Кошкина, собакина и гайка записки старшеклассницы

КОШКИНА, СОБАКИНА И ГАЙКА

Записки старшеклассницы из шестидесятых














СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА 1. Предыстория, или что-то вроде пролога
«Вы из каких будете?»
Виват, школа!

ГЛАВА 2. Будем знакомы!
Первые впечатления
«Я сяду в трамвай № 10…»
Школьная среда обитания
Учителя и педагоги
Наш самый классный коллектив
Личности и персонажи
Физкульт – ура!
Производственная практика
«Жалейка»
Завершение первого года

ГЛАВА 3.  КоСоГайка и прочие персоны
Новые действующие лица
Диверсантки
Аляска и ее аборигены
КоСоГайка
Тетя Люба
Новая биография писателя Чехова
Люська и язык Шекспира
Астрономическая история
За школьными стенами
«Из всех искусств важнейшим является кино…»
Капитанская дочка
Главная улица нашей юности
День Победы
Прощай, 10 класс.

ГЛАВА 4.  Наш последний школьный год
Смутные времена, мутные перемены
Встреча с будущим
«Учитель, перед именем твоим …»
Мы - спелеологи
Женщины-математики, расслабьтесь!
Театральный кружок
Бригантина поднимает паруса
Целинная филармония
Звенит звонок в последний раз….
Последний рубеж
Школьный эпилог









ВВЕДЕНИЕ
Эта книга –истории из жизни школьников-подростков в 60-е годы прошлого века. Это не автобиография, героиня повести-  собирательный образ моих сверстниц, а конкретные ситуации, в которых оказываются герои книги, могли происходить в любой школе любого большого города центральной России. 
Мои сознательные школьные годы (15-18 лет) пришлись на начало шестидесятых годов  двадцатого века. Наше поколение не было теми людьми, которых впоследствии называли «поколением шестидесятников». Мы были их младшими братьями, разница в возрасте между нами составляла в среднем десять лет. Может показаться, что это немного, но в вопросе мироощущения разница была огромной, ведь между нашими поколениями был водораздел -  Великая Отечественная война. Они родились в канун войны,и отцы многих из них с той войны не вернулись, а нам посчастливилось родиться после войны, с которой наши отцы вернулись живыми. Но было между нами и общее, то, что нас объединяло - все мы были детьми победителей. Шестидесятники были их старшими детьми, мы - младшими, более инфантильными, но теми же по мироощущению.Именно поэтому я рискнула назвать свои заметки о школьной жизни «Записки старшеклассницы из шестидесятых».
Начало шестидесятых, время «оттепели»… Для молодежи того времени, и для нас  в том числе, это было сумасшедшее и счастливое время. Жизнь в стране кипела и бурлила, и это проявлялось во всем - в литературе, кино, театре, спорте. Мы, молодые, ощущали этот дух времени, потому что это было наше время. О молодежи и для них писал Василий Аксенов свои повести «Звездный билет» и «Коллеги», Даниил Гранин – «Искатели» и «Иду на грозу», о молодых и для молодых писал свои замечательные пьесы «Вечно  живые», «В поисках радости», «В добрый час» Виктор Розов, по которым ставил спектакли Олег Ефремов в созданном им молодежном театре «Современник», были сняты прекрасные фильмы «Шумный день» и «В добрый час».Именно в то время появились молодежные журналы, в том числе мой любимый журнал «Юность», где печатались повести Дины Рубиной, Фазиля Искандера, других молодых писателей, главными героями которых были наши молодые или совсем юныесовременники. Зазвучала в эфире радиостанция «Юность», на волне которой впервые прозвучала знаменитая «Бригантина», ставшая своеобразным гимном молодых романтиков. В вузах и НИИ азартно сражались за победу их команды КВН, а на телевидении шли соревнования команд КВН столичных вузов, где состязались самые остроумные, самые находчивые, самые веселые ребята страны. Студенческая молодежь, «физики и лирики», отчаянно спорили о смысле жизни на поэтических вечерах, в студенческих аудиториях, в вузовских общежитиях. Театральная молодежь создавала студии, из которых вырастали новые театры, на подмостках которых ставились пьесы о молодых современниках, их поисках своего места в жизни, их исканиях в вечных вопросах о моральных ценностях, дружбе и любви, о патриотизме и смысле жизни.
Для молодых в стране создавались спортивные школы, организовывались спортивные клубы, секции, кружки; проводились соревнования на первенство школы, города, района, летние и зимние Спартакиады народов СССР; по советскому телевидению транслировались чемпионаты станы и мира, продвигая идею спорта в народ, в первую очередь, в молодежную среду.
О той жизни в нашей стране много написано, а я просто вспоминаю, чем жили тогда мы, старшеклассники. В общем, жили тем же, что и наши старшие братья и сестры, это «время молодых» было и нашим тоже. На просторах Интернета мне встретились строчки о ребятах-старшеклассниках, чье взросление пришлось на начало 60-х годов. «Мы – поколение, заставшее в ранней юности оттепель, многие из нас родились в коммуналках и бараках довоенной постройки и времен Великой Отечественной войны.  Поколение, росшее с двумя каналами черно-белого телевидения. Поколение, которое выросло под пионерские горны и рассказы о героизме ребят – наших сверстниках, воевавших на фронте и в партизанских отрядах, боровшихся в подполье, как молодогвардейцы».Это было время, когда  память о недавней войне жила в каждой семье. У большинства ребят нашего поколения не было дедов, они погибли   в Великую Отечественную войну, почти у всех нас отцы воевали, многие семьи прошли через оккупацию. Именно в шестидесятые в первый раз наш народ отметил День Победы, который до этого двадцать лет был обычным рабочим днем. Тогда впервые мы увидели своих отцов при полном параде с боевыми наградами. Именно поэтому я все время в своих воспоминаниях обращаюсь к теме Великой отечественной войны.
Это время, начало 60-х годов, было в какой-то степени «временем правды», и мы видели эту правду в фильмах «Тишина» и «Чистое небо»; от нашего учителя истории мы узнали и о двадцатом съезде КПСС, о котором кратко и неохотно рассказывали нам отцы-фронтовики. Этот же учитель, тоже фронтовик, однажды пришел на урок и вместо запланированной темы рассказал о решении прошедшего накануне пленума ЦК КПСС об отставке генерального секретаря КПСС Н. К. Хрущева, о причинах такого решения и последующих выводах.
Все это было в наши школьные годы. Мне кажутся очень верными слова о школе писателя Николая Никонова, который много писал о ребятах, учившихся в школе в тоже время, что и я. «Школа... Школа... Во всякой жизни ты не проходишь без следа, … все приобретается незаметно, а остается навсегда». Действительно, школа дает многое, что остается навсегда, в том числе и самое бесценное – дружбу.
Эта повесть - о прошедшем времени и школьной дружбе.
ГЛАВА 1. Предыстория, или что-то вроде пролога

«Вы из каких будете?»
(«А вы из каких будете? – осмелился наконец полюбопытствовать часовой».//Ю.Корчевский.. «Диверсант»)

Школа, о которой я хочу написать, была второй в моей жизни. В первый класс я, шестилетняя, пошла в школу в заводском поселке на окраине большого города.Мой отец работал на Заводе, который входил в состав структурного подразделения очень-очень важного ведомства союзного значения. Название этого подразделения представляло собой труднопроизносимую аббревиатуру из многих букв, поэтому буду называть его на современный лад - «Корпорация».
Мы жили в ведомственном доме, вчетвером в двухкомнатной квартире, очень хорошей по тем временам, когда огромное число семей ютилось в бараках и коммуналках.Бабушке, деревенской жительнице, нравилось, что здесь, в городе, сразу за нашим домом начинался лес, где мы со старшим братом Володей зимой бегали на лыжах, весной собирали березовый сок, летом ходили за черникой. Школа, где учились мы и работала наша мама, была рядом с домом, что тоже было удобно. Был один недостаток проживания в нашем поселке – удаленность от центра города, до которого было час езды на трамвае. Первым ощутил это Володя. После окончания школы он поступил в политехнический институт и стал ездить в Город каждый день, т.к. ему общежитие не полагалось, поскольку он не был «иногородним».
А потом неожиданно быстро наступила моя очередь. Родители решили после окончания мною 8 класса перевести дочь в школу, подведомственную «Корпорации», которая находилась в центре Города. Школа считалась элитной, туда принимали не всех. Я имела право там учиться, независимо от прописки, т.к. мой отец работал в филиале Корпорации.Вначале родителей не беспокоило, что это далеко от дома, ведь их маленькая дочка будет ездить в Город со старшим братом. Тут родители просчитались, вместе мы ездили только по утрам и только первый год. На третьем курсе Вовке, как спортсмену, члену студенческого оперотряда, комсоргу факультета, капитану команды КВН, другу всех студентов машиностроительного факультета и обладателю массы других достоинств, в порядке исключения дали место в общежитии. Как ехидно высказался папа, в вузе поняли, что если Володя Загайнов каждый вечер будет возвращаться в отчий дом на далекой окраине, то комсомольская организация политеха осиротеет, студенческий спорт прикажет долго жить, команда КВН от тоски перестанет юморить, а на колхозных полях неорганизованные студенческие отряды не уберут вовремя урожай и т.д. … Вот и дали Вовочке коечку, чтоб всегда был в пределах досягаемости не только днем, но в любое время суток. Таким образом, следующие два моих школьных года я ездила в Город без сопровождения старшего брата.

Виват, школа!
Хорошо помню начало моего знакомства с новой школой, где мне предстояло учиться три года. Мы с мамой приехали в Город в июне, сразу после выпускного, на котором мне вручили свидетельство об окончании  восьмого класса. Оказалось, что новая школа, которую родители для меня выбрали, находится всего в пяти минутах ходьбы от знакомой нам с мамой большой шумной улицы Советской.  Мы ходили по ней раз сто, когда приезжали в Город за важными покупками. Именно здесь был ювелирный магазин, где мне купили первые в жизни часы, обувной, где купили первые «взрослые» туфли для выпускного вечера, моя любимая кондитерская со всеми ее лакомствами. Улица мне очень нравилась, недлинная, всего четыре квартала, но особенная. О ней напишу потом поподробнее.
Для того, чтобы выйти к школе, с любого из трех перекрестков улицы Советской надо было только свернуть в переулок. Всего переулков было три, в облике которых было много общего: их окружали дома-«сталинки», тротуары отделялись от проезжей части (по которой движение транспорта было незначительным), кустами высокорослой акации. Надо отметить, что такой красивой акации я в Городе нигде не видела, видимо саженцы откуда-то привезли специально. В то время акацию у нас вообще неохотно высаживали на городских улицах и в скверах, предпочитали местные кустарники.
Переулки, похожие на ручейки, стекающие в озеро, выходили на импровизированную площадь. Главным зданием на этой площади была Школа, внушительное трехэтажное здание в виде буквы П. С двух сторон школу окружали скучные серые пятиэтажки -хрущевки, которые, несмотря на свои 5 этажей, совсем не подавляли школу своей высотой. Они просто выглядели обрамлением действительно прекрасного здания, красивого своими классическими пропорциями.  Мама объяснила, что за пятиэтажками находится набережная реки Иргень, правда сейчас ее не видно из-за этой застройки. С третьей, северной стороны, школа, вернее ее пришкольный сад, выходила на улицу Чкалова. Там жилых домов было немного, и все они были расположены по обеим сторонам от школьного сада. На противоположной стороне, в больших, помпезных зданиях располагались различные научные и проектные организации, конструкторские бюро и другие учреждения, подведомственные Корпорации.
 С четвертой, южной стороны, на некотором отдалении от школы, располагался квартал аккуратных деревянных домов с нарядными палисадниками – бывшая Гранильная слобода. Слободу раньше заселяли мастера-гранильщики, люди основательные, небедные, и, видимо, обладающие художественным вкусом, потому что дома украшали чудесные наличники с тонкой резьбой, узоры на которых не повторялись.  У каждого дома был свой облик. В палисадниках радовали глаз цветущие кусты сирени, рябины, калины, шиповника, клумбы с цветами … Очень жалко было потерять эту красоту, когда через несколько лет эти красивые дома с их живописными палисадниками уступили место высотным зданиям, притиснутым вплотную друг к другу, с жалкими кустиками у подъездов, задавленными многочисленными автомобилями.
Со знакомой нам улицы Советской, по среднему переулочку, мы с мамой спустились вниз, вышли на площадь и оказались в сиреневом море, сиреневом и в прямом, и в переносном смысле. Июнь – время, когда уже отцвели яблони и черемуха, и наступила очередь сирени. Вся площадь представляла собой сиреневое царство. Такого количества сирени я никогда не видела: цветущие кусты у подъездов хрущевок, у школы, под окнами величественных домов-сталинок, во всех палисадниках частных домов. Сирень была разных сортов, с соцветиями всех цветов и оттенков, но преобладающим был именно сиреневый цвет. В огромном школьном дворе сирени не было, с внутренней стороны здание окружали ровные ряды акации, и это как-то больше соответствовало ее строгому облику. Вообще, школа сразу произвела на меня сильное впечатление. Когда мы вошли в здание, сразу показалось, что мы попали в другое время, и это не школа, а дореволюционная гимназия, которую мы видели в кино (как оказалось, до революции это действительно была гимназия, одна из лучших в городе). Громадный вестибюль с колоннами не подавлял своей величиной, через высокие окна лился солнечный свет, стены светлые, чистые, без привычных плакатов с «наглядной агитацией». Одна стена заполнена фотографиями разных выпусков школы и выделена отдельно большая доска с фотографиями тех, кто окончил школу с медалью.
Через несколько лет нашу школу перевели в другое здание, фотографии и памятная доска для нас остались в прошлом. Новое здание мы не признали и ни разу там не собирались. На свой «школьный сбор», который объявлялся старостой Светой Нестеренко каждые пять лет после окончания школы, мы собирались именно у здания «своей» школы.После нашего выпуска в этом здании располагались разные учебные заведения, подведомственные Корпорации – машиностроительный техникум, курсы повышения квалификации и т.д. И все-таки нам удавалось встретиться именно в этом здании, мы свободно проходили, располагались в каком-нибудь бывшем учебном классе и сидели за партами, как в старые добрые времена. Это было нетрудно, среди моих одноклассников всегда находился кто-то, кто мог договориться об этом с руководством данной организации, ведь среди нас были врачи, работники районо и просто очень ответственные работники из Корпорации. Наша школа тоже числилась за этим ведомством, она была очень-очень ведомственной, настолько, что на обложке аттестата зрелости вместо названия «Министерство просвещения РСФСР» было указано другое, очень-очень важное министерство СССР.
В школьном вестибюле было пустынно, казалось, что, если заговорить погромче, услышим эхо. В учительскойтоже было пусто, там скучала только одна дама. Мама  объяснила ей цель нашего прихода. Будучи педагогом со стажем, мамочка знала, каким должен быть ее выход на сцену в этой знакомой для нее ситуации. Она умела и любила выступать на публику, даже если публика была из одного человека. Мама произнесла небольшую речь с демонстрацией моего пятерочного свидетельства. Сейчас это действо назвали бы презентацией, в ходе которой мама презентовала меня. Мамина речь и предъявленное свидетельство произвели нужное впечатление.
Дама в учительской, которая представилась Мариной Петровной Васильченко, классным руководителем замечательного девятого «Г» класса, объяснила, как нам крупно повезло встретить именно ее.  Дело в том, что в этом году многие из выпускников 8-х классов ушли в техникумы, и школе пришлось сократить число классов в параллели. Свободных мест в девятых классах очень мало, прием учеников со стороны ограничен. Но она лично проводит нас к директору школы и окажет необходимую протекцию. Новая знакомая подхватила маму под руку, я поплелась за ними. В директорском кабинете судьба моя была решена – девятый «Г» ждал ученицу Ольгу Загайнову. Правда, директор пытался напомнить, что свободные места есть и в других классах этой параллели, но Марина Петровна настояла на своем.  Когда прощались, Марина упомянула одну забавную деталь о девочках этого класса: восемь лет назад в первом «Г» классе оказались семь девчонок по имени Светлана. Это было не удивительно, т.к. в конце 40-х годов это было самое популярное имя. Удивительным был факт, что все эти восемь школьных лет количество Светлан в данном классе оставалось неизменным. Когда кто-то из Светлан уходил, вакантное место сразу занимала ее тезка. Причинами появления очередной Светланы был переезд семьи в данный район города, либо это была своя Света, Света - второгодница (в те годы еще оставляли иногда на второй год). Марина Петровна еще долго рассказывала, какие в ее классе дружные, веселые и милые девочки, так что мне даже захотелось спросить, есть ли в классе мальчики, или они все-таки есть, но такие «плохиши», о которых и говорить-то неудобно.
Относительно утверждения Мариши, что с девочками этого класса легко подружиться, я убедилась в первый же год учебы, а в десятом классе к нам пришли новые ученицы, и двое из них, две Людмилы, стали моими самыми близкими подругами. Оказалось, что эта дружба - на всю жизнь.
ГЛАВА2.   Будем знакомы!


Первые впечатления
Август, тридцать первое. В школах проходят традиционные классные собрания перед началом учебного года. Брат проводил меня до порога школы, и я зашла в уже знакомый вестибюль, заполненный школьным народом всехвозрастов. Я растерялась, не знала, в каком кабинете мне искать свой класс, но потом заметила, что на одной из стен вывесили списки учеников по классам, и какие-то ребята их рассматривают. Я тоже подошла. В списке учащихся девятого «Г» нашла фамилию, приблизительно мою, по крайней мере, первая буква фамилии и еще несколько букв в конце строки были точно моими. Дело было в особенности почерка Марины Петровны (позднее я узнала, что список нашего класса собственноручно написала она). У меня-то почерк, благодаря маме, каллиграфический, а вот почерк Марины меня поразил. Про такой обычно говорят: «пишет, как курица лапой», но в этом конкретном случае курица была слепой или пьяной. Кстати, после того, как Марина Петровна увидела образец моего почерка, я все три года была при ней «писарчуком», как она меня ласково называла. Украинка по национальности, Марина иногда любила вставить словечко «на ридной мове».
Позднее мой каллиграфический почерк сослужил мне добрую службу во время учебы в политехническом, где на занятиях по техническому черчению я очень быстро освоила классический чертежный шрифт. Первая контрольная работа по черчению была посвящена видам чертежного шрифта, моюработу преподавательница оценила по высшему баллу, ее восторг оказался настолько велик, что она поместила мой «шедевр» в рамку и вывесила рядом с кабинетом черчения в качестве образца. Благосклонность препода мне в дальнейшем очень пригодилась, т.к. умение делать строго по ГОСТу надписи в чертеже, штриховку и прочие оформительские штуки было единственным моим достижением в техническом черчении. На контрольных преподавательница делала вид, что не замечает помощь моей подруги Муськи, и оценка «хорошо» была мне обеспечена. С домашними заданиями все было просто. Муська делала чертежи мне и себе, а я в обоих экземплярах заполняла спецификации классическим чертежным шрифтом и по всем правилам штриховала сечения.
Возвращаюсь к почерку Мариши, особенности которого омрачили мое первое знакомство с одноклассниками. Когда я остановилась у доски со списками учеников девятых классов и пыталась найти свою, два оболтуса вслух зачитывали фамилии новеньких в списке учеников 9 «Г». Первой из новеньких в списке была Люба Абрамова, они ее пропустили без комментариев, зато моя удостоилась их пристального внимания.  Из-за особенностей почерка Мариши они не смогли прочитать ее правильно, и стали перебирать разные варианты. И вот тут они от души повеселились за мой счет, стали сочинять свои варианты: Замойская, Заморская и т.д. В итоге самым «клевым», как выразились бы современные подростки, им показался вариант «Запойная». На моей фамилии запас юмора у ребят истощился, и хотя в конце списка увидели еще две смешные фамилииновеньких соучениц - Слепухина и Немытых, тут они уже не упражнялись в остроумии.   Просто с грустью отметили, что не приходится ждать от новеньких девчонок с такими смешными фамилиями чего-то достойного их внимания. Мельком они отметили появление в списке своего класса еще одной Светланы, ученицы из бывшего восьмого «Д», и двинулись по коридору. Я пошла следом, выдержав дистанциюмежду нами. Так нашла кабинет девятого «Г» класса. Оказалось, что пока я торчала у списка, народ уже уселся за парты. Свободной оказалась только предпоследняя, пришлось сесть именно за эту парту. К сожалению, за моей спиной уселись знакомые мне клоуны.
Последней в класс забежала девчонка (оказалась, что это та самая Светлана Шабанова из бывшего восьмого «Д»), и села со мной. Сразу за Светой пришла уже знакомая мне наша классная руководительница Марина Петровна и начала собрание. Она устроила перекличку, чтобы познакомить класс с новыми учениками. Поскольку свой почерк она разбирала легко, меня назвала правильно – Загайнова Ольга. При этом все дружно повернули голову в мою сторону. Моя соседка по парте на перемене объяснила этот интерес тем, что до меня учился в этом классе Володя Загайнов, лидер класса, спортсмен, отличник и кумир всех девчонок школы. В школе его звали Гай.
Со временем отблеск былой славы Гая упал и на меня, хотя я на этом же уроке и призналась, что мы просто однофамильцы. За пределами класса я об однофамильцах умалчивала из корыстных соображений. В первый раз, когда меня остановили дежурные по школе за какую-то мелкую провинность (опоздание на урок, отсутствие сменной обуви и т.д.), я назвала свою фамилию, и тогда от дежурного услышала: «Не записывай ты ее в черный список, это же сестра Вовки Загайнова». Я не спорила, ведь у меня все-такибыл мой родной брат Володя Загайнов.  И вот таким образом за пределами класса меня для краткости стали за глаза называть «Гайка», что на их птичьем языке должно было означать «младшая сестра Гая».
На этом же собрании решился вопрос с девочками с веселыми фамилиями Слепухина и Немытых. Оказалось, что они попали в нашу школу по недоразумению. Мариша была не только нашим классным руководителем, но и преподавателем английского языка, и естественно, поинтересовалась успехами девочек в изучении этого предмета. Тут и выяснилось, что в своей школе-восьмилетке они достигли успехов в изучении иностранного языка, вот только это был немецкий язык. В итоге после этого собрания мы с этими девочками уже больше не встретились. Забавно, что первая парта, куда они сели, пустовала до конца учебного года.
При завершении переклички Мариша задала интересный вопрос: «чкаловцы, кто знает, почему Яковлева нет»? Кто-то что-то пробубнил в ответ, но я не поняла ответ. Мне стало интересно, но не то, что случилось с Яковлевым, а кто такие «чкаловцы»? Света мне потом объяснила, что это еще одна особенность нашего класса – больше половины ребят живут в одном доме, это дом №10 по улице Чкалова. Кстати, около этого дома как раз находится моя трамвайная остановка, и Света после школы проводит меня. Она тоже живет на Чкалова, но в другом доме.
«Я сяду в трамвай № 10…»
К поездкам на трамвае я быстро привыкла, хотя время в пути составляло целый час. Я стала использовать этот час для чтения. Днем, как правило, в трамвае народу было немного, поскольку в будний день, да в дневное время, не много было желающих ехать из центра на окраину. Утром тоже сидячее место мне было обеспечено, потому что конечная остановка трамваев была рядом с моим домом.  Мои трамваи шестого маршрута мне нравились, они были похожи на довоенные ленинградские трамваи, которые мы видели в кино: деревянные, с одноместными сидениями и широкими проходами между ними. Мне нравилось, как мой трамвай весело бежит по рельсам и жизнерадостно звенит на поворотах. Правда, иногда на повороте бывало страшновато, когда поворот был очень крутым и казалось, что трамвай в него не впишется и въедет прямо в дом на углу.
Так прошла осень. Зимой пришлось поменять маршрут, поскольку деревянные, насквозь продуваемые трамваи моего шестого маршрута не отапливались. В первый же холодный день стекла в трамвае замерзли, пол стал холодным и скользким. Замерзли ноги и руки, я уже и читать не могла.  Стоящие пассажиры стали пританцовывать, сидящие – притоптывать, но ничто не спасало от холода. В школу пришла, как Снегурочка, вся в инее. Обратно я добиралась уже на двух трамваях, ехала десять минут на любом транспорте до центра, а там в теплом трамвае №10 до дома.
Мама вынесла вердикт: утром буду ездить с Володей до центра в теплой «десятке», там он поможет мне пересесть на другой транспорт. Брат заныл, что у нас с ним занятия начинаются в разное время, у него лекции с половины девятого, а у меня уроки с восьми часов. Но мама была непреклонна, и всю зиму мы по утрам ездили с братом вместе. Выходили рано, еще не было и семи часов, прохожих еще практически не было. Весело пели: «Я сяду в трамвай номер десять, доеду до Ленина пять …». Это мы перефразировали строчку из популярного стихотворения местного поэта, кумира старшеклассниц и студенток-первокурсниц. Поэт ехал до «Гоголя, пять», но нам туда не надо было.  Наша остановка была у дома №5 на улице Ленина. Официально остановка называлась как-то по-другому, но и пассажиры, и кондукторы называли ее именно так, по адресу знаменитого дома для ветеранов Октябрьской революции и гражданской войны (тогда еще многие из них были живы). Весь первый этаж дома №5 занимал продуктовый магазин, (в народе его почему-то называли партизанским). Заслуженным гражданам, жильцам этого дома, полагались продуктовые наборы, а иногда (в общем, довольно часто), дефицитные продукты поступали и в свободную торговлю. Володя после лекций иногда заходил в этот магазин, частенько удавалось купить что-нибудь вкусненькое. Сейчас уже нет того магазина, и остановку перенесли.

Школьная среда обитания
Света Шабанова стала моим проводником по огромному школьному зданию, с ее помощью я начала ориентироваться, где есть что. Наш девятый«Г» был единственным классом, чья классная комната была расположена на первом этаже. В этом было свое преимущество - соседство с очень полезными (со всех точек зрения), объектами –библиотекой и буфетом. О буфете стоит рассказать отдельно, т.к. он оказался непохожим на те буфетики, которые я видела в других школах. В мои школьные годы в советских школах не было столовых для учащихся, но обязательно были буфеты. Школьные буфеты того времени располагались в небольших комнатках, где продавались пирожки с капустой и с повидлом, ватрушки с творогом и сметаной, и обязательно горячий чай.  В городских школьных буфетах стояли титан с кипятком и заварочный чайник, в сельских – уже заваренный чай разливали в стаканы из большого жестяного чайника. Ассортимент был примерно одинаковый во всех буфетах, в сельских иногда еще были пирожки с морковью.
Наш буфет был приятным исключением. Он занимал одно и тоже большое помещение в течении всей истории школы, начиная с дореволюционных времен, когда в этом здании располагалась лучшая в городе гимназия. С тех пор практически не менялся и интерьер буфета, он сохранялся неизменным даже во время войны, когда помещение школы было отдано под госпиталь, а буфет, с учетом его большой площади, использовался в качестве столовой для легкораненых и выздоравливающих бойцов.
Когда Светлана первый раз привела меня в буфет, он поразил меня не только размерами, но и окружающей обстановкой, схожей с кафетерием где-нибудь на Невском проспекте в Ленинграде, куда мы ездили в это лето к родственникам. Удивил и ассортимент. Кроме традиционных пирожков иватрушек, в витрине были разные виды пирожных и кексов, слоеные пирожки и коржики, глаза разбегались от этого разнообразия. Соседство буфета с нашей классной комнатой давало возможность быть первыми в очереди и подольше посидеть в этом уютном помещении.
Библиотека тоже стала тем местом, куда я ходила часто и с удовольствием. Библиотека мне понравилась сразу, а постепенно я понравилась библиотекарше. В этой библиотеке книжный фонд постоянно обновлялся, регулярно появлялись новинки. Начало 60-х годов связано с выходом многих замечательных книг, в том числе много книг о молодых современниках. Героями этих книг были романтики, искатели, то самое поколение шестидесятников.Конечно, новинки можно было прочитать в журналах, которые выписывались нашей семьей - обязательно «Роман-газета» для отца, «Юность» нам с Вовкой, для мамы – какой-нибудь журнал, название которого было на слуху в определенный момент («Новый мир», или «Сибирские огни» или какое-то другое издание). Журналы мы читали, но хорошая библиотека – это совсем другие возможности, и это я сразу оценила.
Кроме буфета и библиотеки, больше на первом этаже школы ничего примечательного не было. За вестибюлем и раздевалкой, в правом крыле здания, куда ходить мы не стремились без крайней необходимости, находились пионерская комната, медпункт, учительская и кабинет директора школы, а также еще какие-то административные и хозяйственные службы.
Непонятно было, почему наш классной комнатой был назначен кабинет на первом этаже, не совсем пригодный (по сравнению с другими) для обучения. Во-первых, помещение это было для нас тесновато, в результате первые парты боковых рядов практически упирались в доску. Во-вторых, не хватало света из окон, и практически весь день горел электрический свет, потому что окна выходили в школьный двор, который по периметру был обсажен кустами акации. Перед нашими окнами акция была посажена очень близко к зданию и загораживала солнечный свет.
Все, связанное с обучением, располагалось на втором этаже школы: классные комнаты с большими окнами и высокими потолками, актовый зал с широкой сценой и бархатным занавесом благородного вишневого цвета – наследие гимназического прошлого. Кроме этого, здесь, в правом боковом крыле, располагались два спортивных зала. И самое интересное - в нескольких классных комнатах были организованы специализированные кабинеты. О них стоит рассказать подробнее.
Наша школа не зря считалась элитной. В ней раньше, чем это произошло в других школах городах, произошел переход на предметно-кабинетную систему обучения, и были организованы кабинеты химии, биологии/анатомии, физики/астрономии. Все кабинеты были по-своему интересными, и это целиком была заслуга преподавателей-предметников. Очень интересно оформленным был кабинет биологии, он же кабинет анатомии человека. Учителя-биологи постарались, и все, что касалось ботаники, биологии, зоологии было представлено здесь, как в музее - роскошные гербарии, таблицы с классификацией растений и животных по классам, отрядам, группам, видам и т.д., чучела птиц. Самым примечательным было чучело совы, которое поместили в самом почетном углу, у окна, между классной доской и учительским столом. Сова выглядела, как живая, и за какой бы ты партой не сидел, казалось, что сова смотрит прямо на тебя и при этом что-то ей в тебе не нравится.
Преподаватель анатомии наглядными пособиями по своему предмету не увлекался, ограничился скелетом, который школяры всех возрастов звали по-приятельски Кешей. В отличие от совы, местоположение Кеши было непрезентабельным, это был темный уголок у входной двери. Школьный народ Кешу уважал, не позволял себе в отношении Кеши ничего дурного, немыслимым считалось нанесение ему телесных повреждений. Наоборот, народ всячески оберегал Кешин лысый череп от сквозняков, всегда у него был головной убор. Школьное руководство боролось с проявлением заботы о Кешином черепе, но безуспешно. Уследить за всеми было очень трудно, ведь в этом кабинете изучали ботанику добрые пятиклашки, зоологию – весельчаки из шестых-седьмых классов, биологию – бесшабашные восьмиклассники, анатомию человека – ироничные десятиклассники. И поэтому, как только конфисковывалась детская панамка, сразу же у Кеши появлялся новый головный убор – девичья шляпка, или берет, или кепка, или бескозырка и т.д., а лично мне он понравился в шлеме-буденовке. На моей памяти последним Кешиным приобретением стала тюбетейка, которая в силу своей поношенности не бросалась в глаза посторонним гражданам, типа инспекторов районо. На этом был достигнут компромисс между администрацией и учениками, и тюбетейка на долгие годы задержалась на Кешиной голове. 
Кабинет химии тоже был по-своему интересным. Стены были пустыми, за исключением таблицы Менделеева и большого портрета ее автора, зато кабинет выглядел как настоящая химическая лаборатория, с цементным полом, большими лабораторными столами с каменными столешницами и разным лабораторным оборудованием для химических опытов - штативами, пробирками, спиртовками и т.д. Что касается опытов, то здесь мы со Светланой прекрасно сработались, потому что я по натуре теоретик, а Света – практик. Штативы у меня падают, спиртовка не зажигается, раствор льется не в пробирку, а на стол и т.д. Зато я красиво рисую схему, грамотно описываю все этапы опыта и правильно формулирую итоги и выводы.  В это время Светлана ловко размельчает в ступе то, что надо размельчить, аккуратно наливает в пробирку раствор, штатив не шатается, компоненты реагируют и в итоге нужное выпадает в осадок. Все это делается быстро, и Света до конца урока успевает переписать мою писанину в свою тетрадь. Добрейшая Галина Ивановна видит это разделение труда и никак не реагирует, ведь в конце концов обе ученицы прилично знают химию, и это для нее главное.
Что касается кабинета физики, который использовался и как кабинет астрономии, тут тоже сказались предпочтения преподавателей- предметников. Наша физичка, которая преподавала этот предмет в девятом-одиннадцатом классах, к физике относилась равнодушно, ее особой любовью была астрономия. Наглядные пособия по этому предмету занимали всю стену, особенно это касалось отечественной космонавтики. Почетное место занимал портрет К. Э. Циолковского. Преподавателям, которые вели физику в шестых-восьмых классах, места для наглядных пособий не осталось, зато они собрали замечательную коллекцию учебных фильмов о физических законах и о явлениях, происходящих под их воздействием. Сейчас эти фильмы назвали бы роликами, в них не только звучал голос лектора за кадром, было еще и музыкальное сопровождение. Конечно, наша физичка тоже использовала на своих уроках это «изобретение» своих коллег, сама же пополняла коллекцию наглядных пособий по астрономии, в том числе и в виде учебных фильмов. Демонстрация этих фильмов вносила приятное разнообразие в учебный процесс.

