны. Кто знал, кто видел, где я остановился, куда и с кем поехал? В потайном кармане у меня лежала без малого тысяча долларов, а в багажнике стояла коробка с оправами еще на несколько сотен.

- Не бойся, - сказал Иван, - раз обещал - сделаю. Достанем мы тебе деньги.

По третьему адресу нам отчасти повезло.

- Больше у них не было, - сказал мне Иван, - вот тебе двести. Остальные триста верну в следующий раз.

                8

- Он говорит, что может дать вам товар в долг для продажи, - вдруг сказал мне Ви Я, когда я заканчивал покупки, купив на полторы тысячи долларов оправ. Какая приятная неожиданность. Я не верил своим ушам. Разве такое бывает? Я отобрал еще на тысячу долларов товара, и написал расписку на русском языке. Ви Я с важным видом прочитал, и вручил ее китайцу-поставщику.

Мы впятером отправились в ресторан обмывать сделку. По каким-то их правилам, право заказа блюд было даровано мне. Я заказывал наугад, вызывая шумную одобрительную реакцию моих спутников. Мне было все равно что есть. Мой желудок отказывался принимать любые китайские блюда, так что не имело значения что заказать. Я давно знал, где проведу значительную часть времени после такого обеда. Правда, я уже опознал одного из врагов моего желудка – зеленый перец, который клали везде. На вкус он был не особенно острый, и даже приятный, но мой желудок его отказывался принимать. Я старался не брать его в рот. Рис несколько врачевал мои страдания, но я уже столкнулся с тем, что мужчине на пирушке есть рис недостойно. Это - удел женщин и детей. Надо мной втихаря посмеивались за то, что я просил его сразу же.

В этот раз я пролетел с супом. Я очень хотел сначала похлебать чего-нибудь жиденького, но суп мне подали в самом конце. Это была мутно-белая сладкая жидкость, в которой плавали одновременно мелкие кальмары с ракушками, кусочки мяса и овощей. На меня все смотрели, ожидая восторженных похвал, и я лицемерно не обманул ожиданий.

Вечером мы с Ви Я пошли по обычному кругу коллекционеров. Денег у меня уже не оставалось, и Ви Я предложил мне взаймы.

На этот раз это были новые люди, с вещами, очевидно, подлинными. Так, у одного были письма на русском языке, посланные в 1943 году из Харбина, с марками Манчжоу-Го, штемпелями Синцзяна, и отметками Восточно-Туркестанской Республики. В одном письме пишущий восхищался успехами Красной Армии и сообщал, что пожертвовал в ее пользу какую-то сумму. Были блоки местных марок, провинциальные бумажные деньги, и медаль «За храбрость» все той же республики. Плохо было то, что гвоздем этой коллекции парень считал обычный торговый доллар, который ценил в сто долларов. Я бы больше десятки за него не дал. Продавал же он только все вместе. Я не стал покупать, отложив это на потом. Теперь я об этом жалею. Потом не наступило, а медаль и письма с марками стоили того.

У другого были вазы, на этот раз явно подлинные. Одна из них вышла из мастерской художника Ху Хенг Мао в 1908 году, о чем было написано на ее боках. Я их купил больше для себя, довольно дорого.

У троих ребят борзого вида была бронзовая статуэтка Зеленой Тары тонкой работы. На теле ее были гнезда от некогда вынутых драгоценных камней. Лицо ее было как живое и светилось внутренним светом. Черты лица были скорее европейские, в отличии от традиционных ее тибетских сестер. Я предположил, что ее изготовили уйгурские или еще какие-нибудь прозелиты для себя. Она была тоже недешева. Я заподозрил, что она украдена из музея. Эти ребята предложили мне съездить с ними за яйцами динозавров. Я благоразумно отговорился.

Ви Я сказал мне, что он хочет получить заграничный паспорт, чтобы ездить за границу, как я. Тогда выехать из КНР можно было только по делам бизнеса, а для этого нужно было приглашение от бизнес-партнера. Я пообещал помочь чем смогу.

