Тридцать второе. Декабрь. Холода

Утро началось с заунывного «Кис… кис-кис. Барсик.» Слова повторялась и повторялась: монотонно, как заезженная пластинка. Я потянула подушку из-под головы и накрыла ей ухо, засыпая. И мне это даже удалось... на какое-то время. «Кис… кис-кис. Барсик.» на пределе слышимости, но настойчиво. Первый этаж со всеми вытекающими прелестями. У-ууу-уу! Тридцать первое декабря – утро свободы и любви к себе. Пропало. Человечество снова во мне нуждалось. Я перевернулась на спину и побоксировала кулачками стянутую на грудь подушку. Села и отдернула штору. Дед Тарас бродил по двору нашей многоэтажки и искал кота. «Подъем, труба зовёт.»
Села на диване, потёрла лицо ладонями, возвращая ими себе способность улыбаться и перевернулась, вставая на колени. Открыла фрамугу и высунулась в окно:
– Дед, не шуми. Пусть народ поспит, я сейчас выйду, и мы вместе поищем. Курни на скамейке, я быстро.
– Неля? Хорошо.

Вообще-то, меня не Неля зовут, но… люди часто зовут меня не моим именем, а я и не мешаю. Нравится им и что ж? Не горшком же. Пусть зовут, как хотят. Я протопала в прихожку, сунула ступни в угги, натянула куртку и вышла, не заморачиваясь закрыванием замков. Радовало, что под утро, когда садилась на диван, не поддалась соблазну переодеться в пижаму, рухнула на диван, как была в джинсах и фланелевой рубашке – вот и получилось всё быстренько.
– Давно Барсик пропал, дед? – я присела на скамейку рядом и достала иллюзорную пачку сигарет. Чиркнула спичка и я вдохнула призрачный дымок «Lucky Strike». Даже видимость дыма воняла изрядно. Но скривить носик и развеять морок нельзя. Почему-то «удачный выстрел» располагал к откровенности и вызывал больше доверия, чем тот же «Mallboro».
– Так с вечера ищу. Ночь не спал. Замёрзну – домой иду, вдруг под подъездом сидит и ждёт. Зайду, чаю попью и снова на поиски.
– Ясно. Подвал обыскал? Может собаки загнали и там сидит? Он же у тебя трусоват.
Я покрутила головой, ища вход в подвал, узрела и подтолкнула в ту сторону старика.

– Закрыто. Здоровенный замок висит.
– Так может просто висит? – улыбнулась я и подмигнула. По лестнице спустилась первая и загородила собой дверь. Протянула руку и мысленно проговорила «бомбарда максима», представляя Гермиону и предвкушая, что уже завтра утром, притащу себе в кровать вечный чайник, ведро конфет и начну пересматривать «Гарри Поттера». Я заслужила выходные. Мои подопечные, наконец, будут заняты собой и какое-то время будут счастливы…
– Ну, что там, Нель? Закрыто?
– Нет. – Улыбнулась я и поманила к себе дверь. Она распахнулась, выплюнув мне в ладонь гвозди, отпуская вместе с замком проушины и виновато скрипнула. – Верну. Потом. – буркнула я и крикнула старику. – Давно не открывали, примерз к дужкам двери просто. Спускайся. Открыто.
Вошла, вдыхая спёртый пыльный воздух. Щелкнула выключателем. Мимо. Последняя лампочка мигнула метрах в десяти и взорвалась. Щелкнула пальцами и фантомное электричество вспыхнуло, осветив подвал и изображая из себя лампочки.
– Деда, а может он просто загулял? Ну, улучшит породу местным кошкам и придёт?
– Кастрат-то? – хмыкнул дед Тарас, входя в дверь.
– Зачем же ты так с животинкой? Ну, размножился бы хоть разок. – Опешила я. – Ты бы себе котёночка потом из потомства взял. Барсику сколько уже?
– Много, Неля, много. Лет пятнадцать уже. Дочка принесла его годовалого и оставила. Наигрались в котиков с мужем – мне и сбагрила. Они и охолостили парня, чтобы был одомашнен и по кошкам не ходил.
– Надо же. Я и не знала, что у тебя дочь есть, Тарас Дмитрич. Ни разу не видала.
Дед остановился и прислонился в пыльной стене.
– А где ж её увидать? Я и сам с тех пор не видал. Мы с ней поговорили тогда и всё.
– Что всё? Умерла? – почему-то я предположила самое страшное и оглянулась.
– Тьфу на тебя, девка! Тьфу! Пусть живёт и здравствует в счастии и довольствии! Поговорили говорю и – всё! Не звонит. Не пишет. Не ездит. «Нет у меня отца» сказала. Дверью хлопнула и всё!

