Эвтаназия

               
В полумраке библиотеки, отблески живого огня в камине вальяжно танцевали на рисунчатых обоях. Тяжёлое раритетное вольтеровское кресло протяжно скрипнуло под весом высокого полного старика в домашнем стёганом халате, фланелевых брюках и старых потёртых шлёпанцах.

Старик поднял руку, коснулся морщинистого лба и седых коротко стриженых волос. Бриллиантовой огранки шпинель в антикварном кольце белого золота сверкнула алым всплеском в неверном свете камина и подсветила бледную кожу лица.

Милая горничная в коричневом платье с кружевным воротничком и манжетами бесшумно вошла в дверь из ярко освещённого электрическим светом коридора и поставила на полированный столик карельской берёзы чашку чёрного цейлонского чая без сахара, пододвинув потрёпанный коричневый блокнот на кнопке.

-- Герман Георгиевич, я вам сегодня ещё нужна? – едва слышно произнесла она.
-- Нет, ступай, -- холодно ответил старик.

Горничная, спохватившись, достала из кармана накрахмаленного передника склянку с таблетками и поставила рядом с чашкой. Старик протянул руку и нащупал лекарство. Она сделала книксен и, так же бесшумно, как вошла, покинула библиотеку.

Герман зажмурился и тихонько застонал. Идея была неожиданной и не свойственной его складу характера. Весь день она крутилась в голове и не давала покоя. Возможно, он нашёл приемлемый выход.

***

Это был репортаж из Бельгии. Знаменитая балерина, умирающая от остеосаркомы, бледная и нервная, давала интервью:
-- Вы должны меня понять, а если и нет, то принять мой выбор. Я умираю. Невыносимо жестоко. С тех пор, как я узнала о диагнозе, меня не отпускает депрессия. Жизнь кончена. Я никогда больше не смогу танцевать! Я отказалась от лечения. Не хочу тратить последние мгновения жизни на бессмысленную суету. Я благодарю доктора Дюпонт за возможность уйти достойно и без мучений.

А потом она заплакала.

***

Следующим утром Герман Георгиевич, погрузившись в размышления, прогуливался в парке.
Осень радовала тёплой погодой. Запах прелой листвы и влажной земли будили сложные воспоминания из детства. Бабушка ругает маленького Германа за промокшие ноги, наливает тарелку наваристого борща и отбирает книгу – читать за столом строжайше запрещено.
Мимо пробежала стайка гомонящих детей в ярких куртках. Молодые люди выгуливали собаку, смешную кудлатую дворняжку, вообразившую себя доберманом. Пожилая пара мило кормила голубей хлебными крошками.
Герман остановился, присел на свободную скамейку и достал из кармана коричневый блокнот на кнопке. Простым карандашом сделал набросок. Любовь и голуби. Жизнь продолжается.

***

Как всегда по вторникам, Герман навещал свою жену Лидочку.
Сквозь ажурные кованые ворота, по липовой аллее, он подошёл к старинному, отлично отремонтированному особняку. Лестница, отделанная мраморной плиткой, привела его к дверям из полированного дуба с медными ручками и отвратительной уродливой табличкой: «Частный психоневрологический санаторий».

В вестибюле, вежливый охранник выдал ему белый халат и бахилы.
Широкая лестница с красной ковровой дорожкой привела Германа Георгиевича на второй этаж. Другой охранник, сверившись со списком и пропуском, отворил двери отделения.

Собравшись с духом, посетитель шагнул во второй круг ада. Просторный коридор с окрашенными в бежевый цвет стенами с мягким, пружинящим под ногами, линолеумом казался пустым, но Германа это никогда не обманывало. В воздухе витал едва уловимый запах лекарств, страха и экскрементов.
Внезапно распахнулась дверь одной из палат. Голый мужчина выскочил и заметил незнакомца.

-- Вы должны мне помочь! Здесь проводят бесчеловечные опыты над людьми! – завизжал он и бросился к Герману.

