О достоверности суждений. Постмодернизм. Молчание

О ХАРАКТЕРЕ И ДОСТОВЕРНОСТИ СУЖДЕНИЙ
      
       Исходный тезис: любые суждения, утверждения о прошлом по природе своей – в силу необратимости движения времени – сугубо предположительны, гипотетичны, если брать шкалу “Истина – Ложь”; “Соответствие / Несоответствие действительным историческим фактам, истинной картине событий, процессов, явлений”. И если каким-то образом и верифицируемы, то лишь неопределённо, вероятностно, малодостоверно, заведомо косвенными, опосредованными, далёкими от точности и объективности процедурами.
    
       “Кембрийский период – геологический период, с которого начались палеозойская эра и весь фанерозойский эон. Начался 541,0 +/– 1,0 млн лет назад. Закончился 485,4 +/– 1,9 млн. лет назад. Продолжался, таким образом, примерно 56 млн лет”.
 
       “Пелопоннесская война (431–404 гг. до н. э.) – военный конфликт в Древней Греции, в котором участвовали Делосский союз во главе с Афинами, с одной стороны, и Пелопоннесский союз под предводительством Спарты, с другой”.
 
       “Гай Юлий Цезарь (12 июля 100 г. до н. э. – 15 марта 44 г. до н. э.) – древнеримский государственный и политический деятель, полководец, писатель”.
 
       “Иван Грозный – кровожадный тиран, государственный преступник на троне, исчадье ада”.
 
       “Пётр Первый – великий преобразователь России”.
 
       1773–1775 гг. – На самом деле это была не “Крестьянская война под предводительством Емельяна Пугачёва”, а заключительное противоборство молодой династии узурпаторов Романовых (и их последователей в лице Екатерины Второй) с законной ордынской властью прежней могущественной империи, именовавшейся Тартарией” – есть и такой взгляд на данное историческое событие, почему бы и нет?

       Список бесконечен, в данный перечень может быть подставлен практически любой исторический факт.

       Суждения и утверждения относительно будущего (мне больше нравится “будующего”) – тем более. Также неверифицируемы, – ещё в большей степени, абсолютной! – до тех пор, пока мы находимся “здесь и сейчас”, в “актуальной точке” на оси времени. Всё дело в том, что высказываемое суждение совпадает по времени с моментом его произнесения, а метим мы, так или иначе, в некое всегда туманное и неопределённое по природе своей будущее. И чем дальше отстоит этот актуальный момент времени от предсказываемого состояния, события, процесса, тем с неизбежностью всё более зыбкими и недостоверными становятся наши предсказания. Более того, стоит лишь несколько увеличить “глубину пророчества”, как оно мгновенно теряет какой-либо смысл. Ср.: вещать относительно курса доллара в феврале 2024 г. с прицелом на лето того же года VS. лето 2050-го года. Или рассуждать относительно победителя накануне финала завершающегося чемпионата мира по футболу VS. относительно финалистов и исхода ЧМ, скажем, 2048-го года; его вообще может не быть.
 
       Как и в любой шкале, отражающей субъективные утверждения, наблюдаем здесь некие крайние точки, а между ними – богатейшую гамму постепенных переходов, массу промежуточных мнений всевозможных граней и оттенков.
 
       Крайние точки, всего один пример: “Завершается Кали-Юга, тёмная эпоха, наступает новый Золотой Век человечества” – VS. – “Нас ждёт такое будущее, перед которым жалкими и смешными, уютными и домашними покажутся самые мрачные, пессимистические пророчества и тоталитарные антиутопии”.
 
       Ну хорошо, это всё настолько очевидно, что и говорить больше не о чем. Но как быть с суждениями о настоящем или совсем недавнем, “свежем” прошлом (два-три дня, неделю назад)? Как их вообще выносить и убеждаться в их подлинности, объективности? Очевидно, для начала необходимы некие исходные данные, желательно не слишком искажённые. Если вы не вхожи в “ближний круг” “лиц, облечённых властью”, “лиц, уполномоченных принимать ответственные решения” или, к примеру, не являетесь сотрудником “спецслужб” и проч. секретных подразделений, то на вашу долю остаются такие источники, как СМИ (журналисты, политологи, эксперты, аналитики и проч.) и Интернет (блоггеры, “независимые эксперты” и т. п.). О методах их деятельности и освещения событий мы уже в своё время говорили (см. пост от 08 апреля 2021 г., размещённый на нашей странице в “Фейсбуке”). – Хотя нет, не поленимся и напомним, всё равно никто искать пост не будет (равно как и читать до конца данное письменное высказывание. Я всё понимаю и не ропщу). Реплика имела заголовок “Журналисты и наш мир”. Итак: “Гигантскую долю информации о действительности люди получают из так называемых СМИ – от журналистов, репортёров, а в последнее время ещё и от “блоггеров”, “инфлуэнсеров”, “звёзд Ютьюба”, “инсайдеров”, “Интернет-просветителей”, “неназванных источников” и т. п. (при этом о знаниях речь вообще не идёт). Их уровень образования и культуры, методы их действий всем хорошо известны. Стоит ли удивляться тому, что окружающий нас мир по-прежнему остаётся странным, непостижимым, полным зловещих тайн и угроз”.

       А следующая максима касалась уже историков: “Историки и журналисты”: “Историки – те же журналисты (либо недобросовестные следователи прокуратуры в буржуазных странах, заранее назначающие виновного и подгоняющие весь ход следствия под его фигуру). Только журналисты имеют дело преимущественно с настоящим, а историки – исключительно с прошлым (как и следователи). Должен ли кого-то удивлять тот факт, что прошлое во многом остаётся для нас громадным белым пятном?”.
 
       Полагаясь на эти, вне всякого сомнения, ложные данные, вы обречены на вынесение заведомо ложных мнений, оценок и суждений.
 