Учителя и педагоги
Очень быстро я убедилась, что несмотря на несомненные достоинства кабинетной системы обучения, главным в школе является педагог. Мне, учительской дочке, с детства была понятна разница в содержании слов «учитель» и «педагог». Одним из примеров образцового педагога был мой любимый учитель, директор скромной поселковой школы, где я раньше училась. Он вел у нас уроки физики. В школе не было специального кабинета физики, но каждый урок, независимо от того, проводился ли он в классной комнате или вне стен школы, был увлекательным путешествием в мир неопознанного. Николай Антонович любил свой предмет, и будучи замечательным педагогом, сумел и нас увлечь физикой. Некоторые уроки он проводил на улице, где окружающий нас мир был шире любого специального кабинета физики. Очень просто, доходчиво, на конкретных примерах Николай Антонович показывал нам, что все явления природы подчиняются определенным законам, в том числе законам физики, и знать эти законы – значит стать сильнее, умнее, увереннее в себе.
Мне запомнился школьный день 12 апреля 1961 года, когда неожиданно, в середине урока, прозвенел звонок. По школьному радио (наличие его – заслуга директора) объявили общешкольный сбор. Николай Антонович, радостный, счастливый, объявил, что сегодня произошло величайшее событие в мировой истории – первый полет человека в космос. Этот человек – советский летчик Юрий Алексеевич Гагарин. Тут же, на школьной линейке, он объяснил нам всю значимость этого события для всего мира, рассказал о вкладе наших ученых в подготовку этого события, в том числе о К. Э. Циолковском, которого безмерно уважал. Этот день запомнился всем нам, мы видели гордость нашего учителя-фронтовика за страну, его радость от того, что он и его ученики стали свидетелем этого знаменательного события. Вот этот человек был для меня образцом школьного учителя.
Так вот, в новой школе были и прекрасные педагоги, и были просто учителя, при том, что администрация школы требовательно относилась к подбору кадров.У нее была «морковка», ради которой многие хотели бы работать здесь. Такой «морковкой» были дополнительные бонусы, которые имели наши учителя наравне с другими работниками ведомства (районный повышающий коэффициент к зарплате, путевки в ведомственные санатории, обеспечение детей детскими садами и др.). Администрация старалась набирать лучших, при этом молодых специалистов предпочитали приглашать не из пединститута, а из нашего университета, учитывая его репутацию одного из лучших университетов страны.
Несмотря на высокие требования школьной администрации, по каким-то причинам в учительском коллективе все-таки оказывались достаточно средние специалисты, таким оказалась наша учительница математики. Ее уроки стали для меня самым большим разочарованием в новой школе. Целых два года математике нас обучала бывшая учительница арифметики, никудышный учитель и неприятный человек по прозвищу Цифирка, как метко назвал ее Алик Гуминский. Моим одноклассникам было обидно, что в остальных девятых классах математику вел Василий Ильич Кузнецов, один из лучших в городе школьных преподавателей математики, а нас отдали на заклание чуждому элементу.
К счастью,Цифирка оказалась исключением из общего правила формирования учительского коллектива в нашей школе. Здесь собрался замечательный коллектив педагогов, и мне повезло учиться у многих из них. Так, учитель истории Герман Всеволодовичстал,наряду с Николаем Антоновичем, одним из главных педагогов в моей жизни. Его интеллигентность, мудрость, любовь к ученикам и к своему предмету, к нашей Родине сделали его любимым учителем для многих–многих ребят, и моих одноклассников в том числе. Вспоминая Германа Всеволодовича, кто-то из ребят сравнил его с героем фильма «Доживем до понедельника» Мельниковым, тоже учителем истории. Оба фронтовики, интеллигенты, педагоги, искренне любящие свой предмет. Но я не согласилась с мнением о их абсолютной похожести. В чем-то это разные люди, и эта непохожесть обусловлена их принадлежностью к разному поколению. Мельников встретил войну 20-летним юношей, который родился и вырос в советской стране, а наш учитель – 40-летним мужчиной, чье детство прошло еще до революции, а юность связана с гражданской войной. Непохожесть этих двух педагогов проявлялась в разном отношении к ученикам.Экранный Мельников был из поколения наших отцов, которые, с одной стороны, считали нас малыми детьми и оберегали нас, уклоняясь от объяснения сложных событий в жизни страны (разоблачения культа личности Сталина и т.д.). С другой стороны, наши отцы предъявляли к нам требования, как к взрослым людям, проявляя нетерпимость к нашим детским проступкам, шалостям, требуя неукоснительной дисциплины.  Герман Всеволодович, с его огромным жизненным опытом, оказался к нам ближе, он понимал нас, и в главном - доверял. Именно от него мы узнали о двадцатом съезде партии и его основных решениях, о Пленуме ЦК КПСС, на котором сняли Н. С. Хрущева со всех должностей. Пленум состоялся в октябре 1964 года, это было уже в 10 классе. На следующий день Герман Всеволодович на уроке истории, вместо запланированной темы, начал урок с итогов Пленума, с объяснением причин и обстоятельств принятых решений. Конечно, это было строго в рамках официальной версии, но главным было то, что с нами говорил, и говорил, как с о взрослыми. В то же время учитель понимал, что мы еще не совсем взрослые, не заострял внимания на шалостях и детских глупостях, хотя надо признать, что на его уроках шалостей не было. Иногда он делал нам подарки. Запомнился случай, когда он в девятом классе отпустил нас с урока, чтобы мы смогли посмотреть по телевизору трансляцию легендарного футбольного матча сборной Англии со сборной мира, посвященного столетию футбола. Этот матч называли матчем века, а вратарем сборной мира был советский футболист Лев Иванович Яшин. Дать возможность посмотреть трансляцию «матча века» -этобыло настоящим подарком для ребят нашего класса, где все мальчишки были помешаны на футболе, ведь в то время повторов матчей по телевидению не было.
Интересными были уроки литературы, которая всегда была моим любимым предметом. Учительница литературы Лариса Сергеевна, недавняя выпускница филфака Ленинградского университета, страстно любила русскую классическую литературу девятнадцатого века, которую мы проходили в девятом-десятом классах, и очень хотела поделиться этой любовью с нами. Искренность и кипучая энергия Ларисы Сергеевны подкупали, и даже самые дремучие из моих одноклассников не оставались равнодушными к ее усилиям, по крайней мере,все принимали участие в культпоходах в театр и кино.  которые организовывала неугомонная Лариса Сергеевна.Культпоходы -  коллективные посещения кино, театра, музеев, в те годы были широко распространенным явлением в образовательных учреждениях и рабочих коллективах. Лариса Сергеевна была в нашей школе одним из их организаторов, а главным контингентом своей бурной деятельности она определила учеников старших классов. Благодаря ее настойчивости мы посмотрели в городском драмтеатре замечательные спектакли, поставленные  по пьесам «Недоросль» Фонвизина и «Горе от ума» Грибоедова, а также прекрасныеэкранизации лучших спектаклей  театров страны, поставленных по пьесам русских писателей-классиков.  В 60-е годы в кинотеатре повторного фильма «Арктика» проходила акция (не могу придумать синоним этому надоевшему современному термину!) – показ советских музыкальных фильмов того времени. Мы посмотрели замечательные фильмы-оперы: "Пиковая дама" с О. Стриженовым в роли Германа, "Борис Годунов" с «юродивым всех времен» И. Козловским, «Евгений Онегин» с красавицей А. Шенгелая в роли Татьяны (за кадром -  голос Галины Вишневской!). 
Иногда предложения Ларисы Сергеевны у нас особого энтузиазма не вызывали. Так, она задумала культпоход в кинотеатр «Арктика» на фильм «Белинский». Дело было в последний учебный день перед зимними школьными каникулами. Мы учились со второй смены, а киносеанс начинался в 12 часов. Честно говоря, идея посмотреть фильм про Белинского нас не вдохновила, пошли из уважения к учительнице. Во время просмотра проболтали, тогда и родилась идея после кино идти не в школу, а на новую выставку в картинную галерею. Что мы и сделали, и за это поплатились после каникул. Были разборки с приглашением родителей.
Кстати, через много-много лет я фильм «Белинский» все-таки посмотрела. Оказалось, что это прекрасный художественный фильм, поставленный Г. Козинцевым по сценарию моего любимого писателя Ю. Германа, с музыкой Д. Шостаковича и лучшими актерами театра и кино того времени. Пусть с опозданием, но я оценила выбор Ларисы Сергеевны.

Наш самый классный коллектив
Ядром классного коллектива были «чкаловцы». Они познакомились и подружились еще в нежном дошкольном возрасте, поскольку жили в одном доме и ходили в один и тот же детский сад, расположенный во дворе огромного многоподъездного дома №10 на улице Чкалова.  Когда эти дети пошли в школу, кому-то из школьной администрации пришла в голову мысль записать их в один класс, где они составили большинство. Таким образом, 1 «Г» класс с первых дней учебы представлял из себя сложившийся коллектив. Мне вначале даже казалось, что в нашем классе много родственников, и тому нашлось объяснение. В ведомственном доме, каковым был дом №10, у большинства ребят родители работали в Корпорации, иногда даже в одном подразделении.Часто семьи просто дружили между собой по-соседски.
Дед Тимофея Богданова в чкаловском доме был «всехним» дедом. Он научил маленького Тимку и его друзей играть в лапту и городки, а когда ребята подросли, увлек мальчишек футболом, стал их первым тренером и спортивным арбитром. Именно он убедил их вечно занятых отцов сделать во дворе хорошую спортивную площадку, и ребята этого дома не бегали по улицам, а проводили свободное время в своем дворе.
Сейчас я понимаю, почему ребята так тянулись к чужому деду. Просто у большинства из них своих дедушек не было. Подавляющее большинство ребят моего поколения выросли без дедов, погибших в Великую Отечественную войну. Наши деды к началу войны были 40-летними мужчинами, воевавшими в гражданскую войну в кавалерии и пехоте, но не имевшими современной воинской специальности – летчики, танкисты (исключение составляли кадровые военные, но их было  меньшинство). Наши деды в большинстве своем в 1941 году попали в пехоту, и многие погибли в самых кровопролитных боях начала войны.
Ребята-чкаловцы дружили между собой и были ядром коллектива нашего класса, В орбитах этого ядра (на разном удалении от него) находились другие группки, сложившиеся на основе общих интересов, схожести характеров и еще по каким-то необъяснимым факторам. Были среди одноклассников дружеские связи, основанные на литературных пристрастиях – так, любители научной фантастики на переменах собирались своим кружком, обменивались книгами, договаривались вместе съездить в букинистический, рассказывали о новинках и своих приобретениях и т.д. Несколько девочек увлеченно занимались шефской работой, ходили регулярно в класс своей любимой первой учительницы и вели там какие-то кружки.
Одним из общих объединяющих интересов был спорт. В школе существовал культ спорта, занятия спортом всячески поощрялись и потому имели массовый характер. Наши ребята из школьных спортивных секций были победителями спортивных соревнований разного уровня. Спортивным успехам способствовала отличная материальная база. Школе с шефами повезло, усилиями Корпорации в школе были оборудованы два прекрасных спортзала (в одном занимались девочки, в другом мальчики) и летняя спортплощадка.  Кроме того, весной и осенью на уроках физкультуры мальчишки гоняли мяч на заводском стадионе, расположенном в 5 минутах ходьбы от школы, пока девочки занимались на спортплощадке. Прекрасная спортивная база позволяла организовать работу школьных спортивных секций. Кроме того, у ребят была возможность заниматься в спортклубе «Динамо», спортивные сооружения которого были расположены недалеко от нашей школы. Наибольшей популярностью в спортклубе пользовались секции спортивной гимнастики и конькобежная. Как мне рассказывали девочки, спортивной гимнастикой успешно занимались наши одноклассники, два друга Володя Загайнов и Гена Воронов, и весь класс ходил на соревнования с их участием, поболеть за своих. В конькобежной секции «Динамо» занимались три наших одноклассницы из дома на Чкалова, три Светланы, и потом одна из них, Света Сокольская, взяла надо мной дружеское шефство, научила стоять на коньках. Потом я ходила со Светками на их клубные соревнования поболеть за наших, а иногда даже удавалось пройти вместе с ними и на большие соревнования в нашем городе, где участвовали команды спортобщества «Динамо». Так я стала ярой фанаткой советского конькобежного спорта.
Среди спортсменов были в классе свои экстремалки – Дина Голицина и Светлана Полищук, они ходили в аэроклуб, занимались парашютным спортом. Честно говоря, экстремалкой можно было назвать только Динку. Например, она сочетала прыжки с парашютом с ездой на мотоцикле, гоняла на нем по дачному поселку, нагоняя страх на соседей - дачников. Даже на то памятное для меня собрание 31 августа перед девятым классом, она пришла в боевых шрамах, вся в синяках и с расцарапанными руками и ногами - упала с мотоцикла на полном ходу. При всем при том Дина обладала ангельской внешностью, нежным голоском и какой-то особой ухоженностью, на манер киноактрис из нашей Прибалтики. Внешность и манеры Динка унаследовала от мамы-латышки, преподавателя на архитектурном факультете нашего политеха.  Позже там училась Дина и была спортивной гордостью вуза, членом сборной СССР по парашютному спорту.
Разность увлечений, характеров ребят нашего класса не помешало их объединению в крепкий, дружный коллектив. Вместе они составляли единое целое – наш класс. Конечно, с течением времени кто-то уходил из этой школы, на их место приходили новенькие, но костяк класса оставался прежним, со своими негласными правилами, принципами, установившимися нормами жизни.  Вновь пришедшие входили в этот коллектив, принимая его нормы и правила, соглашаясь с главным принципом существования коллектива. Этот принцип звучал так – мы вместе, мы никогда своих не бросаем. Мы – наш класс. Коллектив был сильнымнастолько, насколько крепкой и дружной может быть хорошая семья. Новенькие, которые попадали в этот коллектив, становились членом этой семьи, сохраняя свою индивидуальность.

Личности и персонажи
Самой колоритной личностью в нашем классе был, по моему мнению, «чкаловец» Тимофей Богданов, младший член большой шумной семьи Богдановых. Назвали его в честь деда, который фактически был главой семьи Богдановых, т.к. отец Тимофея руководил строительством какого-то важного объекта в Сибири и дома был только по праздникам и в отпуске. Дед жил с семьей и помогал Марии Васильевне воспитывать трех девчонок и младшего, Тимофея.
В классе я сразу обратила внимание на Тимофея из-за его высокого роста, около двух метров. У Тимки вообще была очень примечательная внешность. Русоволосый, синеглазый, да с его ростом и статью, он бы в кино мог играть былинных русских богатырей. Однако в кино ему путь был заказан (хотя он, по-моему, даже не задумывался об этом) - Тимофей очень сильно заикался. Правда, он не комплексовал из-за этого, и мы на эту его особенность не обращали внимания. Когда Тимку вызывали к доске и он начинал заикаться, все, включая преподавателя, дружно помогали ему справиться с заданием. Тимофея в классе любили за его добродушный характер, незлобивость, исключительную порядочность. Несмотря на общительность и приятельские отношения с большинством одноклассников, Тимка по-настоящему дружил только с одним человеком - Виктором Зыряновым (по школьному Вик), который был его полной противоположностью. Если Тимка был капитаном школьной баскетбольной команды, то Вик предпочитал заниматься индивидуальными видами спорта, в основном, силовыми. Друзья по жизни, они позднее, уже в своей профессиональной деятельности, оставались противоположностями. Тимофей всю жизнь проработал прорабом на стройках, а педантичный и замкнутый Виктор стал учителем математики и, говорят, очень хорошим.
Иногда, очень редко, Вик, когда злился, обращался к другу: «Фей»! Девчонки, которые знали их со времен детсадовского детства, рассказывали, что Тиму с рождения в семье звали только полным именем, а он себя звал кратко: «Фей», т.к. сильно заикался. Так его и звали в детском саду. В школе, стараниями учительницы, он стал для всех Тимой, а детское имя Фей использовал только Вик, когда сердился на друга. А поводов Тимофей давал немало, он постоянно попадал в неприятности, и часто из-за своей доброты.
Был случай, о котором мы узнали после летних каникул, когда начались занятия в десятом классе.  Какому-то Тимкиному приятелю срочно потребовались деньги. Тима, чтобы выручить приятеля, сдал в букинистический самый ликвидный товар - собрание сочинений Ги де Мопассана из родительской библиотеки (спросить разрешения он не мог, т.к. семейство Богдановых отбыло на дачу).Тимка отдал приятелю вырученные деньги, и в тот же вечер уехал из города на спортивные сборы. Семья пропажу не заметила, т.к. книги стояли во втором ряду книжного шкафа. Когда-то давно их спрятали подальше от любопытных глаз младшего поколения читателей этой семьи. Исчезновение книг обнаружил папа, который именно в это время приехал домой в отпуск. Скандал был жуткий и шумный, от последствий отцовского гнева Тимофея спас только дед. Все подробности скандала нам рассказала Света Сергеева, ее родители дружили с Богдановыми и жили с ними в одном подъезде «чкаловского» дома. Мы, конечно, посмеялись над незадачливым Тимой-коммерсантом, а он только добродушно отшучивался. В этом был весь наш Тимка.
Со Светой Сергеевой Тимка дружил с младшей группы детского сада. Бойкая говорливая девочка служила переводчиком при контакте своего молчаливого друга с нянечками и воспитателями. И потом, уже в школе, тоже выручала его. Эту Свету в классе звали Свечкой из-за ее привычки называть всех уменьшительно-ласкательными именами: Женечка, Диночка, Ниночка, Светочка. Поскольку говорила Сергеева очень быстро, «Светочка» у нее звучало как «Свечка». Так и стала Светлана Сергеева Свечкой. Вообще наличие в классе нескольких Светлан потребовало некоторого разнообразия при обращении к конкретной Светлане. В итоге это устойчивое разнообразие все-таки сложилось. Так, Сергеева стала Свечкой, опекунши малолеток Романчук и Пономарева – Светиками. Спортсменку-экстремалку, молчунью Свету  Полищук,за-глаза звали Полирыбкой, при личном контакте – Светой (очень нейтрально и безопасно). К Нестеренко–старосте и Сокольской–комсоргу обращались уважительно, пользуясь их полным именем – Светлана. Я это разнообразие уловила и приняла к сведению, потом оценила его точность.
Светлана Нестеренко, бессрочная староста класса, была стержнем коллектива. Именно она воплощала в себе рациональную составляющую нашего коллективного сознания и, соответственно, социального поведения. При этом ее честность и принципиальность сочетались с открытостью, доброжелательностью, какой-то библейской мудростью и, что особенно ценится людьми, верностью.   Например, Светлана всегда оставалась с классом, даже когда не могла убедить класс в глупости какого-то поступка или авантюры, задуманных нами под влиянием момента. Через нее осуществлялся наш контакт с учительским коллективом, при этом она никогда не наушничала, не доносила, а честно, при этом дипломатично, доносила нашу правду до учителей, а в некоторых обстоятельствах и до родительского коллектива.
Много позже, в какой-то частной беседе, один из одноклассников, ставший кадровым военным, сравнил Светлану Нестеренко со своим любимым армейским персонажем – ротным старшиной. «Хороший старшина – надежный гарант успешной службы личного состава» - так он выразился. Он добавил еще, и мы согласилась, что у Нестеренко, старосты класса, было ярко выраженное чувство ответственности за наш класс, что объединяло их с нашей классной руководительницей Мариной Петровной. Обе они, выражаясь морской терминологией, как капитан и его старший помощник, уверенно провели наш корабль сквозь штормы, через рифы, к конечной цели – достойному окончанию нами средней школы.
Если Нестеренко была стальным стержнем нашего коллектива, то комсорг класса Светлана Раевская была его верным и романтичным сердцем. В Светлану были влюблены практически все ребята нашего класса, что не удивительно. Очень красивая и обаятельная девочка отличалась исключительной доброжелательностью, открытостью, честностью, и при этом была природным лидером. Именно благодаря Светлане девочки нашего класса стали тем ядром, вокруг которого объединились все наши ребята.   Чем больше я ее узнавала, тем больше Светлана нравилась мне. Позже я поняла, что все ее привлекательные черты были от воспитания в семье, типичной семье московских интеллигентов. В начале войны ее папа, ведущий конструктор одного из московских заводов, вместе с молодой женой – учительницей оказался в нашем городе, куда был эвакуирован его завод. После войны Игорь Васильевич в столицу   не вернулся, остался директорствовать на родном заводе. У них была просторная квартира в знаменитом доме № 10 на Чкалова, куда мы часто ходили после уроков и всегда встречали самый теплый прием в этой семье. Мама Светланы, Галина Николаевна, была в курсе всей нашей школьной жизни. Мы бурно обсуждали события школьной жизни, строили планы, делились мнениями о книгах, фильмах, поступках их героев, переносили эти суждения на свою жизнь. И всегда рядом была Галина Николаевна, которая выслушает, мягко направит спор в нужное русло, при этом покажет недопустимость резких суждений, и в то же время подчеркнет непримиримость к лжи и предательству, даже если это проявляется в самом малом. Обычно наши посиделки заканчивались чаепитием с булочками, которые как-то незаметно, за разговорами, испекла Галина Николаевна. После окончания школы я очень редко встречалась с ней, но всю жизнь помнила ее, она стала для меня и очень многих моих одноклассниц образцом женщины - матери, хозяйки дома, при этом самодостаточной личностью, умной, интеллигентной женщиной.
Бесспорно, яркой личностью был наш одноклассник Костя Георгиев.Личностью неординарной, а для меня даже загадочной. Он учился на одни пятерки, при этом не был типичным «мальчиком - круглым отличником». Костя не был зубрилкой, просто он всегда «знал». Всегда спокойный, невозмутимый, Костя никогда не поднимал руку при вопросе учителя «Кто ответит?», он ждал приглашения к доске и отвечал подробно, обстоятельно, аргументированно.Костя, среднего роста, в очках, выглядел очень неспортивным на фоне наших ребят–спортсменов, членов школьных сборных команд по баскетболу и лыжам, но однажды мы видели Костю на спортивной площадке в школьном дворе, когда он «крутил солнце» на турнике, это было что-то. Позднее я поняла, что Костя Георгиев, внешне типичный «заучка», был самым независимым и самодостаточным человеком в нашем классе. При этом эмоционально Костя был очень закрытым человеком. Проучившись с ним три года, я так и не разобралась, какой он? Добрый или равнодушный, что ему нравится, что он не принимает, что может вывести его из себя. Остальные ребята, которые знали Костю с детских лет, видимо что-то такое в нем понимали, то, что ускользнуло от меня. Все очень уважали Костю, никто не смел как-то задеть его. Некоторые искали его дружбы, другие даже попыток не делали. Из всех ребят какие-то отношения сложились у него только с Борей Петерсом и Юрой Володиным, двумя яркими антагонистами.
Боря Петерс тоже недавно пришел в этот класс, где-то года за два до меня.  Он всегда держался в стороне от ребят, как будто постоянно ожидал от них какого-то подвоха, обидного поступка, Друзья у Бори возможно и были, но вне школы, в классе он общался только с Костей, с которым они сидели за первой партой, прямо перед учительским столом. Жизнь показала, что они были не просто соседями по парте, ребята всю жизнь поддерживали дружеские отношения, несмотря на разность их профессиональных интересов. Костя стал известным ученым – физиком, а Боря всю жизнь проработал редактором в книжном издательстве.
Дружеские отношения у Кости были с Юрой Володиным, вернее сказать, у Юры с Костей, потому что инициатором этих отношений всегда выглядел Володин (по-школьному, Юрчик) – один из ребят, с которыми я столкнулась в начале школьной жизни у стенда со списком учеников девятого «Г» класса. При дальнейшем знакомстве Юрчик оказался довольно интересной личностью, вернее, не личностью, а персонажем. Я тогда, в самом начале вхождения в школьный коллектив, ко всем ребятам относилась, как к персонажам (сказалось мое увлечением театром). Большинство одноклассников за три года нашей учебы стали для меня личностями, единицы остались персонажами. Так вот Юрчик для меня остался персонажем, не перешел в разряд личности по имени Юрий Володин. И это несмотря на то,что он был умен, очень начитан, артистичен. Раздражало то, что этот человек редко был сам собой, постоянно «находился в образе», используя для этого свои природные данные – артистизм, аристократическую внешность, и   соответствующими манеры. Юрчик последовательно находился в образе: то Байрона, то Чайльд -Гарольда, то Печорина. В конце концов он остановился на собирательном образе романтика, никем не понятого, стоящего выше обыденности современного ему общества, и в результате превратившегося в уставшего от жизни циника. Аудитория у Юрочки в нашем классе была соответствующая: простодушные одноклассницы, особенно новенькие, которые охотно слушали его стихи, его сентенции. Девчонки поумнее не принимали все его «образы» всерьез, и были к нему снисходительны в связи с Юрочкиной безобидностью.
Мальчишки из класса тоже не обращали внимания на его нахождение в очередном образе. Они уважали Юрчика за начитанность, и при этом необидно подсмеивались над его неуклюжестью на уроках физкультуры. Ценили Юрку за доброту, проявление которой он никогда не афишировал, но   всегда готов был поделиться тем, что у его было; при его какой-то «обломовской» лени, никогда не отказывался что-то сделать для класса (на 8 марта придумать и купить коллективный подарок Марише, всем девочкам написать стихотворные поздравления и пр.). Таким образом, он при всех своих недостатках и достоинствах, в классе был «своим».
Сомневаюсь, были ли настоящие друзья у Юрчика, даже приятелей было немного, из них помню только Тимку и Свету Нестеренко, да в десятом классе к ним добавилась новая ученица, Мила Бакина. Что касается отношения Юрчика к Косте Георгиеву, это была не дружба, а бесконечное уважение и даже преклонение, которое Юрчик сохранил на всю жизнь.
Персонажами, а не личностями, остались для меня до самого окончания школы Аркадий Гуминский и Олег Киселев, то ли друзья, то ли приятели, «Алики», как их звала Марина Петровна.  Эти мальчики мало общались с остальным школьным народом, и создавалось впечатление, что их настоящая жизнь проходит вне школы, они ходят в школу только потому, что оставаться дома для них было худшим вариантом. В школе было не так скучно, здесь можно было отвлечься, расслабиться, и при этом еще делалось некое одолжение родителям.
У преподавателей к Аликам претензий особых не было, поскольку их невозможно было отнести к категории так называемых «проблемных» учеников ни по одному из признаков подростковой проблемности. Во-первых, Алики не были хроническими двоечниками, они учились ровно, в основном на «три» и «четыре», а у Гуминского иногда проскакивали и пятерки. Во-вторых, они не числились в списках активных прогульщиков, всего лишь позволяли себе иногда проигнорировать первый урок или уйти с последнего. И в-третьих, не были участниками каких-то школьных проказ, шалостей, разборок, Алики были слишком взрослыми для этого. Таким образом, отношения с учителями у этих ребят были нормальными, бесконфликтными. А вот Цифирку Алики ставили в тупик, она кожей ощущала, что они ее не боятся и подсмеиваются над ней, но придраться не могла и даже не пыталась. Ее это злило, а мы с удовольствием наблюдали за ее поражением.
При всем кажущемся равнодушии Аликов к школьной жизни, они всегда были с классом на внешкольных мероприятиях, даже на тех, где присутствие не было обязательным: в коллективных походах в театр, на первомайско-ноябрьских демонстрациях, даже в поездке за город за весенними цветами, которыми украшали класс перед последним школьным звонком в последний учебный день в 11 классе.
Я этих ребят не понимала, но они мне были симпатичны. Главное, они не были снобами, по-дружески относились ко всем одноклассникам, и кроме того, отличались особым чувством юмора, когда люди умеют увидеть смешное в обычном и прокомментировать его метко и необидно. Это дано не каждому.

