Московское море

Аннотация:


Мила отчётливо вспомнила кружившие на земле слухи: те откровения Рая и Ада, которые начались после Разлива Рек, не безобидны. Ангелы и демоны вмешиваются в жизнь людей. Теперь в другой реальности можно оказаться ещё при жизни. Те, кто пропал без вести, попали туда. Она не верила.

 

Оглавление:

Сёстры
Как в фильме «Омэн»
Белый волк
Холод
Виорен
Служба доставки
Последний раз
Московское море
Проверка паспортного режима
Любовник
Антидухи
Главный человек в моей жизни
Луна в Скорпионе
Снег


 
Сёстры

Приглашение пришло неожиданно. Короткий звонок по особой, защищённой линии. Знакомый голос, прохладно-вежливый, почти лишённый интонаций. Вас будут ждать на причале Москворецкой набережной в час ночи. Документы с собой брать? – Не надо. Мы вас знаем. – Вещи? – Вас обеспечат всем необходимым.
Повесив трубку, Карина испытала лёгкое головокружение. Всё, о чём они с мужем мечтали последние полгода, сбывалось. Им уже продемонстрировали некоторые технологии, выходящие за рамки человеческого понимания, доказывающие, что где-то здесь, рядом, существует мир подлинной элиты, людей, живущих над законами, даже над законами физики, мир научных достижений, о которых большинство просто не догадывается. И двери в этот мир открыты для избранных. Вежливый голос сообщал, что деятельностью, точнее – бездеятельностью мужа на высоком посту довольны, и что им предстоит престижная поездка, от которой многое зависит. Карина считала дни и благословляла себя за решение стать женой этого шестидесятилетнего, лысеющего, безликого чиновника с незапоминающимся лицом, – а ведь сомневалась! Он казался неспособным ни к чему – а ничего и не требовалось! И вот – наконец.
Предложение явиться в час ночи не смутило: она уже насмотрелась странностей.

***

К причалу подходили сверкающие лимузины, ненадолго притормаживали, позволяя почётным гостям выйти, и сразу проезжали дальше – надо дать место другим. Выбравшись из душного салона в ночь, Карина оказалась среди такой изысканной публики, словно пришла на приём к английской королеве. Они почти никого здесь не знала и, отойдя к парапету набережной, стала смотреть поверх голов на воду.
Москва-река определённо была шире, чем обычно: огни другого берега виднелись километрах в трёх, не меньше. Послышались удивлённые возгласы, и Карина, повернув голову, увидела исполинских размеров круизный лайнер, приближавшийся из черноты. Естественно, река стала шире, иначе такой корабль просто бы не прошёл. Плеч коснулся тёплый ветер. Начинается их с мужем новая жизнь.

***

В каюте действительно оказалось «всё необходимое», точнее – всё сверх необходимого: наряды на любой случай, и ровно по размеру, туфли, сумки, аксессуары, даже украшения – с небольшими, но красивыми бриллиантами. Меню обещало доставить в каюту любой гастрономический каприз. К услугам гостей были рестораны, танцевальные залы, казино, массажные салоны, бутики, шесть палуб для прогулок. О цели и пункте назначения поездки не было сказано ни слова.
Полгода назад у них пропала дочь – точнее, Карине она приходилась падчерицей. Одна из дочерей мужа от одного из предыдущих браков. Карина не слишком расстроилась. Всё же рискнула спросить об этом у вежливого голоса. Вскоре им с мужем предоставили аккуратный фото-отчёт, неопровержимо доказывающий, что мерзавка слиняла с очередным бойфрендом в загул по Европе. Карина успокоилась, а муж, кажется, даже и не волновался. У него, как у любого обеспеченного мужчины, такой кагал, что одним больше, одним меньше… Был бы ещё наследник, сын, а то – дочь… И Карина выкинула Соню из головы.

***

Они все заснули одновременно, каждый – на том месте, где стоял. Карина удивилась этому, когда проснулась. Она сидела перед зеркалом, а муж, вздрогнув, поднялся с кровати, поперёк которой лежал в костюме и ботинках. Что-то повлекло её прочь из каюты, муж, сонно хлопая крохотными глазками, последовал за ней, и повсюду они натыкались на просыпающихся людей: нарядно одетые дамы и господа лежали вповалку на всех диванах, креслах, кушетках, в коридорах, в обеденном зале за столами, на палубах в шезлонгах… некоторые – так и просто на полу. Карину что-то несло, тянуло, она вышла на палубу и увидела зрелище, от которого захватывало дух.
Русло реки стало прозрачным. Река текла по воздуху в сверкающем электрическом ложе, сквозь которое виднелась бездонная синяя высота. Оттуда, со дна, стрелами взмывали вверх небоскрёбы самых причудливых форм, сверкая острыми чёрно-синими гранями. Их опутывали лиловые, синие, огненные электрические трассы, по которым бесшумно носились воздушные машины. Вверху разливалась грозовая фиолетовая мгла с ярко-белыми молниями. Одна из молний ударила прямо в корабль, рассыпав, как снег, жгучие искры, почтенная публика заверещала, но ничего плохого не произошло, и люди почему-то, не сговариваясь, разразились хохотом и аплодисментами.
Корабль подходил к берегу, возле которого висел в воздухе прозрачный электрический причал. На нём переминалось несколько фигур, и Карина, вглядываясь, с изумлением узнала среди них Соню. Девочка, бледная, как полотно, с тревожными глазами и сжатыми губами, махала им букетом длинных красных роз.
– Смотри, Соня, – сказала Карина другой своей падчерице – сониной сестре, которую вежливый голос почему-то велел взять с собой. Мила тоже увидела и стала удивлённо махать сестре рукой.

***

Они не очень-то дружили в прошлом. Каждая думала только о себе. Но когда Соня пропала, Мила поняла, до какой степени обе они беззащитны. Ни отец, ни мачеха пальцем не шевельнули, чтобы вернуть сестру. А если она стала жертвой маньяка? А если её похитили в рабство?
Теперь Соня стояла там, вдали, как призрак. Мила отметила странную одежду: серебряное платьице с пышной юбкой и корсетом на шнуровке. Соня никогда не одевалась так. Вообще все встречающие были одеты в чёрно-белой гамме, фосфорически-бледные и как будто чем-то напуганные.
– Привет, – прошипела сестра, больно вцепившись в руку, едва только Мила сошла с диковинного трапа в виде прозрачно-лиловых ступеней, появлявшихся и исчезавших прямо в воздухе. Мила с ужасом смотрела сквозь них в головокружительную высоту. А если упадёт?
– Ты где была? – прошептала она в ответ. – Что это за место?
– Делай то, что я говорю. Здесь очень опасно.
– Почему? Что происходит?
– Скоро поймёшь.
Мила буквально не узнавала свою наглую и хабалистую сестру. Ни разу в жизни та не была такой серьёзной и сосредоточенной. Обычно разговору было только о шмотках и мужиках.
– А что это на тебе надето? – вспомнила она.
– Не обращай внимания. Здесь другого нет. Это их стиль.
– Кого – их?
– Местных.
– Да где мы?
– Делай то, что я говорю, если хочешь жить!
Мила обернулась – отец с мачехой шли в общем потоке, потрясённо оглядываясь по сторонам. Про девочек они, похоже, совершенно забыли.
Между тем виртуальная дорога довела до железных штор, которые с шелестом разъехались в стороны, пропуская в ослепительно-золотое нутро дискообразного этажа, висевшего на общей оси здания. Вдоль просторного полукруглого холла тянулась сияющая стойка, за которой стояли фантастичного вида клерки: будь дело на молодёжной тусовке, Мила приняла бы их за поклонников готического стиля. Дикие причёски – выбритые на голове узоры, ирокезы и ёжики, всё та же серебряно-чёрно-белая гамма в одежде причудливого асимметричного кроя, газ, латекс, кружева, обилие серебряных украшений, пирсинга и татуировок. В то самое время, как вошли первые посетители, под потолком разлился мелодичный женский голос:
– Пожалуйста, подходите к стойкам регистрации. Вам будут выданы электронные удостоверения личности. Просьба в точности выполнять указания персонала. После процедуры регистрации мы пригласим вас в следующий зал, где вам предложат первичный инструктаж.
Толпа рассеялась по холлу. Мила встала в одну из очередей, с любопытством разглядывая «местных». Она заметила нескольких охранников, одетых так же, как клерки, только с автоматами на груди, но решила не задавать вопросы. Соня же сказала: скоро поймёшь.
К удивлению Милы, клерки, сверяясь с фотографиями в мониторах, выдавали всем прибывшим обручи на шею, похожие на гладкие металлические ошейники. Мила осторожно взяла раскрытый обруч и, по примеру остальных, защёлкнула на шее, соединив две дуги. На нём, как и у других, вспыхнул фиолетовый сигнал. Клерк жестом велел ей отойти в сторону. Мила заметила, что нескольких приезжих попросили задержаться, но в основном толпа, шелестя, втягивалась в двойные белые двери по обеим сторонам холла.
Люди спускались по сумрачной стеклянной лестнице и расходились по огромному круглому залу, тоже затенённому. Кажется, все здесь. Сквозь стеклянные стены видна завораживающая панорама ночного мегаполиса.
Внезапно под потолком прямо из воздуха соткалась фарфоровая красавица в наряде из кожаных ремней и розовых кружев, с романтичными чёрными локонами. Покачиваясь в воздухе, она развела точёными руками.
– Здравствуйте, люди! – начала она, продемонстрировав ослепительный ряд зубов. – Я – ваш виртуальный помощник, искусственный интеллект – Элена. Меня можно включить, назвав по имени. Я постараюсь сделать вашу адаптацию в новой реальности максимально быстрой и лёгкой. Вы можете задавать мне любые вопросы. Иногда я буду включаться автоматически. Попробуем?
Девушка улыбнулась и застыла в воздухе. Люди переглядывались в замешательстве.
– Элена! – наконец сообразил кто-то.
Девушка ожила, одобрительно улыбнулась и кивнула.
– Здравствуйте, люди! Добро пожаловать в Третью Московскую Республику. Вы находитесь в пятом кругу Ада. Хозяева этой реальности – мы, раса шедим. Вы называете нас вампирами. Это не сказки. Мы пьём вашу кровь. Ваше падение сюда – наказание за ваши грехи. Теперь вы все – доноры. Для стабильного обеспечения наших граждан кровью в Республике действует система учёта и распределения людей.
В толпе пробежал неуверенный ропот и затих.
– На всех вас надеты ошейники. Они снабжены датчиками количества и качества крови. Фиолетовый сигнал означает, что вы здоровы и пригодны к употреблению. Лиловый сигнал – умеренная кровопотеря. Красный сигнал – количество крови в вашем организме составляет прожиточный минимум. Нашим гражданам рекомендовано при контактах с людьми обращать внимание на цветовой индикатор.
Серые помехи на цветовом индикаторе означают уровень здоровья. При появлении серых точек вам будет рекомендовано обратиться в медицинский центр. При появлении серых полос человек считается непригодным к употреблению в пищу и подлежит уничтожению. Воздержитесь от самозаражения ради спасения или попыток отравить хозяев. Следите за своим здоровьем.
Ошейник – это ваш электронный паспорт. В него загружены ваши данные, а также подключён маячок, показывающий ваше местоположение. Не пытайтесь спрятаться или сбежать.
Ошейник снабжён динамиком. Если вам пришли звуковые сообщения, повинуйтесь немедленно. В случае нарушения инструкций ошейник взорвётся.
Не пытайтесь самостоятельно снять ошейник. В случае попытки повредить механизм, он взорвётся.
А сейчас, пожалуйста, внимание на внешний периметр.
На террасе за стеклянной стеной вспыхнули яркие лампы, и Мила увидела человек десять-двенадцать, которых раньше задержали в холле. Они просто гуляли там, разглядывая панораму.
– Эти люди признаны непригодными к проживанию в Республике по состоянию здоровья, – приветливо пояснила Элена. – Сейчас вы увидите ошейники в действии.
Один за другим ошейники с той стороны начали мигать синим светом. Люди неуверенно ощупывают обручи. Первый взрыв. Голова разлетелась на куски. Паника, рты, искажённые беззвучным криком. Стекло непроницаемое. Ещё одна голова, ещё… Кто-то отчаянно пытается сорвать обруч с шеи. Взрыв. Какая-то женщина кинулась к стеклу и колотит по нему рукой. Взрыв. Ошмётки черепа с прилипшими волосами сползают вниз. Безголовый труп падает на пол, всё ещё суча ногами в дизайнерских туфлях из крокодиловой кожи. Миле почему-то особенно запомнились эти туфли.
В зале запахло мочой. Кто-то упал в обморок. Кого-то сбили с ног, когда толпа шарахнулась от окна. Мила стояла в каком-то ступоре и, кажется, совсем не паниковала, когда очнулась от пощёчины сестры.
– Милка! Смотри на меня, смотри на меня! – Соня стиснула пальцами её подбородок и заглядывала в глаза. – Всё будет хорошо, слышишь? Мы выживем! Ты выживешь, я тебе помогу!
Мила тупо кивнула.
Элена взирала на подопечных с всепрощающей улыбкой.
– Благодарю за внимание. Пожалуйста, пройдите на посадочную площадку. Вас доставят к месту проживания. Приятного полёта.

***

– А нас-то за что? – Мила клацала зубами, её бил озноб. Соня стискивала её плечи. За прозрачным куполом флайта с невероятной скоростью мелькали и расплывались кроваво-красные огни. Машина летела сама, вездесущая Элена просканировала лица девочек и запрограммировала маршрут. За это время Мила отчётливо вспомнила кружившие на земле слухи: те откровения Рая и Ада, которые начались после Разлива Рек, не безобидны. Ангелы и демоны вмешиваются в жизнь людей. Теперь в другой реальности можно оказаться ещё при жизни. Те, кто пропал без вести, попали туда. Она не верила.
– Если это правда, то… мы же ещё несовершеннолетние! Когда успели нагрешить?..
Соня тяжко вздохнула.
– Мне здесь сказали, что вина отцов падёт на детей до третьего и четвёртого колена.
Мрачное молчание. Мила никогда не видела сестру такой задумчивой.
– Это значит, что и наши дети, и дети наших детей тоже будут донорами. Если мы здесь от кого-то родим, разумеется.
– А людям разве разрешено жениться? – почему-то усомнилась Мила.
– Конечно, почему нет… Это же увеличивает поголовье скота.
Соня снова вздохнула и глянула в окно.
– Скоро приедем… Зато тут у всех много денег. Даже у нас.
– Почему?
– Не знаю. Так решили. Можно не работать. Всё равно на карту тебе будет приходить кругленькая сумма. Трать на что хочешь. Только жизнь и безопасность нельзя купить, остальное – можно.
В этот момент до Милы начало доходить, что «Ад» – это не фигура речи. Действительно, Ад. Нигде на земле до такого бы не додумались.
– Никитос и Карина получили то, что хотели. – Никитосом девочки называли отца. Мила скривилась. – Вот ведь дураки, думали, что едут в престижное место, на встречу с настоящей элитой…
Соня усмехнулась.
– Это правда! Вампиры и есть настоящая мировая элита. А Никитос, Карина и им подобные – просто закуска! – сестра безнадёжно покачала головой. – Скоро они будут готовы всё отдать, лишь бы ещё хоть раз увидеть солнце.

***

Здания располагались не горизонтально на земле, а вертикально относительно друг друга, и представляли собой, как правило, более или менее широкие дискообразные постройки либо вытянутые вверх ромбы и параллелограммы, нанизанные на общую магнитную ось. Машины шныряли вокруг них на всём протяжении огромной высоты. Здания, отданные в пользование людям, назывались «гетто» независимо от того, в каком районе находились; Милка с родителями получила распределение в бывший отель «Ридженси» и, стало быть, оказалась жительницей гетто Ридженси.
Мила прошла в помпезный холл рука об руку с сестрой, отец плёлся где-то сзади, а мачеху, держа под руки, вежливо, но безжалостно тащили сотрудники ресепшен – в машине Карина упала в обморок. Соня, как своя, перекинулась парой слов с администратором – стройным парнем в прозрачной чёрной футболке, с выкрашенными в серебряный цвет губами, ресницами и волосами, взяла две пластиковые карточки – ключи от квартир. Сразу же предложила Миле жить вместе, а от «этих двух мразей» держаться подальше.
– Пусть сами разбираются. Мне на них плевать. Я знаю, они даже не почесались, чтобы меня отсюда вызволить.
– А что, отсюда можно сбежать? – удивилась Мила.
– Нельзя. Но можно помочь.
– Как?
– Молитвами, постом. – Это уж точно было не про Карину с Никитосом. – Если там, наверху, кто-то молится за нас, это иногда помогает.
– Помогает – в чём?
– Остаться в живых.
Всё же девочки проводили своих незадачливых «предков» до жилища. Апартаменты класса люкс издевательски щеголяли холодным мрамором, тёплым дубом и позолоченным парчовым мебельным гарнитуром в игривом стили рококо. Соня смело подбежала к бьющему посреди комнаты фонтану, зачерпнула бокалом – судя по розовому цвету, шампанское – другой бокал сунула Милке, громко закричала:
– Ну, с новосельем! – и разом опрокинула в себя всё. Мила тоже пригубила, тараща глаза.
– Не стесняйтесь, гости дорогие! – продолжала Соня, ещё повышая тон. – Что, папочка, не интересовался, куда пропала дочь? А теперь и ты здесь! – Переведя взгляд на полумёртвую мачеху, девочка презрительно промолчала. Отец семейства ухнул на жалобно скрипнувший под его весом диван и тупо смотрел прямо перед собой.
– Поделюсь секретом! – протрещала Соня. – Виртуальную помощницу Элену можно кастомизировать! Шесть образов входят в бесплатный базовый набор! Остальное – за деньги! Есть даже вариант, где она совсем голая! Не скучайте! А мы с сестрой пойдём погуляем, – неожиданно завершила клоунаду сестра, поставила бокал на край каменной чаши и потянула Милу на выход.

***

– Первым делом тебе нужно сменить статус! – прошипела она, проходя мимо администратора в обратную сторону и помахивая ему рукой. – Ты сейчас – феолка! – Соня потыкала пальцем в ошейник сестры. – Индикатор показывает, что у тебя много свежей крови! Нетронутые новички погибают очень быстро!
– Как ты меня назвала?..
– Феолка – фиолетовый статус. Лилка – лиловый, алка – алый.
Мила мельком глянула на ошейник сестры. Огонёк лиловый.
– Тебе надо сдать кровь! – Девочки вышли на посадочную площадку перед отелем. – Элена, такси! В медпункт! – крикнула Соня куда-то в сторону. В воздухе нарисовалась Элена в кокетливом чёрном кружевном белье и начертила на экране перед собой маршрут.
– А ты сдавала кровь?
– Конечно! Регулярно сдаю! Поверь, лучше сделать это добровольно. Ты не захочешь познакомиться с ними поближе.
Неподалёку завис флайт. Соня подтолкнула сестру, запрыгнула внутрь и жестом задраила прозрачный купол. Машина тронулась сама и дисциплинированно влилась в бесконечный, мелькающий, огненный ряд. У Милы от качки и многомерной перспективы закружилась голова.
– Здесь всё плазменное, – пояснила Соня, перехватив взгляд сестры. – Управляется жестами или голосом, а вообще – мыслями. Это-то и есть самое неудобное.
– Что именно? – не усекла Мила.
– Всё это пространство меняется от наших мыслей и настроения. Поэтому бывают случаи, когда приезжаешь совсем не туда, куда собиралась. Или вообще забываешь, куда ехала.
– Разве так бывает? – Мила не могла себе такого представить. Чтобы дорога сама решала, куда двигаться человеку?
– Ты привыкнешь, – кивнула Соня. – Иногда это даже интересно. Они называют это – «хёлле», ткань. Реальность растягивается, мнётся и рвётся.
За окном замаячил приметный неоновый знак – белый квадрат в красной рамке, с красной каплей посередине. Даже новичку ясно, что означает сия эмблема. «Сдавайте кровь!»
– Хочешь попробовать нечто особенное? – внезапно оживилось гигантское голографическое изображение голой женщины в сбруе и рогатой золотой короне и стало призывно извиваться между зеркальными махинами небоскрёбов. – Двадцать второго октября! В казино «Корона»! Ночь девственниц! Море крови! Приходи! Любовь ждёт тебя!
– Не обращай внимания, – прокомментировала Соня, таща Милу к матово-белым, как в операционной, дверям. – Любовь – это их виртуальная певица! Тоже, кстати, включается в зависимости от настроения. Типа контекстной рекламы, – похоже, местные технологии грозили Милу добить. На окрестные стены спроецировались откровенные образы совокуплений – мудрёные ракурсы переплетённых тел крупным планом.
– Закажи меня! Закажи любовь! – томно проворковала девица и отключилась.

***

Девочки оказались перед точно такой же полукруглой стойкой регистрации, как на причале, – видимо, здесь это был излюбленный формат. Только зал поменьше и стерильно-белого цвета, подсвеченный сиреневыми лампами.
– Илья, привет! – сладко пропела Соня, наваливаясь грудью на стойку. – А ко мне вот сестра приехала! Хочет встать на учёт!
Мила ни разу в жизни не видела, чтобы её сестра так старалась кому-то понравиться. «Мне ни до кого нет дела!» – был когда-то её девиз. «От него многое зависит! Он знает надёжных клиентов!» – учила она теперь. Медбрат – парень в белой футболке, разорванной до пупка, с вытатуированным на лбу чёрным солнцем. Глаза подведены чёрной тушью, на мраморно-белой груди – платиновая цепочка с пентаграммой. «Местные» казались красивыми и одновременно зловещими, от них веяло холодом. Парень смерил Милу рассеянным взглядом.
– Четыреста миллилитров?
– Да, как обычно.
– Контакт?
– Пока бесконтактно, пожалуйста. Не будем сразу пугать девочку, – Соня игриво потрепала Милу по плечу. Медбрат посмотрел на Милу более внимательно.
– Может, лучше сразу? Есть хороший заказ.
Соня поколебалась и, неожиданно, шёпотом поинтересовалась мнением самой Милы:
– Хочешь с ними познакомиться?
Мила испугалась и машинально затрясла головой.
– Чуть-чуть попозже! – пропела Соня и даже сложила указательный и большой пальцы, чтобы показать Илье, как мало это – «чуть-чуть». Медбрат равнодушно щёлкнул кнопкой, и слева от стойки отъехала в сторону белая, как лёд, дверь.
– Третий кабинет.
– Спасибо! Хорошего вечера! – с сияющей улыбкой пропела Соня, увлекая Милу за собой.

***

Медсестра в массивной чёрной маске с фильтрами («Это специально! Чтобы не чувствовать наш запах!») деловито выкачала из Милы два порционных пакетика крови. После процедуры голова слегка кружилась, и подташнивало, но Соня была счастлива:
– Теперь ты не бросаешься в глаза!
Огонёк ошейника сменился с фиолетового на лиловый. Раньше её капризную сестру не так-то легко было порадовать.
Девочки сидели на скамейке в небольшом саду, этажом ниже медпункта. Мимо проносились целеустремлённые машины. За спиной шелестели острые листья, похожие на осенние: коричневые и тёмно-зелёные.
– А можно прикрыть маяк одеждой? – слегка запинаясь, спросила Мила. Она уже начала понимать, что значит «статус» в плане самочувствия. – Шарф надеть…
Соня задумчиво потеребила подол короткого кружевного платья. Стильные белые ленточки, асимметрично обвивавшие её руки от запястий до плеч, при ближайшем рассмотрении оказались заживляющими пластырями.
– Законом это не запрещено, – признала она. – Но по факту неизвестно, что лучше. Всё зависит от настроения вампира. Кто-то не обратит внимания, а кто-то, наоборот, разозлится. Самое лучшее – не выпендриваться, – эта «мораль сей басни» звучала в устах её выпендрёжницы-сестры фантастичнее, чем все вампиры, вместе взятые. – Главное правило выживания – держись как можно незаметнее. Чем меньше внимания привлекаешь – тем дольше проживёшь.
Мила вздохнула.
– Ничего, здесь есть свои радости, – подбодрила сестра. – Скоростные тачки… Вечеринки бесплатные. Кстати, видишь эти автоматы? – Соня указала на нечто вроде кофе-машин. – Там есть опция – гемо-коктейль. Это для людей. Восстанавливает кровь.

