Мемуары Арамиса Часть 245

Глава 245

Стоит ли лишний раз напоминать, что д’Артаньян отнюдь не ненавидел Мазарини, а я отнюдь не любил Фуке? Д’Артаньян весьма уважал Мазарини и был ему верен во всём, я же попросту испытывал уважение Фуке, он вызывал у меня дружеское расположение, до тех пор, пока не наделал столько ошибок, что навредил и себе и всем другим, кто был с ним связан, в том числи и мне. Я никогда не стал бы приносить интересы друзей и свои собственные интересы в жертву интересам Фуке. Сцена, в которой Фуке представляет Королю меня, а д’Артаньян одновременно представляет ему Портоса, с литературной точки зрения описана у Гримо великолепно. Мне даже жаль, что на деле ничего подобного не было, как не было и противостояния между мной и д’Артаньяном, и не было нашего объяснения, которым каждый из нас остался недовольным. Я просто шёл своим путём, д’Артаньян – своим, и мы даже не подозревали о том, как близки наши пути, и как сильно они могут в один далеко не прекрасным миг пересечься и повлиять друг на друга.
Итак, я вернусь к рассказу о том, как я изъял Филиппа из Бастилии. Я солгал господину Безмо, что его расписка находилась в распоряжении Олимпии Манчини, и что именно она унаследовала её. Эта расписка была полностью в моём распоряжении, и требовать деньги по ней мог я сам, поскольку я выкупил её у Олимпии по номиналу, уплатив сверх того также проценты по ней, справедливо убедив её, что с её помощью она, конечно, сможет разрушить жизнь бедняги Безмо, но едва ли сможет получить деньги, поскольку финансовое состояние генерала мне было прекрасно известно. За эти деньги Олимпия написала две расписки о получении двух одинаковых сумм, составляющих в итоге всю сумму долга Безмо, пометив эти расписки теми датами, которые я ей указал, а также передала мне долговую расписку Безмо, снабдив её соответствующей передаточной надписью. Таким образом, Безмо становился моим должником, а не должником графини.
У Безмо, действительно, не было свободных денег, он сказал правду, что сможет достать лишь пятую часть этой суммы, да и то не быстро, а лишь одолжив её по частям у всякого своего друга из тех, у кого только водились денежки и кто мог быть дать их ему под честное слово, без серьёзного обеспечения. Поскольку Безмо ошибочно считал, что расписка, которую он выдал Мазарини, утрачена, он самонадеянно считал себя свободным от обязанности выплаты по ней. Его ввели в это заблуждение мои люди, так что он вложил свои доходы колониальную торговлю. До возвращения кораблей с товарами он не мог бы получить свои деньги назад, только лишь продав с убытком свою долю вложений. Кардинал из расположения к Безмо мог бы ждать с оплатой, но наследники потребовали бы оплаты как можно скорей. Срок выплаты по заёмному письму, действительно, истёк два года назад, но кардинал не успел сделать приписку о том, что этот срок продлевается ещё на несколько лет. Итак, эта расписка была большой неприятностью для Безмо, его неразрешимой проблемой, чем я и воспользовался. Я приберёг свою власть генерала Ордена для более сложного случая. Так действуем мы, иезуиты, если проблема решается простыми средствами, мы не прибегаем к более сложным, поскольку безоговорочное подчинение Ордену его членов именно тем и держится, что такое подчинение требуется не ежедневно, а лишь в крайних случаях, но зато и отказаться от такового подчинения просто невозможно.
Имея на руках расписку, и предложив Безмо отсрочку в несколько лет, я приобрёл над ним власть на этот срок. Безмо должен был быть уверенным, что я не употреблю эту власть ему во вред, не разглашу о его нарушении, и к тому же он не знал, что вместо обычного свидания с заключённым, я устрою подмену.
Я сообщил Безмо, что посетитель – знатная особа, которая желает остаться неизвестным и по этой причине он надел маску. Безмо не возражал против этого. Кроме того, я нарочно приготовил для Жана Эрса сапоги с высокими каблуками и толстой подошвой, так что он казался выше своего роста на добрых два дюйма. По этой причине Безмо, который прекрасно знал, какого роста его узник, не подумал о том, что мой спутник похож на него, имеет такой же рост, осанку и цвет волос.
Мы вошли в камеру к Филиппу, которая была обставлена как комната вельможи, если не считать решёток на окне и отсутствия режущих и колющих предметов, а также зеркала.
— Монсеньор, выслушайте меня, умоляю, и если у вас будут вопросы ко мне, задайте их только после того, как дослушаете меня до конца, — сказал я.
Филипп молча кивнул и с интересом посмотрел на меня и на моего спутника.
