Крысы. Глава 7

В дороге

     Уже на второй день пути я не выдержала натиска Анны. С одной стороны вкрадчивого и даже нежного, а с другой - неумолимого и яростного, как артиллерийский огонь. То она, видите ли, вчера заметила кусочек лазурного неба, надо же, прямо как из окна мансарды в чудесном доме её детства!
Жаль только, что пока она меня будила, он исчез, испарился… Ну конечно, это вовсе не её больная фантазия, и я сама легко бы в этом убедилась, если бы не уснула после десятичасового управления автомобилем, вместо того, чтобы вместе с ней любоваться несуществующей синевой небес. Ха, ха, ха, - может мне извиниться ещё за своё непотребное поведение?!
А то вдруг она ни с того, ни с сего начинала расписывать какие там красивейшие закаты…. Можете себе представить?! Закаты! Главное, рассуждает Анна об этом вполне серьёзно, причём сейчас, когда мы, возможно, приближаемся к центру апокалипсического водоворота! И как по мне, то гораздо большим чудом, чем самые разлазурные облака и распрекрасные закаты, нужно считать то, что нас всё ещё не втянуло внутрь этой гигантской воронки.
Но Анна говорила негромко монотонным голосом, как будто диктовала кому-то текст, который знала на память, о том, как они с соседскими детьми бегали к лесному озеру и какой отличный, самодельный генератор стоит у её покойного дедули в гараже, ведь благодаря ему, они никогда не сидели без света, хотя перебои случались довольно часто.
Или сделав минимальную паузу, вдруг принималась рассказывать о большом, капитальном подвале, который тянулся по всему периметру дома и по её собственному выражению, больше напоминал бомбоубежище.
А ещё я вынуждена была выслушать целую серию минизарисовок о заготовках, которые неизменно делала её бабушка каждый год, хотя предыдущих запасов всё ещё было предостаточно. Их просто не успевали съедать. Но неутомимая старушка всё равно каждый год закрывала банки с овощными салатами, солёными огурцами и помидорами, джемом, маринованными грибами, соком и бог знает, чем ещё. И всё это хранилось в подвале, в котором было прохладно даже в самый жаркий июльский полдень, на массивных, буковых полках, сделанных собственноручно незабвенным дедушкой.
 О, мне кажется, ещё немного и я сама могла бы проводить экскурсии по этому чёртовому дому: мимо скрипучей качели перед домом, старых плетёных стульев на веранде, дедушкиной мастерской, где так здорово пахнет деревом, большого холла с камином, десятком книжных полок и  огромным, овальным ковром на полу, мимо светлой кухни с геранью на окнах, где пахнет лазаньей и малиновым джемом, и всё так же хлопочет домовитая бабуля, а затем - туда, к узкой деревянной двери, сразу за которой начинается массивная лестница, ведущая в подвал, где конечно и сейчас все  полки заставлены корзинами, бутылями, коробами, банками и баночками, наполненными самой вкусной домашней снедью, конечно же находящейся в полнейшей сохранности и терпеливо ожидающей нашего приезда.
- Ладно! - заорала я, останавливая машину и для острастки обеими руками гулко стукнув по рулю, - Ладно, чёрт тебя подери, мы заедем в твою Дарданеллу или как её там...
- Дарута, - поспешно вставила Анна, плохо скрывая свою радость, - спасибо, Джеки…
- Да плевать мне с высокой горы и на то, как оно называется, и на твоё спасибо… Я остановилась, моя милая, чтобы уступить тебе место за рулём: да, да, с этой минуты и до самого дома твоей драгоценной бабули - ведёшь ты.
Анна собралась что-то сказать, но я выставила вверх указательный палец.
- Я соглашаюсь на это, лишь для того, чтобы ты своими глазами убедилась, что твои детские воспоминания не имеют ничего общего с реальностью, понимаешь? Слезай уже со своего радужного единорога и оглянись вокруг. Вспомни, где ты и что случилось. Тот дом, и всё, что с ним связано, осталось в том мире, которого больше нет, пойми ты, наконец… Возможно, там не только дома, но вообще ничего не осталось кроме выжженной земли.
