Звезда

 Сибирская природа никогда не казалась нам суровой или некомфортной. Родившись в ее колыбели, не зная о существовании других вариантов, мы искренне восхищались широтой ее просторов и свободой выбора в забавах на бескрайних снежных равнинах, начинающихся прямо за речкой Ельцовкой.
Овраг — любимое место зимних развлечений. Лёжа вдвоем на листе упаковочного картона, мы с любимой подругой Галей, держась за руки, спускаемся по пологому обледеневшему выкату прямо к руслу замёрзшей реки. Небосвод похож на донышко стеклянного кувшина в котором отражается размытая голубизна небес. Иней на ресницах оформляет его виньеткой пушистого узора. В центре картинки солнышко и стайка красногрудых снегирей на берёзовых ветках.
— Маруся, что ты любишь больше: зиму или лето? — спрашивает Галя. Я удивлена вопросом. Как можно сравнивать эти два антипода? — Конечно зиму! От лета же одни неприятности! — Я вспоминаю потепление на короткий срок в наших краях, оно кажется мне случайным и даже вредным, ломающим сложившийся уклад. Лето вырывает нас из родных гнезд и забрасывает на ненавистную детсадовскую дачу, где под запах одеколона «Гвоздика» нас все-таки жрут комары, где жизнь представляется сплошным режимом дня, и нет никого ближе друзей-однокашников. Мы сбиваемся в стайки, играя в дочки-матери, образуем игрушечные семьи вокруг целлулоидных кукол, не менее крепкие, а в чём-то и более стабильные, чем настоящие. Интуиция подсказывает, что эти родственные связи пройдут с нами через всю жизнь, поддерживая на плаву в ее самые тяжёлые моменты.


Движение картона прекращается, но какое-то время мы еще лежим на снегу, подсчитывая все «за» и «против» смены сезонов. Да разве можно «Новогоднюю ёлку» и задушевное чаепитие с бабушкиными пончиками променять на бессмысленную суету вокруг выращивания урожая на садовом участке? Я вдруг явно ощущаю холодное прикосновение эмалированного бидончика для сбора ягоды, верёвкой он перетирает мне шею, а путь по колючему туннелю малиновых зарослей снова кажется бесконечным. Тут же вспоминаю, что ненавижу мокрые от полива грядок сандалии, прилипшую к лицу паутину и волдыри от выполотой крапивы! И ещё я решила, что ни за что в жизни больше не стану есть малиновое варенье!
Стряхнув со штанов вредные воспоминания, мы с Галей отправляемся к наметенному на дне оврага сугробу, отодвигаем заслонку, прикрывающую вход в снежную пещеру, и оказываемся в уютном зимовье. Неделю назад на новоселье мы сгрызли по баранке и, наплевав на утверждение взрослых: «Родню не выбирают», решили стать сёстрами. С тех пор оставленный за порогом мир кажется нам далеким и безопасным, а смысл ежедневного возвращения в детский сад — осознанным, потому что теперь у нас там семья. Раз мы с Галей сестры, то единственный пупс в нашей группе должен был стать чьим-то одним ребенком. Усадив малыша на стульчик, мы отбарабанили ладошкой по животам: «На золотом крыльце сидели...», и Галя стала мамой. На законном основании она назвала его Вовочкой, мне же досталась роль тёти, с правом кормить и выгуливать ребенка в колясочке. Пока мы разбирались с формальностями, нашего сыночка без спроса забрал Сашок.
«Эй, ты куда его тащишь?»
Не обращая внимания на родительские вопли и отбиваясь на ходу от материнских рук, Сашок больше походил на бандита, чем на лучшего друга. Похититель вскочил на лошадь-качалку, взял в руки деревянную саблю и в паре с Вованом на пластмассовом ослике поскакал на войну.
– Саша, отдай нам, пожалуйста, пупса. Он наш сынок!
– Отстань, видишь, наши русские ихних фашистов бьют! – полководец, запустив мячом в этажерку с кукольной посудкой на расшитых гладью салфеточках, произвёл эффект разорвавшейся бомбы. На взрыв прибежала Тамара Андреевна и лишила его полководческого статуса.
