У нас все будет

 
  На пути от метро к общаге стояла стекляшка.  Недорогая.  Пельмени – за тридцать пять копеек. Бифштекс за сорок копеек. И вершина гастрономии – люля-кебаб за сорок пять копеек. Казалось бы, велика ли разница пять копеек? А у студента и пять копеек на учете. Так что Миша, если ему не случалось пообедать в дешевой институтской столовой, возвращаясь в общагу, нырял в стекляшку, именующуюся пельменной. Заказывал чаще всего пельмени. Двойную порцию. Потому что с его росточком одной порции маловато. В лучшие дни заказывал бифштекс с картофельным пюре. Или макаронами. И в редчайшие дни решался на люля-кебаб. С тем же гарниром.

    Такое питание для студенческой общаги - почти кутеж. Большая часть ела либо в институтской столовой, либор в тошниловке студгородка. В пельменной оседала категория позажиточней и постарше. Не на стипендию живущие. Стекляшка была с претензией. В ней кроме холодных закусок и соков подавали горячие блюда. И горячительные напитки. И кроме буфетчицы имелись повар и официантка.  Не какая-то забегаловка. На входе было объявление, что приносить с собой и распивать запрещается. Но приносили и распивали. Не особенно стесняясь. Хотя и в пельменной имелось, и на разлив. Но, видно, своя бутылка ближе к телу.

 А поскольку напитки не терпят суеты, мужики сюда не заскакивали, а заходили.  Не закусить и пропустить, а посидеть. И попутно поделиться своими мнениями. Взглядами на жизнь и политическую обстановку. Женщины заглядывали редко. Постоянными женщинами были работницы заведения: толстая краснолицая буфетчица предпенсионного возраста и официантка, малопривлекательная молодая женщина с грустным взглядом, которую Миша, бывало, видел на улице. Ходила через аллею их студгородка. В пельменной даже повариха имелась. Но ее рабочее место было где-то за перегородкой. Повариху Миша не видел. Только слышал, как буфетчица кричала ей: Михайловна, бифштекс.

 Как-то он сидел поближе к раздаче, уминал свои пельмени и услышал, как буфетчица рассказывала забредшей знакомой, что, вот, взяла официанткой племянницу поварихи. Можно сказать, с боем выбила ей это место. Ткнула начальство   в калькуляцию. Положено.  А то эксплуатация. Кто там у них в конторе эти деньги прикарманивает?   Выбила. Правда, они там носом воротили словно официантка – королева какая.  Платят копейки, - буфетчица вздохнула, - Хоть так пристроила девчонку. А куда ей податься? А тут при еде.  Хоть на это не тратится. Все лучше, чем в ее поселке. Там пропадешь, - снова вздохнула, -  И тут не сахар.  Ну ка поди цельный день покрутись среди этого контингента проклятущего.  Буфетчица продолжала, понизив голос. Однако Саша услышал:

-  Баба с ребенком и без мужика. Но себя блюдет. Не разменивается почем зря. А то тут некоторые прямо за руки хватают. Она ведь девка видная. А ходит хламидой. Чтобы не цеплялись.  Сейчас пошло рано темнеть, так я и до дому ее довожу. Мне с ней не по пути.  Она у Михайловны живет.  А что делать? Ходим через общежития, там хоть публика поприличнее. 

-   Да – а -  печально протянула ее собеседница. Знаю. Сама нахлебалась. Этой профессиональной вредности.
 
 Мишу официантовские профессиональные вредности не трогали. У него, хватало своих проблем.  А то, что бабенка видная, так это сомнительно. Впрочем, на вкус и цвет товарищей нет. Может быть если ее принарядить, вполне сойдет.  А то, что баба с ребенком и без мужика -   таких пруд пруди, на каждом углу по дюжине. 

  Но речь буфетчицы прозвучала как завязка приключенческого романа. Парижские тайны? Нет, московские тайны, тайны района метро «Сокол». Приключенческие романы захватывают сюжетом. Особенно таким, когда перепадает всякого не искателям приключений, а совершенно обычным людям.  Например, «Остров сокровищ». Живет себе человек обычной спокойной жизнью.  А потом случайно узнает тайну, карту острова, на которой отмечено, где зарыт клад. И все меняется. 

 Услышанные случайно секреты официантки сработали как карта, на которой отмечен клад.  Миша теперь смотрел на официантку не как на предмет столовского интерьера.  Старался определить, что же в ней видного, чтобы к ней посетители цеплялись. Где же эта условная отметка насчет клада. И не находил. Женщина как женщина. ничего выдающегося.  А чтобы сделать такой вывод, ему пришлось присмотреться. Пройтись по ней взглядом пристрастным. 

А как говорил его сосед по общаге Роберт Лорьян, разглядывание женщин занятие опасное.  У женщины звериный нюх. Только кинь на нее лишний взгляд, и это припомнится.  И Мише показалось, официантка его лишний взгляд уловила, как жужжащую рядом муху.  И уже не отпуская сжимала в ладони, когда и придавить не решаешься, и чтобы впустить, нужно еще до окна дойти.  Официантка и без того знала Мишу как частого гостя. Спрашивала привычно

 –  Двойные пельмени со сметаной и чай?
 
 Ей хватало одобрительного его кивка.  И скоро перед Мишей вырастала его обычная порция с пельменями. Пельменный резерв постоянно грелся в большой алюминиевой кастрюле. На то и пельменная. Миша иногда видел, как повариха, большим издырявленным черпаком выуживала пельмени. Два черпака – двойная порция.  Расплачивался он сразу, при получении заказа, съедал и уходил. Но после того, как Миша узнал некоторые обстоятельства личной жизни официантки и подарил ей несколько любопытных взглядов …. У него сложилось впечатление, что и она смотрела на него, вроде на нем метка. 


  В этот раз, увидев Мишу, официантка встрепенулась сильнее обычного. Словно его и ждала. Пельменная была практически пуста.  За столиком, около которого стояла официантка, вальяжно, как в кресле, развалился   плотный невысокий дядечка как видно, слегка навеселе. Официантка изложила проблему. Клиент заказал игристое. За полгода, что она тут работает, первый такой заказ.  Но клиент всегда прав.  И официантка кивнула в сторону плаката с этим лозунгом, висевшего рядом с книгой жалоб и предложений. 

Попросил игристого, а с пробкой проблема. И так, и сяк, а не вытянуть никак.  А с игристым шутки плохи. Переусердствуешь -  жди неприятностей.  Видно было, что официантка уже боится бутылки.

- Вы не можете помочь открыть?

Не сказать, чтобы Миша ринулся в бой. Но женщине не откажешь. Он взял бутылку, потянул за штопор. Пробка действительно сидела крепко.

- Так не выскочит, - давал указания клиент, - Нужно взболтнуть. Газы сами выдавят пробку, только придерживай.
 
Взбалтывать Саша боялся. Но по мере того, как он пробовал одолеть пробку, накопилась критическая масса.  Вылет пробки произошел внезапно и так неудачно, что, на белом фартуке официантки, оказавшейся в зоне поражения, расплылось большое красное пятно. Официантка охнула, подхватилась и убежала.

