Веранда на закат, полностью

ПРОЛОГ
Чем старше становлюсь, тем значимей становится все то, что когда - то было, или прошло или едва коснулось меня, а я  пролетела мимо  и не заметила. Но, где - то на подсознании осталась маленькая заметочка на будущее, на то время, когда возраст посадит меня  в кресло у окна и вернет в те времена, когда я была молода и красива, когда, казалось, что мелочи жизни не столь важны, как цели, перспективы и желания.


Случилась эта встреча недавно лет 5 тому назад. Возвращаясь с отдыха в Сочи, я обычно всегда выхожу на станции Сарепта и иду на кладбище. Здесь в Волгограде на горе( так там называют возвышенный правый берег Волги) расположены многочисленные кладбища, оставшиеся после войны и более поздние. Там на Судоверфе покоится моя бабушка, а на Тополевой - мой отец. Я всегда выхожу на Сарепте, и отправляюсь на кладбище. Для меня важно то, что я должна помнить и поддерживать связь со своим прошлым, дабы передать эту связь и память моим внукам. Эта дорога в прошлое, к моим близким, очень сложная для меня. Пока я иду и ухаживаю за могилами, мои слезы  и моя боль не дают мне покоя. В каждой семье, есть свои плюсы и минусы, встречи и расставания, и потери  тоже.  Без этого жизни  не может быть, ибо все мы когда - то рождаемся, живем, множимся, а потом уходим, но самое главное, знаем, что оставили после себя память.


Вот и в этот раз. Я приехала в Сарепту очень рано в 5 утра, так прибыл поезд. Взяла такси и поехала на Тополевую, потом вернулась на Судоверфь. Сделала все необходимые дела и хотела ехать на Волгоград1, на поезд и дальше продолжить свой путь, но так случилось, что я опоздала на электронику, а следующая шла  через 2 часа. Наверно Высшие Силы немного решили мне дать возможность еще побыть на своей родине и дать возможность пополнить силы, омыть ножки в затоне, там, где мы малыми детьми купались все вместе, вместе с мамой, отцом и бабушкой и нашими друзьями и подругами. Я решила, что перейду через перекидной мост и схожу на затон. Просто прогуляюсь и посмотрю, что же там изменилось после нашего отъезда. Оставила вещи в камере хранения и пошла.


Я шла по перекидному мосту над железнодорожными путями. Солнце палило. Мазут грелся и запах, такой знакомый, запах горячего асфальта, мазута, прель камышовых зарослей и влажная испарина - все это меня уводило в те далекие шестидесятые годы моей юности. Здесь мы детьми бегали на затон, а затем по понтонному мосту, через остров по дамбе на Волгу купаться. Я шла и всматривалась в просторы камышовых зарослей, множество путей узловой станции, и ничего не узнавала. Раньше мне казался затон наш широким и глубоким, а сейчас - поперек него был перекинут обыкновенный мост, с разводным пролетом. На острове - снесли все бараки и высились корпуса какого- то завода. Я спустилась к воде. Вода была зеленая. Пахла болотом. Гладь воды покрывала ряска. Я сняла обувь, вошла в воду по колено, и почувствовала такую ностальгию по прошлому и появилось желание, как в детстве,  с разбегу, прыгнуть в воду и плыть, и плыть, туда, в мое детство и в ту трудную, но такую любимую мною жизнь прошлого.... Но - увы и ах...Этого уже не сделать. Я подошла к большому бревну, спущенному в воду вместо чалки для лодок, села на него, спустила ноги в воду и, просто, наслаждаясь прохладной водой, осматривала окрестности, высматривая что - то знакомое в этом пейзаже.


- Отдыхаете? здесь купаться нельзя. Вода грязная. Вон там остановка 16 автобуса, две остановки и пляж - сказал пожилой мужчина, присаживаясь рядом.


- И да и нет... Я проездом. Опоздала на электричку, вот пришла на затон,  посидеть, подождать следующую,  вспомнить детство. Я на Водниках жила. Сюда, на затон купаться бегали - ответила я, рассматривая собеседника.


- А я вон, там на острове, с западной стороны жил. И дом там у меня был - снесли. Раньше, когда, жена умерла, а меня сын взял к себе, я весной приезжал сюда и все лето и осень жил, а теперь - вот  только приезжаю чуть порыбачить или  просто посидеть, повспоминать...  Здесь все изменилось очень сейчас, а раньше все иначе было, лучше было, душевнее...- в раздумье ответил старик.


- Я тоже так думаю. Сейчас жизнь изменилась, да и мы уже не молоды, а мои предки уже  на горе, вот и навещаю проездом - ответила я ему.


Мы разговорились и дед Гриша, рассказал мне свою историю. На поезд я опоздала, но зато на следующий день я прогулялась по городу моего детства и записала эту историю.


ЧАСТЬ 1

Каждый человек всегда знает и чувствует, где его корни, и где ему жить,  растить детей, а где умереть легче. Родная сторонка и землица всегда даст и корм, и кров,  и упокой.