***

– Правительство стало держать расписание рейсов в тайне, – делилась Соня по пути назад, задав флайту минимальную скорость – иначе Мила рисковала заблевать футуристичный дизайн. – В противном случае новичков пасут от самого причала криминальные поставщики. Это те, кто не пользуется правительственной системой распределения, а похищает свой товар прямо с улиц. Я, в свою первую ночь, жива осталась только потому, что двое бандитов из-за меня передрались. Добежала до дверей гетто, и охранники меня защитили. А парня, который прилетел на следующем флайте после моего, перехватили, и больше его никто не видел. Ещё есть хакерские программы, позволяющие отслеживать феолок. Полиция с этим борется, но без фанатизма – они лучше отнятую у нарушителя феолку сами загрызут. Мне, как родственнице, сообщили, что ты прибываешь, по новой программе адаптации переселенцев. Я и побежала встречать, пока тебе голову не оторвали!
Мила молча кивала. Машина, недовольно трясясь от заниженной скорости, петляла какими-то синими туннелями между высоток и вдруг показала характер: ухнула вниз и приземлилась. Попытки Сони завести её заново не удались.
– Да чтоб тебя! – Соня вышла и пнула флайт в глянцевый бок.
– Что случилось? – Мила еле ворочала языком. Она поняла, что хочет пить, есть, спать и всё забыть.
– Выходи! – с досадой отозвалась сестра. – Дальше не поедет.
– Почему?
– Не знаю. Так бывает. Здесь всё связано. Пространство постоянно изменяется. Хёлле хочет, чтобы мы прошли как-то по-другому…
Спорить с неведомой «хёлле» не хотелось. Мила выпрыгнула на кучу битого кирпича и тупо пошла за сестрой след в след.
Небесные просторы исчезли далеко вверху. Она задирала голову и видела только синий туман и тонкие нити белых молний, бьющие между неприступных зеркальных стен.
– Здесь кто-нибудь живёт? – заплетающимся языком зачем-то уточнила она.
– Нижний город – самый неблагополучный район, – хмуро пояснила Соня, пробираясь среди завалов строительного мусора. – Одно время его отделяли от верхних ярусов плазменной сеткой. На дне было опасно даже для вампиров. Кое-где система пропусков сохранилась до сих пор…
Раздался звонкий хруст гравия, и Соня быстро присела за какую-то груду, накрытую брезентом, дёрнула за собой сестру. Мила споткнулась и ушибла коленку.
– Тссс! – зашипела на неё Соня, вглядываясь в узкий проход между домов. Впереди мерцали синие, зелёные, аквамариновые зеркала и клубился холодный туман. Тишина.
А потом гравий зашелестел вновь. Звук, сам по себе тихий, причудливым образом умножило в стеклянном колодце эхо. Без этого эффекта девочки бы ничего не заметили.
Навстречу кто-то шёл. Шагал медленно, неуверенно. Пьяный? Под кайфом? Соня лихорадочно соображала. На деграданта не похож – те, наоборот, носятся, как бешеные животные. Если это вампир, и если он заметит их, им не убежать. Вот ведь не повезло! Хотела помочь сестре, а получилось… Может, человек? Против человека у них есть шанс…
Размытыми акварельными пятнами проступил силуэт – короткая стрижка, широкие плечи – мужчина – кожаный плащ поблёскивает во влажном воздухе. Незнакомец смотрел себе под ноги и, казалось, ничего кругом не замечал.
Тут Мила неловко шевельнулась, и маленький камушек покатился в сторону.
Незнакомец поднял взгляд – точно, вампир! – зрачки вспыхнули отражённым золотым светом, как у всех ночных хищников. Теперь костей не соберём… Или, может, не голодный? Пройдёт мимо?
Золотые зрачки равнодушно, и всё же внимательно ощупывают проулок.

***

Вертикальный туннель над головой облился неоновым светом. Высоко между сумеречных стен возник белый образ – очень странный образ какого-то сюрреалистичного Пьеро. Неподвижное набелённое лицо с чёрной капелькой подрисованной слезы. Старомодный чёрный камзол с кружевным стоячим воротником. Круглые кукольные глаза.
Что это за артист? Голограмма? Музыка в пятом кругу запрещена, если не считать назойливую «Любовь» с её попсовыми ритмами. Вампир? Они не занимаются искусством. Тогда человек? Но как он пробился сюда?
Между тем в тёмный сырой воздух мягко падают первые струнные аккорды. Мраморно-белая маска вдруг оживает, приподнимает острые брови, раскрывает чёрные губы – и в ночную тишину погружаются слова, пропетые неестественно высоким, потусторонне-холодным голосом – то ли мужским, то ли женским.

What power art thou?
Who from below
Hast made me rise?
Unwillingly and slow
From beds of everlasting snow!

Выпуклые чёрные глаза обшаривают окрестности как бы в безграничном удивлении. Существо разводит в темноте узкие белые ладони.

See'st thou not how stiff
And wondrous old?
Far unfit to bear the bitter cold...

Ноты падают однообразно и мерно, как капли крови.

I can scarcely move
Or draw my breath

Let me, let me

Задержавшись на самой весомой, низкой, долгой ноте – Смерть! – существо вдруг окидывает переулок сверкающим страшным взглядом и медленно исчезает.

***

Соня с Милой сидят на куче щебёнки, глядя в землю. На склонённые макушки, голые ноги девочек падают тёплые, ленивые капли дождя. От одной такой капли Соня очнулась и посмотрела по сторонам. Вампир ушёл, или исчез, а может, его и не было никогда?
– Мила, вставай! – она потянула за руку сестру. – Теперь мы можем пройти!
Мила растерянно огляделась.
– А где вампир?
– Нам повезло! Музыка их отвлекает… даже как бы гипнотизирует.
– А кто её включил?
– Никто! Она сама включается и выключается! Пошли быстрее!
И девочки опрометью бросились по узким закоулкам, воняющим камнями и дождём.

***

;
Как в фильме «Омэн»

– Первый раз это было… Ну, я даже не знаю, как сказать… – холёная тридцатипятилетняя дама оглянулась на мужа, как бы ища его поддержки, а потом понизила голос до шёпота, – это было во время приезда Бога, – тут муж и жена набожно сложили ладони. Господа Салтыковы принадлежали к высшему обществу, и религиозность полагалась им по статусу. Тамир воздержался от проявления эмоций. Госпожа Альбина в значительной мере состояла из огромного кроваво-красного рта. Её супруг походил на изрытый временем гигантский гриб-дождевик, зачем-то втиснутый в деловой костюм. Ребёнка Тамир ещё не видел.
– Сколько ему тогда было лет?
Дама смешалась.
– Сыну?
«Нет, Богу».
– Да.
– Это в прошлом году было. Восемь.
– Что произошло?
Дама заволновалась.
– Да мы с мужем, собственно говоря, не поняли. Мы надеялись, вы разберётесь.
– Расскажите, как всё выглядело с вашей точки зрения.
Салтыкова наморщила лоб и пожевала губами.
– Ну… Мы, собственно, на ребёнка не смотрели. Да? – она оглянулась на мужа, и тот с сопением кивнул. – Я лично смотрела на Бога, – снова адресовалась дама к Тамиру. – Это был первый раз, когда мы привезли сына в Кремль. Понимаете, это был такой важный день для нас… Там же всё общество, весь свет… – Дама оживилась и активно жестикулировала.
– Понимаю, – успокаивающим тоном вставил Тамир, чтобы не быть свидетелем истерики. Салтыкова прерывисто вздохнула.
– Ну и… вот…
– Мальчик с утра себя нормально чувствовал? – подсказал Тамир. – Были какие-то странности в поведении?
– Н-нет… Нет, – более уверенно повторила дама.
– Вы приехали в Кремль.
– Да.
– Где вы стояли?
– На Большом Каменном мосту.
– Хороший обзор.
– Да. Мы потом с мужем перекрестились, что не ближе. Нам Красную площадь предлагали, не представляю, как бы мы оттуда выбрались, – она снова оглянулась на мужа, и тот, сопя, кивнул.
– Вы дождались прибытия Бога?
– Да. В том-то всё и дело. Появляется в небе этот огромный корабль, из него появляется Бог – ну, всё как всегда… И вдруг сын кричит не своим голосом и падает на землю.
– Дальше?
– И всё, – госпожа Салтыкова развела руками. – Судороги у него какие-то. Ну, все в шоке. Такого никогда не было. У всех – благодать, а у этого – эпилептический припадок.
– Вы подумали, что это эпилепсия?
– Ну, было похоже.
– Так. И что дальше?
– Дальше нам пришлось его буквально унести со встречи с Богом! И где-то ещё час он не приходил в себя.
– Вы унесли его в машину?
– Да. Так неудобно было перед людьми.
– Вы сразу поехали домой?
– Нет, сидели в машине. Во-первых, неудобно было уезжать первыми. Во-вторых, мы поначалу думали, что это ненадолго.
– Что он придёт в себя?
– Да.
– А что с ним было, он просто лежал неподвижно?
– Вроде да…
– Вы пытались его привести в себя?
– Ну, потрясли немножко… Он лежал, как мёртвый. Руки скрещены вот так, – Салтыкова прижала скрещённые руки к груди.
– И так продолжалось час?
– Примерно. Бог зашёл в Кремль, все стали расходиться. Тогда и мы уехали.
– И когда он очнулся? Уже дома?
– Где-то по дороге.
– Он как-то объяснил, что с ним случилось?
– Нет. Вы знаете, он очень упрямый. От него слова лишнего не добьёшься.
– Понятно.
Госпожа Салтыкова перевела дух, плеснула себе воды из графина и залпом выпила. Тамир задумчиво рассматривал посетителей. Барон и баронесса Салтыковы обратились в психиатрическую клинику в глубокой тайне, отчаявшись разобраться в поведении своего сына. Пока что случай выглядел интересным.
– Это был первый эпизод, который вызвал у вас беспокойство? – Супруги дружно кивнули. – Но, как я понимаю, не последний? – Салтыкова энергично помотала головой.
– Потом было ещё много непонятного. Просто я не знаю, что считать, как вы выразились, эпизодом, а что нет.
– Какой следующий случай вызвал у вас беспокойство?
– Ну, мы при этом не присутствовали… То есть, это было на территории возле нашего дома. Мы остановились поговорить со знакомыми, а Рен отошёл к детской площадке. И вот мы слышим, опять он кричит и бьётся в судорогах, а потом отключается на час. А самое главное, мальчик, который там рядом с ним был, с тех пор начал заикаться. Я теперь не знаю, как его родителям в глаза смотреть.
– Как давно это было?
– Примерно год назад.
– И Рен опять ничего не объяснил?
– Нет. Я его отругала, честно говоря. Не спрашивала.
Тамир помолчал, делая выводы не столько о сыне, сколько о мамашке.
– Это второй случай? Ещё что-нибудь было?
– Ой, доктор, да чем дальше, тем хуже, – Салтыкова даже заёрзала в кресле, которое тут же льстиво заскрипело дорогой натуральной кожей. – Дальше, он не переносит большие скопления народа. Причём уже заранее. Хотя мы не говорим ему, куда собираемся ехать, на полпути он становится неуправляемым. Я такого в жизни не видела. Орёт, как ненормальный, колотит руками и ногами по всему подряд. В машине заднее стекло разбил и выпрыгнул через него на дорогу. Другой раз шофёру в глаза вцепился, чуть не вырвал.
«Ничего себе», – подумал Тамир.
– Дальше, – сказал он вслух.
– Если что ему не по нраву – кругом начинается светопреставление. Предметы летают по воздуху и бьются об стены. Хлопают двери, лопаются стёкла, гаснет электричество. У людей может резко подскочить давление. Я за Дениса беспокоюсь, – Салтыкова сжала вялую руку мужа, который был значительно её старше. – Паркет весь разбит, гарнитур XVII века вынесли на помойку.
– Ещё что-нибудь?
– А мало, что ли?! Да мы как будто в фильме «Омэн» живём!
– Достаточно, – Тамир вздохнул и поднялся из-за стола. – Сейчас мне надо поговорить с вашим сыном.
Отец собрался впервые за время встречи сказать своё слово, но Тамир его опередил.
– Если что пойдёт не так, в ваших силах устроить, чтобы я больше не нашёл работу в этом городе.
Господин Салтыков переварил и скривился в ухмылке.
– Видно, вы хороший специалист, раз читаете мысли.
– Они написаны у вас на лице. Где Рен?
– Привести его? – вскочила Салтыкова. Ей было неловко за неизящное вмешательство мужа.
– Не нужно. Подождите здесь.

***

Тамир уже понял, что казённая обстановка кабинета только усложнит дело, а присутствие родителей вообще недопустимо. Лучше поговорить с ребёнком в зале ожидания.
«Как в фильме “Омэн”» – эта дурацкая фраза так и крутилась в голове. Презабавный фильм, снятый когда-то людьми и отражающий их, в общем-то, частично верные представление о демонах. Любопытно было взглянуть на представителя своей расы чужими глазами. Правда, в фильме не было объяснено, зачем мальчик всё это делал. А он всего-то наказывал грешников.
Тамир ожидал увидеть запуганное, задёрганное существо и не ошибся. Мальчик стоял у окна, прижавшись лбом к стеклу, и с тоской глядел на улицу, явно желая убежать отсюда подальше. Тамир молча сел в одно из кресел и подождал какое-то время, но мальчик не обернулся.
– Это ты – Рен?
Никакой реакции.
– Меня зовут Тамир. Я буду лечащим врачом у тебя.
При слове «врач» мальчик оглянулся и посмотрел на него с ужасом. У него были жгуче-серые глаза, матово-бледное лицо с нежными округлыми чертами и мягкие иссиня-чёрные волосы. Прямо как в фильме «Омэн», он был очень красив и похож на маленького и несчастливого наследного принца. Одет в протокольно строгий костюм, как принято в семьях дипломатов, которые много работают с людскими политиками и переняли их похоронный стиль.
– Обращаться к врачу не страшно. Просто расскажи мне, что тебя беспокоит, и я попробую тебе помочь.
Мальчик отвернулся и стал в отчаянии созерцать пейзаж.
– Хочешь выйти отсюда? Мы можем выйти. Хочешь погулять?
Мальчик снова обернулся и с надеждой кивнул.

***

В аллее ребёнок первым делом припал к стволу огромного вяза и застыл. Налицо нехватка энергии и способность восполнять её за счёт природы, отметил про себя Тамир.
– Любишь деревья?
Мальчик молча опустил глаза. «Деревья слушают, в отличие от людей», – довольно отчётливо услышал мысль Тамир.
– А что ещё тебе нравится?
Мальчик впился безнадёжным взглядом в горизонт.
– Ничего?
Молчание.
– Это плохо, Рен. В жизни много хорошего, – Тамир с удобством расположился на скамейке. – Надо что-то искать, чтобы не было так мерзко. Как тебе сейчас.
Мальчик задумчиво опустил глаза, но ничего не ответил.
– Мы с тобой, собственно, по конкретному вопросу встретились. Что за припадки у тебя?
На лице мальчика выразилась недетская смесь упрямства и гнева.
– Ты что-нибудь помнишь?
«Нет», – резкое движение головой.
– Это очень опасно, Рен. В первую очередь, для тебя самого. Когда человек не помнит, что делает.
Мальчик обошёл ствол дерева и прислонился к нему так, что Тамир его не видел.
– Если я помогу тебе вспомнить, мы сможем это прекратить. Или тебе нравится? Бить паркет в доме?
Тихий смех – на мгновение Тамиру показалось, что мальчик плачет, но эмоция шла насмешливая.
– Твоя мама ужасно жаловалась на тебя.
Мальчик выглянул из-за ствола.
– Альбина – тупая сука, – с ласковой улыбкой пояснил он. Первые слова, произнесённые вслух, наводили на мысль, что общение вряд ли будет лёгким, но, если отбросить условности, приходилось признать, что ребёнок абсолютно прав.
– Согласен, – кивнул Тамир, за что был награждён удивлённым взглядом. – Но я пока слышал только её версию происходящего. Может, разберёмся вместе?
Выражение лёгкой досады.
– Я думаю, что ничего противоестественного с тобой не происходит. Просто у тебя высшие психические функции развиты сильнее обычного. Знаешь, некоторые серьёзные люди, например, военные, специально тренируются, чтобы добиться таких способностей, как у тебя.
«Вот дураки», – выразилось на недоверчивом лице мальчика.
– Это большая сила, Рен. Просто нужно научиться с этим жить. Ты сможешь.
Неуверенность – снисходительное согласие – тёплая улыбка.

***

– Во-первых, существуют таблетки. Которые чисто механически регулируют химический баланс в организме. Я понятно выражаюсь?
– Да.
– Хорошо. Но никакие таблетки не помогут, если ты сам не научишься расслабляться и отвлекаться от того, что тебе неприятно. Я покажу тебе несколько упражнений, и ты попробуешь их повторить, согласен?
– Хорошо.
Они сидели на полу в одной из комнат для медитаций. Тамир сразу понял, что групповые занятия в данном случае не подойдут. Огромное энергетическое поле давало повышенную энергоинформационную восприимчивость, и мальчик ощущал скопления людей как невыносимые шумовые помехи, потому и не переносил толпу. Тамир растёр ему руки, стараясь снять напряжение, потом стал мягко массировать ладони.
– У сенситивных людей, как ты, руки – один из самых перегруженных органов чувств. Я научу тебя делать лечебный массаж, будешь делать сам. Ещё информационное давление можно снять, если подержать руки над свечой. Свечи в доме есть?
– Да. – Любопытный взгляд из-под смоляно-чёрных ресниц.
– Вот. Или омыть в проточной воде. На самый крайний случай – омыть в Реке, но… – Тамир бегло оценил характер пациента, – лучше не ходи туда сам. Можем сходить как-нибудь вместе. Хочешь?
«Да», – ещё более любопытный взгляд невинных обжигающих глаз. Тамир невольно улыбнулся. К сожалению, надо было работать.
– Я могу попробовать вытащить воспоминания под гипнозом. Или мы можем попробовать разучить сигилы, и ты пойдёшь вглубь своего сознания сам. Как считаешь?
 Глаза впились в него с ледяным ужасом, мальчик застыл, и Тамир услышал, как учащается его дыхание. Проблема всё-таки была, и не только в сенситивности, раз одно воспоминание о припадках вызывает панику.
– Ладно, не будем сейчас об этом думать, – прервал Тамир. Пойдём по пути восстановления ресурса, добавил он про себя. Если будут силы, возможно, мальчик сам всё расскажет. Тамир снова взглянул на своего напуганного пациента, в красивых глазах которого выражалась неподдельная мука. Прямо как в фильме «Омэн». Зрители в Аду с искренним волнением следили за судьбой главного героя, совершенно не понимая, что, по мысли создателей фильма, сопереживать следовало убитым людям.

***

Вся эта неразбериха после Разлива Рек. Она давала обильный, хоть и не всегда аппетитный, материал для наблюдений и размышлений. Собственно, странное слово «психиатр» пришло из мира людей. Раньше психокоррекцию проводил маг. Теперь потребовались больницы, стационары, лекарства, электрошок, железный ящик и так далее. Тамир, собственно, не рвался к карьерным успехам, как-то само получилось. В магию давно уже, фактически, принимали только представителей нескольких высокопоставленных аристократических родов. В психиатры брали всех.
Методы, в принципе, схожие – изменение сознания с помощью разных ритуалов. Различалось состояние поступивших пациентов. Психиатрия сталкивалась с таким невообразимым масштабом искажений, который невозможно было объяснить и который приходилось лечить срочно, грубо, как ударами кувалды, не разобравшись, отчего возникла болезнь и к чему ведёт. Маги от такой работы отказывались, опасаясь навредить ещё больше. Психиатры брались на свой страх и риск.
Тамир, выходец из низших слоёв общества, обладал отчего-то созерцательным складом характера, мало что могло его взволновать. Со своими высокопоставленными клиентами он держался независимо, иногда резко, и его побаивались, хотя он к этому не стремился. Ему было интересно исследовать бесконечные пространства духа, тем более – повреждённого, и секрет его успеха, кажется, состоял в том, что пациенты невольно заражались его сдержанностью и хладнокровием. Его внимательный взгляд погружался в их беспокойное сознание, как лёд в кипящую воду, и наступал благодатный для всех покой. Внешне Тамир походил скорее на селянина, медлительного и молчаливого, чем на врача: развитая мускулатура, широкие плечи при среднем росте, тяжёлая походка, суровые, грубые черты, лишённые намёка на интеллектуальность, хотя он давным-давно защитил докторскую диссертацию – без особого рвения, просто обобщил накопившийся опыт. Казалось, этому хмурому мужику больше бы подошло сидеть на деревянном крыльце деревенского дома, плести корзины и напевать себе под нос монотонные народные песни таким же монотонным, низким, завораживающим голосом. Что примечательно, именно этим Тамир довольно часто и занимался в свободное от работы время.
Новый пациент волновал его, будоражил воображение. Психические способности мальчика были колоссальны, при желании он мог стать кем угодно: политиком, повелевающим толпой, военным, испепеляющим врагов одной только мыслью. Рен быстро освоил множество сигилов, легко входил в связанные с ними пространства, мог изменять физические параметры своего тела, вплоть до полной остановки сердца или дыхания, научился уравновешивать психику с помощью заклинаний и молитв, мыслеформ и материализаций – свои переживания он запечатлевал огромными кристаллическими фресками, вырастающими прямо на каменных стенах. Когда свободные стены в больнице кончились, мальчик придумал отправлять картины, преломляя в верхних слоях атмосферы, далеко в безлюдные скалы и пустоши. Он мог предвидеть будущее, считывать информацию через прикосновение, взглядом передвигать предметы, рукой разжигать и гасить огонь. Но всё это было бесполезно, когда дело касалось его ужасного положения в семье.
Ненависть, которую питали к нему родители, была поистине неистощима. Считая его испорченным и непослушным, боясь окончательно утратить контроль, они запрещали заниматься всем, что ему нравилось. Ему постоянно напоминали, что он обязан родителям жизнью и всем, что у него есть, и цеплялись за любую мелочь, чтобы дать почувствовать зависимость. Ребёнку, нуждавшемуся в максимально свободном пространстве для творчества, приходилось втиснуться в четыре стены сословных предрассудков и мещанских требований, что было в данном случае настоящей пыткой, которую никчёмные родители ещё и считали полезной. Тамир сделал всё, чтобы научить Рена защите от неподходящего окружения, но родители так донимали мальчика пошлостями и глупостями, что на приём он приходил выжатый, как лимон, и приходилось тратить час только на то, чтобы привести его в чувство.
Случалось, мальчик просто отключался на руках у Тамира после сеанса лечебного гипноза, и Тамир не мог налюбоваться его красотой, жемчужно-белой кожей, вздрагивающими чёрными ресницами. Будь этот очаровательный мальчуган его собственным сыном, у них не было бы никаких проблем.

***

Настал день, и тактика Тамира всё же принесла плоды. Он это предчувствовал, ещё с утра вспоминал Рена постоянно, а среди дня просто прервал приём пациентов и ушёл молиться. И точно, буквально через полчаса мальчик позвонил. Тамир дал ему свой телефон на крайний случай и сразу понял, что случилось что-то серьёзное. Голос у мальчика был сдавленный, прерывистый, и слова он произносил неестественно, словно вообще уже не слышал себя.
– Тамир, мне плохо, – простонал он без предисловий, – заберите меня отсюда, пожалуйста…
– Откуда? – по другой линии Тамир отправил вызов такси.
– Я ушёл из школы и… где-то здесь сижу. Мне кажется, как будто… стены рушатся.
Самое худшее, что это могло быть правдой.
– Не выключай телефон. – Тамир воткнул данные геолокации в приборную панель и запрыгнул во флайт практически на ходу. – Рен, вспомни, чему я тебя учил! Сосредоточься на дыхании!
– Я не могу! – прокричал мальчик так, словно плохо слышал. – Меня как будто нет!

