Срочный ввод

    Срочный ввод – это когда одного актёра срочно заменяют другим. Причин может быть множество: заболел, опоздал, жена родила, или не жена и т.д. и т.п. Работал  я тогда в Оренбургском драмтеатре. Театр ехал на гастроли – Киев, Житомир, Черкассы. Гастроли на Украине ЛЕТОМ – это счастье, бесконечный праздник! После Киева нас повезли в Житомир. От Киева до Житомира километров сто сорок. Везли труппу на большом автобусе. Подсаживается ко мне мой приятель, тоже актёр, Андрей Гильдебрант и говорит:
- Когда подъедем к театру, там будет толпа народа, предлагающая свои квартиры актёрам. Мы от гостиницы откажемся, а снимем частное жильё сами. Только нам надо найти деда с красным носом!               
Я сразу не въехал и очень удивился:
- Зачем нам дед с красным носом?
Он с сожалением посмотрел на меня, как на тяжело больного, и сказал:
- Если у него красный нос, значит он выпивает, а если выпивает, то наверняка налажена добыча самогонки, а если у него налажено, то и у нас не будет проблем. Теперь понятно?
Он сразу вырос в моих глазах. Я не ожидал от него такой дальновидности.
   
    Мы подъехали к зданию театра. Как и говорил Андрей, народу толпилось много. Местные подходили к актёрам, отводили в сторонку и нахваливали свои квартиры: недалеко от театра, хозяев не будет, холодильник, телевизор… Толпа редела на глазах. Красных носов не попадалось. Я уже начал терять надежду. У Андрюхи тоже был растерянный вид. И вдруг я увидел сидящего на поребрике дедка с невообразимо красным, я бы даже сказал, фиолетово-багровым носом, напоминающим огромную перезревшую сливу! Я заорал: «Андрей»! Он бросился ко мне со всех ног…
 
   Не буду описывать наши переговоры, нас всё устроило: и свой дом с садом, и туалет на улице, и семь минут до театра пешком, и его кума – самогонщица, живущая в деревне, до которой тридцать минут на автобусе, и море пшеничного самогона по полтиннику бутылка. В те времена бутылка водки в магазине стоила три рубля шестьдесят две копейки. Дирекции сказали, что у нас все удобства, чтобы деду заплатили побольше. По советским законам театр оплачивал жильё с удобствами одним рублём, а без – шестьюдесятью копейками. Кое-кто из актёров слышал, как мы нахваливали своё жильё и на другой день двое народны пришли к директору и требовали, что бы их переселили в нашу квартиру, так как они народные артисты, а условия у них хуже, чем у молодых и ещё даже незаслуженных. Директор развёл руками и сказал, что молодые, незаслуженные сами нашли себе жильё и он ничего поделать не может.
   
    На следующий день мы вывалили все шмотки из наших чемоданов и передали их деду. Снарядив его деньгами, отправили к куме.