Когда разговариваю со стариками, то всегда потом долго все их рассказы перебираю в памяти. Вспоминаю как говорили, с волнением или со слезой, а может, и со злостью или обидой, иногда с чувством утраты или бесконечной благодарности к тому человеку,  с которым прожили свой век. Удивительные люди - эти старики. Хотя и я уже почти их догоняю по возрасту( дети выросли и внуки уже тоже подрастают и взрослеют, а  это ведь богатство), в том что удалось продлить род и вырастить себе смену, но как это далось, никто не знает. Сколько душевного тепла, материальных трудностей  и слез пришлось пережить, чтобы сказать:


- Да, все  слава Богу, жили - были - не тужили... Все пережили, а что теперь? Теперь только и остается,  сидя на завалинке вспоминать  свое житье - бытье...


Сколько рассказов и воспоминаний я выслушала. Сколько сюжетов к этой  повести у меня есть в заначке, что не успеваю вам мои читатели рассказывать.  Многие скажут:


- Велика невидаль, старичье делится своими байками. У каждого их целый возок припасен...


-  Ан - нет. У каждого свое, и у каждого есть  то, что не каждому расскажешь и доверишь...  Есть такие душевные и нежные воспоминания, что сердце волнуется и сбоит, и щемит, о том, что уже ничего не вернуть, что остается только память и любовь,  порой не высказанная, потаенная, поскольку у русского человека личное не принято предавать огласке,  а, наверно, зря,  потому, что не  к каждому человеку пришло такое большое счастье,  как настоящая любовь. Простой человек, уставший от забот, просто вздохнет, обнимет, чмокнет в ушко и скажет:


- Как же мне сейчас хорошо с тобой, спокойно...


И все станет понятно,  но только спустя время, когда останется один, будет жалеть, о том, что многое не сказал. Не сказал, как любит, как жалеет, как боится потерять и тд...


Вот и мой герой этого рассказа, не успел все сказать, о чем очень жалеет.


Ну,  вот и опять наступила  очередная весна, его одинокая весна, весна без нее, его любимой Настеньки.


Вместе с караваном гусей и уток,  дед Гриша снимается с зимней квартиры, где он проживает в холодное время года, и отправляется сюда, в его старый дом, расположенный на берегу затона, у кромки плавней, с верандой на затон и  на закат. Никто его, конечно не выгоняет, а наоборот, не отпускает, поскольку его преклонный возраст не позволяет  ему жить одному, но это  его желание,  и дети принимают его и отпускаю на теплый период года туда, в его дом на закат.


Когда его любимая жена скоропостижно скончалась, дети его забрали к себе. Детей они с Настенькой  нажили троих. Два сына и дочка. А еще семерых внуков. Как же было летом весело в их доме на затоне. Рыбалка, купанье и каждый вечер чаепитие на их большой веранде на закате.


И вот дед Гриша опять приехал сюда, в свой дом на закат.  Дом выглядел одиноким, заброшенным. За зиму, в холодные метели и дожди сюда нанесло ветром разного мусора, что очень расстроило деда Гришу. Он быстро привел дом в жилой вид и вышел на веранду, чтобы оглядеться и убрать весь мусор, накопившийся за зиму. На всю эту работу у него ушло почти два дня. Дед Гриша привел в порядок участок, прибрежный пляжик в плавнях, спустил лодку, чтобы, на следующий день,  наловить к ужину рыбки. Он несколько раз промел и вымыл веранду и ступеньки ведущие  дом. Очень устал. На вольном воздухе на казанке вскипятил чайник. Наскоро поужинал и лег пораньше спать, поскольку на завтра он наметил вечерние посиделки на закате.


В доме еще было не уютно. Пахло сыростью и мышами. Постель была еще влажной, не просохла, поэтому дед Гриша лег не раздеваясь. Он долго ворочался, умащиваясь в кровати.  Ему казалась,  некогда бывшая супружеская кровать, неудобной, большой, какой - то чужой что ли...  Поворочавшись еще немного, он угнездившись, вздохнул:

 
- Да, вот так - то - то... Как - то так, а что  теперь... А раньше, с лету запрыгивал к стеночке. Прижмусь спиной к стене  и жду, когда Настюша  уложит маленького и прыг ко мне под крылышко... Ой, ейй ... Как же это было хорошо... Обниму, погрею, а она спинкой ко мне прижмется, а я  ее за талию обойму...  Поцелую в ушко... И все... пропал... Как сладко было, и не было меж нас никакого разлада.... А как все весело и шутейно начиналось... Как мы были молоды, все нам было ни по чем...


И дед Гриша, вздыхая, закрывал глаза и вспоминал... А вспомнить было что.
Григорий после школы пошел служить на флот. Был он высок ростом, статен и силен. Красавец с серыми, как Волга в ненастье глазами, и черным чубом, доставшемуся ему от отца на память, которого он и не помнил. Мать, маленькая, кругленькая сероглазая русоволосая красавица, всю жизнь проработала палубным матросом, на пассажирском теплоходе. Вокруг нее всегда было много мужчин, и хорошие среди них попадались и неженатые, но она всю жизнь любила отца Гришкиного, а за что, так никто и  не знал. Просто - любила и все, хотя он наигрался и сбежал, бросив ее с младенцем. Гришка вырос на палубе, потом в специнтернате учился, поскольку мать только могла его брать на каникулы. Учился он средне, а вот хулиган был еще тот. А когда научился играть на гармошке, то от девок отбоя не было, но похоже он тоже, как и его мать, был однолюб и искал свою суженную. Закончив 11 классов, Гриша пошел служить на Северный флот. Отслужив вернулся на затон, и стал ходить на нефтеналивном танкере матросом. Летом ходил по Волге и Каспию, а на зиму ставили судно в затон на зимовку и ремонт. Ему очень нравилась эта работа или служба, как ее не назови. Каждый день что - то новое и красоты реки и моря всегда его увлекали и завораживали. Постепенно Гришка пристрастился к  мольберту и краскам. На больших стоянках уходил на отмель или в лес и писал с натуры. Однажды, на зимней стоянке в затоне, когда  была его вахта, на танкер прибыла бригада маляров. Девичья бригада, с навыками такелажа, очищать от ржавчины и красить трюмы  танкера. В этой бригаде девчат и работала его Настенька. Работа была, скажем прямо, не женская, да и не девичья, но девчонки - комсомолки,  всей комсомольской бригадой решили выполнить и перевыполнить план по покраске трюмов танкеров и барж, и тем самым забрать первое место у такой же бригады парней.