       Тогда, если вдуматься, к чему изрекать некие высказывания, выступать публично с каким-то своими взглядами, рассуждениями, если их истинность может быть подтверждена лишь с большим, с очень большим трудом – либо вообще представляет собой неразрешимую при имеющихся вводных задачу?
 
       Неужели всё дело в излишней человеческой разговорчивости, попросту болтливости? Или в стремлении самоутвердиться, придать себе ложной значимости, подыграть тщеславному “эго”?

       На что тогда полагаться при вынесении суждений? Критерий истинности – где он и в чём? И как в таком случае жить?

       Попробуем софизм. Суждения (а) о прошлом, (б) о настоящем и (в) о будущем образуют своего рода Триаду, все элементы которой неразрывно связаны, взаимовлияют и взаимопроникают друг друга. Суждения, относящиеся к классам (а) и (в), заведомо, по природе своей ложны, поскольку не верифицируемы. В таком случае можно ли говорить об истинности (б) – берёмся утверждать, центрального, основного элемента Триады? – Нет, и в самом деле? Ведь говорят же умные люди, что “Без прошлого нет будущего”, “Кто не знает своего прошлого, (i) тот не имеет будущего”; тот (ii) обречён в настоящем и в будущем на повторение ошибок прошлого” и т. п. То есть, свершившееся прошлое и даже ещё не явленное будущее неизбежно бросают свои отсветы и тени на настоящее. С другой стороны, живём единственно “здесь и сейчас”, значит, и “суждения о настоящем” – самые главные. Но и они не только в силу этой софистической конструкции, но ещё и присущей человеку субъективности и эмоциональности всегда или почти всегда неимоверно далеки от истины.

       А прошлое и будущее доступны нашему чувственному восприятию прежде всего в виде неких суждений, утверждений, звучащих обычно из уст “профессионалов” и “специалистов”. Есть, конечно, и наглядные образы где-нибудь в музеях, и письменные документы, и кино- и фотосвидетельства. Но всё это в первую очередь для историков, узких специалистов (будущее пока оставляем за скобками). Они потом пишут свои статьи, диссертации, монографии, школьные и вузовские учебники, наконец. “Исторические знания” из этого последнего источника – главным образом в виде бесспорных утверждений, шаблонных фраз и представлений, школьных формулировок, поясняющих табличек к музейным экспонатам etc. и становятся достоянием “широких масс трудящихся” (вар.: “трудящих” – так, на наш взгляд, и (а) “красивЕе”, и (б) “более лучше”).

       А прошлое и будущее в силу своей грандиозности и необъятности сравнительно с отдельно взятой человеческой личностью вполне заслуживают того, чтобы мы склонили перед ними голову и пребывали в почтительном молчании.

       На самом деле за всеми этими вопрошаниями и недоумениями (юродствует автор бессознательно) скрываются довольно серьёзные вопросы, нешуточные “монады”, “апейроны”, “энтелехии”, “антиномии”, “апории” и “экзистенции”, ну хотя бы: Что собой представляет наш мир? Какова его природа? Как мы получаем знания о мире? Как мы можем быть уверены в истинности наших знаний и представлений? Как вообще жить, как обрести твёрдую почву под ногами, на кого, на что положиться? К чему идти, устремляться, на что уповать и надеяться? Где пролегают пути к истине и какие путеводные светила указуют маршруты движения? Надёжная опора, безошибочные критерии, незыблемые основания – где они и в чём?

Но так ли это всё на самом деле?
И что же всё же делать, если так? (Т. Кибиров)
 
– И тем более, если “не так”?

       Где же выход? Разрешение всех противоречий? – Не мешало бы, наверное, ознакомиться с каким-нибудь авторитетным источником, например, с кантовской “Критикой способности суждения”. Ну, а если и там не будет ответов, то я уж тогда прямо и не знаю…

***     ***     ***     ***     ***
       Удалось – бегло, поверхностно – ознакомиться с упомянутым трудом. Скажем прямо, чтение текстов от великого старца требует тщательной специфической подготовки, особых навыков и умений. Вспоминается, как мне в своё время говорила одна австрийская студентка; училась на философском факультете, а русский изучала “для души”: “Вы говорите, что русский язык очень сложный? Вы знаете, после того как заставляют читать Канта по-немецки, русский – это же отдых, приятная и лёгкая прогулка!”. 

       Какая же картина открывается незрелому, философски необразованному уму? Собственно, о способности суждения говорится лишь в начале, в Предисловии и во Введении, далее излагается учение кёнигсбергского мыслителя о прекрасном, утверждается система его эстетических взглядов.

       Определение способности суждения даётся такое: “Способность суждения вообще есть способность мыслить особенное как подчинённое общему. Если общее (правило, принцип, закон) дано, то способность суждения, которая подводит под него особенное (и в том случае, если она в качестве трансцендентальной способности суждения априорно указывает условия, при которых только и может быть совершено это подведение) есть определяющая способность суждения; если же дано только особенное, для которого способность суждения должна найти общее, то эта способность есть рефлектирующая способность суждения”. – Основанием определяющей способности суждения выступают правила, принципы, законы – так или не так? А рефлектирующая способность суждения – это по большей части индукция, восхождение от частного к общему? Насколько истинны, объективны правила, принципы, законы? Не упираемся ли мы снова в ту “коллизию”, на которую без малого сто лет назад указывал К. Гёдель (об этом ещё будет сказано ниже)? Что ни одна система не содержит внутри себя достаточных оснований для того, чтобы считаться несомненно истинной? (Часом, не отражение ли это того обстоятельства, что природа, весь наш мир, видимый и невидимый, пребывает в состоянии постоянных, не прекращающихся ни на мгновение “диалектических изменений”?). А правила, принципы, законы подразумевают такие основания? – По-видимому, да, иначе какие же это законы? Но чем и как можно доказать незыблемость и несомненность – совершенную, а не относительную – этих оснований? 