- Ну вот, - сказал Миша, ставя бутылку на стол

- Вот тебе и вот, -  разочарованно произнес клиент, - Столько продукта насмарку.  Как ты мне компенсировать будешь?  А девушке как компенсировать будешь, и фартук, и платье.

- Я что ли виноват? -  грубовато ответил Миша, -   Меньше пить надо. Пьянству бой. Я вам помочь хотел. Сами бы открывали. А вина вам одному вполне достаточно.

- Почему одному? Мы с тобой отметим.

- Что отметим?  Открытие бутылки? 

- Не лезь в бутылку вместо пробки, - сказа клиент, -  А если серьезно, подумай о невинной девушке, который ты подмочил репутацию. Фартук перепачкал.  После такого ты должен жениться. Вот это славное событие и отметим, – и клиент обратился к наблюдавшей за происходящим буфетчице, - Валюха дай гражданину стакан.

- Отмечальник нашелся, -  недовольно буркнула буфетчица, но поставила на стойку стакан.

- Я пить не буду, - предупредил Миша.

- Как не будешь? Должен отметить.   Человек утюг купит – обмывает. А тут такое дело! Беспроигрышный вариант.

- Какой вариант?

- Присядь. Я тебе сейчас все растолкую. Видел книга жалоб и предложений висит.

- Ну и что?

 - Так у меня есть к тебе предложение. Не жалоба, а предложение.


Миша пришел обедать, а не слушать предложения. Он отошел и сел за другой, свободный столик. Пьяненький встал подошел к стойке, взял стакан. И с двумя стаканами и бутылкой перебазировался к Мише. Налил по полстакана.

- Ты студент? В соседних общагах живешь?

- Ну положим, – сказал Миша

-  Не положим, а проставим. За знакомство, - и ткнув себе пальцев в грудь, сказал, - Дядя Коля. Пей. Хорошему человеку с хорошим человеком грех не выпить. Я гляжу, ты парень серьезный. Солидный. На каком курсе?

- Ну, на пятом.

- Вот видишь. Без пяти минут.

В этот момент подошла официантка в новом фартуке. Спросила

- Вам как обычно?

Миша кивнул. Официантка ушла. А дядя Коля продолжил.

- Во-от, без пяти минут. А то и без четырех. И пошлют тебя по этапам большого пути. «ты помнишь Алеша дороги Смоленщины, как шли непрерывные злые дожди». Так Смоленщина — это цветочки.  Тебе это надо? А я тебе беспроигрышный вариант предлагаю. Людочка, золото. Все при ней. За ее счастье.  -   дядя Коля отхлебнул, - Ты чего не пьешь? Не хочешь выпить за милых дам?   -  Миша отхлебнул, чтобы дядя Коля отстал.  Вино показалось ему противным, - Ну вот.  Людочка-  это конфетка, завернутая в простую бумаженцию. Кто развернет – выиграет, - Миша усмехнулся так выразительно, чтобы дядя Коля понял, как он сомневается насчет конфетки. Но тот его усмешку проигнорировал и продолжил, - Только счастья у нее нет. А ты я заметил, в ней принимаешь участие.

- Это какое же? – удивился Миша.

- А как же! Пробку то стал вынимать.  А мог бы и отказаться. Не юли. Моя Нинка тебя не первый день наблюдает. А она людей видит насквозь. Как вот этот стакан. Чистый или нет.  У нее глаз алмаз. И она, что поглядываешь.  А я своей жене верю. Я вот имею деловое предложение, - дядя Коля внимательно посмотрел на молчавшего Мишу, -  Моя Нинок ее до дома провожает.  То есть до ее тетки.  Людочка сейчас у тетки живет. Тут недалеко. Пять минут ходу. Но Людочка в одиночку боится. Цепляются всякие.  Прямо от заведения, кобели проклятые. По этому случаю у меня деловое предложение.  Парень ты крепкий. Живешь рядом. Не жируешь. Тебе ничего не стоит Людочку провожать. Делов то раз плюнуть. А за это бесплатная кормежка. Выгодно со всех сторон. И супругу мою разгрузишь, и на еде сэкономишь, и к девушке приглядишься. А там глядишь, закрутится- завертится. Через Людочку и в москвичи пристроишься, - Миша теперь слушал внимательнее. Москва его привлекала. Москва сулила хорошую работу. Вопрос в прописке, -  Она не приблудная, - продолжил дядя Коля, -  Ее папаня в Москве проживает. И немалый человек. И жилплощадь у него позволяет ее прописать. А ты прицепом.

- А что же она тогда у тетки живет? – с сомнением покачал головой Миша.

Разговор прервался. Официантка –  теперь Миша знал точно, что ее имя Людочка, -  принесла пельмени и чай. И Миша, как обычно, сразу расплатился. 
 
-  А этому есть много причин, -   продолжил дядя Коля, как только она отошла, - Ей до работы тут рукой подать. А работа в наше время – главное. Работа кормит.  А от отца ей через весь город пилить. Отец ее с новой семьей живет. Тоже препятствие.  А тетку, ну повариху-то, она не шибко стесняет. У ее дочки, Людочкиной двоюродной, все сложилось. На «Динамо» квартира трехкомнатная. А муж вечно мотается по делам. Иногда и за границу. понял, какого поля ягода у нее в родне. Людочкина тетка к дочке своей ездит с внуками нянчиться. Не далеко две остановки. Но она там частенько и заночует. А за Людочку боится. Женщина молодая. Мало ли чего. А то еще вдруг спутается. А ты вроде приличный человек. Без пяти минут, так сказать.

Миша доел встал и молча ушел. Предложение дяди Коли казалось фантасмагорией. Наплевать и забыть. Однако мозг включился сам собой. А что собственно ему мешает?  Скажем прямо, конфетка завернута так серьезно, что не разглядишь. А к тому же женщина, которая старше, даже не рассматривается, в качестве конфетки. Не съедобна.  Но если подходить к предложению как к предложению работы – почему бы и нет? Ночной сторож. Как минимум сэкономит на еде.

Он пришел в пельменную утром следующего дня.  Просто позавтракать.  Было почти пусто.  Еще не сел, как подошла Людочка.

- Двойную пельменей и чай?

- Да, - сказал Миша.

Она поставила перед ним заказ и сказала

- Вы дядю Колю не слушайте. Он по пьяни всякого наговорит.

- Да? А мне показалось, что он серьезно.  Я обдумывал его предложение.

 Она посмотрела на Мишу так, как студент смотрит на свою зачетку на экзамене, когда преподаватель подносит к ней свою ручку. 

- И что надумали?

- И согласен. В смысле провожать.
 
По тому, как она потупилась, отпадали всякие сомнения. Она заранее проинформирована. Дядя Коля постарался. Миша же мог сделать сопутствующий вывод: вчерашнее предложение дяди Коли не было плодом его пьяных фантазий.


- Ну тогда вы не платите, - предупредила Людочка, добавила нерешительно - Мы в девять закрываемся.

Вероятно, ставили на него заранее. А теперь станут прикармливать, думал Миша, пока пил чай.  Помимо него в кафе было еще несколько мужчин. Людочка носила им заказы. И как будто забыла о Мише.  Все же ему случилось пару раз перехватить ее взгляд. Это уже были совсем другие глаза. Не те мертвые глаза мумии, которые он привык видеть. А живые, лучащиеся теплом.   И только теперь он различил, что они, как в песне, чайного цвета.
 