Гриша рот открыл. от удивления, он хорошо представлял, что такое в подвешенном на стропах состоянии зачищать от мазута и ржавчины стенки нефтеналивных емкостей танкера, но девчонки быстро установили все необходимое оборудование и начали зачистку. Единственное, что осталось Гришке следить за подачей воздуха в трюмы и наблюдать за работой бригады, а еще  тельфером вытаскивать бадью с отработками. Девчонки над ним подтрунивали, мол семь невест и один морячок, а Гришка восхищался их ловкостью,  легкостью и умением обращаться с инструментами, а еще он как зачарованный слушал,  пение девичей бригады. В нефтеналивной емкости танкера  голоса усиливались, множились и получалось очень красиво и слажено. Больше всего ему понравилась одна девчонка. Была она не высокая, какая - то скромненькая, тоненькая, как  тростиночка,  ему хотелось ее оберегать,  и он все время на нее поглядывал, он боялся, что когда она наклоняется над бадьей,  сломается пополам, а еще когда она пела, то ее голос вызывал у него бурю в душе и жгучее  желание обнять  и не отпускать...


- Да, вот так я ее и встретил. Когда она спустилась вниз, то я увидел чумазую, маленькую с черными, как чернослив глазами, совсем молоденькую и застенчивую, мою суженную. Я сразу понял, что - это моя будущая жена, и никуда я  ее не отпущу, но она весело засмеялась, застеснявшись моего пристального взгляда и убежала. Я понял, она просто застеснялась того. что все ее лицо и одежда были грязными, в нефтеотработках и ржавчине. Я тогда потерял покой. Я всю ночь не спал, а утром,  девчонки  снова пришли. И я уже тогда спросил, как ее зовут и где живет, и пообещал зайти в гости, когда кончится моя недельная вахта.


ЧАСТЬ 2

Ночь казалась нескончаемой...

Дед Гриша, то проваливался в сон, то просыпался. Что - то ему не давало уснуть.  Он пытался вспомнить все мелочи их совместной жизни в этом доме. Раньше он не придавал особого внимания мелочам, а сейчас,  когда он остался один, ему хотелось вспомнить все - в чем  его Настюша была  одета, как говорила, как смеялась, а еще как она волшебно пахла  теплом их дома, хотя своего родного дома  он почти не помнил... У нее были духи с ароматом жасмина, и они, так кружили ему голову. А еще от нее всегда вкусно пахло едой. Он всегда был голоден. В мужском общежитии не принято было готовить, или что  ни будь попроще, типа жаренной или вареной картошки, или макарон с фаршем... А от Настюши всегда вкусно пахло блинчиками и борщом..

- И тогда я  пропал. Я мечтал, как мы будем жить вместе. Как я буду приходить домой, а Настюша меня будет встречать с ужином... Мы будем вместе сидеть и есть все, что она приготовила и говорить и говорить... Ну, все, хватит... Что - то есть захотелось, пора встать что - то перекусить и по зорьке на рыбалку.


Дед Гриша встал,  вскипятил воду в в электрическом современном чайнике, заварил крепкий чай и стал пить, смакуя каждый глоток горячего напитка, запивая наскоро приготовленный бутерброд с колбасой.


За окном уже забрезжил серый рассвет. Над плавнями стоя легкий туман.

- Хорошо. Как же было хорошо, да и сейчас  здесь покой и  тишина, только нет одного, звука ее босых ног. Когда я рано вставал, потихоньку выбирался из кровати, чтобы не разбудить ее, Настюша каким - то чутьем понимала, что меня рядом нет и полусонная, с еще закрытыми глазами выходила ко мне на кухню. Садилась напротив меня, поджав ноги под себя, и сопя  спросонья, говорила, что еще рано, что она еще хочет спать, а без меня ей холодно... Я обнимал ее, целовал в ее курносый носик, в ушко  и нес в кровать. Потом, пеленал, как младенца и тихо уходил, оставляя ее досыпать. А однажды, она не вышла, а я подумал, что она крепко уснула, накануне ей нездоровилось, и она приняла лекарство. Я просто поспешил на затон, я хотел к завтраку поймать немного рыбы, порадовать ее свежей ухой. Она так любила уху. Когда я приходил с рыбалки, Настюша перебирая, пойманную мной рыбу, сортировала ее. Но самый первый ее выбор был на уху.  И пока я мыл руки и переодевался, у нее уже была готова уха. Она вкусно дымилась на столе. Настюша, как ребенок радовалась тому, что у нее все быстро получилось и она успела уху приготовить во время. Она наливала мне стопочку, и мы завтракали, смакуя запах и вкус свежепойманной рыбы и горячей ухи.  Вот и в тот раз, я поспешил и не проверил, как она там спит, а когда я пришел с рыбой, то она впервые в жизни, меня не встретила.... Я никогда себе этого не прощу... - в слух, произнес дед Гриша, вставая со стула и накрывая хлеб полотенцем, собираясь выйти на улицу, чтобы пойти на рыбалку.