- Мы этого не узнаем, пока не увидим… - тихо, но твёрдо вставила Анна, не поднимая на меня глаз.
- Иногда лучше не знать о том, что случилось… - ответила я ей уже спокойнее, наблюдая как из-за ближайшей сопки, с торчащими наподобие гигантских иголок сухими и изломанными сучьями какого-то кустарника вышли три высохшие, землисто-серые фигуры неопределённого пола и возраста. Неуверенно и осторожно, будто каждый шаг давался им с большим трудом, они направлялись к нашей машине с дубинками наперевес. Я усмехнулась: каждый из них был ненамного шире тех досок, что они тащили в руках.
- Именно по этой причине я и не хотела ехать в те места, с которыми что-то связано… - продолжала я, как ни в чём ни бывало: мне хотелось подпустить этих клоунов с их деревяшками поближе, - Будь это иначе, я бы уже давно проведала Биллибоя в его Рыбацком причале или как там его дыра называлась…
Тощие, с непомерно длинными руками фигуры, подошли уже достаточно близко и я с удивлением увидела, что то, что издали было принято мною за тёмный цвет кожи, на самом деле было… шерстью… Жёсткой даже на вид, достаточно длинной шерстью.
Наконец, я дала резкий и длинный гудок, с удовольствием наблюдая, как они застыв на секунду от неожиданности и страха, развернулись и довольно шустро скрылись из виду. Как бы это странно ни было, но бегать трусцой выходило у них гораздо лучше, чем подкрадываться. Хотя я всё равно каждую секунду ожидала, что они рассыпятся прямо на ходу и, гремя костями, сложатся в разновеликие кучки. Эти существа, вне всякого сомнения, ещё не так давно бывшие людьми, передвигались сильно сутулясь, загребая руками и втянув голову в плечи. И потому казалось, что у них отсутствует шея. А их тёмные лица, были странно вытянуты и напоминали треугольник, со срезанным конусом, направленный вперёд. Знаете, такие лица иногда встречаются, их ещё называют «кувшинные рыла». Но только раньше их всё-таки не так часто можно было встретить. По правде говоря, вообще очень редко. Ну, может, один-два раза за всю жизнь. А сейчас их развелось куда больше. И в нашем Блэквуде1 они мне тоже нет-нет да и попадались. Может не столь явно, конечно, и уж точно не группами.
Мы с Анной молча проводили их взглядами до самого того мгновения, пока они не скрылись за своим холмом, наверняка в какой-нибудь норе.
1Джеки с намеренным сарказмом искажает настоящее название города, в котором жила.
- Кстати, - хотя это было совсем не так, - рядом с лачугой Билли тоже есть и озеро, и лес, и закаты… Насколько я помню, конечно… Вернее, были, Анна… Вот в чём вся штука, понимаешь?
И тогда Анна повернулась ко мне и сказала:
- Не поверю, пока не увижу сама… Иначе ведь невозможно… Как жить, где брать силы, если заранее быть уверенной, что ничего не осталось, что всё напрасно… - она замолчала и нахмурилась, Анна всегда так делала, когда подбирала нужные слова.
 - Это как хоронить заочно, - сказала она после паузы, - всё что угодно могло случиться… и не случиться тоже… Мы с тобой, если следовать рассуждениям логики, вообще не должны были выжить. Я-то уж точно… Просто иногда что-то происходит вопреки не только логике, но и здравому смыслу. Но мы сидим здесь, посреди всего этого безжизненного хаоса и разговариваем. Мы живы, Джеки, и даже не превратились в этаких вот… оборотней… Она кивнула в сторону холма и, глядя прямо перед собой, замолчала. На фоне темнеющего неба, отчётливо вырисовывался профиль Анны. И я машинально отметила покатый, приплюснутый нос, бесцветные губы, почти неразличимые на фоне серой кожи и едва видимую, стёртую линию подбородка. Странно, почему я не замечала этого раньше. Её ёжик на голове давно отрос, и густые пепельные волосы были на тон или два темнее той поросли, что покрывала всё лицо и тело Анны.