Вечерами в общаге на чай собиралась компания. Это была традиция еще с ранних курсов. А на пятом, когда вышли на диплом и нагрузка меньше, собирались чаще.  Вот этими посиделками Мише пришлось бы не то, чтобы жертвовать, но подгадывать, покидать минут на двадцать компанию в самом разгаре застолья.  Такое вот неудобство.  Он подумал-подумал и решил, что свои отлучки объяснять не станет.   Мало ли зачем ему нужно уйти. А если их такое будет раздражать, не велика потеря.  Особенно с девочками.  Те три девочки из их группы, что остались еще жить в общаге «категорические императивы» - его вовсе не колыхали.   
 Категорическими императивами их прозвали с легкой руки Роберта Лорьяна.  Тут любитель лапшу вешать, и как-то еще на прошлом курсе завел Лорьян речь о категорическом императиве. Литвинова, оказалась не в курсе, хотя философию когда-то сдала.

- Категорический императив, - сказал Лорьян – Это у Канта была такая штука.

- Какая штука? - с подозрением спросила Литвинова.

Всем в этой давней компании были известны приколы Лорьяна, когда он, о чем бы ни шла речь, все сводил к сексу. Заметив, что Литвинова ожидает подвоха, Лорьян и пошел гнуть своё.

- Такая штука, которая, как только Кант приходил в возбуждение, становилась твердой и такой категорической, что он своим императивом и прославился.

- Ну тебя, пошляк. Только об этом и думаешь, - сказала Литвинова.

- Леночка, - улыбнулся Лорьян, - Это не то, о чем ты думаешь, то что ты думаешь о том, о чем ты думаешь, это, конечно, похвально.

И на этом бы тот заговор забылся, если бы Литвинова постоянно не напоминала, что она вся отдается науке и не даст поцелуя без любви. Такая вот категоричная. Вот ее и стали звать категорическим императивом. А уже на пятом курсе, когда в общаге из их группы осталось только три засидевшихся в девках, эта кликуха распространилась на всех троих.  А Лорьяну это все давало только почву для вдохновения.  Как придет на чай к девочкам, так и подкалывал Литвинову

-   Ходил недавно на франко-итальянский фильм, -   говорил Лорьян, - Хотел Лена, тебя пригласить. Не получилось, а теперь жалею. Тебе бы полезно посмотреть, в качестве наглядного пособия.   Там такие сцены, что мой категорический императив стал трижды категорическим.

- Фу, - говорила Лена, - Пошляк.

- Я не пошляк, а диалектический материалист. К императиву нужно относиться философски.


И вот теперь Миша вспомнил про категорический императив в Кантовском его понимании.  Поставил себе условие: рассматривать провожание исключительно как работу. Шаг на сближение – расстрел. А оно ему надо? В институте достаточно девиц, у которых глаза не хуже.  да и в общаге. Хотя если эту Людочку приодеть, то еще неизвестно, кто лучше. Но опять же, она старше и с ребенком. И вполне вероятно, что дядя Коля не одного его обрабатывал. А он единственный, кто клюнул. А это от компании не утаишь. Пойдет по общаге слава гулять, и сделает его посмешищем.  Но бизнес есть бизнес. Не заплатил - отработай.  Он пришел к закрытию пельменной. Она быстро собралась, и он проводил ее до подъезда. Все чин-чинарем. Пять минут, и ты свободен, как птица. Так что даже их компания и не заметит. 

И так шел вечер за вечером. Пельменная – подъезд, пельменная – подъезд. Работа непыльная.  Пока шли вместе, она ему рассказывала немного о себе. В школе была отличницей и активисткой. Пока отец не сбежал к другой, в Москву. Устроился благодаря новой жене на хорошую работу. Все схвачено.  А он, когда с ними жил, с ней занимался математикой. А после бегства отца она все забросила, стала учиться хуже. И вдобавок в выпускном классе влюбилась без памяти. Выскочила замуж почти сразу после школы. был бы отец. он бы ее отговорил, просто запретил бы.  А мама мягкая.  Не смогла отговорить. И почти сразу же родила дочку. Какой теперь институт? Муж стал пить. Развелась. Работы в поселке особой нет. Помоталась в Москву электричкой. Но это выматывало. Вот и пристроилась в пельменной. А дочка с мамой в поселке.   

 Миша исправно отрабатывал договор.  Приходил за пять минут до закрытия. И провожал до двери подъезда, не претендуя на большее. Дожидавшись, когда хлопнет ее дверь на третьем этаже, он возвращался в общагу. Хотя…  Девушке в сапожках немудрено поскользнуться на подмерзшем снегу. Людочка на их небольшом отрезке пути несколько раз, чтобы не упасть, хваталась за Сашину руку. И отпускала только когда по узкому прочищенному от снега проходу, становилось невозможно идти рука в руку. И держа ее за руку, Миша чувствовал, как Кантов категорический императив вступал в борьбу с Лорьяновым.  Но Кантов побеждал.

И вот, спустя две недели службы на подходе к ее дому путь преградил мужик, который принялся орать.

  - Ах ты шалава. Порешу гадюку.
 
Миша, который был на голову выше, вынужден был ухватить крикуна за ворот пальто и держать на расстоянии вытянутой руки, так что тот руками месил воздух. Но к Мишиному удивлению, за те пару минут, пока он удерживал разъяренного незнакомца, Люда не обиделась и не возмутилась, а пыталась успокоить крикуна.

- Сережа, это не то что ты думаешь.

Сережа не думал головой совершенно. Он вывернулся, рванул к Люде, явно не с добрыми намерениями. И Мише пришлось отправить его в сугроб. Упав, крикун оценил соотношение сил. Он не делал попыток встать. Он лежа. продолжал поносить Люду.

- Идите домой, не бойтесь, я его придержу, -  нарочито спокойно произнес Миша, обратившись к ней на вы, хотя они уже были на ты.

Люда еще некоторое время пробовала угомонить Сережу. Но тот был разгорячен не только злобой, но и горячительными напитками и человеческих слов не понимал.  Люда ушла. А Миша стоял над поверженным противником, который в его присутствии уже не порывался встать, а только изрыгал проклятия.  Осложнения Мише были не нужны. Он хотел мира.  Тоном учителя он объяснил, что лично он Люде никакой не ухажер, а скорее охранник от таких вот, как лежащий на снегу фрукт. Люда попросила охранять от всяких уродов. И как видно не зря. Поэтому, к сведению уродов: он, Миша, продолжит ее провожать. А данному гражданину советует хорошо подумать, если есть, чем. Тем более, Люде его личность известна. Он хочет, чтобы на него заявили в милицию? Нет проблем. Завтра милиция будет знать, что он нападал на женщину. И если попытка повторится, путь ему будет дорога либо в травм-пункт, либо в тюрьму. Миша ждал, какой будет реакция. И услышал в ответ проклятия. Что дальше? Миша боялся, что этот псих возможно знает, в какой квартире Люда живет.  И только уйди Миша домой, тот продолжит.  Поэтому Мише пришлось, поднять психанутого и, немного заловим руку, сопроводить до метро. А там подвести к дежурившим в метро милиционерам и сдать с рук на руки. для проведения профилактической беседы.
 
