de omnibus dubitandum 1. 256

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ (1572-1574)

    Глава 1.256. ПОПАМ ВЕРА НУЖНА! А С ВАС БУДЕТ И ЗНАНИЯ…

    В Покровском — Покров Богородицы справляли, задержались дня на три. На Волок на Ламский совсем нездоров приехал Василий. В пятницу еле сидел на пиру у Шигони. В субботу, октябрьским 4 днем в год от сотворения мира 7037-й (1529), едва и в мыльню сходил помыться, попариться: не легче ли станет?

    Стол уж в постельных хоромах накрыли больному царю. За два денька отлежался, поправился. Чудное выпало утро во вторник. Не выдержал Василий.

    — Федю Нагова позвать мне! Бориса Васильева Дятлова! Ловчим велеть изготовиться. В поле сегодня хочу пуститься!..

    Лекари царские, оба, так руками и всплеснули.

    — Государь!.. — начал было Люев.

    — Ладно, знаю… Лучше мне сейчас! А погода, гляди, какова? Без лекарства поправлюсь, гляди. Вам бы, небось, не хотелось? На что вы мне оба тогда?.. Ну, не мешайте…

    Подали коней, загремели рога, и пустились в поле все, на Колпь, на село, где охота большая.

    — Что, государь, али не можется? — спросил у Василия князь Мстиславский, скакавший за дядею-царем, видя, как морщился тот на скаку.

    — Что-то оно не того. А терпеть все же можно…

    — А не вернуться ли нам на Волок, государь?

    — Ну, вот, была нужда! — ответил Василий. — Стоило из ворот выехать, чтоб от угла да назад повертать. Хорошо полеванье! Ехали ни по што, приехали ни с чем. Таков ли я? — сам знаешь. Что в большом, что в малом — люблю дело до конца довести… Да и хворь-то пустая: нога болит! Давно она у меня, лихо бы ей — знать себя давала. Подурит да и перестанет. Ведь своя, не удельная! — пошутил князь.

    И поехали дальше. Любит за охотой кречетов царь поглядеть.

    К полудню в Колпь все вернулись. Столы уже накрыты. Почти и есть царь не стал. А все же дал знать брату Андрею, чтобы поспешил и тот сюда. После обеда псовая охота началась.

    Трех верст от Колпи не отъехали, с царем что-то неладное случилось.

    — Федя… Андрей! — громко стал звать вдруг Василий племянника и брата.

    Напуганные, те подскакали вплотную и еле поддержали Василия, который в беспамятстве уже валился с лошади.

    На землю положили попону, сверху покрыли своими кафтанами, уложили бережно Василия.

    — Княже, что с тобой?.. — тревожно спросил его Мстиславский, как только сомлевший князь раскрыл глаза.

    — Сам не знаю… Что-то сердце замутилось… И в ногу в недужную ударило…

    - Погляди: что с ней?..

    - Стой… Не трожь… Больно!.. — вдруг крикнул он, едва Мстиславский взялся за сапог, желая разуть князя.

    — Как же быть, княже?.. Сам велишь поглядеть…

    — Да, правда. Ну, делай, как знаешь. Потерплю…

    Но Мстиславский догадался: обнажил свой охотничий нож, запустил конец его осторожно за голенище княжого сапога, провел книзу, распорол кожу — и сапог сам свалился с больной, распухшей и посиневшей ноги.

    Всех сразу так и поразил тяжелый дух, пахнувший в лицо.

    Взрезав также мехом подбитый чулок, надетый на Василии, разрезав платье исподнее, Мстиславский с ужасом увидал, что опухоль на бедре, утром еще покрытая воспаленной кожей, теперь прорвалась в середине, где было видно небольшую, словно железом каленым выжженную в теле, круглую язвочку. Скрывая охвативший его ужас, Мстиславский быстро прикрыл кое-как ногу князя и, поднявшись с земли, сказал:

    — Оно пустое, государь: прорвало там… А все бы домой тебе скорей поспешить. Да не к Волоку, а на Москву… Залечить надо, худа бы не было… Больные ведь давно ноги твои.

    — Домой?.. К Волоку — можно, пожалуй… Только как же?.. Трудно мне… на коня сесть… Как быть?..

    — Ну, это пустое… Сейчас все наладим!..

    И правда, пяти минут не прошло, как на древках двух рогатин прикрепили хорошее рядно, которое нашлось в тороках; на рядно положены были попоны мягкие, князя уложили осторожно на эти широкие, удобные носилки, и весь поезд быстро двинулся в путь, стараясь не потревожить как-нибудь больного государя.

    Вершники и доезжачие посменно — четверо враз — носилки несли так бережно, ступали так легко и невалко, что Василий, едва миновала дурнота, даже заснул, убаюканный легким покачиванием, словно младенец в люльке.

