К вопросу о Додике и муте в Алма-Ата

Советский город Алма-Ата, а после и с казахским аутентичным именем Алматы в суверенную эпоху порождал и продолжает синтезировать смыслы, даже без статуса столицы последние три десятилетия. Территориальное ядро, в котором рождадись и использовалист устойчивые и предаваемые забвению жаргонизмы было в привязке к школам и неформальным районам-группировкам, активности молодежных сообществ, к любым каналам социального молодежного общения, а также к "черным" и "серым" схемам коммерции около-криминального формата.

В данном коротком обзоре вниманию будет представлена дихотомия конотаций жаргонизмов - "додик" и "мутя"/"мутный". Представленные сленговые термины являлись противопоставленными друг другу социальными статусами и определениями характеристик для членов социальных групп или объектов косвенного или активного буллинга а Алма-Ата.

Понятие "додик" с конкретной смысловой нагрузкой утвердилось в среде данной локации с середины 80х и устояло до конца 90х годов XX века. В алматинской среде изначально этот жаргонизм базировался лишь на позициях определения, которое давалось существу мужского пола, и, чаще всего юному или моложавому с наивными жизненными принципами, с тотальной безобидностью, возведенной в степень простоты, граничащей с аутизмом. Простота, как известно, в некоторых средах воспринимается как нечто даже хуже воровства, что создавало код неприятия "додиков" в "волчьих стаях". Вероятно поэтому "додик" и получил толчек для перекочевки из этнического еврейского контекста с авраамическими ценностями в формате Князя Мышкина к биркам насмешек и упреков на понижение.

"Додик" - это такой тщедушный и, в подавляющем большинстве случаев, молодой субьект со своими наивными для подрастающих "волчат" взглядами, который в силу воспитания и семейных приоритетов не социализирован в "теневых" и "черных" средах. По около-криминальным критериям, зародившимся в советскую эпоху, "додик" уже ничего общего не имеет ни с еврейской средой, ни с расовым контекстом, ни с этническими маркерами и их конотациями.
 
Как известно, "черные" и "теневые" сектора социальных отношений были вне официального контекста и идеологических векторов становления и развития общества "красного серпасто-молоткастого флага" и созидательной морали, зиждевшейся на заветах Ильича и коммунистических идеалах. В этих секторах Алматы "додик" и получил свою "путёвку" в жизнь с локальными оттенками смысловых нагрузок, как жаргонизм. Городская казахская молодежная среда не могла смотреть на "додика" через призму инородства и библейской ксенофобии, т.к. и первое и второе контекстуальные понимания были вне собственно казахской самоидентификации. Казахи сами всегда были инородцами в царско, а затем и в советской империи. А, к "евреям, которые бога распяли" казахи относились индифферентно, изначально не будучи в христианской ноосфере.

К концу 90х годов прошлого века, по всей вероятности, "додик" оброс контекстуальными и ситуативными смыслами. Но, в итоге, жаргонизм этот был затмлен новыми обстоятельствами, в которых он не только вдруг стал выпадать из арго-среды, но и вовсе исчезать из широкого употребления. Сама среда была переформатирована в следствие выставления иных социальных приоритетов и трендовых умтановок. А носители иных форм сознания и ценностей из числа т.н. "понаехавших" из переферийных регионов вынуждены были адаптироваться к новым социально-экономическим обстоятельствам. И, как следствие, казахского ящыка становилось больше, а носителей прежних понятий и смыслов, увлекаемых перспективами карьерного роста в выхолощенных средах госаппарата или маятниками криминальной активности все меньше и меньше.

А до тех пор, алматинский русский сленг подразумевал, что "додик" — это, в первую очередь, пусть и обвинение в некомпетенции, но не то, за которое можно бить морду или тыкать в живот ножом. "Додик" - был еще и сочувствием к статусу милого нерда-ботана - сына из интеллигентной семьи в поколениях, но не без иронических, а даже с саркастическими нотами. Из-за "додика" потасовок не возникало. Он мог служить упреком: "Вот ты - додик!", где данный жаргонизм имел конотацию "тупица/простак/наивный".

Не вызывает сомнений, что данный жаргонизм берет начало от классического еврейского имени - Давид. Оно - одно из самых известных имен в мире. В переводе с иврита имя Давид означает "любимый" или "любимец". И, вероятно, поэтому носителю такого имени уделяется повышенное внимание родителями, которые изначально знают его значение.

Стоит отметить, что имя Давид дают не только в еврейских семьях. Образ Давида представляет собой идеального властителя. И, согласно еврейской традиции, Машиах должен прийти в будущем из рода Давида - второго царя народа Израиля после Саула, младшего сына Иессея. В этом есть оксюморонное статусная позиция для "додика", использовавшегося в Алма-Ата.

В алматинской конотации "додика" в указанный период мало что осталось от классического Давида. Статус "додика" всегда подразумевал беззащитного индивида, которого даже обижать грех ибо судьба уже обошлась с ним безжалостно. Следовало лишь требовать от него соблюдения этого статуса априори, чтобы не пересекал границы областей чужих интересов. Порой даже чрезмерное стремление кого-нибудь указать "додику" его "стойло" могло быть воспринятым, как чрезмерный перегиб.

В отличие от нерда-"додика" индивид с негласным статусом, или того больше с погремушкой - "мутя" всегда рисовался если не передовым рулевым, то никак уж не из числа третьестепенных персонажей в которых фигурировали "додики" по статусу. Происходил "мутя" как персонаж из активной публики и претендовал на успех в ее среде также, как соратники из одной шайки на статус баронов в Европе в средние века.

"Мутя" - это также еще и "мутный" или  некто "мутящий" делишки или воплощяющий планомерно свои устремления не только без оповещения своего круга общения, но даже и без какой-либо утечки информации. Однако в социуме персонаж пребывает стабильно, т.к. ему надо впитывать тренды и прочую сопутствующую информацию, по возможности без потери связи. Более того, "мутя" держит марку делового и активно продвигающегося вперед по социальной лестнице без привязки себя к низкопробным начинаниям. Конъюнктура - его среда.

Все видят его движение к намеченной цели, но, никто не знает его алгоритмов. Навык ловли рыбки в мутной воде это тоже нечто из этой области. Никакими схемами или серьезными бенефитами "мутя" не делится со своими приятелями из общего стартового круга. О его достижениях они узнают по факту свершившегося, а не на этапе намерений.

При этом, необходимо отметить, что при общей этимологии для конотаций "мутя" и "мутный", первый жаргонизм подразумевает характеристики скользкого и с жидким агрегатным состоянием типа, который все еще в кругу общения и порой даже может иметь статус побуждающего равняться на него, восхищаться им и завидовать. "Мутный" же - кандидат на отчисление из сообщества, т.к. он не особо людим и, очевидно, что-то вынашивает, что вызывает подозрения и может быть даже нечто способное напугать.

Если "мутя" и второстепенный статус из-за его некоторых отличий в весовой категории в иерархии в сравнении с "рулями" и явными "мажорами", то при всей безобидности "додику" не повезло больше. "Додик" еще не "лох", но никак не "мутя", тогда как последний всегда стремится на перспективу преуспеть на фоне других в кругу, в который додик редко допускается.