***

Он всё же был, сидел на обочине дороги, закрыв голову руками.
– Рен! Ты меня слышишь? – прокричал Тамир. Всё это время сознание мальчика отчаянно цеплялось за него, а вокруг нарастал убийственный шум.
«Я ничего не вижу и не слышу», – пришла мучительная мысль.
После этого Тамир без колебаний вкатил пациенту дозу сильнодействующего препарата, шприц с которым специально держал наготове. Было такое ощущение, что пространство вокруг мальчика ходит волнами. Прошло минут десять – наверное, самые долгие десять минут в его жизни – прежде чем эти волны, кажется, пошли на спад. Мальчик опустил руки и сидел, глядя перед собой остекленевшими глазами и вздрагивая.
– Рен! – осторожно позвал Тамир. – Ты меня слышишь?
Мальчик долго не отвечал, потом хлопнул ресницами, опустил глаза – немного ожил, тихо лёг на землю лицом вниз и снова закрыл голову руками.

***

Примерно час ушёл у Тамира на соскребание пациента с проезжей части. Он увёз мальчика к себе, и Рен заснул, как убитый. Дома он не чувствовал себя в безопасности и не мог спать спокойно, больница, с чужими людьми, тоже не очень-то подходила в качестве альтернативы. Оставалось одно – забрать к себе, о чём Тамир и сообщил по телефону Салтыковым. Те не возражали.

***

Рен проснулся среди ночи, и вид у него при этом был такой усталый, словно ему лет сорок. Взгляд совершенно безучастный, и каждое движение даётся с видимым трудом.
– Я не знаю, что тебе предложить, – честно сказал Тамир, всмотревшись в пациента, и по белому, как полотно, лицу мальчика побежали молчаливые слёзы. Тамир осторожно привлёк его к себе и прижал к груди. Мальчик всхлипнул.
– Тамир, я не хочу, чтобы это повторялось, – через силу выговорил он. – Придумайте… что-нибудь…
– Будем убирать симптомы медикаментозным способом, – сказал Тамир. – Главное, правильно подобрать схему.
– Мне просто… ужасно. Всё болит, как будто… сутки по всему телу били… кирпичом.
– Всё будет хорошо, – Тамир поцеловал мальчика в висок. – Мы с этим справимся… Виорен.
– Как вы меня назвали? – мальчик судорожно рассмеялся сквозь слёзы.
– Мой снежный цветок, – Тамир улыбнулся. В их мире рос цветок, который распускался именно после того, как выпадал снег. Снег у них шёл редко, но, случалось, держался два-три дня. И тогда по снежной крупе стелились цветы, чем-то похожие на чёрные морские звёзды, с ядовитыми иглами и сладким соком, славным своими галлюциногенными свойствами. Имя Рен означало «снег», а цветок назывался «виорен».
– Это опасные цветы.
– Это взрослые говорят детям, а сами употребляют только так.
– Но это же большой-большой секрет. Вы не должны мне рассказывать.
– Да ты и сам всё прекрасно знаешь. – Тамир погладил нежную шею мальчика, чувствуя, как под ладонью бьётся пульс, зарылся пальцами в мягкие, как шёлк, волосы. Мальчик вздохнул и крепче обвил Тамира руками.
– За что вы любите меня? – тихо сказал он.
– Просто люблю, – сказал Тамир.

***

На следующий же день терапия тронулась с места. Мальчик прибежал к нему среди дня – опять ушёл из школы, но это уже становилось в порядке вещей, – с вырванной из учебника страницей и развернул её перед Тамиром.
– Вот что я видел.
Тамир взял рисунок, перевернул и узнал картину Брейгеля «Вавилонская башня». На картине было столько объектов, что трудно понять, какой имел в виду Рен.
– Башню?..
Рен забрал у него рисунок и снова перевернул вверх ногами.
– Вот такую.
– В смысле? Перевёрнутую?
– Да. Она начиналась от неба.
– Извините, мы выйдем на минуту, – сказал Тамир предыдущему пациенту. Не совсем этично прерывать приём, но случай Рена был сложнее. Он зашёл с мальчиком в пустой зал.
– Что, круглая башня в несколько уровней?
– Семь.
– Ты их считал?
– Там эта цифра всё время присутствует. Семь, и всё.
– Где «там» присутствует цифра?
Мальчик задумался.
– В том мире.
– Ты считаешь, это не наш мир?
– Нет, не наш, точно.
– Почему ты так думаешь?
– Там всё белое. И башня эта белая. У нас так не бывает.
– А что ещё там белое?
Мальчик неуверенно пошевелил пальцами в воздухе.
– Пространство. Само пространство светится белым светом. – Он запнулся и неожиданно заключил: – От него-то мне и плохо.
– Тебе плохо от света?
– Да.
– От того, что ты видишь его?
– Он как бы пронизывает всё. И меня тоже. И от этого боль.
Тамир вздохнул. Есть над чем подумать. Если честно, он в жизни о таких симптомах не слышал. Но хорошо уже то, что мальчик начал говорить.
– Я пока ничего не понимаю, – признал он. – Это всё, что ты вспомнил? Были ещё какие-нибудь образы?
Мальчик снова неуверенно поводил руками в воздухе.
– Ещё деревья.
– Обычные деревья?
– Вверх ногами.
– То есть деревья росли сверху вниз?
– Да. Такие чёрные, длинные, тонкие деревья без листвы, они росли, росли, как будто чьи-то руки тянутся. – Мальчик поёжился. – Такая жуть.
Тамир мрачно повертел вверх-вниз «Вавилонскую башню».
– Ну, знаешь ли… Какой-нибудь художник, может, сказал бы, что это гениальная идея.
– И его не засунули бы в психушку?
– А ты смог бы нарисовать то, что видел?
Рен помрачнел.
– Может, и смог бы, но… мне кажется, меня просто вырвет, если я начну всё это вспоминать.
Тамир поразмыслил.
– Если почувствуешь, что сможешь нарисовать без того, чтобы тебя рвало, сделай это, хорошо?
Рен кивнул. Тамир протянул ему листок.
– Я так понимаю, ты вырвал страницу из учебника и убежал с урока?
Рен поморщился.
– Да…
Впрочем, понятно, что ребёнку не до учёбы, если ему кажется, что он умирает.
– Если хочешь, подожди меня здесь немного, а потом поедем ко мне.
– Хочу.
– Мне самому надо сначала разобраться, что может означать этот образ.
– Ясно.
– А что это был за урок, с которого ты ушёл?
Рен пожал плечами.
– История людей…

***

К вечеру у Тамира оформилась не то чтобы гипотеза, но зацепка.
– Есть такая религия – христианство, – сообщил он Рену, уложив его под плед и задумчиво перебирая хрупкие детские пальчики. – Только не у нас. Она есть в Мире, у людей. Даже не знаю, как покороче объяснить. Один человек, которого звали Иисус, учил, что самое главное в жизни – это милосердие и любовь. И хотя он был сильным магом, когда власти стали преследовать его, он пошёл на казнь, и его распяли на кресте. Иисус хотел показать таким образом, что он готов простить людям абсолютно всё. Считается, что своим милосердием он спас и продолжает спасать много грешников. Поэтому его называют Христос, что значит Спаситель. Я понятно говорю?
– Да.
– Так вот, на этот образ тоже можно медитировать, как на любого демона «Гоэтии», я тебе покажу иконы. Чтобы призвать Иисуса, нужно сказать: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя». Запомнил?
– Да. И… что произойдёт?
– А вот мы и посмотрим, что произойдёт. Ты говоришь, что свет, который ты видел, – из другой реальности. Христианство – тоже из другой реальности, и у меня версия, что они могут нейтрализовать друг друга.
– Ужас, вы так много знаете всяких штук…
– Только никому не говори, что я тебе сейчас сказал. Христианство не приветствуется у нас в Аду. Это запрещённые практики, я их получил на самый крайний случай.
– Понятно… Значит, этот Иисус и сейчас жив?
– Конечно, тело умерло, а душа бессмертна.
– И он спускается к нам, чтобы освободить каких-то грешников?
– Говорят, некоторых освобождает, да.
– А разве мы не должны против этого бороться?
– А мы и боремся. Иначе он бы всех тут давно освободил.
– Подождите, а как же я буду обращаться к нему? Я ведь не грешник, а демон.
– Я не уверен, что сработает. Но, теоретически, можно попробовать.
– Хорошо. – Ласковые светлые глаза улыбнулись ему из темноты.

***

Рен позвонил через день.
– Сработало, – без предисловий сообщил звенящий от волнения голос.
– Подробнее?
– Иисусова молитва работает. Я, честно говоря, сам начал вызывать у себя это состояние…
– Подожди, ты что, можешь вызывать видения сам?
Голос смутился.
– Ну… в принципе, могу.
Ничего себе новость! Что это за сумасшедший, который сам вызывает у себя галлюцинации? Это же ясновидение чистой воды!
– Да. Я даже через трубку слышу. Вы хотите спросить, почему я об этом не говорил.
– Хочу.
– Да просто… я боялся, что вы попросите меня вызвать эту дрянь, а мне не очень-то хотелось.
– Ясно.
– Но ради эксперимента я вызвал.
– И?
– Молитва уравновешивает белый свет. Она его как бы… сдерживает.
– Так. Я надеюсь, ты не вслух её читал? И вообще… – Тамир оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что никого поблизости нет, и на всякий случай зашёл в пустой зал. – Рен, отнесись к этому серьёзно. Если кто-то узнает, что сын баронов Ада читает иисусову молитву, это будет… – он завис, пытаясь подобрать слова, – скандал на всю Москву.
– Что, неужели всё так плохо? – Мальчик, казалось, пришёл в замешательство.
– Хуже! Короче… больше ничего не делай и не читай!

***

– Я тут обратился к Бафомету, – Бафомет был кем-то вроде проводника к общему банку данных. Ему можно было задать абсолютно любой вопрос, правда, ответ получить не абсолютно весь, а только ту часть, которую сможешь понять. – От медикаментозного лечения мы всё равно не откажемся, ни к чему в твоём возрасте видеть все эти красоты… Но… я думаю, лучше будет, чтобы ты знал… – Тамир замялся. – А сам ты как думаешь, что означают твои видения?
– Не знаю, – Рен смотрел с удивлением. Тамир мрачно расхаживал по кабинету.
– Вам ведь… в школе, наверное, уже рассказывали об устройстве мира?
– Да…
– Что в Аду семь кругов?
– Да.
– Мы живём в пятом?
– Да.
– Но есть и другие?
– Да.
– А что есть ещё другая сторона, говорили?
– Ну… да.
Судя по неуверенному тону, говорили о другой стороне очень мало.
– И что вам про неё рассказывали?
– Ну… что они отказались от Бога. Выгнали нас. Но Бог ушёл с нами. И за это они нас теперь ненавидят.
– А что там всё наоборот, не говорили?
– Эээ… в смысле?
– Ну, вообще, всё.
Рен долго смотрел с недоумением, потом сообразил.
– Вверх… ногами?..
– Семь этажей, – Тамир изобразил рукой спиралевидную башню.
Рен посмотрел на него с ужасом, а потом вскочил, сжав кулаки.
– Что, по-вашему, я другую сторону, что ли, вижу? – крикнул он. – Такого не может быть! Я не имею к ним никакого отношения!
– Не кипятись! Видеть другую сторону ещё не значит к ней принадлежать!
Если к Миру людей демоны относились снисходительно-равнодушно, то ненависть к незаконным обитателям Рая впитывалась с молоком матери.
– Там живут те, кто предал Бога!
– Тебе что, кто-то предлагает предать Бога? – Тамир выставил ладони. Рен посмотрел на него с гневом.
– Но если я их вижу, значит, я с ними как-то связан?
– Вы уже проходили Разлив Рек? – это был главный довод.
– Нет…
– Но ты наверняка что-то об этом слышал?
– Ну… так…
Мальчик без особого интереса пожал плечами.
– Это было очень странное смещение границ. Даже лучшие учёные до сих пор голову ломают, какие это может иметь последствия. Такие видения, как у тебя, тоже могут быть следствием изменений. Понимаешь? Это не твоя вина! Наоборот, твои способности могут помочь нашей стороне. В будущем. Давай пока не будем на этом зацикливаться. Твои видения – не галлюцинации, вот что важно. Это реальность, причём очень далёкая реальность, видеть которую не дано практически никому.
– Лучше бы и я её не видел, – хмуро заключил пациент.
– Рен, я думаю, ты молодец. – Тамир взял мальчика за плечи и слегка встряхнул, заставляя посмотреть в глаза. – Ты очень сильный. Тебе было очень трудно, но ты сумел справиться с этим. Раньше у тебя просто начинался припадок, и всё. Ты ничего не помнил. Сейчас мы во всём разобрались. Такая огромная сила, как у тебя, мало кому даётся. Но с этим можно жить. Ты научишься. Согласен?
Тамир слегка приподнял рукой подбородок мальчика, вглядываясь в такое необычайно красивое и выразительное лицо. Почему-то кольнуло ощущение, что он видит мальчика в последний раз. Рен тоже смотрел на него, не отрываясь, словно чувствовал что-то похожее.
– Да…
Тамир отвёл глаза первым.
– Хорошо.
Мальчик промолчал, мыслями он был как будто далеко.

***

И точно. Рен пропустил следующий приём, пришлось звонить его родителям.
– Доктор, мы завтра уезжаем в Бразилию!
Когда Салтыкова по телефону пропела ему эту новость, Тамир благословил судьбу за то, что находился один в кабинете. Он обычно предугадывал действия клиентов, но этот ход стал для него полной неожиданностью.
– Алё? – впился в мозг нетерпеливый голос. – Вы меня слышите?
– Да… Вы извините, а… почему такая спешка? Вы уверены, что с Реном всё будет в порядке?
– Да нам, собственно, уже не до того, – пояснила мать. – Мужу дали новое назначение, нужно выезжать немедленно.
Пауза.
– Да о чём, собственно, волноваться? Ваши таблетки ему помогают. Мы будем выписывать их там, вот и всё.
Пауза.
– Ну… вот. Уверена, всё будет хорошо.
Пауза.
– До свидания.
– Дайте мне поговорить с ним.
– Он… гуляет с гувернанткой.
Пауза.
– Вы извините… Я тоже побегу. До свидания, доктор.
Тамир молча опустил трубку. Его как будто оглушило, хотя, казалось бы, чего тут непонятного?.. Ясно же, что лечение должно когда-то закончиться! Он стал машинально перекладывать бумаги с места на место – руки дрожали – отшвырнул листки в угол комнаты, и всё равно его трясло.
Только потом, много лет спустя, до него дошло, что Салтыковы тоже следили за ходом лечения по каким-то своим каналам, и выводы, сделанные чрезмерно веротерпимым врачом, им категорически не понравились. А в тот момент он впервые в жизни ощутил от эмоций абсолютно реальную физическую боль. Полное впечатление, что ему из сердца вырвали кусок. Чем-то вроде рыболовного крючка.

***

Рен позвонил ночью, очевидно, втайне от родителей.
– Тамир…
Паузы получились больше, чем при разговоре с матерью. Он, взрослый человек, не мог ничем помочь ребёнку. Казалось, целая вечность прошла, прежде чем он нашёл какие-то слова.
– Я ничего не могу сделать, Рен… Пусть тебе станет лучше и… никогда больше не понадобится моя помощь.
Мальчик долго молчал.
– Мы ещё встретимся, Тамир. – Это прозвучало так странно, одновременно как предсказание и выражение твёрдой воли.

***

;
Белый волк

По крайней мере, они попытались.
Ромка первый раз связался с хакерами. Наверное, не совсем надёжные попались. А как их искать? Не выйдешь же на улицу с криком: «Кто тут у вас самый крутой хакер?»
Инга поддержала его… Тоже теперь сидит в СИЗО, в женском отделении.
Их взяли на вторые сутки. Они успели довольно далеко углубиться в скалы. Правда, никого там не встретили, никаких отшельников, но провизии хватило бы ещё на неделю. Они плохо представляли себе, что дальше. Не найдя людей, они бы, наверное, просто умерли с голоду. А может, приспособились бы, жили в пещере промышляли охотой на птиц… Рискнуть лучше, чем ничего не делать.
Эта «служба доставки» просто достала. И домогательства, и оргии, и унижения, и побои, чего только не перенесли. Причём неизвестно, кто больше – она или он. Ромка теперь знал, что чувствуют женщины, когда их домогаются, и это оказалось совсем не смешно. А ещё он узнал, что самое худшее – это не когда пытают тебя, а когда на твоих глазах пытают кого-то из родственников или знакомых. Невозможно было больше терпеть. Лучше сдохнуть.
Слухи о возможном побеге сводились к одному: бежать практически невозможно. Почти всех, кто пытался, возвращали. Или целыми, или без головы. Тела незадачливых беглецов, у которых сработали ошейники, вывешивали на стене и показывали в новостях ещё неделю. Так что желающих повторить подвиг особо не было. Такой посмертный позор казался почему-то даже более обидным.
Ромка поднялся с нар, выпил воды из-под крана. Холодная, зубы сводит. По крайней мере, они с Ингой живы.
Команда на взрыв не сработала – тут «специалист по перепрограммированию» справился, и спасибо ему за это. А вот маячок засекли. В ночном небе, как вторая луна, над ними зависла полицейская машина и торжественно водворила обратно в рабство.
Ромке было стыдно. Перед Ингой, перед собой… Но это лишь первая попытка. Накажут, но не казнят. И будет вторая.
– Как думаешь, к чему приговорят? – шёпотом спросил он у Кирилла, соседа по камере. Кирилл, как выяснилось, уже попадал под суд. На этот раз задержан за незаконное ношение оружия. Убить вампиров пулями, даже серебряными, невозможно, и всё же ранения доставляют им неприятности, поэтому оружие людям не продают.
– В реалити-шоу на выживание запихнут. Или в порнухе сниматься заставят, – отрешённо предположил Кирилл. – В «Сладкоежке». – Так назывался порно-сериал, где показывали, как вампиры кусают и трахают людей.
– Блин, – Ромка сплюнул сквозь зубы. Ингу жалко. – А ты снимался?
– Снимался, – так же отрешённо подтвердил тот.
Замолчали.
– Я бы на вашем месте, пацаны, не о том парился, – подал вдруг голос с верхних нар сосед, который, как Ромка думал, спал. – До суда и приговора ещё дожить надо.
– А что, можем не дожить? – уточнил Ромка, подняв голову в темноту.
– Запросто можете.
В этот момент лязгнул замок, и дверь в отделение открылась.
– О, – прокомментировал сосед, – вот, похоже, и тот, кого я имел в виду.
Дверь снова закрылась. Тишина.
Потом послышались шаги и стук, который показался Ромке оглушительным – стук полицейской дубинки о прутья решётки. Кто-то шёл вдоль камер, не торопясь и явно не пытаясь соблюдать тишину. Можно поспорить, что теперь проснулись все.
Грррррроумммм… Грррррроуммммммм! Следующая камера. Ещё одна…
За решёткой возник силуэт. В такой темноте могут видеть только вампиры. Ромка всей кожей чувствовал ощупывающий камеру взгляд. Существо взялось за решётку, задумчиво покачиваясь взад-вперёд. Потом отвернулось.
Гррррррррррроуммммммммм!
Сосед на верхних нарах довольно шумно перевёл дыхание, но ничего не сказал. Все молчали.
Пройдя правый ряд, любитель ночных прогулок перешёл к левому. 
Грррррррррр…
Ромка, в общем, уже понял, с кем они имеют дело. Полицейский-беспредельщик. У ментов безнаказанность выше, чем у рядовых граждан, а потому в «службу охраны правопорядка» нанимались порой конченые отморозки. Руки-ноги оторвёт и скажет, что так и было.
Грохот вдруг прервался. Вампир повернул голову и снова с интересом посмотрел в их сторону. Потом подошёл ближе. Положил на пол дубинку и связку ключей.
Ромка мог бы поклясться, что слышит, как у соседа на верхних нарах стучат зубы, потом началось бормотание – какая-то попытка молитвы.
– Да воскреснет… Бог… да во…
Вампир мягко коснулся руками пола и превратился в огромного белого волка. Ромка слышал о таком, но сам никогда не видел, как превращались. Оказалось – очень легко и просто. Волк двинулся вперёд и прошёл сквозь решётку.
– Яко исчезает дым, да исчезнут… яко тает воск… да погибнут… – прыгающие слова послышались громче. Волк поднял голову и заворчал. Потом резко бросился в сторону и вцепился Ромке в лицо. Череп хрустнул, как дыня.

***

– Господи, как же от тебя воняет кровью.
– Извини. Хочешь, и тебе принесу?
– Душ прими!
– Я принял! Это от одежды.
– Чем ты весь день занимался?.. Это была фигура речи. Не отвечай.
– Поехали домой.
Рен улёгся на диван, который специально для себя поставил в кабинете следователя, а упрямый Шейд продолжал шелестеть своими бумагами.
– Я так понимаю, опять у нас в СИЗО несчастный случай?
– Маленький. Крошечный совсем.
– Крошечный – это сколько?
– Да три трупа всего.
– Зачем? Я не понимаю. Столько за неделю не выпить! Зачем колбасить целыми кучами?
Рен решил, что это тоже фигура речи, и оставил её без ответа. Шейд, красивый молодой мужик – высокая стройная фигура, волнистые тёмные волосы, волшебные синие глаза – вместо того, чтобы фестивалить по улицам или хотя бы тусить в кабаках, на полном серьёзе работал. Так что Рен его тоже не совсем понимал. Выждав десять минут, он снова заныл.
– Брось ты эти свои бумаги, они ещё никого не сделали счастливым.
– Они ежедневно делают счастливыми тысячи наших с тобой сограждан. Если не поддерживать баланс прибывших и убитых грешников, мы будем голодать.
– Сытый и счастливый – не одно и то же.
– Ты так говоришь, потому что никогда не пользуешься доставкой. А большинство твоих сограждан не хотят никого убивать и соблюдают закон.
Рен застонал от занудства любовника, но выждал ещё пять минут.
– Шейд, ну пойдём.
– Ты вообще слышал такое понятие – график работы?
– Я сегодня вовремя пришёл.
– А вчера где тебя носило?
– Плохо помню… Пойдём, не рухнет твоя система доставки за несчастные полтора часа!
Шейд бросил папку на стол.
– Ладно, пошли.
– Боже, неужели я это слышу! – с благодарностью обратился Рен к белёному потолку.