Как-то вечером мы сидели у него дома. Его жена мыла в тазике ноги их десятилетнему сыну. Почему в тазике, ведь у них был душ? Не знаю, мылись ли они в душе.

Здесь надо сказать несколько слов о квартире Ви Я. Стены ее были чисто бетонными, без обоев. Электропроводка шла поверху, причем было похоже, что ее монтировал сам хозяин. Выключатели света отсутствовали. Вместо них с потолка свисали цепочки, за которые нужно было дергать. Подобный способ включать свет я позже встречал в Америке, в старых домах и подвалах. Все лампочки светили тускло, так, что читать было невозможно. Для этих нужд были настольная лампа у мальчика и торшер в зале. Впрочим, не было видно, что в доме много читают. Из книг, стоящих на небольшой полочке, были только школьные учебники, справочники и словари.

Ванная комната была шириной не более метра. Слева от входа была расположена раковина, заткнутая пробкой, иногда полная использованной мыльной водой, справа – в глубине, напольная чаша, с рифлеными площадками для ног, вроде той, что была в моей школьной уборной. Она же служила и для стока воды от душа, свисавшего над головой чуть ближе ко входу. Никаких дверок или занавесок не предусматривалось. Такую остроумную и экономичную ванную я уже видел в Иране. Но там все сверкало чистотой и кафелем поверхностей, и был еще один гибкий шланг с наконечником для омовения интимных мест.

Здесь же все было серо и уныло.

Кухонька была тесной, с крохотной плитой о две комфорки. Для стола со стульями уже не было бы места. Там и сварить борщ было бы проблематично: не разложиться. Раковина была двухярусная: использованная вода из верхней раковины стекала в нижнюю, где лежали предметы, требующие отмокания. Здесь же была печурка вроде буржуйки, с жестяной трубой, выведенной в окно. На ней стоял чайник. Кухня выходила на застекленный балкон. Там хранилось то, чем топили печурку. Это были аккуратно увязаные тарные дощечки, собираемые, очевидно, по улицам.

Зимой в квартире было темно и холодно. Все ходили в свитерах и теплых тапках. В мебели был минимум дерева. Да и самой мебели был минимум. К каркасам из гнутых металлических рам крепились древесно-волокнистые плиты. На всем лежали приметы экономии. Вода, электричество, тепло.

Спальни были совсем крохотные, и на всю семью - один шифоньер.

Чувствовалось, что Ви Я гордится своей квартирой и достатком.

Где он взял те несколько сотен, что дал мне в долг? Из своих сбережений?

                9

Я здесь пишу о китайцах, но в тех поездках параллельно шла уйгурская жизнь, в которой кроме уйгуров были казахи, дунгане, и даже русские – потомки тех, кто не пожелал уезжать во время обмена населением в конце пятидесятых годов. Уйгуры роились вокруг гостиниц и базаров, сидели в ресторанчиках, меняли валюту. Менялы ходили с кирпичами банкнот, которые они демонстрировали в доказательство серьезности своих намерений. Что было странно, потому что частный обмен валюты в Китае запрещен. Но у менял курс был чуть выгоднее, чем в банке, и все челноки пользовались только ими.

Я ездил в Китай в компании казахских уйгуров, среди которых я был единственным русским. У меня были хорошие отношения со всеми, а особенно с Фаридой – старшей. Эти уйгуры родились в Китае, или там были рождены их родители. У многих в Китае были родственники.

Китайцев они не любили. Одно время мы оформляли документы через туристскую компанию «Уйгурстан». Над ее конторой развевался флаг Восточно-Туркестанской Республики с полумесяцем и звездой. Китайцы какое-то время не замечали этого, но потом я прочел в газете, что КНР заявила официальную ноту нашей стране, о том, что та поддерживает сепаратистов, в доказательство ссылаясь на эту контору. Наша страна извинилась и это агенство закрылось, а скорее всего, просто сменило название.

