Сказка про Хомяка и Мышонка. Часть 5

– Вот же вредная мышь, - подумал Хомяк, и, не открывая глаз, подтянул на себя сползающее одеяло, – вечно что-нибудь выдумает!
Хомяк закрыл глаза еще крепче, накрылся одеялом с головой, и попробовал снова заснуть. Не тут-то было! Мышь бегала в его голове туда-сюда, топотала маленькими лапками, суетилась в мыслях, отчего и мысли Хомяка забегали туда-сюда, окончательно прогоняя сон.
 Хомяк сел в кровати, осторожно спустил одну лапку на холодный пол, нащупывая тапочки.
– Да что же это такое, никогда не дадут поспать… – ворчал Хомяк, накидывая на плечи теплую вязаную жилетку, – никакой тебе зимней спячки… как у порядочных грызунов, когда снится долгое лето, теплое солнышко, сочная трава, ароматные ягоды и спелые зерна.
Все еще с полузакрытыми глазами, позевывая, он пошел на кухню заваривать чай, и, только устроившись в кресле с горячей кружкой, Хомяк окончательно пробудился. За окном было темновато, впрочем, как и положено в середине зимы, мела метель, опять же, как и положено в середине зимы, а на столике у окна лежало послание от Мышонка, как совсем не положено в середине зимы!
Вероятно, письмо принесла Синичка, которая и зимой летала от амбара, где была норка Мышонка, к кустам боярышника, под которыми располагались кладовые Хомяка. Скорее всего, Хомяк проспал бы еще неделю-другую, прежде чем обнаружил подсунутое под дверь письмо, к тому моменту, возможно, размокшее от снега, но Синичка обещала Мышонку стукнуть клювом в окно спальни. А обещания, данные Мышонку, лучше исполнять, и не потому, что Мышонок такой уж большой и грозный, а потому  что уж больно он… настойчивый. В общем, как в той пословице: мышь, гложет, что может.
А раз Хомяк услышал стук, то, конечно, он встал посмотреть, что за шум, а коль уж он вылез из теплой кровати, то, конечно же, он нашел письмо, а если он нашел письмо, то не мог его не прочесть (ибо насколько Мышонок был настойчив, настолько же Хомяк был любопытен). Затем, естественно, он нырнул обратно в постель с твёрдым намерением заснуть. И, несомненно, это ему бы удалось, если бы в письме был только ответ на приглашение отпраздновать вместе Новый год, если бы, в крайнем случае, Мышонок звал кататься на санках с горки, когда перестанет идти снег, но (так уж не везло Хомяку этой зимой) в письме было не просто предложение устроить особенный новогодний праздник, в нем было предложение провести новогодний литературный вечер!!!
– Вот как можно заснуть, если уже придумали Культурную Программу? – вслух возмутился Хомяк, не замечая, что разговаривает сам с собой. – И уж тем более, как можно уснуть, когда от тебя требуют (ладно-ладно, настойчиво предлагают!) написать сказку?
Кружка с чаем наполовину опустела, а Хомяк так и не перестал ворчать:
– Корреспонденция! – бормотал он…
– Литературный Вечер, Культурная программа… я вам кто, Сказочник?!
Он был не против устроить новогодние посиделки в своей норке (так, пожалуй, уютней и не надо никуда далеко идти), он был очень даже за то, чтобы в гости пришел Мышонок. Он был абсолютно готов к тому, чтобы делать уборку, готовить угощение, наряжать елку, принимать гостей (буде таковые объявятся), но писать что-либо он был совершенно не готов. Даже поздравительную открытку. Тем более сказку, тем более, в виде культурной программы!
– Вот же вредная мышь, – снова расстроенно подумал Хомяк, глядя на остывший чай.
– Что я могу написать? «Мышка бежала, хвостиком махнула, яичко упало и разбилось»? Или «Мышка за кошку, кошка за Жучку… тянут-потянут — вытащили репку»? Так ведь все написано уже, где свежий сюжет взять? И почему про мышку, надо наоборот, из вредности про кошку! Тьфу, и тут успели… и «Кот в сапогах», «и днем, и ночью кот ученый все ходит по цепи кругом»…
Хомяк решительно поднялся с кресла:
— Тут уж чаем не обойдешься, придется варить кофе. И мышка в свою норку тащит корку!
Он достал с верхней полки ручную мельничку, порылся в буфете, отыскивая кастрюльку и пряности, призадумался, не сделать ли бутерброд, короче, всячески оттягивал момент поиска свежего сюжета.
— В норке даже свежего хлеба днем с огнем не сыскать, а мне нужен свежий неизбитый сюжет!..
Чашка с дымящимся кофе стояла на столе, две сиротливые печеньки теснились с бутербродом на маленьком блюдце, рядом с заготовленными пером и бумагой, а Хомяк никак не мог заставить себя сесть за работу.
— Так, а плед? — он хлопнул себя по лбу, как-будто от этого могут прийти на ум свежие мысли. Больше ни одной отговорки не пришло ему в голову, и он уселся за рабочее место, иначе кофе остынет и придется начинать все сначала.
— А это уже будет мышиная возня  какая-то, — пробубнил Хомяк и запнулся — вот же напасть, мыши в голове так и бегают без остановки!
Все ждало его на своих местах, чистый лист бумаги прозрачно намекал Хомяку, что пора бы уже перейти к делу, но, несмотря на все ухищрения, вдохновение не спешило приходить.