Физкульт – ура!
Уроки физкультуры в новой школе оказались для меня непростымиспытанием. На барометре моих отношений с этим предметом было только два деления – «очень плохо» и «отлично», и лишь изредка стрелка барометра трепыхалась где-то между ними. Дело было не только в моих спортивных способностях, но и в характере нашего преподавателя. В старших классах уроки физкультуры проводились отдельно для девочек и мальчиков. По непонятным причинам руководство школы назначило для девочек учителя с мышлением спортивного тренера, а для мальчишек – педагога, который учил занятиям физической культурой. Наши спортивные мальчишки называли его уроки «фик-культура». Не зря у него прозвище в школе было соответствующее– «Петя-Ваня», хотя внешне это был очень симпатичный молодой человек, высокий, спортивный. Для девчонок – мечта, а не учитель, а нам школьное начальство назначило преподавателем человека совсем другого склада, истинным призванием которого была работа тренера. Аркадий Викторович (школьное прозвище – «Аркан»), вел в школе не только уроки физкультуры, но и занятия в баскетбольной секции, которая занимала призовые места в городских соревнованиях, а в составе городской юношеской сборной - во всесоюзных турнирах. Летом Аркадий Викторович тренировал ребят в спортивном лагере Корпорации, возил их на различные спортивные сборы по всему Советскому Союзу. Не знаю, был ли он когда-нибудь в отпуске, как обычный человек.  Мальчишки очень уважали своего тренера Аркана.
На наших уроках Аркадий Викторович был верен себе. Главным критерием отношения тренера к спортсмену в большинстве случаев является наличие у него спортивного результата, и Аркан добивался достижения результата любой ценой. Это проявлялось не только в спортивной секции, но и на уроках физкультуры, к моему сожалению. На первом для меня уроке, который по случаю хорошей сентябрьской погоды состоялся на спортплощадке в школьном дворе, Аркадий Викторович решил проверить спортивный уровень новых учениц. Первым испытанием был бег на сто метров. Я ожидаемо была на финишной черте в числе последних. Достижению приличного результата на короткой дистанции мешали особенности моего характера: склонность к созерцанию, неспособность к мгновенной мобилизации и т.д. Вторым испытанием стал прыжок в высоту. Для меня это самый ужасный тест, т.к. я страдаю фобией по отношению к веревочке, через которую надо прыгать. Разбежавшись, т.е. сделав заявку на приличный результат, у самой веревочки я впадаю в ступор и никакой силой невозможно заставить меня через нее перепрыгнуть. Так было и на этот раз. Но учитель о моей фобии не знал и счел мое поведение вызывающим.  По совокупности с моим предыдущим неважным результатом я заслуживала двойки, и я ее получила. Таким образом, стрелка на барометре моих спортивных успехов четко встала на делении «очень-очень плохо».
На последующихзанятиях я себя реабилитировала приличными результатами в прыжках в длину и беге на 300 метров, а на дистанции 500 метров пришла к финишу сразу за признанной спортсменкой Надей Масленниковой. Вот тут Аркан сменил гнев на милость, и предыдущую двойку закрыли несколько пятерок. Наш короткий мир оказался перемирием, потому что на занятиях в спортзале я снова его разочаровала. Камнем преткновения для моей спортивной карьеры стал спортивный снаряд под названием «конь», а по-школьному - «козел». Этот козел играл роль той самой веревочки, через которую я не могла себя заставить перепрыгнуть, и когда пришла моя очередь, я опять впала в ступор. Упражнения на бревне не помогли мне реабилитироваться в глазах Аркана, но тут злость препода перешла в любопытство: а все-таки, хоть чего-то можно ожидать от этого чучела на других спортивных снарядах? При этом его вопросе я приободрилась, про чучело пропустила мимо ушей, и попросила разрешения сделать несколько упражнений на брусьях или на кольцах (в бывшей школе они были, и я кое-что умела). Вот тут я, что называется, Аркана и срезала. В итоге он поставил мне за урок по совокупности четверку с минусом, к нашему с ним общему удовольствию.
Были еще у нас с ним моменты недопонимания. Например, когда играли в баскетбол. Девчонки играли с пятого класса, а я такой игры до этого не знала, правил не понимала, путалась у игроков под ногами, нервировала их и учителя. В какой-то момент я так от этого устала, что отошла от своей половины поля и притулилась отдохнуть у чужого баскетбольного щита с кольцом. Кто-то из наших в азарте не понял моих планов и сделал мне пас, а я машинально приняла его и бросила мяч в кольцо. Что-что, а кидать предмет вверх точно в цель я умела, мы с Вовкой на спор сшибали шишки с деревьев. Так определилось мое место в игре, и я постепенно стала понимать ее правила, и отношения с учителем наладились. А с приходом зимы мы с Аркадием Викторовичем почти подружились. Зима – время лыж, и мы на уроках физкультуры использовали это время по прямому назначению. Уроки физкультуры в школьном расписании ставились сдвоенными, времени было достаточно, и Аркан устраивал лыжные соревнования на льду городского пруда недалеко от нашей школы. Зимой здесь были проложены многочисленные лыжни, которыми мы пользовались на уроках физкультуры. На этих уроках у Аркана не было поводов для недовольства моими результатами, в нашей семье лыжи любили все и бегала я очень прилично, особенно на длинные дистанции. Таким образом, всю зиму барометр моих оценок по физкультуре стоял на отметке «отлично» и все были довольны.
После всех перипетий к весне компромисс между мной и физруком был достигнут, в среднем по году выходила четверка, и так было и в последующие два года. Компромисс достигался следующим образом: на спортплощадке мне персонально предлагалось прыгать последней, и не в высоту, а в длину, что обеспечивало отличный результат. А в спортзале вместо прыжка через «козла» я шла к кольцам иди к брусьям. Вот так, спокойно, без лишних слов, Аркадий Викторович добился того, что я с удовольствием ходила на уроки физкультуры.
В конечном итоге он проявил принципиальность при оценке моих спортивных достижений: итоговой оценкой по физкультуре в моем аттестате зрелости стоит четверка, единственная среди пятерок. Конечно, это не повлияло на конечный результат моей учебы – золотую медаль я получила. Но эта четверка служила мне напоминанием, что отличную оценку надо заслужить отличными результатами. 
Я так много страниц посвятила урокам физкультуры, потому что спорт в то время играл огромную роль в жизни нашей страны, и физкультура была его неотъемлемой частью. В начале 60-х годов общественная жизнь в СССР кипела, что проявлялась также в культуре и спорте. Развитие массового спорта тоже было веянием времени, той самой «оттепели». Большую роль в пропаганде занятий спортом сыграло телевидение. К этому времени его технические возможности уже позволяли транслировать не только значимые национальные спортивные соревнования национального уровня, такие, как чемпионаты страны по разным видам спорта и спартакиады народов СССР, но и международные соревнования: товарищеские встречи клубных команд, чемпионаты мира и Европы, и самое интересное – олимпийские игры. Синхронно с этим советская радиотехническая промышленность начала серийный выпуск дешевых и надежных телевизоров, доступных для рядового покупателя. С учетом небольших габаритов телевизоров их даже можно было за небольшую плату взять в прокате, чем активно пользовались жильцы молодежных общежитий, например, у брата Вовки в студенческой общаге стоял телевизор.
Именно по телевизору советские люди впервые увидели хоккейные турниры, соревнования по фигурному катанию, биатлону, по ранее неизвестным для нас летним видам спорта. А футбольные матчи! От отца с братом знала, что одно дело слушать радиотрансляции, даже если их комментирует сам знаменитый комментатор Вадим Синявский, и совсем другое - видеть матч своими глазами, да если еще с комментариями Николая Озерова. Обычно трансляции шли не в записи, а в прямом эфире, при этом зачастую эмоции у зрителей, да и у комментаторов тоже, просто зашкаливали, и мы с мамой вынужденно ретировались на кухню. Правда, особенно важные хоккейные матчи мы с ней тоже смотрели.
Открывшееся для нас, молодых, окно в мир международного спорта показало новые возможности для самореализации, вызвало небывалый энтузиазм. В городах и поселках стихийно появились дворовые хоккейные и футбольные команды; в школах, при домах пионеров создавались детские спортивные секции, а при поддержке государства формировались детско-юношеские юношеские спортивные школы. Активно развивался студенческий спорт. Так массовый спорт стал живительной струей в жизни советских детей и молодежи.
Наш Володя у себя в институте сразу нашел свою секцию, а я спортом не занималась, хотя и не осталась в стороне от общенародного увлечения. Я стала спортивной болельщицей. Моими кумирами были конькобежцы. В международном женском конькобежном спорте в то время блистали советские спортсменки Лидия Скобликова, Инга Артамонова, Валентина Стенина. Я ими восхищалась, болела за них, вырезала все статьи о своих кумирах в «Советском спорте» и в «Комсомольской правде». В то время среди журналистов не принято было лезть в личную жизнь спортсменов, в статьях речь шла только об их спортивных достижениях. Но именно из этих статей, и на основе своих впечатлений от выступлений наших девушек-конькобежек, у меня сложилось собственное мнение о каждой из них, как о человеке. Моей любимицей стала Валя Стенина. В этой скромной и очень обаятельной девушке чувствовался какой-то внутренний стержень, который помогал ей побеждать, при этом оставаться самой собой без «звездности». Лидия Скобликова вызывала огромное уважение своей целеустремленностью. В то же время отсутствие видимых проявлений каких-то эмоций в ее общении с прессой, болельщиками, судьями делало ее в моих глазах женщиной-калькулятором, хотя и очень красивой. Моя подруга Мила называла ее Снежной королевой, а ее соперницу Ингу Артамонову – пантерой. Инга выступала очень ярко, ее бег напоминал мне исполнение испанского танца фламенко, столько в нем было страсти и огня.
В мужском конькобежном спорте моим любимцем был Антс Ансон, олимпийский чемпион и чемпион Европы по скоростному бегу на коньках. Он бежал очень красиво, летел, легко и свободно, в отличии от многих других спортсменов, которые бежали так, как будто делали тяжелую работу, надсадно, преодолевая себя.
Итак, я была классической болельщицей из разряда «диванных» знатоков спорта, при этом спортом не занималась, за исключением бега на лыжах наперегонки с братом по выходным дням и длинных летних походов в горы со своими одноклассниками, а потом с сокурсниками брата. 

Производственная практика
«Не кочегары мы, не плотники,
Но сожалений горьких нет…»
(песня из фильма 50-х годов
 «Высота»)

По-настоящему я познакомилась с ребятами во многом благодаря производственной практике, и к концу девятого класса почувствовала себя членом коллектива. Практика вообще сыграла большую роль в жизни нашего класса и вообще всех школьников моего возраста, поэтому стоит о ней рассказать поподробнее.
Производственная практика в советской средней школе появилась в результате реформы школьного образования, проводимой с 1959 года. Суть реформы сводилась к получению школьниками, наряду с общим средним образованием, дополнительного, профессионального образования, с увеличением срока обучения в школе на один год. Предполагалось, что школьники 9-11 классов два дня в неделю будут работать на промышленных или сельхозпредприятиях, и по окончании средней школы получат наряду с аттестатом зрелости свидетельство о присвоении квалификации по полученной специальности.
В школе, в которую я поступила, ученикам восьмого класса, которые планировали продолжить учебу в школе в девятом-одиннадцатом классах, предлагалось пройти производственное обучение с получением специальности токаря, швеи-мотористки, лаборанта - на выбор. Большинство мальчишек согласились учиться на токаря, несколько девочек – на швею (это в обмен на обещание большую часть времени посвятить моделированию одежды, что оказалось наживкой!), а часть ребят захотели стать лаборантами в отделах и лабораториях НИИ и различных КБ, подведомственных Корпорации, расположенных на улице Чкалова. В итоге довольными остались только те, кто стал учеником токаря – и делом занимались, и какие-то деньги получали, и общались между собой по-прежнему.Такой выбор сделали наши ребята-спортсмены во главе со своим капитаном Тимофеем Богдановым. С лаборантами дело обстояло непросто, т.к. по факту их определили в кандидаты в лаборанты. В итоге они мыли склянки, бегали на склад за вспомогательными материалами, в лучшем случае писали плакаты типа «уходя – гасите свет», «не забывай сдать ключи на вахту», «перед уходом выключи приборы!».
Мы, новые ученицы девятого «Г», были лишены выбора и определены в швеи-мотористки. Лично меня такое направление разочаровало, т.к. для нас, новеньких, обещание учиться моделированию одежды уже не звучало, а словосочетание «швея-мотористка» не соответствовало моим представлениям о будущем. Первые же занятия показали, что я не ошиблась.
Нашим базовым предприятием была швейная фабрика, которая специализировалась на пошиве одежды для девочек в возрасте от двух до пяти лет, и откровенно говоря, не была эта фабрика флагманом отечественной легкой промышленности. Исходя из своих скромных возможностей, фабрика предоставила школе два десятка старых швейных машин, которые установили в одном из подсобных помещений в здании школы, и выделила мастера производственного обучения, милую девушку года на три старше нас.   Процесс подготовки швей-мотористок из школьниц, собранных из четырех девятых классов, начался со знакомства с матчастью – швейными машинами, судя по их внешнему виду, давно списанными. Затем началась работа. Она  оказалась несложной – мы то подшивали на машине подолы детских платьиц, то вручную пришивали пуговицы. Работа не утомляла, т.к. план не устанавливался.Работали мы всего четыре часа, потому  что к началу девятого класса ученицам было по пятнадцать лет, и мы считались несовершеннолетними. Это положение сохранилось и в десятом классе, когда девочкам было уже по шестнадцать, но в это уже никто не вникал, потому что в стране готовилась отмена производственного обучения в школах, и внимания особого практике уже не уделялось.
Тем не менее, в течение двух лет, в девятом и десятом классах производственная практика занимала важное место в нашей жизни,хотя быпотому,что на нее приходились целых два дня учебной шестидневной недели. Вначале мы, со свойственным юности оптимизмом, видели в этом плюсы, т.к. для нас на практику отводились понедельник и вторник, и в воскресенье не висел над нами дамоклов меч в виде домашних заданий. Минус ощутили весной, когда выяснилось, что учебный год заканчивается на месяц позднее – в конце июня. И таким образом, два лета подряд, после девятого и после десятого класса, практика съедала по целому месяцу наших летних каникул.
Практика сыграла свою положительную роль в укреплении классного коллектива и помогла новеньким ребятам освоиться, стать своими в классе. Так, двое мальчишек, тоже новеньких в нашем классе, для которых не нашлось места в отряде лаборантов, оказались на практике вместе с другими ребятами-токарями в дружной команде Тимы Богданова.  Во многом благодаря этому факту, ребята   легко вписались в коллектив класса.
Для наших «лаборантов» еженедельное двухдневноевремяпрепровождение в стенах лаборатории тоже дало возможность поближе познакомиться с одноклассниками, поскольку в лаборатории их было два-четыре человека. Общение было более тесным, чем в классе из тридцати человек. В ряде случаев возникли приятельские, а иногда и дружеские отношения там, где раньше не было никаких. В итоге в десятом классе некоторые из «лаборантов» поменяли свои места за партами.
У меня включение в коллектив произошло так. Места трудового воспитания всех девчонок нашего класса находились рядом: швейный цех - в школе, лаборатории НИИ и КБ - на улице Чкалова. Поэтому после окончания занятий на производственной практике мы с девчонками обычно собирались во дворе дома №10 на Чкалова. Наговорившись,  вместе шли в кино в любимый кинотеатр на Советской улице, или просто гуляли по этой улице, если позволяла погода и было подходящее настроение. Иногда возникала насущная необходимость обсудить подготовку к какому-нибудь серьезному мероприятию в жизни класса, вроде совместной встречи Нового года. Тогда мы шли домой к Светлане Раевской, которая жила в этом доме. К нашим обсуждениям присоединялась Светина мама, предварительно напоив нас чаем с чем-нибудь вкусненьким. Иногда встречи наши были у Сергеевых, которые жили в этом же доме. Для этих встреч были своя причина, имя которой - «Жалейка»

«Жалейка»
В нашем супер-спортивном классе отсутствовали таланты в области искусства. Не было среди нас ни певцов, ни танцоров, ни музыкантов, за исключением скрипачки Сергеевой. Это обстоятельство создавало серьезную проблему при объявлении конкурса школьной художественной самодеятельности,или внезапной возникшей потребности выступить на концерте во Дворце культуры Корпорации по случаю какой-либо даты. Конечно, выручала Сергеева, она-то всегда была готова выступить на этих концертах, но нашей Марише одиночного выступления было недостаточно. Требовалось что-нибудь массовое, и выходом она считала выступление хора. Тогда в классе срочно объявлялась мобилизация в певцы, чтобы хоть одним массовым номером снять вопрос об участии 9 «Г» класса в этом мероприятии. Мальчишки отказались петь еще на заре школьного детства, прикрываясь занятиями в спортивных секциях. В девичьем хоре была постоянная текучка из-за непредсказуемости даты многих выступлений, ведь многие из наших девчонок тоже ходили в спортивные секции, а неспортивные активистки занимались шефской работой, заседали в комитете комсомола школы и вели разную общественную работу.
И тут опять спасала положение Света Сергеева, бессменный организатор временного, всегда наспех сколоченного певческого коллектива. В еесемье все имели отношение к музыке. Во-первых, мама, учительница пения в нашей школе, во-вторых, Свечка и два ее братца, учащиеся музыкальной школы, в-третьих, папа, который оплачивал учебу деток в музыкальной школе и покупку недешевых музыкальных инструментов. Свечка к своей миссии руководителя относилась очень серьезно, именно она была постоянной единицей в этом временном творческом коллективе, его художественным руководителем, хормейстером. Другой постоянной единицей, штатной хористкой, неожиданно стала я, т.к. в секции и кружки я не ходила, шефской работой не занималась и могла ходить на репетиции регулярно.  Попала я в певческий коллектив случайно, и не по таланту, а по блату. Дело в том, что Свечка тоже постигала азы профессии швеи-мотористки, и наши машины стояли рядом в последнем ряду. Кроме соседства, нас с ней объединило отсутствие призвания к профессии, к которой нас готовили. Пока мастер вещал про устройство швейной машины, возможные поломки агрегата и способы их устранения, мы тихонько занимались своими делами: Светочка сочиняла музыку, я читала очередной номер любимого журнала. 
В конце месяца, когда надо было помогать фабрике выполнять план, мы с ней все-таки включались в производственный процесс. Действовало разделение труда – пока Светка строчила подолы детских платьишек, выполняя свою и мою нормы, я вручную пришивала к ним пуговицы, тоже двойную норму. Дело в том, что Светины пальцы скрипачки еще как-то справлялись с ремеслом швеи-мотористки, а вот работа белошвейки была не для этих пальцев.
В силу нашей дружбы и Светочкиных уговоров я стала членом замечательного сборного творческого коллектива, который в конце концов обрел имя - «Жалейка». У этого забавного названия была своя история. На каком-то выступлении коллектив презентовали как музыкальный ансамбль, т.к хором его называть показалось неудобным из-за малочисленности состава. После этого выступления ехидный Юрка Володин использовал для нашего коллектива слово «ассамблея», при этом гаденько так улыбался. В пику ехидному Юрке решили срочно придумать название для музыкального ансамбля, раз уж его таковым представили публике. Его нам придумал Светин папа, когда однажды он случайно оказался на нашей репетиции. Мы от безысходности согласились на «Жалейку», и в результате стали объектом подтрунивания и даже насмешек со стороны соперниц из других классов. Насмешки прекратились, когда в десятом классе пришли новые девочки, все с прекрасными голосами, и первые места на всех конкурсах стали нашими. Тогда и состав окончательно определился, и название сменили.
А в девятом классе я стала с удовольствием ходить на веселые репетиции «Жалейки» в квартире Сергеевых. Действо шло по определенному ритуалу. В день, когда объявлялся аврал («надо срочно», т.е. через два-три дня, где-то выступить), певицы загружались булочками-пирожками в школьном буфете, по дороге еще покупались в магазине карамельки, и ансамбль сразу же после занятий выдвигался на репетицию. Традиционно она начиналась с чаепития, к которому с удовольствием присоединялись Светкины братья. Далее шла репетиция, в строгом режиме, установленном Светой.  Иногда он нарушался ее неугомонными братцами, когда им становилось скучно. Проказники встревали в наш творческий процесс, используя весь арсенал имеющихся в квартире шумовых музыкальных средств: в самый неподходящий момент звучал бубен или гремел барабан. А иногда детки пытались подвывать нашему хору, нещадно перевирая слова.  После Светкиных увещеваний, а иногда и подзатыльников, процесс репетиции шел дальше, направляемый ее железной рукой. В общем, было весело, и я с удовольствием ходила на репетиции.

Завершение первого года
Подошел к концу учебный год.  Он оказался длиннее обычного,т.к.  учебные планы растянулись во времени из-за производственной практики, и начало летних каникул для нас перенесли на 1 июля. В июне учились только мы, четыре девятых класса, и в школе стояла непривычная тишина. Изредка появлялись в школьных коридорах восьмиклассники, у которых были экзамены, но они особенно не бузили. Главные источники школьного шума разъехались по пионерским лагерям, некоторые были отправлены к своим деревенским бабушкам, а оставшиеся в городе просто наслаждались каникулами.
Все в июне в школе было не так: по сокращенному графику работал наш любимый буфет, библиотеку вообще закрыли. Мы устали, и устали наши учителя (за исключением неугомонного физрука Аркадия Викторовича). Учителя вяло вели опрос, в основном, спрашивали тех, кто поднимал руку в надежде как-то улучшить годовые оценки. Остальные откровенно скучали. Светлым пятном в скуке последнего месяца учебы были экскурсии, организуемые неугомонной учительницей биологии и такой же неугомонной физичкой-астрономичкой. С биологичкой Марией Кирилловной по прозвищу Марья-искусница, мы ходили в разные интересные места. Она организовала для нас экскурсию в Ботанический сад – учреждение, находящееся в ведении Академии Наук СССР, где впервые мы увидели растения, о которых только читали в энциклопедии, а иногда - в научно-фантастических романах. Здесь все мы впервые увидели огромные цветущие кактусы, родные братья столетников, произрастающих в цветочных горшках на бабушкиных подоконниках.Запомнилась поездка в дендрарий - гордость города, с красивейшими клумбами с цветами, каких мы не видели на городских бульварах, с  великолепными образцами сирени, собранными со всех уголков планеты.
А физичка-астрономичка устроила для нас посещение планетария, что стало необыкновенным событием для ребят, только несколько лет назад переживших счастье стать свидетелем первого полета в космос нашего соотечественника. В планетарий мы ходили в конце дня и потом долго гуляли по городу, не могли разойтись под впечатлением увиденного.  Я приехала поздно вечером, и на трамвайной остановке меня уже ждала вся обеспокоенная семья. Дома мы пили чай, и я все не могла остановиться, рассказывала про планетарий.
Еще одним светлым пятном в том июне для меня стали гастроли столичных театров. Конечно, достать билеты было непросто, но мама пользовалась связями по линии ее брата Павла, театрального художника, который за год до этого переехал в наш город и стал работать в одном из городских театров. Таким образом, мы получили возможность посмотреть хоть несколько спектаклей столичных театров не по телевизору, а на сцене. Потом были другие театральные июни с   гастролями театров Москвы, Ленинграда, а также гремевшего на всю страну Новосибирского театра «Красный факел». Этот театральный июнь был для меня первым, меня стали брать в театр на взрослые спектакли, вместо Володьки. Он к тому времени жил в общежитии, и у него была своя жизнь.
Маме посчастливилось достать билеты на спектакли театра имени Вахтангова, и мы тогда посмотрели «Иркутскую историю» с Юлией Борисовой и Михаилом Ульяновым, «Стряпуху» с Борисовой, Ульяновым, Юрием Яковлевым. Родителям особенно понравилась «Иркутская история», а мне «Стряпуха» - спектакль–праздник, украшенный замечательной музыкой Бориса Мокроусова. До сих пор помню прекрасные лирические песни в исполнении Юрия Яковлева. А какие там были декорации! Воспоминания об этом спектакле настолько живы, что не могу смотреть одноименный фильм, очень слабенький, несмотря на участие в нем моего любимого актера Владимира Высоцкого. Еще несколько прекрасных гастрольных спектаклей мы посмотрели в записи благодаря областному телевидению.
В конце концов, июнь закончился, подошел к концу длинный учебный год. Оценки за год нам выставили, и мы решили в последний учебный день, 30 июня, в школу не ходить. Но и расставаться просто так не хотелось, и потому, прямо со школьного двора, с портфелями, мы отправились на лодочную станцию на нашей части городского пруда. Разобрали все наличные лодки, устроили катание вдоль берега. И потом все никак не хотели расходиться по домам, и в конце концов пошли на центральную набережную, где в летний сезон открывались маленькие павильончики, торгующие мороженым. Мороженое там было не то обычное, в вафельных стаканчиках, которым торговали лоточницы, а с шоколадной крошкой или с сиропом, и подавали его в вазочках. Кроме мороженого, в этих павильончиках продавался молочный коктейль, новинка сезона, не везде его можно было купить.
Одним словом, день провели замечательно, и счастливые прогульщики разошлись по домам. Родители ничего не узнали, т.к. детки появились дома в обычное послеобеденное время.
Конечно, в десятом классе нам этот массовый прогул не припомнили. И мы, наивные, повторили его в последний день второй четверти, перед новогодними каникулами. Не учли, что зимние каникулы значительно короче летних, и память учителей крепче. Короче, тот зимний день прогула тоже прошел весело. Сходили в картинную галерею, потом пили кофе в кафетерии Центрального гастронома. Казалось, день удался. Но после каникул возмездие нас настигло.
А пока еще было 1 июля, впереди было лето. Спортсмены наши поехали на сборы, потом у кого-то из них были соревнования, в том числе даже за пределами области. Неспортивные члены коллектива отдыхали в соответствии с материальными возможностями родителей. Для всех каникулы пролетели незаметно, наступил сентябрь, мы стали десятиклассниками.