На следующее утро, когда он пришел завтракать, Люда объяснила. Это бывшего мужа какая - то муха укусила.  Уже три года вместе не живут. Наверное, кто-то из посетителей знает, что она с Сережей жила. И капнул ему, что ее с недавних пор, кто-то провожает.  Вот он и заревновал. Москва большая, а мир тесен.

- Так чего ему ревновать если уже столько с той не живет? – удивился Миша. – Или он думает, что ты в монастырь пострижешься?

- Потому что он мужик. Ревнует. Значит, еще любит, - сказала Люда, - Вот ты никого не любишь? Не ревнуешь?

-  Не люблю и не ревную, - твердо произнес Миша, - А если и ревновал бы, так женщину не оскорблял бы.

- Поживешь – увидишь, - с печальной усмешкой сказала Люда.

 Теперь вечером они не шли, как прежде, спокойно болтая, а поглядывали по сторонам. И Миша стал доводить ее до двери квартиры. Бывший муж больше не появлялся.  Может быть, профилактическая беседа оказалась долгой.  А может быть, просто остыл. И ездить из поселка в Москву специально, чтобы поскандалить с бывшей женой и затем схлопотать, - а Сережа, по Людиным сведениям, так и продолжал жить в поселке – дело накладное.  Люда же в поселок ездила не часто. Чаще ее мать приезжала в Москву и дочку привозила.

 Так прошла неделя. Приближалось Восьмое марта.  В институте выходной.  Остатки иногородних из их группы, кто так и осел в общаге, порешили отметить праздник.  Все-таки совместных праздников государственных осталось совсем немного. Девушки, с которыми предстояло отметить, «категорические императивы», Мишу не интересовали ни с какой точки зрения. И понятно. Хороший товар не залеживается. 

И прямо перед праздником судьба выкинула фортель. Не судьба даже, а Зотова, зазноба Женьки, Мишиного соседа по комнате. Она заявилась и комендантским тоном сообщила, что, поскольку они с Женей любят друг друга, они планируют устроить себе праздник, окончить женский день женской ночью.  И женская ночь планируется вот в этой самой комнате, где проживают Женя и Миша. Поскольку других подходящих мест нет. Так что Миша должен заранее присмотреть себе место для ночлега. Женя он мягкотелый, не решается его предупредить. Духу не хватает.  Зато она, как девушка прямая и честная, решилась.

- А зачем вам вся ночь? – предложил Миша компромиссный вариант, - Вам пары часов, если прямо и честно, пока едят и танцуют, не достаточно?

- Какой ты черствый и приземленный, - фыркнула   Зотова, -  никакого воображения. Никакой фантазии.  Времени недостаточно. Счастливые часов не наблюдают, понял.   Теперь я понимаю, почему Ивченко тебя отшила. Ты болван.

- А ты болванка, - сказал Миша и сказал это напрасно, Зотова разъярилась.

- Дурак ты и уши холодные. Ничего не понимаешь. У таких как ты только одно на уме. Ты не понимаешь, что главное не то, о чем ты думаешь, а наслаждение. Наслаждение от ощущения нежного прикосновения губ, рук. Нежного, как касание крыльев бабочки, прикосновение любимого человека.

- А для касания бабочки нужна отдельная комната? – поддразнивал ее Миша.

- Ну вот видишь, пустой разговор. Ты ничего не понимаешь. Не доходит до тебя.  Не зря Ивченко на тебе крест поставила.

- Так я ведь не бабочка? - усмехнулся Миша, -  Касание бабочки это для среднего школьного возраста?  Ивченко ей сказала. Хороша бабочка.  Кто из нас черствей?  И я что-то не понимаю, ты, бабочка, меня, не стесняясь из моего же законного места гонишь. Хороша бабочка. А если я не уйду?

-  Оно и видно, какой ты друг. Если друг оказался вдруг… Не уйдешь – все поймут, что ты, как собака на сене, сам не гам, и другим не дам. Завидуешь счастью товарища.

- Это ты что ли счастье?  - усмехнулся Миша.

- Хам, - сказала Зотова, - Хам и жмот. Ивченко правильно говорила, что ты жмот. Только о себе и думаешь. Ищи место, - и поставив точку в разговоре, резко пошла к двери.

 Спустя некоторой время пришел Женя. Молчал, в Мишину сторону и не смотрел, как в воду опущенный. Словно Миша чем-то обидел.  Настроение у Миши пропало. Ссориться с соседом – последнее дело. А из-за Зотовой – самое последнее.  А Зотова еще Ивченко приплела. Когда это было? На третьем курсе.  И толку от той Ивченко, как от козла молока. Зотова хоть место себе выбивает, а ту наоборот не затащишь. Тот еще категорически императив.

 На следующее утро он не чувствовал никакого праздничного настроения. Нависла забота ходить и узнавать, где есть место переночевать.  И Люда, которая требовала от него так мало, вдруг превратилась в некую отдушину. Миша перед завтраком в пельменной сделал крюк к метро и купил веточку мимозы. Для Люды.

На двери висело объявление, что сегодня пельменная работает   до шестнадцати ноль-ноль.  Люда приятно удивила своими переменами. Вот что значит женщине себя в порядок привести. Он и раньше предполагал, что, если ей глазки подвести да губки накрасить, сойдет за первый сорт. Но не ожидал такого эффекта. Но еще больше он был ошеломлен тем, как по-детски она обрадовалась его подарку, мимозе.  И грустно подумал: видно, не сахар у нее жизнь, если дешевый букетик для нее радость непомерная.   

- Если соберешься ужинать приходи до четырех. Мы закроемся, - сказала Люда, -  и можешь меня сегодня не провожать, я прямо отсюда в поселок к маме чухну.  Отпросилась на все выходные, раз их сдвинули.  Ждала, что мама с Танечкой приедет. А   она прихворнула.  А я вот целый чемодан гостинцев столичных прикупила.

 - Так давай я тебе донесу, -  сказал Миша.
 
- Сама дотяну. Тут главное в поселке.  Там пилять далеко. И стемнеет уже. А у нас неблагополучная обстановка.

- Так я донесу.

- Что и в поселке?

-  Если надо, можно и в поселке. 

-  Это ведь поздно будет. Пока туда, пока обратно.  До вокзала. Электричка в пять с копейками, час езды. Там до дома полчаса.   Это всего два в одну сторону.  И обратно два, - она призадумалась, -  Пока вернешься, все праздники пропустишь.

- Пропущу никто не заметит, - сказал Миша. Люда посмотрела на него с удивлением, но ничего не сказала, стояла раздумывая, - А как же твой бывший? – спросил Миша, -  Ты же говоришь, он в поселке. Вдруг узнает. Не будет донимать?

- Тяжело в деревне без нагана, -  горько усмехнулась Люда, - Широка Россия, да деваться некуда.


Миша вернулся в общагу. Женя толокся в комнате. Смотрел мимо Миши, словно обиженный. Приближался час закрытия пельменной.

- Тяжело в деревне без нагана, - печально произнес Миша, оделся и вышел из комнаты. Подумал со злорадством: задал напоследок Женьке загадку, чтобы тот прикидывал, к чему это Миша такое сказал. 
 