       Ещё комментаторы обращают внимание на “знаменитый 77-ой параграф”. Там говорится о том, что “средства формальной логики бессильны в познании органического целого”. Возможно, в отличие от нашего, дискурсивного рассудка, существует ещё и рассудок другого типа, интуитивного, идущего от созерцания целого как такового к особенному, причём представление этого рассудка о целом не заключает в себе случайной связи частей.

       Короче, легче не стало...

ПОСТМОДЕРНИЗМ
       Постмодернизм – закономерный и неизбежный этап в развитии любой науки и знаковой системы – формализованной или естественной, – достигшей высокой степени развития. И столь же неизбежное их объективное состояние.
 
       Сначала языки, естественные, высокоразвитые, отличающиеся высокой степенью совершенства, имеющие хотя бы несколько столетий культурно-исторического развития, успешно обслуживающие самые разнообразные сферы жизни – от изящной словесности до юриспруденции и мира шоу-бизнеса.
 
       При желании и должной сноровке можно легко доказать (см. соответствующих “специалистов” в сети Интернет), что все языки мира произошли от русского / английского / арабского / латыни / французского / немецкого и проч. языков. Более того, ........................ язык (подставляем любой) — это Универсальная Матрица Мироздания; вот так вот, всё с большой буквы, для вящей убедительности, чтоб ни у кого не оставалось сомнений, что всё так и есть. И эта Языковая Космическая Матрица подчиняет себе, организует и предопределяет все процессы, какие только могут быть и в материальном, и в духовном мире. Соответственно, овладев тайными кодами и смыслами русского / арабского / китайского / шведского / венгерского / древнегреческого / эскимосского языка / санскрита / навахо / суахили etc., мы приобретаем могущественное средство управления как земными, так и небесными делами.
 
       При этом, подчеркнём особо, любое мнение, любое доказательство и рассуждение в рамках заявленной темы обладает бесспорным правом на существование и в определённом смысле имеет абсолютную ценность, поскольку столь же сверхценными качествами и свойствами наделена любая человеческая личность, а стало быть, и какие бы то ни было, вплоть до самых неожиданных, её умственные, интеллектуальные проявления. А в совокупности все эти суждения и утверждения, от кого бы они ни исходили, от увенчанного научными регалиями учёного мужа до разнорабочих и домохозяек с неполным средним, безусловно, безоговорочно равнозначны и равноценны.
 
       Формализованные языки, например, язык математики. Оперируя, жонглируя, манипулируя математическими понятиями и сущностями (подлинными и мнимыми), можно прийти к каким угодно выводам и результатам, не имеющим между собой ничего общего и в равной степени истинным либо ложным [* Примечание]. Доказал же К. Гёдель (1906–1978) своей теоремой о неполноте, что в достаточно богатых формальных системах “имеются истинные предложения, которые в их рамках (= в рамках данных систем) недоказуемы и неопровержимы” (“Философский энциклопедический словарь”). Это в первую очередь относится к математической логике, а на обыденном, дилетантском уровне это, наверное, означает, что никакая, даже самая разработанная и массово признанная теория внутри себя самой не содержит необходимых и достаточных оснований, чтобы не просто считаться, но и в действительности быть истинной. А для утверждения и обоснования истинности теории необходимо, таким образом, выйти за её рамки и опереться – на что? На другую теорию, таящую внутри себя столь же неустранимый изъян? На некие “железные” постулаты и аксиомы, “несомненности” материального, вещного мира? Так там “всё изменяется, всё течёт”, размывая самые, казалось бы, незыблемые, вечные опоры. Тут можно, преодолев “волевым броском” несколько промежуточных стадий, оказаться уже у врат “гипотезы Б-га”: только Создатель и Вседержитель не ведает законов диалектики, стоит вне их и над ними. Ничто не возбраняет и не препятствует. 
       [* Примечание – “Чистая математика — это такой предмет, где мы не знаем, о чём мы говорим, и не знаем, истинно ли то, что мы говорим” (Бертран Рассел).]
 
       Или есть всё же какой-то иной выход?

       В некотором смысле человека, пусть и с существенными оговорками, также можно отнести к высокоразвитым и сложноорганизованным “системам”, “феноменам”, поэтому когда две или более таких “систем-феноменов” сходятся на одной площадке, они с удручающим постоянством бесчисленно порождают противоречащие во всём, и в большом и малом, взаимоисключающие мнения и взгляды. А “феномен”, “система”, предоставленные самим себе, при должной ловкости, нахрапистости, хамоватости и до предела раздутым эго, всегда придут к наиболее выгодному для себя результату.
   
       Любая наука, имеющая развитый понятийный аппарат и достаточный объём эмпирических данных, усилиями её активистов генерирует, в логике постмодернизма, равновеликие по весу и статусу, но заведомо отрицающие друг друга теории и концепции, объясняющие устройство мира, принципы и законы бытования материи. Например, физика: доказать можно что угодно и с равной убедительностью: что гравитация, безусловно, существует и что нет никакой гравитации, это всё выдумки и ложь “традиционной физики”. Что скорость света составляет что-то около 300 тысяч километров в секунду – и что это величина, которая вообще не поддаётся измерению, но теоретически и даже практически может значительно превышать эту константу, составляющую, между прочим, один из краеугольных камней учения А. Эйнштейна о природе. А сам-то он, если верить “разоблачителям” (а мы как постмодернисты должны, обязаны верить!) вообще ничего не открывал и не создавал, а, будучи сотрудником патентного бюро, просто-напросто присвоил (чтобы не говорить, что украл) все основные положения теории, разработанные оставшимся неизвестным физиком, обладавшим, как видно, незаурядными способностями. Вроде бы уже давным-давно были приведены неоспоримые доводы в ту пользу, что Земля всё-таки вращается вокруг Солнца. Но в последнее время, с наступлением “эпохи Интернета”, явилась плеяда блестящих блоггеров-“независимых исследователей”, смело бросивших вызов мракобесам от академической науки, не оставивших камня на камне от утверждений официальных физиков, астрофизиков, астрономов и т. п. дутых авторитетов, и выдвинувших массу куда более весомых доказательств и впечатляющих аргументов, с непреложностью утверждающих неподвижность Земли и суетливое, отдающее угодничеством, раболепием вращение вокруг неё Солнца.
 