ГЛАВА 3.  КоСоГайка и прочие персонажи

Новые действующие лица
Лето пролетело быстро из-за сокращенных на целый месяц школьных каникул. Опять наступил поступил день традиционного школьного собрания перед началом учебного года – 31 августа. Я приехала пораньше, хотелось поболтать с девчонками, узнать, как прошло у них лето. В школьном вестибюле у знакомой мне доски стояла Света Сергеева. Оказалось, она тоже хотела увидеть кого-нибудь из наших, поделиться впечатлениями и, конечно, новостями, прежде чем идти в класс. Своими новостями Свечка поделилась со мной. Первая новость оказалось отличной: нам поменяли классную комнату, и теперь 10 Г будет занимать просторный кабинет на втором этаже с окнами в школьный сад! Правда, немножко омрачало нашу радость отдаление нашего нового кабинета от буфета.
Другой новостью был переход в вечернюю школу сразу трех наших одноклассников. Они уже устроились на работу, Света Шабанова трудится в почтовом отделении, а Валера Яковлев и Женька Гуревич – в НИИ, где были на производственной практике.  По поводу Яковлева и Гуревича я не особенно горевала, а из-за ухода Светы Шабановой расстроилась. Конечно, с ней мы не были задушевными подругами, просто не успели ими стать, поскольку общались только в школе.Но все равно мне стало грустно от этой новости, мы со Светой прекрасноладили, она мне очень помогла освоиться в новой среде. Именно Света утешала меня после очередного фиаско на уроке физкультуры, и радовалась моим нечастым успехам на этих уроках. Мы вместе ходили в школьную библиотеку, обсуждали прочитанное и на переменах, и по дороге из школы, когда она провожала меня до трамвайной остановки.
Свечка обрадовалась слушательнице, еще о чем-то мне рассказала, и мы пришли в свою новую «школьную обитель», как сказал бы наш поэт Юрчик Володин. Я села в одиночестве на свою предпоследнюю парту и уставилась в окно. В это время народ потихоньку подтягивался, рассаживался. Незанятой оставаласьодна из первых парт. Это была та самая парта, которая пустовала с начала девятого класса после того, как ее покинули наши несостоявшиеся одноклассницы (забыла их имена!) Слепухина и Немытых.
Незадолго до начала собрания в класс вошла очень высокая и очень красивая девочка. Сейчас я могу описать ее, используя накопившиеся за эти годы мои кино-пристрастия. У девочки было прекрасное, нежное лицо Джулии Робертс в фильме «Красотка» и манеры молодой Нонны Мордюковой. Девочка громко и четко произнесла: «Будем знакомы! Я - Светлана Булатова». Затем объявила, что будет учиться в этом классе, сидеть намерена одна, предпочитает последнюю парту у окна. Когда Светлана уселась на намеченном ею месте, в класс вошли припоздавшие Юрка Володин и Игорь Мальцев, многолетние сидельцы за этой партой. Светка даже бровью не повела, когда «бывшие» начали качать права. Она доходчиво объяснила, что теперь это ее место, а им предложила ту самую первую парту. Пока они, растерявшись и потеряв дар речи, только злобно шипели, кто-то из ребят им указал на освободившуюся парту Яковлева с Гуревичем. Эти слабаки, с тем же злобным шипением, все же покорно уселись на указанное им место. Эта сцена отвлекла меня от страданий из-за отсутствия рядом со мной верной Светы.
Последними в класс вошли две девочки, и та, что повыше, сразу представилась: «Я - Люся Кошкина». Вторая тоже назвала себя: «Я – Людмила Бакина, можно просто Мила». К их приходу все парты уже были заняты, кроме той самой первой, и девочки сели за эту парту.
На собрании Марина Петровна еще раз представила нам новых одноклассниц, при этом не забыла упомянуть, что законы сохранения энергии и материи и на этот раз сработали, благодаря приходу Светы Булатовой, хотя жаль, что с нами нет теперь Светы Шабановой.
После собрания я замешкалась, и в итоге вышла из школы вместе с Людмилами. Оказалось, что нам по пути, им тоже нужна трамвайная остановка на Чкалова. По дороге Люся Кошкина засыпала меня вопросами, я что-то отвечала, а потом вспомнила историю первой парты, которая досталась новеньким по наследству от наших не состоявшихся одноклассниц. Кошкину эта история напугала, потому что в предыдущей школьной жизни она тоже учила немецкий язык, о чем она призналась нам по большому секрету. Она боялась, что ей грозит повторение истории бедолаг Слепухиной и Немытых. Но испуг длился недолго, потом природный оптимизм и чувство юмора Люси позволили ей переключиться на забавные фамилии ее предшественниц, от души повеселиться и на несколько минут отвлечься от собственной ожидаемой участи. Но все же ей пришлось призадуматься.  И Люся заявила, что ни за что не уйдет в другую школу, в нашей она училась с первого по четвертый класс и теперь оставшиеся два года до получения аттестата будет учиться только здесь. Поэтому она, Люся Кошкина, клянется перед лицом своих новых подруг обязательно выучить английский язык в школьном объеме, и экзамен по этому предмету сдать на пятерку. Таким образом, мы с Милой Бакиной, во-первых, были возведены в статус ее подруг, во- вторых, с нас была взята клятва хранить ее тайну, в-третьих, оказывать своей новой подруге всяческую помощь в изучении английского языка. Нам пришлось согласиться.
На трамвайной остановке выяснилось, что всем троим нужен трамвай одного маршрута – номер шесть. Оказалось, что мы с Милой Бакиной живем относительно недалеко друг от друга, я ехала до конечной остановки, а Мила – до предпоследней, а там шла пешком минут пятнадцать до контрольно-пропускного пункта военного городка, где она жила с родителями. Люда Кошкина с мамой перед самым началом учебного года переехали из барака, расположенного на задворках улицы Чкалова, в коммуналку в заводском поселке, ее остановка находилась где-то посередине маршрута трамвая номер шесть. Таким образом, можно сказать, что основу нашей дружбы поначалу заложил транспортный фактор.
Дружбу с другой новенькой, со Светой Булатовой, определил территориальный фактор. Наше с ней общее пространство составляли парты, которые мы занимали: за последней сидела Булатова, за предпоследней – я. Объединяло наше пространство огромное окно, в которое мы обе любили смотреть, когда ничего интересного на уроке не происходило. За окном был наш школьный сад, где в любое время дня и в любое время года было светло, красиво, спокойно. Конечно, мы не просто глазели, мы стали переговариваться. На уроках истории и английского мы, конечно, не отвлекались. У Германа Всеволодовича на уроках было очень интересно, не хотелось что-то пропустить, а у Марины Петровны нельзя было отвлечься ни на минуту, темп урока у нее был запредельный: Мариша проводила экспресс-опросы, потом сразу грузила нас маленькими заданиями по грамматике, по ходу объясняя новый материал и тут же задавая вопрос по новому заданию. Зато на других уроках можно было и отвлечься. Особенно подолгу мы отвлекались на уроке географии. Учитель Павел Валерьянович по прозвищу Павлин делал вид, что не замечает ничего, но однажды его терпение лопнуло, когда Булатова, забывшись, захохотала во весь голос от какой-то моей шуточки. От злости у него вылетели из головы наши фамилии, и Павлин, обычно спокойный, как удав, выдержанный, как настоящий джентльмен, завопил: «Эй вы, там, на Аляске, заткнитесь немедленно!» Он, конечно, хотел сказать «на Камчатке», так во всех школах ребята называли последние парты. Но в итоге получилось так, как получилось. Так наше со Светкой пространство получило географическое название – Аляска.
Буквально через несколько дней после инцидента, произошедшего на уроке географии, в нашем классе произошло ЧП на уроке химии с участием Милки и Люськи, в результате которого Марина Петровна назвала их диверсантками. «Диверсанток» рассадили, и Милка села за одну парту со мной, а Люська за парту перед нашей, где сидела в одиночестве Света Сергеева.
Так наша с Булатовой «Аляска» приросла народом и территорией.

Диверсантки
С первого школьного дня Мила Бакина и Люся Кошкина сидели за одной партой, и их пара сразу попала в поле зрения Мариши. В ее глазах эта парочка была группой диверсантов. заброшенной в наш класс недругами, возможно, из школы № 70, соперничающей с нами. И какие-то основания у Мариши были. Именно в дежурство этой парочки упала плохо закрепленная географическая карта на нашего учителя географии. Павел Валерианович очень трепетно относился к своей внешности: костюмчик наглажен, рубашечка накрахмалена, обувь начищена до блеска. И главное – прическа. Его черные волосы красивыми волнами всегда были тщательно уложены, и витал еле ощутимый запах «Шипра» (в то время этот самый дорогой мужской одеколон дарили мужчинам на день рождения, 23 февраля и прочие праздники). Секрет идеальной учительской прически разгадали именно мы, болтаясь без дела по центру города, глазея на нарядные витрины центральных универмагов. Случайно в окне мужской парикмахерской мы увидели нашего Павла Валериановича, которому парикмахер делала завивку!  Павлин тоже увидел нас, вздрогнул от неожиданности, а мы быстро ретировались, чувствуя себя как-то неловко. Но после этого случая невольно хотелось улыбнуться, когда Павлин заходил в класс.
И вот настал день дежурства моих подружек.  Географ закончил опрос (кстати, он никогда не ставил двоек, а просил обязательно подготовиться к следующему уроку) и приступил к лекции. Когда он указкой ткнул в карту, эта большая и тяжелая карта упала бедолаге на голову. Только представьте реакцию нашего класса, смеялись все, кроме пострадавшей стороны и виновниц, ожидающих справедливого возмездия. Когда Павлин избавился от карты, оказалось, что его черную, изрядно потрепанную шевелюру еще и припудрила известка со стены. Глядя на обескураженную физиономию учителя, класс уже не смеялся, а сочувственно молчал, зато мои подруги задыхались от истерического смеха. Вот такая у них случилась нервная реакция на произошедшее.Реакция географа была предсказуемой, он нажаловался Марише. Была разборка. От лица виновниц выступила Кошкина, которая отрицала умышленный замысел и красиво каялась в содеянном, упирая на свою невнимательность и даже халатность. В заключение выступления призналась в глубочайшем уважении к Павлину и взяла всю вину на себя, исключив Милку из числа виновниц. Милка этого не ожидала и рассердилась на подругу, но потом простила и даже призналась, что Люська спасла ее от родительских нотаций, что хуже любого наказания. Люське написали в дневник убедительное приглашение для мамы прийти в школу для беседы. Тетя Люба приглашения не получила. т.к. дневника не читала (я думаю, она даже не подозревала о наличии такого документа). И на этом история с Павлином закончилась. Он оказался человеком незлобивым, и девочки с ним помирились, инцидент был исчерпан. Но не для Марины Петровны. После этого случая она их не исключила из числа диверсанток, т.к. они постоянно давали ей повод для такого мнения. Было еще много других случаев с этой парочкой, обусловленных их абсолютной несовместимостью в процессе выполнения любых совместных действий. Особую злобу Мариши вызвал маленький пожар, устроенный этой парочкой на уроке химии. Пожар-то был небольшой, весь очаг возгорания уместился на площади лабораторного стола, за которым сидели-химичили две Людмилы. И опять была виновата Кошкина, которая нечаянно что-то разлила, а потом нечаянно чем-то не тем пыталась вытереть. Никто не пострадал, химичка прочитала лекцию о технике безопасности, мы все поняли и дело до руководства школы не дошло.  Но дошло до Марины Петровны, и вот именно тогда она вслух назвала эту парочку диверсантками. Она ворвалась в класс и с порога закричала: «Кошкина и…» тут она сделала паузу, чтобы выдохнуть. А какой-то остряк крикнул: «и Собакина!». Называется, завершил фразу. Марина вечно забывала Милкину фамилию Бакина, и поэтому, находясь на взводе, снова закричала: «Кошкина и Собакина.  Вы – диверсантки!». Тут уже смеялся весь класс, а потом присоединилась и Марина Петровна.
После этого происшествия были сделаны «оргвыводы», как это тогда называлось. Сладкую парочку рассадили, Милка села со мной, а Кошкиной предложила соседство добрая душа Света Сергеева. На этом опасные инциденты с участием моих подруг прекратились, но осталось последствие «химической атаки», совершенной в масштабе одного лабораторного стола - странная особенность в поведении Марины Петровны. Она всегда входила в ступор, когда надо было назвать фамилию Люды Бакиной. Она ее забыла раз и навсегда.

Аляска и ее аборигены
Наша Аляска имела своего лидера, которого мы на кубинский манер называли «команданте» - Светлану Булатову. Она оказалась прирожденным лидером, человеком ярким, энергичным, при этом чрезвычайно эмоциональным. Наш «команданте» – кубанская казачка уральского розлива, скоро стала лидером всего класса. Булатова яркой кометой ворвалась в уютный, устоявшийся мирок нашего класса, в котором так комфортно поживало «девчачье» (я специально использую это определение) королевство, самоорганизованное в рамках сплоченного, дружного «Г» класса. Именно королевишны единолично решали, как поздравить учительниц с 8 Марта, как отметить классом Новый год, кого выбрать старостой, кого комсоргом, кому поручить шефскую работу, выпустить стенгазету. Инициативное ядро королевства составляли милые, интеллигентные девочки - несколько Светлан из числа «чкаловцев». В это ядро влетела Света Булатова, по природе своей боец, пламенный трибун, и жизнь в классе изменилась, стала ярче, насыщеннее событиями. Света всех расшевелила, стала инициатором дискуссий на самые разные темы. Спорили обо всем: о современной поэзии, о будущих городах, о призвании, о долге…Популярные в те годы среди студенчества диспуты между «физиками» и «лириками» вошли и в нашу жизнь, комсомольские собрания сопровождались жаркими спорами, и главным спорщиком, оратором, была Света. В пылу какого-то спора Юрчик назвал Свету Жанной д, Арк, утверждая при этом, что времена Орлеанской девы давно прошли, и ее жизненные принципы устарели. Алики тут же стали Светку звать Жанеткой, но имя это не прижилось. Вообще Света Булатова в классе никакого прозвища не имела, да она бы и не позволила никому заменять ее фамилию на любое, даже лестное прозвище. Она своей фамилией очень гордилась, намекая на какие-то исторические корни, предков, причастных к изготовлению оружия из булатной стали и т.д. В классе к ее рассказам всерьез не относились, но звали не по имени, а по фамилии.
Кроме Светы Булатовой, другой яркой личностью из обитателей Аляски оказалась Люська Кошкина, которая заняла достойное место в коллективе класса. Для начала она завоевала уважение мальчишек. На профподготовке Люську определили в группу мальчишек-токарей, т.к. в своей прошлой школе она осваивала именно эту специальность. Выяснилось, что токарный станок она знает лучше наших мальчишек, чем завоевала их искреннее уважение. Прозвище Кошка, которое дали ей вначале, быстро забылось, и до окончания школы она с легкой руки наших молодых токарей звалась Кисулей, Люська не возражала, ей это даже льстило.
Великие организаторы с Аляски, Булатова иКошкина, реорганизовали и нашу несчастную «Жалейку», превратив ее в гордую «Бригантину». Благодаря их организационным талантам ушли в прошлое попытки занять нашим ансамблем «Жалейка» хоть какое-нибудь место в конкурсах художественной самодеятельности». Для начала было предложено руководителю «Жалейки» Свете Сергеевой (она, кстати, тоже имела отношение к Аляске, приютив Кошкину), кардинально поменять репертуар. Вместо сладких песенок о школьной тропинке, о милой первой учительнице и прочей детской лабуде - включить песни, соответствующие времени, звучащие на радиостанции «Юность», такие, как «Бригантина» Павла Когана, «Каховка» и «Гренада» на стихи Светлова, «Песня о тревожной молодости» А. Пахмутовой и другие. Света с Люськой где-то добыли для ансамбля тексты и ноты песен нового репертуара и вручили Сергеевой.  Певческий состав бывшей «Жалейки» укрепился за счет новых талантов – двух Людмил. Обе они очень хорошо пели, играли на музыкальных инструментах. Милочка, несмотря на бесконечные переезды семьи из гарнизона в гарнизон, все-таки окончила музыкальную школу и играла на пианино, Люська из дворового детства вынесла умение прилично играть на гитаре. Девчонки не только солировали в «Бригантине», но и замечательно пели дуэтом на школьной сцене, выручали наш класс на музыкальных конкурсах. Теперь призовые места были за нашим классом,
Так к концу учебного года ядро классного коллектива преобразовалось, туда органично влились новые девочки, яркие, неординарные, талантливые – Света Булатова, Люся Кошкина, Милочка Бакина. При этом поблекли авторитеты некоторых прежних лидеров. Если раньше девятый «Г» позиционировался в глазах администрации школы, как самый спортивный коллектив школы, и тот самый класс, где учится отличница и главная школьная общественница Ольга Зотова, теперь это был класс лучших спортсменов и знаменитой «Бригантины».

КоСоГайка
К концу десятого класса аборигены Аляски влились в дружный коллектив нашего класса, но мы втроем, я, Милка и Люська, держались немножко особняком. Все-таки мы, в отличие от других ребят, жили очень далеко от школы, и поэтому вечерами не ходили с одноклассниками в кружки, секции, на дни рождения. Булатовой было проще общаться с одноклассниками вне стен школы, ее семья после переезда в наш город поселилась в Гранильной слободе у Светиного деда, всего в 10 минутах ходьбы от школы.  Булатова записалась в конькобежную и баскетбольную секции в «Динамо», где занимались  девочки из нашего класса, она стала ходить в гости к нашим «чкаловцам», и таким образом у нее появились подружки вне Аляски. А наша троица, вне школьных стен, оказалась чуть в сторонке от остального класса.Благодаря этому мы, несмотря на несхожесть характеров, очень сдружились, и к концу года на территории Аляски возникло закрытое сообщество подназванием «Кошкина, Собакина и Гайка», сокращенно «КоСоГайка». Это название было секретным, известным только членам того самого сообщества.
Собакина – это стало конспиративным именем Люды Бакиной. Так ее назвала Марина Петровна, находясь в ступоре под впечатлением «химической атаки», устроенной парочкой Люся-Мила. В классе Люду Бакину все звали Милой, так, как она представилась при первомзнакомстве: «я Людмила, можно Мила». Просто Милой она и оставалась для одноклассников на протяжении всех прошедших лет. Имя ей очень подходило. Милка действительно была очень милым человеком. Не любила сплетничать, отличалась спокойным, очень доброжелательным характером, всегда имела собственное мнение, но не высказывала его в очень резкой форме, от споров уходила. Говорила немного, но всегда была готова выслушать других.
На профподготовке Милочку, исходя из ее прошлого опыта в предыдущей школе, направили в лабораторию сопромата одного из ведомственных НИИ, где откровенно скучал наш непризнанный поэт, а по его собственному мнению – литературный гений, Юрчик Володин. Как ни странно, они подружились. По моему глубокому убеждению, Юрчику несказанно повезло, у него появился настоящий друг, такой друг, с которым можно было оставаться самим собой. Милка увидела в нем то, что не разглядели остальные – ранимость и одиночество, и относилась к Юре как к младшему брату, очень по-доброму, хотя никогда не давала спуску своими критическими замечаниями.
Милкин характер, благодаря которому она завоевала уважение одноклассников, казался Люське каким-то пресным, хотя она ценила ее доброту и верность. Люська на полном серьезе считала Милку среднеарифметическим человеком. Она перечисляла:
 рост – чуть ниже среднего (это с высоты Люськиныхста семидесяти см, а на мой взгляд – очень даже средний);
фигура – не модель, но выше среднего уровня;
глаза – хорошие, большие голубые глаза, но при этом они ведь спрятаны за очками;
черты лица –правильные, но настолько правильные, что на них взгляд не задерживается;
цвет волос – средний, что-то между светло-русой и платиновой блондинкой;
интеллект – возможно, что выше среднего, но проявляет его Милка редко, и только среди своих;
характер – средний, а по отношению к ней, Люське, средней стервозности.
Средне-арифметическая ты личность, Мила, даже никакого прозвища у тебя в классе нет – подводила итог Люська. Относительно прозвища Люська была права, в классе нашу подругу все звали Милой, только Люська, когда злилась, звала ее Милягой (конечно, за глаза). От фамилии тоже не было придумано какого-то прозвища. Возможно, потому, что с Милкиной фамилией был напряг у нашей классной руководительницы. Настоящую Милкину фамилию она запомнить не могла. Она начинала ее произносить правильно, с первого слога «Ба». Но потом следовала заминка и окончание Милкиной фамилии звучало у нее уже как-то иначе: Бабакина, Бабкина, Банкина …. Но венцом ее творчества стал вариант, когда она завопила: «Жбанкина, вернись немедленно!» Это произошло, когда мы с Милкой решили сбежать с уроков и сходить в кино. Во время перемены мы шли по коридору, при этом двигались по направлению выхода из школы, и потому наши намерения были видны невооруженным глазом. Мариша нас увидела, но в мои преступные намерения она не верила, а вот Милку заподозрила сразу. Настолько возмутилась, что не вспомнила свои привычные интерпретации Милкиной фамилии и на ходу сочинила новый вариант - Жбанкина. Как ни странно, Милка сразу поняла. что приказ касается ее. Мы остановились, и Мариша сходу распорядилась, чтобы я шла к школьному врачу. Она отметила, что я бледненькая и вид у меня, конечно, не очень здоровый, но не настолько, чтобы меня сопровождала в медпункт прогульщица. Это было обидно, т.к. Милка никогда не прогуливала, в отличие от меня. На этот раз Милку сбила с праведного пути именно я. В этот день последний раз демонстрировался фильм «Брак по-итальянски». Мы-то с Люсей посмотрели его, и не один раз, и постоянно обсуждали. Фильм шел с титрами, без озвучки, и звучала итальянская речь, это было бесподобно. После этого фильма Люська сразу и на всю оставшуюся жизнь уверовала, что она – копия Софи Лорен. Она даже легко согласилась со мной, когда я деликатно выразилась, что копия получилась не очень удачной. Она гордо сказала, что пусть копия плохая, но ведь это копия самой Софи Лорен, а не копия малышки-актрисы Надежды Румянцевой.
Короче, в кино мы в тот день не попали, и Милка тогда не смогла оценить степень сходства нашей подруги Люси с Софи Лорен.
Люська в аббревиатуре нашего тройственного сообщества КоСоГайка фигурировала под своей настоящей фамилией – Кошкина. С некоторого времени Люська, не очень точная копия Софи Лорен, в нашей компании стала зваться Мусей, т.к. незаметно для себя мы объединили ее имя с прозвищем Киса, или Кисуля, которое к ней прочно приклеилось в нашем классе из-за ее внешности. Муськина внешность никак не подходила под определение «среднеарифметическая»: рост выше среднего, очень худая, но худоба в глаза не бросалась за счет особенностей фигуры, о которой говорят «широкая кость», и прекрасной осанки. У Муськи густые светло-русые волосы, но из-за школьных порядков эта роскошная копна представлялась миру в укрощенном виде, она связывалась в   пучок, на который цеплялся большой шелковый черный бант. Уже позже, когда мы были студентками, Муська от пучка отказалась, и ее волосы падали на плечи густой волной, притягивая взгляды. В институте Муська активно экспериментировала с их цветом. Иногда удачно, иногда смешно. Как-то раз, наблюдая, как мать красит луковой шелухой пасхальные яйца, и какой приятный цвет в результате приобретает яичная скорлупа, моя подруга применила этот же метод для окраски своих волос. Результат оказался неожиданным. Вместо каштанового цвета волосы приобрели тошнотный желто-зеленоватый оттенок. Пришлось срочно сделать короткую стрижку, но короткая стрижка не соответствовала Муськиной величественной внешности, и она страдала в ожидании, когда волосы отрастут.
Своим главным активом Муська считала глаза: большие, светло-зеленые, они   резко выделялись на ее бледном лице. Именно за необычный разрез и цвет глаз в классе ее звали Кисой. Муська не была красавицей в общепринятом смысле. Черты лица слишком резкие, рот, хоть и красиво очерченный, великоват для ее худого лица, нос вообще подкачал. Как говорила сама Муська, природа его задумывала по типу греческого, но в последнюю минуту почему-то передумала и завершила его по типу «нос уточкой». Через много лет, находясь в депрессии после первого развода, Муська решила исправить ошибку природы и сделала пластическую операцию по изменению формы носа. Нос стал греческим, но лицо сразу потеряло своеобразие, неповторимость, то, что делало лицо запоминающимся. Исчез некий шарм. Отсюда мы с Милкой сделали вывод: не надо спорить с природой. Правда, вывод этот мы оставили при себе.
 Меня в классе звали Лелей с легкой руки Марины Петровны.  Во-первых, в классе уже была одна Оля, и это имя уже звучало как бренд, говоря современным языком. Носителем бренда была Оля Зотова - гордость школы. Отличница, редактор школьной стенгазеты, юнкор газеты «Пионерская правда», она регулярно писала заметки в многотиражку нашей Корпорации, Олины стихи печатались в журналах «Костер» и «Пионер». Звать Олей еще и меня у Мариши уже как-то не получалось. Мое полное имя – Ольга - для Мариши тоже не годилось. Дело было в моей детской внешности и возрасте, я была на год младше своих одноклассников. Так я стала для Марины Петровны Лелей, апотом и для одноклассников тоже, по крайней мере, для большинства из них.
В названии нашего сообщества моя персона фигурировала прозвищем «Гайка», которым меня наделила школьная мелюзга. В классе у меня прозвища не было, т.к фамилия казалась нашим острякам не подходящей для образования какой-то сокращенной версии. Сокращенное от фамилии именование «Гайка», которым меня звали за пределами класса, в нашем девятом Г не прижилось, как-то оно не вязалось с моей детской внешностью (тип Аленушки из русских сказок). Зато малышня из седьмых-восьмых классов упорно звала Гайкой, и это звучало даже почтительно. Правда, Муська сильно разозлилась, когда услышала это прозвище в первый раз. А дело было так. Как-то мы с ней опоздали на первый урок, и бдительные дежурные задержали нас около раздевалки.  Моя подруга не чувствовала угрызений совести за наш проступок, и потому вела себя с дежурными, подобно датской королеве Гертруде из «Гамлета» при ее общении с придворными. Но за ребятишками тоже не заржавело. Общение они перевели в форму допроса с пристрастием. При этом юные садисты то притворялись глухими, то всячески перевирали простую Люськину фамилию, например, ставили где попало ударения, меняли буквы и т.д.  Называли ее Кашкиной, Кукушкиной,  а один особенно наглый и смелый записал Люську в список нарушителей под фамилией Кишко. В результате их насмешек Муська сбилась с королевского тона и перешла на уличный сленг, в ответ противные мальчишки поинтересовались, в каком классе учится такая некультурная тетенька. Тут уж Муська совсем распалилась, и как она потом рассказывала Миле, врезала этим «шнуркам малолетним» по полной программе. Когда дежурные заметили меня и сказали обычное: «Гайка, проходи», у Муськи уже совсем сил не осталось для выяснения причины такого грубого обращения ко мне, и мы с ней молча прошли в раздевалку.
К гаечному вопросу Люська все же вернулась, когда расписывала Миле в лицах все подробности словесного боя с малолетними негодяями. Досталось и мне: «Представляешь. Милка, они ее обозвали какой- то машинной Гайкой, а наш Цветочек Аленький в ответ ни слова не сказал. Я разозлилась на нее за бесхребетность и поэтому не встала на ее защиту. Можешь меня теперь ругать!» Всезнающая и рассудительная Милочка ругать ее не стала, просто разъяснила ситуацию. Муська и тут не угомонилась, не тот у нее характер. Заявила, что если бы пацаны были поумнее, то могли бы сократить фамилию по-другому, и была бы я не Гайкой, а Зайкой. Очень подходящее для меня имя, с учетом младенческой наивности в некоторых вопросах и того факта, что я младше одноклассников на год. Обозвав пацанов недоумками, Муська успокоилась и на том дискуссия закончилась.
С членами сообщества «Кошкина, Собакина и Гайка» постоянно происходили разные приключения, которые регулярно случались, даже когда мы были в разном составе – втроем, вдвоем, или по одиночке. Милка, у которой было много талантов, еще и очень хорошо рисовала, и многие наши совместные приключения отображала в рисунках. Ее рисунки представляли из себя жанровые сценки в стиле комиксов, хотя мы тогда не знали, что есть такой стиль. Скоро серия этих рисунков получила название «Приключения Кошкиной, Собакиной и их подруги Гайки».Когда я показала рисунки брату, он сказал, что из нас вышла бы хорошая мини-команда КВН, есть для нее подходящее название - «КоСоГайка». Вовке так понравилось придуманное им самим название, что он даже использовал его для какой-то интермедии в выступлении его команды КВН машиностроительного факультета политеха.
Раз ужксловупришлось, надо упомянуть об этой команде КВН, организатором и капитаном которой был мой брат. Называлась она «Тритон». Я уже не помню, как они расшифровывали это название, но помню, что звучало это очень смешно и стало неиссякаемым источником для шуток команд - соперников. Разыгрывались целые сценки про незадачливых ихтиологов, ставились мини-оперы, главными героями которых выступали Ихтиандры, Царевны-лягушки и прочие представители земноводных. Эти сценки делались на основе домашних заготовок, но в основном в те годы выступления команд КВН были основаны на экспромте. Это их основноеотличие от сегодняшнего КВН, поэтому сейчас я его не смотрю.
Возвращаюсь к рисункам Милочки Бакиной. Вдохновленная нашим признанием ее таланта, а особенно похвалой моего брата, Милка сделала еще одну серию рисунков, которую Вовка назвал «Зверской серией». Это рисунки о приключениях кошки Муськи, собаки Миляги и девочки Гайки. Мне особенно нравился рисунок про лодочную прогулку этой троицы. Запечатлен момент, когда лодка накренилась, Муська в испуге взмахнула своим роскошным хвостом, и Гайкины сандалии взлетели в воздух с ожидаемым погружением в воду. Миляга в капитанской фуражке с биноклем на шее демонстрирует на своей собачьей морде полную невозмутимость в этой нестандартной ситуации.
Во время наших, теперь уже редких, встреч у Милки в Питере, когда мы переходим от сегодняшних событий своей жизни к ностальгическим воспоминаниям о юности, обязательно обращаемся к Милкиным давнишним рисункам. Аккуратная и педантичная Милка хранит их все эти годы, несмотря на переезды, квартирные ремонты и прочие события, способствующие потере многих вещей из прошлого. Рисунки остаются в хорошем состоянии благодаря тому, что Милка их делала не шариковой ручкой, а чертежной тушью, простым пером.
В Милкиной коллекции есть рисунок из истории наших с Муськой институтских времен. У нас на втором курсе преподаватель с говорящей фамилией Смертин читал курс по дисциплине «Теоретическая механика». Я ненавидела этот предмет почти так же сильно, как боялась преподавателя. Смертин придерживался мнения, сформулированного кем-то когда-то: «Курица не птица, баба не инженер». Для демонстрации этого смехотворного утверждения он использовал меня, вызывая чаще других к доске для решения особо каверзных задач. Чем был обоснован его выбор, не пойму до сих пор.
Наши с ним взаимоотношения отразила Милка в своем рисунке. Идею она позаимствовала у иллюстратора детской книжки «Мойдодыр» писателя Чуковского. Художник изобразил погоню за мальчишкой-грязнулей веселого умывальника по кличке Мойдодыр, с мочалкой в руке и намерением отмыть неряху. В Милкой композиции огромный мрачный слесарь с профилем Смертина и с гаечным ключом в ручище гнался за бедной девочкой с веночком на головке, тот веночек по форме напоминал гайку. Потенциальная жертва слесаря-маньяка с вытаращенными голубыми глазами и моей челкой мчалась к двери, к спасению.
К тому времени, когда рисунок, выполненный по мотивам Муськиных рассказов, был готов, у истории уже был счастливый финал. Экзамен в конце года принимал не один Смертин, а еще один преподаватель с его кафедры. Это вселило в меня крохотную надежду, которая выросла, когда я вытянула первый билет (все студенты знают плюсы первого билета).Увидев, что Смертин занят опросом  другой жертвы, я без подготовки, только взяв в руки счастливый билет, побежала к потенциальному спасителю - напарнику Смертина. Молодой преподаватель обратил внимание на фамилию студентки-торопыги. Оказалось, что он хорошо знает моего брата, несколько лет ездил на целину с Вовкиным стройотрядом. В итоге, это полезное знакомство в комплекте с моим прекрасным ответом на вопросы из счастливого билета под номером один,совершили чудо – я сдала экзамен на прекрасную оценку «хорошо». Кстати, я тихонько попросила не ставить мне «отлично», чтобы не спровоцировать Смертина на какой-нибудь выпад.
 За дверью меня ждала верная Муська с валерьянкой, жизненно необходимой, чтобы отпоить несчастную жертву Смертина от неизбежного стресса. Когда я показала подружке зачетку, то расплакалась,то ли от пережитого, то ли от счастья, Муська присоединилась к моему реву, и в итоге валерьянка потребовалась нам обеим. Кстати, Муська сдала этот экзамен на тройку, и это ее вполне устроило, потому что она по обыкновению не особенно к нему готовилась. Стипендию подруга получала независимо от оценок, т.к. для назначения стипендии учитывался доход семьи. Очень скромная зарплата тети Любы по основному месту ее работы позволяла Муське не утомлять себя учебой. Она все равно не собиралась работать по специальности, пошла в политех за компанию с нами, из-за того, что в театральное училище мама не отпустила. Учеба на инженера тете Любе казалась достойным выбором и с легким сердцем она согласилась на дочкину учебу в политехническом институте.