— Вы можете криком или шумом специально или случайно и выдать нас и наши замыслы, — продолжал я. — В этом случае ваша судьба, которая не только тяжела, но ещё и крайне несправедлива, ещё больше ухудшится, и я даже не уверен, что вы сохраните в этом случае свою жизнь. Вы находитесь в заключении, не зная за собой никакой вины. Я намерен это исправить немедленно. Вам предоставляется возможность покинуть эту крепость, эту тюрьму, каменный мешок немедленно, сию же минуту навсегда. Сделать это вы сможете только поменявшись одеждой с этим молодым человеком, который добровольно займёт ваше место. Не опасайтесь за его судьбу, вскоре и он выйдет отсюда. Это будет только справедливо по отношению к вам. Перед вами откроются новые возможности, и главное – свобода. В том числе и свобода выбора вашей собственной судьбы. Если вы откажитесь от этого, другой такой возможности вам не представится никогда, я уверен. Только сегодня, сейчас – свобода или вечное заключение. Я не могу вам даже дать время на размышление. Просто воспользуйтесь моим советом и делайте то, что я говорю, или же откажитесь от этого. Если вы откажитесь, вы будете жалеть об этом всю вашу оставшуюся жизнь. А теперь решайте.
— Я готов! — сказал Филипп, сдёргивая с себя рубаху.
Через несколько минут Жан Эрс занял место Филиппа, а Филипп в том костюме, в котором пришёл со мной Жан, вышел вместе со мной из тюрьмы. Сапоги с набойками сделали Филиппа выше, Безмо ничего не заподозрил.
Я проводил Филиппа до кареты, посадил его в неё и велел ждать моего возвращения.
— Маркиз, вы можете убедиться, что я держу своё слово, — сказал я ему.
Я извлёк из кармана расписку Безмо, заверенную ещё чиновниками Мазарини, и показал ему, обратную сторону этого документа с передаточной надписью.
Как видите, документ погашен мной, и теперь вы должны эту сумму не графине, а мне. Я, предвидя, что вам будет сложно погасить этот долг в те сроки, в которые графиня предполагала получить деньги, уже побеспокоился о том, чтобы этот долг был погашен. Так что ваши денежные дела теперь существенно упрощаются. Я предоставляю вам отсрочку на три года. Расписку на первую половину суммы вы уже написали в обмен на расписку графини. Пишите расписку на вторую половину суммы, и я отдам вам это документ вместе с распиской Олимпии на получение второй половины суммы. Таким образом, вы становитесь моим должником вполне официально, и срок уплаты откладывается на три года.
Я вполне мог бы себе позволить и вовсе простить Безмо этот долг, но его следовало продолжать держать на крючке, и этот крючок должен был быть достаточно надёжным.
После этого я попрощался с маркизом, который был со мной сама любезность.
— Едем! — скомандовал я кучеру.
Ворота открылись, и мы покинули Бастилию. До тех пор, пока стены Бастилии ещё можно было видеть в заднее окно кареты, ни я, ни Филипп не промолвили ни слова. Наконец, мы отъехали достаточно далеко.
— Что ж, монсеньор, приветствую вас в вашей новой жизни, на свободе и с прекрасными перспективами! — сказал я. — Вы не раскаетесь в своём выборе.
— Прежде всего, господин Неизвестный, позвольте выразить вам мою чрезвычайную признательность за то, что дали возможность мне ощутить вкус свободы, — сказал Филипп. — Я не пожалею об этом даже в том случае, если через минуту меня убьют. Это незабываемое чувство, почти забытое мной, ведь я пребываю в состоянии узника почти половину своей жизни, но и до этого я не был свободен вполне, меня тщательно стерегли, и я почти не знал людей. Я буду ещё больше признателен вам, если вы объясните меня, по какой причине вы называете меня монсеньором, и по какой причине всю мою жизнь я был лишён свободы.
— Я объясню вам всё, и прежде всего то, что называть вас монсеньором не достойно вашего положения, — ответил я. — Я должен именовать вас, как минимум, Ваше Высочество, но скоро, очень скоро, я надеюсь, все будут обращаться к вам не иначе, как Ваше Величество.
— Я не понимаю, — ответил Филипп. — Вы собираетесь свергнуть вашего законного Короля?
— Нет, Ваше Высочество, я собираюсь вернуть трон законному Королю Франции, то есть вам, — ответил я. — Тот, кого сейчас называют Королём, имеет на это ничуть не больше прав, чем вы, поскольку он и вы – одно целое, иначе говоря, вы – брат-близнец и точная копия Короля Франции Людовика XIV. Вот, полюбуйтесь, портрет Короля, а вот вам зеркало. Это такой предмет, в котором каждый человек видит самого себя. Вам никогда не давали зеркала по той причине, что опасались, что вы, увидев своё лицо, поймёте, кто вы, и что у вас отняли.   

(Продолжение следует)