Неизвестно откуда материализовавшийся санитар ловко подхватил пациента поперёк туловища и втолкнул обратно:
-- Извините!
-- Ничего, бывает, -- Герман вытер пот со лба тыльной стороной ладони.

Две санитарки в клеёнчатых фартуках, запачканных едой, с пустой посудой в руках, вежливо поздоровались с ним, и зашли на кухню. Пахло, как в обед в детском саду. О больных хорошо заботились.

Гостиная производила очень приятное впечатление. Высокие светлые окна, струящиеся шторы, мебель из ротанга, изящные столики с настольными играми, телевизор на стене… И заторможенные пациенты, с отсутствующим взглядом.

Лидочка сидела в кресле возле окна. Такая родная и такая чужая. Она улыбнулась мужу, но тут же отвернулась. Не узнала. Герман Георгиевич сам не понимал, зачем приходит, каждый раз осознавая, что не готов проститься навсегда.

-- Здравствуй, дорогая. Как ты себя чувствуешь? – наиграно улыбаясь, спросил он.
-- Спасибо, хорошо! – задумчиво отозвалась женщина: -- Вы мой папа?

Это была самая трудна часть балета. Персонаж всегда был новый, но, ни разу не совпадал с реальным Германом.

-- Да, ты меня узнала?
-- Конечно, с первого взгляда. Когда мы поедем домой?
-- Когда закончится путёвка.
-- А что ты мне привёз?

Муж достал из кармана маленькую шоколадку «Алёнка», которую Лидочка так любила…

Перед уходом из санатория необходимо было побеседовать с главным врачом. Вышколенная секретарша подала кофе начальнику и чай Герману Георгиевичу.

-- Я полагаю, вы обдумали моё предложение? Готовы ли вы подписать пожизненный договор? – озабочено произнёс врач.

Герман внезапно сильно разозлился:
-- Не вижу повода для спешки! Наука не стоит на месте! Возможно, мир стоит на грани прорыва!
-- Ваше право, -- сочувственно согласился его оппонент: -- Я подготовил вам стандартный пакет для ознакомления. Дайте знать, когда будете готовы.
                ***

Забравшись на заднее сидение, Герман приказал таксисту:
-- Храм Александра Невского.

Старик достал из внутреннего кармана мобильный телефон, нашёл в списке контактов «юрист» и нажал кнопку вызова:
-- Андрей Владиславович, здравствуйте! У меня к вам срочное поручение! Разузнайте всё о возможности эвтаназии. Да, я уверен и это не обсуждается! – убрал телефон, достал коричневый блокнот на кнопке, открыл на списке дел и вычеркнул пункт «юрист».

***

На чисто выметенные плитки церковного двора, кружась, планировали красные осенние листья. Золотые кресты на куполах сияли в притухшей голубизне небес.
На память приходили стихи Пушкина и Тютчева, но Герман Георгиевич отбросил их, как несвоевременные.

На крыльцо вышел молодой, по меркам Германа, лет сорока с небольшим бородатый священник в чёрной рясе. Сопровождающие его две женщины в трауре поклонились, поцеловали батюшке руку, перекрестились на купола, обнялись и пошли к воротам.

Нужно было решаться. Дрожащей рукой Герман открыл дверцу автомобиля и вышел на улицу:
-- Жди! – приказал водителю и, не оглядываясь, пошёл навстречу попу.