– О как. – Я остановилась и посмотрела в глаза старику, терпеть не могу задавать вопросы. Врут много. Себя оправдывают людишки. Историйки слезливые рассказывают... Где мне на них на всех сердца-то набраться? Одно оно. Моё. Тук-тук. Только для меня постукивает.  Поэтому и заглянула - в длинном черном туннеле зрачка горела крохотная свечка воспоминания: молодой мужчина подбрасывал девчонку вверх, а она смеялась и кричала: «Ещё!» и снова взлетала вверх. Во взрослом голосе смеха не было. «Нет у меня отца». «Как же так, доча?...» – эхом билось о стенки туннеля, задувая проблески света. – Дела… Слушай, Дмитрич, давай ты – налево, а я – направо. Быстрее кота найдём.
– Давай, Нель, давай.
Я свернула за угол и прислонилась к стене. Это как же я просмотрела? Он же у меня под носом был всегда. Там такая бездна, а я «привет-пока-как дела» и мимо побежала. Дела. Улыбается – значит всё хорошо. Нормуль. У его подъезда вишня засохла в тот год. Хорошо помню, как я на их район пришла. И не растёт ничего с тех пор.  Сажали и ни гу-гу. И я даже не удосужилась недельку на лавочке с бабками посидеть. Экология плохая. Не экология получается.
Дед шел и исправно твердил своё «Кис. Кис. Кис-кис… Барсик» и я вдруг услышала слабое «Мяу». С моей стороны подвала и я побежала на звук. Кот лежал, вытянувшись в струнку. Даже хвост растянулся неподвижной прямой линией. Я упала на колени и провела руками вдоль его тела. Старость.
– Что, Барсик, умирать ушёл? Пожалел старика?
– Ушёл. Приемника искать ушел. Лимит жизней исчерпан, ведьма-хранительница. – Вдруг услышала голос кота в голове. – Не дёргайся. Парализовало тушку, а так бы я тебе сейчас всё сказал.
– А раньше, что мешало, сторож? – Оторопела я – Ведь шнырял по двору туда-сюда и даже «здрасти» не мяукнул. От меня-то чего его душу сторожил? Прятал. Она же вся угольная у него. Его боль всего выжгла.
– Думал сам справлюсь. Я же ого-го-го! Гордыню свою тешил, что ему со мной хорошо. И мне с ним. И никто нам не нужен. Не рассчитал. Не сезон на котёночков, не в кого перейти, а тело… сама видишь. Думал, хоть молодого кого найду. Не успел. Поможешь?
Я села на пол, прислонилась спиной к стене, вытянула ноги, положила кота на колени и позвала любого ничьёныша.
– Покажи пока ждём…
– Всё не осилю.
– А ты не всё. Ты главное.