Рассвет уже начинал свое шествие над затоном. Туман немного редел. Камыш шелестел, нарушая тишину. Слышался в камышах какой - плеск.

- Это наверно утки приплыли. Почувствовали, что люди появились. Настюша всегда их подкармливала, а в осень, я их ловил силками и сажал в сарай, а зимой мы их  кололи по одной, и Настюша их тушила с яблоками. Ох, и вкусно было. Дикая утка она имеет свой аромат, и пахнет немного тиной. Мастерица в этом была моя Настюша - мечтательно вздохнул дед.


Дед.Гриша сложил снасти в лодку и отчалил. Вода была еще мутная после половодья. Пробираясь через заросли камыша, дед сам себя уговаривал:


- Да, тише ты старый грех, куда ты торопишься и зачем? Всю рыбу распугаешь.


Дед старался бесшумно управлять лодкой, чтобы скорее пройти полосу плавней и камыша, а его   лодка, при движении,  подминала под себя камыш,  который шуршал сухими листьями, и этот  звук гулко разлетался над водной  гладью  затона.


ЧАСТЬ 3

Дед Гриша потихоньку выбирался из зарослей камыша на гладь затона.


Перед ним открывалась удивительная картина раннего утра, спокойной глади воды, слегка прикрытой туманной дымкой и первыми косыми лучиками, несмело выскакивающими из волны и снова ныряющих в глубину, тем самым расцвечивая, яркими красками, зеленоватую, с легкой мутью, воду затона.
 

- Наш затон. Я всю жизнь прожил здесь. Удивительное это - что - то, как наша жизнь. Порой память на долго убирает в свои закрома что - то очень важное и то, что - то очень тревожное, а потом вдруг, как всплеск на глади воды, выплеснет все и сразу. Вот и сейчас. Именно сегодня, когда понтонный мост развели, для того чтобы выпустить самоходки на реку.Я вспомнил тот случай, который свел нас с Настюшей воедино. Я помню, как чуть мы не погибли вместе с моей Настюшей в этих понтонах. Как выхожу на рыбалку на затон, так и вспоминаю... Как это было... Страшно, но Бог спас нас тогда, дав нам прожить хорошую, добрую и счастливую жизнь вместе - с грустью в голосе,вслух проговорил дед Гриша, осматривая, гладь воды затона


- Жили мы тогда, как называли на Большой земле в поселке Водники. Я - в мужском общежитии, а Настюша  - в женском, а работать на верфь мы ходили через затон по понтонному мосту. Понтонный мост состоял из десятка  плотов, положенных на понтонные полые  железные емкости - банки, которые держали  бревенчатые накатные плоты на плаву, закрепленные металическими  канатами между собой, и имели вид моста, на воде. При  необходимости, эти плотики  разводили, делая возможным вход судов в затон. Глубина затона была достаточной для свободного прохода больших барж, самоходок и трехпалубных пассажирских судов в открытые ворота понтонного  моста. Мы всегда ходили смотреть, как очередной пахород или самоходка входит в затон на ремонт или уже обновленная выходит в реку.Это был всегда праздник. Но, однажды случилась беда. Я не знаю, как я смог отпустить Настюшу одну, но это случилось. На ремонт в затон пришел пароход, колесный"Память Маркина". Красавец. Понтоны развели и все мы пошли смотреть, как он входит в затон. При прохождении понтонного моста, его колеса взволновали воду и пошла достаточно большая волна к берегу. Мы стояли на отведенной части моста, понтоны заходили в сцепке и Настюша не удержалась и упала между 2х плотиков, между железными банками. Высота этих железных банок была около 2х метров, а расстояние между сцепкой было примерно от полуметра до метра, а когда шла волна, они то сближались, то отталкивались и расходились. Вот в эту щель и упала моя Настюша. Я испугался жутко. Что делать и как быть. Спасибо один матрос рядом оказался и быстро вставил между банками короткое бревно - распорку, которым скрепляются понтоны, а в данный момент, оно просто лежала на плотике. Я следом прыгнул за Настюшей. И нырнул на глубину, увлекая ее за собой. Случилось чудо, секунда растянулась в вечность, но мне удалось рывком, выдернуть ее из этого щемила, и понтоны сошлись, в щепки, раздробив мешающее им бревно. Я ничего не соображал уже, Настюша  нахлебалась воды и стала тонуть. К нам прыгнули в воду еще двое матросов и помогли нам выбраться на берег. Я не помню, как откачали Настюшу, меня бил озноб и нервная дрожь. Но этот случай, как ни странно стал счастливым поводом для нас с Настюшей. Ох, вот и понтонный мост, но только он теперь весь в асфальте, и есть перила и перекидные мостки через сцепки понтонов, а в остальное все так же, и  жизнь идет  вперед,  но  уже без моей Настюши...