- Что ж, - произнесла она, выходя из машины, - с удовольствием сменю тебя за рулём… К тому же это будет справедливо.
     Мда-а, что ни говори, а всё-таки была в этой малышке определённая сила, которая не просто позволяла её уважать, но и подчиняла своей воле. Точно вам говорю, ведь я даже ничего не ответила, только покачала головой и вышла, чтобы пересесть на пассажирское кресло.
     Честно говоря, я опять повыступала для острастки. Или ещё по какой-то идиотской причине. Ведь особого плана у меня не было. Да и откуда бы ему было взяться?! Самое неприятное, что кажется Анна стала замечать это раньше меня. Наверняка, смеётся иногда надо мной и тем, что всё выходит так, как она и планировала с самого начала. Ну, ничего, когда мы приедем в эту самую Даруту, надеюсь, я буду достаточно близко, чтобы в полной мере насладиться выражением её лица. Потому что я уверена: ничего хорошего нас там не ждёт. Если даже дом и остался, то… Это ещё ничего не значит. Если её не убедило состояние города, в котором мы жили до сих пор, то, собственно, и теперь есть отличная возможность это сделать.
Для этого всего лишь нужно продолжать двигаться в южном направлении, наблюдая заброшенные, полуразрушенные, как-то слишком быстро обветшавшие дома, глядевшие на нас пустыми глазницами выбитых окон с обречённостью, приговорённых к смерти.
Пора было сделать привал, подкрепиться и проверить стоящие машины на предмет бензина, который всегда лучше иметь в запасе, но пока места, где бы захотелось остановиться, всё ещё не попадалось. В багажнике у нас, помимо всего прочего, лежала четырёхместная палатка ярко-лимонного цвета. Мне кажется, по большей части именно из-за него я и решила её взять, несмотря на прилично занимаемое, драгоценное место. Ведь сидя в ней так легко представить, что стоит она у какого-нибудь водоёма, на залитой солнцем лужайке. Хотя Анна сказала, что ночевать при сложившихся обстоятельствах в палатке, да ещё и в незнакомой местности способен либо конченый псих, либо самоубийца. Но отговаривать меня её брать - не стала. И правильно сделала, во-первых, это довольно трудно, даже для неё. А во-вторых…
Во-вторых, если закрыть глаза, - что я и сделала сразу же, как только перебралась назад, - то можно вообразить, что две подруги решили отправиться к морю на пикник. А что, если действительно после того, как хрустальные надежды Анны, связанные с бабулиным домиком в Даруте, с треском разобьются о жестокую реальность, нам взять да и махнуть к морю? Мы ведь свободны… В том смысле, что ничем и никем не связаны…
Раньше, в той своей жизни всегда находилось что-то важнее, чем это. Или работа, или отсутствие денег, или желание потратить их на что-то другое. Да хотя бы на вечеринку для двоих в Тихом причале (вспомнила, как называется захолустье Билли). И я всегда думала, что ещё успею...
Действительно, почему эта мысль никогда не приходила мне в голову? Почему я вообще торчала, как привязанная в этой жалкой, чужой квартирке, тогда, как передо мной лежал весь мир?! Да обломанный, больной, почти мёртвый, но как сказала Анна, мы ведь не знаем, насколько далеко распространилась эта зараза, сеющая смерть. И я ни разу, только вдуматься, ни разу, даже не попыталась это выяснить. А вдруг где-то там, далеко-далеко, всё осталось, как прежде? Вот о чём я думала, когда закрыла глаза и попыталась уснуть на заднем сиденье, потому что дико устала. И хотя  почти за тридцать лет, я так ни разу и не выбралась к морю, - мне почудилось, что я слышу его прибой.
