Прабабушка и муралисты Глава 26

Повесть

Глава 25

Глава 26,
в которой Павлика неожиданно называют ангелом, стена превращается в кровать, а капитан Порфирьев проводит вечер в ракете

Павлик уплетал ужин и взахлёб рассказывал о событиях прошедшего дня.
– …и тут она как рванёт! Главное, так спокойно у Васьки на коленях сидела, даже мурлыкала, и вдруг – р-раз!.. Представляешь? А мы и не заметили, что дверь приоткрыта была. Славка за ней, у него реакция, он же на бокс ходит, но всё равно не догнал. Ну, мы, конечно, бегать вокруг дома, звать её, а всё без толку. Сбежала.
– Ну, ясное дело, что сбежала. Замучили вы её, наверное, своим вниманием, – вздохнула прабабушка.
Вернувшись домой, она переоделась в уже знакомый Павлику спортивный костюм с надписью СССР на спине и превратилась из музы хоть и в необыкновенную, но всё-таки старушку – старушку беличьего типа, как мысленно стал называть её Павлик. Глядя, как ловко Андрей Антонович рисует портреты, он тоже попытался нарисовать портрет не портрет, но белку с человеческим лицом – так, для пробы, когда художник давал им задание рисовать, что в голову взбредёт. Так и говорил – рисуйте, мол, любую белиберду. И ребята начинали фантазировать, кто во что горазд, а в Павликову голову ничего оригинального как-то не приходило. В общем, попробовал, но попытка оказалась не очень, он этот листок даже показывать не стал.
Может, надо было рисовать не белку с лицом, а старушку с хвостом и лапками, засмеялся Павлик своим мыслям, глядя, как прабабушкины лапки осторожно ставят чашки на стол.
– Да нет, ничего не замучили, ей нравилось. Кормили её, как Андрей Антоныч велел. За бантиком она попрыгала – это Славка ей игрушку такую сделал на верёвочке, чтобы она тренировалась… А она, хитрая, всё думала, как сбежать. Но Костя сказал, далеко не уйдёт, вернётся. И так и вышло! Мы сбегали искупаться разок, а приходим – она сидит на пороге, а рядом мышка лежит. Представляешь? Не съела, нам принесла, к обеду!
– А вам на четверых одной мышки хватило?
Павлик залился счастливым смехом.
– Не, мы макароны ели, мышку ей оставили. Ой, я же не сказал – я макароны им сварил по-гоголевски! Они такого способа и не знали!
– Ну и как?
– Нормально. Славка говорит, что с маслом можно и недоваренные есть. А Васька на ночь там остался, у Андрей Антоныча. Ему мама разрешила, он звонил. Говорит, ей так рисунок понравился, ¬– ну, тот, который его портрет, что она теперь всё разрешает. А портрет в рамочку вставила – и на стенку, любуется каждый день. Нас Андрей Антоныч тоже нарисовал, вот посмотришь завтра… Да, а ты наши-то рисунки видела?
Прабабушка кивнула.
– Видела, но мельком. Времени не было. Пойдём в комнату, чаю попьём, вместе посмотрим.
Расположились за круглым столом. Пра включила торшер – сказала, для создания вечернего уюта так нужно, хотя с нормальным светом видно было бы лучше. Принесла вазочку с конфетами «Мишка косолапый». Ага, подумал Павлик, знаем-знаем, от Шишкина тут только лес.
Рассматривали рисунки долго, вдумчиво.
– Да, впечатляюще… И это всего за неделю!
– Ты не думай, что это всё! На конкурс работы ещё несколько дней принимают, и мы добавим. У Васьки знаешь какие идеи есть! Он из-за этого и остался. – Павлик посмотрел в окно, за которым бледное вечернее небо стремительно темнело. – Наверное, сидит сейчас, рисует… Андрей Антоныч говорит, рисовать любого научить можно, хоть обезьяну, а вот научить по-настоящему видеть – трудно. Но мы стараемся.
– Нравится тебе?
Тут Павлик задумался. Правильным было, конечно, ответить, что да, очень.
– Да, – сказал он.
А «очень» говорить не стал. Потому что понял вдруг, что рисовать ему просто нравится, а вот что нравится очень – так это всё остальное. Лодка, речка, купание. То, как красили дом, и ему приходилось по стремянке залезать под самую крышу. Варить макароны и есть их с ребятами очень понравилось. Сами ребята, конечно – как это он про них сразу не подумал! Андрей Антонович и его рассказы, особенно вечером, в саду с чаем… Павлик прикинул: если, допустим, убрать рисование, а всё остальное оставить, было бы так же здорово. А вот если вместо рисования убрать Петровича с «Валентинкой», то нет, уже не так. А если убирать ребят, даже кого-то одного из них – то вообще не здорово будет! Тут даже Петрович с лодкой не поможет. Получилось бы, что ты просто ездишь на уроки рисования. Ну, подумаешь – на лодке, а не на метро… Но с другой стороны, если бы не было рисования, не было бы и поездок к Андрею Антоновичу, а значит, и лодки не было бы, и всего остального…   
Павлик тряхнул головой. Вон оно как всё переплелось! С одной стороны, с другой стороны… Нет уж, не надо ничего убирать из этого переплетения. И так всё хорошо.
– Да! – сказал он ещё раз. – Очень нравится!
Прабабушка спрятала рисунки в папку, оклеенную мраморной бумагой, и Павлик вспомнил, что рассказал ещё не всё.
– А ты про Андрей Антоныча знаешь, что он моряком хотел быть?
– Нет, – удивлённо подняла брови прабабушка.
– Сам рассказал, что у него такая мечта была. Из-за морской болезни не получилось, приходится теперь художником работать. Но море никогда не рисует.
– Ах, из-за морской болезни… – прищурилась Пра. – Ну тогда понятно, почему мы полдня пешком по городу ходили.
– А я вот себе никак не могу мечту придумать.
– Зачем её придумывать? До неё дорасти надо. Много чего узнать, расширить, так сказать, кругозор. И она сама тебя найдёт.
– Ну не знаю… Мы у Андрей Антоныча каждый день кругозор расширяем, уже из ушей скоро этот кругозор сыпаться будет. Васька вон говорит, что теперь можно и в школу не ходить… А у тебя-то какая мечта? Про книжку прадедушкину я понял, что это не мечта, а план.