Тетя Люба
К концу десятого класса мы с девчонками, несмотря на несхожесть характеров, очень сдружились и узнали многое друг о друге. В характере Муськи я многое поняла, познакомившись с ее мамой, тетей Любой.
Люсина мама, тетя Люба, была женщиной неординарной. Младшая дочь в многодетной крестьянской семье, она накануне войны уехала из родной вологодской деревни в Ленинград. Обычно деревенские девушки в городе устраивались на работу нянями или домработницами, а Люба Кошкина поступила на завод, стала осваивать профессию станочницы. Когда началась война, завод эвакуировали на Восток, в наш город. Люба всю войну проработала на этом заводе, жила в общежитии. После победы в Ленинград она не вернулась, там жилья не было, а здесь ей, как передовой работнице, дали отдельную комнату в бараке. Большим плюсом нового жилья было его местоположение – в центре города, в переулке, который начинался от улицы Чкалова. Скоро в этой комнате поселился еще один жилец – демобилизованный молодой офицер, будущий Люськин отец. На фронт Сергейушел с третьего курса института, поэтому после демобилизации продолжил образование, подрабатывая вечерами грузчиком. Очень скоро выяснилось, что у Сергея с Любой мало общего, не считая маленькой дочки, и сразу после получения диплома молодой специалист-геолог уехал на Север искать какие-то полезные для Родины ископаемые. Тетя Люба осталась одна с годовалой Люсей. Ясли-садик для Люси завод обеспечил, а в школе у девочки начались проблемы. Дело в том, что со временем контингент жителей барака сменился, многие эвакуированные вернулись в Ленинград. Среди новых жильцов люди были всякие, после амнистий 1953 и 1956 годов были и люди, имевшие тюремные сроки.
Люська, бойкая непоседа, после школы была без присмотра, все время проводила во дворе. Ее мама много работала, брала вечерние идаже ночные смены, чтобы заработать побольше. Накопила на покупку подержанного пианино, отдала дочь в музыкальную школу. Хотелось, чтобы дочь ни в чем не нуждалась. Училась дочка хорошо, но активной и компанейской девочке дома не сиделось. Юный возраст не позволил участвовать в опасных развлечениях дворовой шпаны, но со временем Люся все больше втягивалась в дворовую вольницу, быстренько сделав уроки, целыми днями носилась со старшими ребятами по округе. Наблюдательные старушки из барака стали докладывать Люсиной маме, что девочка дружит с самыми хулиганистыми мальчишками двора, это может плохо кончиться.  Последней каплей для Любы стало предупреждение из музыкальной школы об угрозе отчисления ее дочери из-за многочисленных прогулов.
Люба приняла кардинальные меры. Она никогда никого ни о чем не просила, но в этот раз отступила от этого правила и обратилась к своей давней знакомой, тоже ленинградке. Когда-то девушки ехали в эвакуацию в одном эшелоне и за эту долгую дорогу подружились. Люба, по-житейски более опытная, опекала молоденькую девушку-плановика завода. Потом жизнь развела их, но Люба и Рита друг друга из вида не теряли.   За эти годы Рита сделала карьеру, удачно вышла замуж. К ней и обратилась Люба за советом и помощью.
Выход нашелся и оказался очень удачным. В Советском Союзе в то время, начиная с 1956 года, начали создаваться школы-интернаты. В них принимались в первую очередь сироты, дети инвалидов Отечественной войны и труда, малообеспеченных родителей и одиноких матерей. Но были и другие школы-интернаты, куда принимали детей, окончивших начальную школу и по разным причинам лишенных возможности в течение учебного года жить с родителями. В основном это были дети офицеров, служивших за границей, дети специалистов, направленных в длительные командировки в страны социалистического лагеря на строительство крупных объектов (электростанций, заводов и т.д.). Как правило, за границей для обучения таких детей были только начальные школы. Если у семьи не было близких родственников, на которых можно было оставить 10-летнего ребенка на несколько лет, он в течение учебного года жил в специальном интернате, только летом проводил время с родителями, живущими за рубежом.В нашем городе, вернее в его пригороде, была организована такая закрытаяспециальная школа-интернат,одна из лучших в стране. Сейчас ее бы назвали элитной, но тогда это определение было не в ходу. Были в этом интернате и ребята-отличники из многодетных сельских семей, дети из малообеспеченных семей и т.д., но таких в этом заведении было немного. Вот в такую элитную школу-интернат верная Любина подруга устроила Люську.По формальному признаку она соответствовала требованиям – ребенок матери-одиночки, с хорошими оценками за четвертый класс при отличном поведении (не стоило спрашивать, чего стоила Любе упоминание в школьной характеристике об отличном поведении дочки).
Устроив дочь в интернат, Люба не брала ее домой на выходные, на осенние и весенние каникулы, стараясь оградить от дворовой компании.Она сама уезжала к дочери по воскресеньям на целый день, а летом брала Люсю с собой в отпуск, в какой-нибудь дом отдыха (пробивная Люба умела выбить льготную профсоюзную путевку), на две смены отправляла дочку в заводской пионерский лагерь. Через пару-тройку лет дворовая компания выросла, кто-то взялся за ум, кого-то в колонию посадили, и тогда Люся на относительно длинные осенние и весенние каникулы стала приезжать домой.
Эту историю я во время учебы в школе слышала в очень сокращенном варианте, а в полном объеме ее рассказала тетя Люба, когда мы с Люськой были совсем взрослыми, уже после окончания нами института. Люська перед самой защитой диплома выскочила замуж за военного и сразу после окончания института уехала с ним в Германию. Тете Любе было очень одиноко, и я часто ходила к ней,темболее, что проектный институт, куда я распределилась, был рядом с ее домом.. Через год я тоже вышла замуж, потом родился сын и наш встречи стали реже. Но в праздники и на день рождения к ней мы ходили, теперь уже вместе с моим мужем, они подружились.
В интернате Люся очень быстро освоилась. Учителя и воспитатели старались максимально занять ребят, в школе работали разнообразные кружки, спортивные секции. Люська попробовала свои силы во всех, но полностью ее таланты раскрылись в школьной художественной самодеятельности. Она читала со сцены стихи, в старших классах была ведущей всех концертов, конкурсов, пела в хоре, танцевала, исполняла акробатические этюды, играла в школьном кукольном театре. При всей своей занятости она хорошо училась. Точные науки давались ей легко, а с гуманитарными Люська справлялась за счет хорошей памяти и артистизма. Отличная память позволяла воспроизвести соответствующий текст из учебника, необходимый для получения четверки.
Закончить обучение в образцовой школе-интернат Люсе не пришлось. В конце девятого класса администрация учебного заведения предупредила, что обучение в десятом-одиннадцатом классах будет предоставлено только тем из них, чьи родители служат или работают за пределами СССР. Остальные ребята могут закончить образование в обычной школе, либо, при материальных трудностях в семье, можно учиться в вечерней школе, сочетая учебу с работой. После девятого класса им исполняется шестнадцать лет, и это дает им право для официального трудоустройства и получения соответствующей справки для зачисления в вечернюю школу.
Так Люська вернулась в отчий дом. Тетя Люба слушать не хотела о вечерней школе, ведь сама она с двенадцати лет начала работать, сначала в колхозе, потом на заводе. Для своей дочери Люба хотела другой судьбы, мечтала дать ей образование, чтобы Люсенька сидела бы с бумагами в теплом кабинете, а не вкалывала посменно, стоя за станком в холодном цехе, как ее мама.
Люся сдала документы в свою бывшую школу, т. е. в нашу, куда ее взяли согласно прописке, и стала снова жить с мамой в старом бараке. Но скоро жизнь им улыбнулась, чему среди прочих факторов способствовала многолетняя деятельность Любы на профсоюзном фронте. Любе, как хорошему производственнику и активной общественнице, дали комнату в новом доме в Заводском микрорайоне. Для коммуналки квартира была очень хорошей: новая, со всеми удобствами и всего на две семьи – Люба с дочкой в одной, самой большой комнате, и пожилая соседка в другой. Так Кошкины расстались со старым бараком, где Люся родилась и провела детство. Тот барак простоял еще десяток лет, прежде чем его снесли.
Не смотря на разные перипетии в их жизни, Люся с мамой очень любили друг друга. Мы с Милкой даже прощали самый большой Люськин недостаток – склонность к вранью, т.к. в большинстве случаев врала она из любви к маме. Вообще Люська врала вдохновенно и очень артистично, при этом поводов для вранья было два, и оба уважительные. Один – во имя спокойствия мамы, другой - ради спасения подруг, если возникала необходимость выгородить их в какой-то неприятной ситуации. Но такой повод мы давали нечасто.  Главный повод – не расстраивать маму. Например, когда Мариша требовала объяснительную от мамы по поводу Люськиных прогулов. В этом случае любящая дочь освобождала тетю Любу от лишних волнений, и писала нужную бумагу сама. Причины изобретались легко, проверять подлинность авторства никто не собирался, т.к. лгунья хорошо училась, с преобладанием пятерок в табеле.
Дневник Люська тоже маме не показывала, т.к. там были ненужные записи типа извещения о родительском собрании с обязательной явкой родителей. Надо сказать, что в случае с дневником Люська даже не врала, т.к тетя Люба была не в курсе о существовании такого важного документа, как школьный дневник. В интернатском прошлом Люськи о ее учебе маму информировал табель за четверть, всегда с хорошими и отличными оценками. Так же было и в этой школе.
Новая биография писателя Чехова
С самого начала обучения в нашей школе выяснилось, что настоящего гуманитария в лице Кошкиной школа не получила, в том числе потому, что она с самого раннего школьного возраста никогда не тратила времени на прочтение книг. Как говорила потом Милочка, знакомство с художественной литературой закончилось для Люськи прочтением «Колобка». Все объяснялось просто. Вначале дворовое детство не располагало к знакомству с книгами, потом, уже в интернате, тоже не сложились условия для формирования тяги к чтению. Я думаю, что процесс чтения требует наличия собственного пространства для знакомства с книгой. Сужу по своей семье, где мы, четыре человека, жили в двух небольших смежных комнатах. Все равно для каждого находилось местечко, где можно было пристроиться с книгой: на кухне, когда все поели и посуда уже вымыта; в нашей с Вовкой комнате, когда один из нас делал уроки, а второй мог расположиться на диване с новой книжкой. Иногда, когда к брату приходили друзья, я пристраивалась с книжкой на сундуке в прихожей.
У Люси в интернате личного пространства не было, такова особенность любых общежитий. Как бы то ни было, книг она не читала, но с удовольствием слушала своих начитанных подружек, узнавая что-то для себя новое и запоминая это на всю жизнь. Иногда из-за ее чудовищного невежества с Люськой приключались разные курьезные истории. Помню, задали нам по литературе выучить биографию Чехова. Было это уже в конце десятого класса, когда мы настолько с Люськой сдружились, что понимали друг друга сполуслова, короче, читали по губам, и пользовались этим для подсказки. Итак, нам задали домашнее задание – изучить самостоятельно параграф учебника, посвященный биографии Антона Павловича Чехова. Домашними заданиями по гуманитарным предметам Люська особенно не заморачивалась – для четверки ей хватало внимательно слушать рассказ учителя на уроке, чтобы потом его пересказать близко к тексту. Слушать внимательно учителя – это было безвариантно, если твоя соседка Милочка Бакина, с которой на уроке не поболтаешь. Но в этот раз Лариса Сергеевна сэкономила время, не познакомила нас с биографией писателя лично, а просто дала задание на дом. Естественно, Люська о нем даже не вспомнила, пришлось выкручиваться на уроке, когда ее вызвали к доске с рассказом о биографии Чехова. Надо сказать, что Лариса Сергеевна очень хорошо относилась к Люське, поскольку та была, во-первых, одной из очень немногих учеников с пятеркой по русскому языку, и, во-вторых, прекрасно читала стихи со школьной сцены и активно участвовала в постановках школьного драмкружка.
Несмотря на успешную актерскую карьеру, Люська слабо представляла, кто такой Чехов, поскольку на постановку его пьес школьный драмкружок пока не замахивался. Что касается биографии великого драматурга, тут Люська тем более была не в курсе. Однако не в ее характере было отступать, она всегда боролась до конца, в данном случае борьба шла за тройку.  Люськаона бодро вышла к доске,.
Начала она медленно, очень звучно:
- Чехов …(далее взгляд на меня, и я шепчу продолжение)
- Антон Павлович…. (опять взор в мою сторону)
- родился в одна тысяча …(очень умоляющий взгляд)
- в городе…..…(взгляд на меня)
 И так далее, т.е. я суфлирую, Люська озвучивает. Наконец, справившись с моей помощью с основными анкетными данными Антона Павловича, Люська перешла к рассказу о том, как будущий писатель проводил свободное время, будучи гимназистом. Вначале все было неплохо, пока речь шла о прогулках с друзьями по городу, о чтении книг русских классиков (без упоминания их фамилий, чтобы лишний раз не напрягать суфлера), о посещении театра… Далее произошел прокол: Люська упомянула в качестве любимых внеклассных занятий юного Чехова посещение кино, поскольку в этом вопросе она была с ним солидарна. Все насторожились. Непонятно было народу: а что, уже пора начать смеяться? Люську вдохновила тишина заинтригованной аудитории, и ее, что называется, понесло. Она так углубилась в тему кино, что я боялась, как бы она не перешла к своим индийским фильмам, но, слава богу, пронесло.Но что-то она все-таки ляпнула, начались смешочки, а когда народ полностью оценил ситуацию, раздался громкий веселый смех. Смеялись все, кроме Ларисы Сергеевны, а тут еще Булатова, громким шепотом, но навесь класс, оценилавыступление Муськи словом «Браво!».  Тут Лариса Сергеевна не выдержала,  и выступление Кошкиной в сердцах назвала глумлением над памятью гения русской литературы. В итоге, по совокупности, за невыученный урок и глумление, получила артистка Кошкина заслуженную двойку.
Как ни странно, тот факт, что Люська не обременяла себя чтением книг, не сказался на ее грамотности, за диктанты по русскому языку она получала только отличные оценки. Видимо, сказались природные способности к языкам. Эти способности помогли ей и в изучении английского языка.
Люська и язык Шекспира
Люська впредыдущей школьной жизни учила немецкий язык, о чем она призналась нам по большому секрету в начале нашего знакомства. Она сделала из этого большую тайну, потому что боялась, что ей грозит повторение истории бедолаг Слепухиной и Немытых. С нас была взята клятва хранить ее тайну и оказывать ей всяческую помощь в изучении английского языка, а она клянется стать отличницей по английскому. Свою клятву мы сдержали, Люся свою тоже исполнила, действуя поэтапно: она получила на школьном выпускном экзамене четверку, но зато в институте училась по этому предмету очень успешно и сдала экзамен на пятерку. Кстати, школьная четверка была результатом предвзятого отношения к Люське со стороны Мариши, которая только накануне экзамена узнала историю Люси-полиглота и не поверила, что можно за два года выучить предмет на пятерку.
Люсины достижения обеспечивались, главным образом, особенностями ее характера, основной из которых было упорство в достижении намеченной цели. К ней она шла, преодолевая все препятствия, используя все имеющиеся средства и возможности, как свои (отличную память, склонность к языкам, абсолютный слух и артистизм) так и чужие (нашу с Милкой репетиторскую повинность, исполняемую нами безропотно, независимо от нашей собственной занятости). К освоению Люськой предмета была привлечена и тетя Люба. С маминой помощью закреплялся минимальный словарный запас, необходимый для составления мини-рассказов на английском языке в соответствии с домашними заданиями. Тетя Люба из всех языков сильна была только в русском разговорном, т.к. ее образование, полученное еще до войны в деревенской школе, завершилось после окончания четвертого класса. Тем не менее, тесное общение с любимой дочерью после пятилетней разлуки (Люся с пятого по девятый класс училась в закрытой школе-интернате), дало тете Любе возможность не только освоить кое-что из русского литературного языка, но и приобрести некоторый словарный запас из английских слов. В итоге она была полноправным участником диалога с Люськой на английском языке. Когда Люська умильным голоском произносила: «Мама, givememoney!» , тетя Люба отвечала: «Мани получишь после получки!». Когда Люська спрашивала: «Мама, whereismybag?» , ответ тети Любы всегда был адекватным, менялось только местоположение несчастного бэга: «Вон твой бэг, под тэйблом  валяется» и т.д.
Существенным фактором Люсиных успехов в английском языке в институте были школьные уроки по методике Марины Петровны Васильченко. Эти уроки дали очень много не только Люсе Кошкиной, но и всем нам, они заложили основу того багажа знаний, которым выпускники нашей школы пользовалась много лет. Марина Петровна готовила нас к работе с зарубежной литературой, как политической (требование того времени), так и технической. Она учила нас азам перевода английских текстов на русский язык, хотя этого не было в школьной программе. Она делала это в дополнение к программе, ни в малейшей степенине посягая на ее требования.Следуя учебнымпрограммам, мы составляли бесконечные рассказики о своей семье, своем доме, о географии Англии, о достопримечательностях Лондона и Москвы и пр. Считалось, что таким образом мы осваиваем разговорную речь. Конечно, эти рассказики ничего не давали для достижения обозначенной цели, а кроме того, разговорная речь на английском языке во времена железного занавеса практического применения не имела. Кроме рассказиков, которыми мы усердно занимались согласно программе, учебными планами предполагалось изучение английской грамматики. Вот здесь Марина Петровна приложила огромные усилия, чтобы втолковать нам ее особенности, и жестко спрашивала с нас результаты изучения грамматических правил. Она увязала их с освоением правил перевода английских текстов на русский язык, а потом втиснула в учебную программу практические занятия по переводу.
Этому предшествовала некоторая организационная работа Марины Петровны. В начале года нам раздавался каждому персонально экземпляр газеты на английском языке «MoscowNews». Этим экземпляром со своей фамилией на первой странице ученик пользовался целый год. В течение года Мариша давала задание на дом - перевести несколько абзацев текста из определенной статьи. На уроке Марина вызывала кого-нибудь с переводом, а мы сравнивали его со своим вариантом. Учитель показывала правильный вариант, обращая внимание на времена глаголов, сочетания слов и т.д., при этом оценки за перевод ученику не ставила. Эта практика приносила большую пользу, и очень пригодилась в институте за счет приобретения полезных навыков перевода и накопленного за три года солидного словарного запаса. Когда мы с Люськой поступили в политех, английский язык стал для нас предметом, знания в котором заслужили уважение сокурсников и любовь препода, которая ставила нас в пример даже тем из сокурсников, кто окончил английскую спецшколу (было у нас на курсе несколько таких студентов).

Астрономическая история
Одним из преимуществ советского образования было наличие в перечне обязательных школьных предметов таких, о которых современные школьники практически не имеют представления. Таким предметом был курс астрономии, который вела чудная женщина Тамара Филипповна (в народе – Филиппок). С ней мы познакомились в девятом классе, она преподавала физику. Мне кажется, что сама она этот предмет не любила, и просто отбывала время, как тот солдат, который спит и во сне радуется, что при этом служба идет. А вот в десятом классе, когда в расписании появился урок астрономии, она показала, что же является ее истинной любовью и страстью. Вот тут на ее уроках было интересно, но конечно, не настолько, чтобы мы тоже воспылали такой же страстью к астрономии.Именно поэтому мы совершенно забыли о домашнем задании, который Филиппок задала на последнем перед зимними каникулами уроке. За эту забывчивость многие поплатились. Астрономия оказалась первым уроком в первом после каникул школьном дне. По традиции, которой следует большинство учителей, Тамара Филипповна начала опрос по списку в классном журнале в алфавитном порядке. Первым разочарованием для Филипповны стало чистосердечное признание хорошистки Любы Абрамовой, что урок она не выучила. В этом же грехе тихо признались Милка, Света Дульцева, Надюша Жаркова; с протестом вылезла громогласная Булатова, что однако не спасло ее от двойки. Получил свою двойку Юрчик Володин, который на весь класс горестно проговорил: «Ну почему Костя Георгиев так некстати заболел?»Избежали двоек прогульщики, Динка Голицына и два Алика. Вообще-то никто их на этот урок и не ждал. Для таких отпетых прогульщиков прийти в школу в первый после чудесных каникул учебный день – подвиг, а на первый урок этого первого дня – это из области фантастики.
Короче, очень быстро алфавитная очередь дошла до Загайновой, т.е. до меня. Оставшийся народ воспрял духом, в надежде, что я не подведу. Но увы. У меня тоже была каникулярная амнезия. Однако я решительно вступила в бой за трояк, двойка не значилась в моих планах. Я напрягла память, чтобы вспомнить все, что я когда-то читала или слышала о северном сиянии. Именно это было в проклятом задании. На память пришли отрывки из любимой книги моего детства «Чукотка». Вспомнила все о северном сиянии, описанное в этой книге, предназначенной для чтения детей младшего школьного возраста. Филиппку мое красочное описание чудесного явления природы, почерпнутое из книжки, показалось недостаточным. Очень ей хотелось услышать о его физической сущности. Но тут я помочь ей ничем не могла. Автор той книги учел, что младшиешкольники по своему малолетству физике не обучались, и потому про физическую сущность северного сияния автор предусмотрительно умолчал.
Училке было неудобно ставить мне двойку: во-первых, в отличие от некоторых предыдущих ораторов, я не ограничилась тремя словами «я не выучила», а все-таки произнесла небольшую речь; во-вторых, я не бузила, как Булатова, не возмущалась, что нельзя задавать домашнее задание на каникулы. С учетом этих смягчающих обстоятельств, мне поставили трояк.
Но удовлетворения моя хилая тройка училке не принесла, и она продолжила опрос. Напрасно она это сделала. Остальные уже ничего не говорили, а зачем? Только тупо молчали с виноватым видом. И тут дошла очередь до Люськи Кошкиной. Кошкина не отличалась любовью к печатному слову, и в отличие от меня не читала в детстве книг для детишек младшего   и среднего возраста. И даже то, что предназначено для детей старшего возраста, прошло мимо нее. Люська использовала то, что имела – артистические данные. Проникновенно, но при этом настойчиво, она, используя мимику, жесты просила Тамару Филипповну вспомнить тот последний перед каникулами урок астрономии. Вначале Филиппок слушала ее с интересом, пока Люська не совершила роковую ошибку. Она попросила училку все-таки вспомнить, что Тамара Филипповна не задавала нам ничего, ведь не такой она человек, который способен омрачить каникулы домашним заданием. Филиппок оскорбилась тем обстоятельством, что ее память подвергли сомнению, и поставила Люське двойку. Как человек справедливый, при этом уточнила, что за актерское мастерство ученица Кошкина достойна высшей оценки (без занесения в журнал). После этого опрос закончился и обладатели фамилий на следующие, после «К», буквы алфавита, вздохнули с облегчением.
Неожиданно история получила продолжение весной. Один из знакомых Тамары Филипповны, фотокорреспондент газеты «Вечерние новости», при их встрече, произошедшей накануне, обещал подарить снимок первого космонавта Юрия Гагарина для нашего школьного кабинета астрономии. За несколько лет до этого Гагарин приезжал внашгород, и этот корреспондент делал фоторепортаж об историческом визите. Снимок надо было забрать срочно, ибо потом творческая личность могла забыть о своем обещании. С учетом срочности задания Филиппок обещала считать эту командировку достойной оценки «5». Люська выдвинула свою кандидатуру, и в приватной беседе получила от училки обещание, кроме пятерки за эту командировку, поставить ей за четверть «4». Воодушевленная близкой победой, Люська намекнула училке, что на это задание она бы поехала вдвоем, а конкретно - с Ольгой Загайновой, которой тоже мешает та январская тройка. Филиппок согласилась, что лучше ехать вдвоем, учитывая непростой характер задания. Его сложность заключалась в том, что наш визит в издательство был назначен на завтрашний день. А именно в этот день город встречал правительственную делегацию из Югославии. Редакция, куда нам предстояло ехать за снимком, находилась в Доме печати в центре города, т.е. на гостевом маршруте. Пробраться к Дому печати можно было только окольными путями, чтобы не встретиться с милицейским оцеплением.
Назавтра мы с Муськой отправились на задание, одевшись в «гражданскую» одежду вместо школьной формы (идея Муськи). Как и следовало ожидать, улицы в сторону центра города были закрыты для прохождения транспорта.  Мы отправились пешком по маршруту, который Муська хорошо изучила во времена своей дворовой вольницы: через Советскую улицу, потом по параллельным улочкам и переулочкам, через проходные дворы и сквозныеподъезды. В итоге мы оказались в хоздворе Дома Печати, а там уже проскользнули в здание. «Гражданская» одежда пригодилась, нас никто не остановил, не обратил на нас внимание. Поднялись на нужный этаж, и задержались на лестничной площадке у окна. Оказалось, что окно выходит на Главный проспект, и в это само время кортеж гостей медленно движется мимо Дома печати. Иностранные гости в те времена очень редко бывали в нашем городе, и мы с большим интересом рассмотрели весь антураж торжественной встречи высоких гостей – цветы, флаги, толпы приветствующих горожан и т. д.  Потом нашли нужный кабинет. Оказалось, что пакет со снимком был оставлен для нас, но бдительный сотрудник затребовал документ, что мы представители той самой школы. Муська встала в позу пламенной революционерки на митинге, приготовилась речь толкнуть, чтобы как-то компенсировать отсутствие документа, но не успела. Я среагировала мгновенно, что для меня не свойственно. Я достала из сумки справку из школы, которую накануне получила в школьной канцелярии для покупки льготного проездного билета на трамвай. Справка  произвела впечатление, пакет со снимком нам незамедлительно выдали и даже дали дельный совет: переждать в буфете, пока не откроется транспортное движение. Мы послушались и не пожалели. Буфет нас порадовал. Оказалось, что он работал от ресторана «Центральный», расположенного поблизости. Ресторан, по-видимому, был одним из лучших в городе, судя по ассортименту продукции в буфете, и главное - разнообразию пирожных. Пирожные оказались для Муськи самым ярким впечатлением от нашего похода, а для меня самым впечатляющим был переход от улицы к улице через сквозные подъезды и проходные дворы.
Наш поход закончился удачно, снимок первого космонавта украсил школьный кабинет астрономии/физики, а мы с подругой исправили свои оценки по астрономии.

За школьными стенами
Дух авантюризма, страсть к приключениям, возникшие у Муськи еще в годы ее дворового детства, не выветрились за годы, проведенные в стенах закрытого учебного заведения. Где мы только не бродили с ней после уроков, но это были не бездушные походы за впечатлениями, каждый раз у нас была конечная цель. Цели были разнообразными, чаще всего они были обусловлены пожеланиями тети Любы. Например, как-то весной, накануне Вербного воскресенья, мы в поисках вербы досконально обследовали берега речушки, которая протекала по Гранильной слободе. И все потому, что тетя Люба свято соблюдала все церковные праздники, и наличие соответствующих атрибутов считала обязательным.  В ходе этой экспедиции мы исследовали все закоулки, улочки и тупички Гранильной слободы. В результате мы все-таки добыли несколько драгоценных веточек, хотя Светка Булатова, жительница этой слободы, уверяла, что вербу здесь давно уже вырубили.
Как-то хозяйственная тетя Люба велела дочери купить на рынке листья смородины, вишни, зонтики укропа и прочий гербарий, необходимый для засолки огурцов по ее личному рецепту. Муська сразу отвергла вариант с закупкой всего этого сена на местном скромном рыночке, и мы направились на Центральный рынок, именуемый в народе «Колхозным». На рынке наша колоритная парочка сразу привлекла внимание: худая высокая девица с роскошной гривой рыжих волос и манерами столбовой дворянки в компании невысокой бледной девочки-подростка с длинной косой. Реакция продавцов была предсказуемой - Муське говорили комплименты молодые люди и джигиты постарше, а меня бабушки угощали морковкой, реже – яблочком. Правда, один раз молодой человек, чуть постарше нас, купил у бабули чахлый букетик фиалок и неожиданно молча преподнес его мне. По этому поводу Муська почему-то обиделась на меня, не разговаривала, молчала долго, наверное, минут двадцать.
Путь на Колхозный рынок был неблизким, тратить деньги на трамвай Муська категорически отказывалась, и мы шли пешком через центр города, мимо разных интересных мест. Одним из таких мест был драматический театр, где в окнах были размещены фотографии артистов и сцены из спектаклей, здесь мы непременно останавливались. Я рассматривала фотографии, а Муська глазела на дом на противоположной стороне улице. Потом она рассказала мне, что когда-то в этот дом ушел ее отец, возвратившись из геологических экспедиций, ушел в новую жизнь, к новой жене и ее детям.
Недалеко от драмтеатра, на той же улице, находился букинистический магазин, где всегда толпился народ. По выбору книг магазин считался лучшим в городе. Здесь мой брат как-то купил маме в подарок сборник произведений Лермонтова, изданный до революции, в очень хорошем состоянии. Меня поразили вставки из папиросной бумаги перед каждой иллюстрацией. Очень хороши были эти иллюстрации, выполненные известным иллюстратором, фамилию которого я не помню. Относительно его известности нас просветила мамина подруга Капитолина Григорьевна, страстная библиофилка.
Уже будучи студенткой, я частенько заходила в этот магазин. Иногда уходила без покупки, но все равно получала удовольствие от его посещения. Муська от этого удовольствия, как правило, отказывалась. А вот в кино ходить со мной она любила.