Уйгуры и китайцы жили в разных мирах. Уйгуров не брали в армию, полицию, в администрацию. Все значимые посты были не для них. Уйгуры на улице составляли шумное большинство. Китайцы же сидели в оффисах, компаниях, служили в таможне, полиции, работали на стройках.

Многие уйгуры открыто носили ножи. Это было разрешено, как деталь национального костюма. У некоторых модников ножны и рукояти были богато отделаны.

Каждого челнока-новичка облепляла толпа желающих стать посредниками и переводчиками, такая густая, что двигаться в ней было почти невозможно. Я видел, как одна полная русская женщина расплакалась из-за этого. После нескольких поездок, ко мне перестали прилипать, видимо убедившись, что не стоит тратить время. А ведь говорили они с нами на русском языке! Плохо ли, хорошо, но они уверенно болтали. А где они этому научились – неизвестно. Друг у друга, наверно.

Как-то в гостинице образовалась вечерика. Кто-то из челноков праздновал день рождения, и на шум приходили все, кто хотел. Из русских был я один. Остальные – тюрки всех мастей: уйгуры, узбеки, казах, татарин. Языкового барьера не существовало. Каждый говорил на своем языке, прекрасно понимая других, с легкостью, когда надо, переходя на русский. Угощение приносил каждый с собой, и теперь все тонуло в дыму. Плясали - каждый что вздумается.

- Это моя земля! – говорил мне один, скрипя зубами, - почему я должен жить в другом месте? Все мои предки жили здесь тысячи лет...

Это был парень, мало похожий на челнока – молодой, подтянутый, с умным лицом. Фарида сказла мне, что он потомок какого-то знаменитого рода, которому раньше здесь принадлежало все. Я бы не удивился, узнав, что у него есть какая-нибудь другая миссия кроме челночной.

- Теперь они хотят, чтобы нас не было как народа...

Там был еще один таджик. Я спросил его, воевал ли он во время недавней гражданской войны.

- А как же. Я был капитаном.

На какой из трех сторон, он не сказал. Я знал, что все они вырезали гражданское население: немцев, русских, таджиков из других кланов, но спрашивать об этом не стал. Бизнес аполитичен. В Иране,с одним уйгуром-челноком из нашей компании я что-то покупал, и этот челнок узнал, что узбек-продавец был моджахедом во время афганской войны. А челнок был там тоже, с Советской Армией. Они выяснили, что стояли друг напротив друга в одном и том же месте. Продавец обстреливал наш лагерь с гор, а теперь мы все мирно пили чай в его лавке, и бойцы благодушно вспоминали былое как однополчане или земляки. Челнок, правда, не был зеленым срочником на той войне, а вполне взрослым человеком, со своими мозгами. В первой волне туда отправляли партизан.

А здесь однажды на моих глазах возле универмага, где беспечно гуляли пестро одетые горожане, трое полицейских подошли, к очень прилично одетому, симпатичному уйгурскому пареньку.

Я никогда раньше не видел, как может в одно мгновение стать серым человеческое лицо. Двое схватили его за плечи. Паренек попытался вывернуться, оставив в их руках пиджак, но тщетно – они заломили за спину ему руки, и так поволокли его, не давая стать на ноги. Третий полосовал его длинной дубинкой по спине. Паренек рычал то ли от ярости, то ли от боли звериным утробным рыком. Все произошло в секунды. Вот их уже нет, и люди гуляют как до этого.

Кто это был? Наркодиллер, сепаратист? Расстреляют ли его, теперь, на стадионе?

В один из приездов, весной, от своих уйгуров, я узнал, что пару недель назад на местном стадионе показательно расстреляли несколько молодых уйгуров. Этому предшествовали беспорядки на улице. На это время граница была закрыта, и никого из челноков в городе не было. Все обострения обычно, происходили весной.

- Они просто собирались, чтобы поиграть в футбол, - говорила мне Фарида, - бедные дети!

Я спросил Ви Я что это было.

- Это были бандиты, - отвечал он.

По дороге в город везде строились кирпичные бараки. Было видно, что их новые обитатели - молодые китайцы. Китайцы интенсивно заселяли Синьцзян.