       Таблица Менделеева – одно из величайших открытий и достижений человеческой мысли. – VS. – Да ничего подобного, в таком виде ни о каком “достижении” и речи быть не может, всё в ней перевёрнуто с ног на голову! Изначально, у самого Менделеева, она выглядела совсем по-другому, но затем, уже после его смерти, она сознательно была искажена в угоду косной академической профессуре, не желавшей расставаться с её монопольными правами на истину.
 
       Есть, безусловно, атомы, а внутри них протоны и электроны, это давным-давно экспериментально доказанные факты. – VS. – Нет никаких атомов, а есть только электрические заряды.
 
       Есть страшная болезнь под названием Ковид, унёсшая не так давно миллионы человеческих жизней. – VS. – Нет никакого Ковида; наблюдалось вполне обычное сезонное обострение вирусных заболеваний, которое неизвестно с какой целью, помимо проворачивания грандиозной аферы, было во всех СМИ объявлено невиданной, неслыханной, небывалой со времён “испанки” пандемией.
 
       Аспирин разжижает кровь и препятствует образованию тромбов. Ежедневный приём аспирина существенно снижает риск возникновения и развития сердечно-сосудистых заболеваний. – VS. – Как раз-таки наоборот: сгущает, способствует тромбообразованию и пролагает вам прямую дорогу к инфарктам и инсультам.
 
       Про историю, особенно древнюю и средневековую и даже более или менее Нового времени и говорить не приходится. Имеем дело с сотнями тысяч, с миллионами исторических документов, свидетельств, источников, степень достоверности которых свободно располагается по шкале от нуля до 100 или 1000 пунктов. Имея на руках столь обширный и благодатный материал, можно сконструировать и обосновать любую версию, выстроить какую угодно “концепцию”, предложить “совершенно новый, оригинальный взгляд на, казалось бы, давно всем известные события” и привести “убедительнейшие доводы” в его пользу.
 
       Монголо-татарское иго продолжалось более 250-ти лет и надолго затормозило развитие Древней Руси. Этим обстоятельством в решающей степени объясняется заметное отставание древнерусского государства от западноевропейских стран. – VS. – Я вас умоляю: кто вам это сказал?! Это вам в школе так мозги обработали? Какое иго?! Какие монголы с татарами?! Где Монголия и где Древняя Русь? Ага, сели на своих низкорослых лошадок и быстренько прискакали! Вы что, Фоменку с Носовским не читали? Даже не слышали? Ну, знаете ли, нельзя же быть такими девственно неосведомлёнными и доверчивыми...
 
       Историками давно и бесспорно установлено, что вслед за древними царствами, располагавшимися на территории современного Египта, Сирии, Ирака, Ирана, Закавказья наступила эпоха античности, представленная Древней Грецией и могущественным имперским Римом. Далее наступил черёд “мрачного Средневековья”, затем как реакция на его “мрачность” последовало Возрождение, а там уж и до Нового времени рукой подать. – VS. – Господи, вы что, смеётесь?! Это же всё выдумки, сказочки, сочинённые шутниками и проходимцами в веках так это XV-ом – XVII-ом, да и в XVIII-ом побаловаться были не прочь. Почитайте для начала Н. А. Морозова, потом, глядишь, войдёте во вкус, ещё и последователей проштудируете.

       И Средневековье было далеко не столь мрачным, а никакой античности и Возрождения в помине не существовало, это был естественный этап развития цивилизации, закономерно вытекающий из предшествующего ему Средневековья. Это вообще одно и то же, только часть так наз. античности-Возрождения оставили на своём месте, после Средневековья – умышленно ли, по недосмотру – сейчас уже не столь важно. А часть искусственно “состарили” и “сослали” на сотни и тысячи лет вниз по хронологической шкале. Так вот в трудах историков и получились античность с Возрождением, якобы разделённые тысячелетием или полутора с гаком.
 
       Восстание Пугачёва – самое крупное выступление крестьянства, казачества, представителей национальных окраин империи против её центра и феодально-дворянской знати. – VS. – Да никогда! Это была битва двух империй: сходящей с исторической сцены некогда могущественной Тартарии и новой, утверждающейся в своих правах Российской империи с центром в Санкт-Петербурге.
 
       Война 1812-го года – непримиримое противостояние двух империй и императоров – Наполеона и Александра I. – VS. – И с не меньшим успехом и лёгкостью доказывается, что война – заключительная, финальная битва всё с той же Московско-ордынской Тартарией, а Наполеон и Александр были сердечными друзьями и союзниками, выступали в ней плечом к плечу против остатков одряхлевшей, но всё ещё опасной империи, стоявшей на пути к их господству над миром. Оттого-то столь безжалостно Москву, древнюю столицу, и сожгли, чтоб не смущала новую, заложенную Петром.
 
       Список подобных “антиномий” практически бесконечен.
 