«Из всех искусств важнейшим является кино…»
Это прозорливо отметил еще Владимир Ильич Ленин. И действительно, многие-многие годы кино в СССР было самым любимым, самым востребованным видом искусства для всего народа. Мамина подруга, Капиталина Григорьевна, говорила ей: «Ты, Танечка, обожаешь театр, но согласись, что для большинства наших людей театр – это трапеза гурмана, в то время как кино – хлеб насущный». Несмотря на некоторую экзальтированность данного высказывания, характерного для учительницы литературы, каковой являлась мамина подруга, я готова согласиться с ним.
Начало 60-х годов – расцвет «оттепели», и в это время происходит увеличение числа выпускаемых в нашей стране фильмов, хороших и разных.   Моим любимым фильмом того времени стала картина «Тишина». К сожалению, его сейчас не показывают, а вот песня из фильма про «землянку в три наката» до сих пор звучит по радио, по крайней мере, в День победы. Несмотря на некоторые тяжелые моменты, в целом ощущение от фильма «Тишина» было очень светлым. Это шло от веры героев в прекрасное будущее, за которое они воевали на фронте и продолжали бороться в послевоенное время, не изменяя себе. В фильме присутствовал романтический настрой, характерный для того времени, и так хороши были герои в их крепкой дружбе и верной любви. Это время мне помнится по другим замечательным фильмам, это были фильмы о послевоенной жизни, о молодых ребятах чуть старше нас, возраста наших старших братьев: «Я шагаю по Москве», «Иду на грозу», «Коллеги».
В те же годы в нашем кинопрокате появились зарубежные фильмы, относительно новые, т.к. у нас они шли всегоспустя год после их премьерного показа в своей стране. В основном закупались французские, итальянские, польские и индийские фильмы.
Аборигены «Аляски» разделяли всенародную любовь к кино, но истинными киноманками были мы с Люськой. У нас с ней было много свободного времени, не отягощенного посещением спортивных секций, в отличии от Булатовой и Бакиной. Эти фанатки спорта еще и не ограничивались одной секцией, Булатова ходила в конькобежную при спортклубе «Динамо» и баскетбольную в нашей школе, а Милочка, разрядница по стендовой стрельбе, кроме стрелковой секции регулярно посещала шахматный клуб в военном городке, где жила. В кино они ходили, конечно, но не с нами, а по выходным дням и в местах своего проживания. Мы с Муськой вместе ходили в кино в будние дни, а в выходные смотрели фильмы по месту жительства: я в заводском клубе рядом с домом, куда ходила с кем-нибудь из моей семьи на советские фильмы, а Муська в кинотеатре «шаговой доступности», где в одиночестве плакала над индийскими фильмами.
В будни мы с ней вместе ходили на французские фильмы, на все, которые шли в прокате, ходили и на некоторые итальянские картины, в основном, комедии. На фильмы Феллини и других итальянцев - мэтров неореализма, мы не ходили, т.к.  по своей молодости тогда не оценили их достоинства.
Наша с подругой пламенная страсть, а именно, любовь к кино, требовала финансовых затрат, и тут нас выручала Муськина изобретательность. В ее характере причудливо сочетались хозяйственность и народная смекалка тети Любы с авантюризмом обаятельного пройдохи Остапа Бендера, что позволяло ей найти самый малозатратный выход из любой затруднительной ситуации. Короче, мы ходили в кино в замечательный кинотеатр повторного фильма с удивительным для нашего города названием «Арктика». Возможно, именно название играло определенную роль в малолюдности его зрительного зала, несмотря на его великолепный интерьер и некую ощутимую респектабельность. В «Арктике» потенциальный зритель, заходя с улицы, попадал не в маленький темный, не очень чистый закуток, где толпился народ у окошечка с надписью «Касса», как было почти везде. Здесь зритель входил в храм искусства, просторное светлое помещение, где ни у кого не поднялась бы рука бросить бумажку на сияющий чистотой пол, а в углу входного холла призывно сияла лампочка у окошечка кассы. Увы, но на этот призыв народ откликался слабо, одинокие киноманы очереди не создавали, т.к.  это был кинотеатр повторного фильма.
Ознакомив билетера со своим билетом (как правило, на этом посту стояла интеллигентная пожилая леди), киноман попадал в великолепное помещение, именуемое «фойе». Фойе тоже было просторным, с огромными, красиво задрапированными окнами.  В противоположных концах фойе были двери в зрительные залы, именуемые «зеленым» и «голубым». Здесь одновременно шли киносеансы: в голубом- художественного фильма, в «зеленом» - документального.
Для нас достоинством этого кинотеатра было его расположение на улице Советской, что позволяло сэкономить на транспортных расходах, но не это было самым важным. Главным преимуществом «Арктики» была стоимость билетов - в полтора раза дешевле, чем в других кинотеатрах. Объяснялось это нормативом на цены кинотеатров повторного фильма. Кроме того, во всех кинотеатрах самые дешевые билеты были на неудобные места в первом и втором рядах, а в «Арктике», купив супердешевые билеты на 1 ряд, мы сидели на лучших местах, где-нибудь ближе к середине зала, пользуясь малой наполняемостью зала.
При посещении «Арктики» существовал еще один способ снизить финансовые затраты, более радикальный. Душа моя сопротивлялась каждый раз, когда мы прибегали к этому методу, но Муська была неумолима. Суть его заключалась в покупке билетов на документальный фильм, у которого начало сеанса примерно совпадало с началом художественного фильма. Расчет был на то, что билетный контроль здесь был сразу на входе в фойе, а не перед соответствующим зрительным залом.
Билетер зорко следила за кассой в ожидании купившего билет человека. При этом она, естественно, стояла спиной к фойе.  Мы, показав ей билет на документальный фильм, дефилировали некоторое время по фойе, чтобы в определенный момент проникнуть в нужный нам «голубой» зал. Фишка состояла в том, что билеты в зал документального кино стояли неприлично дешево, даже для «Арктики». Билет стоил столько же, сколько два пирожка с повидлом, известными под названием «тошнотики». Вечно черствые, жареные на непонятном масле (как говорила моя бабушка, «на солидоле»), пирожки эти стоили ну очень дешево.
На сэкономленнные денежки, полученные в результате этой финансовой аферы, после сеанса мы шли в кондитерскую на противоположной стороне Советской, лучшую в городе, которая славилась обалденными пышками и вкусным кофе.
Иногда с сеансами случались накладки, главным образом, когда нужный нам фильм был двухсерийным.  Тогда приходилось идти на финансовые затраты, покупая билет в «голубой» зал.Кроме того,, приходилось жертвовать последним уроком. В классе мы об этом не распространялись, друзья с Аляски помалкивали, и поскольку наши прогулы были нечастыми, расплаты не было, это осталось нашей тайной до окончания школы.

Капитанская дочка
Людмила Бакина родилась на Дальнем Востоке в семье капитана Советской Армии Михаила Бакина. Молодой отец души не чаял в маленькой дочери, все свободное время посвящал ей, и девочку весь гарнизон звал капитанской дочкой. Об этом рассказывали родители Милы, сама она почти ничего не помнила из раннего детства. Меня это удивляло, ведь семья уехала с Сахалина, когда Милочке было уже 4 года. Видимо, последующие события, более яркие, более острые, стерли из памяти некоторые ранее происходившие событияи впечатления от них.
После воинской службы на Дальнем Востоке Михаил Ефимович получил назначение в Особый корпус советских войск, размещённый в Венгерской народной республике. Его воинская часть располагалась в небольшом городке под Будапештом, где Милка прожила почти 5 лет. Все ее детские воспоминания связаны с жизнью в Венгрии.
Дома, где жили семьи советских офицеров, располагались не на территории военного городка, а в жилой городской застройке, не пострадавшей в годы войны.  Мила с мамой гуляли по красивым зеленым улицам, ходили в большие магазины, где девочке покупали игрушки, красивые платья и туфельки, обязательно заходили в кондитерские, и мама покупала Милочке вкусное пирожное. В этом городе Мила пошла в школу. Она показывала нам фотографии своего класса, и я отметила, что все дети хорошо одеты, но непривычно для нас. Особенно удивила одежда мальчиков: костюмы в клеточку, пиджаки, как у взрослых, в то время как у наших ребят вместо пиджаков были серые гимнастерки с поясным ремнем и большой пряжкой. Правда, в1962 году и у наших школьников гимнастерку заменил   пиджак.
Летом, когда семья уезжала в отпуск в СССР, Милочка сразу начинала скучать по своему венгерскому дому, такой контрастной представлялась ей жизнь в разных странах. Бабушка по материнской линии жила в Пензенской области, в деревне, где даже не было электричества.  В маленьком домике бабушки было очень тесно, не было многих привычных для городской девочки вещей. Прожив несколько дней, оставив подарки, Бакины уезжали на родину отца, в город Молотов (позднее его переименовали в Пермь). Здесь условия были значительно лучше. Дед во время войны работал в порту, где занимал какую-то должность, поэтому семья легче пережила сложности военного времени, чем это было в пензенской деревне. Дом дедушки и бабушки Бакиных был двухэтажным, просторным, стоял на берегу Камы. Все равно Милке здесь не нравилось. Многочисленные внуки Бакиных, и те, кто жил в этом доме, и те, кто приходил в гости, венгерские подарки принимали, а дружить с гостьей не хотели. Они смеялись над ее слишком короткими платьями, над ее странными длинными носками (детские гольфы были в России в диковинку), над ее беретом. Играли подаренными игрушками, а ее в игру не брали. Поэтому с радостью девочка возвращалась домой, в Венгрию.
Наступило время, когда все изменилось. В конце октября 1956 года в столице Венгрии произошел антиправительственный мятеж. Особый корпус советских войск, размещённый в Венгрии, получил приказ начать в выдвижение в Будапешт, и воинская часть, в которой служил отец Милы, покинула город. В городе остался немногочисленный контингент военнослужащих для охраны семей офицеров и имущества военного городка. В городе стало очень тихо и безлюдно, был введен комендантский час. Было страшно отнеизвестности, ведь семьям ничего не объясняли, только просили не покидать свои квартиры, расположенные в городе.  Почему-то школа еще работала, только школьный автобус теперь ехал в сопровождении танка. Совсем страшно стало, когда ночью пришел военный патруль и вручил матери две гранаты «на всякий случай», предупредив, что ни в коем случае никому не открывать, в крайнем случае использовать гранаты (в те годы офицерские жены, независимо от места прохождения службы их мужей, обучались метанию гранаты). Гранаты не пригодились, т.к. буквально через день-два, и тоже ночью, пришли военные с приказом о срочной эвакуации семей. На сборы дали несколько минут, приказали взять только документы и немедленно спуститься во двор, где ждет машина. Машина оказалась грузовиком с открытым кузовом, в котором полуодетые женщины и дети ночь ехали до советско-венгерской границы. Отсюда их отправили в Москву. Много позже они узнали о страшных зверствах венгерских националистов, от которых их спасла эвакуация.
Когда я слушала Милку, мне казалось, что все эти события длились неделями, потом, уже в 90-е годы, узнала, что счет шел на дни, семьи советских военнослужащих были эвакуированы достаточно быстро, как только события в Будапеште приняли угрожающий характер.
В Москву Милку привезли больной, с высокой температурой, и сразу с поезда увезли в больницу, где поставили диагноз «двустороннее воспаление легких». Сказалась поездка глубокой осенью, ночью, в открытой машине, ведь девочка была в одной пижаме. В больнице она пролежала очень долго, потому что тяжелая пневмония дала осложнение на сердце. Когда Милу выписали, от отца вестей все еще не было, и Анна Даниловна попросила в военкомате помочь ей уехать в Молотов.  В Молотове они остановились у родителей отца, но очень скоро получили ордер на комнату, где жили до приезда Михаила Ефимовича. В школу Мила не ходила, т.к. пропустила очень много. Анна Даниловна занималась ее здоровьем, с помощью Бакиных-старших поставила дочь на ноги. Правда, после домашних рецептов Милка на всю жизнь возненавидела мед, грецкие орехи и сырые яйца, которыми ее пичкали в разных комбинациях со сливочным маслом.
К лету вернулся отец, он получил назначение на Украину, в Днепропетровск, и они отправились к новому месту службы. Потом была Москва, где отец учился в Военной Академии, затем сменили еще несколько мест и оказались в нашем городе.
Кочевой образ жизни, смена нескольких школ безусловно сказались на характере Милы. Несмотря на ее доброжелательность, неконфликтность, готовность всегда выслушать других, она была закрытым человеком, не рассказывала о себе. Так, о ее детских годах, проведенных в Венгрии, она рассказала, когда мы уже были взрослыми людьми и страна уже была другой. Мила, несмотря на свой характер, благодаря которому ее уважали и любили в любом коллективе, всегда держала невидимую дистанцию между собой и окружающими, поэтому всю жизнь у нее были только две подруги – мы с Муськой. Для нас она замечательная подруга, верная и надежная.
Большое влияние на Милочкин характер оказало и отцовское воспитание. Дисциплинированность, точность, верность слову – это от него. Несмотря на не очень крепкое здоровье (последствия тяжелой пневмонии), у Милы проблем на уроках физкультуры не было. Отец научил ее ходить на лыжах, кататься на коньках, плавать. С его подачи Милка стала ходить в тир, потом в стрелковую секцию, и к нам пришла с первым разрядом по стрельбе. Про разряд она никому не говорила, кроме нас, в классе случайно узнали об этом перед самым окончанием школы. Булатова поделилась со всеми остальными, дошло до Аркана. Его реакция была предсказуемой – он бушевал по поводу сокрытия факта, который бы содействовал укреплению спортивной репутации школы.
У Милочки была страсть – архитектура, она мечтала стать архитектором. Возможно, этому способствовали воспоминания ее венгерского детства и впечатления нескольких лет, прожитых в Москве в период архитектурного бума в столице в 50-60-е годы ХХ века. Мы с ней много гуляли по главной улице нашего микрорайона – Советской, в те дни, когда по расписанию у нас была производственная практика. Если не было репетиций в «Бригантине», мы шли на Советскую. Здесь от Милки я услышала многое об архитектурных особенностях зданий, особенностях застройки улиц и многое другое. Мои воспоминания об этих прогулках тесно связаны с Милкиными «лекциями».

Главная улица нашей юности
Наша Главная улица имела все признаки проспекта, но не была официально им признана из-за небольшой протяженности. Через полтора километра после своего начала она упиралась в речушку Каменку, которая уже через несколько сотен метров впадала в городской пруд. В советское время речка была упрятана в трубу и оказалась под землей. За Каменкой начиналась и шла в гору уже другая улица, застроенная до революции роскошными особняками богатых купцов и золотопромышленников. Эти дома, памятники архитектуры ХIХ века, и красивый собор на вершине горы сохранились до наших дней, что сделало этот район привлекательным для кинематографистов, иногда в фильмах мы узнавали и собор. и знакомые особняки. Забавно, что улочка эта, застроенная домами эксплуататоров народа, носила имя пламенного революционера с непроизносимой нерусской фамилией. Правда, несознательное население города называло ее много лет по старинке, Вознесенской. Революционер, в честь которого была названа улица, делал мировую революцию за пределами России, никогда не был не только в нашем городе. но и в Российской империи, тем не менее улочка официально носит его имя до сего дня.
Для нас Вознесенская была чужой, не нашей улицей, и, хотя она была самой короткой дорогой до Главного проспекта, мы по ней не ходили. До центра города в обход этой улицы шла трамвайная линия, а зимой кратчайший маршрут до центра города обеспечивали тропинки по льду городского пруда, до которого от нашей школы было всего с пол-километра.
Наша главная улица, носящая название Советская,недлинная, но широкая, в те годы визуально казалась еще шире за счет незагруженности ее проезжей части. Все объяснялось просто:  обшественный транспорт на этой улице был представлен только трамваями двух маршрутов, которые ходили не часто, автобусов-конкурентов у них не было, легковых машин в то далекое время было очень мало. Трамваи создавали звуковой фон улицы, деревянные трамвайные вагоны двигались с шумом, а на перекрестках еще издавали мелодичный звон. Позже, когда убрали трамвайную линию, а улицу заполнили автобусы и троллейбусы, а на тротуарах появились их остановочные комплексы - ушла какая-то часть особой атмосферы нашей улицы.
Проезжая часть улицы Советской располагалась ассиметрично относительно зданий, поэтому ее пешеходные части оказались разной ширины. Восточная часть (улица тянется с севера на юг),оказалась намного шире западной, за счет этого вдоль ее пешеходной части высадили ряд кленов и лип с куртинами между ними, огороженными ажурными низенькими чугунными решетками. Все лето в куртинах цвели календула и настурция разнообразных расцветок. (В те времена выбор цветочной рассады был невелик, разнообразие достигалось выбором разных сортов настурции).Таким образом,  здесь сформировался  красивый бульвар.Западная сторона улицы была другой, с нешироким тротуаром и отсутствием каких-либо насаждений,отделенная от проезжей части невысокой чугунной оградой.Горожане им даже названия дали разные: восточная сторона – «Проспект», западная – «Слободка».
Тем не менее, это была одна улица, объединенная единством архитектурного облика обеих ее сторон. Попробую описать его на свой дилетантский взгляд и по своим детским воспоминаниям, которые держатся в памяти благодаря Милочкиным лекциям.
Архитектурные особенности зданий на этой улице связаны с тем, что в 50-е годы на улице прошла серьёзная реконструкция, были снесены старые здания и построены новые, в стиле «сталинский ампир».Эти доманазывались в народе «сталинками». Здания были оформлены в едином стиле(скульптурные и барельефные изображения с советской символикой на фасадах, использование для оформления зданий мрамора и гранита), что позволило гармонично связать их между собой в единый ансамбль. После завершившейся реконструкции улица стала в полной мере соответствовать своему названию – Советская, которое она получила в 30-е годы взамен дореволюционного – Слободская. Старое название улицы связано с тем, что к ней примыкала Гранильная слобода.
В ходе реконструкции преобладающей стала ленточная застройка, за исключением отдельно стоящих зданий в начале улицы - кинотеатра «Арктика» и научно-исследовательского института. При ленточной застройке здания очень длинные, каждое располагается от одного переулка до другого, а для прохода во дворы используются несколько арок. Эти здания не имеют «глухих» стен, т.к. на их первых этажах,с большими окнами-витринами, располагаются магазины, кафе, аптеки и др. объекты. При этом конфигурация окон полностью соответствует конфигурации арок: у зданий на восточной стороне улицы окна и арки сводчатые, на западной – прямоугольные. Другим различием в облике зданий, расположенных на разных сторонах улицы, был их цвет – на восточной, широкой стороне, преобладал благородный темно-серый цвет со слабым розоватым оттенком, на западной – светло-серый с бежевым. Но эти небольшие различия в облике зданий не нарушали единства архитектурного облика улицы Советской. Существовали различия в функционале зданий, расположенных на разных сторонах улицы. На восточной стороне на первых этажах зданий располагались большие специализированные магазины по типу Гастрономов Москвы и Ленинграда: с мраморными прилавками, роскошными люстрами, огромными окнами, с соответствующим ассортиментом и отсутствием очередей. Народ наш тогда жил небогато, не многие могли себе позволить копченую колбасу, дальневосточные рыбные консервы, вкусные молочные консервы («кофе со сгущенным молоком», «сливки сгущенные» и т.д.), и поэтому граждане не спешили в эти магазины.
На этой же стороне улицы располагался магазин кооперативной торговли, который назывался «Дары природы». Он имел антураж, соответствующий высокому стандарту соседних гастрономов, вплоть до мраморных полов и громадных окон. Продукция этого магазина имела полное право называться «дарами природы». Здесь в витринах были разложены тушки рябчиков, на полках стояли бочонки с моченой брусникой и маленькие туесочки с медом, корзинки с кедровыми шишками, банки с грибами, солеными (отборные грузди) и маринованными (главным образом, белые), бутылочки с гранатовым соком и прочие вкусности. При этом продуктовая тара сама по себе была ценным товаром, т.к. изготавливалась вручную деревенскими мастерами, и некоторые образцы представляли собой предметы искусства.  (В то время существовали и обычные магазины системы потребкооперации - маленькие магазинчики, где продавались сухофрукты, соленые огурцы в бочках, семечки, сушеные грибы, которые деревенские бабуси собрали и засушили еще несколько лет назад, и другие подобные товары). Народ в «Дарах природы» на Советской не толпился, т.к. цены на деликатесы и просто качественную продукцию были выше средних и доступны не всем.
Не много народу было на тротуаре этой стороны улицы, видимо потому, что летом здесь не было столиков, где женщины в опрятных белых куртках торговали бы газировкой, не торговали в арках сезонными фруктами и овощами. Отсутствовали здесь будки чистильщиков обуви, тележки «Мороженое», которые функционировали зимой и летом на противоположной стороне улицы.
Таким образом, восточная сторона улицы, с широким тротуаром, зеленой аллеей, цветочными клумбами была прогулочной зоной, не зря горожане называли ее «Проспект». Респектабельность и даже некоторая чопорность «Проспекта» нарушалась только около магазина «Диетические товары», в котором почти каждый день торговали очередной гастрономической новинкой, и поэтому там всегда крутился народ в надежде, что выкинут что-нибудь особенное к праздничному столу. В «Диетических продуктах» впервые появились в продаже вафли, иногда можно было купить апельсины – редкость в то время. Ассортимент самых популярных кондитерских товаров – конфет, в конце 50-х и в начале 60-х годов был очень скудным: карамельки с повидлом в обертке с милым названием «фруктово-ягодный букет», и их более дешевый вариант – без обертки, в виде шариков или подушечек. В народе этот демократичный вариант назывался «Дунькина радость». Бабушка моя использовала их в качестве начинки для сладких шанежек. В лепешку втыкались эти шарики, в количестве «сколько не жалко», при выпечке карамель полностью растает, останутся на поверхности только вкусные вставочки из повидла. Кроме карамелек, в рядовых городских магазинах продавались так называемые шоколадные конфеты: «Весна», «Пилот». «Ласточка» - помадка, покрытая тончайшим слоем шоколада. Но в нашем магазине «Диетические продукты» иногда «выбрасывали» в продажу настоящие шоколадные конфеты, дорогие, но очень вкусные и в красивых обертках-фантиках. Ассортимент не особенно велик, всеготри-четыре названия. Фантики в то время маленькие девочки коллекционировали, и вот эти, от самых дорогих конфет, были гордостью любой коллекции. На фантиках были мини-картины – верблюд, идущий по пустыне (конфеты «Кара-Кум»), девочка с конфетой, которая дразнит собачку (конфета «А ну-ка, отними!»), конфеты «Белочка» и «Мишка косолапый» с соответствующими картинками на известные сюжеты. Именно в нашем магазине впервые в городе появились дешевые конфеты – альтернатива «Дунькиной радости»: ириски «Золотой ключик», карамель «Гусиные лапки» и «Раковые шейки», леденцовые конфеты в обертках «Дюшес» и «Барбарис». Леденцовые конфеты скоро перестали быть дефицитными, продавались во всех магазинах города, поскольку их производство освоила местная кондитерская фабрика. Кроме вкусностей, в этом магазине, вопреки его названию, был большой отдел «Коньяки-вина», с красиво оформленными витринами. Особенно нарядно витрины выглядели перед Новым годом, и прохожие на улицах любовались ими.
Противоположная, западная, сторона улицы с нешироким тротуаром и отсутствием деревьев не была прогулочной, хотя всегда, в любое время года, была оживленной. Жители звали ее по старинке – Слободка. Здесь народ целенаправленно шел за покупками. Целый квартал занимали два огромных магазина – «Продукты» и «Промышленные товары», с демократическими ценами и соответствующим ассортиментом. В магазине «Продукты» деликатесов не было, это был магазин продуктов повседневного спроса. Продавали вареную колбасу двух-трех видов, разливное молоко, маргарин, крупы, лапшу, муку, ржавую селедку из бочек, кильку в томате, хозяйственное мыло, подсолнечное масло, дешевые конфеты и т. д. Очень часто в одном и том же отделе торговали продуктами, не совместимыми друг с другой, оставалось только гадать о причинах такого соседства. Были и очереди, в основном за счет жителей из пригорода, т.к. недалеко было до железнодорожного вокзала и автостанции. «Промышленные товары» тожеторговали самой разнообразной продукцией, и тоже повседневного спроса. Если обувь – то от валенок и калош до туфель фабрик «Скороход», если ткани – то от ситца и бязи до штапеля и фланели. Продавались мужская и женская одежда, полотенца и скатерти, сумки и чемоданы, чулки и носки и прочие нужные вещи. В отделе «Галантерея» можно было купить мыло, тройной одеколон, для особо непритязательных покупательниц имелись духи «Ландыш» и «Гвоздика». Маме как-то ее маленькие ученики подарили «Гвоздику», и она опытным путем установила, что эти духи отпугивают комаров. Потом она давала мне такой флакончик в пионерский лагерь.
Следующий квартал занимали небольшие магазины и магазинчики совсем другого профиля, их товарный ассортимент соответствовал представленному в Центральном универмаге и предназначался уже для людей среднего и выше среднего достатка. Например, в магазине «Обувь» наряду с немногочисленной продукцией фабрики «Скороход» на полках стояла чешская и польская обувь, а для покупателей посолиднее предлагалась дорогая югославская обувь. Но самыми лучшими, на мой взгляд, и не только мой, были маленькие магазинчики, которые сейчас называли бы бутиками. Самым популярным для девчонок был магазинчик «Косметика», где можно было купить ленинградскую тушь для ресниц, лак для ногтей, губную помаду,  духи «Красная Москва» - маме в подарок, а себе недорогие, но вполне приличные духи «Душистый горошек». В ювелирном магазинчике иногда появлялись в продаже дефицитные маленькие часики «Чайка» - мечта всех девчонок, а в крошечном объекте торговли «Чулки- носки» я купила себе первые в жизни шелковые чулки – предмет маминой зависти, потому что в других магазинах продавались только непрактичные и некрасивые капроновые. Маме не купила, не было ее размера, о чем мы обе жалели. А какой был выбор сумок в магазинчике «Сумки и чемоданы». Будучи студенткой, случайно купила там роскошный немецкий портфель, тогда они только что вошли в моду. Сразу за этим магазинчиком располагался совершенно замечательный объект торговли под названием «Минеральные воды».Мимо него мы не могли пройти , ведь помимо минералки в бутылках, которая нас мало интересовала, там продавалась газированная минеральная вода с каким-нибудь необыкновенным, экзотичным сиропом. 
И в завершение - в конце этого торгового квартала располагалась чудесная кондитерская, с интерьером под стать роскошным гастрономам на противоположной стороне улицы – с красивыми хрустальными люстрами и мраморными прилавками, огромными окнами. Здесь был кондитерский рай: в витринах завораживали взгляд красивые торты, не те бисквитные, с масляными розочками и грибочками производства местной кондитерской фабрики, а авторские, их пекли кондитеры ближайшего ресторана. Были тут и разные пирожные: бисквитные, песочные, трубочки с кремом, «Картошка» и др.  Но самым вкусным товаром были пышки, которые жарились тут же, и посыпанные сахарной пудрой предлагались посетителям кафетерия. Эти пышки были визитной карточкой нашей кондитерской, за ними приезжали из других районов города.
Магазины «Слободки» с их разнообразием ассортимента товаров, учитывающих финансовые возможности каждого покупателя, привлекали большое количество народа, особенно много народа было летом, когда шла оживленная уличная торговля мороженым, газировкой, овощами и фруктами. Неширокий тротуар здесь не был прогулочной зоной, народ с сумками и авоськами бежал по конкретным делам.
Вот такой мне запомнилась улица Советская, главная улица нашего микрорайона, центр нашей среды обитания, такая разная, и так   похожая на Россию с двумя ее столицами – Москвой и Санкт-Петербургом.