                10

Саша был расстроен.

- Ты понимаешь, Дочкин теперь хочет, чтобы я сделал каталог для его китайской коллекции.

- Ну и что? Так сделай.

- Ты не понимаешь? Каталог будет как этот, - и он показал на глянцевый аукционный каталог, - он будет растиражирован и распространен. А как я его сделаю? Ты ведь сам знаешь, что там есть...

Ага, смекнул я, мой фальшак ты сплавлял Дочкину, причем, я думаю, за немалую цену. Ну, это не мои проблемы. Как-нибудь выкрутишься.

Но все же я не был совсем уж спокоен. С кого начнет Дочкин, когда узнает правду?

Приключения в поездках говорили мне, что детский период моей деятельности проходит. Наступает взрослый, а мне, ой, как бы не хотелось в него вступать.

Очень кстати, перед этим я выиграл в лотерее грин-карт, и уже готовил документы на выезд. Мне посоветовали везти с собой деньги травел чеками – очень удобно. Так деньги никто не украдет, не отберет. Я пошел к Толику в банк, проконсультироваться.

В его огромном кабинете я прибалдел: он весь был уставлен моим фальшаком. Зеленоватые бронзовые фигурки не то мудрецов, не то монахов с торчащими в стороны какими-то лопатками на шапках, резные каменные пагоды и корабли изобилия, покрытые патиной на марганцовке, те самые вазы из под кровати.

Если они ходили с Дочкиным в гости друг ко другу, то им было чем померяться.

Толик объяснил мне как и где покупать травел чеки.

- А как твои дела? – спросил я.

Он слабо улыбнулся.

- Я завел кое-что. Теперь есть что детям оставить, - и он обвел рукой кабинет, имея в виду свою коллекцию, а мой фальшак, - ну как тебе?

- Сильно, - пробормотал я.

Он снисходительно глядел на меня, похоже, жалея, что такого мне не собрать.

Мне было стыдно. Он был мне симпатичен. Приговоренный к смерти, отдающий долги, он тратил последние деньги на хлам, который поставлял Саше я.

                11

Я знал, что это моя последняя поездка в Китай. Жена не хотела, чтобы я ехал. Мы уезжали в Америку через месяц. Наша квартира была почти что продана, все вещи из нее тоже проданы или пристроены. Свой бизнес я продавал одной знакомой: все связи, долги и остатки оправ.

По хорошему, я ехал проститься с парой лучших лет моей жизни, с другом, и с краем, который я полюбил.

До этого я привез письмо-вызов для Ви Я от имени одной компании, необходимое для получения паспорта в Китае. Его написал по китайски и заверил один мой знакомый. Он взял с меня за это 200 долларов.

В итоге Ви Я гордо показал мне новенький паспорт, позволяющий ему разъезжать по заграницам. В счет привезенных ему наборов памятных рублей, он расплатился со мной парой таких редких монет, что я даже не поверил, что они могут быть настоящими. А они скорее всего, ими были.

На этот раз Ви Я позвал своих друзей, тех, что были в первый раз. Потом он спросил меня:

- Я хочу пригласить одного уважаемого человека. Он – мой школьный учитель.

- Пожалуйста.

На школьного учителя этот человек был мало похож, разве что на профессора университета. Он выглядел как взрослый человек среди нас, сорокалетних подростков и придурков. Он спросил меня, когда я сообщил всем, что еду в Америку:

- А чем вы там собираетесь заниматься?

- Ну, я – инженер, попробую устроиться по специальности, а нет – пойду на стройку.

Он недоверчиво поджал губы.

Вечеринка мне запомнилась светлой, веселой. Стали произносить тосты. Когда очередь дошла до меня, я сказал, встав, и подняв чашечку с водкой:

- За эти два года я полюбил вашу страну. Я вижу, как она бурно растет и расцветает. Я хочу выпить за ее будущее. За вашу великую страну, за Китай!

Реакция была не совсем той, которую я ожидал.