Вовочка перешел в руки мирных жителей. Под вечную колыбельную про страшного волка мы натянули ему шапку на нарисованные глаза, и с бутылкой во рту он отошёл ко сну. Пока Галя баюкала сынка, у меня появилось свободное время для раздумий над поставленной ребром дилеммой: «Верить или нет!» Дело в том, что новая воспиталка появилась в нашем садике сразу после полета первой женщины-космонавта. Уже несколько месяцев город был увешан плакатами в честь очередного подвига советского человека. Газеты пестрели портретами героини, и население страны начало привыкать к образу женщины новой формации. Простое скуластое лицо и мальчишеская улыбка под вихрастым чубом – именно так выглядела сейчас стоящая передо мной в белом халате Тамара Андреевна, наша домашняя копия космонавта.
– Галь, по-моему, это она, – в подтверждение смелой гипотезы, я кивнула в сторону фотокарточки, закрепленной над воспитательским столом, – Что скажешь? Похожа?
Обомлев на короткое время, Галя всё же нашла силы вернуться в сознание. Успокоившись, она выдвинула законный контраргумент: – Враньё! Её же по телевизору каждый день показывают!
– Галя, мне Сашок по секрету сказал, что она устала от славы и решила посвятить оставшуюся жизнь детям. Своих у нее нет, и она пошла работать в детский сад тайно, чтоб никто не догадался, а по телеку нам показывают совершенно другую тётеньку, но тоже с химической завивкой на голове, поэтому они так похожи. Правда, Саша?
– Ага! А че это вы тут без меня делаете? - За спиной у подруги возник наскоро отбывший наказание бандит. Он вернулся на побывку и начал проситься в дом.
Игра «В дом», как правило, устраивала всех желающих, потому что допускала свободную линию поведения героев, полную импровизации, при одном условии: роль за игроком закреплялась навечно (или пока не надоест). Саша согласился стать Вовочкиным папой, и мы доверили ребёнка отцу. Теперь на войну сынок уходил не с кем попало, а с родным отцом. Мы с Галей махали платочками, пока они на полном скаку мчались к линии фронта, потом встречали их с победой и шли в наш дом спать.
Сегодня, после утренней прогулки, накрыв к обеду кукольный стол, мы уже притомились ждать с войны усталого солдата, когда из опустевшей раздевалки вместе с запахом прелой шерсти от подсыхающих штанов потянулся звук тоненького попискивания. Там, в тёмном углу за двумя рядами наших кабинок, нянечки обнаружили плачущего бойца, вытащили его на свет божий и начали изучать причину трагедии. В дверной проём было видно, как за ситцевыми подолами взрослых мелькает его раскачивающаяся фигурка. Наш с Галей лучший друг, зажав ладонями рот, тихо скулит, отказываясь вступать в контакт с командованием. Мы вытянули шеи в сторону инцидента. Недокормленный младенец так и остался торчать над пластмассовой яичницей, когда голос Тамары Андреевны призвал всю группу на «сход»: – Дети, подойдите сюда! Видите Сашеньку? Он лизнул железные санки на морозе, и у него теперь травма языка. Никогда так не делайте! – грозный указательный палец по-военному затрясся над детскими головами, рискуя обвалить потолок на инакомыслящих. Наши с Галей глаза встретились: – Говорю тебе, она! Наклон Галиной головки подтвердил жизнеспособность моей теории. Удовлетворенная на данном этапе разворотом событий, я вернулась к Сашкиной интриге с ранением: – Ничегошечки себе! Ни за что ни про что, одним неосторожным движением заполучить настоящую травму и стать героем дня. Пожалуй, здесь он обскакал нас всех!
Толпа начала наступать на пятки, и мы сдали позиции. Особо трепетные бросились гладить Сашу по голове, прося показать язык. Неожиданно боец зарыдал. Слёзы мученика окропили праздных любителей сенсаций законным негодованием.
«И всё-таки, почему на морозе язык прилипает к санкам?» Вопросы громоздились в моей голове, распихивая друг друга локтями. Один из них я уже было приготовила для Тамары Андреевны, но суровый вид национальной героини отклонил прения.
В следующие пять минут на глазах всей группы происходила метаморфоза личности. В раздевалке над Сашком, словно бабочка капустница, осталась порхать только белокурая Танюша. Теперь, оказывается, ему было не важно, что там с травмой языка, лишь бы она взяла его за руку и повела играть в больничку. Это было настоящее предательство! Во-первых, он папа Вовочки, во-вторых – общий раненый герой, а в-третьих, Танюшу в наш «Дом» мы с Галей вообще не звали. Я успела тряхнуть за плечо ускользающего отца семейства и сурово спросить: – Сашка, скажи, зачем ты на морозе лизал санки?