День Победы
Весна вдесятом классе мне запомнилась на всю жизнь необыкновенным подъемом и радостью, которою принес всей стране месяц май. Этот май был необыкновенным: шумным, веселым, украшенным красными знаменами и цветущими яблоневыми ветками,песенным, с громом оркестров. В этом мае, через двадцать лет после окончания Великой Отечественной войны, наша страна 9 мая впервые отмечала день Победы как общенародный праздник.  Никогда не забуду это празднование Дня Победы. До этого долгое время 9 мая даже не было праздничным днем. В СССР в то время праздничными выходными днями были 1 января (новогодний праздник), 7-8 ноября (годовщина Великой Октябрьской социалистической революции), 1-2 Мая (праздник Международной солидарности трудящихся) и 5 декабря (день Конституции СССР). В календарях эти праздничные дни были отмечены красным цветом, а 9 мая и 23 февраля обозначались просто как «памятные даты», они не были выходными днями.
Все изменилось в 1965 году. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 25 апреля 1965 года было установлено  «отметить 9 мая 1965 года – день двадцатилетия победы советского народа и его Вооруженных Сил в Великой Отечественной войне против немецко-фашистских захватчиков, как всенародный праздник трудящихся Советского Союза …., и провести в период с 3 по 9 мая 1965 года …..в городах, на промышленных предприятиях, совхозах и колхозах, учреждениях, воинских частях, … торжественные собрания, митинги, массовые народные гулянья, встречи участников войны и партизанского движения …., посвященные 20-летию победы над гитлеровскими захватчиками».
Когда вышел Указ, энтузиазм в стране был необыкновенный. Могу судить об этом по реакции своих родителей, их родственников, друзей и знакомых, учителей в школе. Так, наш учитель истории сразу после выхода Указа посвятил урок рассказу о нашей победе, объяснил нам значение победы для нашей страны, всего мира и лично для каждого из нас, и впервые рассказал о своем военном прошлом и о том, как он узнал о победе, находясь в госпитале. Об этом дне, 9 мая 1945 года, нам рассказал на своем уроке и наш географ. Вспомнил, как они, московские школьники, выбежали из школы, услышав из школьного репродуктора о победе, сколько людей было на улице, какая необыкновенная радость объединила всех.
После Указа в СССР началась подготовка к празднованию юбилея Победы, в которой приняли участие и мы, школьники. Администрация школы объявила, что мы должны подготовить концерты для ветеранов-фронтовиков: один –для наших учителей, другой – для наших шефов, во Дворце культуры Корпорации. «Бригантина» репетировала целыми днями под руководством Нины Павловны Сергеевой. Она не только подготовила нам репертуар для выступления, но и лично занималась и с ансамблем, и отдельно с солистками – Людмилами.
Я уже плохо помню наше выступление на концерте для шефов во Дворце культуры, перед глазами только огромный зал нарядных людей и блеск орденов и медалей. Тогда, спустя двадцать лет после войны, многие фронтовики еще были живы, именно они заполнили этот зал. В памяти моей осталась картина, как весь зал встал, когда хор Дворца культуры вместе с нами, девочками в школьной форме и белых фартуках, начал концерт песней «Вставай, страна огромная…».
В нашей школе мы выступили на торжественном собрании, где чествовали учителей-фронтовиков, которые тоже надели свои боевые награды. Когда их поздравляли, торжественно вручали памятные подарки и рассказывали о их боевом пути, мы узнали, как воевал в разведке наш историк Герман Всеволодович, служила зенитчицей первая учительница ребят нашего класса Клавдия Егоровна, воевал в партизанском отряде, будучи совсем мальчиком, учитель физкультуры Аркадий Викторович, награжденный боевым орденом.
В этот же день, возвращаясь домой, во дворе нашего ведомственного дома я встретила своего отца.  В выходном костюме, с боевыми наградами, он шел с такими же нарядными нашими соседями в заводской клуб на торжество, посвященное юбилею их победы. Они показались мне такими красивыми, настоящими победителями. Ордена и медали их очень украшали, а ведь до этого награды они носили только сразу после войны, когда донашивали военную форму. Я сужу об этом по фотографиям отца того времени, где он всегда в гимнастерке или военном кителе.  С середины 50-х годов боевые награды хранились в семейных архивах, не сложилась традиция носить боевые награды, хотя бы на торжественные мероприятия в честь тогдашнего главного советского праздника – годовщины Великой октябрьской социалистической революции.
Торжественные мероприятия в честь двадцатилетия Победы проходили 8 мая, а на следующий день,9 Мая,праздник вылился на улицы, площади, во дворы, его отмечали вместе, всем народом. Помню, у нас во дворе, за столом, где в обычные дни стучали в домино пенсионеры, в этот день стихийно собрались соседи, быстро накрыли стол. Когда стало тесно, из квартир первого этажа принесли еще столы, получился большой общий праздничный стол с пирогами, шанежками, солеными огурцами и прочей едой, графинчиками с домашними наливками и бутылками с чем покрепче. Пили из граненых стаканов за нашу Победу, и многие женщины плакали, потом вместе пели под гармонь соседа-инвалида дяди Яши. Таким мне запомнилось первое празднование юбилея великой Победы, когда возник наш самый главный, самый любимый государственный праздник. Он общий для всех, потому что связан с судьбой каждой семьи, с ее потерями и наградами, с горькой памятью о павших и гордостью за живых.

Прощай, 10 класс
Закончился суматошный май, наступил июнь, последний месяц учебного года.Он традиционнопрошел в пустой школе. На уроках практически не давали нового материала, шло сплошное повторение пройденного. Соответственно, и домашними заданиями учителя нас не утомляли.Они для порядка что-то задавали, а борцы за улучшение годовых оценок поднимали руки и отвечали. Все были довольны: и «борцы», и счастливцы, согласные со своими оценками, и учителя.  На производственной практике тоже все было тихо и спокойно, мы там стали не нужны. Мы пока еще не знали, что на высоком государственном уровне было принято решение об окончании эксперимента по получению школьниками наряду с общим средним образованием дополнительного, профессионального образования. Реформа не оправдала себя, т.к. оказалось невозможным в масштабе страны обеспечить рабочими местами всех школьников 16-18 летнего возраста. В итоге в реформе приняли участие только ребята моего года рождения, и ее отменили. А мы еще пожинали плоды реформирования, когда в год окончания нами школы состоялся выпуск сразу десятых и одиннадцатых классов. В связи с двойным выпуском конкурс в учебные заведения был больше обычного, и не все поступили учиться дальше. Некоторые наши ребята не смогли даже сделать попытку, т. к. им к моменту окончания школы исполнилось восемнадцать лет, и они сразу получили повестки из военкоматов.   Многие из тех, кому восемнадцать исполнилось на несколько месяцев позже, осенью тоже получили повестки, т.к. при большом конкурсе не смогли поступить учиться дальше. А это уже была Чехословакия, «Пражская весна». Один мальчик из параллельного класса, участник тех событий, вернулся с серьезным ранением, в результате которого ему ампутировали правую руку.
Некоторые родители предвидели возможные негативные последствия увеличения длительности школьного образования и забрали своих сыновей после девятого класса из обычной школы с переводом в вечернюю школу, где сохранялся десятилетний срок обучения.  В вечернюю школу (она официально называлась школой рабочей молодежи - ШРМ) принимали только работающих, а у наших ребят после девятого класса возраст –шестнадцать лет - позволял устроиться на работу и пойти в десятый класс ШРМ. Таким образом, в вечерней школе после окончания десятого класса они получали аттестат и поступали в ВУЗ, в то время как мы еще были школьниками. Из нашего класса перевелись в вечернюю школу два наших одноклассника, но потеря эта для коллектива была не особенно заметной, мальчишки проучились вместе с нами только один год. Они пришли в эту школу вместе со мной в девятый класс. Потерей для меня лично стал переход в вечернюю школу по семейным обстоятельствамСветы Шабановой. Так сложилось, что надо было помочь маме, которая одна растила трех детей.Света после окончания вечерней школы продолжала работать и одновременно училась на вечернем отделениирадиотехнического факультетав политехе. После окончания института пришла работать на телевидение, сбылась ее детская мечта. Но это уже другая история. 
Итак, в июне у нас стало много свободного времени, что в сочетании с длинным световым днем дало обитателям Аляски из десятого «Г» дополнительные возможности для осваивания внешней окружающей среды. В течение учебного года отдельные представители Аляски были загружены, помимо уроков, совершенствованием своих способностей в музыке и спорте. Теперь наши профи-спортсменки, Милка и Светка, расстались с тренировками (Булатова зачехлила коньки, Бакина забыла дорогу на стрельбище), Свечка убрала подальше скрипку, т.к. закончился учебный год в ее музыкальной школе. А нам с Муськой и убирать ничего из нашей жизни не надо было.
Итак, свобода!  Возможностей и свободного времени для познания жизни и знакомства с городом прибавилось. Город узнать хотели все, ведь коренной горожанкой в полном смысле этого слова была только Света Сергеева. Муська родилась здесь, но треть жизни провела в закрытом интернате, а остальные были из тех, которые «понаехали», даже я, поскольку горожанкой была только по прописке, всю жизнь прожила на городской окраине.
И мы стали знакомиться с городом, в котором теперь жили. Милка со Светой Булатовой убедились, что кроме улицы Советской и переулков Гранильной слободы есть и другие, не менее интересные места в нашем городе. Даже на Главном проспекте, где им доводилось иногда бывать, есть неизвестные им достопримечательности. Здесь наш будущий архитектор Милочка Бакина с восторгом рассматривала интереснейшие, своеобразные здания - памятники архитектуры эпохи конструктивизма, даже нас просветила относительно особенностей этого направления. Со Свечкой мы ходили в филармонию, в оркестре которой она мечтала играть; вместе любовались величественным собором, в котором теперь располагался на удивление интересный музей естествознания. В музей нас Булатова затащила, уж очень жаркий выдался тогда день, хотелось спрятаться в музейных прохладных залах. Не пожалели, что зашли, экспонаты музея очень впечатлили. И наконец, многочисленные парки и скверы в июне были удивительно красивы, да еще заработали фонтаны, украсилась клумбами набережная. Вся эта красота была перед нами. Именно тогда мы, приезжие, влюбились в Город на всю жизнь.
Конечно, наше совместное познание жизни, существующей за пределами школы, не ограничивалось знакомством с городом и его достопримечательностями.  В конце концов, начиналось лето!  Мы большой школьной компанией ходили на лодочную станцию, благо до нее от школы было всего-то двадцать минут ходьбы, ездили на электричке в сад к Раевским, где была площадка для игры в бадминтон (последнее веяние моды) и имелись все необходимые принадлежности для этой игры, привезенные хозяевами из Москвы. Всем гарнизоном Аляски окучивали картошку на участке Кошкиных, чем заслужили благодарность тети Любы.
И наконец, начались каникулы, последние в жизни школьные летние каникулы.



ГЛАВА 4.  Наш последний школьный год


Смутные времена, мутные перемены

Как говорили мудрецы, все имеет начало, всему есть конец. Это касается и школьных лет. Начало конца беззаботного школьного детства забрезжило 31 августа, в день традиционного школьного собрания накануне нового учебного года. В тот год, вопреки традиции, все мы пришли пораньше и толпились не в здании, а в школьном дворе. За прошедшее лето накопилось много новостей, которые хотелось обсудить без посторонних еще до официального собрания. А новости были такие:
Во-первых, отменили производственную практику, потому что всесоюзный эксперимент закончился, и в начале учебного года в спешном порядке нам выдадут квалификационные удостоверения. Вторая новость косвенно как-то оказалась связанной с первой. Выяснилось, что трое наших бывших одноклассников окончили десятый класс вечерней школы, получили аттестаты зрелости и поступили в институты. А нам-то еще предстояло учиться целый год, и мы почему-то почувствовали себя обманутыми, хотя эти трое ребят были не причем.
Новость под номером два произвела на нас ошеломляющее впечатление. Оказалось, что по разным причинам уволились из школы сразу четверо наших преподавателей по основным предметам! Во-первых, физичка–астрономичка Тамара Филипповна отправилась на пенсию. Мы рассудили, что она имела для этого все основания. Курс ее любимой астрономии мы закончили в десятом классе, осталась физика, но в любви к ней Филиппок не была замечена. Позднее мы узнали, что Тамара Филипповна, будучи на пенсии, с астрономией не рассталась, и делилась своими познаниями в этой области с широкими народными массами, проработав после ухода из школы много лет лектором в обществе «Знание».
Уволилась другая наша училка, преподаватель литературы, она ушла в декретный отпуск с намерением в школу не возвращаться в ближайшие несколько лет. Жалко было расставаться с Ларисой Сергеевной, но мы сошлись на том, что тут дело житейское, нет у нанас повода для серьезных огорчений.
Главной потерей для нас был уход на пенсию по состоянию здоровья учителя истории Германа Всеволодовича. Кто-то высказал предположение, что на ухудшении здоровья сказались фронтовые ранения. Однако спустя много лет, вспоминая его уход, мы пришли к выводу, что кроме проблем со здоровьем, могла быть еще одна причина – нежелание вести уроки по новому предмету. С начала 60-х годов в советской школе в 11 классе вводился новый предмет – обществоведение, который должны были преподавать учителя-историки.По моему мнению, в основу курса былаположена работа В.И. Ленина «Три источника – три составных части марксизма», т.е. учебник давал немножко знаний из философии (главное – знакомство с учением Г. Гегеля и Л.  Фейербаха), столько же из политэкономии, и некие тезисы из вузовского курса по научному коммунизму. Учебная программа по этому предмету была сформирована, как мне кажется, в спешном порядке, и потому вносила сумбур в наши неокрепшие души. Возможно, несогласие с принципами (или их отсутствием) формирования этой программы и побудило Германа Всеволодовича уйти из школы и заняться здоровьем.
Прекрасной новостью был уход математички по прозвищу Цифирка. По этому поводу мнение было едино – как жаль, что она вообще была нашим учителем целых два года, поэтому причины ее ухода никого не интересовали.
 Таким образом, первая наша встреча после летних каникул превратилась в стихийное собрание с главным вопросом повестки дня - уход сразу нескольких учителей, и чем это нам грозит. Нас особенно напрягал факт, что меняют педагогов в выпускном классе, именно тогда, когда надо готовиться к поступлению в институты. Мы немножко побузили по этому поводу, выпустили пар и потом пошли на официальное собрание, надеясь на разъяснения администрации по поводу замены педагогов.
Официальное собрание в нашем классе взамен заболевшей Марины Петровны проводила завуч. Она   заверила, что, несмотря на уход ведущих педагогов, учебный процесс не пострадает, педагогический коллектив укомплектован полностью. Математику будет вести хорошо всем нам знакомый Василий Ильич Кузнецов (народ отреагировал радостными возгласами), историю и обществоведение - приглашенный вузовский преподаватель, физику – молодой выпускник пединститута (окончил вуз с отличием – подчеркнула завуч), а литературу и русский язык – аспирантка университета. На последние кандидатуры мы отреагировали вяло, а точнее – никак, по принципу «поживем-увидим».
На этом собрание закончилось, у завуча и без нас, видимо, было много дел. Но нам расходиться не хотелось, столько еще надо было обсудить, о многом поговорить. Булатова пригласила к себе в Гранильную Слободу, и вся «Аляска» и ее друзья направились в гости. По дороге купили пирожков и бубликов, поскольку Светка пообещала поставить самовар и накрыть стол во дворе под яблоней.
У Булатовых поговорили про школу, опять про уход учителей и возможные причины. Тут ясность внесла Свечка. В школе ей не хотелось делиться со всем классом, а здесь, среди своих, она нам все объяснила. Оказывается, решить кадровую проблему помогла мама Оли Зотовой, председатель родительского комитета школы. Именно она забила тревогу по этому поводу, организовала инициативную группу родителей, и весь август они требовали от администрации школы найти достойную замену ушедшим педагогам, дабы подготовить нас к экзаменам. Задействовали связи в районо, подключили шефов к поиску перспективных преподавателей (мадам Зотова, видимо, знала, кого надо пригласить в инициативную группу), в итоге к началу учебного года штат учителей был укомплектован.
После Свечкиного разъяснения тема была как-то быстро исчерпана, а окончательный вердикт вынесла Муська. Она встала в позу какой-то киногероини и с пафосом произнесла: «Что день грядущий нам готовит?» Потом подумала и добавила: «смутные времена, мутные перемены!». На что Булатова мгновенно отреагировала: «сказала непонятно, но в самую точку!». На этом вопрос был закрыт, и мы перешли к обмену впечатлениями о прошедших каникулах. Вот это всем было по-настоящему интересно
Кто-то из присутствующих мальчишек рассказал, что в спортлагере, куда они ездили в составе сборной района по баскетболу, они познакомились с новой игрой под названием «ручной мяч». (Надо сказать, что в СССР это название сохранялось долгое время, позднее появилось ее общепринятое в мире название «гандбол»). Игра ребятам и нашему физруку настолько понравилась, что Аркан пообещал с начала учебного года организовать школьную команду по игре в ручной мяч, естественно, с участием наших ребят в ее составе.
Самое интересное поведала Булатова. Она летом ездила на турбазу где-то в горах Кавказа, и недалеко от их стоянки располагался альпинистский лагерь одного из московских вузов.  У Светки там появилось много друзей. Она взахлеб рассказывала нам об их тренировках (конечно, она пыталась в них поучаствовать), об их лагере, снаряжении, распорядке дня, о функционировании лагеря, об инструкторах, о взаимоотношениях ребят и многое, многое… Привезла кучу фотографий и конечно, песен. Тогда впервые мы услышали знаменитую «Шхельду» и «Домбайский вальс» («Лыжи у печки стоят…»). Светка вынесла из дома гитару и напела некоторые из привезенных песен -  и альпинистские, и бардовские, и туристские. Мы влюбились в эти песни, выучили, пели в своей компании. Но никогда наша «Бригантина» не исполняла их со сцены. Это было только наше, для своих.

Встреча с будущим
Наступило первое сентября - мы на пороге окончания школы. Этот первый учебный день последнего школьного года прошел в «щадящем режиме», без неожиданностей. Уроков с новыми учителями не было, и день прошел, как встреча добрых знакомых. В кабинете биологии все было по-старому: в углу притулился старый знакомец скелет Кеша в прошлогодней тюбетейке, сова смотрела тем же строгим глазом, жизнерадостная биологичка в знакомом пиджаке вдохновенно делилась впечатлениями об экспедиции на Алтай со своими студенческими друзьями-биологами. И урок географии прошел предсказуемо, наш географ Павлин был традиционно элегантен, как зарубежный киноактер. Он поразил нас красивым сочинским загаром, особенно заметным на фоне его нового светлого!!! (куда смотрит школьная администрация?) костюма, а потом поделился соображениями о различиях отдыха в Сочи и в Крыму.
Словом, в школе все было так, как всегда, и настроение от этого у нас было прекрасное, его не испортил монолог нашей любимой химички о необходимости серьезного отношения к учебе именно в этом году и о предстоящих учебных планах.
Последним уроком в расписании числился английский, но поскольку Мариша прихворнула, с чистой совестью народ покинул школьные стены. Верный соратник Маришы, староста класса Светлана Нестеренко, предложила навестить больную. Кандидатуры для благого дела она подобрала лично: сама Нестеренко, я, как помощник по канцелярской части, и Светлана Раевская – комсорг класса. После уроков мы остались втроем, и пока наша «скорая помощь» обсуждала, что купить больной в гостинец, незаметно к нам примкнула Муська со своим мнением о пользе тех или иных продуктов. Света-староста попыталась возразить, мол народу многовато для посещения больной. Муська протест отклонила, и мы поехали вчетвером. Эту поездку я запомнила, потому что она в итоге определила мою дальнейшую судьбу, хотя я не сразу это поняла. 
Марина Петровна жила в новом районе города, застройка которого началась в канун Великой отечественной войны, параллельно со строительством комплекса зданий политехнического института. Тогда на вершине пологого холма было построено величественное здание главного корпуса политеха, за ним другие учебные корпуса, студенческие общежития, жилые дома для сотрудников, социальные учреждения и т.д. После войны район продолжался застраиваться быстрыми темпами. Градостроительным планом города он был определен местом компактного расположения высших и средних учебных заведений, а также многочисленных НИИ, созданных в годы войны на базе эвакуированных научных учреждений Москвы и Ленинграда. Так возник город в городе, целый научно - учебный центр, который сегодня назвали бы модным словом «кластер».
Новый район был территориально очень удобно расположен, примыкая к центру города за счет продления Главного проспекта до Политеха. В 50-е годы этот продленный отрезок Главной улицы города была застроен «сталинками», чем очень напоминал нашу родную улицу Советскую. Я, вооруженная крохами знаний в области градостроения, почерпнутыми из Милкиных лекций, обращала внимание девочек на похожие принципы застройки этих улиц – одинаковая высота зданий (пять этажей), функциональный первый этаж с арочными окнами и  отделкой гранитом, ленточная застройка, прерываемая арочными входами во дворы, бульвар с кленами и липами и клумбами межу ними.   
Уже через три квартала новый отрезок Главного проспекта пересекался узкой улочкой, по которой влево и вправо от проспекта шла трамвайная линия. На этом перекрестке центральная улица нашего города эффектно завершалась, далее простиралась огромная площадь, в конце которой на вершине холма возвышалось величественное здание главного корпуса Политехнического института. К нему через площадь шла широкая асфальтированная дорожка, по обе стороны которой располагались огромные цветочные клумбы, за ними праздничной осенней листвой выделялись ряды декоративных кустарников. От центральной дорожки ответвлялись аллеи, обсаженные деревьями, здесь чередовались ели и березы, яблони и кусты сирени. Аллеи шли к специализированным учебным корпусам Политеха, расположенным по краю площади, слева и справа от главного корпуса.  Эта самая большая площадь города была и самой красивой. Через площадь мы пошли к цели нашего путешествия. Нестеренко объяснила, что дом Марины Петровны находится за главным корпусом политеха, кратчайший путь – обогнуть его, что мы и сделали. У этого здания невольно пришлось остановиться, очень сильно оно нас впечатлило. В центре протяженного фасада величественного здания возвышался восьмиколонный портик, цокольный этаж фасада был красиво облицован гранитом. Я такую красоту, такое воплощение силы и мощи видела только в Ленинграде.
Два выступающих крыла главного корпуса образовали перед зданием большой парадный двор. Через год в этом дворе я стояла в числе других первокурсников на торжественном собрании, называемом «посвящение в студенты политеха». Еще при первом знакомстве мне захотелось учиться в этом институте, каждый день заходить в этот храм науки. Но тогда мне казалось, что есть серьезное препятствие – я не хотела быть инженером. Моим самым любимым предметом была математика, дальше я делила свою любовь поровну между историей и литературой. И чтобы я делала в политехническом институте?? Однако год спустя я все-таки стала его студенткой и ни дня не жалела об этом.
Впечатление от первой встречи с моим вузом оказалось таким сильным, что даже спустя годы я помню свое потрясение, которое испытала при виде этого великолепного здания. При этом не помню подробности нашей гуманитарной миссии, благодаря которой мы с девчонками оказались в этом незнакомом районе города. Скорее всего, обсуждали с нашей классной руководительницей изменения в учительском коллективе и возможные последствия, гадали, как это скажется на нашей учебе.

«Учитель, перед именем твоим …»
Нашей самой большой удачей, которую судьба преподнесла нам в последний учебный год, стало явление в нашей жизни двух новых учителей, разных по степени своего педагогического таланта, профессионального опыта, но при этом схожих в одном – в любви к своему предмету и к детям, которым они стремились передать не только знания, но и свое отношение к жизни.
Василий Ильич Кузнецов.
Василий Ильич Кузнецов, преподаватель математики, был личностью легендарной, известной во всем нашем городе. Об уровне математической подготовки его учеников свидетельствовали многочисленные победы на олимпиадах разного уровня; все его ученики, не только отличники, без труда сдавали математику в любой вуз, многие становились учёными и высококлассными инженерами.Василий Ильич никогда не преподавал в нашем классе, но слава его в школе и за ее пределами была так велика, что класс очень обрадовался возможности хоть в последнем учебном году поучиться у этого преподавателя.Думаю, что Василия Ильича не очень обрадовала перспектива взять на себя дополнительную нагрузку в виде нашего класса. Но его уговорили, и он согласился выполнить возложенную на него миссию – подготовить нас к школьным выпускным экзаменам, и далее к поступлению в вуз. Наш класс был известен в школе, как класс технарей и спортсменов, поэтому дорога большинства из нас была предопределена – технический вуз, а для самых бесперспективных  -подведомственные Корпорации два техникума. В связи с этим суровой необходимостью являлась срочная ликвидация белых пятен в знании нами математики, оставленных Цифиркой, и «натаскивание» нас по этому предмету. Василий Ильич имел все необходимые качества для решения этой задачи. Во-первых, он был прекрасным учителем, во-вторых, много лет работал в вузовских приемных комиссиях и хорошо знал основные требования к сдаче экзамена. И Василий Ильич, или ВИК, как его сокращенно звали ученики, блестяще справился с поставленной перед ним задачей. Это был человек, который мог научить математике любого, применяя собственные оригинальные методы преподавания математики, эффективность которых была доказана жизнью. Действуя по своей методике, ВИК быстро добился ликвидации пробелов в наших знаниях.
Василий Ильич был с нашим классом всего год, но обаяние его личности было так велико, что память о нем сохранилась на всю жизнь. С ним продолжали дружить многие выпускники, наша Светка Булатова в их числе, она даже детей своих устроила учиться в школу к нему, и героически возила их туда через весь город.
Маргарита Константиновна
Новую учительницу литературы звали Маргарита Константиновна, но мы сразу сократили ее длинное имя-отечество, и за-глаза сразу стали называть ее Марго. Это имя ей шло необыкновенно - восточная красавица с царственной осадкой и негромким, но звучным голосом, сразу вызывала в памяти имя героини романа А. Дюма «Королева Марго». Маргарита Константиновна с первой встречи удивила нас своим несоответствием стандарту учителя средней школы. Это касалось не только ее внешности, она удивляла манерой поведения, характером общения с учениками (она обращалась к нам на «вы»!) и, главное, методикой преподавания своего предмета.
В школу Марго попала случайно. Позже, когда мы подружились, в каком-то разговоре в узком кругу она призналась, что не было в ее жизненных планах намерения преподавать литературу школярам, и потому она не остановила свой выбор на пединституте, а поступила на филологический факультет университета. После завершения учебы (конечно, с красным дипломом) Марго стала преподавать в университете и поступила в заочную аспирантуру. Приход в нашу школу был связан с просьбой кого-то из ее знакомых. Она согласилась на это предложение, поскольку программой 11 класса предполагалось изучение советской литературы, что соответствовало теме Маргаритиной диссертации, и пришла работать всего на один учебный год. Итак, Марго стала сочетать работу в школе с преподавательской деятельностью в вузе.
Вузовский опыт сказался на ее методике преподавания литературы, который в корне отличался от общепринятой в советской школе. Стандартный школьный урок по любому предмету начинался с проверки домашнего задания, с этой целью ученик вызывался    к доске и отчитывался о выполнении задания. Иногда отдельные сознательные школьники добровольно шли на эту проверку, подняв руку повыше, чтоб учитель оценил их инициативу. После проверки домашнего задания наступал второй этап урока, когда действующие лица менялись ролями. Теперь до конца урока главное действующее лицо – учитель, он как актер на сцене, объясняет новый материал (иногда очень интересно, иногда так себе). Школяры теперь просто слушатели. В конце урока представление заканчивается, учитель диктует домашнее задание. Маргарита Константиновна сломала этот шаблон, она вела свои уроки в соответствии с вузовской методикой преподавания гуманитарных и общественных наук. Обычно Марго весь урок читала лекцию по определенной теме, соответствующей учебной программе, а на следующем уроке у нас проходил семинар по пройденному материалу. Опыт показал, что к семинару надо основательно готовиться. Лекции были, как правило, очень интересными, а семинары проходили в такой живой обстановке, что времени не хватало все обсудить, а какие жаркие споры были на семинарах! При этом Марго давала слово не только активным участникам семинара, но и поднимала молчунов, тем самым незаметно выясняла степень их подготовленности к уроку. В конце подводили итоги обсуждения, и Марго выставляла оценки некоторым участникам, двоек она не ставила.Мы легко восприняли ее новшества, ведь мы были по возрасту близки к ее студентам (У себя в Универе она вела занятия с первым-вторым курсом). Нам нравились ее уроки, а она, как сама потом призналась, с удовольствием работала с нами.