– План, да…
Прабабушка неожиданно рассмеялась, раскинула руки и закружилась по комнате, чуть не наткнувшись на фикус. Вот у кого морской болезни точно быть не может, подумал Павлик. Буквы СССР мелькали перед ним белой лентой.
Затормозив, Пра посмотрела на него круглыми беличьими глазами.
– Ты вот сидишь тут с чаем, мишек косолапых уплетаешь – и даже не догадываешься, что ты этот план спас! Да и всю книжку тоже. Прямо как ангел с небес явился – и спас!
Павлик чуть не поперхнулся конфетой.
– Я? – спросил он недоверчиво. Ангелом представить себя не получалось.
– Ты. И очень я тебе за это благодарна. Понимаешь, сначала-то мне было интересно, но не писать, а читать, что там Павел Андреевич в исторических хрониках понавыкапывал. Что тут было триста лет назад, или двести, пусть даже пятьдесят… Только про это всё он уже написал, и написал так, что зачитаешься! А мне досталась современная история, а в ней – ничего интересного. Ну не будешь же писать, как однажды зимой прорвало трубы и половину улиц водой залило, так что можно было на коньках по всему городу кататься. Или про то, как ниже по реке задумали турбазу построить. Начали бодро – и бросили, там теперь настоящие джунгли, и стены среди них торчат, как развалины древние…
Павлик насторожился. Не та ли это брошенная стройка, про которую Дэн говорил?
– Знаешь, сколько я уже над этой книжкой сижу? Долго. И ничего, совершенно ничего не получается. Высасываю ерунду из пальца, самой стыдно. А не бросишь. Как эти писатели живут, просто ума не приложу! Конечно, когда сочиняешь что-нибудь про события в далёкой галактике, таких проблем не бывает – пиши, что хочешь, кто тебя там, в этой галактике, проверит. Или про всякие параллельные миры. Тут вообще – выдал каждому герою по волшебной палочке, и вперёд! То-то сейчас что ни книжка, то про всякую небывальщину. А слабо про свой панельный дом что-нибудь захватывающее написать, а? – грозно спросила она у фикуса, как будто фикус в свободное время баловался сочинительством историй про миры и галактики. Фикус застеснялся и промолчал. Прабабушка пренебрежительно махнула рукой.
– Павлу Андреевичу я, конечно, ничего такого не рассказывала, чтоб не расстраивался. Но себя-то не обманешь. Не становись писателем, Паша, пожалеешь! Нет работы тяжелее. В общем, измучилась я. И тут ты со своим монстром! Это, конечно, нарушение общественного порядка… но меня ты спас, просто спас! И без всякой волшебной палочки! Теперь-то я знаю, что напишу. Новая глава в истории города – вот чем станет наш фестиваль! Павел-то Андреевич мой всё переживал, что нет у нас никаких достопримечательностей – а мы сам город сделаем достопримечательностью. Это будет достопримечательность всей страны!
Она сделала ещё один изящный поворот вокруг своей оси и добавила негромко:
– Но не сразу. И если товарищ капитан не помешает.
У Павлика, который за неделю новой жизни успел забыть об опасности, упало сердце.
– А он что… заходил?
– К нам – нет, к монстру в магазин – да. И чего-то я в этом не понимаю… Ладно, поживём – увидим. Пойди-ка вот чашки вымой, и спокойной тебе ночи.
Павлик послушно взял чашки и поплёлся к двери. Ну что ж это такое! Так всё хорошо шло – рисунки рисовали, кругозор расширяли, в городе праздник намечается, а тут опять товарищ Шерлок Холмс этот!
За спиной раздался легчайший скрип. Павлик обернулся – и остолбенел. Чашки одна за другой выпали из его рук. Часть стены, у которой стояла прабабушка, вдруг упала внутрь комнаты и превратилась в уже застеленную кровать. Изголовье кровати украшала подушка в кокетливый цветочек.    
– Ты что, Паша? Споткнулся?
– Нет, – сказал Павлик, подбирая осколки и не сводя при этом глаз с чудесной кровати. – Случайно. Извини. Завтра склею. А эта конструкция… она тут во всех квартирах, что ли?
– Ну что ты, нет, конечно. Это один мой бывший ученик сделал. Ещё в школе изобретательством увлекался. Такое на уроках труда выдумывал! Вырос, стал конструктором. Пришёл как-то в гости, видит – тесно у меня, и говорит: я вам механизм придумаю, чтоб кровать в стену убирать. И придумал! Теперь у меня тут и спортзал, и кабинет, и на балкон выходить удобно.
Павлик всё никак не мог опомниться от ошеломительного превращения стены в кровать.  Он трогал рычаг, дёргал резинки, которые удерживали постель, осматривал стену.
– А не тяжело?
– Попробуй сам.
Павлик попробовал. Кровать поднялась будто сама собой. Дно её было оклеено обоями, поэтому, когда она встала рядом с книжными полками, и в голову не могло прийти, что это не стена. И действительно, с разложенной кроватью к балкону не подойдёшь. Хорошо учили в прабабушкиной школе.
– Круто, – только и смог он сказать. – Круто.
И представил, как завтра будет рассказывать друзьям об этой уникальной конструкции.
– А на балконе ты что делаешь?
– Рассвет встречаю.
Павлик выглянул на балкон. В темноте он казался ещё меньше.
– А зачем?
– Интересно. Он каждый раз разный.
– Ты его каждый день, что ли, встречаешь?
– Что ты, его просто так не встретишь, – усмехнулась прабабушка. – А дождь? А облачность низкая? Или вообще – зима? Это в Греции, говорят, триста тридцать три дня в году солнце светит, а у нас климат нервный, переменчивый. И я тебе скажу: это очень хорошо. Только представь, что вокруг всё время лето! С ума сойдёшь от однообразия. Ни на лыжах покататься, ни опят пособирать. Тогда и самый распрекрасный рассвет через месяц надоест хуже горькой редьки. А у нас его дождаться надо, поймать… Нет, что ни говори, лучше нашего климата в мире не найти.
На обсуждение климата сил у Павлика уже не осталось.
– Я спать, ладно?
– Я тоже, – улыбнулась Пра и посмотрела на часы.