Я чуть не сказала о своей идее Анне, но потом передумала, и поняв, что заснуть всё равно не удастся, решила всё это записать. Тем более, что скорее всего, вряд ли у нас дойдёт до моря, и до чего-то ещё столь же прекрасного. Почему бы нас не прикончить, например, очередной дозе облучения, вынести которую мы уже будем не в состоянии?
Хотя Анна говорит, что это вряд ли. У неё имеется целая теория на этот счёт. Если коротко, то суть её в том, что раз мы не погибли от первой и последующих ядерных взрывов, то вряд ли это произойдёт теперь. Ну, в смысле, мы как бы получили прививку. И теперь радиация нам не страшна, то есть, конечно, рано или поздно, мы погибнем от неё или её последствий, - если ещё раньше нас не сотрёт с лица земли что-нибудь другое, - но сейчас она для нас что-то вроде ежегодного ОРЗ. А если сформулировать ещё короче, тогда: то, что не убивает, делает нас сильнее. Это я так подытожила, Анне понравилось, между прочим. Вообще, мы часто с ней обсуждаем разные вещи. И спорим, кстати, тоже очень часто.
Она толковая девчонка, но почти все её знания и умения малоприменимы сейчас. Они как будто слегка оторваны от реальности. Как и сама она, в общем-то. А я может, и прочитала раз в сто меньше книжек, чем она, но у меня ум живой, практический. А без этого в нынешних условиях никуда. Понимаете, что я хочу сказать? Пруст с Достоевским и пятая симфония Малера - это, наверное, круто, но выжить они тебе сейчас не помогут. Так считаю я. Анна же думает об этом с точностью до наоборот. Если что и поможет выжить, - а для неё это значит остаться людьми, - так именно это. Культура, типа, мать её.
     В свободное время, которого у нас достаточно, она читает, или пишет. Меня до сих пор удивляет, где она откапывает эти книжки. И хотя я перед отъездом выкинула с десяток их из багажника, они самым непостижимым образом откуда-то появляются снова. И при этом, она далеко не всегда знает, что будет есть завтра.
Но, повторяю, есть в этой малявке какая- то сила… По крайней мере, дар убеждения, это уж точно, раз ей удалось даже меня подсадить на письмо. Типа, дневниковые записи для моего несуществующего потомства. Ха-ха… Вот бы никогда не подумала, что буду это делать. Но оказалось, знаете, что в этом что-то есть. Сама не знаю как, но я втянулась!
 Да и потом, а что ещё делать в нашем положении? Выбор, как вы, наверное, догадываетесь, не так уж и велик. Ни интернета, ни телевидения, сотовый телефон сейчас не годится даже для того, чтобы им колоть орехи, а читать по примеру Анны, я пыталась, но не смогла, - как начнут мудотень разводить, типа, природа, да погода, ах любовь, морковь, бррр, уши вянут, - карьеру, сами понимаете, строить не нужно, прихорашиваться не для кого, думать об инвестициях, криптовалюте и тому подобном, тоже как-то не приходиться, хобби у меня нет, в настольные игры я не играю, трепаться попусту не люблю, алкашка почти не вставляет, более того, вызывает отвращение, ну и что у нас в сухом остатке?
Кроме того, я заметила, что писанина как-то успокаивает, приводит в порядок то, что творится иной раз в моей голове, и с чем не всегда получается разобраться.
Только мне это стало всё труднее даваться. Почему? Не знаю, пальцы стали плохо слушаться. Я уже писала, они становятся как будто деревянные. Сначала я думала, что это с непривычки, и была уверена, что скоро всё наладится. Странно, но этого не только не произошло, но даже стало ещё хуже. Такое ощущение, что пальцы мои постепенно теряют ту самую способность, для которой собственно и были изначально предназначены. Зато ногти приобрели необыкновенную прочность и значительно утолщились. А если я напомню, что у меня они ещё и тёмно-фиолетового, а у Анны, например, светло-серого цвета, то видик, можете себе представить, тот ещё.