Дед Гриша пришвартовал свою лодку у крайнего понтона, и наладил снасти, подсыпал прикорма и стал ждать.


Рыба, наверное проголодалась или просто решила немного порадовать старого человека. Она стала резво клевать подкормку, и попадаться на крючок.


- Хороший клев сегодня. А я помню, как на следующий день пришел в женское общежитие навестить Настюшу. Она простыла, нахлебалась грязной воды и заболела. К ней вызвали врача и он назначил ей постельный режим на неделю.До этого я ни разу не поднимался к ней в комнату. Это сейчас, молодежь без стеснения может все, а мы были скромные и выполняли все правила, хотя иногда и могли нарушать, но тайно. На вахте в женском общежитии сидела на своем посту, за столом и с телефоном, карлица. Все звали ее Тамара Великая и Томка Боцман. Она была карлицей, у нее были маленькие короткие ножки, но зато луженая глотка. Она, как на палубе провела черту - границу, за которую гости мужского пола не могли проходить без ее разрешения. Мужчины могли находиться в женском общежитии  с 8.00 до 22.00.  У входа стояли две скамейки и урна, для того, чтобы можно было посидеть и подождать девушку.  Тамара Велика  всегда строго спрашивала, пришедших гостей мужского пола:


-Куда идешь? Какая каюта? Сядь и жди. Граница на замке.


А потом, подходила к лестничному пролету на первом этаже и как боцман выдавала команды:

- Эй, на второй палубе, каюта 12, к вам гости. Свистать всех на бак.


И девчонки спускались вниз, либо приглашали в гости, оставляя свой паспорт в залог, что в 22.00 заберет и проводит гостя.


И вот пришло время и я после работы пошел в женское общежитие. Стояло она на большой земле, так называли мы берег, а в середине затона был еще насыпной остров. При углублении затона, на этот остров насыпали намытый грунт. Там со временем построили небольшой судоремонтный завод и небольшой поселок для работников судоверфи и завода, но многие люди жили в Сарепте и  в поселке  Водников, а на работу ходили через затон по понтонному мосту. Я перешел по мосту через затон, набрал букетик полевых цветов и пошел в женское общежитие, навестить Настюшу. Как я волновался... Женское общежитие стояло у железнодорожного разъезда, рядом с маленькой станцией. Здание было бревенчатое, напоминало двухэтажный барак,  но у самого здания было чисто и аккуратно, стояли лавочки, и цвели в клумбах цветы. Я несмело постучал и вошел в здание. На посту сидела на своем троне, бессменная вахтерша - Тамара Великая.


- К кому? - строго спросила она меня.


- Я к Насте, фамилии не знаю, вчера она тонула в затоне, а я ее спас. Я хочу ее навестить и узнать, как ее здоровье - ответил я, сиплым, от волнения голосом.


Тамара Велика, шементом,  соскочила со своего насиженного трона, выскочила из - за стола и бегом засеменила к лестничному проему и зычным голосом  отдала команду:


- Эй, вторая палуба! Кто есть, все на бак. Гость к Насте. Каюта 8. А ты - молодец, спас нашу девку.  Счас,  проводят. Болеет она. Врач был. Постельный режим у нее, положено навестить, а тебе особенно. ЕЙ, кто там есть, вторая палуба!!!


Прибежали девчонки и проводили меня к мой Настюше.

 
Настюша, лежала в кровати, на белых простынях, укрытая по грудь белым пододеяльником, от того совсем казалась бледной. Лоб ее был накрыт влажной салфеткой, но она была жива и я был счастлив. Я не хотел больше ни чего знать и слышать, кроме того, что она согласиться выйти за меня замуж. И как только пришел, поздоровался сразу выпалил:


- Настя, я так напугался за тебя, я жить не могу без тебя, как представлю, что ты еще раз можешь упасть, сразу в холодный пот бросает. Выходи за меня. Я тебя  всегда водить через мост буду...


Настя на меня посмотрела, большими своими глазами, похожими на две черносливины и ответила:


- Я согласна, но у меня будет одно условие. Я хочу, чтобы ты дом мне построил на острове, там где начинаются плавни, и чтобы была большая веранда на закат, и чтобы мы с тобой по вечерам сидели на веранде и любовались плавнями, затоном и закатом, и чтобы вообще больше не ходить по мосту. Я. так боюсь, что даже спать не могу, что мне придется еще раз идти по понтонам на работу.


- Хорошо, я согласен. Я поговорю с начальником и попрошу разрешения, и мы выберем с тобой место, построим наш дом с верандой  на закат.


Вот так и случилось.  Была скромная свадьба, а в подарок, нам подарили участок, под строительство нашего дома. Нашего дома, с верандой на счастье и закат.


ЧАСТЬ 4

Дед Гриша вернулся с рыбалки немного уставший. Его разморило на вольном воздухе и на солнышке, да и вода снимает напряжение и укачивает.


Он быстро выбрал улов из лодки и спустил в садок. Потом закрепил понадежней лодку и пошел в дом. Попил чайку с пряниками и решил отдохнуть. Он лег на кровать и моментально провалился в крепкий сон.


Он спал почти 5 часов. Спал крепко, без сновидений и даже ни разу не повернулся. Когда он проснулся, тело его немного затекло, но голова стала легкой и мысли и осознание того, что он дома, вернули его в реальность.


