Дед мороз. глава 2

ДЕД МОРОЗ
Глава 2;

Дёмушкин вдруг понял, что случилось.
 И ему сразу же, до жути, захотелось курить.

Он остановился и по привычке похлопал себя по карманам в поисках папирос.
В карманах захлюпало, он чертыхнулся и смачно сплюнул с досады.

Дёмушкин остановился, облизнул пересохший рот и понял, что очень проголодался.

- Странная штука жизнь.. - сказал Дёмушкин, доставая из чужих котомок сало в мокрой тряпке и такой же мокрый хлеб.

- Человека, можно сказать, чуть не укокошили  за сегодня дважды, а ему не нравится, что вилок нет.. - продолжил он немного спустя, макая яйцо вкрутую в слипшуюся соль..

Дёмушкин пытался одновременно переваривать духовную пищу с материальной.
Сытная еда, вперемежку с событиями дня толкали на рассуждения.
Он молча хрустел чьими- то огурцами и думал, что жизнь его всё- таки любит, как бы он не сопротивлялся, попутно выуживая из одной из котомок бутылку самогонки, бережно обернутую в газету " Правда".

- Ну, что Дёмушкин! - набирая воздуха перед глотком, обратился он сам к себе, подытоживая неудавшуюся поездку в места не столь отдалённые,- С днём рождения тебя, наш дорогой друг!
Горлышко бутылки прильнуло ко рту, кадык дёрнулся, отмеряя глотки; алкоголя.

Весь этот  набор  - усталость, еда, самогонка, очень коротенькое путешествие на буксире, с незапланированным  купанием, окончательно добили Дёмушкина.
Он выдохнул, мотнул головой, пытаясь смести наваждение.

- Хорошо, хорошо! - согласился непонятно с кем Дёмушкин, через минуту, прижатый тяжестью улик неожиданно вмешавшегося провидения в его жизнь:
- Допустим! А что дальше?!

Не дождавшись ответа, в новенькой тельняшке, ужатой от воды на два размера меньше, найденной здесь же, в одной из котомок, и в которую заботливо  были завернуты огурцы с помидорами, он, лихо сбив бескозырку на затылок, принялся рассуждать о превратности сегодняшнего дня.

Сначала досталось толстомордому НКВД-шнику с его дурацким постановлением, потом сволочам- немецким лётчикам, безнаказанно положившим уйму народа, потом нашим зенитчикам, профукавшим сволочей- лётчиков, потом Гитлеру, которого непонятно какая мать родила и начавшему всю эту мутотень.
Алкоголь снял напряжение.
Захмелев, Дёмушкин разошёлся не на шутку, активно сдабривая характеристики перечисленных персонажей матом, помогая себе жестами.
На Сталине он осёкся и на всякий случай посмотрел по сторонам.

Излив душу в пустоту, Дёмушкин  засобирался.
Вывалив содержимое котомок на землю, чтобы не тащить ненужное барахло, он среди множества вещей,  обнаружил аккуратно сложенный свёрток.

Содержимое не успело намокнуть. Оно находилось внутри тканевого мешка, с петлёй на конце, больше напоминающий кисет.
 Льняная ткань набухла и не пропустила воду.
В кисете оказалась икона, завернутая в лист бумаги.

Дёмушкин оглядел со всех сторон икону, скорбный лик с нимбом на ней, потусневшие краски, ухмыльнулся, и бросив короткий взгляд на небо, прижал её  к груди, склонив  голову, и не без ехидства сказал:
- Вот за это отдельное спасибо! Это то, что мне сейчас необходимо!

Он хотел её выбросить к остальным ненужным вещам, но вдруг увидел, что на листе, которым была обернута икона что- то написано.
Листок бумаги оказался письмом.

Развернув, Дёмушкин  прочёл:

"Дорогой батюшка, отец наш Аввакум!
Кланяемся тебе всем приходом и желаем всех божеских благословений и милостей... "

Дёмушкин пробежал глазами вниз, минуя торжественную часть.
По всей видимости, проситель, вероятно, служитель какой-то поместной церкви, ходатайствовал взять на попечение своего сына из оккупированной уже территории.

" Вверяем судьбу нашего отрока и прихожанина  общей паствы Николая. Поблагодействуйте в его судьбе насколько возможно, Будем премного благодарны!
Спаси Вас Бог! "- заканчивал письмо чей- то заботливый папаша..

К письму с иконой прилагался адрес на картонке, написанный химическим карандашом.

Картонка намокла, шрифт расплылся, и Дёмушкин с трудом разобрал написанное.

