Антисоветское настроение

          В январе 1976 года с заходом судна в порт Риги списался на берег. Самолётом долетел до Москвы, а оттуда поездом во Владивосток. В двуспальном купе я один. Временами выхожу в коридор и, стоя возле окна, смотрю на заснеженные пейзажи. Пассажиров немного: в соседнем купе справа большегрузный мужчина в армейском галифе с подтяжками поверх нательной рубахи, дальше женщина с дочерью лет пяти, слева занято только одно купе – в нём две девушки-иностранки.

          Дальняя дорога располагает к общению, и вскоре я разговариваю с женщиной. Она впервые побывала в столице, куда возила дочь на лечение и охотно делится впечатлениями о поездке. К разговору присоединяется попутчик в галифе, по всей видимости, отставной военный. Он отдыхал в каком-то подмосковном санатории и предпочтительная тема его разговора – здоровье.

          В коридор вышли девушки. Приветливо улыбаясь, подходят ближе. Одну из них зовут Бригитта другую – Вильма. Мужчина громко, по слогам, полагая, что это поможет его понять, спрашивает у девушек, из какой они страны. Попутчицы не понимают, и я беру на себя роль переводчика. Узнав, что девушки из Швейцарии, мужчина, почему-то заявил, что шведские хоккеисты конечно игроки хорошие, но наши лучше. После ещё нескольких вопросов, мужчина велел перевести девушкам, что он подполковник ККБ в отставке. Информация произвела на гражданок капиталистической страны должный эффект и боязливо поглядывая на живого представителя всесильного советского ведомства, о котором были не мало наслышаны, они вскоре удалились в купе. Отставной же подполковник в стиле допроса стал задавать мне различные вопросы, в том числе, откуда я знаю английский язык, в каком пароходстве работаю, на каких судах, и в какой должности.

          На следующий день Бригитта и Вильма поприветствовали меня как старого знакомого. Чай из гранёных стаканов в подстаканниках мы пили вместе в моём купе. Девушки в совершенстве знали четыре языка, в том числе английский, на котором я немного говорил. Разговор был обо всём, хотелось больше узнать о стране, откуда они приехали. В то время возможность общения советского человека с иностранцами была маловероятной – мы жили за железным занавесом. Жизнь за рубежом в советских газетах освещалась неправдиво, «враждебные» радиостанции глушились, послушать их при всём желании не удавалось. Выехать за границу, тем более в капиталистическую страну, практически было невозможно. Моряки торгового флота составляли малое исключение. Однако в иностранном порту нам разрешалось выходить с судна только в дневное время группами по три человека во главе со старшим, и каждый такой поход ограничивалось лишь посещением нескольких магазинов, где купить ничего толком мы не могли в силу мизерного количества выданной валюты.

          Узнаю, Бригитта и Вильма сёстры. Живут в Женеве, работают телефонистками на одной из городских телеграфных станций. Сейчас в отпуске: едут поездом до Иркутска, затем самолётом в Японию, а оттуда на теплоходе в Австралию и Новую Зеландию. Интересуюсь, какой порядок для них получения разрешения на поездку за границу, и какие условия оформления загранпаспортов. Девушки отвечают, что для выезда из страны им не нужно никаких разрешений, необходимо лишь иметь свои паспорта и деньги.

          Двери купе открыты и вскоре большое тело мужчины в галифе из купе справа остановилось в дверном проёме, прокашлялось, и заявило, что Солженицын нехороший человек, так как предал свою страну и пишет клеветнические книги. Всё это он потребовал перевести иностранкам.

          Фамилия опального писателя, проживающего в Швейцарии, часто упоминалась в прессе. Два года назад Солженицына обвинили в измене Родине, лишили советского гражданства и выдворили из страны. По телевизору показывали, как простые трудящиеся на общих собраниях трудовых коллективов «клеймили» позором пишущего диссидента, хотя вряд ли кто из них читал его произведения.

          Никакого желания переводить суждения об изгнанном из страны писателе у меня не было.