- Ух, ты вот это я и дал храпака!!! Что значит дома, да после рыбалки. Слышишь,  Настюш,  я - дома - громко крикнул он, и не дожидаясь ответа встал и пошел посмотреть садок, чтобы заняться уловом.


Как обычно он сначала отобрал всю мелочь на уху, а по - крупнее, почистил и присолил, чтобы вечером на решетке на открытом огне пожарить себе на ужин. Делал он это все с удовольствием, с настроением. Тихонько сам с собою разговаривая или сам себе рассказывая о своих же воспоминаниях. Когда он говорил вслух, ему казалось, что его Настюша рядом и все слышит, что ей приятно слышать это еще и еще раз.


- А помнишь, Настюша, как мы пошли выбирать место для дома. Я не хотел, чтобы он был близко к воде, боялся паводка, а ты настояла, и сказала, чтобы я лучше поставил дом повыше, на сваи, как ставят на болотине. Я сопротивлялся, немного спорил с тобой, а ты подошла сюда, на эту песчаную отмель, и меня позвала.  Здесь на берегу лежала большая коряга. И тогда ты сказала, что мол - видишь, коряга не уплыла, и вода ее не тронула, значит и бояться не чего. А потом нашла сухих веток, бумаги, коры и разожгла костер и сказала, что все, я здесь буду жить, и каждый вечер любоваться буду на закат. Мы долго сидели на этой коряге, в ожидании
 нашего первого заката. А закат в тот день был такой красивый, яркий, и я согласился с тобой, что здесь будет стоять наш дом, с верандой на закат. Сколько этих закатов мы с тобой встречали здесь, сидя на нашей веранде, не сосчитать. Вот и сегодня, сейчас сварю наскоро уху, поем и буду ждать, когда можно будет затопить нашу печку, поставить таганок с вешалом, повесить наш чайник и на решетке пожарить рыбки... И полюбоваться на закат. Как же мне без тебя одиноко...


Дед Гриша,  тяжко вздохнул и пошел растапливать печку. Печка была особенной с открытым верхом, как мангал.
 

- Настюш,  а помнишь, как мы наш дом строили. Материалов практически тогда в продаже не было. Тогда, в то сложное время. город интенсивно строился, а вернее восстанавливался после войны и обрастал новыми кварталами.Не было ни леса, ни досок, ни шифера. Мы с тобой решили, что будем строить мазанку, для основания  и корпуса будущего дома, мы купили старый большой сарай, на слом, разобрали его и поставили остов дома, а потом, надрали дранки, навозили глины  и пригласили друзей и обе ваши  бригады, и за неделю подняли стены. Как же весело было. Ребята дранку били и крышу крыли, девчонки глину с соломой месили, да стены мазали. На веранду досок не хватило, так решили вместо веранды палубу сделать, и маленькие перильца из ивняка. Так красиво получилось, нам казалось, что у нас самый лучший дом на свете. Это потом мы его обшили и настоящую веранду сделали, а тогда... Все гоже было. А пока ребята с девчатами работали, ты сделала кирпичей из глины и сложила наскоро вот эту печку. Плиты не было, так мы решили, что сверху можно положить поперечины, а на них уже посуду. Я уже не помню, как и кто  принес этот старый казанок, настоящий, с вешалом для чайника. Тогда это было целое состояние. Мы купили  пятилитровый чайник  и каждый день. топили эту печку. любовались огнем  и закатом, готовили пищу и  грели в чайнике воду.  А как весело мы справляли новоселье, как спали на полу, пока не купили кровать.  А  помнишь, как ты мне сказала, что у нас будет маленький? Помнишь? Тоже  здесь, на нашей веранде. Как быстро наша жизнь прошла, я даже и не заметил. Как много слов хороших я тебе так и не успел  сказал...


Печка уже разгорелась и уха была почти готова. Дед Гриша поставил стол  на веранду, накрыл клеенкой, поставил тарелку с хлебом, сахарницу,  стакан для чая и тарелку с ложкой для ухи, потом пошел к воде и из садка достал бутылочку беленькой. Обтер ее и налил в стакан граммов  50. Снял с огня  уху, поставил на подставку. Налил ее себе в тарелку. Сел в старое кресло и сказал:


-  Ну, со встречей, моя хорошая, моя дорогая Настюша. Я опять приехал сюда, без тебя мне сложно жить. Вот и ухи наварил, но одному не хочется и стопку, за тебя ... - сказал и выпил.


Дед Гриша порядком проголодался. Запах ухи и стопка разогнали аппетит, и он с удовольствием стал есть и любоваться  плавнями и затоном.

ЧАСТЬ 5

Дед Гриша сидел и пил чай нв веранде и вспоминал.