Да, за Китай не грех выпить. Все выпили, и продолжили разговоры, скрывая смущение. Мне показалось, что я полез туда, куда меня никто не звал. Может быть, Китай так велик, что не нуждается в тостах заезжего барыги и они могут только унизить его?

Потом моя бестактность помалу сгладилась. Учитель, мало участвовавший в разговорах, встал, извинился и ушел, сославшись на дела. Но я чувствовал, что все это время он следил за мной. Его взгляд мне что-то напомнил. Что?

Это был дежа-вю. Такой взгляд на меня, изучающий, оценивающий и выносящий вердикт, я уже встречал раньше, два раза до этого.

Первый раз какие-то люди, показав красные книжечки, попросили меня проехать с ними. Они подошли ко мне в ателье, где я примерял костюм. По прибытии в КГБ, меня усадили за стол в большом кабинете. Несколько молодых человек, окруживших меня, забросали меня вопросами о всякой чепухе. Я отвечал, вертясь, обращаясь с спрашивающему, как вдруг в кабинет вошел его хозяин, сел в свое кресло, и уставился в меня.

- Вам знаком такой человек Дмитриенко? – спросил он, пристально глядя мне в глаза.

- Да, это мой одноклассник, Валера Дмитриенко.

- Нет, не он. Другой.

- Я больше никого такого не знаю.

- Тогда скажите, не давали ли вы Николаю Харламову какой-нибудь литературы?

- Давал, - беспечно признался я, - Это была книга издательства «Иностранная Литература». Правда на ней стоял штамп «Для служебного пользования». Но она была издана давно, так что устарела. А что, разве в этом есть состав преступления?

- Н-нет, - и я понял, что он вдруг потерял ко мне интерес.
 
Окружающие это поняли тоже. Меня вывели из кабинета, дальше пошли следственные действия. На них я ухитрился не проговориться о другом, а они и не нажимали, раз начальник отпустил.

В другой раз я сидел жалкий, с красным лицом и горящими ушами. Два чувака наперебой возмущались:

- Но ведь вы только что сами сказали здесь, что информировать нас есть долг каждого честного советского человека... Вы же соглашались, а теперь говорите...

Третий, главный, пристально смотрел на меня. Мне было что терять, если бы эта контора решила, что меня надо наказать за непослушание. Я чувствовал, что могу сломаться, дело шло к этому. Но главный уже вынес решение:

- Оставьте его. Он считает, что эту нужную работу должен делать за него кто-то другой.

И я ушел, не вляпавшись ни во что.

Теперь я снова был взвешен, и снова найден легким. Меня отпустили.

                12

Я уехал в Америку. По Китаю я первое время скучал. В Little China в Манхэттене я ходил по лавочкам и базарчикам, показывая те мелочи, что я привез с собой, больше для того, чтобы пообщаться, нежели чем продать что-нибудь. Но китайцев из коммунистического Китая мне не довелось встретить. Эти были из Гонконга, Тайваня, или приехали давно, словом, не те, не мои. Как-то раз я увидел магазин китайских вин, и мой организм ощутил зов «Конгуи», но я отложил это на потом, а потом этого магазина уже не нашел.

Бывало, я думал связаться с Ви Я, благо его адрес и телефон у меня есть. Но каждый раз меня брали сомнения. До сих пор я ухитрялся проходить между струй во всех своих делах. Так зачем искушать судьбу? А вообще-то, он и сам мог бы открыть Гугл или Фэйсбук, чтобы посмотреть на меня.

Теперь, наверно, в том городе все по другому. Память о Восточно-Туркестанской Республике загнана в концлагеря, наград ее уже не найти. Синцзян полон приехавшими китайцами.

Саша скорее всего, спился. По крайней мере всезнающий Гугл о нем молчит. Дочкин еще тогда боролся с раком, так что едва ли он жив. Насчет Толика у меня предположений нет. Надеюсь, он рассчитался с долгом.

Интересно, по каким коллекциям ныне рассеян мой китайский антиквариат?