Я сидела и слушала, погружаясь в глубину практически полного одиночества, ненужности старой вещи, в которую превратилась отцовская любовь и он сам. И он, и его любовь просто стали не нужны. Как сношенные порты. Одну любовь заменили на другую. И теперь другие руки кружили смеющуюся девушку, потом молодую женщину. Старик так гордился ей. Она была похожа на мать, а он справился, вырастил её один. Стал ей и матерью, и отцом. Другом. Братом… И – никем.
Кот безжалостно отлистывал назад страницы жизни, не щадя никого. Пустая ссора. Нежелание причинить боль дочери. Обидеть. Проще замолчать свою обиду. Ожидание, когда соскучится, и сама поймёт, что натворила. Стыд от того, что о рождении внука узнал от чужих людей. Фальшивая улыбка и бравурное «Конечно знал. Я так рад». И слёзы радости за закрытой дверью. И желание поздравить. Подарок дочери. Внуку. Поход. Звонок. Надежда, что всего лишь не застал. И сидение на скамейке под окном. Ожидание. Час. Другой. Третий. Дрогнувшая занавеска и пять секунд глаза в глаза. Похлопывание ладонью по скамье и оставленный на ней подарок. Другие подарки. Много. Коробки, лежащие в бывшей комнате дочери. Каждый год их становилось больше. К каждому празднику покупал, даже когда умерла вера, что дочь обязательно придёт. Неля. Неля. Доча. Доченька… Внук. Дед так и не узнал, как она его назвала.

  Кот уже не дышал, но я уже слышала, как на зов откликнулся полугодовой бродяжка. Подождём. Главное, чтобы успел до того, как старик меня найдёт. Я щелкнула пальцами и погасила призрачный свет.
 
  Наконец мокрый нос ткнулся мне в ладонь и громко мяукнул. Я погладила тело Барсика и положила руку на голову котёнка, работая проводником. И услышала осторожные шаги.
– Ты что тут впотьмах, Нель?
– Деда, я нашла Барсика. Их нашла. – Я вздохнула и привычно соврала. – И тут погас свет. И я испугалась.

  Дрожащие старческие пальцы коснулись моего плеча, и я сунула в них мелкого.
– Держи. Я сейчас фонарик в телефоне включу и встану. Подхватила тушку кота и встала. И мы пошли, подсвечивая дорогу телефоном. Мне свет был не нужен. Я и так все вижу, но сейчас не спешила. Перепила чужой боли и просто переставляла ноги, слушая мурчание котёнка. «Сторож, – позвала я мысленно, – ты там как? Жив?»
– Жив. Прости, увлёкся. Тело похорони и деда не привлекай. Ему сейчас не просто. – Он замолк на минуту, а потом вдруг сказал. – Знаешь. Я, пожалуй, больше свою душонку об него отогревал, чем его сторожил и раны ему зализывал. Спасибо за второй шанс. Жаль не исправить ничего. Времечко глубоко врезалось в судьбу, ниточкой ласки не зашьёшь.
– Тарас Дмитрич, ты иди мелкого накорми, отмой и отогрей, а я Барсика похороню. Потом к тебе зайду. Чаем напоишь?
– Нель. Может лучше я? А то как-то неправильно. Он же не кот, он -друг.
«Сторож! Твою ж... Делай своё дело!» – гаркнула я мысленно, и котёнок вздрогнул, заметался в руках старика и полез к нему за пазуху, тычась носом в подмышку.
Старик, прижал его к себе покрепче одной рукой, чтобы не выпал из-под полы и протянул вторую к телу Барсика.
– Видишь какая оказия случилась, Барсик, нужен я стал кому-то. Прости меня. Я пойду маленького кормить. Не серчай.

Я остановилась, прикрыла дверь в подвал и протянула гвозди на ладони. Они браво подскочили и вошли на свои места.
– Спасибо, дорогая, - погладила я облезшую краску на двери, - я им напомню тебя покрасить. Будешь краше новой. – И посмотрела вслед старику, что-то бормочущему в распахнутый ворот куртки. Фыркнула и мысленно выбрала место упокоения.  Определилась. И тело кота ушло под землю в нужном месте. Всё! Прощай, кот, спасибо что ты дал приют сторожу душ. Неумеха он пока, но и я… растяпа. Прости.