" Ленинград, Преображенская площадь, 1."

Дёмушкин сложил письмо, вернув его вместе с иконой в кисет, и так стоял несколько минут в раздумье, то ли вспоминая, где находится указанная площадь, то ли что делать дальше.


- Хорошо, - опять неизвестно с кем согласился Дёмушкин. У него неожиданно нарисовался план, -  Сын, так сын!

Волею случая, Дёмушкин понимал, что оказался в подвешенном состоянии.
Час назад взрывная волна подняла его над буксиром, но не опустила.

Назад, домой дороги не было. Без документов, без работы, без жилья, без связей в городе тоже делать было нечего. К тому же, наблюдая, как движутся колонны с людьми, с вооружением, в сторону Ленинграда, нельзя было не понимать, что война пришла серьёзная и надолго.

Нужно было выживать, письмо с иконой давали какую- никакую зацепку.

Дёмушкин неожиданно обрадовался, вспомнив вдруг:
- Преображенская - это хорошо!
Это же совсем рядом с Большим домом.

Он по опыту знал, что самое спокойное место всегда  в непосредственной близости от тех, кто сам всегда угрожает спокойствию.

И случись чего, никому и в голову не придет его искать возле главного здания НКВД..

Демушкин закинул за плечо котомку, поправил бескозырку и выкинув коленце,  бодро пропел:

- Эх, яблочко! Куды ты котис-с-я!

Через несколько минут, машина, груженная солдатами, весело подхватила  одинокого, немолодого матроса с надписью на бескозырке " Буксир 234" по дороге в город.

На многочисленные вопросы попутчиков, Демушкин отвечал  что он юнга славного Балтийского флота, и откомандирован для дальнейшего прохождения в центре города, назвав адресом приписки штаб контрразведки на Литейном проспекте.

Услышав про органы  безопасности, солдатики погрустнели, замолкли и больше лишних вопросов не задавали.

***

Батюшка Аввакум, настоятель  Преображенской церкви, довольно крепкий ещё и не старый мужик, почти ровесник Дёмушкину, внимательно прочитал письмо.

Пока он читал, Дёмушкин стоял рядом и выжидательно курил папиросу, которой его угостили солдаты в машине.

Дочитав, батюшка свернул бумагу, потом долго разглядывал икону. Насмотревшись вдоволь, поцеловал её прямо в центр.

- Ну? - обратился он с вопросом к Дёмушкину, когда закончилась церемония передачи святынь, оглядываясь по сторонам.

- Что "ну" ? - изобразил простачка Дёмушкин.

- Сын- то где?  - нахмурил брови священник.

- Так ить.. Все мы сыны божьи! - сказал Дёмушкин и истово перекрестился на крест.

- М- м-м! - удивился батюшка необыкновенному откровению.

- Раб Божий Николай! - представился Дёмушкин и поклонился в ноги отцу Аввакуму.

- А на баркасе за номером " 234" не хватятся раба божия Николая ? - сурово спросил батюшка.
- Очень не хочется дизертиров покрывать! Опять же, человеческий суд порой строже божьего! А у меня паства! Кто пасти овец будет, случись чего? -
 Отец Аввакум кивнул в сторону Большого дома.

- Так нет корабля- то! - развёл руками Дёмушкин,-  ещё в час дня был, а в три уже нет..

Дёмушкин уверенно назвал место и время трагических событий, и хотел опять перекреститься:

- Вот те истинный крест!

Но батюшка остановил, поморщившись.

- Ну, хорошо! - согласился он с доводами и принадлежностью Дёмушкина, - Моряк, так моряк!

И отвернувшись, быстро пошёл, показав знак следовать за ним.

- С печки бряк..- послышалось  Дёмушкину, который поспешил следовать за батюшкой.

У входа в храм, отец Аввакум, неожиданно приблизившись к самому уху Дёмушкина прошептал:

-  Праву бы руку, сииречь десницу, уставливали по крестному воображению: большей палец да два нижний перста воедино совокупив, а верхний перст с середним совокупив....

- Чего?! - отшатнулся от него Дёмушкин.

- Чего- чего! - передразнил его батюшка и выпрямился,- Крестным знамением себя осенять следует справа налево, а не наоборот, дурья твоя башка!

Дёмушкину показалось, что в глазах батюшки промелькнула еле  заметная  улыбка...

- Топор в руках держать умеешь?
- спросили его, уже, когда они спустились в полуподвальное помещение.

Дёмушкин поначалу кивнул головой, согласившись, и снял бескозырку, но потом настороженно оглянулся..

- Это смотря для чего..


Продолжение следует...