       И технология изготовления “альтернативных версий” предельно проста: одному документу приписали наивысший коэффициент значимости, а другому, не менее значимому, но в чём-то не согласующемуся с той готовой концепцией, которая уже сложилась у нас в голове до и помимо всяческих фактов, – пониженный или вообще нулевой; какой-то источник, по всем статьям неудобный, не вписывающийся в “концепцию”, попридержали; кого-то, какого-то деятеля или мемуариста процитировали полностью, а кого-то прервали на полуслове; кому-то, неугодному, вообще заткнули рот; где-то прилгнули, пофантазировали, вместо логики нагнали эмоций (“Довод слаб – повысить голос” – якобы такую пометку сделал У. Черчилль на полях одной из своих речей) – и вот, пожалуйста, “изделие” готово!
 
       Выводы? – Бог его знает. Конечно, сразу же вспоминается “Практика – критерий истины” от незабвенного Ильича (Ульянова-Ленина В. И.) Если гелиоцентрическая система позволяет с точностью до секунды предсказывать солнечные и лунные затмения на десятки и сотни лет вперёд, равно как и определять даты, часы и минуты уже имевших место сотни лет назад, то, скорее всего, она верна. Если атомное и ядерное оружие было успешно разработано и даже однажды применено, то с очень высокой степенью вероятности лежавшее в основе теории представление о строении атома и его ядра оказалось соответствующим истине. Если начав движение из некой географической точки и двигаясь строго на восток, в конце концов вернёшься в ту же точку, то это весьма существенный аргумент в пользу шарообразности планеты Земля; а объяснять этот факт возвращения в исходный пункт движением вдоль какой-то ледяной кромки, окаймляющей плоскую Землю, – чересчур экзотично, наверное.
 
       Другой великий человек, Наполеон. Как-то, уже в позднюю пору своего правления, когда связь с реальностью стала у него периодически нарушаться, он принялся развёртывать перед приближёнными какой-то особо завиральный план. Один из слушателей осмелился робко возразить: “Но, сир, позвольте заметить, Ваш план несколько не согласуется с фактами”, на что последовал ответ: “Ну что ж, тем хуже для фактов”. – Впрочем, судя по всему, это апокриф – либо авторская фантазия вкупе с недообразованностью. “Согласно Интернета”, фраза принадлежит Гегелю, звучит якобы так: “Если факты противоречат моей теории – тем хуже для фактов”. Однако не суть важно, если делать акцент не на первородстве, а на слишком вольном обращении с фактами вплоть до высокомерно-циничного их игнорирования. (Хотя, думается, произнести подобное Наполеону куда больше пристало). Это всё разнузданная “свобода творчества“, знающая, что ни к каким неприятным последствиям её излияния не приведут, ни малейшего наказания не последует – наоборот, при известном стечении обстоятельств возможны бонусы и денежные приобретения. Тысячи, десятки тысяч людей, движимых частными интересами и побуждениями, – поиски и стремление к истине занимают в них далеко не первое место – используют для достижения своих целей, удовлетворения амбиций всё, что только им под руку не подвернётся.

***     ***     ***     ***     ***
       Более того, не впадая в особое преувеличение, можно утверждать, что постмодернизм под личиной сразу нескольких античных философских школ и их духовных лидеров, а также отдельных влиятельных мыслителей существовал задолго до появления термина и самого учения. Если верить такому авторитету, как М. Монтень (1533–1592), а светоч его ума пылает ярко и неугасимо вот уже более четырёх столетий, то, например, “пирронисты (= ученики и последователи древнегреческого философа-скептика Пиррона) обычно выражались так: “Я ничего не утверждаю; он ни то, ни другое; я не понимаю этого; и то и другое одинаково вероятно; можно с равным основанием говорить и “за” и “против” любого утверждения. Нет ничего истинного, что не могло бы казаться ложным” (Секст Эмпирик) – (М. Монтень “Опыты”).
 
       “В делах человеческих, к чему бы мы не склонялись, мы найдём множество доводов в пользу всякого мнения” (М. Монтень “Опыты”).

       “Все наши общие суждения неясны и несовершенны” (М. Монтень “Опыты”).
 
       Тогда и в самом деле, не лучше ли, не достойнее ли человека как мыслящего существа вообще отказаться от каких-либо оценок и утверждений? А если соблюсти данный обет затруднительно, то ни в коей мере не высказывать их вслух пред толпою, не выносить на людской суд, но свершать где-нибудь там, внутри, в таинственной глубине личности, в священном безмолвии. Молчание – напрашивающийся логический ход и одновременно разрешение крайне, причём искусственно и чуть ли не намеренно запутанной дилеммы; следование здравому смыслу и старинному постулату о нежелательности бесконтрольного умножения сущностей. Раз столько мнений и высказываний, то не стоит и далее увеличивать их и без того непомерно разросшуюся массу; куда лучше и правильнее сдержать себя и промолчать. И следующее действие: “Но равнодушно и спокойно / Руками я замкнула слух, / Чтоб этой речью недостойной / Не осквернился скорбный дух” (А. Ахматова). Оградить себя от суеты и морока сегодняшнего дня, от докучного, назойливого шума, издаваемого блоггерами, “независимыми экспертами”, “свободными аналитиками” и проч. знатоками, “производителями массового контента”.  В сфере духа должна установиться тишина, в которой будут звучать голоса лишь тех, кто в течение столетий не дал повода усомниться в их репутации – см. перечень философов, изучаемых в курсе “История философии”, писателей (“История мировой и русской литературы”), психологов (“История психологии”) и т. д.
 
       На том пока стоять будем.