— Может, зря я закутался в плед на манер Гюго и кофе запасся, как это делал Бальзак, - может, лучше было пить лимонад, как Пушкин? — засомневался Хомяк. — Александр Сергеевич очень лимонад любил, особенно во время работы по ночам… Но мне совсем не хочется до ночи сидеть… Ладно, все равно лень идти за лимонадом, сойдет и кофе.
Лист плотной бумаги только что не подмигивал Хомяку, напоминая, что перфекционист Александр Дюма для прозы пользовался исключительно голубой бумагой (а Хомяк тоже был перфекционистом, хотя и совсем в другой области)и пора бы уже на ней что-нибудь начертать столь же фиолетовыми чернилами, как те, что предпочитал Льюис Кэрролл.
Вдохновение медлило, не спеша посещать рассеянные мысли Хомяка, который пытался вообразить в деталях письменный стол-саквояж Артура Конан Дойла, созданный по его собственному эскизу и в сложенном виде выглядевший, как элегантный гардеробный сундук. Однако, когда его открывали, он превращался в письменный стол с небольшой книжной полкой, пишущей машинкой и выдвижными ящиками. Ах, как Хомяк любил всевозможные ящички, полочки и сундуки! Возможность хранить как можно больше, лучше и дольше вдохновляла его необыкновенно(в отличие от литературной деятельности).
 — Погадать, что ли на кофейной гуще? Все равно пора мыть посуду, — тут Хомяку пришла на ум Агата Кристи, придумавшая множество захватывающих сюжетов своих книг, именно перемывая посуду или поедая яблоки. Размышляя, не пройтись ли до кладовой за яблочком, он решился действовать незамедлительно, тут же взялся за перо и старательно вывел заголовок:
«Сказка о...
Столь незамысловатый и краткий текст смутил его окончательно, он хотел было зачеркнуть написанное и начать заново заголовком «Новогодняя сказка», но стало так жаль портить целый лист. Ведь если зачеркнуть хотя бы строку, то вся страница превратится в черновик. Более тщеславные авторы не признавали черновиков, Генрик Сенкевич, к примеру, сразу уничтожал исписанный лист, стоило ему исправить на нем хотя бы запятую, и переписывал всю страницу заново. Хомяк был тщеславен, но не настолько, чтобы переводить столько времени и бумаги одновременно. Ему нравилось, чтобы запас бумаги лежал аккуратной стопочкой на полке и он не любил зачеркнутых слов даже в короткой записке.
— Должен же существовать хоть какой-то способ заставить воображение работать! Вроде бы Чарльз Диккенс был заядлым любителем пеших прогулок, — Хомяк  поежился, глядя в заснеженное окно. А уж мысль о том, что Вальтер Скотт сочинял стихи верхом на лошади, причем, вероятно, в любую погоду, заставила его закутаться в плед до самого носа.
Окончательно сломили его волю творческие подвиги Мураками, который, работая первую половину дня, во второй половине дня пробегал десять километров или проплывал полтора (а иногда и то, и другое вместе). Столь потрясающие примеры именитых литераторов не вызвали ни трудового энтузиазма, ни, тем более, вдохновения,  и шокированный разум Хомяка, всячески сопротивлявшийся самой идее невероятных усилий, незаметно погрузился в освежающий послеобеденный сон.
(И вот тут любому автору, начинающему или маститому, представляется совершенно законная возможность протащить в виде сна самые сюрреалистические и невероятные события. Но, в данном случае, спал сам Хомяк, то есть автор, и  его «Сказка о» дремала вместе с ним). Надо заметить, что снились ему самые обычные вещи: зимние яблоки в кладовой, заготовленные к праздникам медовые пряники, недовязанный носок; чайник, который обязательно нужно будет надраить до блеска к приходу гостей; новые саночки с вощеными полозьями, на которых можно будет лихо съехать с горы при наличии подходящей погоды и компании. А подходящая компания, это такая компания… Короче, ему снился Мышонок, лето, совместные прогулки, солнце, зеленая трава, ягоды и все-все-все, что только может снится порядочным грызунам.
Хомяк сладко спал и улыбался во сне, потому что разве это не сказка, попасть из холодной зимы на минутку в лето? Что, если не сказка — незапланированная встреча с другом, долгие посиделки у камина или ночные прогулки по цветущим лугам? Сказка, когда в норке пахнет свежесваренным кофе, корицей и мандаринами… Сказка, если у тебя самая уютная норка во всей округе,  ведь всем известно, что в своей норе и мышь — госпожа!  Сказка, если получаешь письмо с детально разработанной за тебя Культурной Программой. Сказка, что у тебя в наличии плед, в запасе голубая бумага, а в чернильнице - фиолетовые чернила! Сказка, что тапочек стоит точно в том месте, куда ставишь ногу, спуская ее с кровати.
Хомяк потянулся, улыбнулся уходящему сну, пододвинул лист бумаги поближе и дополнил написанное ранее:
…сказке».
— Что же такое сказка, — размышлял Хомяк, — складный сюжет, невероятная история, волшебная картинка? А может, это просто одна большая комната, через которую пробегают самые разнообразные персонажи, кто с пледом, кто с бумагой, кто с чашкой кофе в руках… кто-то, пыхтя, тащит увесистый сундук, а кто-то — гениальную идею, поблескивая глазками-бусинками и топоча маленькими мышиными лапками…
Помахивая пером, Хомяк задумчиво склонился над лежащим на столе листом, где пока была всего одна строка:
Сказка о сказке.

Он был уверен,  что Мышонок сейчас спит и видит во сне и само это заглавие, и горящую свечу, и письменный стол, и лохматую макушку, торчащую из пледа, и длинное перо с дрожащей каплей фиолетовых чернил.