Пошла домой. Умылась и выбрала из подарков тортик. И пошла в соседний подъезд.
Дверь была приоткрыта, и я тихонько вошла в квартиру. Дед сидел, подперев голову кулаком и смотрел, как котёнок, вылизывает блюдце. Наклонился и снова подлил молока.
– Знаешь, Барсик, получается, что мне пока помирать рано? Мы же с тобой решили, что как только ты, так сразу – я. А получается, что вот прямо сейчас я не могу. Я вот ему нужен. Ты же его сам позвал для меня, да? Я его в твою честь назову, друг. И поживём… Надо только коробки распаковать будет. Зря то я. А то вдруг Неля придёт, а её подарки спрятаны.

«Подарки?» – я слилась с тенью и пошла по квартире, заглядывая в комнаты. В бывшей детской были сложены, одна на другую, обычные картонные коробки. На каждой был написан год и буквы. ДР. НГ. Пятнадцать коробок с одной стороны и двенадцать с другой стороны от кровати. Я подошла ближе. «Внуку» было написано по диагонали.
Смеющаяся девочка смотрела на меня с фотографий на стенах.
На шкафу, как на скамейке сидели куклы. Я открыла дверцу шкафа и уставилась, на сложенную ровными стопочками одежду, платья, висящие на вешалке и стоящие внизу туфли и ботиночки… от пинеток до лакированных туфель на шпильке.
«Мавзолей. Памятник "моей отцовской любви к тебе, доченька". И подарочки - "мины замедленной боли". Чтобы уж рванули, так рванули. Сердце девочке в клочья и чувство вины до гробовой доски. Её уже. Доски. Как я могла пропустить? Эх, сторож, сторож. Боль нельзя консервировать. Её лечить нужно. Иногда даже хирургическими методами. Иссечением, например. Слышь, шелудивый? Ты у меня второй шанс выпросил. Исправить мечтал? Исправим. Мы оба должны за сгоревшее сердце. Старику. Дочери его. Внуку. И не только ему. И не только им. За запущенную реакцию – равнодушия к чужой боли. Не профукай.»
– Спасибо.

Я тихо вышла, прикрыла за собой дверь и вернулась в прихожую. Дед сидел в той же позе и смотрел, на продолжающего есть котёнка. Кашлянула, привлекая внимание и вошла в кухню. Поставила торт на стол и сказала:
– Деда, я побегу, мне на работу нужно, а чаю мы с тобой потом выпьем, хорошо? Мне сейчас очень надо. Очень-очень.
– Беги, егоза. Спасибо тебе за всё.
– Как котёнка назвал?
– Барсиком. Мы с Барсом посоветовались и решили.
– Вот и хорошо.

Я вернулась домой. Постояла под душем и надела пижаму. Встала напротив зеркала и, глядя себе в глаза, сказала:

– Второй шанс. Дед Тарас. Плата - десять лет моей жизни.
Моё отражение улыбнулось и покачало головой:
– Мало. Ты была небрежна.
– Пятнадцать.
– Нет. Ты допустила массовое выгорание.
– Тридцать.
– Принято. Прожито. – Зеркальная я обернулась за спину и сорвала лист календаря. – Лови.

Листок кружась прошел сквозь стекло и упал мне в руки. «32 декабря» прочла я.
– Но… – на меня смотрела уставшая женщина с красными от постоянного недосыпа глазами. Я покрутила головой, рассматривая седину на висках и… бросилась вон из ванны, услышав «Кис. Кис-кис».



…На скамейке у подъезда сидел дед Тарас и подманивал котёнка. Я открыла окно и спросила:
– Дед, ты чего?
– Неонилла Батьковна, возьми Барсика на недельку. Мои сейчас приедут за мной Новый Год встречать, а у Кольки аллергия на кошачью шерсть, а…

– А… Давай.