СМЫСЛЫ И ИНТЕРПРЕТАЦИИ

       Всякое известное и тем более знаменитое, “культовое” произведение – сродни Евангелию. (Любое произведение, сколь бы сложным, многоуровневым по композиции и содержанию оно на первый взгляд ни казалось, всегда можно свести к лежащей в его основе простенькой, незамысловатой истории, каких и в “реальной жизни” тысячи и тысячи). Так вот, бесхитростная история по мере того, как к ней обращается всё возрастающее количество людей, а среди них – и профессиональных толкователей, всё более обрастает “смыслами”, всё более ими насыщается, от них разбухает, раздувается, приобретает некую самодовлеющую самость, причём “своего” в ней становится всё меньше, а привнесённого “толкователями и интерпретаторами” – всё больше. – Во многом за счёт того, что чем дальше, тем больше трактуются не те смыслы, что изначально содержались в произведении, а те, что были внедрены в него позднейшими интерпретаторами, критиками, истолкователями и проч. Но от этого вящая слава произведения лишь преумножается. Шутка ли, вон какие великие умы к нему обращались, по его поводу высказывались, черпали в нём вдохновение и темы-проблемы-идеи, мотивы-ассоциации-импульсы для собственных произведений!
 
       Таким образом, в мире умственных понятий постоянно наблюдаем всё то же движение от простого к сложного, от простейших форм мысли ко всё более усложнённым. Приблизительно то же происходит и в органической природе: от примитивных органических форм (бактерии, инфузории, амёбы) к высшим приматам. Но то, что в природе, судя по всему, является благом, в умственной, духовной сфере оборачивается если не злом, то ненужным, неоправданным запутыванием сути дела. Всё, к чему бы человек не приложил руку, тотчас же или впоследствии неминуемо обнаруживает свою дурную, неприглядную сторону.
 
       Особенно интересны и показательны тем случаи, когда интерпретатор обращается к прочтениям предшественников и реагирует не столько на само произведение, сколько на имеющиеся устоявшиеся трактовки – с признательностью, уважением и благодарностью либо с презрением и насмешкой – неважно, они ему в любом виде сущностно необходимы.
 
       Небольшой пример. Современная французская школа исторических исследований, интерпретация ею событий “Русской кампании” или “Второй польской войны” Наполеона 1812-го года (для нас это Отечественная война). Прежде всего, с места в карьер заявляется, что “Прошлое – это продукт интерпретаций, наделяющих его смыслами” (Х. Вельцер). Затем утверждается, что “история события – это иллюзия, а историк исследует только память” (Г. Дюби). Воспоминания современников, участников события, запечатлённые в письменных документах, создают коллективную память, а последующие поколения на основании этой памяти – историю события. Наконец, когда событие утрачивает своё влияние на общество, внутренне больше не переживается, оно переформатируется в “место памяти”, превращается в некий “символический ритуал”, который в большей степени связан с настоящим, чем с прошлым. Отмечается, что такие формы исторической памяти связаны уже не с установлением исторической истины, а с “изобретением новой альтернативной реальности”, оправдывающей ожидания нации. В результате можно наблюдать такую сцену: французские туристы, оказавшиеся возле памятника Великой армии на реке Березине, ставшей, как известно, для французского воинства в ноябре 1812-го года местом страшной катастрофы, спонтанно, на одном дыхании, запевают “Марсельезу”. Так их пение являет собой пример живой, эмоциональной памяти нации о своём прошлом. (По материалам монографии А. А. Постниковой “Русская кампания Наполеона и Франция: историко-антропологическое измерение”. – М.: Политическая энциклопедия, 2022. – 199 с. – (Проект “Эпоха 1812”). – А там, кстати, первые строчки, задающие весь пафос и высочайший эмоциональный накал, такие: “Вперёд, сыны Отечества! Пробил час вашей славы!”. Хотя песня гениальная, кто ж спорит. – До чего, однако, могут расходиться мифология и реальность: ведь, неоспоримый факт, при Березине кому повезло, те еле-еле ноги унесли, а тысячи и тысячи сгинули в водах реки, выстлали трупами весь её берег.

       Здесь же невозможно удержаться от того, чтобы не процитировать ещё и слова, которыми французские сенаторы встретили Наполеона, фактически бросившего свою армию в России и спешно вернувшегося в Париж после катастрофы на Березине: “Сир, французы одержали победу в походе на Москву. Неприятель не может говорить о своих успехах. Результаты его действий заключались лишь в опустошении собственной страны, в поджоге древней столицы. В этой варварской тактике проявилась вся его дикость” (Цит. по монографии А. А. Постниковой). И это после того, как из 500-т или 600-т тысяч, составлявших армию вторжения в Россию в июне 1812-го года, границу в обратном направлении в декабре того же года пересекло не более 50-ти! А мы ещё удивляемся нашим “укрАинским братьям” ...
 
       Как видим, усилиями историков реальные события всё более и более отодвигаются на задний план, становятся лишь поводом для продуцирования и насыщения исторической ткани всё новыми “смыслами”, выстраивания из последних всё более сложных интеллектуальных конструкций и мифологических интерпретаций.
 
       Частный случай – интерпретатор, уже наделивший произведение своими “смыслами”, спустя какое-то время вновь к нему обращается и, отталкиваясь от своих же собственных идей и концепций, обогащает содержание очередными “новаторскими трактовками и прочтениями”.

       И в том и в другом случае наблюдаем стихийное, неконтролируемое увеличение трактовок, интерпретаций, “прочтений”, “пониманий”, “точек зрения”, причём, вновь заострим на этом внимание, поводом и исходным материалом для них служат не те в целом и понятные смыслы, изначально предполагавшиеся автором и соответствующие общей простоте и незамысловатости истории, но “смыслы” и “объяснительные схемы”, чаще всего “многослойные”, “многофакторные”, изощрённые, от бесчисленных позднейших толкователей.

       Все эти трактовки, интерпретации, толкования, прочтения въедаются в плоть и кровь произведения, словно угольная пыль в лицо и руки бывалого шахтёра; словно микроскопические частицы пластика, попадающие внутрь нас и проникающие, человеку на погибель, во все органы... Процесс это объективный и неуправляемый, не зависящий от чьей-либо воли и желания – как практически всё, что творится на наших глазах или когда-то происходило.
 