И поэтому, чтобы хоть как-то удержать ручку или карандаш, - и того и другого, как и самой разной бумаги у нас полно, видимо канцтовары сейчас значительно меньше востребованы оставшимися в живых, - мне теперь приходится цепляться за них всеми пятью пальцами. Иначе никак. И при этом, - даже обидно становится, - ведь голова работает что надо. Только вот руки за ней не поспевают.
Анна всё твердит, что я должна продолжать несмотря ни на что. Но это очень непросто. Почерк мой даже я сама разобрать могу не всегда.
 Ей самой тоже трудно, я же вижу, - она часто останавливается и растирает деревенеющие пальцы, - но только она ни за что не признается. Это же Анна.
Представьте, что она до сих пор садясь в машину, не трогается с места, пока не проверит все показатели на приборной панели! И каждый раз все поворотные огни пытается включать. Ну, умора! Кстати, она очень расстраивается, если что-то не работает. Так что ездить с ней, то ещё удовольствие, машин хоть и полно брошенных, но полностью исправных, лично я пока не встречала, а ведь мы только за то время, что живём вместе, с десяток или больше транспортных средств сменили. Но Анна верна себе.
Например, однажды она отказывалась ехать, только потому, что в автомобиле были срезаны ремни безопасности. Кроме шуток. Наверное, опасалась, что за ближайшим поворотом её остановит полицейский патруль. 
     … Потом я видимо всё-таки уснула. Не знаю, сколько времени прошло, но когда проснулась, мы ехали по какой-то сельской дороге. Слева и справа от неё на холмистой поверхности были разбросаны несколько одноэтажных домов, присыпанных точно снегом буро-коричневой взвесью. У некоторых домов, расположенных на уровень ниже, ржавая, адская пыль доходила до середины окон.
Откуда-то сверху, из свинцово-бурой мглы, там где раньше в предзакатном зареве, постепенно темнело бы синее, вечернее небо, на землю плавно кружась, опускались крупные, грязные хлопья. Они были всех оттенков коричневого: песочные, ржавые, терракотовые, карамельные, бежевые… Наверняка и ещё какие-нибудь присутствовали, но на этом мои знания данной палитры оканчиваются. Это было похоже на то, как если бы вы решили посмотреть на окружающий мир через мутные очки с коричневыми в разноцветную крапинку стёклами, да так бы и забыли их снять.
Картина была до того необычная, что мне на какой-то миг показалось, что я всё ещё сплю и вижу сон… И хотя я ни за что и никому не пожелаю увидеть в реальности подобное зрелище, вообразить которое способно только чьё-то до мозга костей извращённое воображение, было в нём что-то необъяснимо завораживающее.
Думаю, что Анна чувствовала то же самое, потому что остановила машину ещё до того, как я попросила её это сделать. Было так тихо, что я не сомневалась: если постараться, то можно расслышать с каким сухим, царапающим шорохом падают на эту несчастную землю ржавые хлопья, похожие на скрученные трупики листьев, высохших и потемневших от времени. Только вот ни одного дерева, кроме нескольких обугленных, почти мумифицированных стволов, торчащих из земли наподобие сухих и чёрных, измождённо-костлявых рук, не было и в помине.
Мы с Анной вышли из машины и огляделись. В маленьких, приземистых домиках, по меньшей мере, в тех, что были расположены ближе к нам, мы не заметили никакого намёка на жизнь. Следов, хорошо заметных на этой коричневой взвеси, тоже не было видно.
Некоторые из домов выглядели довольно сносно, кое-где даже стёкла в окнах сохранились. На горизонте частокол из останков мёртвых деревьев и полуживых деревьев, напоминающий дырявый и прогнивший забор у нерадивых хозяев. Но главное не это. Я прошла вперёд и прислушалась. Так и есть! Совсем недалеко, возможно вон там, за ближайшим холмом, была река. Я повернулась к Анне.
- Как думаешь, ты ведь сможешь пережить, если мы отложим визит в милую твоему сердцу Даруту на пару дней?