Мы - спелеологи
«В такой поход пойдет не каждый,
Слабак зачахнет в пол-пути.
Огонь горит в сердцах отважных,
Чья участь – верить и ползти!»
(стихи, гуляющие по просторам Интернета)

С первых дней нового учебного года мы оценили пользу отмены производственной практики. У нас теперь стало шесть учебных дней вместо четырех, но программа-то не была пересмотрена, и в итоге у нас в расписании стояло всего по четыре урока в день. Вот так неожиданно появилось свободное время, которое все использовали по-разному. Бывшие лентяи под нажимом родителей («о чем ты думаешь, тебе ведь в институт надо поступать, а конкурс будет жуткий…») направили усилия на учебу; спортсмены записались еще в одну секцию; гуманитарии нашли для себя новый кружок. А мы с Муськой подались в спелеологи. Решение наше созрело после случайной встречи в электричке с группой веселых ребят с гитарой, которые возвращались после очередной вылазки в какую-то пещеру. Оказалось. что ребята занимаются в секции спелеологии. Название звучало очень красиво и романтично, и нам с Муськой тоже захотелось пещерной романтики. Нашли секцию в нашем районе, записались и в ближайший выходной отправились с группой в ознакомительный поход.
Туда ехали очень весело, сразу со всеми перезнакомились, Муська нарядилась в новый лыжный костюм изумрудно-зеленого цвета, который делал ее неотразимой в глазах группы. Меня-то дома снарядили, как на рытье окопов при обороне Москвы осенью 1941 года. Хорошо хоть, что я открестилась от папиной телогрейки 54 размера. Взамен мне подсунули Вовкину штормовку, которая пережила три стройотрядовских сезона, за это время выгорела и приобрела цвет, не поддающийся никакому описанию. Она тоже была великовата, но мама заставила поддеть под нее свитерок, таким образом консенсус был достигнут. Наряд спелеолога дополнил старушечий платок (мама шепнула: «под капюшоном не видно, а ушкам комфортно»).
В общем, на фоне нарядной Муськи я смотрелась тускло, зато избежала расспросов руководителя группы.  У Муськи он поинтересовался наличием запасной одежды, т.к. зеленый костюм его не впечатлил. Муське пришлось объясняться, и в конце концов показать нашему предводителю пакет с рабочей спецовкой тети Любы.
Все хорошее когда-то кончается, и из теплой электрички мы выгрузились на каком-то полустанке и двинулись к пещере. Входом в нее был проем в невысокой горе, через который мы попали в так называемый «зал», который я лично назвала бы норой. И уже в «зале» я поняла, что в пещере мне все категорически не нравится. Здесь было сыро, грязно и холодно. Конечно, и на верху-то было не жарко, все таки это был октябрь, но в «зале» было особенно мерзко, в том числе из-за недостатка света.
Самое ужасное нас ожидало впереди, когда оказалось, что к цели нашего похода надо было, покинув «зал», ползти вниз по узкому мокрому грязному лазу под названием «шкурник». Шкурник свое название оправдал на все сто процентов. Мало того, что он был очень узким, так еще его стенки были неровные, с вкраплением каких-то острых камешков (как я оценила свою непромокаемую штормовку и теплый свитерок под ней!). Шкурник был таким узким, что невозможно было пользоваться фонариком. У руководителя и у некоторых опытных туристов фонарики крепились на лбу, а мы, начинающие, ползли в темноте. Вдобавок ко всему сапог товарища, ползущего впереди меня, так и норовил въехать мне в зубы. Я в уме костерила этого товарища, его сапог, погоду, подругу Муську, которая меня втравила в эту авантюру, и так, незаметно для меня, мы вползли в очередной «зал» пещеры. Здесь было довольно просторно и сухо. Все включили свои фонарики, стало вообще терпимо, и я успокоилась, хотя очень хотелось поскорее отправиться обратно. Наконец, этот момент настал, и мы поползли обратно. Произошла какая-то перестановка, и в результате некто, ползущий передо мной, еще больше отравил мне жизнь. Его сапог оказался еще большего размера и норовил заехать мне не только в зубы, но и в ухо. Я долго терпела, мысленно желала мучителю всего самого неприятного, и начала даже вполголоса что-то бормотать. И потом я сделала огромную ошибку.  Чтобы это гад уполз подальше, я притормозила, и только потом поползла дальше. В отсутствие ненавистного сапога я вдруг почувствовала такое одиночество, что стало безумно страшно. Я одна, темно и тихо, надо мной глыба земли. Лаз показался совсем узким, подумалось, что я могу тут застрять навсегда. Стыдно сказать, но я от страха заплакала. Хорошо, что следом за мной полз кто-то бывалый. В конце концов он буквально врезался в меня, схватил за сапог, а услышав всхлипывания, приказал заткнуться и ползти вперед, осталось всегопару метров. От радости, что я не одна, я замолчала и с удвоенной скоростью поползла к финишу, где меня ждала верная Муська.
Возвращение было не таким веселым, как начало похода. Все были усталые, мокрые и грязные. Муська злилась и всю дорогу молча пялилась в окно электрички. Я Муську прекрасно понимала, ведь ее новые зеленые брюки превратились в штаны бурлака со знаменитой картины И. Репина «Бурлаки на Волге», мокрые, мятые, все в грязной рыжей глине. Конечно, Муська сама была виновата. Она не взяла из тети-Любиного комплекта спецодежды брюки, они показались ей не подходящими, и теперь пожинала плоды своего тщеславия. Конечно, я ей сочувствовала и не лезла со своими разговорами, просто сидела рядом. Ко мне подсел руководитель нашего похода, видимо решил по выражению моего лица, что я переживаю из-за неудачного подхода. Сказал, что у меня ярко выраженная клаустрофобия, т.е боязнь замкнутого пространства, и он советует мне больше не приходить на секцию. Потом спросил, нет ли у меня боязни высоты. Я вспомнила о своих проблемах на физкультуре и честно призналась, что покорение высоты – тоже не мой конек. Тогда он мне предсказал (и ведь сбылось на сто процентов), что не быть мне альпинистом и спелеологом. Правда, тут же утешил: не надо из-за этого огорчаться, в жизни много есть такого, где мне будет хорошо.
Уже по приезде в город к Муське вернулся ее неиссякаемый оптимизм. Она вовремя вспомнила, что курточка от лыжного костюма, которая так эффектно выглядела на фоне ее рыжих волос, все-таки сохранила свой первозданный вид благодаря маминой спецовочной куртке, а брюки … их можно постирать и починить. И вообще, это не самый главный элемент одежды современной барышни. Муська не могла предвидеть, что через несколько лет брюки появятся в нашем женском гардеробе в качестве важного элемента, и до сих пор занимают в нем почетное место.
Так закончилось наше знакомство со спелеологией, которое у нас обеих не переросло в увлечение. Не знаю, что конкретно отвратило от спелеологии мою подругу, а я не захотела еще хоть раз в жизни ощутить тот охвативший меня неописуемый ужас, навеянный темнотой, теснотой и мокрой скользкой глиной в проклятом «шкурнике»

Женщины-математики, расслабьтесь!
После неудачного дебюта в спелеологии меня занесло в школу юных математиков при физико-математическом факультете нашего университета. История ведет начало с общегородской контрольной по математике среди учащихся 10-х классов, которая прошла в конце прошлого учебного года. По ее результатам молодые преподаватели университетского физмата отобрали лучшие работы и уже в начале этого года предложили их авторам участие в работе школы юных математиков. В нашей школе таких ребят было несколько человек, но заниматься в такой школе два раза в неделю согласились только двое, и я в том числе. Но продержалась я в рядах юных математиков меньше месяца по очень уважительной причине – мне было скучно! Я поняла – фундаментальная наука не для меня. Мне нравилось решать математические задачи, и чем они сложнее, тем было интереснее. Но посвятить свою жизнь развитию теоретических основ математики я не была согласна. Вовка меня поддержал, от него иногда можно было услышать умные вещи. Он сказал примерно следующее; «Если у тебя что-то получается лучше, чем у других, например, ты побеждаешь на олимпиадах, это совсем не означает, что ты должна посвятить этому свою жизнь!» Родители согласились. Подруги тоже меня поддержали, Милочка подвела итог: «Женщины-математики, будьте спокойны! С сегодняшнего дня одной конкуренткой на Нобелевку у вас стало меньше.»
Театральный кружок
Муська все-таки нашла себе занятие по душе. Она обратила свой взор на школьный театральный кружок, откуда она ушла, потому что стало скучно. Школьный театральный кружок в свое время организовала наша предыдущая литераторша Лариса Сергеевна. С ней ребята ставили пионерские пьесы Сергея Михалкова и сказки типа «Репки» и «Колобка» и показывали их на школьных утренниках.
До Муськи дошли слухи о преобразовании кружка в некое подобие театра, ей стало интересно, и она вернулась на театральную сцену. Причастной к революционному действу создания школьного театра была Маргарита Константиновна. Марго предложила кружковцам поставить спектакли, интересные всем ученикам, независимо от возраста. Ребята замечательно поставили сказку «Двенадцать месяцев», где Муська блеснула в роли мачехи, создали спектакль по мотивам юмористических рассказов А. П. Чехова («Лошадиная фамилия» и еще какие-то, теперь уже не помню). Марго написала сценарий и поставила с ребятами несколько сцен из романа В. Каверина «Два капитана», и Муська тут опять всех удивила, сыграв роль бабушки Кати Татариновой. Для выхода этого спектакля много сделал друг Маргариты, один из ведущих актеров нашего драматического театра.Несмотря на загруженность (он был занят в главных ролях самых популярных в те годы  спектаклей: «Иркутская история», «Стряпуха» и др.), этот друг нашей литераторши достаточно часто приходил  в нашу школу, а как-то пришел вместе с художником театра, по-видимому, его приятелем, который помог с оформлением сцены для постановки «Двенадцати месяцев».Мне кажется, этим молодым ребятам нравилось возиться с нашими кружковцами, а те, в свою очередь, их просто обожали. Результатом этого обожания стало поступление нескольких кружковцев в театральные училища. 
Самым удачным проектом театрального кружка оказался поэтический спектакль по поэзии военных лет, посвященный Дню Победы, подготовленный совместно с вокальным ансамблем «Бригантина». Идея его создания опять же принадлежала Маргарите Константиновне, она и написала сценарий спектакля. Мы придумали оформление сцены, с костром и бутафорскими березками, друзья из театра помогли с реквизитом. Марго с Сергеевой подобрали песни военных лет, и спектакль получился! Ребята-кружковцы читали стихи К. Симонова, А. Суркова, девочки из «Бригантины» пели и «Темную ночь», и «Землянку», а Булатова так спела «Синий платочек», что учителя-фронтовики долго ее не отпускали со сцены. Сюрпризом стало выступление школьного завхоза, он пришел со своим   баяном и спел песню, которая была написана не в военные годы, а совсем недавно, и прозвучала в фильме «Тишина». Песня «На безымянной высоте» стала замечательным завершением спектакля, в конце ее зрители встали, и пел весь зал.

«Бригантина поднимает паруса!»
К середине осени мы привыкли к новым учителям, согласились с их требованиями (некоторые к ним просто приспособились), и для нас начались обычные школьные будни.  После уроков по-прежнему наши спортсмены тренировались, арткружковцы репетировали, общественники организовывали, лентяи наслаждались жизнью. Экзамены были далеко, о необходимости занятий с репетиторами не подозревали не только мы, но и наши родители.На подготовительные курсы при вузах мы не ходили по той простой причине, что школьников туда не брали, это были курсы для работающих. Таким образом, жизнь наша была спокойной. Так незаметно подошли зимние каникулы.
После каникул нашей безбедной жизни пришел конец. Началось все с родительского собрания, не совсем обычного, т.к. потребовалось наше присутствие на нем. Поводом послужила какая-то шалость, я уже забыла, какая именно. На собрании нас за эту шалость осудили, зачинщиков, естественно, не выявили, и как-то поначалу все спустилось на тормоза, пока разговор не перешел на насущное – нашу учебу. Тут родители активизировались, самые говорливые по очереди брали слово и причитали, что времени на шалости нет, на раскачку его уже тоже не осталось, впереди экзамены, надо быть серьезнее и т.д.  Итог подвел Тимкин дед. Бывший моряк, он сказал по-своему. Коротко, но понятно. «Ребята, еще совсем немного, и прозвучит для вас команда «Отдать швартовы! Поднять паруса!» И все, начнется ваше плавание в самостоятельную жизнь. Но к этому надо быть готовыми, начинайте прямо сейчас».
После этого собрания незаметно для нас пришло осознание того, что времени на раскачку действительно уже не остается. В школе предстояло сдать восемь экзаменов: сочинение, математика письменно, математика устно, химия, физика, история, обществоведение, английский язык. А дальше предстояли экзамены в вуз или техникум. Такое было время, что все были настроены на продолжении учебы, не помогла производственная практика сориентировать нас пойти работать сразу после окончания школы.
После судьбоносного собрания началась работа, но учебный марафон периодически прерывался на приятные события и связанные с ними мероприятия. Основными событиями, знаменательными для многих моих одноклассников, были дни рождения. Многим исполнялось 18 лет, они официально признавались взрослыми, и подарки получали взрослые. Показателем того, что накануне у кого-то был день рождения, было появление счастливца с новыми часами или фотоаппаратом, который извлекался на перемене с демонстрацией его уникальных возможностей. Других достойных подарков в магазинах тогда практически не было. Самый роскошный подарок получила Булатова, дед подарил ей магнитофон. Дед был известным мастером-гранильщиком, т.е. человеком не бедным и со связями, как объяснила наша практичная, нисколечко не завистливая Света Сергеева. Это чудо технической мысли мы испытали на практике на дне рождения нашего команданте.
Запомнился день рождения Милочки Бакиной. Ей исполнилось девятнадцать лет, т.к. она один учебный год пропустила. Что это был за день рождения! Милка жила с родителями в закрытом военном городке, было сложно пригласить нас на день рождения домой, и Милкина мама решила отпраздновать день рождения очень взрослой дочки в городе. Нас пригласили в новое, только что открывшееся кафе-мороженое в центре города. Учитывая необъяснимую, но очень последовательную страсть жителей нашего города к Северу, кафе назвали «Антарктида». Меня мучил вопрос: учитывая, что название длинное и труднопроизносимое, почему бы не назвать его, к примеру, «Пингвин»?  Горожане со мной согласились, что официальное название длинновато, и кафе окрестили «Атлантидой». И ведь как в воду глядели, кафе «Атлантида» скоро перестало существовать. Уже через пару лет это уже был ресторан «Меридиан».
Но это было потом, а в Милочкин день рождения мы пришли в это нарядное кафе с молодежной публикой, в основном студентами из расположенного по соседству госуниверситета.  Милочкина мама все здорово организовала: наш стол был красиво сервирован, кроме мороженого в вазочках, здесь были эклеры, вкусные бутерброды и даже бутылка сухого вина. Мы повеселились от души, и дома я всех утомила рассказом о своих впечатлениях. Даже рассказала, что Милка с мамой очень похожи, и Анна Даниловна казалась бы старшей сестрой своей дочки, если бы не седая прядь в волосах (Милка потом сказала мне тихонько, что это после Венгрии).
Так за учебой и разными внешкольными делами и событиями пролетали дни и недели, время уплотнилось. Пришла весна, с ней очередной День Победы.После прошлогодних выступлений нашего школьного ансамбля «Бригантина» в день 20-летия Победы в Великой Отечественной войне, мы оказались очень востребованными, и в этом году уже выступали на заводах Корпорации, в воинских частях, в военном госпитале. Тут мои подруги были в центре внимания, особенно когда они пели дуэтом. Им хотелось сделать номер, чтобы мы выступали втроем, но я не соглашалась. Я бы ничего не могла добавить к их дуэту с моим очень негромким голосом. Но, как говорила Муська, ничего бы и не портила, поскольку музыкальный слух у меня все -таки был.
Много позднее, уже в институте, мы с Муськой все-таки спели дуэтом. Это случилось, когда мы с ней два лета подряд ездили со стройотрядом в Казахстан. С нами уже не было Милочки, она после первого курса перевелась в Ленинградский политехнический институт, поближе к родителям, поскольку отца перевели в Прибалтийский военный округ.
Целинная филармония
На Казахстанской целине, в стройотряде, нас было четверо девчонок и сорок ребят. Ребята работали на строительных объектах, а мы составили две бригады поваров, каждая из которых работала через день. Этот самый рабочий день длился 16-18 часов. В день дежурства повара вставали затемно, готовили завтрак на 40 молодых здоровых парней. С утра, пока настроение было еще хорошим после вчерашнего выходного, мытье посуды начиналось с исполнения любимой песни тети Любы. Обычно начинала тихонько я:
«Ты ждешь Лизавета, от друга привета
Ты не спишь до рассвета, все грустишь обо мне…»
Тут мощно вступала Муська и клятвенно обещала:
«Одержим победу, к тебе я приеду
На горячем, вороном коне!»
На том мы окончательно входили в рабочий ритм, мыли посуду и пели такие же оптимистичные песни: про дивизию, которая шла вперед по долинам и по взгорьям, про комсомольцев, которым был дан приказ: идти на запад и в другую сторону, и таким образом они уходили на гражданскую войну.Как только вытирались последние кастрюли, мы сразу приступали к приготовлению обеда. В нашей с Мусей смене в обеденном меню числились «борщ –баранина с пюре– компот», а у сменщиков - «харчо – баранина с пюре - кисель». Так достигалось разнообразие обеденного меню, хотя мясо всегда одно и то же – баранина, разница заключалась лишь в количестве жира. В любом случае, послеобеденная посуда была очень жирной и наше настроение заметно падало. Муська, созерцая эту гору жирных мисок и ложек, и пытаясь преодолеть надвигающуюся хандру, запевала что-нибудь из революционных маршей и песен времен гражданской войны. Быстренько мылись стаканы под песни типа «По долинам, и по взгорьям», суповые миски летали в наших руках под «Катюшу» и «Трех танкистов». В этих песнях мощно звучал Муськин голос, мой певческий вклад был слабоват.
Самым противным в технологическом процессе мытья посуды было приведение в божеский вид огромных бачков из-под супа и второго блюда.   Здесь у нас хорошо шли песни со слезой, про раненого в голову красного командира Щорса, про сотню бойцов из буденовских войск, которые возвращались из разведки, потеряв бойца, при это даже не заметив потери. Тут Муся уже не вздыхала по поводу моих слабых вокальных данных, для этого репертуара моего негромкого голоска вполне хватало, чтобы из любого выбить слезу. Но никакого любого не было, т.к. потенциальные слушатели в это время трудились на стройплощадках, и все наши песенные шедевры исполнялись исключительно для себя, для поднятия собственного боевого духа,
Дальше был процесс приготовления и раздачи ужина. После ужина мы, честно говоря, с ног валились, рабочий день с пяти часов утра до десяти вечера тяжело было выдержать, чего только стоило в течение дня вдвоем поднимать 25-литровые баки с супом, чаем или компотом. После ужина нас ждала опять гора посуды, и тут уже мы мыли и пели что-нибудь соответствующее нашему настроению. Обычно пели тихонько на два голоса что-нибудь грустное: казачьи народные песни, которые в большом количестве знала Муся, или еще что- нибудь из того, что она слышала, когда в детстве жила в бараке.
 Песенный концерт во время вечерней помывки у нас проходил уже при слушателях. По распоряжению командира студенческого отряда ежевечерне к кухне были прикомандированы трое ребят для чистки картошки. необходимой на весь следующий день. Вот эти временные кухонные работники были нашими слушателями. Иногда по их просьбе пели мы наш любимый романс «Мой костер в тумане светит». Это было логичным завершением нашего вечернего концерта, т. к. заканчивалась наша трудовая вахта, впереди был отрядный костер, самое лучшее мероприятие целинной жизни. Итак,закончив с мытьем посуды и чисткой картошки, мы вместе с ребятами  шли к отрядному костру. На вечерних отрядных посиделках у костра ребята пели песни Высоцкого, Юрия Кима, Визбора, Городницкого, Окуджавы - кумиров молодежи того времени. Мы с Мусей не пели, слушали других. Но выступить на отрядном костре нам с ней все-таки пришлось, на последнем, прощальном, перед отъездом домой. В конце того вечера к нам подошли ребята из числа тех, кто чистил картошку во времена нашего с Мусей дежурства и попросили их поддержать, им хотелось спеть песню из популярного кинофильма «Весна на Заречной улице». Оказывается, они проходили практику на том же заводе, в том же мартеновском цехе, где снимался этот фильм. Мы с Муськой, тоже будущие металлурги, хоть и не сталевары, согласились, конечно. До сих пор помню, как мы с ребятами пели эту песню. Вроде песня-то о неразделенной любви, а за душу брали совсем другие слова. Простые слова о том, что «когда на улице Заречной в домах погашены огни, горят мартеновские печи, и день, и ночь горят они». И такое было чувство, что все у нас будет в жизни хорошо, потому что мы живем в самой лучшей в мире стране, где день и ночь горят мартеновские печи, выплавляя сталь для нашей Родины, и мы тоже причастны к этому, мы вместе со своей страной. Сейчас я думаю, что эти наши чувства были связаны с верой наших родителей и всего старшего поколения страны в то, что все жертвы и лишения прошлой войны были не напрасными, впереди у нас светлое будущее.
 Вот такая история вспомнилась о нашей с Люсей совместной публичной певческой карьере, которая началась и закончилась в этот вечер.
Звенит звонок в последний раз….
Прощание со школой началось с последнего звонка. Это ритуальное действо казалось нам очень важным, и мы к нему готовились.Накануне съездили к Раевским на дачу за полевыми цветами, чтобы украсить классную комнату. Их дача была очень близко от города, минут двадцать езды на электричке, можно было в течение дня успеть вернуться обратно в школу. Участок Раевских был последний в ряду других, у кромки леса. Здесь на лесной опушке всю весну и лето цвели цветы, в конце мая это были купавки (в то время они не были еще занесены в Красную Книгу), горошек, медуница. К этим цветам наши мальчишки добавили еще ветки цветущей черемухи, и это богатство мы везли в школу.  Из этой веселой поездки, с бутербродами, чаем из термосов, шумной игрой в бадминтон и волейбол, мы вернулись счастливыми, отдохнувшими от зубрежки и предэкзаменационных страхов. Прямо с электрички пошли в школу, там уже кипела работа по украшению класса силами   оставшейся в городе половины коллектива. Ребята повесили плакаты с поздравлениями самих себя и шикарную праздничную стенгазету с самодеятельными стихами наших доморощенных поэтесс, юмористическими рисунками Милы Бакиной и смешными комментариями к ним, с фотохроникой значимых событий жизни класса, сделанной Светкой Булатовой. Мы подключились к созданию праздничного интерьера, расставили цветочные букеты в банки, которые девочки заранее принесли из школьного буфета, и класс был готов к празднику.
На следующий день он состоялся, наш праздник под названием «Последний звонок». Было радостно, весело, шумно. Со школьного двора, мы, нарядные, взволнованные после всех услышанных напутственных слов, вместе с Мариной Петровной пошли в класс. К нам «на огонек», а скорее на веселый шум и смех, потянулись гости. Правда, биологичка сказала, что она-то пришла на запах черемухи, который заполнил весь школьный коридор. Пришла красавица Марго, поразил в очередной раз своим элегантным видом географ Павел Валерьянович, заглянул и остался до конца нашего импровизированного «капустника» физрук Аркадий Викторович.
В Википедии –«кладезе знаний» для многих моих юных современников, слово «капустник» трактуется, как «веселые дружеские представления».Следуя этой трактовке, наше празднование последнего звонка прошло именно в форме «капустника». Ребята читали стихи собственного сочинения, показывали сценки, смешные тексты для которых написал Юрчик Володин. Замечательными ведущими «капустника» были Алики. Они разыграли несколько забавных сценок из школьной жизни, при этом сохраняя невозмутимость в самых смешных моментах. Особенно запомнилась сценка, где, кроме актерского мастерства, проявился и их талант костюмеров. Сюжет сценки такой: биологичка, собираясь в отпуск, делает наставления своему заместителю, наглядному пособию   кабинета биологии - скелету Кеше. Просит его следить за сохранностью ценных гербариев, не разводить склоки с чучелом совы, и главное - не брать взяток в виде головных уборов, дабы не злить школьную администрацию. При этом сам вид артистов вызывал гомерический хохот публики. Высокий стройный брюнет Олег Гуминский в роли биологички, маленькой кругленькой блондинки, добиваясь схожести с образом, красовался в женской черной блузке в веселенький горошек.  Этот любимый предмет одежды биологичка одевала по главным праздникам – 1 сентября и 8 марта, иГуминский ухитрился найти  похожую блузку. Приятель Олега, Аркаша Киселев, невысокий плотный шатен (если честно, то очень-очень рыжий шатен), изображая стройного скелета Кешу, был в старенькой белой рубашке, на которой очень натурально были нарисованы ребра. И конечно, на голове его красовалась потертая тюбетейка, клон головного убора Кеши. В общем, смеялись все, и ребята, и учителя, особенно веселился обычно хмурый Аркадий Викторович.
Закончился праздник чаепитием с пирожными, покупку и доставку которых организовала мама кого-то из ребят. Очень хорошим, каким-то душевным получилось наше празднование, расходиться не хотелось, но у учителей были уроки.  Закончился этот день, и как-то взгрустнулось, видимо потому, что само слово «последний» звучало напоминанием о конце счастливой школьной жизни, когда дорога, по которой мы долго шли, совсем скоро уйдет в неведомую даль.
Последний рубеж
Потом пришла пора экзаменов. Хорошо помню только первый экзамен, остальные как-то мелькали один за другим, так что мы не успевали оглянуться, ведь за три недели сдали восемь экзаменов. Первым было сочинение. Кстати, писали мы его не первого июня, как было принято много лет назад до нас, и остается таким по сей день. В тот год, в связи с двойным выпуском учащихся из средних школ, Министерством образования СССР было принято решение: 1 июня пишут сочинение 10-е классы, а 11-е классы – на неделю раньше. Целью такого решения было равномерное распределение нагрузки на учителей – членов экзаменационных комиссий.
По сложившейся в нашем (и не только в нашем) городе традиции, ночь перед сочинением была беспокойной для многих ребят и их особо озабоченных родителей. Волновали темы, хотелось их узнать заранее, чтобы до начала экзамена хоть что-то предпринять. Вариант был один, относительно честный, связанный с большой разницей во времени между нашим городом и Дальним Востоком. Экзамены там начинались раньше, чем у нас, и заветные конверты с темами сочинений становились известными тоже раньше. Поэтому отдельные беспокойные родители, или старшие братья (сестры) школяров, заранее договаривались с дальневосточными знакомыми о предупредительном звонке.
Практически все счастливцы, узнавшие среди ночи о темах сочинения, звонили всем своим знакомым, прежде чем судорожно что-то предпринять самому. Это считалось делом чести для ребят и даже для многих родителей. Например, в такую ночь к нам в дверь позвонила дама из соседнего подъезда, и сообщила моей заспанной маме, что она пришла поделиться темами предстоящего сочинения, поскольку, по ее сведениям, здесь живет девочка-выпускница. Мне соседская помощь не особенно пригодилась, у меня на вооружении был «метод тети Капы». Автором метода была мамина приятельница Капиталина Григорьевна, школьная учительница литературы. Она в свое время показала моему брату, ярко выраженному технарю, беспроигрышный способ успешной сдачи письменного экзамена по литературе.  Суть его состояла в следующем. На экзамене следовало выбрать тему по произведениям классиков советской литературы. Во-первых, классиков было не много, по пальцам перечесть, и их изучаемых произведений тоже. Школьная программа ограничивалась знакомством с романом М. Горького «Мать» и его же стихотворением о буревестнике, парой поэм В. Маяковского и романом «Поднятая целина» М. Шолохова. И все. Во-вторых, произведения эти были свежи в памяти, т.к. мы их изучали (как говорил Вовка, «жевали»), в одиннадцатом классе, это ведь не Лермонтов или Лев Толстой, чьи нетленные произведения  мы проходили два года назад. Тетя Капа разъяснила, что по конкретному произведению из данного списка могут предложить разные темы, но можно легко справиться с любой. Для этого надо с начала учебного года честно отнестись к урокам литературы – прочитывать от начала до конца немногочисленные изучаемые произведения. Все прочитанное останется в памяти и ты легко можешь написать сочинение на выбранную тобой тему.Вовка успешно использовал метод тети Капы, и не только в школе, но и при поступлении в институт (тогда даже в технических вузах в перечне вступительных экзаменов было сочинение).
По методу тети Капы я выбрала темой сочинения «Проблема личного и общественного в романе М. Шолохова «Поднятая целина». Я очень хорошо запомнила название темы, потому что подруга Муська тоже выбрала ее, и в итоге она нарвалась на неприятности. Я бойко описала метания казака из числа середняков Кондрата Майданникова, в душе которого личное и общественное никак не могли достигнуть гармонии в течение всего повествования. Этот человек умом понимал пользу объединения крестьян в колхоз, но при этом настолько дорожил личной собственностью, что никак не хотел сделать ее общественной, колхозной. Писалось мне легко, ведь анализ всей проблемы был представлен в учебнике, душевные терзания Кондрата очень тонко описал Шолохов, который в конечном итоге убедительно показал победу общественного над личным в сознании прекрасного человека Кондрата Майданникова.
А что Муська? Она разобрала проблему личного и общественного, с которой столкнулся главный герой «Поднятой целины» - товарищ Давыдов. Эта проблема возникла для героя в связи с его любовной связью с очень отрицательным персонажем по имени Лушка.  Муська со всей страстью своего романтичного сердца описала эпизоды преступной любви и терзания товарища Давыдова, весь мучительный процесс борьбы в его сердце личного и общественного. Она очень уместно использовала цитаты из романа для подкрепления своей позиции (произведения, соответствующие темам сочинения, лежали на отдельной парте в классе, где писали сочинение).  Видимо, позиция Муськи была достаточно аргументированной. Но сочинение оказалось скандальным. Кому-то в районо показалось недопустимым, что в качестве персонажа, столкнувшегося с животрепещущей проблемой личного и общественного, рассматривался не колеблющийся труженик (он же частный собственник) Кондрат Майданников, а герой-большевик товарищ Давыдов, запутавшийся в своих любовных отношениях с контрреволюционным элементом Лушкой.
О реакции районо на Муськину трактовку нам по секрету рассказала Оля Зотова. От нее же мы узнали, что объясняться в районо, отстаивая право ученицы на свое мнение, пришлось Маргарите Константиновне, и она выиграла. В итоге переговоров Муське за сочинение поставили компромиссную четверку по литературе и заслуженную пятерку по русскому языку. Вопрос был закрыт, и подруга спокойно сдавала все оставшиеся экзамены.


Школьный эпилог
Школьный выпускной. Лето на дворе.
Облака качаются во сне.
За руки держась, словно в первый раз,
Вышел на порог одиннадцатый класс.
Е. Галицкий. «Школа». (Ресурсы Интернет)
Наш школьный выпускной вечер был назначен на 21 июня. Когда я сообщила об этом родителям, отец заметил, что его выпускной тоже был 21 июня, а на следующий день, 22 июня 1941 года, началась война. Через несколько дней ему пришла из военкомата повестка. Вскоре призвали папиного младшего брата, потом добровольцем ушел на фронт их отец. Вернулся с войны только мой папа.
На нашем выпускном вечере об этой памятной дате, 25-летии со дня начала Великой отечественной войны, напомнил наш директор школы в самом начале торжественной части вечера. Он предложил минутой молчания почтить память погибших в войне, среди которых были и выпускники нашей школы, и учителя. Затем началась официальная часть. Нас поздравили с окончанием школы администрация, родительский комитет, шефы из Корпорации (совершенно случайно, среди них оказались родители некоторых выпускников) и, неожиданно, но очень к месту, выступил дед Тимофея Богданова. Они с дедом Светки Булатовой пришли очень нарядными, одели свои ордена и медали и своим внешним видом очень украсили группу выпускников и родителей одиннадцатого «Г» класса.
Поздравления плавно перетекли к награждению медалями и вручением аттестатов. Неожиданно для многих присутствующих, больше всего медалистов было в нашем классе: золотые медали получили мы с Костей, серебряные – Света Булатова и Ольга Зотова.
Когда затянувшаяся торжественная часть подошла к концу, и многие родители, в основном отцы, потянулись на выход, на сцене актового зала материализовался сюрприз от шефов - эстрадный ансамбль Дворца культуры Корпорации! Это в то самое время, когда в других школах на выпускных вечерах выступал второй состав школьной самодеятельности - школяры седьмых-девятых классов (ведь мы, первый состав, не могли участвовать в концертах для самих себя!). Поэтому выступление у нас на вечере настоящего эстрадного ансамбля, лауреата каких-то конкурсов, при этом с настоящими инструментами, профессиональными штуками и в роскошных концертных костюмах – это было нечто невероятное. Даже последовавший после концерта банкет стерся из памяти, так велико было впечатление от выступления почти профессионального эстрадного коллектива.
После банкета, организованного силами родителей на территории одного из школьных спортзалов, и танцев под пластинки в другом спортивном зале, школу покидали под утро. По сложившейся традициипошли встречать рассвет на набережную городского пруда, отсюда было удобно наблюдать за появлением первых солнечных лучей. Конечно, мы тут были не одни, сюда стекались выпускники из всех близлежащих школ. Несмотря на большое количество народа, особого шума не было, т.к. все были уставшими от волнений, переживаний. Много разговаривали о планах на будущее, о мечтах и надеждах. Каждый из нас верил в лучшее.
Потом наступило сумасшедшее абитуриентское лето, со своими радостями и печалями, скорректированными планами, сбывшимися или несбывшимися надеждами и новыми мечтами…Бригантина вышла из тихой гавани, называемой школой, в бушующее море взрослой жизни.