    В испуге навстречу носилкам вышла Елена.

    — Что было? Что с государем случилось?..

    — Пустое, голубица моя! — предупреждая других, заговорил быстро Василий. — Ногу, вишь, ушиб, в яму оступился с конем… Жилу растянул… Через день все пройдет.

    Успокоилась Елена. Василия в его опочивальню отнесли. Осмотрели врачи язву вечером, ничего не сказали.

    — Утром, при свете поглядим, государь.

    Утром долго глядели, рассматривали и Люев, и Феофил.

    Лица вытянутые у обоих.

    — Плохо, что ли? Правду говорите.

    — Плохо — нельзя сказать. Долго затянется.

    — Что же делать? Недельки через три в Москву надо ворочаться. Хоть к той поре оздороветь бы.

    Качают головами…

    — Ну, четыре-пять недель…

    Молчат и головами качают…

    — А! Домовой бы вас придушил, леший бы унес с глаз моих, и навечно! Онемели вы обое или злить меня сговорились? Так глядите!..

    И он протянул руку за посохом, часто гулявшим по спинам не только лекарей-басурманов, но и первых бояр и князей…

    — Государь, не гневись… Послушай! — заговорил более смелый Люев. — Мудреный ты вопрос задал. Мы знаем, что болезнь, вот как твоя, и на полгода затянуться может, и в месяц ее выгнать удается… А если мы скажем, срок назначим и ошибемся, ты же нам верить перестанешь. Без веры — куда трудней будет лечить тебя… Сам ведаешь…

    — Сам понимаю я, что шуты вы гороховые, а не лекаря ученые. Попам вера нужна! А с вас будет и знания… Ну, да шут с вами… И то, обозлить вас, так вы мне такого поднесете, что кишки все вымотает!.. Тьфу! И я дурак, связался с басурманами, да еще с лекарями. Вон у нас: лекарь да аптекарь хитрей цыгана да жида почитаются. Нешто вы правду скажете? Лечите уж, как знаете сами… Не обижу…

    — А еще, государь: княгиню-государыню тебе лучше на Москву отправить вперед… Ты заметил: дух нехороший от язвы. И все тяжеле он будет… пока мы не вылечим тебя. Хорошо ли, чтобы государыня… С царевичами?.. Лучше, право, не быть им при тебе…

    — Сам понимаю… Сам о том думал…

    А. Широкорад в своей книге «Путь к трону», так описывает происходящее, - В сентябре 1533 (1529 – Л.С.) года великий князь с женой отправляются в Троицкий монастырь к празднику святого Сергия Радонежского.

    Из Троицы Василий III поехал в Волоколамскую охоту. По дороге в селе Озерецком он заболел.

    На левой ноге показалась багровая болячка с булавочную головку. Тем не менее, великий князь доехал до Волоколамска, где даже два раза ездил на охоту.

    Болезнь быстро прогрессировала, и великий князь послал в Москву гонца за князем Михаилом Львовичем Глинским и лекарями-иностранцами Николаем и Феофилом.
Посоветовавшись с князем Глинским, лекари стали прикладывать к болячке (тесто из) пшеничной муки с пресным медом и печеный лук. Но предпринятое лечение принесло только вред — появилось нестерпимое жжение, болячка сильно загноилась, в груди Василий начал чувствовать тягость. Лекари дали ему слабительное. В результате у великого князя совсем пропал аппетит.

    Тогда Василий тайно послал в Москву своего стряпчего Мансурова и дядьку Меньшого Путятина за духовными грамотами — своего отца и своей, которую написал перед отъездом в Новгород и Псков. В Москве же он велел своим гонцам держать в тайне цель своего приезда, ничего никому не говорить — ни митрополиту, ни боярам.

    Вскоре грамоты были доставлены. В тайне от братьев, бояр и князя Глинского грамоты были прочитаны великому князю, после чего он повелел СВОЮ духовную грамоту УНИЧТОЖИТЬ (выделено мною - Л.С.).

    Потом велел Путятину опять принести духовные грамоты, призвал Шигону Поджогина и посоветовался с ним и с Путятиным, кого из бояр допустить в думу о духовной и «кому приказать свой государев приказ».

    Из бояр в Волоколамске были вместе с великим князем: князь Дмитрий Федорович Бельский, князь Иван Васильевич Шуйский, князь Михаил Львович Глинский и двое дворецких — князь Кубенский и Шигона. Приехал в Волоколамск и старший из братьев Василия III — князь Юрий Иванович. Но великий князь приказал Юрию уехать. Зато за боярином Михаилом Юрьевичем Захарьиным он послал специального гонца.

    С большим трудом свите удалось доставить Василия III в Москву, куда он тайно был ввезен 26 ноября (1529 – Л.С.) года.