***

На стоянке Шейд остановился в десяти шагах от машины. Рен посмотрел на флайт и тоже задумался.
– Ты чувствуешь то же, что и я?
– Да… взрывчатка…
– Лучше отойди, вдруг дистанционка? Ща как грохнет.
– Вряд ли. По-моему, под капотом. Сами снимем?
– Вот ещё! – фыркнул Рен. – Пусть охрана возится, которая это пропустила!
– Стопудово у нас в участке крыса. – Шейд нахмурился.
– Нобель тебе за проницательность!
– Интересно, кто.
– Да плевать, вызывай такси и поехали отсюда…
Шейд недовольно покачал головой, но вызов отправил.
Выезд с парковки благополучно перегородил автобус, мигающий аварийными огнями. Как он вообще здесь оказался? Мужчины подождали, но дело в буквальном смысле не трогалось с места. Водитель возился непонятно с чем, то наклоняясь вниз, то снова хватаясь за руль. Рен подошёл к кабине и с интересом постучал по стеклу.
– Мужик, ты вообще нормальный?
Стекло поехало вниз.
– Заглох напрочь! – возбуждённо ответил водитель. – Никак с места не сдвину…
Одновременно он выхватил баллончик и направил струю Рену в лицо.
Рен просто отклонился назад – человек при таком движении потерял бы равновесие, но не демон – и струя прошла поверх. Водитель дал по газам, флайт начал взлетать, но Рен взмахом руки вернул машину на землю, рванул дверцу, выволок водителя из кабины, бросил на пол и измолотил ему ножом всю шею. Трепетный Шейд отвернулся – ну да, конечно, опять пахнет кровью, а если ты при этом ещё диету пытаешься соблюдать, тебе обидно вдвойне. Кровь буквально лилась фонтаном, но в Рена просто больше не лезло, так что он, можно сказать, доставил себе только зрительное удовольствие. Шейд вынул из кармана кислородную маску и прижал к лицу. Рен заметил в стороне откатившийся баллончик, поднял, распылил немного на рукав кожаного плаща.
– Святая вода. Вот кто, где её освящает?
– Отдай на экспертизу.
– Нет. Я завтра её брызну Коростелёву в лицо.
– Рен, не дури. С тебя станется. Отдай улику. – Шейд требовательно протянул свободную руку. – Рен, не заставляй меня угрожать.
Рен неохотно отдал. Пнул мыском ботинка распростёртое тело. Взрывчатка, святая вода – настоящая облава. Будь на его месте обычный демон, не владеющий телекинезом, водителю удалось бы улизнуть. Рен усмехнулся. Святая вода на него не действовала – очередная милая особенность организма, но об этом он умолчал. Шейд разглядывал мёртвое тело с сожалением.
– Его надо было допросить!
– Плевать… Не хочу возиться. Пусть охрана доедает. Мы отсюда уедем когда-нибудь или нет?!
Из лифта вальяжно выплыли два охранника, отнюдь не торопясь на место происшествия. Рен оттолкнул автобус от выезда. Над платформой маячило скучающее такси. Шейд сел на место водителя.
– Машина, стоящая на парковке, заминирована, долбоёбы! – крикнул он коллегам. – Я завтра рапорт напишу на всю вашу компанию!
Рен тоже сел в машину. Один из охранников, созерцая фронт работ, оставшийся на вечер, молча показал им вслед вытянутый средний палец. Второй, более экспрессивный, прокричал:
– Да хоть бы вы оба подорвались!

***

Рен с наслаждением потянулся, привёл кресло в лежачее положение и закинул руки за голову.
– У меня сегодня юбилей.
Шейд возился с приборной панелью. После всех приключений он решил вести машину вручную.
– Это какой же?
– Сороковое покушение. Сорок лет вроде не отмечают, да? А сорок покушений можно?
Шейд хмыкнул то ли с укоризной, то ли с восхищением.
– Тебе всё можно…
Какое-то время Рен созерцал плывущие над прозрачной крышей облака, подсвеченные тревожными индустриальными огнями, потом заскучал, наклонился к Шейду и стал поглаживать его по внутренней стороне бедра.
– А давай врежемся в стену?..
– Если ты не уберёшь руку, мы действительно врежемся в стену…
– А давай это будет смерть в момент оргазма!
– Рен! Хватит дурить!!!

***

;
Холод

На побережье дует ледяной ветер, гонит по каменным ступеням крупный град. Темно. Верхний город с его вечной иллюминацией остался позади. Река, заключённая в плазменное русло, сверкающей змеёй выбралась из лабиринта небоскрёбов, за линией МКАД высоким водопадом обрушилась вниз, пробралась между скромными постройками Нижнего города и нырнула в безлюдные скалы и леса. Здесь, за городом, набережная представляла собой древние культовые сооружения, гхаты – вырубленные в скалах широкие лестницы, нисходящие в воду. Сатан рассказывал, что шедим не всегда были вампирами. Естественные источники энергии для них – вода, грозовые молнии и лиловое электричество, порождённое подземным солнцем – чёрно-лиловым светилом, которое почти никогда не выходило из-за бушующих туч. По меркам шедим, сегодня была хорошая погода.
Егор сопровождал Сатана в качестве «своего», личного донора. По верованиям людей, Сатаной назывался некий главный враг бога, но в Аду это было просто довольно популярное имя, звучавшее для человеческого уха, конечно, странно. Сатан Аристов был высокородным демоном из числа «золотой молодёжи» Верхнего города, в настоящий момент – студентом МГУ по специальности «Инженер информационной безопасности», и с Егором познакомился как раз потому, что тот, ещё до того, как попал в Ад, специализировался на том же самом. Что касается особого статуса Егора, в пятом круге, по мере развития межрасовых отношений, некоторые демоны, по разным причинам, стали оказывать покровительство отдельным людям, и в закон о донорстве внесли соответствующие поправки, а на ошейник добавили ещё один сигнал. Белый свет – значит, ты принадлежишь кому-то из демонов, и другие не имеют на тебя права. Фактически нападения на «белянок» всё равно случались, но реже, чем на обычных грешников.
Егор спрятал руки в рукава, пытаясь согреться. Он сидел на одной из верхних ступенек и просто наблюдал за ритуалом. Собственно, весь ритуал состоял в том, чтобы зайти в воду и прочитать молитву, но шедим действительно получали таким образом огромную силу. Они не нуждались больше ни в воде, ни в пище, могли сколько угодно обходиться без сна. Раньше так было практически повсеместно, и у знати, и у бедняков, за исключением тяжелобольных. Сейчас, после заражения людской кровью, тех, кто верен древней традиции, осталось мало.
Сатан, «хозяин» Егора, принадлежал к сословию магов, которое с самого начала была против употребления крови. Если бы Егор не столкнулся с этим на собственном опыте, ни за что бы не поверил: демоны считали людей нечистыми! По мнению вампиров, это они, а не грешники, пострадали от нежелательного соседства. Однако правитель Ада, которого обычно называли Великий князь, а в некоторых кругах даже просто – Бог, проводил жёсткую политику расселения грешников среди вампиров, социальная реклама в поддержку этого решения пестрела на каждом углу, а протесты замалчивались – Сатан считал, что первых влиятельных противников «инклюзии» попросту убрали. Активисты следующего поколения сделали выводы, но не смирились, а просто перевели свою деятельность на нелегальное положение.
Здесь и следовало искать корни сотрудничества вампиров с людьми. Люди не хотели быть жертвами – а вампиры, как ни странно, не очень-то хотели быть палачами. Хотя Егор значился личным донором Сатана, тот ни разу не пил его кровь. Сатан вообще не пил кровь, соблюдая изначальные традиции своей расы. С Егором его связывала незаконная деятельность по перепрограммированию системы учёта доноров – проще говоря, хакерство.
Для людей лидером кибернетического подполья был именно Егор – неуловимый хакер по кличке Оникс, которого мало кто знал в лицо. Сторонники сопротивления ничего не знали о Сатане. В основном это были молодые, идеалистически настроенные люди – до пожилого возраста здесь не доживал никто. А вот Егор прекрасно знал, что, если бы не помощь демона, обладавшего несравнимо более мощным интеллектом, сам он никогда бы не взломал систему, на порядок более сложную, чем всё, с чем ему приходилось иметь дело. Техника здесь как будто имела ещё одно, неочевидное измерение, она вела себя как отдельное живое существо, с которым надо строить отношения. Сатан объяснил в общих чертах, что для программирования использовалась телепатия. Он входил в общее информационное поле, просто прикасаясь к монитору или глядя на него – мысленно отданные команды выполнялись со сверхъестественной скоростью. Готовые технические решения демон сбрасывал «младшему коллеге» на флешку, а делом Егора уже было – их внедрить. Чтобы настроиться на работу, Сатан и приезжал на гхаты, а потому Егор выучил соответствующий ритуал наизусть.
Молящиеся обычно входили в воду прямо в одежде, потому что она не промокала: одежда здесь представляла собой плазменную оболочку, способную менять текстуры и внешний вид; модные образы продавались отдельно и проецировались на базовый объём. Оболочка почти не поддавалась внешнему воздействию; впрочем, и без такого, несомненно, удобного технологического решения вампиры намного превосходили людей в силе и выносливости. Холод, грозы и вечная ночь были их родной стихией. Одна из местных молитв так и называлась: «Отец Холод». У людей же вид чёрного светила в изредка проясняющемся зените вызывал ощущение полной безнадёжности и оторванности от всего, что привыкли считать жизнью, – пусть не самой счастливой, но она была, а здесь её нет, – вот и вся философия.
Для Егора существовала только одна цель: освободиться отсюда. Неважно, сколько потребуется усилий. Неважно, что придётся делать. Не только хакерство – ходили слухи о возможных путях побега через скалистые пустоши, из которых практически полностью состоял ландшафт пятого круга, за исключением громадных футуристических мегаполисов. Пока ещё лишь неясные слухи, большинство тех, кто пытался бежать, погибли. Но надежда, хотя бы крошечная, придавала жизни смысл. Чтобы дожить до спасения, Егор был готов на всё. Даже стать любовником демона. Даже мужчины.
Сатан не пил его кровь, а вот секс с подчинённым для него подразумевался как бы сам собой. Егор так и не разобрался толком в его логике: то ли демон считал, что человек обязан отплатить ему за помощь, то ли давал почувствовать зависимое положение, то ли настраивался таким образом на чужое сознание, чтобы лучше понимать и контролировать, то ли вообще воспринимал секс как проявление дружеской симпатии. Наверное, всего понемножку. В глазах Егора благочестие демона по части религии в сочетании с аристократическим высокомерием и открытым гомосексуализмом выглядело настоящей дикостью.
На мгновение Егора ослепила молния, ударившая в воду; она проскользила против течения, высветив вокруг фигуры демона сияющую сферу. Это всё без шуток напоминало изображения на иконах: нимбы, столбы света, огни над головой. Две ближайшие пепельно-чёрные тучи закрутились в смерчи и с новым воем и грохотом затанцевали по ступеням, угрожая смести незадачливого зрителя. Сатан учил его, что делать, если от Реки исходит опасность. Егор прижал сложенные ладони ко лбу и стал повторять, как заговор:
– Тебе – твоё, мне – моё. Тебе – твоё, мне – моё…
Когда он снова взглянул по сторонам, смерчи исчезли, но вместе с ними исчез и Сатан, а лестницы озарились красным светом. Проявилась другая ипостась Реки – та, которую обычно видели люди из своего Мира. Река смерти. Воды светились тёмно-красным, на поверхности плясали языки огня, а в глубине плыли мёртвые тела. Те, кто умер сегодня. Сгущался невыносимый удушливый запах крови. Егор стоял над потоком на мосту и старался не смотреть вниз. Он всегда боялся увидеть там кого-то из родственников и знакомых – тех, кто остался в Мире – особенно маму. Жар от Реки ложился горячими отблесками на лицо, казалось, что щёки покрываются глянцевой корочкой, стало нечем дышать.
– Царица и Владычица, стою пред лицем твоим! Пресвятая Дево Матерь, стою пред лицем твоим! Живоносная Источнице, стою пред лицем твоим! Се мы скорбны и печальны, Тебе Единой и Истинной Радости всех скорбящих поручаем себя во веки веков! Милостива мне буди зде и на Страшном Суде! Аминь.
Повеяло прохладой. Егор с наслаждением вдохнул зимний воздух. Дома он ни одной молитвы не знал, а здесь без этого нельзя. На Реке – снова темнота.
Сатан с неподражаемой княжеской грацией поднимался по ступеням. Сферическое сияние вокруг его фигуры двоилось, троилось, переливалось то белым, то лиловым, то золотым. Молнии блуждали по лестницам, по его телу, по испещрённой мелкими глянцево-чёрными волнами Реке. Если бы не насильственная любовь, Егор признал бы, что Сатан очень красив. Настоящий падший ангел. Длинные пепельно-светлые волосы, высокий рост, царственная осанка и печать вечного разочарования на тонком мраморно-бледном лице. Он поднялся на вершину лестницы и отрешенно смотрел в провал чёрного неба. За спиной у него появились два исполинских крыла каких-то невероятных тёмных и фиолетовых оттенков, потом исчезли. Он перевёл взгляд на Егора. Глаза после ритуала тоже стали фиолетовыми – мрачный отблеск подземного светила. Егор с готовностью встал, демонстрируя послушание.
– Ну и что? – тихо сказал демон.

***

;
Виорен

– Алё? Доктор Гранин? – послышался наглый женский голос, резкий, как бритва. – Это Салтыкова говорит… Жена барона Салтыкова…
Тамир не знал, что ответить, впрочем, произнести хоть слово помешала острая боль в сердце. Салтыкова расценила его молчание по-своему:
– Вы, наверное, не помните нас? У вас мой сын лечился пять лет назад…
За это время Тамир перевёл дыхание.
– Я помню… Здравствуйте.
– Вы знаете, мы вернулись в Москву.
Пауза.
– Ясно. Как Рен?
– Да в том-то и дело, что плохо. Ужасно. Вы простите, доктор, это не телефонный разговор. Нам просто пришлось уехать из Рио, чтобы всё, что он творит, не получило дальнейшую огласку. Ему ведь когда-то помогло ваше лечение. Он пару лет почти вменяемый был. А потом опять понеслось, и всё хуже и хуже…
– Ну, приводите его…
– А когда можно?
– Приводите… завтра…
– А, ну ладно… Тогда до встречи. Спасибо, доктор.
– Пока не за что…
Тамир опустил трубку, бездумно глядя в окно. Сердце стучало так, что боль отдавала в виски. И всё же он не мог сдержать совершенно неуместной нахлынувшей радости. Господи, как бы там ни было «плохо», завтра он снова увидит Рена! Мальчик остался на дне его души каким-то прекрасным призраком, магическим воспоминанием. Он казался недоступным, не реальным…

***

Но был абсолютно реальным, когда на следующий день пришёл под конвоем родителей. Они подталкивали его, как осуждённого преступника, а он хмуро смотрел в пол. Тамир легко узнал бы его, хотя за прошедшие пять лет Рен из прелестного ребёнка превратился в очаровательного подростка. Необыкновенная стройность и нежность, словно молодое деревце. Жемчужно-белая кожа, иссиня-чёрные волосы и светло-серые глаза, которые удивлённо распахнулись, когда мальчик наконец заметил Тамира, – родители до последнего не говорили ему, к кому ведут, ну что за бред? В глазах мальчика отразилась целая гамма чувств, боль, радость, любовь и снова боль, а потом Тамир не заметил, как так получилось, что он уже сжимал Рена в объятиях, мальчик стискивал его руками за талию и прижимался щекой к его животу. Странные людские легенды о долголетии вампиров имели под собой некоторое основание: демонам шедим случалось переживать моменты остановки времени, идеальной гармонии, которые были неизмеримы и бесценны. Это действительно ощущалось как вечность, при том, что для посторонних время шло, как обычно. Вот и Тамир не заметил, сколько времени прошло, пока душа мальчика переливалась в его душу, как чистый горный родник, так что на каком-то глубинном, бессловесном уровне он уже знал всё, что происходило за разделившие их годы. Эта бескрайняя сила кружила голову, он шатался, как пьяный.
Потом всё несколько устаканилось, они вернулись в коридор Национального исследовательского центра психиатрии на Каширке в Москве, и оказалось, что он смотрит в запрокинутое, как отражение луны в чёрной воде, лицо с чуть приоткрытыми чувственными губами и поглаживает хрупкие плечи.
– Тебя не узнать, – глухо сказал он, с трудом вспоминая слова и значения слов. Потом вспомнил о родителях и махнул им, чтобы ушли.

***

Рен елозил на тугом кожаном диване, нимало не прогибавшемся даже под пациентами в центнер весом, не то что под лёгким, как пушинка, мальчиком. Чёрная футболка, короткие чёрные шорты и чёрные кеды подчёркивали гармоничную красоту обнажённых рук и ног, небрежное изящество движений.
– А здесь можно лежать?
– Можно. Диван для того и стоит. Некоторые пациенты считают, что рассказывать всякие неприятные вещи проще лёжа.
Рен с сомнением посмотрел на жёсткие, как боксёрская груша, выпуклости дивана и остался сидеть. Потом обратил вопросительный взор на собеседника. Тамир невольно улыбнулся.
– Ну, расскажи. Что было за это время?
Простой, казалось бы, вопрос вызвал у мальчика такое затруднение, как будто речь шла о неизвестном ему предмете. Он замер с растерянным выражением лица, словно не мог вспомнить ни одного факта.
– Неужели абсолютно всё противно вспоминать? – подсказал Тамир. – Ну, что-то же интересное было?
Рен неуверенно пожал плечами.
– Ну… в Бразилии… есть красивые деревья с сиреневыми листьями.
– Жакаранда.
– Да.
– И что, и всё? А люди? – Молчание. – С кем-то же ты общался? Другая страна, другие люди. Должно быть интересно.
Рен покачал головой.
– Люди везде одинаковые, – мрачно пояснил он и, как бы удивлённый таким странным предположением врача, уточнил: – А вы сами когда-нибудь бывали за границей?
– Не-а. А ты где был?
– Кроме Бразилии? Ещё в Париже пару раз…
– И как там?
Рен снова с глубоким сомнением стал подыскивать слова.
– Ну… Эйфелева башня… прикольная. Я ещё тогда подумал: хорошо бы сброситься с неё. Ну, если захочешь покончить с собой. Всё не с типовой многоэтажки? Романтично, да? – пациент наконец оживился. Выводы напрашивались безрадостные, но Тамир просто не мог без улыбки смотреть на это елозание.
– Значит, ты, глядя на Эйфелеву башню, думал, что хорошо бы с неё сброситься? – рассеянно повторил он. – И сколько с неё лететь?
Мальчик задумался.
– Это неважно… Важно, что будет, когда ты долетишь.
– А что будет?
– Всё кончится, – Рен подчеркнул оба слова с такой страстью, словно мечтал об этом каждую секунду.
Тамир постучал ручкой по так и не раскрытому личному делу.
– А я, признаться, рад тебя видеть. Хорошо, что ты не спрыгнул с башни.
– Я тоже про вас всё время вспоминал. Если бы меня спросили, что хорошего в Москве, я бы сказал, что вы.
Рен впервые взглянул ему прямо в глаза, и все слова разом вылетели из головы.

***

Снова их где-то носило, качало на волнах безвременья. С превеликим трудом Тамир вынырнул на последней фразе разговора. Как не хотелось сидеть сейчас, отгородившись тяжёлым, как могильная плита, столом и рассматривать Рена, как насекомое под микроскопом. Хотелось прижать мальчика к себе и забыть обо всём. И самое худшее, что в глазах Рена он прочёл то же самое желание.
Господи, о чём они говорили? Надо очнуться и работать. Тамир не знал, как сформулировать следующий вопрос, и отвёл взгляд, чтобы сосредоточиться.
– Мне тут твои родители… – начал он и сам себя перебил: – Скажи честно, что случилось?
Лицо мальчика мгновенно застыло в совершенно непроницаемом выражении, в точности повторяющем надменную маску госпожи Альбины.
– Ничего, – отрезал он.
Тамир подождал комментариев, которых не последовало.
– Почему вы вернулись в Москву?
– Я не знаю, – ледяным голосом.
Подождали ещё.
– Твои родители говорят, что были какие-то проблемы.
– Они и есть моя единственная проблема! – с нарастающей яростью. Трудно не согласиться.
– А кроме твоих родителей, ещё кто-нибудь тебя в чём-то обвиняет?
Этот вопрос наконец произвёл ожидаемый эффект. В глазах мальчика что-то дрогнуло, он перевёл взгляд на окно. Молчание на этот раз вышло неуверенным, тревожным.
– Рен, подойди сюда, – позвал Тамир, поняв, что расспросами больше ничего не добьётся. Рен не реагировал. – Подойди.
Мальчик неуверенно приблизился, Тамир привлёк его за талию, усадил к себе на колени и обнял, поглаживая плечи. Мальчик весь дрожал в его руках, как пойманная птичка, сначала спрятал лицо у него на груди, а потом разрыдался.
– Всё плохо, Тамир. Просто ужасно, – простонал он. – На самом деле, Денис с Альбиной отмазали меня, чтобы самим не попасть. А правда в том, что я… убил несколько человек.
Это было худшее из того, что Тамир ожидал.
– Но… я так понимаю, не намеренно?
– Нет! Я их вообще не знал!
Рыдания.
– Людей – это грешников… или наших?
– И тех, и других…
Всхлипывания.
– Боюсь спросить… Несколько – это сколько?
– Точно не знаю…
Вот это ответ так ответ. Точно не знаю, сколько убил…
– Тамир, я не хочу в тюрьму!
– Мы что-нибудь придумаем. Я уверен, это не твоя вина.
Тамир крепче прижал к себе лихорадочно дрожащее тело.
– Успокойся. Подожди меня здесь. Слезь-ка.
Тамир порылся в шкафу с лекарствами, накапал мальчику успокоительное, потом извлёк из запасников грандиозное меховое одеяло, бросил на пыточную скамью дивана и затолкал Рена в образовавшуюся берлогу.
– Отдохни. Это только для любимых клиентов, чтоб не уходили. А диван – для остальных, чтобы не рассиживались, – Рен измождённо улыбнулся. Тамир взял его за руку.
– Я тебя вылечу, понял? Мы уже раз справились с твоими состояниями и справимся ещё раз. Да?
Мальчик опустил глаза и молча кивнул.

***

Новости с фронта поражали воображение. Салтыковы в этот раз были немногословны, у них имелась запись с уличных камер слежения, купленная в бразильской полиции за соответствующие деньги. На записи было видно, как Рен спорит с приставленным к нему телохранителем, очевидно, отказываясь куда-то идти. Вот здоровенный шкаф тянет его за локоть, в магнитную трассу ударяет молния, рассыпая белые искры. Рен, вырвав руку, оборачивается к машине, делает в её сторону движение, и она пролетает по дороге метров двадцать вперёд. Рен оборачивается в другую сторону, и проезжающий в это время по другой трассе, чуть выше, поезд вдруг, словно что-то ударило в головной вагон, накреняется на бок, срывается с рельсов, пролетает сквозь высотное здание, разбивая стеклянные окна и перегородки, соскальзывает с платформы и, извиваясь, как диковинная хромированная лента, обрушивается куда-то вниз.
Тамир молчал в замешательстве. Такого он не то что ни разу не видел – такого просто никогда не было. Даже трудно найти слова, но папаша-Салтыков их нашёл.
– Потом оказалось, что всё ещё хуже, – бесцветным голосом прогундосил он. – Этот поезд вообще не из нашего мира. Он с четвёртого круга. Каким-то образом он сначала оказался в нашей реальности, а уже потом сошёл с рельсов.
Тамир ощутил состояние, близкое к панике.
– И это ещё не всё. Я, по своим каналам, узнал, что в тот же момент в четвёртом круге произошла такая же авария. Туда, на их рельсы, попал поезд из третьего и тоже разбился.
Тамир впал в ступор. Настроение Салтыковых стало понятнее.
– Ну а… на других кругах? – с трудом разжал он зубы. Денис Васильевич промокнул салфеткой лысину.
– Насколько я знаю, больше ничего похожего не было. Только в нашем и четвёртом. Но, честно, я не особо рвался узнавать. Боялся, что меня просто удар хватит от этих знаний. Нет, вы видывали когда-нибудь что-нибудь подобное? Это называется, ему на курсы не хотелось идти! Он, видите ли, хочет весь день лежать в лесопарке на земле и слушать эту свою рок-музыкальную какофонию!
Салтыкова кивала, поджав губы. Тамир устало откинулся в кресле. Надо было что-то предложить, а предложить нечего. Надо было всё начинать сначала.
– А вы не думали отдать его в другую семью? – неожиданно для себя ввернул он. – Хотя бы на время.
Салтыкова посмотрела на него, как на насильника, маньяка и осквернителя святынь.
– Вы, доктор, по-моему, сами немного сумасшедший, – бесхитростно заявила она. – В нашем мире, знаете ли, детьми не бросаются!
«А жаль», – подумал Тамир. Формулировка была, конечно, убийственная. Всё дело в том, что дети у демонов, особенно высокородных, рождались очень редко. Ребёнок, тем более наследник, сын – это автоматически означало повышение статуса в обход всех остальных программ. Это означало завидные перспективы и привилегии. Трудно от всего этого отказаться только потому, что какой-то упрямый подросток не хочет соответствовать ожиданиям.
Тамир невесело задумался.
– Ладно, оформляйтесь, – буркнул он. – Пишите согласие на госпитализацию.