          – Вот и кажите им об этом сами, – предлагаю я соседу по купе, понимая, что тем самым вызову его неудовольствие.

          – Да вы молодой человек на их стороне! – взрывается отставной чекист. – Как это вас за границу выпускают с таким настроением – оно у вас, я вижу, – антисоветское!

          Под «их стороной» он, по-видимому, подразумевал буржуазное общество, два представителя которого сидели перед ним.

          Уличив меня в антисоветском настроении, разгневанный подполковник ушёл. Сёстры сидят тихо. Они догадались, что конфликт произошёл из-за Солженицына, и чувствуют себя немного виноватыми. Пытаюсь продолжить прерванную беседу, но получается не очень.

          После небольшой паузы, Бригитта и Вильма, настороженно посматривая на дверной проём, шёпотом просят меня не считать Солженицына плохим человеком. Речь их эмоциональна и сводится к тому, что писатель любит свой народ и пишет замечательные книги.

          В тот вечер, оставшись один, думал о словах подполковника, обвинившего меня в антисоветском настроении, и сделал для себя поразительный вывод – а, ведь, он прав! Я всегда считал, что мы, советские люди, самые счастливые. Страной, победившей фашизм и первой проложившей дорогу в космос, нельзя не гордиться. И, всё же, что-то было ни так! Дело даже ни в пустых полках в магазинах, а в другом – мы жили в каком-то удушливом мире запретов, лицемерия, официальной лжи… Всё, что нам говорили о пресловутом капиталистическом обществе, далеко не соответствовало увиденному в этих странах. Там было право выбирать: право читать, что ты хотел, право ехать туда, куда ты хотел, право говорить, что ты хотел… Мы читали и смотрели только то, что разрешалось, открыто сказать то, что думаем – боялись, поехать туда, куда хотелось – не могли. Литературные произведения, фильмы, песни, спектакли – всё проходило жесточайшую цензуру. Нельзя признать нормальным, что из страны то и дело бежали писатели, поэты, артисты, учёные, художники…

          После посещения иностранных портов на судне нередко находились печатные издания, разумеется, «антисоветского» содержания», запрещённые к ввозу в Советский Союз. В них рассказывалось о демократии, свободе слова, многопартийности, людях, борющихся за эти общечеловеческие ценности в советской стране. Мы узнавали, почему, например, писатель Александр Солженицын, музыкант Мстислав Ростропович, поэт Александр Галич, драматург Иосиф Бродский, танцор балета Михаил Барышников, певцы эстрады Эмиль Горобец, Лариса Мондрус вынуждены жить не в своей стране; почему «бежал» за границу так полюбившийся мне по книги «Бабий яр» писатель Анатолий Кузнецов. Повесть Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича» и его роман «Архипелаг ГУЛАГ», обнаруженные в трюме после выгрузки в одном из портов Канады, я прочитал, как говорится, на одном дыхании. Произведения впечатляли – не верить тому, что там написано, было невозможно! Так почему я должен сказать, что писатель, испытавший на себе все тяготы исправительно-трудовых лагерей, куда был направлен по пресловутой пятьдесят восьмой статье уголовного кодекса, предал свою страну и пишет клеветнические книги? Нет, с этим я не мог согласиться!

          Неприязни к подполковнику не было. Наверное, как многие его возраста этот человек прожил трудную жизнь и искренне любил свою страну. В то время и мы, молодые, многого не понимали: школа, комсомол, армия воспитали нас в духе преданности идеям коммунизма. И всё же мы были другими! Доходящие до нас слова правды порождали смятение, заставляли задумываться, вызывали протест, несогласие…

          Вот с таким антисоветским настроением ехал я той ночью в скором поезде по моей необъятной любимой Родине. В то время я ещё не знал, что вскоре всё изменится: опальным писателям вернут доброе имя, произведения их станут доступными для всех, в страну возвратятся изгнанные за политические убеждения и народ сможет говорить открыто, не опасаясь преследования. Всё это будет потом и станет возможным благодаря таким людям как Александр Солженицын, о котором так неодобрительно высказался отставной подполковник.