- А, знаешь, Настюша, как я тебя однажды обидел. Я до сих пор это помню. Случилось это, тогда, когда ты мне сказала, что если я не брошу ходить на самоходках и по полгода не бывать дома, то ты уйдешь и заберешь с собой детей. Я тогда был молодой и  горячий, поэтому и ответил тебе резко, ответил что мне все равно, что ты говоришь не подумав, что ты можешь поступать, как хочешь... Как же я был не прав. Это я сейчас понимаю, какое трудное было наше счастье. Здесь, в нашем доме. В нашем доме никогда не было ни воды, ни других удобств. Как ты, могла здесь, в плавнях, по полгода, жить одна с нашими детьми, в ожидании меня. Я этого не знал, потому, что я занимался своим любимым делом, я был просто матросом, даже не моряком, а матросом влюбленным в реку и море, в судьбу бродяги, которого всегда ждет любимая женщина, в доме с верандой на закат. Я не понимал, как трудно быть матерью и хозяйкой, как тяжелы одинокие ночи, в нашем доме, в холодные и темные осенние ночи, но я помнил ту радость и счастье в твоих глазах, когда я - бродяга, приезжал домой. Я помню все наши счастливые мгновенья, все наши закаты и нежные объятья на рассвете, как я тогда отпустил тебя, не знаю. Никогда себе не прощу. Ты уехала к родственникам, в Михайловку, и не разрешала к тебе приехать. И вот, наступил тот день, когда закончилась осень, пришла зима, и я приехал домой, но я не увидел, ни счастливых твоих глаз, ни дымка от нашей печки, и света в окнах нашего дома, и я не смог, просто не смог, любоваться нашим закатом, сидя на нашей веранде. Я уехал, закрыв наш дом на замок, а свое сердце я успокоил водкой. Но Каждый раз, когда я трезвел, после очередной пьянки, я возвращался домой, но там тебя не было. И вот однажды, меня вызвали в отдел кадров и сказали, что меня списали на берег, что если я не возьмусь за ум и не брошу пить, то и с работы меня уволят. Ты, даже не представляешь, почему я так пил? Я пил, потому, я  просто не мог без тебя и наших детей жить и без реки тоже.Ты никогда не спрашивала, а я не говорил, а я - просто умирал без тебя и моих детей. Я не мог жить и не мог дышать этим воздухом, без тебя. Милая, любимая, моя Настюша, ты как почувствовала, что я погибаю, от своей глупости, от своего невозможно гордого характера и несгибаемой воли. Я - глупый человек, я смог обидеть свою любовь. И вот однажды, Бог, наверно так решил, напившись я решил пойти в наш дом. Я понимал, всю глупость и всю безмерную свою беспечность, увлекшись романтикой, забыть о то, что детям и моей любимой женщине, тоже необходим уютный  и теплый жом, дом к котором было бы тепло и легко жить, а не это глиняный сарай с верандой на закат. Я хотел его снести и начать все с начала...   Но, когда я пришел, то  я увидел, что в нашей печке горит огнь, в окнах нашей спальне горит свет... Я тихонько подошел под окно и увидел, как ты, моя любовь, разбираешь вещи и складываешь их в шкаф. Я плакал, как мальчишка, которого выпороли, за проделку, я плакал и понимал, что виноват, очень сильно виноват... Потом я видел, как ты вышла и сняла с вешала, наш чайник, и как загорелся свет в нашей имитированной душевой, как ты разделась и смывала дорожную пыль. Мне хотелось ворваться туда, к тебе, но я не смог... Я струсил, я боялся, что опять случится что - то, такое, и мы тогда окончательно потеряем ту хрупкую связующую нить, которая называется нашей любовью. Потом ты выключила свет и легла спать, а я, сел на ступенях нашей веранды, не в силах постучаться к тебе в дверь, чтобы войти и попросить прощения. А утром, ты выйдя из дома, увидела,как я спал под твоей дверью.


- Ну, чего ты тут разлегся? Тебя, что домой не пустили?  Кто мог это сделать? Это же наш дом, дом который мы строили вместе... - сказала ты и пошла разжигать печку, чтобы согреть воды к чаю.


- Я, просто побоялся вас разбудить... Настюша, прости ты меня... - прошептал я, поднимаясь с пола.


- Да, ладно... Я тоже не могу жить там, на суше, без этих трудностей, без ожидания, и без наших вечеров, здесь в нашем доме, с верандой на закат.

ЭПИЛОГ

День уже клонился к вечеру. Дед Гриша  занимался домашними делами. Наводил порядок в доме, протапливал печку и сушил постель, и вспоминал.



Наша жизнь в этом доме не была легкой, но они ее прожили вместе,  эту жизнь и
счастливо. Здесь родились его дети. Он никогда не брал отпуск, по случаю родов Настюши. Он просто просил его мать, пока она была жива, помочь и пожить здесь, пока его не было дома, а Настюши, приходило время родов. Он не помнил, многого из того, что должен бы помнить отец, хороший отец. Это были отрывочные воспоминания. Когда он возвращался с плаванья, дети подрастали и менялись. Он играл с ними, водил в школу, учил с ними уроки, баловал, а потом снова наступала весна и они приходили на пирс его проводить. Самоходка отваливала, а его Настюша и трое его детей махали ему до того момента, пока самоходка не скроется за поворотом протоки и не выйдет в Волгу. А потом, были письма, телеграммы и редкие звонки...

 
- Кстати, а где письма? Я ведь так  их и не нашел? Не думаю, что Настюша их уничтожила - вслух проговорил дед Гриша.


Он пошел, разыскал лестницу, принес ее, приставил к стене и полез на чердак.  Он решил обследовать чердак. Он там не был давно, а если честно сказать и в обще никогда туда не поднимался, если только не было протечки крыши.


- Ну, и где же здесь может быть Настюшин тайничок?