 Оказалось, что в пельменной полно посетителей.  Не сесть.  Одни мужики. Праздновали женский день. Люда увидев его поманила за стойку, там на столике накрыла, принесла его обычную порцию. Он съел, но не уходил.

- Что-то еще?

- Слушай, у вас тут полно посетителей. Может мне вам помочь если их попросить очистить помещение.

- Нет не стоит. Я хорошо знаю, что такое подвыпивший мужик.  Если его женщина попросит, он как овечка. А если мужчина – как зверь.

- Ну, конечно, - сказал Миша, - Посмотрел я на твоего мужа.  Как он тебя крыл, овечка.

- Да он кроме ругани ничего и не сделает. Он безобидный. Он на меня и руку почти не поднимал.

- Вот именно, что почти, - сказал Миша, - Давай так, я довезу тебя, - он увидел, что она и обрадовалась, и одновременно насторожилась.

- Зачем? Не стоит.

- Стоит, - сказал Миша, - Неизвестно что там твой Сереженька учудить сможет. А при мне -  поостережется.

- Так что же мне вечно с охраной и ходить, -  печально вздохнула Люда.

- Пока я рядом, походишь. Недолго осталось. Диплом и прощай Москва.

Эти слова были сказаны им не в пустое пространство. Предназначались Люде. Как отреагирует? Но ее занимало другое.

- Так ты что на все три дня? –она недоверчиво посмотрела на него.

- Если надо, то и на три.  Если пристроите. Отдохну от Москвы.

Люда задумчиво молчала. Миша терпеливо ждал ответа, понимая: она взвешивает неожиданное предложение.

- Ну ладно, - произнесла она и печально улыбнулась, - Чему бывать, того не миновать. 

Езды было около часа.  Люда, задумавшись, смотрела вперед на тамбурные двери. Наверное, прикидывает, подумал Миша, правильно ли сделала, что согласилась.  Ведь не скроешь в поселке. Увидят, что с мужчиной пожаловала. Ну и пусть. До ее Сережи дойдет, что его бывшая кому-то и нужна. Есть кому теплое слово сказать и заступиться. Поостережется руки распускать и язык придержит.  Приехали они – было уже темно. Миша нес чемодан.

- Ты видишь сколько вышло из электрички? – сказала Люда, - И каждый второй меня знает. теперь понесется, что я с женихом приехала.

- Ну если хочешь, я донесу чемодан и уеду, - предложил Миша, которого предложенный   вариант совсем не прельщал.

- Чего уж там. Все тебя видели. Свое подумали.  Навыдумали уже чего и нет. А свечку все равно держать не будут.  Так что теперь возвращаться толку нет. И так слух пойдет. Чему бывать, того не миновать.

 Он кстати, видел не так давно американский фильм, как наемный охранник дамы, в конце концов становится ее любовником. А в конце концов он ее так и не смог защитить, и в фильме что женщина погибает. На то и гангстерский фильм. Подмосковье не Америка. Под словом поселок Миша представлял себе частный сектор. А Люда привела его в район, где по обе стороны улицы стояло не меньше двух десятков небольших трехэтажных домов в два подъезда.  Квартира в которой жили Людина мама с дочкой, оказалась небольшой. У американской леди из фильма был домина с бассейном, «Мерседес» и муж-гангстерюга.  Было из-за чего охрану нанимать. А тут развернуться негде. Ни бассейна, ни машины.   Мишу Люда назвала маме своим другом. А он и был другом. не на той, что в фильме, но на более высокой ступени, чем просто наемный охранник.

Людина мама, перепоясанная оренбургским платком, посматривала на   нежданного гостя, как в химлаборатории рассматривают на свет пробирку с неизвестным веществом. Искала ответ, что за фрукт с дочкой пожаловал. И Миша понял, что привез он с собой, не только защиту для Люды, но новые тревоги и вопросы для ее мамы. Он еще мог уехать в Москву. И уехал бы. Но куда? К обиженным Жене и Зотовой. А потом искать по общаге, где пристроиться? Уж лучше тут ему выделят лежанку. И потом, если он уедет, как тогда Люда? Ведь бывший муж где-то рядом. И если он, как Люда заверяет, срывается с узды только когда выпьет, так три выходных дня – самый опасный период. Есть повод выпить.

Пока он с пятилетней Танечкой смотрел телевизор, Люда с мамой на кухне готовили ужин. И Миша понял, что там устроен дочке допрос.  Он встал и вызвал Люду в комнату.

- Может мне все-таки уехать?

- Раз уж вызвался меня защищать, так защищай до конца, - сказала, как о чем-то уже решеном, -  Чему бывать, того не миновать.
.

Закончилось тем, о чем в Москве Миша не подумал. Танечка легла спать с бабушкой в спальне. А для Люды с Мишей расстелили диван в центральной комнате напротив телевизора.

  Есть ли изощреннее наказания? В десяти шагах лежат мама и дочка женщины, которая лежит с тобой под одним одеялом. Мало того, могла бы не ложиться, а отослать его в Москву. Могла бы согласиться, что он уедет в Москву. Могла бы что-нибудь еще изобрести, чтобы не ложиться с ним. А она легла. И он теперь чувствует и тепло ее тела, и его изгибы. И полон аппетита, но только облизывается. А ее мама наверняка прислушивается. Истязание выпадало не ему одному. Определенно и Люде.  По тому как она прогибалась и трепетала под его ладонью, никаких сомнений, что она хотела полной программы. Но ведь не в такой обстановке. И она ведь знала, что так будет. Возможно истязание выпало и ее маме. Что думала ее мама, вот этого уж Миша не знал. Наверное, Люда все это предвидела, взвешивала, когда говорила: чему бывать, того не миновать.

  Амурные приключения с девушками у Миши случались. Не на одной Ивченко, дубине стоеросовой. Белый свет закончился. Все же, такого не было, чтобы лежать под одним одеялом с молодой женщиной, упругой податливой, жарко отвечающей на все ласки, но не иметь возможности позволить себе самого главного. Разве что исследовать ладонью все ее закоулки, да исцеловать. Проклятый категорический императив по Канту, нравственный закон, не позволял идти дальше, как стальной запор. И категорический императив по Лорьяну отвердевший в желании сколько ни ломился, не мог преодолеть запор Канта. Они измучились. Может быть и заснула бы, да как тут заснешь?  Миша вспоминал слова своего тренера.

Это у зверя на лапах когти, говорил тренер. А у человека на кончиках пальцев подушечки. ПА-ДУ-ШЕЧ-КИ. Подушечки – душечки. Не напрасно даны. Вы должны мяч чувствовать лучше, чем слепой монету, быть с мячом таким же нежным, как с женской грудью.  Я знаю, у вас все второпях. И с мячом, и с бабами. А что с мячом, что с бабами, спешка – последнее дело. При спешке и баба не раскрывается во всей полноте, и мяч не слушается. Вы не чувствуете деликатности игры. Подушечками нужно почувствовать. Кожу, форму, тепло.   

И теперь Мише только и оставалось, что чувствовать подушечками тепло, форму и кожу.  И ничего дальше. Люда, наверное, тоже от этого толчения воды в ступе истомилась.  Она   шепнула ему на ухо.