Батюшка осенил крёстным знамением удаляющихся женщин и собирался вернуться в храм, когда Герман почти поравнялся с ним:
-- Здравствуйте, где я могу найти отца Никодима?
-- Я отец Никодим. Чем могу быть полезен?
-- Уделите мне пару минут?
-- Давайте присядем, -- священник указал рукой на деревянную скамейку возле забора, -- Я не видел вас среди прихожан. Вы не православный?
-- Нет, простите.
-- Вам не за что извиняться. Господь признаёт свободу выбора. Так чем я могу помочь?
-- Мы с другом, Сабельниковым Антоном Сергеевичем, поспорили. Я хочу выслушать ваше мнение.
-- Любопытно. Атеист поспорил с мистиком, и спрашивает мнение священника. Продолжайте, пожалуйста.
-- Допустим, жена моего друга страдает от Альцгеймера, не узнаёт близких, не может о себе позаботиться. От человека осталась одна оболочка. Я уверен, что она выбрала бы смерть. Разве не было бы благом даровать ей покой?
-- Это ваше мнение, как атеиста? А что об этом говорит ваш чернокнижник?
-- По договору души она сама на это согласилась, и никто не должен вмешиваться. Неужели кто-то по доброй воле выберет такие страдания?
-- Знаете, я могу долго говорить об этом, но имейте в виду, что Церковь категорически против самоубийств. «Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа, Которого имеете вы от Бога, и вы не свои?» Первое послание к Коринфянам, глава 6, стих 19.  И резюмировать, что пути Господни неисповедимы, но, наверняка, вы и так об этом уже слышали. А почему вы, собственно, пришли ко мне?
-- Я бы с радостью посоветовался со своей бабушкой, но она давно умерла.
-- Ваша бабушка была верующей? У вас есть дети?
-- Да.
-- Что ж, я не имею авторитета вашей бабушки, но позвольте мне высказать своё мнение? Возможно, ваша жена до сих пор жива потому, что она является скрепами для вашей семьи, и с её смертью всему придёт конец. С точки зрения мистики, она предвидела это и со всей любовью продолжает защищать близких даже за гранью. С точки зрения религии, вам стоит воспользоваться последними минутами её пребывания в этом мире и благодарить Провидение за этот бесценный дар. Как атеист, вы совершите большую ошибку, выбирая эвтаназию, и впоследствии, об этом пожалеете. Я оставлю вас с этими тяжёлыми думами, но если захотите продолжить нашу беседу, я буду в ризнице.

Священник встал и неторопливо пошёл к открытым дверям церкви. Герман Георгиевич тяжело вздохнул, закрыл лицо руками и заплакал от бессилья. Затем достал из кармана коричневый блокнот на кнопке, раскрыл на странице со списком дел и вычеркнул строчку «церковь».

***

Юрист позвонил через два дня:
-- Я выполнил ваше поручение. Есть возможность отправиться в медицинский тур в Швейцарию. Цена вопроса семь тысяч евро. Оформление займёт около четырёх месяцев, но пациент должен сам принять препарат и зафиксировать на камеру свое согласие.
-- Я отправлю пакет документов с курьером. Начинайте процедуру оформления!
-- Ваш сын в курсе?
-- Нет. Это его не касается. Вопрос закрыт! – Герман открыл свой коричневый блокнот на кнопке и вычеркнул из списка дел пункт «юрист».

***

В подъезде кто-то безуспешно пытался открыть входную дверь своим ключом. Горничная выглянула из кухни, притворно закатила глаза, подошла и отперла замок.

На пороге стоял высокий худощавый мужчина тридцати лет, в дорогих дымчатых очках и модном пальто. Засаленные волосы были собраны в низкий хвост и пахли кальяном и несвежими женскими духами. Он покачнулся и сфокусировал нетрезвый взгляд на женщине:
-- Что за чёрт!?
-- Герман Георгиевич распорядился сменить замки, -- поджав губы, ответила она.
-- Ну да, конечно! Беги, докладывай: «Позор вашей старости, паршивая овца в клане Коломенских явился. Пускать?»
-- Не юродствуйте, Артём Германович, вас ждут.

Горничная посторонилась, и мужчина вошел в прихожую, разделся, подал пальто, снял грязные ботинки и надел тапочки. Не глядя по сторонам, он, опустив голову, прошелестел по коридору и постучал в дверь библиотеки.

-- Войдите! – приказал суровый голос и Артём подчинился.

Отец был по-прежнему крепок и невыносим. С напускной дерзостью сын поднял голову и развязано уселся в кресло напротив.