***

Когда он вернулся в кабинет, Рен, бледный и усталый, смотрел в потолок. Тамир остановился в дверях.
– Круто, – признал он. – Прямо как в боевиках про супергероев…
Рен нервно рассмеялся.
– Ладно, вставай, – вздохнул Тамир. – Попробуем что-нибудь придумать…

***

– Есть случаи, о которых твои родители не знают? Когда ты кого-то убивал?
Мальчик задумался, отвечать или нет, что, собственно, само по себе служило ответом.
– Ладно, если не хочешь – не говори. Будем уважать тайну частной жизни.
– А вы не заявите на меня в полицию? – виновато возразил он. Тамир глянул на него испытующе, растирая красивые нежные руки.
– Нет.
– Почему? – почти прошептал мальчик.
– Потому что это бесполезно, – спокойно пояснил Тамир. – Тебе нужно лечение. Даже если кто-то заявит, всё равно кончится тем, что тебя привезут в психушку.
Рен опустил глаза.
– А как же… изолировать? Посадить в клетку?
– Это слова твоей матери? – Кивок. – «Тебя надо посадить в клетку?» – Кивок. – В железный ящик? – Кивок. Вакуумный железный ящик полностью обездвиживал жертву и предназначался для перевозки опасных преступников и буйнопомешанных. При мысли о железном ящике по застывшему лицу мальчика поползли молчаливые слёзы.
– Рен, пока ты со мной, никто тебя не посадит ни в какой железный ящик. Я не дам разрешения. – Мальчик посмотрел на него со смесью надежды и мольбы. Тамир просто видеть не мог столько страдания на этом прекрасном лице. Хотелось перецеловать эти хрупкие пальчики и забрать мальчика куда-нибудь… к себе.

***

Первые же упражнения показали, что все сверхъестественные умения мальчика остались при нём – Тамир переписал на новую страницу тот же столбик: телепатия, ясновидение, телекинез, пирокинез. Часто неординарные способности, проявленные в раннем детстве, уходят с возрастом. У Рена был устойчивый дар.
– Ты тренировался?
– Н-нет… Да, немного. Втайне от родителей. Они запрещали. Они… честно говоря, всё долбили мне, что вы… научили меня чёрт-те чему, и… что вас надо лишить лицензии.
– Понятно.
– Ну а сами, как вы уже видите, ничего лучше, чем вы решили, не нашли. Хотя искали. Таскали меня по всем врачам…
Тамир с усилием промолчал. За себя ему было не обидно, а вот за мальчишку он, ей-богу, убил бы обоих титулованных придурков.
– Почему продолжал тренировки?
– Без них ещё хуже. Если отказываться, избегать, то… оно само приходит, только уже бесконтрольно.
А поезд ты сбросил сознательно, хотел спросить Тамир, но решил, что пока не время. Мальчик, однако, подумал о том же, потому что губы у него дрогнули, и он, с трудом выговаривая слова, спросил:
– Вы думаете, это моя вина?
– Нет, – без раздумий ответил Тамир, – нет, это не твоя вина.
Мальчик неуверенно смотрел в пол и словно бы колебался: сказать, не сказать. Тамир ждал.
– Знаете, мне… снилось иногда крушение поезда, – признался Рен. – Ещё с детства… Повторяющийся сон. Но я всегда считал, что это какой-то знак, образ. Я уверен был, что такого не может произойти в реальности.
Это был один из тех моментов, ради которых ведётся терапия. Переживания, в которых человек боится признаться даже себе. Тамир взял его дрожащую руку в свои.
– Я думаю, это было предчувствие, – мягко сказал он. – Для того, чтобы сбросить поезд с двумя тысячами пассажиров,  недостаточно фантазий одного человека… даже если этот человек – ты.
Рен устало усмехнулся.
– Вы всегда… щадите меня, Тамир. Оправдываете. Это ваша… тактика.
– Ну хорошо, а сам ты что по этому поводу думаешь? Есть здесь твоя ответственность или нет?
Рен умолк, прислушиваясь к себе. Потом всё же помотал головой.
– Нет. Вы правы. Это было скорее предчувствие. Я не желал смерти этим людям, но… когда это произошло, мне было скорее приятно.
Ещё одна новость.
– Что вызвало приятные чувства?
– Те, кто умер, освободились.
– От чего?
– От всего.
Опять тема смерти. Нежелание жить. Тамир вздохнул и поднялся с места.
– Депрессия у вас, господин наследник многомиллионного состояния. –  Он сел за стол писать рецепты. – Вместо того чтобы наслаждаться мирскими соблазнами, ведёте богатую духовную жизнь. Полежишь, в общем, в стационаре, надо тебя пронаблюдать.

***

Перейдя на ещё более сильные транквилизаторы, чем раньше, Рен с согласия Тамира вернулся в школу. Тамир исходил из гипотезы, что чем больше будет у мальчика внешних впечатлений, чем дальше он будет от дома, тем лучше. На деле эта практика давала двойственный результат, и на каждом приёме звучали охотничьи истории. Несмотря на всю неприязнь к Салтыковым, Тамир вынужден был признать, что в поведении Рена прослеживалась патология, и теперь уже не разберёшь, врождённая она или взращённая заботливыми родителями.
Разговоры с родителями производили ожидаемо удручающее впечатление. По сути, у мальчика не было близких людей, никого, кто бы заботился лично о нём, а не о престиже семьи. Всё, что вытворяли родители, однозначно шло во вред. Но и «анамнез» впечатлял.
– Если ему что-нибудь не нравится, он переворачивает дом вверх дном, – барабаня холёными пальцами, гневно перечисляла мать. – Я уже вывезла всё ценное, то есть всё, что осталось. Орёт на нас, употребляя такие выражения, что я даже не хочу повторять. Постоянно пропадает из дому, и мы не знаем, где его искать. Обращаться в полицию – это позор. Получается, мы не можем приструнить собственного сына. Кто после этого доверит нам ответственную работу? В школе дерётся с одноклассниками, оскорбляет преподавателей, учится из рук вон плохо, – чувствовалось, что Салтыкова давно заучила список претензий наизусть.
– Ну а… какие-нибудь интересы, увлечения у него есть?
Госпожу Салтыкову этот вопрос поставил в тупик. Она помолчала, кусая красивые губы.
– Не знаю… Нервы нам мотать.
– Кроме этого. – Тамир с трудом удержался от колкости.
Госпожа Салтыкова долго напряжённо обдумывала ответ. Наконец устало выдохнула.
– Не знаю. По-моему, нет.

***

– Альбина сказала, что ты надолго уходишь из дома, – Тамир машинально чертил узоры на ладони мальчика. Рен усмехнулся.
– Конечно. Там же невозможно находиться.
– А куда ты уходишь?
«Это она просила выяснить?» – послышалась подозрительная мысль, но тут же ушла.
– Угадайте.
– В лес.
Тёплая улыбка светлых глаз совсем близко.

***

– Совершенно неуправляемый! Если так пойдёт дальше, его отчислят, и никакие наши связи не помогут. Вы хоть представляете, какой пример он подаёт другим детям?! Вы представляете, какой это будет…
– …позор для вашей семьи.
– Да, я именно об этом думаю! Странно, что его это не волнует!
– Он ребёнок, Альбина-айн, в таком возрасте они думают только о себе. Подростку важно исследовать свои границы, найти своё «я».
– Насчёт нарушения границ, это вы верно подметили.
– Естественно, исследование идёт через нарушение. Не давите на него, старайтесь вообще как можно меньше с ним пересекаться.
– Да он тогда таких дров наломает…
– Так будет в любом случае. Его психика крайне разбалансирована. Но если вы перестанете на него давить, останется хоть один шанс со временем что-то исправить.

***

– Расскажи об этом Сидоренко.
Ступор.
– В каком возрасте ты начал носить с собой нож?
Неохотно:
– Пару лет назад.
– Помнишь момент, когда эта мысль пришла в голову?
Долгое молчание.
– Она как будто всегда была…
– Тебе нравится играть с ножами?
– Н-нет… Я не понимаю, как это – играть?..
– Тебе хочется кого-то ударить?
Молчание. Дыхание учащается.
– Кого-то конкретно?
Нет ответа.
– Что случилось с тем мальчиком, вы поссорились?
– Ну… да… он меня толкнул… сказал, что… что случайно.
– И ты ударил его ножом по лицу?
Молчание.
– Это ведь не синяк под глазом, Рен, ему операцию придётся делать.
Никакой реакции.
– Твои родители, может, не ангелы, но без них ты бы пошёл под суд.
– Вот вы меня обвиняете, а вы видели этого козла? Я же не малолетку избил! Он меня на голову выше! И тяжелее килограмм на десять! Очень интересно, как бы я справился с ним без ножа! В драке побеждает или тяжеловес, или тот, кто первым достал оружие!
Трудно поспорить.
– А почему по лицу?
– А куда надо было? В печень?
– А почему не в печень?
– Рожа его мне не нравится…
– А отвечать по уголовной статье нравится?
– Бароны и есть самые профессиональные уголовники из всех. Как иначе наши семьи удерживали бы власть?

***

– Строго говоря, Рен не болен. Просто некоторые паранормальные способности, как у него, плохо изучены.
– Доктор, а можно как-нибудь лишить его всех этих абсолютно ненужных способностей? Чтобы он стал наконец просто. Нормальным. Ребёнком, – последние слова Салтыкова сопроводила решительными ударами ребром ладони, как бы уже отсекая от сына всё, по её мнению, лишнее.
«С помощью лоботомии – можно», – чуть не сказал Тамир, но прикусил язык: чего доброго, возьмут идею на вооружение. Вместо этого он по возможности твёрдо произнёс:
– Лишить его способностей нельзя. Но если развивать их правильно, они могут стать даже преимуществом.
«Правда, вы получите на выходе монаха, а не дипломата, – следовало добавить дальше, но Тамир опять промолчал. – Он никогда не станет послом, разуверьтесь», – но эту уже совершенно очевидную для Тамира истину тоже нельзя было говорить, чтобы не навредить. Господи, что это за родители такие? О чём они думают? Тамир уже понимал, что они предпочтут видеть сына мёртвым, – только не живущим своей, далёкой от них жизнью. Единственное, что тут можно было сделать, – это протянуть время до совершеннолетия, когда мальчик получит юридическую независимость.

***

Солидный счёт, выставленный школой родителям. История его происхождения прилагается. Тамир задумчиво просматривает список пострадавших вещей.
– Ты выбросил рояль в окно актового зала?
Молчание.
– Разбил…
– Я этого не делал! – резко перебил мальчик.
– А кто сделал?
Молчание.
– Это сделал кто-то другой? – Пауза. – Или рояль сам упал? – На этой картине Рен не выдержал и нервно рассмеялся.
– Да, конечно! Рояль взял и сам выбросился из окна!
– Но что-то же с ним произошло?
– Да не знаю я, – неохотно сказал мальчик, раздражённо ломая пальцы. – Он просто взял и поехал в сторону, и всё. Я даже не думал об этом идиотском рояле!
– А о чём ты думал?
Злость и раздражение проступили на красивом лице, усиливаясь с невероятной скоростью, тело застывает, руки медленным механическим движением скрещиваются на груди – вот оно, так и начинается приступ.
– Ладно… – быстро перебил его мысли Тамир, – Рен, давай-ка поделаем упражнения на расслабление. А то ты и здесь мне всё разнесёшь.
Мальчик с трудом перевёл дыхание. По счастью, внимание у него было поверхностное и его удавалось сравнительно легко отвлечь.
– Не собирался я у вас ничего трогать…
– Но ты же и рояль выбрасывать не собирался?
– Не цепляйтесь к словам!
– Цыц! – он приложил палец к губам мальчика. – Здесь я говорю, что делать, а ты подчиняешься.
Рен сверкнул глазами, откинулся на жёсткую кожаную подушку и замолчал.
Позже, вспоминая свой абсолютно неосознанный жест и вроде бы невинные слова, Тамир осознавал, что это был первый, тогда ещё неочевидный шаг за грань. С того, удачного раза он стал использовать в терапии, называя вещи своими именами, сексуальные заигрывания. Они действовали безотказно. Мальчик сразу оживлялся, оттаивал, и… им просто было хорошо друг с другом. Неужели это хуже крушения на железной дороге, спрашивал себя Тамир, неужели этот несколько неуместный флирт хуже двух тысяч трупов? Рену просто нужна любовь и забота, которой он лишён в семье. Если он не узнает, что такое тепло и радость, что такое доверие, у него просто не будет сил бороться. А что до очевидной эротической составляющей этой любви, так все подростки гиперсексуальны… С ужасом Тамир думал, что, если он хочет добиться результата, ему просто-напросто придётся выйти за рамки профессионального общения с пациентом. Это риск, но в данном случае это единственный шанс.

***

– Превратился в волка и прыгнул на дворецкого. Искусал ему лицо. Потом набросился на меня. Я закрывалась, он разодрал мне руку. Денис испугался, что Рен перегрызёт мне горло, и выстрелил в него из пистолета. Ранил. Немного. В плечо. Мы его втроём еле скрутили. Дэн приставил пистолет к его голове и орал, что вышибет ему мозги, если он ещё хоть раз дёрнется… – Салтыкова судорожно мнёт в руках платок, измазанный румянами и тушью. – Я не знаю, это какой-то кошмар…
– Значит, ещё и тенденция к оборотничеству.
– Но почему, доктор? Почему?
– Сильная агрессия.
– Да все подростки агрессивны! Почему только он превращается в монстра?
– Может быть, другие тоже превращаются. Мы не знаем. – Превращение в животное не приветствовалось у шедим, особенно у высокородных, и не афишировалось. Салтыкова снова промокнула глаза платком.
– Вот чего ему не хватает? Вот чего?.. Мы ему дали всё: положение в обществе, богатство… Он мог бы жить, как… бог!
– Вы думаете, Йево живёт именно так?
– Что, простите?
– Вы сказали: жить как бог.
– О, господи, доктор, не сбивайте меня этими вашими вопросами. Я знаю, вы считаете меня ограниченной, одноклеточной, но, поверьте, если бы ваш сын сходил с ума, вы бы тоже не знали, за что хвататься…

***

Очередной учебный день отмечен визитом в школу полиции.
– Слушай, ты можешь научиться говорить хоть что-нибудь словами через рот прежде, чем распускать руки?! Если тебе некуда девать энергию, иди в секцию борьбы и выступай на ринге!
Рен смотрит на него слегка испуганно.
– Сказать твоим родителям, чтобы записали тебя?
Заинтересованный взгляд.
– Скажите.

***

– Доктор, подождите, но… эти все бойцовские клубы… это же для простолюдинов!
– Пусть выступает под вымышленной фамилией! Как вы мне надоели, все! Ты, Рен! А ну брысь отсюда! И чтоб я больше не слышал ни одной охотничьей истории! Убирайся! И чтоб раньше, чем через неделю, я никого из вас не видел!

***

Телефонный звонок.
– Доктор, вы нас извините, но… Он упал в обморок на физкультуре. Не хотел идти в бассейн. Учитель ему пригрозил, он пошёл и отключился, его не могли привести в себя. Очнулся только в машине «скорой».

***

– Эй, успокойся! Успокойся, я напишу тебе освобождение от физкультуры. Такая физкультура нам ни к чему.
– Напишите мне освобождение от жизни, Тамир…
– Так тоже не пойдёт. Рен, ты не больной, ты – с особенностями. Если тебе обеспечить особые условия, ты сможешь нормально жить.
– Я не знаю, какие это условия.
– Мы это выясним.
– Я вообще не хочу жить.
– Захочешь.
Тамир снова написал направление на госпитализацию, но на этот раз не собирался держать Рена в больнице. У него возник план.

***

 
Служба доставки

– Служба доставки «Лотос» приветствует вас! – гомонили сотрудники колл-центра. – Минутку, я пришлю вам фотографию. Особые предпочтения? Секс будет? На сколько персон заказываем? – Бойкое щёлканье клавиш.
– Сейчас в Аду довольно много грешников, – Яна, рекрутёр, водила Милу по стеклянным коробкам, показывая помещения. – Крови хватает. От отдельного сотрудника требуется не так уж много. Это медицинский кабинет, – единственная непрозрачная дверь отмечена символом, который встречается в этом мире буквально повсюду, от которого уже рябит в глазах: красный крест. – График у нас гибкий, многие процессы автоматизированы… Значит, так. Начинаешь ты с визита к врачу, это самое главное. Он оценивает твоё состояние, заносит в сводную таблицу, сколько ты сможешь дать. Потом вызов, который сотрудник колл-центра тоже отмечает в таблице. Вернувшись от клиента – опять к врачу, который прописывает тебе средства для восстановления и назначает дату следующего визита. Вызова можешь подождать тут или ехать по своим делам, когда тебя выберут, менеджер с тобой свяжется. Это вот аптека и магазин, где продаются разные укрепляющие средства… Вроде всё сказала, – Яна устало улыбнулась. – Когда выходишь на работу, надеваешь форму и берёшь с собой аптечку. А, ещё надо сделать фотографию.
Мила кивала, как заведённая кукла. Казалось, она проходит кастинг на роль, о которой её не предупредили. Неужели она действительно дошла до такой «работы»?
– А ведётся… статистика… по смертям среди доноров? – непослушными губами уточнила она. Яна нахмурилась.
– Я тебе так скажу: кому как повезёт. Сейчас я передам тебя кадровику, заполнишь анкету, пройдёшь инструктаж. – Яна толкнула одну из дверей. – Иринка, к тебе можно? Новая девочка у нас.
– Да-да, проходи, – откликнулась строгая девушка в очках, и Мила пошла дальше. В качестве пищи её ещё ни разу в жизни не оценивали. Оказывается, здесь тоже есть свои требования…

***

– Самое худшее – это попасть на свиданку любовников. Они могут пригласить тебя в качестве десерта для их сексуальных игр. А потом придут в такое возбуждение друг от друга, что не заметят, как порвут тебя в клочья. У нас так уже множество доноров погибло. Вампиры потом честно выплачивали неустойку, говорили, что не хотели. Но кому от этого легче? Мы, по возможности, стараемся выяснять заранее, насколько многолюдное предстоит собрание там, куда вызвали донора, но они не обязаны отвечать, а потом, всё может измениться. Ты договорилась с одним, а пока ехала, к нему в гости зашли ещё трое. Кровь возбуждает их всех. Поэтому предупреждаю тебя, на такой случай. Держись уверенно, ставь им условия. Если они в принципе не отморозки и не собираются тебя убивать, у тебя есть шанс. Тех, кто не делал заказ, проси выйти в другую комнату. Говори, что уйдёшь до того, как они займутся сексом. Если они хотят, чтобы ты осталась, предлагай оставить им кровь, сцеживай в пакет и уходи. Выполнив заказ, не стесняйся уходить незаметно и без разрешения. Если они заняты друг другом, скорее всего, они про тебя и не вспомнят.
– Подождите, а если секс требуется от меня?
– Это менее опасно. Люди им не очень нравятся. Будет просто половой акт, укус, и всё. Ты не особо волнуйся, для секса обычно заказывают мужчин.
Мила уже знала о секс-ориентации большинства местных, а потому не удивилась. Женщин здесь настолько презирали, что даже секс с ними воспринимали как нечто низменное. А между мужчинами считалось естественным и нормальным всё, что угодно, от мимолётной интрижки до совместной жизни. 
– В Аду начинаешь благодарить бога за то, что родилась женщиной, – глубокомысленно заметила девушка. – Плазменная шмотка уже есть у тебя?
– Да…
– Сейчас я тебе перекину код с нашей формой… Готово! Включай!
Мила открыла на электронном браслете меню «Одежда» и нашла значок «Твоя форма». На ней появилось платье-рубашка с вышитым на плече красным цветком – логотипом «Лотоса».
– Отлично! Как настоящая! – девушка залилась немного нездоровым, с точки зрения Милы, смехом. – Цвет можешь менять, – более серьёзно добавила она, – а логотип останется.
Мила посмотрелась в зеркало. Явный плюс местной лёгкой промышленности: одежда всегда по фигуре. Длинные свободные рукава на застёжке-молнии от плеча до запястья.
– А если меня вызовет женщина?
– Женщины обычно вызывают доноров-мужчин. И даже не столько ради крови, сколько для секса. Мужчины-вампиры очень эгоистичные и требовательные. Своих женщин они не удовлетворяют. Поэтому, если ты увидишь человека в белом ошейнике фаворита – скорее всего, это будет мужчина, постоянный любовник какой-нибудь вампирши. Отношения между полами у них давно разладились. Женщин намного меньше, чем мужчин, они занимают низкое социальное положение, всем недовольны и даже рожать не могут. Бесплодие, невынашиваемость, выкидыши на любой стадии беременности, мёртворождённые дети здесь – обычное дело. Так что, если в какой-то семье родился ребёнок, это поднимает их статус до небес. Детей практически ни у кого нет. Так, давай-ка сделаем фотографии…
Девушка поставила Милу к броскому экрану с рекламой «Лотоса» и принялась возиться со штативом.
– На самом деле, всё не так безнадёжно. Большинство вампиров сами не хотят нарушать закон. Некоторые из них даже считают нашу кровь нечистой и вообще стараются её не пить. Главное – не нарваться на отморозков. Если не повезёт – тебя никто не защитит.
– А нарушить закон – это убить?
– Слушай, улыбнись, мы же эту фотку клиентом отправлять будем… И ещё в полный рост… – Девушка защёлкала камерой. – Убийство грешника считается преступлением и карается штрафом. Но чтобы убийцу судили, надо, чтобы кто-то подал на него в суд, а кто это сделает, если ты мертва? Как понимаешь, это всё полнейшая ерунда. Но их можно привлечь по другим статьям. Например, за нарушение общественного порядка. Если кто-то устроил на улице кровавую бойню, или бандиты передрались из-за привлекательной жертвы, – считается, что они нарушают покой горожан. А это уже не приветствуется. Ещё один вариант – нарушение системы распределения крови. Ведь все грешники стоят на учёте. И предполагается, что если кто-то убивает людей просто так, ради забавы, – это нарушение. На особо борзых убийц можно подать жалобу, и их слегка приструнят.
Девушка села к компьютеру и застучала по клавишам.
– Всё, милая… Милая Мила. Ты внесена в нашу базу. Теперь марш к доктору, и мы начнём принимать на тебя заказы! – «Кадровик» ослепительно улыбнулась.
– Спасибо… – заторможенно отозвалась Мила и взяла листок с анкетой, которая частично заполнялась в медицинском кабинете. – А вы здесь, простите, давно живёте?
– В Аду? Три года уже… Да ты не волнуйся, здесь по-своему весело!
Мила молча кивнула и исчезла, тихо прикрыв дверь.

***

Предстоял первый выход, и врач, естественно, дал положительное заключение. Кровь есть, ран от укусов нет. Мила сидела комнате ожидания, обнимая рабочую сумку: шприцы, бинты, пластыри, обезболивающее, успокоительное, питательный коктейль. Застрекотал телефон.
– Зырянова, есть заказ на тебя! Скидываю адрес.
– Принято…
Мила вышла на платформу, ноги её не слушались. Она поняла, что чувствуют осуждённые преступники, увидев эшафот. «Да что ты, в самом деле, – одёрнула она себя. – Не ты первая, не ты последняя. Работают же люди как-то». Она отправила с браслета вызов такси.
«Шестая ось, третья платформа, Беговая, 12, 2».
Качаясь на мягком латексном сиденье, она тупо перечитывала адрес заказчика. Кто это?