       Причём к истории, к её “изучению и постижению” это относится в ещё большей степени, чем, допустим, к истории литературы и литературоведению.  История творится по меньшей мере дважды. “Первое сотворение” истории – это события в момент их свершения и жизнеописания исторических лиц в режиме “реального времени”: как, например, выглядел тот или иной верховный правитель / царь / король / император и т. п., в какие годы он правил (то есть вот точно и “на самом деле”, а не “по расчисленьям философических таблиц” Скалигера и Дионисия Петавиуса, создателей традиционной хронологии); где, как и когда происходило то или иное сражение [* Примечание], какова была численность и состав сторон, как развивалась баталия; как принимались те или иные судьбоносные государственные решения, какие при этом выдвигались доводы “за” и “против”; как плелись интриги и заговоры; как в действительности происходили государственные перевороты, был ли тот или иной деятель насильственно лишён жизни либо умер естественной смертью и т. д. – Вполне очевидно, что достоверно всего этого мы никогда не узнаем.
       [* Примечание – А то изобрели, наконец, машину времени и отправляемся, увешанные кино- и фототехникой к месту, скажем, битвы при Каннах или нашей, Куликовской – в ту географическую точку и в тот день час, когда, согласно традиционной истории и хронологии, всё это происходило. Прибываем на место – и испытываем жесточайшее разочарование: нет ничего, ну абсолютно ничего и никого! Голая степь, кустики, холмики, перелески, пустыня...]

       Творцов этой “действительной истории” можно было бы условно назвать историократорами – по аналогии с Христом Пантократором, т. е. Вседержителем. В руках этих людей так или иначе – напрямую либо через доверенных лиц – находились все или почти все нити, рычаги, механизмы исторических процессов, они направляли их течение в то или иное русло – когда по собственной воле, прихоти или капризу, когда под давлением тяжелейших обстоятельств, а если судьбе угодно было разыграть трагедию, то и неумолимой власти рока. Люди здесь подобрались самые разные: и вполне заурядные, малопримечательные личности (тогда их действия обычно направлял кто-то остававшийся в тени), и подлинные гиганты, исполины, и масса переходных типов.
 
       Сотворение второе, и с точки зрения государственной, политической, идеологической, мифотворческой, куда более важное – в трудах историков. “На свете нет места, где бы сегодня находилось прошлое – вот такое, каким оно было. Мы не можем реально очутиться ни в древнем Риме, ни в Москве 1991 года. История существует только в документах, исследованиях, учебниках и исторических романах” (Д. Драгунский “Игра слов. О фальсификации истории” / “Газета”, 03 сентября 2021 г.). В результате имеем две “исторические реальности”. № 1 – История, оставшаяся в прошлом, – в том виде, в каком она была, “как всё происходило на самом деле” (её объективное воссоздание, реконструкция – неразрешимая задача). Её творцы, историократоры – “выдающиеся исторические личности” и ведомые ими “широкие народные массы”.
 
       № 2 – История современная как результат и следствие “второго её сотворения”, как продукт “исторического познания”, “исторических исследований”, проводимых уполномоченными на то специалистами. Весьма часто призвана служить удовлетворению вполне насущных политических, идеологических потребностей “правящего класса”. Её творцы, создатели, “контент-менеджеры”, причём занимающие сугубо доминирующее положение по отношению к “историческим деятелям и народным массам”, – лучше всего их аттестовать как историографов (буквально: “пишущих историю”). “Как напишут, какую версию создадут – так оно и было на самом деле”. При этом сколь бы великими, выдающимися ни были исторические лица, они оказываются совершенно беззащитными перед произволом и представлениями “об объективном характере исторических процессов”, которыми руководствуются создатели версий и распорядители очередного “исторического нарратива” и которые меняются, зачастую кардинально, с каждым новым поколением исследователей, а тем более государственных правителей. Великие акторы прошлого – лишь бессловесные фигурки, которые гроссмейстеры от истории передвигают, как им на ум взбредёт, то есть в соответствии со всякой новой “исторической концепцией”, по страницам своих монументальных трудов. – Однако будем иметь в виду, что как личности, каждая со своим набором качеств, дипломированные историки, не говоря уж о воинствующих дилетантах-любителях – лишь карлики в сравнении с теми историческими деятелями, о которых создатели “Второй истории” нередко с такой безапелляционностью судят, выносят им приговоры, выставляют оценки, чаще всего неудовлетворительные, за их ошибки, прегрешения, действительные или мнимые пороки и т. п. Но лилипуты всегда побеждают Гулливеров. – А ведь с точки зрения научной и даже самой простой этики, от исследователя прошлого, впрочем, как и от всякого человека, требуется верное понимание своего места, роли и значимости в мировой иерархии и, более того, смирение, вполне сопоставимое с тем, которым дОлжно отличаться размышлениям простых смертных о Г-де Б-ге и о Его совершенствах, величии и праведности. Смиренномудрию, благочестию историкам надлежало бы поучиться у богословов.
 
       Просим понять нас правильно: есть историки и писатели, относящиеся к их героям с похвальным уважением и даже с благоговением и любовью, но таковых, по ощущениям, меньшинство. Значительная же часть – развязные, хамоватые типажи (или такие прежде всего бросаются в глаза?), самоутверждающиеся за счёт людей, которые уже никак и ничем не могут им ответить, сказать хотя бы слово в свою защиту. Это, безусловно, запрещённый приём, но тем не менее: можно ли назвать хотя бы одного любопытствующего на ниве истории, который бы по масштабу личности, по своим субстанциональным качествам хотя бы отдалённо был сопоставим с теми историческими деятелями, к которым он считает себя вправе подходить со своими мерками, препарировать, как ему вздумается, устраивать им строгий экзамен, подвергать осмеянию, осуждению, использовать их как послушный инструмент, чтобы прийти к удобным для себя выводам?
 