-- В чём дело? Зачем я тебе понадобился?
-- Во-первых, здравствуй! – недовольно поморщился Герман Георгиевич.
-- Во-вторых, ближе к делу! – потребовал Артём.
-- Ты пьян, -- констатировал отец очевидное.
-- У меня горе – мать умирает!
-- Правда? Когда ты навещал её в последний раз?
-- Не хочу случайно с тобой столкнуться!
-- Что ж, я готов избавить тебя от этой муки. Я обещал лишить тебя наследства, но передумал.
-- Не стоит.
-- Я не закончил. Достань мне наркотики, деньги я дам. В обмен на наследство.
-- Зачем тебе?
-- Я смертельно болен и хочу уйти из жизни без страданий.

Артём окинул взглядом бодрого для своего возраста старика и не поверил:
-- Чушь! Что ты задумал? Убить мою мать!? – перешёл на визг сын.
-- Я уже сказал. Это для меня, -- неловко оправдываясь, пробормотал отец.
-- Я тебе не верю! Ты сбагрил её в психушку и теперь решил совсем от неё избавиться! Я тебя ненавижу! Что б ты сдох!

Артём вскочил, перевернул столик, наступил на старую записную книжку в коричневой обложке на кнопке и выскочил из библиотеки. Через секунду вернулся и швырнул в отца связкой ключей:
-- Ноги моей в этом проклятом доме не будет! Подавись ты своим наследством!

Он хлопнул дверью и покинул квартиру, как ему казалось, навсегда.

***

Сербский врач умирал от лейкемии. Чёрт дёрнул Германа Георгиевича включить его интервью.

-- Я вынужден признать, что умираю. Осталось совсем немного, но я ещё не сдался. Я буду с вами до самого конца! Боритесь! Продайте свою жизнь подороже! Никто не знает, что случится завтра!
Рассвирепев, Герман схватил плоский экран, вырывая провода и круша всё вокруг, распахнул окно и вышвырнул на улицу.

Сердце колотилось, как бешеное. Как он смеет заставлять ему верить!? Кто он такой, что бы лезть в душу?

***

Заплаканная горничная суетливо распахнула входную дверь после первого звонка. Артём выглядел усталым и нетрезвым:
-- Что случилось?
-- Герман Георгиевич нездоров, -- в священном ужасе прошептала женщина.
-- Вызови скорую!
-- Они только что уехали. Оставили рецепт и велели нанять сиделку.
-- Что с ним?
-- Вы должны сами увидеть, -- горничная посторонилась.

Не раздеваясь и не снимая уличной обуви, Артём прошёл в спальню отца.

Педантичный порядок был уничтожен безжалостной стихией. Поваленная мебель, оборванные шторы, разбросанная одежда. Коломенский оглянулся на горничную, нервно теребящую фартук:
-- Что это было?
-- Помутнение сознания. Проснулся и не узнал свою комнату. Сильно испугался, -- женщина заплакала.

Артём подошёл к постели. Отец нервно вздрагивал во сне. На блюдце, посреди ночного столика, лежала разбитая ампула и медицинская салфетка.

-- Папа, что случилось?
-- Бедный мой мальчик. Кто о нём теперь позаботится? – не просыпаясь, прошептал Герман Георгиевич.

Пустым безжизненным взглядом Артём нащупал в пространстве горничную:
-- Маруся, приготовь мою комнату. Я возвращаюсь домой.

Горничная сделала книксен и покинула комнату.

Он отступил назад, заметил коричневый старый блокнот на кнопке, валяющийся на полу. Подошёл, наклонился, подобрал, уселся в кресло, смахнул набежавшую слезу и отомкнул кнопку.

Безмолвный свидетель трагедии открыл сыну всю правду от путевых заметок и скетчей до списка дел и детских неразборчивых каракуль в самом конце. Артём застонал и схватился за голову. Как он мог не заметить? Каким же чёрствым и безответственным эгоистом он был.