***

;
Последний раз

– Номер 402-КД, перехватить! – вдруг оживилась рация. – Номер 402-КД, глушат сигнал, движутся по 138 линии в сторону Красной Пресни, перехватить!
А вот, кажется, и хакеры попались. Давно уже государевы слуги выслеживают невидимую машину, которая не фиксируется ни одной камерой, и никак не остановят. Вот и сейчас: несколько мгновений огонёк маячка полз по монитору и снова погас.
– Чёрт, опять сменили номер!
– Перекодировка!
Ещё раз тряхнуло всю систему. Во палят из пушки по воробьям. На ходу перепрограммируют весь движущийся транспорт.
– 511-ФК! 6 линия, на Динамо! Всем экипажам по пути следования, перехватить!
Рен бы вообще не стал шевелиться, если бы эти придурки не выехали прямо на него. Машина шла без смыкания с магнитной полосой, управляемая одним только телепатическим сигналом. Он просто перекрыл ведущий сигнал своим, и флайт встал посреди дороги. Следующие за ним флайты с воем вылетели на экстренную линию. Рен вынул из-под приборной панели абсолютно варварский обрез, который возил с собой специально для развлечения, вышел на дорогу и, почти не целясь, выстрелил в переднее стекло. Видимо, всё-таки попал, потому что водитель больше не шевелился. Пассажир выскочил и побежал в обратную сторону от машины. Рен прицелился чуть лучше и снова попал, бегуну бронебойным снарядом вырвало почти всё мясо из грудной клетки. Окружающие флайты шарахались во все стороны. Рен не поленился, облетел машину сбоку на крыльях и выстрелил последний раз – в энергоблок.
Взрыв был такой силы, что Рен сам чуть не попал под машину и оглох примерно на минуту, что совершенно не мешало любоваться живописными языками пламени, поднявшимися метров на двадцать. Давно хотел что-нибудь взорвать, да случая не представлялось. Дурацкий обрез из Мира людей поистине стоил своих денег. Да уж, ломать – не строить.
Рен подлетел ближе к искорёженному остову и с любопытством посмотрел на оплавленный скелет за рулём. Ни черепа, ни рёбер почти не осталось. Он вернулся к своей машине и закинул в неё ружьё. Приближался визг полицейской сирены. Это называется, группа быстрого реагирования. Ещё немного, и они тут даже генетический материал не наскребут.
Оба новоприбывших смотрели на него так, словно вот-вот лопнут.
– Приказ был задержать, – наконец нашёл слова один.
– Я задержал, – честно отчитался Рен и умиротворённо закурил. Тут ему некстати вспомнилось название одного человеческого блюда – «мясо на рёбрышках» – и он рассмеялся, наверное, не совсем уместно, но ведь не объяснишь же случайным собеседникам таинство ассоциаций. Те, кажется, перебирали в уме весь известный им русский мат и не находили нужное слово.
– Фамилию свою скажи, умник, – высказался второй.
– Салтыков, – признался Рен.
– Тьфу, ч-чёрт, это он…
– Пошли…
Стражи порядка разочарованно упаковались в свой флайт.
– Всем постам! Отбой! – загудела рация. – Двенадцатый на месте! Тут… взрыв у нас. Главная, пришлите судмедэкспертов. Перекрываю шестую линию.
– Двенадцатый, что у вас, повторите?
– Объект уничтожен! Взрывом!
– То есть как взрывом?..
Рен тоже сел в машину. Ему стало скучно, и он выключил рацию. Потом закрыл глаза и отправил машину в свободное падение.

***

Он довольно часто гонял с закрытыми глазами. С точки зрения математической вероятности, должен был давно разбиться, но ни разу даже не поцарапался. Всё равно оставалось внутри щекочущее чувство: что, если именно этот раз – последний?
Но это не последний, Рен открыл глаза в мокром осеннем саду, близилась ночь. Он извлёк из сумки набор для ещё одной попытки самоубийства и, повозившись с инвентарём, вколол себе дозу жутчайшего разбодяженного героина, потом убрал защитное стекло, открыв кабину всем ветрам, перевёл кресло в лежачее положение и стал смотреть на звёзды, вдыхая приторный запах гнилых листьев. Если этой ночью его кто-нибудь прирежет – пусть он ничего не почувствует.

***

За ночь насыпало снега. Рен, проснувшись, выкопался из сугроба, вытряс иней из волос. Потом умылся пригоршней снега, ещё одну сунул в зубы. Лицо горит, мысли прояснились.
Сколько он тут просидел, что его завалило снегом, как надгробный памятник? И что, за всё время – ни одного прохожего? Куда он заехал, почему в Москве нет людей?
Не совсем. Из тьмы надвинулись сердито сверкающие фары, хлопнула дверь.
– Мы тебя потеряли, – холодно сообщил знакомый голос.

***

– Рен, нельзя вот так отключаться в открытой машине посреди парка! Тебя прирежут когда-нибудь! В этом городе полно твоих доброжелателей, и не только среди людей, что было бы ещё полбеды!
– Да здесь я. Всё нормально, – глухо сообщил Рен, полез за сигаретами и обнаружил, что пачка пуста. Вроде были же? Задумавшись над этой проблемой, спросил невпопад: – Ты чего хотел-то?
– Ничего! Поехали домой! Поверить не могу, что до сих пор с тобой живу!
– У тебя сигареты есть?
– Нет!
– Да не заливай! Ну есть ведь!
– Рен, пересядь в мою машину, пожалуйста, а служебную отправь на стоянку!
Рен окончательно выкопался из своего сугроба и пересел к Шейду, хотя не видел в этом действии никакого смысла. В машине его заинтересовали показания календаря.
– А сколько времени прошло?..
– Тебя не было пятьдесят часов! Твоя смена кончилась, потом кончилась следующая, а твоя снова началась!
– Ну вот видишь, всё в порядке…
– Да всё волшебно просто!
Шейд дал по газам и поплыл мимо чёрных деревьев.
– Там в машину снега намело, – сказал Рен.
– А ты выстрели по энергоблоку, – мстительно посоветовал Шейд. – Вдруг поможет?
Рен нашёл в бардачке вражеской машины заныканную пачку сигарет, обрадовался и похвалил:
– Тебе идёт, когда ты злишься.

***

;
Московское море

– Поехали, покатаемся, – вместо привычной консультации Тамир вывел неподдающегося пациента на стоянку клиники. Рен с любопытством осмотрел одноместный байк.
– А куда мы едем?
– Приедем, узнаешь. – Тамир оседлал машину, слегка откинулся назад и махнул Рену. – Садись вперёд.
Мальчик осторожно протиснулся между ним и рулём. Ездить на мотоцикле ему явно не приходилось.
– За что держаться? За руль? – он сам засмеялся от этой идеи.
– Я тебя держу. – Раз возник такой вопрос, Тамир обнял его свободной рукой за талию, хотя это совершенно не обязательно было делать – Рен и так бы не упал, но Рен благодарно накрыл его руку своими. Тамир чувствовал в его теле лёгкую дрожь.
Он мягко вырулил со стоянки и влился в летящий мимо бесконечный многомерный поток, составлявший гигантские, вращающиеся вокруг высотных зданий разноцветные воронки. Устроить в городе аварию было практически невозможно: система магнитных трасс контролировала сама себя, и в большинстве случаев машину можно было поставить на автопилот, чем многие и пользовались. Вереницы несущихся в разные стороны флайтов и поездов таяли в лилово-розовой мгле, ныряли в облака, вспыхивали ржавым золотом в длинных лучах прожекторов, прорывались сквозь монструозную голографическую рекламу, которая крутилась между полыхающих всеми огнями стен. Если на особо широких поворотах долго смотреть по сторонам, даже у привычного человека может закружиться голова. Рен сидел в некоторой тревоге. О чём он думал? Вспоминал ли приснопамятную катастрофу? Тамир, со своей стороны, вспомнил рассказы Салтыкова-старшего о том, как непослушный сын пару раз на скорости переворачивал их машину, и они чудом оставались в живых. Тамир только сейчас понял, что приключения могут начаться ещё до того, как они приедут на место.
– Ты, вообще, не боишься летать, ездить? – как бы ненароком спросил он. Рена элементарный вопрос, кажется, напугал.
– Ну… как сказать…
– Ладно, расслабься, не буду я тебя сегодня допрашивать.
Рен прерывисто вздохнул, откинулся немного назад и положил голову ему на плечо. Какое-то время ехали в молчании, Тамир перестраивался во всё более низкие ряды, машин становилось меньше, он рассеянно скользил взглядом по гаснущей круговерти, розовый свет перетекал в сиреневый, фиолетовый, набегали тучи, и внезапно его осенило.
– Тебе просто иногда хочется оборвать трассу, да? – спросил он таким тоном, словно предлагал сделать заказ в «Шоколаднице».
Сбивчивое дыхание.
– Да, бывает.
– Думаешь, ты смог бы?
Долгая пауза.
– Хотите, чтобы я попробовал?
На этот раз Тамир не сразу нашёлся с ответом, щёлкнул переключателем и произвёл ещё один резкий спуск.
– Шутник, блин.
– Куда мы едем? – повторил Рен.
– Вниз.
– Там же заграждение.
– Не везде. Только никому не говори. Есть геопатогенные точки, над которыми силовая сеть рвётся. Власти сначала латали, а потом забили на это дело и пошли другим путём: распустили слух, что сетка режет всё живое. Якобы для уничтожения деградантов. А поскольку в облаках ничего не видно, никто не рискует туда лезть.
– Тамир, а вы-то откуда всё это знаете? – мальчик даже повернулся в седле. – Вы в свободное время бандитом работаете?
Тамиру стало смешно.
– А что, по-твоему, делают бандиты?
Рен снова сел прямо.
– Нарушают закон, что же ещё.
Тамиру сейчас хотелось нарушить ещё один закон и поцеловать его в горячую гибкую шею. Господи, совсем нет ума. Почему было не взять двухместное такси? Просто он привык гонять на байке, и… Нет, такси бы не поехало вниз: у них стоит ограничитель маршрутов.
– Мы с тобой немножко нарушим, но никому не скажем, – пояснил он, вводя флайт в предполагаемый центр геопатогенной зоны, которая легко определялась по пляске показаний на приборной доске.
– А это не опасно – так спускаться?
Теоретически, нет: они же пойдут именно в том потоке, который прорвал сетку. Но везти таким маршрутом ребёнка, к тому же знатного, официально ему, конечно, никто бы не разрешил. Поэтому Тамир озвучил усреднённый вариант правды:
– Опасно, конечно. Если в стену влетим – все кости переломаем, – пообещал он и отпустил флайт в свободное падение. Они погрузились в бушующий слой грозовых облаков, озарявшийся кое-где белым светом молний.
Здесь, внизу, хлестал чернильный ливень. Байк плавно спускался мимо последних, уже нежилых этажей. Чёрные стёкла, закрытые двери. Ни одного электрического огня. Зрение шедим позволяло видеть в темноте, лиловых и белых вспышек в облаках было вполне достаточно. Тамир притормозил над кипящей гладью прозрачно-чёрного моря. Яростная молния скользнула по безмолвной стене небоскрёба и рухнула в воду. Бездна заблистала и снова погасла.
Рен даже привстал от восторга.
– Боже мой, что это?..
– Московское море.
– Какая красота!.. Но разве здесь должно быть море?..
– Не должно быть, но есть. Оно ещё не попало в учебники. Раньше здесь была суша. Но после Разлива Рек дно провалилось, и весь Нижний город в пределах МКАД затопило.
– Значит, здания стоят в воде?
– Да, их расселили. Теперь никто здесь не живёт. Место объявили аномальной зоной, но… не знаю, мне кажется, это скорее слухи. Я здесь никаких особых аномалий не видел. Наоборот. Сюда все боятся заходить, и поэтому здесь самое безопасное место на свете.
– А вы-то как об этом узнали?..
– Я люблю бродить туда-сюда. Я иногда и в пустошах летаю.
Рен даже слов не находил.
– Очуметь!
– Да, так зачем я тебя сюда привёз? Выходи, – флайт подрулил к пустой террасе одиннадцатого этажа. В воду опять ударила молния и отразилась тысячью белых глаз во всех до единого чёрных стёклах. Рен осторожно спешился, держась за ледяные влажные перила.
– Ты не хочешь плавать в маленьком бассейне – я тебя понимаю. Сам не переношу тесные хлорированные лягушатники. Вот – большой бассейн.
Рен какое-то время смотрел на него в недоумении, которое сменилось ещё более сильным недоумением.
– Вы что, предлагаете мне плавать здесь?!
– Да, – скромно признал Тамир.
Рен недоверчиво заглянул в самое неизвестное из всех морей.
– А там глубоко?
– Да, – успокоил его Тамир. «Более чем».
– И… как туда спускаться?
– Лестницы я не вижу, – заметил Тамир. – Ныряй.
– Прям отсюда?..
– А почему нет?..
Рен ещё раз заглянул за перила, глубоко вздохнул и провёл рукой вдоль шва рубашки, отключая плазменную оболочку, потом то же самое проделал с брюками и ботинками, оставшись в чёрных плавках. Тамир оттолкнулся ногой и отплыл от балкона. Рен в два шага поднялся на ограждение и без особых раздумий изящной «ласточкой» бросился вниз.
Тамир не только бессовестно завёз подростка в неподобающее место, он ещё и собирался схитрить по части школьной программы.
– Ну как? – прокричал он вниз.
– Класс! Ваще чума!
– Давай вон до того небоскрёба и обратно!
Долго уговаривать не пришлось, и Рен, несмотря на сильный шторм, подныривая под самые высокие волны, чётким кролем поплыл к означенному ориентиру. Тамир тронул байк вслед за мальчиком и включил на телефоне камеру с секундомером.
Как он и ожидал, Рен уложился в рекордные сроки. Конечно, дети, не отмеченные талантами, тоже заслуживают любви и внимания, глупые, некрасивые, бездарные – их нельзя осуждать, но… будем честными, как всё-таки приятно смотреть на ребёнка, щедро одарённого природой! В Рене было всё: порода, сила, красота…
Замечтавшись, Тамир чуть не забыл выключить телефон, когда Рен на крыльях поднялся из воды и вернулся на террасу.
– Блеск! – простонал он, обеими руками откидывая мокрые волосы с лица. По его коже забегали вспышки электричества, быстро высушивая влагу. Рен всё же не стал сразу включать одежду, а повернулся к ограждению, разглядывая пейзаж. Тамир оставил флайт и подошёл к нему.
– Интересно, сколько здесь километров?
– До того здания – ровно один.
– Откуда вы знаете?
– Проверял. Чтобы ты сдал норматив, – Тамир продемонстрировал ему видео с телефона.
– Вы снимали?! Хоть бы предупредили!
– Тогда ты бы не поплыл.
– Нарушение личных границ! – упрекнул Рен, хотя глаза его смеялись.
– А ты как хотел?.. У меня обязательства… перед твоими родителями… и учебным учреждением…
– Да, да…
Тамир поймал себя на том, что стоит слишком близко к мальчику, практически прижимая его к железному ограждению… но что поделать, если это нравилось его капризному подопечному? Глаза Рена горели неподдельной радостью, он держался легко, непосредственно, говорил искренне, не задумываясь, а часто ли такое бывало? Почти никогда… Тамир не мог отвести взгляд от нежного взволнованного лица. Как безумно хотелось переломить сейчас в руках это безупречное тело, поцеловать припухлые чувственные губы, и где-то в глубине души он понимал, что Рен ответит, и с такой страстью, что остановиться будет уже невозможно. Сам не знал, как нашёл в себе силы отойти, ощущение при этом было такое, словно Рен с него всю кожу содрал и оставил себе. Тамир сел на байк и положил голову на руль, потому что в глазах темнело.
– Поехали отсюда, – глухо заключил он.
Пауза. Смотреть на Рена он просто не мог. Краем уха уловил шелест швов – мальчик включил одежду. Медленные шаги.
– А… мы ещё когда-нибудь приедем сюда?
– Приедем, если захочешь. – Тамир усилием воли заставил себя сесть прямо. – Но это считается неблагополучным районом, – на всякий случай уточнил он. – Здесь не место для… – он сотворил рукой в воздухе неопределённую фигуру.
– Сын барона называется баронет, – насмешливо подсказал Рен.
– Да, я знаю… – Тамир рассмеялся, как пьяный. – Тебе ужасно не идёт это жуткое слово.
– Спасибо… я тоже так думаю, – фыркнул от смеха мальчик и протиснулся на сиденье. Тамир ударил по переключателю скоростей, и флайт поплыл вверх, стремительно набирая высоту.

***

– Всё, норматив по плаванию он сдал экстерном, – Тамир отправил запись Салтыковой. – Передайте учителю, пусть успокоится.
– А это… где, простите, снято?
– Это Московское море, – честно признался Тамир. Всё равно ведь поймут.
– Что?!
Тамир развёл руками.
– Доктор, а сами-то вы как в Московском море оказались?..
– А я чувствую то же, что и Рен. Терпеть не могу общественные бассейны. Такое впечатление, что плаваешь в грязной луже. Так что мы с Реном друг друга поняли.
– Да, у вас просто феерическое взаимопонимание… – без малейшего энтузиазма подтвердила Салтыкова, с брезгливой миной созерцая бушующий чёрный экран. – А там разве… не опасно?..
– А что там опасного?.. – почти не соврал Тамир. В принципе, для демона с такой мощной энергетикой, как у Рена, – нет, там было не опасно. Даже наоборот. Это Рен там переставал быть опасным для окружающих.
– Я надеюсь, больше вы не будете туда спускаться? – поджала губы Салтыкова.
– Нет, конечно… Только если он попросит.
– А если он попросит? – проныла она.
– Да не волнуйтесь вы так. Я мастер спорта по плаванию. Моей квалификации хватит, чтобы пронаблюдать его сорок минут.
– Почему сорок минут? – окончательно запуталась собеседница.
– Это урок физкультуры. Вы же не хотите, чтобы он совсем занятия забросил?

***

Рен мило пояснил, что физкультура в школе три раза в неделю и, стало быть, навещать Московское море нужно столько же. Тамир оказал неуверенное сопротивление, которое тут же было сломлено. Беда в том, что он и сам любил Московское море. Объективно говоря, море было меньшим нарушением, чем – как несколько лет назад – иисусова молитва.
Первое время Тамир держался в роли наблюдателя, но Рену это совершенно не понравилось. Наступил день, когда чёрный ливень шёл стеной.
– Я тебя в темноте не вижу, – крикнул Тамир.
– Спускайтесь вниз!
Тамир понял, что часами сидеть в машине над морем просто глупо, содрал одежду и прыгнул в воду прямо с байка.
Адская вода адского моря обжигала и пьянила. Господи, куда он затащил ребёнка?.. Волны ходили пятиметровыми валами. Наверху скрестились лиловые и белые молнии, разошлись огромным веером между высоких стен, снопы разноцветных искр обрушились вниз. Со дна замерцала третья молния, бездна озарилась ответным светом. Рена он не видел, потом заметил над волнами крылатый силуэт.
– Ну вот, теперь ты куда-то полетел.
– Я вас ищу!
– Давай под воду, там тише!
– Ладно!
Рен снова нырнул вниз, Тамир тоже нырнул, на глубине шторм ощущался меньше, и они поплыли между мрачных остовов некогда жилых зданий. Плавать шедим могли на большой глубине и большой скорости, не уставая, поэтому вместо того, чтобы придерживаться первоначального маршрута, они начали валять дурака, исследуя затонувшие помещения, и вынырнули под хрустальной люстрой какого-то большого зала, погружённой в воду ровно наполовину.
– Жаль, что она не горит, – высказался Тамир. Рен понял его по-своему, коснулся хрустальных подвесок рукой, и они осветились изнутри тёплым дневным светом.
– Красота, – признал Тамир, ухватившись рукой за стальную потолочную балку.
– Смотрите, а это что? – Рен указал в глубину помещения. Весь дальний угол и, по-видимому, весь следующий зал покрывали тесно жмущиеся друг к другу плотные округлые цветы.
– Кувшинки, – диагностировал Тамир. Рен с любопытством подплыл к скандально знаменитым растениям.
– Цветы без вкуса, цвета и запаха.
– У них есть цвет, – зачем-то сообщил Тамир. – Такой, который мы не различаем своим зрением. Нам кажется, что его нет, а он есть. Люди видят его. Они называют его «жёлтый».
– Жёлтый? А на что это похоже?
– Говорят, немного похоже на золотой.
– На золотой?.. Да нет, они белые! Совсем не похоже!
Рен сорвал одну кувшинку и поднёс к лицу.
– Это неправильно, – заявил он. – Почему люди видят то, чего не видим мы?
– Зато они не различают уард, фероз, фрэн, лелур и кор. Поэтому им кажется, что вся наша одежда – чёрного цвета.
– Серьёзно?! Они думают, что мы ходим во всём чёрном?..
– Да… бывает же такое. Я сам смеялся, когда узнал. Поплыли назад. Я уже не помню, где флайт оставил.
Рен ещё раз с любопытством оглянулся на маленький дикий сад.
– А правда, что от кувшинок глюки бывают?
– Хочешь попробовать?
– А вы пробовали?
– Конечно.
– И на что похоже?
– Сорви пару штук.
– Их жевать, что ли, надо?
– Лучше сначала заморозить. Я тебе покажу.
– А это законно?
– Нет, разумеется.
Рен щедрой рукой собрал целый букет кувшинок. Они вернулись сквозь лабиринт подводных коридоров на улицу, и Тамир наиграл на браслете команду вызова, гадая, как долго флайт будет их искать, но машина вынырнула из-под пелены дождя сравнительно быстро.
– Давай залезай, ты уже зубами стучишь. Не надо было выключать одежду.
– Минус двенадцать градусов, – меланхолично отозвался Рен, сверившись с показаниями приборов.
– Ну, трындец! Ну, я забыл тебе сказать, но сам-то ты почему об этом не подумал?
– Щас отогреюсь волшебными цветами, – заявил Рен, прижимая букет к груди.
– Нет уж, пожалуйста, включи обогреватель!
– А где он?..
– Ох, фантастическое дитя! – Тамир поднялся в седло, щёлкнул выключателем, развернул байк и направил вверх вдоль здания, ощупывая стену фарами. На навигатор в этой зоне он не особо надеялся.
– А что будет, если узнают, что вы мне давали цветы?
– Никому не говори, и ничего не будет.
– А они вредные?
– По сравнению с таблетками, которые ты принимаешь, кувшинки – детский лепет.

***

Ночью они валялись на ковре в доме Тамира, смеясь до слёз без малейшей причины, в глубоком наркотическом опьянении. Один из эффектов кувшинки состоял в том, что душа разделялась и частично покидала тело, кружа под потолком и любуясь на себя со стороны. Проблема усугублялась тем, что замороженные лепестки кувшинки было очень вкусно запивать коньяком, и с коньяка-то они и начали. Следующее, что Тамир смутно помнил: он буквально пальцами вкладывал лепестки мальчику в рот, чувствуя прикосновение его языка и губ, горячее дыхание, которое пьянило не хуже наркотика, а когда сам умудрился наглотаться кувшинок – вообще забыл. Из-под потолка роспись на ковре горела невиданными красками, они как будто падали в центр разноцветной воронки, соединив руки в золотом мареве, и за невозможностью произнести хоть слово обменивались мыслями, которые казались почему-то до невероятности глубокими и райски прекрасными.
«А где глюки?»
«Кувшинка не вызывает глюки, а просто… растормаживает… эмоциональную сферу».
«Ой. Это как?»
«Становится очень весело…»
«Мне нравится!»
«Мне тоже…»
Тамир надеялся, что дальнейшее ему просто приснилось. Во всяком случае, под утро мальчик лежал на диване полностью одетый. Тамир просто проклинал свою неосторожность, но, хуже всего, не жалел о ней. Такого с ним никогда не было. Абсолютный экстаз и полное забытьё. Он обнимал самое дивное тело на свете, ложился между сумасшедше гладких прелестных ног, Рен со стонами наслаждения прижимался к нему, и возбуждённый член мальчика тёрся о его живот. Такая наркоманская терапия, по-видимому, вылечит пациента, а врача сведёт с ума. Рен проснулся счастливым, как весенняя птица, и Тамир решил, что всё остальное неважно.