- Что же ты прежде косил? Ничего, потерпи.  У нас все впереди. Вернемся в Москву.

Под утро похолодало. Под одеяло стало поддувать. Он прижался к Люде сильнее. Но выспаться по-человечески не получилось.  Люда собралась в магазин за продуктами. Но Миша вызвался сходить по утреннему морозцу вместо нее. Чтобы Люда и не мерзла, и лишний раз не светилась. Она согласилась и написала ему список продуктов и объяснила, как пройти к магазину. В маленьком магазинчике он оказался единственным продавцом.


- Ты что Людкин воздыхатель? – спросила продавщица, когда он покупал товары по списку.

- Какой Людки?  - Миша решил сыграть под дурачка.

- А той, что официанткой в Москве. У людей глаз острый. Вас еще на станции запеленговали.  Мы тут каждого чужого за сто верст видим. Так вот ты каков.

- Вовсе я не воздыхатель, - сказал Миша
 
 - Ага! А чего в магазин с сумкой Веры Ивановны двинул? А я тебя по сумке вычислила.  Веры Ивановны сумка. Я ее как облупленную знаю. Я ж понимаю, официантка на виду. Улыбочки. Попкой вильнет. То да се. Чаевые. В ресторане как на официантку не клюнуть. Это тебе не у прилавка стоять. Тут ничего, кроме ревизора, тебе не светит.
 

В этот момент вошла покупательница, пожилая женщина. В валенках.  Потопталась, сбивая снег.

- О полюбуйся, Антоновна, - сказала продавщица, - Людкин воздыхатель нарисовался. Не иначе, знакомиться с тещей явился.

- Давайте так, вы свои умозаключения оставите при себе. Молча отпустите мне товар. И разойдемся, как в море корабли, - сурово срезал ее Миша.

 Он намеренно напустил комиссарской суровости. Пусть поселковые знают, что имеют дело с серьезным человеком. Продавщица замолчала. Миша ушел.   

  В комнате тоже было прохладно. Сквозь щели в рамах окон дуло.  Миша, чтобы чем-то занять себя, стал подтыкать в щели старые газеты. С улицы донесся шум. Мороз не помешал некоторым товарищам отмечать наступающий праздник. По центру заснеженной мостовой неспешно двигалась компания молодых парней. Морозостойкие. Один с гитарой. Как только пальцы не мерзнут? Люда на звуки тоже подошла к окну.

-  Юрка Коваль, -  вдруг сказала Люда, - Он в окно глянул и тебя увидел.  Теперь точно Сережке выложит.

Из этого следовало, что Люде высовывать нос противопоказано. В такую холодрыгу не обидно. Они смотрели напролет телевизор. К обеду Миша почувствовал, что он стесняет хозяев.  Самому неуютно.  Только перед сном по темноте Люда с Мишей подышать воздухом. И то квартал туда – квартал сюда.

-  Может быть, уедем завтра – предложил Миша, - Теперь он торопил мечту, исполнить в Москве то, на что не мог замахнуться в поселке.

- Я не поеду, - сказала Люда, - Я с ребенком так долго не виделась. И мама болеет. Если хочешь, поезжай завтра.  А то не ночь, а сплошное наказание.

Миша ложился с твердым намерением теперь побороть Лорьяновский категорический императив. Но ночь повторила предыдущую. На следующее утро Миша решил пройтись немного размяться. А то закис в квартире.  Погулял по скрипучему снегу полчаса. И уже почти вернулся, когда увидел, что недалеко от входа в подъезд стоит Люда и разговаривает с бывшим мужем.  Миша остановился поодаль. Лучше подождать и не встревать. Если тот начнет руками махать, Миша в секунды окажется рядом. Он наблюдал издали, полагая что они не замечают его.  Слов Миша не слышал. Но видел, что Люда улыбалась и даже пару раз погладила бывшего мужа по плечу. Это вовсе Мишу озадачило. Скрывается от него, боится. А потом так мило щебечут.    
 
Наконец, Люда скрылась в подъезде, а Сережа развернулся и двинулся в Мишину сторону.  Миша, желая избежать ненужных неприятных встреч, нырнул в ближайший подъезд и поднялся немного по ступенькам. Но как видно Сережа видел его. Он остановился около Мишиного укрытия и бросил внутрь подъезда:

- Выйди поговорим.

Миша вышел.   Кого- кого, а этого недомерка он не боялся.

- Что, закрутил с Людкой по полной? – спросил Сережа.

 Миша передернуло от бесцеремонного вопроса. А ведь и правда, закрутил. Теперь его статус совсем не тот, что было при их прежнем их знакомстве. Тогда Люда могла с чистой душой сказать: это не то, что ты думаешь. Но не теперь.  А что она ему говорила? Что бы ни говорила, люди подумают по полной программе. Фантазия велика. Продавщица только часть фантазий выдала.   Как бы там ни было, теперь он как бы завис между небом и землей. И не то, чтобы, да и не то, чтобы нет.  Миша молчал.

- С тебя за ментов еще должок. Потом посчитаюсь.

- А с тебя должок, что на Люду нападал. Не нападал бы, не было бы милиции. Так что квиты.

- Не квиты.  С Людкой у нас свои разговоры. А если ее обидишь, тебе не жить, - сказал Сережа и пошел по тротуару. 

 - Видел я как ты со своим бывшим мужем разговаривала, - сказал он Люде, вернувшись в квартиру, -  Прямо гладила, как родного.

- Ну так что?  Как никак общий ребенок. Он приходил Танечку проведать. Подарок ей принес. Он иногда приходит с ней повидаться.  Все-таки отец родной.  Что же на него рычать? Ты не думай, он, когда трезвый, нормальный.

- Ну-ну, - вздохнул Миша, подождал немного и добавил, - Ну если он нормальный, чего я делаю?  Поеду я в Москву.

- Поезжай, - она встала на цыпочки дотянулась до его губ, чмокнула и шепнула, -  Ты не обижайся.  Все ты правильно делаешь. Даже очень правильно.  Подожди чуть-чуть. В Москве все у нас будет.


 Миша возвращался в Москву электричкой. Обдумывал ситуацию.  Зачем это все. это ворох?   А с другой стороны, почему бы и нет. В Москве никаких Кантовых категорических императивов не будет. Раз так случилось и она не была против его приезда, сама на это шла.  А что дальше? Понимает, не девочка, что еще несколько месяцев, и ауфидерзейн.  А что там дядя Коля говорил насчет прописки, так это вилами по воде. Но что мешает просто заняться ею?  Она уж посимпатичнее Зотовой. Нужен ли он Люде, это другой вопрос. Но прежде нужно определиться, нужна ли она ему.  Ведь, лежа в постели с молодой женщиной, хотеть ею обладать, - это норма. И то, что она тоже хочет любви – обычно для нормальной женщины. Тем более одинокой.  А то, что женщина, с которой только что делил постель, щебечет с другим? Это как? И не просто с другим, а с тем, с кем она когда-то делила постель? Это нормально? Приревновать – вот это нормально.