    Самогонка была очень хорошего качества из пшеницы, не вонючая и крепкая. Мы всегда звали деда вместе с нами за стол. Бабулька его, слава Богу, гостила у дочери в Ленинграде, и деду была воля. Я так понимаю, что она у него была строгая и не позволяла употреблять без меры. А тут раздолье! Мы его не ограничивали, и он с нами угощался, пока не падал на пол. Мы его аккуратно поднимали и относили на высоченную кровать в прихожей. Человек он был тактичный и старался ответить нам добром. Во дворе был большой глубокий погреб, а в нём множество вкусностей. Он не жадничал. Мы употребляли не каждый день, а только когда не были заняты в спектаклях. Деду же говорили, чтобы брал, когда захочет, но он был принципиален и без нас не брал, даже когда к нему заходили его друзья – такие же дедки с красными носами. Они соображали сами. Дед нас полюбил, и мы жили как в родной семье. В Житомире гастроли продолжались двадцать дней, и мы за это время здорово освоились, Познакомились с множеством хорошеньких, молоденьких хохлушечек – не жизнь, а малина.  У нас с Андрюхой возникло такое негласное соревнование – у кого больше. В общем, развлекались. И вдруг, в один не очень прекрасный день, является к нам заведующий труппой, достаёт пачку листочков А-4 и протягивает мне. У тебя, говорит, срочный ввод. Сегодня ночью умер народный артист, играющий одного из трёх аксакалов в спектакле «Ночь лунного затмения». Учи текст, вечером играешь в Бердичеве. В семнадцать ноль-ноль выезд. Я так и сел – как? Это же роль одна из центральных, роль старика, а мне двадцать два!? Без репетиций?!! Мне зав. труппой говорит:
- Мы поздно узнали, и вообще, нечего разглагольствовать, приказ уже висит. Ты характерный актёр, так что вперёд.
И ушел. А я, к своему стыду, спектакля не видел и пьесу не читал. То пьянка, то гулянка или очень важные дела. В общем, руки не дошли. Это конечно позор и очень не профессионально, но молоды мы были… Зубрю текст плохо. Когда нормальный процесс – репетиции, разбираешь, обдумываешь, текст сам ложится. Раньше давали не весь текст, а только твой с кусками реплик. Понять о чём речь невозможно. Ксероксов не было, а печатать весь текст на каждого актёра было дорого, экономили на нас. Учу и прикидываю, чем удивлять буду. Сложно, когда пьесу не знаешь, задач не знаешь, о характерах героев понятия не имеешь… А опозориться вовсе не хочется. Понял из роли, что эти три аксакала не очень хорошие ребята – они выгоняют из общества  влюблённую пару в степь на погибель. Я подумал, что в мои годы сложнее сыграть шестидесятилетнего аксакала, чем столетнего, выжившего из ума маразматика, да и характер сразу появится, можно сыграть ярко. Зубрил текст и до поездки, и в автобусе, и перед началом спектакля. Нервотрёпка, конечно. Но чего только я не напридумывал: и плохо видит, и чахоткой болеет, и ничего не соображает, и всё время падает и тд. и тп. Соответственно возрасту загримировался. Зал меня принял хорошо. Вначале хихикали, это меня обнадёжило, и я стал свободнее и ещё ярче. Зрители хохотали как сумасшедшие. Принимали меня на ура. А на поклоне я сорвал с головы шапку, к которой были пришиты седые старческие волосы, чтобы не упала при поклоне, и зал увидел, что я молодой, что тут началось, мне аплодировали стоя!
   На другой день опять «Ночь лунного затмения», но уже в Житомире. Сидим с Андрюхой в гримёрке – гримируемся, попутно решаем сложную проблему, к кому после спектакля в гости пойдём.                               
   Но тут в гримёрку входит главный режиссёр и говорит, глядя на меня: «Ничего не понимаю! Приходили на тебя жаловаться главные герои. Говорят, что ты им роли срываешь. Вызываю помрежа, спрашиваю, как ты ввёлся? Говорит, гениально! Спрашиваю актёров - здорово ввёлся, великолепно! Ладно, пойду посмотрю».
   Играю так же, как и играл. Зрители в восторге. Принимают на ура! Антракт. Возвращаюсь в гримёрную, продолжаем обсуждать. Входит главный, вытирает носовым платком слёзы и пытается сквозь смех что-то сказать: «Так ха-ха-ха, так ха-ха, нельзя ха-ха-ха… Так НЕЛЬЗЯ!» Я говорю: «Почему?» Он мне отвечает: «Это же  ха-ха-ха не комедия, это же ТРАГЕДИЯ!». Вот, что значит непрофессиональный подход к делу! Но в глубине души, мне кажется, что немного, всё же я прав, спектакль то скучноватенький был, а я внёс живую струю. Все цветы были мои, зрителям нравилось, очень благодарили.
   В последний день перед отъездом из Житомира в Черкассы накрыли деду стол, достали последние, припрятанные для этого случая, две бутылки самогонки. И так хорошо она пошла, что быстро закончилась. Мы с Андреем переглянулись, без слов друг друга поняли и говорим дедку: «Надо бы в магазин сходить, ещё одну взять». Дед встрепенулся: « ЧТООО?! КАЗЁНКУ?!! НИ!!!» Еле уговорили. Дали денег, и он рванул. От дедова дома до магазина метров сто. С одной стороны тропинки заборчик, а с другой неглубокий овражек. Закурили, ждём. Слышим, дед нам кричит: «Андрий! Максим! Глянь, как мэнэ кидае!» Бросились на помощь, усадили за стол. Подошло время идти к театру, там ждал нас автобус. Дед пошёл нас провожать. У автобуса постояли, покурили. Администрация начала загонять всех в автобус. И вдруг дед по-бабьи,во весь голос,зарыдал и кинулся нас обнимать. Кое-как деда угомонили. Автобус тронулся. Дедок стоял, утирая кулаком слезы, махал нам руками и кричал: «Андрий, Максим! Сынки!» Мы тоже отвечали ему из открытых окон. И никто тогда не думал, кто москаль, кто хохол, а кто немец…