Тот выразительно поднял брови над небесно-голубыми глазами с каплями слез на длинных ресницах и, не разжимая рта, честно развёл руками.
— Саша, нам пора Вовочку купать! — подсуетилась Галя.
В руках докторши распахнулся чемоданчик Айболита, и открывшаяся перспектива парализовала волю родителя.
«Ну что ж, придётся начинать жизнь сначала!»
Сон-час длился целую вечность. Потеряв интерес к неуправляемой семейной жизни, переваливалась с боку на бок и, считая минуты до подъёма, я твердо решила стать космонавтом. Вспомнив о самоотверженности ученых, почувствовала готовность к личному подвигу. На вечернюю прогулку я вышла с твердым решением наверстать упущенное.
Детсадовское крыльцо было высоким, отсюда хорошо обозревалась игровая площадка, по которой кругами носился Сашок, дразня меня своей деревянной сабелькой. Не останавливаясь на предателе, мой взгляд перевалил через чугунную ограду, туда, где за пустырем кружева тополиных крон обозначали границу целого мира.
«Как мне надоела Сашкина война!» — мелькнула отчаянная мысль в ответ на его призывный клич. В это мгновенье солнечный ветер едва не снес мне голову, пришлось зажмуриться, а затем, чуть размежив веки, сквозь заросли ресниц удостовериться в грандиозности зрелища. Вечернее солнце красным шаром путалось в ветвях деревьев, те прокалывали его тонкую оболочку, и багровый свет расплескивался по небосклону. Нянечка Валя задержалась рядом со мной и, глянув на порозовевшее небо, молвила: «Видно, завтра будет мороз...» Светило не обратило внимания на нянечкины слова. Оно, продолжая мерно дышать, вдруг начало уплощаться, прижимаясь к горизонту.
«Интересно, на Солнце тоже можно будет полететь, когда я вырасту?» Полномасштабный экран и стереосистемы в кинотеатрах изобретут ещё лет через сорок, но их прототип уже волновал потенциального зрителя. Залюбовавшись картинкой, я сползла по ступеням вниз, и Солнце вслед за мной опустилось за бугор. Стоило мне подняться на крыльцо, как его краешек вновь предстал перед глазами. Я приседала и поднималась, меняя положение взгляда на линию горизонта. От этого красная звезда то исчезала, то вновь обнаруживала своё присутствие на вечернем небе. В большом смятении от прилива чувств к божественной красоте феномена, я высунула язык, потянулась через решётку ограждения, пытаясь поймать на него последний луч уходящего Солнца. Тот мигнул, пригвоздил язык к стальному пруту и погас. Во рту что-то зашипело, неожиданная боль застучала в голове, требуя немедленного отступления. Страх перед наказанием сковал мне горло. Я так и стояла с открытым ртом, неспособная выдавить ни звука, до тех пор, пока не привлекла внимание однокашников. Компания, съезжающая с ледяной горки, вскинула головы и замерла в полете. Бросив свою игрушечную сабельку, ко мне заспешил Сашок. Нас разделяла решетка, и смотрели мы в противоположные стороны. Больше всего на свете мне было жаль, что не могу рассказать ему о происходящем за его спиной зрелище. Из его напуганных глаз снова выкатилась слеза. Голос надвигающегося возмездия в лице Тамары Андреевны ударил мне в спину, мои руки срезонировали. Толчок, и я оторвалась от ограды, захлопнув рот, почувствовала вкус железа и разливающегося в горле тепла. Сглотнула слюну. Сашок, стоя надо мной, молча гладил меня по голове. Я поняла, что произошло с ним и что чувствовал его язык. Неожиданно ощутив прилив сил, наплевав на боль во рту, пошла думать о явлении, которое в будущем объяснится теорией перспективы, но ещё долгие годы будет мучить мое сознание фактом, когда светило на моих глазах заходило и возрождалось несколько раз. А в память об этом открытии на моём языке навсегда остались отметины, напоминающие контуры тёмных пятен на том самом заходящем Солнце, к которому однажды я обязательное полечу!