 Будущего у них нет. И не предвидится.  А поэтому нечего и бояться. Что ему придется   взвалить на себя весь груз ее прошлого.  Ведь их свел случай. Не зайди он в пельменную в тот момент, когда Люда пыталась открыть бутылку игристого для дяди Коли, не попроси она Мишу помочь, не запачкай он ей халат, не предложи дядя Коля сделку, и наконец, не согласись он на эту сделку –  так бы он и ходил в пельменную до конца учебы, обычным посетителем. Но даже более того, возможно, если бы он провожал Люду до дому, ничего бы не случилось. Но тут подвернулся ее муж и своим пьяными наскоками изменил ситуацию. И Миша почувствовал ответственность за девушку. И даже это не было решающим фактом. Возможно, решающим фактом стала Зотова со своими дурацкими претензиями. Именно она подтолкнула Мишу уехать с Людой в поселок. Нет, главное это все-таки сама Люда. Она ведь могла сказать ему, чтобы оставался в Москве. А она согласилась.   Он не знал куда едет, а она знала. Знала, что ему негде будет лечь, кроме как с ней. А ведь он мог еще вечером уехать в Москву. Он же ее спрашивал. А она сказала оставаться. Короче, главное – это сама Люда. Как бы то ни было, «лед тронулся, господа присяжные заседатели, командовать парадом буду я»


 И тут Миша подумал, что может быть, все это с бутылкой игристого и дядей Колей не простая случайность. А все подстроено. Может быть, на него уже давно закинута сеть? А дальше просто. Разыграть сцену с бутылкой для официантки – пара пустяков. А может быть они не с ним одним разыгрывали такое, а только он и клюнул.

Так Миша сидел в электричке, пробуя решить уравнение с десятью неизвестными. Но эти неизвестные из прошлого. Лучше подумать о  будущем. И он стал думать о том, что будет, когда Люда вернется в Москву. Это будет фонтан страстей.  Он уже ее всю изучил наощупь. Никаких изъянов. Он предвкушал тот недалекий обещанный ею блаженный день.  У них все будет. больше, чем все. Он вспомнил как Лорьян читал какой-то стишок: «и женщина, которою дано. Сперва измучавшись, нам насладиться».  Вот сейчас, прямо по стихотворению, период мучиться. Но скоро придет время насладиться. Он   мечтал, как Люда вернется в Москву, как они подгадают, когда ее тетка уедет к дочке, и довершат недовершенное в поселке.
 

 Утомленная праздниками общага догуливала последний денечек по принципу перед смертью не надышишься. По коридорам несло дешевым портвейном и шастали со сковородками задумчивые неприбранные девицы в халатах. В самом конца коридора находилась кухня. Там они разогревали остатки пиршеств и кипятили чайники. Там шло обсуждение прошедших дней. Мишиного отсутствия даже не заметили. А ему как раз было, о чем рассказать. Однако некому. Да и вообще такие подробности порядочный мужчина держит в тайне.

Лорьян, философствуя, повторял, если согласиться с Кантом, что вещь в себе - это объект умопостигаемый в отличие от воспринимаемого чувственно, то женщина - это не вещь в себе.    Потому что умом ее не понять, а прочувствовать можно. Следовательно, женщина – это вещь. Которая не в себе. Мише оставалось ждать, подобно черному ящику в термодинамике, откуда никакой энергии не выходит. Ждать, когда вернется люда и откроет ящик.
 
Едва настало утро буднего дня, едва люди потянулись на работу, он явился в пельменную. Люды на месте не было.  Буфетчица, которая Нинок, сказала, что Люда планировала вернуться к началу работы утренней электричкой. Но, видимо, что-то задержало. Но договор остается в силе, и Мишу накормят за счет заведения. Авансом. Поскольку до вечера Люда еще успеет вернуться. И возможно вечером ему предстоит работа.

Он пришел к закрытию пельменной. Но Люды не было. Буфетчица была спокойна как танк

-  Приедет, куда денется.  У нее там мать, дочка. Что-то, значит, задержало. А у тебя милок -  тебя вечер свободный. Не переживай. Голодным не оставим.

Этот вечер ему казался не свободным, а пустым. Не просто пустота, а вакуум. Ожидание присосалось как банки. Он считал минуты. Ближе к десяти вечера он постучался в дверь квартиры. Открыла повариха, Людина тетка, Михайловна. Мише не нужно было объяснять кто он. И она прекрасно знала кто-он. Может быть  постороннего она бы и погнала от дверей. Но Мише сказала доверительно, что Люда почему-то еще не приехала. Что-то задержало.  Сказала, что она уже сама волнуется. Но связи с поселком никакой. Только если в магазин позвонить. там продавщица все знает.

Да уж, та еще тетенька, - сказал Миша.

- А ты почем знаешь? Ты что там бывал?

Мише не хотелось пускаться в деликатные  подробности. А его поездка с Людой казалась ему подробностью деликатной. Но деваться некуда было. Михайловна застукала на горячем

-   Да недавно оттуда. Помогал Люде. У нее гостинцев был полный чемодан.

- А-а, - улыбнулась Михайловна, - Понятно. не бойся никуда твоя Люда не денется. Не в тайге.  Нынче она уже точно не появится. Какой смысл возвращаться на ночь? Утренней электричкой и вернется Ты думаешь я не тревожусь. Ведь ее мать мне сестра. 

 Михайловна в своей наивности не понимала какой смысл Люде возвращаться.  Смысл огромный. Доделать начатое. Он Женьке предоставил комнату? Предоставил. А теперь настал Женькин черед. Миша считал себя понимающим обстановку. Женьке не нужно наизнанку выворачиваться.  Пару бы часов перекантовался.

 Не было Люды и на следующее утро. И на следующий вечер. провожать было некого. Пельмени ему зачитывались авансом. Он теперь не торопился с пельменями и с чаем. Растягивал. Вдруг пьет он чай, а тут открывается дверь пельменной и входит Люда. Зотова по настроению любила подвывать: «А   ты опять сегодня не пришла, а я так ждал, надеялся и верил, что зазвонят опять колокола, и ты войдешь в распахнутые двери.» Вот эти слова были в самую точку. Но ничего не случалось,  Люда  не появлялась. Пришлось вернуться в общагу, где Женя до сих пор строил из себя оскорбленную невинность.

- Ты чего там, милок, натворил?  - спросила вахтерша на проходной общаги, - Милиция по твою душу. Ждут тебя наверху.

  Хмурый помятый и явно плохо проспавшийся гражданин в штатском, совсем не похожий на милиционера, предъявил удостоверение и спросил, почему Миша не ночевал в общаге.

- В вам-то что? Это дело милиции, где я ночевал?

- Да, - хмуро подтвердил милиционер, - Это дело милиции. А если не желаешь отвечать, прокатимся в отделение.

- Я не ночевал в общаге, потому что Зотова попросила меня уйти.

- Какая еще Зотова?

- С нашей группы. Она на пятом этаже в пятьсот седьмой живет.

- Почему это попросила?

- А вы ее спросите. Я женские тайны не выдаю.

- Спросим. Пошли к Зотовой.

Зотова сначала окрысилась на Мишу, кричала, что он из-за чепухи на нее, комсомолку, милицию натравил. Но милиционер и ее припугнул возможностью прокатиться в отделение. Зотова поникла и выложила, что такая невинная с ее стороны просьба имела место. И добавила, что Миша за свои подлые штуки, милицию вызывать, еще схлопочет. Милиционер, получив ее признание, повел Мишу снова в его комнату. И теперь стал выяснять, где же именно Миша провел две ночи. Миша ответил честно.  У знакомой. И не то, что вы подумали. В кругу ее семьи.