Ещё раз, окинув взглядом погром, Артём достал из кармана мобильник, нашёл в списке контактов «Санаторий. Мама» и нажал на кнопку вызова. Главврач ответил на третьем гудке:
-- Здравствуйте, Артём! Что-то случилось?
-- Здравствуйте Дмитрий Владимирович. Мне нужна ваша помощь. Не могли бы вы порекомендовать мне сиделку? У папы случился приступ панической атаки.
-- А вы уверены, что это была паническая атака? У вашего отца прогрессирующий «альцгеймер». Я предлагал ему госпитализацию и даже давал документы для ознакомления, но он их так и не подписал.
-- Я впервые об этом слышу, -- от шока Артём начал заикаться.
-- Приезжайте прямо сейчас. Нам необходимо серьёзно поговорить.
 
Нужно было ещё кое-что проверить. Он достал из кармана мобильник, нашёл в списке контактов «юрист» и нажал на кнопку вызова:
-- Андрей Владиславович, здравствуйте! У меня к вам срочный вопрос! Вам что-то известно о болезни моего отца? Что? Подождите секунду! Что он вам поручил узнать?
               
***

Герман Георгиевич затаился, притворяясь спящим. Дождался, пока медбрат выйдет в туалет, откинул одело и, на дрожащих от постоянных уколов ногах, побрёл к окну. Никто не имеет права решать за него. Это его жизнь. Он сам ей распорядится.
Распахнув окно, он выглянул на улицу. Седьмой этаж. Нужно падать головой вниз. Нет сил залезть на подоконник. Герман перегнулся и попытался оттолкнуться от пола, но ноги скользили.

Артём заглянул в дверь, услышав скрежет рамы. На секунду замер от неожиданности, не сразу поняв что происходит. Затем бросился и схватил отца за ноги, пытаясь оттащить от окна.

-- Саша, сюда! Быстрее!
-- Отпусти! Не хочу жить овощем! – хрипел Герман.
-- Папа, одумайся! Ты мне нужен!

Прибежавший санитар, быстро набрал лекарство в шприц и всадил старику в бедро прямо сквозь пижаму. Мышцы больного расслабились, глаза закрылись, пальцы, цепляющиеся за подоконник, разжались.
 
«Сволочи!» -- подумал Герман Георгиевич.

Скупая слеза скатилась по дряблой морщинистой щеке.

***

Апрель выдался холодным. Ночью вода в пруду больничного парка покрывалась тонкой хрустящей корочкой льда, которая к обеду успевала растаять. Возмущённые утки выбирались из своего домика и, громко крякая, вперевалку ходили по бережку и жаловались друг другу на вселенскую несправедливость.

У Артёма Германовича совсем не было свободного времени, но по вторникам он всегда сюда приезжал, садился на скамейку и наблюдал за двумя пациентами – высокой красивой женщиной лет шестидесяти, с выбивающейся из-под шапки прядью рыжих волос, и высоким крупным стариком в кресле-каталке, укутанном клетчатым пледом.

Доброжелательный и услужливый санитар уже прикатил кресло с мужчиной, установил лицом к пруду, поправил плед, оглянулся на женщину и протянул ей целлофановый пакет с буханкой белого хлеба. Кивнул Артёму и удалился на безопасное расстояние.

Герман Георгиевич безучастно смотрел перед собой, из уголка рта стекала тонкая струйка слюны. Артём до боли закусил губу, это был его крест – последствия выбора, в котором он до сих пор сомневался.

Лидия Сергеевна, с присущей ей жизнерадостностью, улыбнулась сыну, как совсем незнакомому человеку, раскрошила в пакете хлеб и стала кормить уток.

-- Знаете, мой муж уже давно меня не навещал, -- немного обеспокоенно поделилась она с Германом Георгиевичем.
-- Ммм, -- по инерции ответил он жене.
-- Вас, я вижу, тоже никто не навещает, -- сочувственно добавила Лидочка.
-- Ммм, -- согласился Герман.
-- Говорят, у вас есть сын. Странно, что он не приходит, -- продолжала светскую беседу женщина.
-- Ммм? – удивился старик.

У Артёма Германовича зазвонил телефон. Сотня неотложных дел требовала внимания. Он вытащил из кармана и отключил звук. Этот час принадлежал только семье.