Дед Гриша, влез на чердак и в удивлении,от увиденного, остановился. На чердаке было много мешков и мешочков, старых вещей и коробок. Он стал их рассматривать и вынимать их содержимое. В одном были детские вещи, вернее младенческие. Они были постираны, выглажены и аккуратно сложены. В другом - вещи уже подростков и школьная форма детей. А в следующих  мешках и коробках -  вещи Настюши и его самого, книги, старые газеты и журналы, детские игрушки -  вообщем вещи - свидетели их жизни в этом доме, с верандою на закат.


-Да, прошла целая эпоха и жизнь, а я и не заметил,  но и, где же ее тайник? - спросил сам себя дед Гриша.


И вдруг он увидел, за застрехой, маленькое зеркальце, и какую - то коробочку, в цветной выцветшей бумаге. Дед Гриша, подошел, взял эту коробочку и зеркальце Сердце его защемило, дыхание сбилось, показалось, что ему воздуха здесь не хватает...  Он присел на балку и опустил руки. Содержимое коробочки посыпалось, на пол. Ветхая бумага от старости рассыпалась в его руках.


- Ну, вот и наверно мой черед пришел - подумал дед Гриша собирая упавшие письма, детские бирки новорождённых, справки, открытки, телеграммы.


А также там было несколько фото, тех фото, которые Настюша сделала, когда была молодой, и еще не была замужем за дедом  Гришей. Дед Гриша собрал все это богатство в мешочек, найденный там же и стал спускаться.


Выйдя на свежий воздух, он увидел, что солнце уже садится в плавни. Он разжег печку, налил полный чайник водой, повесил его на вешало, приготовил решетку с рыбой и стал ждать, когда прогорят дрова, образуются угли и можно будет на углях пожарить рыбу. На веранде стояло два старых кресла, и маленький столик между ними. Кресла были поставлены так, чтобы человек сидящий в них, мог любоваться закатов и греться в последних лучах заходящего солнца.


Дед Гриша, сел в одно из кресел. Разложил на столе принесенные письма и другие бумаги и посмотрел на закат. Солнце бликовало. Камыши раскачивал ветер. Был чудесный вид. Солнце было еще высоковато и его лучи блуждали по веранде, по столу и креслу напротив. И вдруг, как наяву, дед Гриша увидел ее, его любимую Настюшу, как будь  то бы она сидела напротив, в кресле. Она всегда, так делала, стараясь успеть сделать все дела, до заката. Принять душ, надеть легкое платье и сесть в это кресло, чтобы любоваться закатом и погреть усталые босые свои ножки на еще теплом, заходящем солнышке.И друг как из тумана, дед Гриша, увидел Настюшу сидящую напротив.

Тогда, Настюша только родила, последнего, третьего ребенка и кормила грудью. Она для кормления надевала специальную белую, батистовую сорочку, отороченную кружевами вдоль глубокого выреза, удобного для того, чтобы можно было кормить младенца. Тогда она, спала мало, очень уставала, и часто покормив младенца, укрывшись одеялом выходила на веранду, немного посидеть, отдохнуть и полюбоваться закатом.


+ Я сидел напротив, читал газету и вдруг увидел, как моя Настюша, запрокинув на спинку кресла голову спит. Одеяло откинулось. Вырез разошелся. На сорочке расплывалось пятнышко, капелька выступившего молока, и в прорезь была видна ее налитая молоком, нежная грудь. Сорочка на коленях слегка задралась, ноги она протянула и развела свободно. отдаваясь теплому  солнышку. Последние солнечные лучи блуждали сначала по веранде, потом по распущенным  волосам Настюши, а потом, когда солнце уже почти скрылось в плавнях,  спустились ниже,  и я, с замиранием сердца  и дыхания, и с невероятным вожделением наблюдал, как солнечные лучики, на ветру меняя свою траекторию, и волнуясь, вместе со мной освещали розовым светом ее бедра, голые колени и часть оголенного бедра, устремляясь в самое нежное и потаенное от мира, и столь желанное для меня,  ее местечко. Я замер. все мое естество, все мои желания, все устремились в тот момент были  к ней, моей любимой Настюше, но я мог только позволить себе, в тот момент,  любоваться  ею, и радоваться и благодарить Бога за это.

Дрова в печке прогорели. Чайник кипел. Дед Гриша встал и поставил решетку с рыбой на угли и посмотрел на закат.


Поэтический диалог( от мужского лица)

Ты придумай мне имя ласковое,
Обними прошепчи в ответ,
И заря пусть, и что- то главное,
Без тебя, мне ведь жизни нет...(Н)

     *****************

Моя милая, нежная славная,
Ты тростиночка на ветру,
Для меня, для шального, главная,
Что имею, не упущу.

Моя радость в ненастье, солнышко,
Ты, как зорюшка по утру,
Я мечтаю вот, так вот, скоренько,
Постучаться к тебе, приду.

Прошепчу я слова все нежные,
Обниму и закрою дверь,
Ты забудешь обиды снежные,
Ты прости, еще раз, поверь.

Ты любимая, моя ласточка,
Ты встречай меня у ворот,
Знаю я, что судьбина - ленточка,
Вновь тропинку твою найдет.

Побежит, поторопит алая,
Поспешу я по ней к тебе,
Ты ж дождись меня, моя славная,
Я приду к тебе, на заре.


© Copyright: Ольга Верещагина, 2018
Свидетельство о публикации №118120306431
-