***

Отпрыски статусных семей, привыкшие ни в чём не знать отказа, зачастую презирали правила, обманывали, прогуливали, а потому в элитной школе, куда ходил Рен, существовал порядок: утром ученика под роспись сдавал тот, кто его привёз, а вечером так же под роспись забирал. О факте отсутствия на уроке немедленно сообщали ответственному лицу (как правило, эту неблагодарную роль играл телохранитель). За Реном, которого даже учителя между собой называли «больной на всю голову», следили особенно тщательно. Срок госпитализации кончался, и Рен клятвенно заверил мать по телефону, что его подвезёт в школу Тамир. Салтыкова, уставшая искать новую прислугу, потому что никто не хотел работать с Реном, согласилась.
Только увидев помпезный фасад школы – исторического здания в стиле «сталинский ампир», в своё время специально перенесённого в составе древней Моховой на гравитационную платформу – Тамир понял, насколько это была плохая идея. Притормозив на расстоянии, он пояснил своему легкомысленному подопечному:
– Рен, чтобы сойти за твоего слугу, мне надо было одеться в ГУМе. Если тебя спросят, с кем ты был, – естественно, не говори – психиатр. Скажи, что я работаю на твоего отца. Если спросят конкретнее, говори, что фамилию мою не знаешь, только имя. Понял? Говори так, как будто вообще толком не знаешь, кто я. Я незнатного происхождения, Рен, я неподходящая компания тебе.
Эта мысль, очевидно, ни разу не приходила Рену в голову и оскорбила его до глубины души. Он резко обернулся и посмотрел на Тамира с такой болью, словно тот его ударил. Тамир про себя проклял всеми словами всех тупых снобов во всех сталинках Москвы. Рен за это время несколько овладел собой, отвернулся и ответил:
– Я сделаю, как ты велел.

***

– Почему ты сказал, что низкого происхождения? – Рен вскоре сам вернулся к этой теме. – Ты живёшь в довольно богатом районе.
– Я родился в Нижнем городе. – Прозвучало резковато, о таком обычно не говорят. Тамир помолчал, давая мальчику время обдумать информацию. – Это важно не только для твоей матери, Рен. Многие высокородные думают, что у нас там одни деграданты по улицам рыщут.
– А мы можем съездить туда? – неожиданно предложил Рен. Тамир смешался.
– Ну, твои родители мне за это спасибо не скажут. А почему ты хочешь поехать?
Рен пожал плечами.
– Но ты же сам сказал, что нам вешают лапшу насчёт вашего мира. А как там на самом деле? Посмотреть… где ты жил. А там хорошо?
– Да не особо. Деградантов там и правда хватало, хотя, по-моему, сейчас уже почти всех переловили. Всё дело в том, что когда стали приходить первые корабли с грешниками – мы тогда ещё не считали их донорами – их расселяли именно внизу. Никто не возражал. Говорили, что это временно, из-за Разлива Рек. Аристократы сразу начали бы задавать вопросы – простолюдинам всё было по барабану. А потом стало нарастать это влечение. Жажда. Опять же, высокородные бы задумались – что это? не опасно ли это? – а беднота пошла на поводу у инстинктов. Первые колонии грешников просто разорвали. Никому и в голову не пришло, что это может быть вредно. Воспринимали, как развлечение. Потом, постепенно, слухи о «магическом» эффекте крови проникли наверх. Но даже тогда новая «мода» там не особо-то прижилась. Айнис справедливо считали людей нечистыми и оказались правы. К тому времени, как в Верхнем городе людей стали подавать на закрытых вечеринках, Нижний был весь заражён зависимостью. А когда вверху открылись первые рестораны крови, внизу уже началась эпидемия вырождения. Вот на этот славный период и пришлось моё детство. Невозможно было спокойно на улицу выйти. На окнах, на дверях висели решётки с прутьями в руку толщиной. Те, кто злоупотреблял кровью с самого начала, превратились в ничего не соображающих зомби и бросались на всех подряд. Ты, наверное, деградантов только по телевизору видел?
Рен молча кивнул, зачарованный его рассказом.
– А я их убивал, – неосторожно продолжил Тамир и тут же пожалел об этом. Наверное, слишком жестоко говорить такую правду. С другой стороны – пусть поймёт, какая пропасть их разделяет. Вместо этого мальчик посмотрел на него, как на героя. – Я не горжусь этим, – поспешно добавил Тамир. – Всё равно это были наши сородичи. Но там так получилось: или ты их, или они тебя. Тем более, дальнейшие научные исследования показали, что деградация необратима.
Поэтому я сейчас совершенно не понимаю эту правительственную пропаганду, которая льётся с каждого экрана: якобы кровь «в умеренных количествах» полезна. В каких это «умеренных»? Многие мои знакомые в Нижнем своих соседей, своих родственников из-за крови убили. Это моё неофициальное мнение. Ты всё, что от меня услышал, никому не говори.
Рен вздохнул.
– Да мне и некому.
– Почему? – машинально переключился Тамир. – Ты что, совсем ни с кем не дружишь? – Всё-таки не следовало забывать, кто кого терапевтирует.
«Всё-таки не забываешь меня наблюдать?» – ответил ему лукавый взгляд, а вслух мальчик сказал:
– А что ты называешь дружбой?
– А ты?
– Ну, дружить… это доверять. Я никому не доверяю.
«Только тебе», – договорил взгляд.
– Вот и не надо, – ответил Тамир на прозвучавшую часть слов. – Я тебе тут, извини, говорю иногда взрослые вещи, которые, может, и не стоило бы…
– Я понимаю.
Тамир чувствовал, что этот ребёнок и правда понимает. Понимает, какая боль и какое счастье для него высказать мысли и воспоминания, которые он считал погребёнными на дне души, навеки убитыми. А они жили и отравляли его. Каждый день, каждую ночь. А потом пришёл этот ребёнок с демоническими глазами и всё прочёл в его душе, как в открытой книге. И с груди словно сняли тяжёлую могильную плиту, и так легко, так хорошо оказалось дышать, говорить… любить.
Так хотелось прикоснуться к нему, и Тамир ничего не сделал, когда мальчик, по своему обыкновению, тихо, неслышно приблизился и скользнул к нему на колени. Он сел ему на бёдра верхом, светлые глаза с крупными чёрными зрачками пристально, неотрывно смотрели ему в лицо, и Тамир невольно положил руки ему на талию. Господи, он был возбуждён, как никогда в жизни. Всё бы отдал, чтобы поцеловать эти нежные, чуть приоткрытые губы… Мальчик склонился и мягко коснулся его губ своими.
Тамир не то чтобы попытался отстранить его – просто положил руку ему на грудь. Он понимал, что уже практически не владеет собой.
– Не надо… Рен, – он с усилием всё-таки заставил себя сказать слова – как всегда, жестокие слова, не для ушей ребёнка. – Секс с несовершеннолетним – преступление. Ты уверен, что хочешь этого?
– Я люблю тебя, Тамир, – тихо, но внятно сказал мальчик.
Тамир смотрел на него в смятении. Решать надо быстро. Занятый борьбой со своими чувствами, он совершенно забыл о чувствах Рена и не ожидал, что всё зайдёт так далеко. Оттолкнуть сейчас этого ребёнка, читать нотации – немыслимо. Он замкнётся навсегда, и через эту стену будет уже не пробиться.
Тамир сделал выбор и отключил сознание.

***

Боже, какое это было наслаждение. Казалось, время замедлилось на долгие века. Он прижимал к себе хрупкое, трепещущее тело, слышал, как сквозь пелену, нежные вздохи, возбуждённые стоны. Он истерзал рот мальчика поцелуями, покусывая и посасывая эти такие желанные, доверчиво приоткрытые губы, которые умели говорить самые капризные, самые надменные, самые ласковые, самые чарующие слова. Он просто не помнил всего остального, не помнил, сколько времени они провели вместе, сколько раз и какими способами он овладел своим прелестным любовником. Это было такое потрясение, что ему стало просто больно, сердце болело так, что он мог бы умереть. Это он понял уже на сравнительно трезвую голову, когда очнулся спустя целую вечность. Он лежал, уткнувшись лицом в подушку, чувствуя себя так, словно его переехал грузовик, и обнимая одной рукой тонкую талию своего безмятежно посапывающего мучителя.
Первым делом Тамир бегло оценил состояние мальчика – он не причинил ребёнку боли, хотя шедим чувствуют эмоции друг друга – Тамир знал, что доставил ему удовольствие, и всё же сомневался. Кажется, никогда в жизни ему не приходилось до такой степени слетать с катушек. Настоящее наваждение. «Да… ещё… люблю», – шептали восхитительные губы, в которые он тут же впивался очередным жадным поцелуем. Никакая молитва, никакая Жажда не могла сравниться с этим. Узкие прохладные ладони поглаживали его спину, а он просто сходил с ума. Хотелось раствориться в этих ощущениях без остатка.
Мальчик прерывисто вздохнул и открыл глаза. Вот кто, расставшись с невинностью, не испытывал ни малейших угрызений совести. Мертвенная бледность, затуманенный взгляд, припухшие от поцелуев губы – не стоило в таком состоянии отправлять ребёнка домой, но пора было прощаться.
– Тебе надо вернуться домой, Рен.
– Не надо. Родители уехали на два дня в Калининград.
Вот ведь какой расчётливый! Эта мелкая деталь доказывала, что поступок мальчика был вполне осознанным, более того – хорошо продуманным. Да уж, не из простых! Не стал дожидаться, пока кто-то примет решение за него, абсолютно правильно всё рассчитал и соблазнил. И это ребёнок! Тамир чувствовал себя дураком. Невероятно красиво обманутым дураком.
Потом ему в голову пришло другое объяснение. Что, если эта решимость – не от гордости, а от отчаяния? Тамир похолодел от догадки, что, скорее всего, так и есть. Он просто на время забыл, в каком тяжёлом психическом состоянии к нему поступил этот ребёнок. А ведь болезнь не могла просто так исчезнуть, раствориться в воздухе. Да, она отступила, но надолго ли? Что, если мальчик всего лишь пытается любым способом вернуть угасающее сознание?
От этой мысли сделалось тошно. Надо будет спросить у него, действуют ли ещё препараты, которые он принимает. Психотропные вещества – не панацея, они дают лишь отсрочку, более или менее долгую, но не исцеление. Иначе все ходили бы здоровые.
– Ты о чём-то тревожишься? – он утонул в нежном голосе и нежном взгляде. – Не обвиняй себя. Я сам этого хотел.
Тамир приподнял пальцами его подбородок и так долго, пристально смотрел в глаза, что мальчик – невероятное дело! – смутился, прозрачный румянец вспыхнул и сразу же угас на его матово-бледных щеках.
– Это было восхитительно, – честно признал Тамир. – Самая потрясающая близость, которая у меня когда-либо была, – недоверчивый взгляд и снова лёгкий румянец. – А теперь меня уволят, а тебя упрячут в психушку… – мальчик шутливо ткнул его кулаком в грудь, – и, таким образом, ты окажешься в больнице, а я – вне её, хотя видит бог, я делал всё, чтобы вышло по-другому…
Мальчик судорожно рассмеялся и ударил его сильнее, в ответ на что Тамир схватил его в охапку и подмял под себя. Наградой ему стал чёрный, полный желания взгляд.
– Я никогда не отпущу тебя, – тихо сказал Тамир, поглаживая аристократически-высокую скулу. – Никогда.

***

Ребёнку Тамир написал освобождение от уроков, но сам ушёл на работу, чтобы разобрать хотя бы самые срочные дела. За день он несколько протрезвел и, вернувшись, вместо речей любви и страсти, которые ему всё равно не давались, устроил мальчику промывку мозгов. Это было жестоко, но пусть лучше услышит от него, чем от кого-то другого, когда будет уже поздно.
– Ты должен научиться дисциплине. Иначе у нас ничего не получится. То, что мы делаем, карается по закону. Называется – педофилия. Согласен ты был или нет – мои действия квалифицируются как изнасилование. Считается, что ты ещё не понимаешь, что значит секс и взрослые отношения. Понятно?
Рен опустил глаза и молча кивнул.
– Никакого публичного проявления эмоций. На улице я тебе чужой человек. Ни с кем обо мне не говори, как будто меня просто нет. Никаких сексуальных тем ни по телефону, ни по переписке, никаких откровенных фотографий. Я на сто процентов уверен, что все твои сообщения просматриваются и все звонки прослушиваются. – Возможно, эту правду не следовало выдавать ребёнку, но такова жизнь. Рен выглядел подавленным. Чувствовалось, что ему тяжело всё это слышать. Господи, а ведь это, при других обстоятельствах, называется первой любовью.
– Я люблю тебя, и всё для тебя сделаю, когда можно. Но не на людях. Хорошо?
Рен снова послушно кивнул.
– Просто нужно скрывать наши отношения, и всё будет нормально.
– Тамир, я не могу… – Рен взмолился, как под пыткой палача. – Ты единственный человек в моей жизни. Ты нужен мне, без тебя я… умру. – Мальчик обвил его руками за талию. Господи, они говорят на разных языках. – Я так соскучился по тебе… – Рен мягко скользнул рукой под его рубашку и стал поглаживать грудь.
– Я был у тебя первым? – глухо спросил Тамир.
– Да… во всём… я даже не целовался раньше ни разу. Ты… ты меня с ума сводишь. – Рен начал целовать его живот, спускаясь ниже.
– О, боже… Подожди, – Тамир рывком поднял его с колен и поставил на ноги. Рен смотрел на него умоляюще, на прекрасном лице – безграничная любовь, слепая преданность. – Ладно. Хорошо. – Тамир перевёл дыхание. – Ты хочешь, прямо как вчера? Прям вот жёсткий секс? Прямо с проникновением? …Ладно. Я, честно говоря, не особо помню, что именно делал. Мне, вообще, крышу сорвало.
– Я помню, – прошептал Рен. Тамир подхватил его и на руках отнёс в постель.

***

На этот раз всё прошло несколько более осознанно. У Тамира в юности был опыт с мужчиной – для их расы это было скорее нормой, чем исключением, поэтому он представлял себе, что такое массаж простаты, и легко доставил мальчику это удовольствие – сначала пальцами, потом членом. Не было ничего восхитительнее, чем смотреть в это бледное лицо со вздрагивающими чёрными, как смоль, ресницами, ловить затуманенный взгляд, заставлять мальчика выгибаться и покусывать губы от наслаждения. Овладев им, Тамир снова на какое-то время забылся и взял его страстно, жёстко, но Рену это явно нравилось, что заводило Тамира ещё больше, и он остановился, только излившись в трепещущее, гибкое тело. В постели интеллект Тамиру изменял, и он говорил грубости, которые пациенту от врача лучше бы не слышать.
– Ты такой сладкий, – хрипло прошептал он и легонько лизнул точёное ушко мальчика, – такой узенький, – ввёл язык ему в ухо, и именно от этого движения мальчик, прижавшись к нему всем телом, испытал оргазм.

***

– Если хочешь сказать что-то личное, лучше скажи мысленно. Скорее всего, я услышу. У тебя сильные телепатические способности, а раз мы были близки, у нас ещё и сонастройка лучше. Попробуем обойтись вообще без телефона. – Чёрт его дёрнул дальше думать вслух: – Можно даже упражнения на сонастройку поделать… Нет, лучше не надо. Это может быть опасно.
– Почему опасно?..
Тамир поколебался.
– Если нам придётся расстаться, будет очень плохо.
– Тамир, ну почему нам придётся расстаться? – простонал Рен. Тамир вздохнул.
– Я непонятно объяснил про педофилию?
– Да какая педофилия?.. Я никогда ни одного слова против тебя не скажу!
– Твоё мнение не будет играть роли. – Он взял лицо мальчика в ладони, заставил посмотреть в глаза. – Ты же сам всё знаешь. Ты единственный наследник баронов Ада, это… Лучше бы ты нищим родился, беспризорником в Нижнем городе. Понимаешь? –  «Согласен». – Надо дотянуть до твоего совершеннолетия. Тогда можно будет хоть что-то придумать. Но… твои родители – влиятельные люди. Я тебя сразу предупреждаю, Рен, готовься к худшему.
Мальчик прижался к его груди.
– Почему так?.. Ну ладно, я – ребёнок, но ты-то взрослый человек, почему ты ничего не можешь сделать?..
– Если бы кто-то другой мог тебя вылечить, они бы в мою сторону в жизни даже головы не повернули.
Рен помолчал.
– Я хотел бы убить их, но чувствую, что не смогу, – абсолютно спокойно сказал он, как о повседневном деле. – Какая-то стена. Я чувствую, они будут жить долго. Возможно, дольше меня.
– Не говори так. Если ты умрёшь, я… повешусь. – Тамир никогда раньше не думал о самоубийстве, а тут слово пришло будто само.
– Может, мы умрём вместе, – промурлыкал Рен, как о чём-то соблазнительном, и снова стал поглаживать его живот, скользнув другой рукой между его раздвинутых бёдер и сжав бархатной ладонью мошонку. Тамир закрыл глаза. Никогда бы не разрешил ребёнку такие прикосновения, но ведь разрешил же, получая при этом совершенно непозволительное удовольствие. Рен сел на него верхом, провёл ладонями по груди и начал нежно вылизывать соски. – Я хочу тебя всего, без остатка. – Просто удивительно, как легко ему давались такие гибельные, ядовитые слова. – Хочу, чтоб ты брал меня… целую вечность.

***

«Подчинение» – так, одним словом, можно было охарактеризовать их дальнейшие отношения. Будь воля Рена, они бы просто заперлись дома, не различая ни дня, ни ночи, или, наоборот, беспорядочно колесили по городу, предаваясь страсти, где вздумается. Тамир сразу поставил взбалмошного возлюбленного в жёсткие рамки ограничений. С утра мальчик обязан отправиться в школу и просидеть там положенное время, желательно, без драк, а вечером – уроки можно не делать, хотя лучше бы сделать хоть какие-то, но положенные дыхательные упражнения и медитации сделать обязательно. Таблетки принимать ровно по расписанию. Ну и…
Рен скучал, маялся, но потом привык, более того – оценил тактику старшего любовника. Всё дело в том, что, видя совершенно очевидные успехи сына по части дисциплины, Салтыковы фактически разрешили ему жить у Тамира. Поскольку Рен иногда и раньше у него ночевал, им в голову не приходило, как далеко зашли отношения врача с его пациентом.
Тамир был сдержан в сексе, а потому само собой получилось, что своего партнёра, от природы пылкого и порывистого, приучил к тому же. Прелюдию заменял приказ лечь на спину и лежать спокойно. «Согни немного ножки в коленях, я тебя смажу», – этот тихий голос заставлял Рена дрожать от нетерпения. Потом надо было лежать неподвижно, пока сильные грубые пальцы любовника мягкими, ровными движениями потирали между ягодиц, медленно входили внутрь… К этому моменту Рен уже готов был закричать от переполнявших его эмоций и желания. Наконец Тамир накрывал его своим телом и медленно вводил член, но и тут следовало лежать неподвижно: Тамиру нравились ровные, глубокие движения, такие, чтобы Рен ощущал его в себе как можно сильнее, снова и снова… Рен успевал испытать один или два оргазма, прежде чем Тамир всё же ускорял темп, и они сливались в едином ритме, обмениваясь жадными ласками и жгучими поцелуями.
Эта медлительная страсть, так тщательно скрытая, с виду такая маловыразительная, скупая на ласки и комплименты, такая властная, так неумолимо возраставшая вплоть до полного исступления, возносила Рена на вершины блаженства, которых иначе он бы не узнал, и он подчинялся Тамиру, как никому другому.
Даже Альбина, с крайним недоверием относившаяся к низкородному, никаких границ не признающему любителю ставить эксперименты на людях, не выдержала однажды и призналась:
– Вы просто чудеса творите, доктор. Он, кажется, даже учиться немного начал. Ну или, по крайней мере, перестал хамить учителям. Сидит на уроках молча. Раньше от него никому покоя не было. Там просто вся школа перекрестилась.
– Эээ… ну, хорошо. Рад за… школу, – несколько невпопад ответил Тамир, не ожидавший благодарности в свой адрес.
– Сами-то вы как с ним справляетесь? Он вам ещё не надоел?
– Нет… – Повисла вопросительная пауза, и Тамир понял, что своё «нет» надо чем-то объяснить. – Мне с ним интересно.
– Ну, отлично, – Салтыкова выдохнула с явным облегчением. – Значит, он ещё поживёт с вами какое-то время, да? Вы с нас такое бремя сняли. Так хорошо дома без него.
– Понятно, – не зная, что ответить, сказал Тамир.

***

Для Тамира их отношения складывались ровно наоборот. Любовь к Рену заставляла совершать необдуманные, дикие, с его же собственной точки зрения, поступки, которые, как ему казалось, он никогда бы себе не позволил. В свои сорок лет он ни разу не напивался до потери памяти, даже во взрослой компании, не то что с ребёнком, а с Реном – пьянки, гулянки, постоянно что-то забывал, куда-то не приходил, но, удивительным образом, всё как-то устраивалось само, без его участия. Странным был сам факт, что им долго удавалось скрывать свои отношения, хотя следили за ними даже пристальнее, чем Тамир в то время думал. Возвращаясь в памяти к прошлому, он совершенно чётко осознавал, что за Реном стояли очень масштабные – не силы даже, а структуры пространства и времени, которые то складывались, то раскрывались, как веер уникальных совпадений сразу многих событий, и очень могущественные игроки наблюдали за этим, ожидая момента, когда можно будет вступить в игру. Та бредовая параллельная авария двух поездов была не единственной. Были и другие, просто менее заметные с точки зрения действующего законодательства, аномалии. И пока Салтыковы и Тамир выцарапывали мальчика друг у друга, пространство шаталось и корёжилось на высоту нескольких реальностей.