«Всё, теперь спать», – пробормотал капитан Порфирьев, когда в кухне Прасковьи Фёдоровны погас свет. Он кряхтя вытащил себя из ракеты – она всё-таки была рассчитана на детей, а не на могучих полицейских, – потянулся, поприседал, помахал руками, разгоняя застоявшуюся кровь, и ещё раз посмотрел на окна контрольным взглядом. Зачем надо было сидеть ночью на детской площадке, Пётр Иванович объяснить бы не смог, но охотничий инстинкт ещё ни разу его не подводил, поэтому сыщик подчинялся ему беспрекословно. Если надо, сидел бы в ракете и до утра. Но инстинкт молчал, и капитан, бесшумно ступая, пошёл со двора. Неплотная темнота летней ночи позволяла видеть всё почти как днём, и если бы не глубокая задумчивость, он нипочём не наткнулся бы на урну около подъезда. Раздался грохот и чертыхание – колени Петра Ивановича ещё не забыли недавнюю погоню за тараканом. Капитан отряхнул брюки, шагнул было дальше, но внезапно замер, потянул носом воздух и сунул руку в урну. Погремел мусором, извлёк какой-то предмет, обнюхал его – и улыбнулся счастливой улыбкой.

Продолжение: глава 27 http://proza.ru/2024/02/25/1201