       “Вообще наши убеждения, критики, порицания, наши мнения, понятия, взгляды лишены способности отрекаться, хотя условно, от настоящего дня, от мимотекущего часа. Мы не умеем переноситься в другое, несколько отдаленное время; мы не умеем мысленно переселяться в другую среду и в другие отжившие лица. Мы не к ним возвращаемся, как бы следовало, когда судили их. Мы насильственно притягиваем их к себе к своему письменному столу, и тут делаем над ними расправу” (Кн. П. А. Вяземский).
 
       Наконец, каков едва ли не основной метод исторических исследований? Для начала будем считать, что практически все архивы уже досконально изучены, и какие-либо “уникальные, сенсационные” документы вряд ли будут обнаружены – по большому счёту, революционные потрясения не нужны никому. Секретные же хранилища, как, говорят, того же пресловутого Ватикана, пусть останутся недоступными до скончания века. Тогда, будучи лишены непосредственного контакта с “исторической реальностью”, историки вынужденно обращаются к трудам своих более старших коллег и тем или иным образом преобразуют их материал в собственные тексты, добавляя, естественно, и от себя некие версии и умозаключения.
 
       Подлинная фактура исторических событий – она давно улетучилась, канула в небытие, оставив после себя лишь разрозненные следы, лишь клочки и обрывки реальных событий, а провалы и зияния, разрывы и “тёмные места” с неизбежностью заполняются догадками, предположениями, а то и откровенными вымыслами, фантазиями. Всякому новому поколению историков приходится довольствоваться её отсветами, преломлениями в сознании предшествующих исследователей. И переписывание друг у друга, перелицовывание “исторической ткани” – единственный реально действующий механизм развития и создания истории как академической и учебной дисциплины, а как важнейшего элемента государственной идеологии, совокупности объединяющих народ, государство и общество ценностей – и подавно.
 
       “Историки […] всё портят: они стремятся разжевать нам отрывочные данные, они присваивают себе право судить и, следовательно, направлять ход истории по своему усмотрению, ибо, если суждение историка однобоко, то он не может предохранить свое повествование от извращения в том же направлении. Такого рода историки занимаются отбором фактов, достойных быть отмеченными, и часто скрывают от нас то или иное слово или частное действие, которые могли бы объяснить нам значительно больше; они опускают, как вещи невероятные, то, чего не понимают, а иногда опускают кое-что, может быть, просто потому, что не умеют выразить этого на хорошем латинском или французском языке” (М. Монтень “Опыты”).
 
       “У истории нет и никогда будет единой истинной версии, потому что история – это не катехизис истинно верующего. История – это и есть процесс ее переписывания” (Д. Драгунский “Игра слов. О фальсификации истории” / “Газета”, 03 сентября 2021 г.).
***     ***     ***     ***     ***
       И ПОСЛЕДНЕЕ ЗАМЕЧАНИЕ ОТНОСИТЕЛЬНО СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ. Чего не коснись – мир, общество, природа, человеческие существа – всё находится в процессе беспрестанных, ни на миг не прерывающихся изменений. Поэтому любое наше суждение о мире и о человеке может быть только временным, сиюминутным, диктуемым обычно не разумом, но чувством, сугубо относительным, менее всего абсолютным. Тогда наиболее разумное – вообще отказаться от каких-либо суждений. “Об этом” выше уже обращалось внимание. – «Наиболее обширную область для взаимных упреков философов представляют те их расхождения и противоречия, в которых запутывается каждый из них […] вследствие текучести и непонятности всякого явления. Это выражено в следующем постоянно повторяемом изречении: “Если вопрос скользкий и зыбкий, воздержимся от суждения”, ибо, как говорит Еврипид, “творения Бога различным образом смущают нас”» (М. Монтень “Опыты”).
 
        Тут может быть и ещё такой резон, такое соображение. Выносящий суждение о чём- или о ком-либо, вольно или невольно становится в позицию превосходства над предметом своего высказывания. Как некой тягучей и липкой субстанцией, он обволакивает предмет, сколь бы тот ни был велик, своим мыслящим разумом, своей “способностью суждения”, и затем внутри этой сферы производит определённые умственные действия. Таковы качества и способности, сообщённые Б-гом человеческому разуму, попустил Г-дь на беду сему быти...
 
       Меж тем позволительно спросить: как человек, являющийся лишь крошечной, ничего не значащей частицей Природы – либо пигмей по сравнению с выдающимися личностями и творцами прошлого, может выносить суждения, нередко категорические и безапелляционные, относительно неизмеримо более великого и могущественного, чем он, жалкий и суетный, невежественный и бестолковый, принимающийся, однако, без тени робости и смущения оценивать, учинять строгий суд и рассуждать обо всём и вся на свете – вне какого-либо разумного обоснования этой своей ничтожной мыслительной деятельности?

       Воистину употреблять разум по его назначению можно и должно, сие отнюдь невозбранно, но предаваться этому надлежит со смирением и опаской, с сознанием своей малости, немощи и величия Божьих творений, своей никчёмности и умаления пред лицом художников, наделённых божественным даром. Но середь нынешних самовлюблённых и эгоистичных Homo sapiens в этих похвальных качествах мало кто замечен. И суть такова, что любое изрекаемое ими суждение (их ещё называют “комменты”) – лишь повод явить миру и потешить собственное тщеславие, самолюбие, польстить самомнению, дать волю греховным страстям.

       А если учесть, что большинство мнений и “комментов” – критически-уничижительные, презрительные, самодовольные, то это лишь означает, что хулящий заведомо ставит себя в позицию превосходства, всячески возносит себя над хулимым, что также весьма нехорошо и бесчестно.
 
       Достойный, уважающий себя муж сдержан, богобоязнен, благоразумен.