- А имя, фамилия у знакомой есть? И где она живет?

Миша и на это ответил. Сказал, что знал.  Люда - это его знакомая. Работает в пельменной на углу.  Людиной фамилии он не знает. Живет она в Москве у тетки. Тут неподалеку. А мать ее живет в поселке, куда он с Людой и ездил на днях.  Он вернулся. А Люда осталась у матери. Еще не вернулась.

- ты так близко с ней знаком, что ездил к ее матери?

- Не то чтобы близко. Но были обстоятельства, - сказал Миша.

 - Какие обстоятельства.

- Чисто семейные.

- Ну, допустим, - хмыкнул милиционер, и что-то отметил в своем блокноте, - А почему ты уехал? Ведь праздники тогда еще не закончились.

- А потому что там квартира маленькая.  Тесно. неудобно.  Я им там мешал.

- Они тебя попросили уехать?

- Нет я сам почувствовал, что их стесняю. Лучше уехать.

 - Чем ехал?

- Электричкой.

- Билет остался?

- Что мне его солить? А в чем, собственно дело?

-  Тут вопросы задаю я, - сказал милиционер и закрыл свой блокнот, - Ну ладно вопросов пока больше нет. Из Москвы не уезжать. Находиться по месту прописки.


Милиционер темнил и вовсе запутал Мишу. Зачем ему Зотова? Зачем ему Люда? Зачем ему знать, где Миша ночевал праздничные дни? 

Только милиционер ушел, фурией ворвалась Зотова. Кричала обвиняла Мишу, что он видеть не может когда другим хорошо. На всякие гадости готов.

- Что ты зациклилась на себе?  Думаешь все вокруг тебя вращается? - попытался успокоить ее Миша, - Речь вообще не о тебе.

А о ком? О тебе что ли? – удивилась Зотова.

- Представь себе, обо мне.

- Ты что, Штирлиц?

- Штирлиц, - улыбнулся Миша.

- Стукач ты, а не Штирлиц!

 На том и разошлись. Он пошел в пельменную и …. Буфетчица, толстая Нинок выложила ему новости. Люду зарезали.

-  Как зарезали? – Мишу словно обухом ударили. Теперь он понял, зачем милиционер крутил ему мозги.

- А вот так, - плачущим голосом произнесла буфетчица, -  Средь бела дня. В дух шагах от дома. Горе-то какое.  Молодая женщина. Ребенка сиротой оставили. Милиция ищет. Сюда приходили. А мы что? Мы в Москве, а зарезали в поселке.  Сто лет будет искать.

Миша почувствовал необходимость тут же выйти на свежий воздух. Все его мечты и ожидания, предвкушения великолепного праздника, невиданного наслаждения телом желанной женщины -  все оборвались разом. Повисла пустота.  Одновременно повисла и быстро набухала, наливалось соками подозрений, убежденность, что это бывший муженек постарался. Кому еще. Миша вернулся в общагу. На кровати лежал лист ватмана, на котором большими буквами было выведено: СТУКАЧ.  У Зотовой свое.

Стукач? Он подумал, что у него есть информация и подозрения, которые могут быть полезны милиции. На следующий день он сходил в ближайшее отделение милиции. Там его выслушали.  Даже записали все, что он сказал. И наступил полный вакуум. Больше он в пельменную не заглядывал. Тяжело было даже мимо проходить.

  Уже давно растаял снег и пробились листья, когда он встретил Люду. Прямо на аллее около общежитий. Живую. Опиралась на палочку. Рассказала, что побили ее крепко. И неизвестно, что было бы, если бы отец не подключил свои связи. Выходили. Теперь на инвалидности. Но обещают, что восстановится. Есть надежды. Приехала к тетке погостить немного.

 Под весенним солнцем ее глаза, глаза чайного цвета, блестели, подобно светлому янтарю. Она похудела, и глаза стали выразительнее, пронзающими. И даже не скажешь, что грустнее. И если бы не палочка, не скажешь, что на инвалидности. Надо же, а Миша с тех пор мысленно похоронил ее. Старался не вспоминать. Неприятно, когда тут же вспоминается, как милиция устраивает допрос. С тех пор прошло больше месяца. Тогда разом оборвались его мечты. Шептала ему на ухо, лежа рядом: у нас все будет?  Не суждено было. Ничего теперь у них не будет.

Теперь у него другие заботы.  Новые вопросы, связанные с распределением. А Людины проблемы….  Это ее проблемы.  Видно, серьезные, если на инвалидности. Миша даже не знал можно ли с ней говорить о болезнях.

- Меня тут допрашивали, - сказал он, -  Да так путали следы, кругами ходили, что я и не понял, что это касается тебя. А потом в пельменной мне сказали, что тебя убили. И все для меня кончилось. И никто не сказал, что ты жива.

- А тебя бы это успокоило, что я жива? – Люда так посмотрела ему в глаза, что Миша смутился. По правде говоря, он не сомневался, что Люда погибла, и перечеркнул эту тему, - Вот я лежала и понимала: немного на свете тех, могу нужно, чтобы я была жива. Мама, папа да дочка.  Лежала и думала, вот бы было хорошо, чтобы ты пришел. А ты оказывается и не знал, что я жива. А когда я оклемалась милиция приходила, спрашивала, кто меня.  И про тебя спрашивали. Я сказала, что не ты.  Думала, что ты знаешь, что случилось.

-  Нет, - сказал Миша, - Мне буфетчица сказала, что тебя убили. И я перестал в пельменную ходить. Не мог. И не знал, что ты жива.
 

- Ну может быть оно и к лучшему.  Врачи молодцы.  Они поначалу думали, что мне не жить.  Потом милиция приходила.

- Я думаю, менты сначала меня подозревали. А потом отстали. Так кто тебя. Сережа?

- Не знаю. Я не видела.

- Как не видела? А кто еще?

-  Давай закроем эту тему. Он все-таки, отец моего ребенка. И давай вообще сменим тему. Поговорим о чем-нибудь приятном.

 Ну, о чем приятном теперь можно говорить с инвалидом?  О продолжении банкета?  Того банкета, на котором он думал командовать парадом, а едва пригубил. Командовать парадом ему не выпало. Да какое в данный момент может быть продолжение банкета с женщиной, которая ходит с палочкой. Конечно, палочка не препятствие. Люди попадают под машины, альпинисты падают со скал. Однако если очухаются, продолжают жить. И заниматься любовью. Но все-таки избиение – совсем другое. Тут и психическая травма. И неизвестно, насколько сильная травма. Поэтому говорить о чем-либо таком он поостерегся.  Они болтали он несущественном. Она сказала, что теперь вряд ли сможет работать официанткой. Там нужны цепкие пальцы и большая нагрузка на ноги. Нужно будет искать сидячую работу.

Поговорили и попрощались.  Но эта встреча не выходила из головы. Ведь он знает, где ее найти.  Совсем рядом. Пойти? Подумал и решил – нет. Того, что было, уже не будет.

 
 

-