***

В общем, это стало доброй традицией – спуститься в море, нарвать кувшинок, а потом в какой-нибудь заброшенной квартире выпотрошить бар и уйти в дружный запой. Тамир совершенно перестал следить за временем, что было на него совсем не похоже. Он правда не мог точно сказать, сколько времени они провели в море, – не то что часы, ему субъективно казалось, что иногда проходили не одни сутки, – но когда они, очнувшись, возвращались в человейник, выяснялось, что их никто не искал. Что ж, мальчик, вокруг которого поезда сходили с рельсов, мог, видимо, не напрягаясь, подправить кое-где циферблаты. В один прекрасный день флайт, разыскивая пассажиров, потерял координаты, въехал в стену и сгорел, – пылающие обломки живописно поглотила морская утроба. Летать в черте города шедим обычно избегали – слишком много разнонаправленных силовых линий. Капризное дитя высокотехнологичной эры отказалось идти пешком и с маниакальным упрямством нашло среди угасших лифтов один работающий, поднимавшийся в стеклянной шахте вдоль стены. Впрочем, выяснилось, что работал он только наполовину: вверх поехал, а останавливаться не захотел. В результате, поднявшись над уровнем запретной зоны, они проехали ещё ровно сорок семь километров до верхней площадки соответствующего здания вдоль всей магнитной оси, миновав множество промежуточных платформ разной степени заселённости. Это было очень познавательно, никогда ещё Тамир не созерцал панораму Москвы так долго и с такой высоты, тем более в состоянии такой глубокой весёлости. Рен, хихикая, повис на нём, чтобы не упасть, Тамир с той же целью вцепился в холодные хромированные поручни, но голова кружилась, и казалось, что они летят куда-то в невесомости. Золотые ульи жилых массивов, аквамариновые глаза бассейнов, чёрное кружево садов, кричащие кровавые крестики аптек, спирали трасс и величественная петля Реки – всё ухало вниз в каком-то безумном хороводе.
Лифт милостиво выплюнул их у подножия телевизионного шпиля, который, вместе с вышкой, качался в небе с амплитудой в несколько сот метров с душераздирающим стоном и скрежетом всей стальной арматуры. Тамир просто не представлял себе, как дойти до двери в подсобную будку, которая наверняка заперта, без альпинистского троса. Лифт окончательно ушёл на покой, лампы погасли, двери застопорились в открытом положении. Уставшие пассажиры легли на пол и заснули.
Тамира разбудил странный свет. Пепельные тучи расползлись, как ветхая траурная вуаль, и на краю неба расцветали ярко-розовые лучи. Само солнце ещё не было видно, но небо сияло светом, какого Тамир никогда не видел. Они как будто поднялись над уровнем всех возможных облаков. И город внизу тоже лежал странный – белый, белокаменный. На него было физически трудно смотреть. Цепляясь за поручни, Тамир заставил себя подняться. Он вполне допускал, что пейзаж мерещится ему с перепоя. Белое небо и белая земля, и кое-где жарким светом горят золотые маковки куполов, немного похожие на своих круглых башнях на зажжённые свечи. Непривычный вид проникал в кровь, причинял боль, Тамир закрыл глаза, опустился на колени и услышал, как стальные двери за спиной закрываются, лифт поехал вниз, а Тамир снова отключился.
Второй раз он проснулся в явно знакомой стихии: между стеклянных высоток клубятся лиловые облака, в чёрном небе гуляет гром. Лифт стоял, раскрыв двери в незнакомый пустынный холл с золотыми лампами и кожаными диванами. Тамир потормошил Рена.
– Вставай, мы приехали.
– Куда? – не открывая глаз, резонно поинтересовался мальчик.
– Не знаю. Но давай выйдем, чтобы не уехать ещё куда-нибудь, – попросил Тамир.
Рен открыл глаза, выглянул из лифта и приподнялся на локте.
– Мне такой классный сон снился.
– О чём?
– Не помню. Вообще. Но как будто это будущее. И меня спрашивают, хочу ли я войти туда, и я говорю, что хочу. И… как будто снова белый свет, но не жёсткий, а приятный.
«Мы, кажется, на той стороне были», – чуть было не поделился Тамир, но решил не смущать мальчика своими откровениями, тем более что это не точно.
– Вон кофе-машина, – он сфокусировал взгляд на более будничных предметах. – Пойдём потрясём её, и, может быть, я ещё немного поживу.

***

– Вот бы мои родители развелись. Я бы тогда с отцом остался. Он как мешок с трухой. Его вообще ничего не интересует, кроме зарабатывания денег. Зарабатывает, зарабатывает, как одержимый. Хотя почти ни на что не тратит. Он, по-моему, мастурбирует на количество нулей на своих счетах… Ой. Наверное, нельзя так говорить?
Тамир невольно рассмеялся.
– Ты очень смешно говоришь… И очень точно. – Образ тучного Дениса Васильевича, мастурбирующего на нули, так и стоял теперь перед глазами. – Страшно представить, что ты думаешь про мать.
– Альбина? А что она? В нашем социуме женщины и так унижены, а у этой ещё амбиций хоть отбавляй. Родив сына, она решила, что я её счастливый билет в лучшую жизнь, и теперь отпустит меня только мёртвым.
Мрачный прогноз. И вполне убедительный.
– Слушай, а ты не можешь вообще забрать меня у них? – в который раз спрашивает мальчик, положив голову ему на живот. – Отсудить как-то… Я могу написать заявление, чтобы они не были моими родителями?
– Да я и сам им предлагал… Ещё до того, как мы стали любовниками. Сказал им, что лучше отдать тебя в приёмную семью. Что они на тебя плохо влияют.
– А они?
– Да чего там… Взвились до небес. Даже слушать не стали. Единственный наследник, все дела. Они так счастливы были, когда им удалось заделать ребёнка. Ты их тоже пойми.
– Не хочу я их понимать. Они меня… уже распилили на сто маленьких медвежат, Тамир. За что мне эти мучения?
– Может, пойдём пройдёмся? Съездим куда-нибудь. Развеешься. Ты сегодня какой-то совсем загруженный.
– Не хочу, Тамир, ничего не хочу.
«Только побыть с тобой».
Тамир включал какую-нибудь аудиокнигу, и она жужжала, пока Рен не засыпал в его объятиях.

***

Несмотря на лошадиные дозы лекарств, иногда возвращались видения, по-прежнему причинявшие мальчику нестерпимую боль. Тамиру звонили то из школы, то из дома, прося забрать Рена после очередного припадка. Мальчик становился похож на зомби, ни на что не реагировал. Оттаивал только несколько часов спустя.
– Опять «райские видения»?
– Нет… – Рен долго отказывался вообще это обсуждать, потом всё-таки признался. – Будущее, ближайшее будущее. Что где случится, кто когда умрёт… ***ня всякая. Никому эта информация даром не нужна. Зачем только мне её посылают? – Рен лежал в постели Тамира под пледом, в полном отчаянии глядя в потолок и ловя рукавом нет-нет да и сбегавшие из уголков глаз слёзы боли. Тамир сидел рядом, стараясь его успокоить, а для этого надо было хоть немного разобраться.
– Ты считаешь, что её кто-то посылает?
– Понимаешь, это всё… мнение, что здесь должен быть какой-то смысл. Цель. Что если я вижу болезнь, это для того, чтобы помочь вылечиться… Если вижу, что с кем-то случится несчастье, это чтобы предупредить. Чтобы изменить реальность к лучшему. Но я чувствую, что всё, увиденное мной, всё равно случится. Хоть бы я сто раз рассказал. Это… неизбежность.
– У тебя уникальный опыт. Ты самый невероятный человек из всех, кого я знал.
– Это у тебя уникальный угол зрения. Как так получается, что особенным меня считаешь только ты один? А все остальные единодушно считают меня тупой грязной сволочью?
– Так, давай-ка вставай. Поделаем расслабляющие упражнения. – Рен застонал и накрылся пледом с головой. – А потом я тебя трахну, если хочешь.
– А нельзя сразу ко второму пункту?
– Нет, нет, Рен, извини, конечно, но ты всё-таки болен. И особых улучшений я, прости ещё раз, пока не вижу. Ты держишься за счёт меня, а должен держаться сам. Я не всегда буду рядом и не хочу, чтобы за два года, что остались до твоего совершеннолетия, ты окончательно свихнулся. Мы пройдём через это и потом будем вместе. Навсегда. А сейчас садись за упражнения.
Примерно так же приходилось заставлять его делать уроки.
– Учись, Рен, – пытал Тамир один-два раза в неделю. – Хотя бы на тройки.
– Зачем? – ныл мальчик.
– Для общего развития! Ты кем работать-то собираешься?
– Не знаю… – Естественно, Рену, как всем подросткам, казалось, что он скоро умрёт.
– И не узнаешь, если не будешь учиться. У тебя вполне хватит ума, чтобы вытянуть предметы на несчастную тройку без особых усилий. Должно же найтись что-то интересное. Прислушайся хоть немного к тому, что говорит учитель. Не швыряйся вещами, не затевай драки и не ругайся матом в классе!
Мальчик за голову хватался, слыша такой длинный перечень запретов.
А потом пытки кончались, начинались развлечения, и ближе к утру наставник уже сам предлагал:
– Может, не пойдёшь? Напишу тебе освобождение… с принудительной госпитализацией…
– Да, чего я там не видел…
– Вот и я о том же… Обними меня ногами за талию… Вот так, хорошо…

***

Им удавалось скрывать правду примерно год. За то время, что они встречались, Рен на шаг приблизился к совершеннолетию – ему исполнилось пятнадцать. Но до свободы оказалось далеко, как до луны.
Кто, что и в каких красках рассказал Салтыковым, Тамир не знал. Бароны не поленились приехать к нему лично. Едва услышав первые слова, едва поняв, что всё кончено, он закрыл руками лицо и так просидел, молча и абсолютно неподвижно, неизвестно сколько времени – он отключился, надменные голоса, сыпавшие угрозами и требовавшие объяснений, доносились словно издалека. Только после того, как в истерических излияниях наметилась сравнительно долгая пауза, он отнял руки от лица и взглянул на господ Салтыковых так спокойно, что сам себе удивился.
– Уроды, – холодно сказал он то, что давно следовало сказать. – Вы разрушите его психику и разрушите его жизнь, – и снова опустил голову на руки.
Волна истерики накатила с новой силой, но Тамиру было всё равно. Он абсолютно ясно понимал, что ушёл бы из профессии, даже если бы у него был выбор.
– Ну ты даёшь, Тамир, – сказал на прощание директор клиники с плохо скрытым отвращением на лице. – Не ожидал.

***

Ему казалось, что он постарел сразу на пятьдесят лет. Салтыковы требовали, чтобы он навсегда уехал из страны, и это совпадало с его желанием. Когда, спустя мучительную ночь перелёта, он посмотрел в зеркало в аэропорте Дели, его волосы были белыми, как снег.

***

Сердце болело не переставая. Он полностью блокировал всю информацию о Рене, абсолютно осознанно разорвал эту невозможную связь, но не нужно было телепатии, чтобы понять: Рен будет страдать и, вполне возможно, погибнет. Оставалось молиться, но Бафомет не принимал мольбы. Демону знаний не требовалась вера, шли в счёт только действия: если тебе плохо – делай что-нибудь, не стой столбом. И когда к Тамиру, неизвестно по чьей рекомендации, привели девочку с симптомами шизофрении, он снова, преодолевая боль во всём теле, согласился – одна консультация, не больше, я не принимаю никого, но понятно было, что всё только начинается.

***

Иногда Рен снился ему. В этих снах ничего не происходило, мальчик просто лежал рядом, как раньше, обняв его одной рукой и положив голову ему на живот, Тамир перебирал его мягкие чёрные волосы и чувствовал такое блаженство, словно они снова вместе. Он просыпался со слезами счастья на глазах.
Много лет спустя, из очень далёких от Ада источников он узнал, что Салтыковы посылали у нему убийц. Дважды. И оба эти человека погибли до того, как выполнили задание. Одного зарезали в пьяной драке, другой каким-то невероятным образом умудрился попасть под поезд.
 
***

;
Проверка паспортного режима

Да, сеть «Макдональдс» добралась даже сюда. Только буква «М» горела не жёлтым, а белым. Как объяснила Соня, это потому, что вампиры не различают жёлтый цвет – он им кажется белым.
Мила сидела рядом с сестрой на открытой веранде, потягивая клубничный коктейль, и вполуха слушала болтовню троих парней – сониных приятелей. Когда буквально с неба свалилась полицейская машина, затормозила в нескольких сантиметрах от земли и пролетела вдоль набережной, перевернувшись в воздухе – Мила никогда не видела, чтобы так водили – снова затормозила, развернувшись на сто восемьдесят градусов, Соня дёрнула её за руку, крикнула:
– Бежим! – и, пригнувшись, юркнула между столиков к выходу. Мила привыкла выполнять команды более опытной сестры беспрекословно. Девочки успели добежать до угла и нырнуть в проулок, но тут ошейники у обеих вспыхнули синим светом – знак вызова в полицию. Соня застонала.
– Не успели!
– А что случилось? – спросила Мила шёпотом.
– Ч-чёрт… не повезло… Это Белый волк! – она выглянула за угол – туда, где остановилась полицейская машина.
– Кто?
– Убийца. Он не просто пьёт кровь – он убивает. От него ещё никто живым не уходил. – Мила похолодела и тоже выглянула из-за угла. Машина стояла неподвижно, как гроб, только пульсировала на крыше синяя мигалка. – Впрочем, у нас есть шанс. Мы девчонки, а он по мальчикам, – добавила Соня.
Дверь наконец с грохотом отъехала в сторону, и несколько заторможенными движениями из флайта выбрался страж порядка. Остановился, привалившись спиной к машине. Пьяный? Под кайфом? Рванув с приборной панели микрофон, сказал в него хриплым голосом:
– Проверка паспортного режима, суки. Выстроились все в линию. – Он махнул рукой вдоль Реки, и все, кому не посчастливилось оказаться в зоне доступа полицейского сигнала, неохотно потянулись в указанном направлении. – Быстрее! – рявкнул голос. – Кто подойдёт последним, того убью сразу! – тут все бросились бегом. Мент хрипло рассмеялся. Шутник.
Всего набралось человек пятнадцать – включая тех трёх парней, с которыми девочки недавно болтали.
– Не смотри на него. Стой и трясись от страха, – прошипела Соня и вместе со всеми встала в строй.
Последний совет был излишним – Милу и так трясло. Неужели она так недолго пробудет здесь?.. Сейчас жизнь, пусть даже в Аду, казалось нестерпимо желанной.
Она уставилась на каменную плитку под ногами и определила приближение полицейского по звуку шагов. Подошвы подбиты железом – Мила уже научилась определять этот звук. Ударит – мало не покажется. Потом в поле зрения появились латексные белые ботинки и драные белые джинсы – этот товарищ ходил во всём белом, может, поэтому его прозвали Белый волк?
– Вы чего за руки держитесь? – рявкнул голос. – Любовницы, что ли?
Мила запоздало сообразила, что вопрос относится к ним с Соней, испуганно подняла голову, встретилась со злобным взглядом ледяных белых глаз и невольно отшатнулась. Мент схватил её за горло и тряхнул, как куклу.
– А… сёстры, – почему-то заключил он, отпустил Милу, схватил Соню за волосы и с полминуты изучал её лицо. – Какие ж вы страшенные чувырлы, все! – с отвращением процедил он. – Валите отсюда, пока я вам руки-ноги не переломал! – и оттолкнул Соню так, что она чуть не упала. Мила снова схватила её за руку, и девочки опрометью бросились прочь.

***

В переулке Соня в изнеможении сползла по стене.
– Ф-ффух… слава богу, мы ему не понравились…
– Господи, меня сейчас вырвет… – Мила со страху почувствовала острую резь в животе.
– Дыши глубже, – посоветовала Соня. – Давай вместе. Десять вдохов. Раз…
Девочки занялись целительными дыхательными упражнениями. С набережной послышался звук удара, Мила вздрогнула, но продолжала дышать, стоя на четвереньках, как собака.
– Всё, всё. Мы живы, – чужим голосом подытожила Соня после десятого вдоха, и Мила села на землю. Послышался голос мента, но слов, к счастью, не разобрать. – Ребят жалко, – сказала Соня. – Он точно кого-нибудь заберёт.
– А почему его называют Белый волк? – без особого интереса спросила Мила, чтобы не молчать.
– Да вроде он превращается иногда в белого волка. Как его на самом деле зовут, я не знаю.
– Что теперь?
– Ждём. Когда огоньки погаснут, значит, всё.
Прошёл, наверное, целый час – Мила уж не чаяла дождаться. Что и с кем можно так долго делать? Чтоб не думалось, они с Соней стали играть в «камень, ножницы, бумага». Потом даже осмелились выглянуть из-за угла. «Очередь» разбрелась по сторонам, двое знакомых парней стояли у гранитного парапета Реки, третий пропал.
– Блин, он Тимку забрал, что ли? – шёпотом вскрикнула Соня. – Ну, ****ец…
Снова стали молча ждать.
Вдруг невыносимые синие огни погасли.
Всё.
Сгорбленные фигуры задержанных зашевелились. Кто-то сразу бросился бежать, кто-то остался на месте, как сломанная вещь. Мила заметила, что полицейская машина всё ещё стоит с открытой дверью.
– Где он?.. Черти б его взяли…
– Не знаю… Не высовывайся… Ему ничто не мешает напоследок ещё кого-нибудь грохнуть… – Соня всё-таки решилась и знаками подозвала знакомых парней; те с оглядкой приблизились.
– Где он?
– На крыше сидит, сволочь… – Демоны иногда летали на крыльях, хотя в основном предпочитали технику.
– Блять… Он Тимку забрал?
– Да…
– Вы видели?.. Что с ним?
Парни угрюмо покачали головами.
– Пойдём смотреть? – Оставалась ничтожная вероятность, что жертва ещё жива.
Полицейская машина вдруг свистнула – на неё пришёл вызов – взлетела и зависла над крышей. Лязгнула дверь, машина поднялась ещё выше и унеслась.
– Уехал, урод… – Выжившие вздохнули с облегчением.
– Ну что?..
Ребята неуверенно переглядывались. Смотреть на то, что осталось от товарища, никому не хотелось.
– Давайте вызовем труповозку, если он жив, нам скажут, – мрачно предложил один из парней. Вроде бы на том и согласились, но Мила вдруг, развернувшись на каблуках, решительным шагом проследовала через опустевшую веранду «Макдональдса» к соседнему переулку. В конце концов, они тусили вместе. Нельзя вот так убегать…
Света из бокового окна «Макдональдса» – которое тоже было забрызгано кровью – не хватало, Мила включила на телефоне фонарь. Луч выхватил на каменных плитах кусочки кожи с прилипшими волосами. Мила отбежала в сторону, и её всё-таки вырвало. С набережной на неё бесстрастно смотрел ярко подсвеченный транспарант:
«Трупы в Реку не бросать! Наказание – 252 часа общественных работ! Вызов катафалка по телефонам: 010, 112!»

***

;
Любовник

Собственно, Шейд знал, что Рен сумасшедший – не в каком-то там романтическом, а в самом что ни на есть медицинском смысле. Все в участке знали. Как знали и то, что он из очень знатной семьи, которая оплачивала московскому муниципалитету все эскапады, лишь бы проблемное дитя не появлялось в столице. Так что избавиться от Рена было невозможно, хотя его даже пытались убить. Пока безуспешно. Рена это, похоже, забавляло. Казалось, не будет так близко гуляющей смерти, и он заскучает.
Шейда перевели в отделение полиции на Китай-городе четыре месяца назад, и он сперва разобраться не мог в царящем на участке хаосе. Ему объяснили, что здесь работает наследный принц, который делает всё, что вздумается, а остальные сотрудники ему прислуживают, но Шейд как-то не мог приспособиться к такому ритму работы. Потом вроде начал привыкать, но тут ещё одно событие. Довелось разыскивать господина Салтыкова, который пропал куда-то на трое суток, по координатам служебной машины, стоявшей, если верить карте, где-то в Нижнем городе последние пятнадцать часов. Шейда откомандировали проверить, вслух высказывая надежду, что в конце пути он обнаружит труп.
Рен действительно нашёлся в машине, вопреки ожиданиям, живой и даже трезвый, он просто висел над верхушками деревьев, курил и созерцал панораму Лосиноостровской дачи. Шейд честно высказал ему всё, что о нём думает. Рен улыбнулся и сказал:
– А ты мне нравишься.
Шейд оказался в дурацкой ситуации. Мало того, что зависит от капризов Рена, как все, так ещё имел несчастье понравиться ему. Когда Рен пригласил его на свидание, Шейд, поколебавшись, согласился. Он рассудил, что сопротивление только раззадорит хищника, а если с ним встретиться, Рен быстро заскучает и отстанет. Стратег из Шейда оказался плохой, потому что вышло всё наоборот: он сам стал влюбляться в Рена. С ним было интересно, никогда не скучно, он был заводной, свободный и вовсе не такой бессердечный, каким казался издалека и, быть может, хотел казаться. Как-то легко и невзначай, на какой-то праздник типа дня гранёного стакана, Рен подарил всей семье Шейда лицензию на переселение в Верхний город, в роскошные апартаменты под самой луной. Сам Шейд никогда бы не принял такой подарок, но что было делать с радостью матери, которая всю жизнь провела за МКАД и мечтала на старости лет пожить нормально? Что делать с восторгом сестры – школьницы выпускного класса, которой хотелось иметь всё самое лучшее и беситься на престижных тусовках? От изъявлений благодарности Рен отмахнулся так беспечно, что Шейд и в самом деле не чувствовал себя в долгу, хотя следовало бы. Стоило обмолвиться (честное слово – не нарочно), что сестра хочет стать телеведущей, – на Майю свалилась стипендия в Высшей школе Останкино (знал, подлец, чем подкупить!). Шейд после этого стал осторожнее в своих высказываниях, но не мог не признаться, что иногда волонтёрит у экологов, занятых разведением редких животных, завезённых из Мира. Рен поехал с ним посмотреть на вольер для белок, и стоит ли говорить, что вскоре прожорливые белки, а заодно и прилагающиеся к ним экологи, получили щедрое пожертвование. Можно возразить, что легко заниматься благотворительностью тому, у кого много денег, но остальные аристократы что-то не выстраивались к экологам в очередь. В какой-то момент на ехидный вопрос коллеги:
– Ты теперь у него на содержании, что ли? – Шейд искренне ответил:
– Отвали. И с чего вы все так легко решили, что вы чем-то лучше него, не пойму?

***

– Можно поклянчить денежку?
– Можно. На что?
– На новое оборудование для крематориев.
– У нас в городе есть крематории?
– Представь себе, есть! Аж две штуки. И они не справляются с нагрузкой.
– Ай-яй-яй.
– Тебе интересно или нет?
– Рассказывай, рассказывай.
Рен щёлкнул золотой зажигалкой и закурил. К агитационной деятельности Шейда он относился, как к смехопанораме, и был в этом не одинок, так что Шейд не обижался.
– Смотри. Когда к нам только начали завозить грешников, наши дебильные сограждане мило выбрасывали трупы в Реку. Потом, видя, что сами мы не соображаем, элохим втихую поставили два крематория: в Печатниках и Строгино. Поскольку у нас ничего подобного никогда не было, оборудование завезли из Мира. – Тело демона в момент смерти переходило в состояние электричества и, по сути, исчезало. – Но сейчас в Ад поступает намного больше грешников. Крематории работают круглые сутки и не справляются!
Рен слушал с таким лицом, словно ему рассказывали длинный анекдот.
– Выбрасывать трупы в Реку недопустимо, у нас вырастет плотина до небес из мёртвых тел. К счастью, недавно ввели за это административную ответственность. Теперь дело за малым: поставить в крематории нормальное оборудование. Мы, демоны пятого круга, намного превосходим Мир в техническом отношении, а печи у нас стоят, как у людей!
– Это ужасно.
– Да, Рен, это ужасно! Вот ты, боюсь даже спросить, куда деваешь трупы?
Рен пожал плечами.
– Да никуда. Пусть сами убирают.
– Кто?! Кто, по-твоему, должен это убирать?
– Ну не я же, – удивился Рен. – Есть же, я не знаю, уборщики, дворники какие-то.
– И куда, по-твоему, дворник денет труп? Наши мусорные контейнеры не рассчитаны на мёртвые тела по размеру!
Перед лицом таких шокирующих истин Рен сдался.
– Слушай, не парь меня. Давай лучше я дам денег, сколько надо, а ты уже наведёшь на улицах чистоту и порядок.
– Штат похоронных контор тоже надо расширить. По Москве ездят всего три катафалка от двух фирм, причём обе – я так понимаю, с подачи элохим – организованы людьми. Наши так до сих пор и не чешутся. Что касается печей, нужно просто разработать и внедрить технику с более высокой мощностью, рассчитанную именно на похоронные услуги, с конвейером одновременно для двух, трёх десятков тел, и пропускная способность крематориев возрастёт. Вот на разработку нового оборудования и нужна первая сумма, если, конечно, весь этот проект будет принят в работу администрацией. После того, как учёные скажут своё слово, станет ясна стоимость дальнейших работ. Сможем ли мы обновить существующие избушки на курьих ножках, или выгоднее построить новый большой комплекс.
– А давай сразу отгрохаем новый. В стиле сталинских высоток. На шпиле – перевёрнутся красная звезда, над входом надпись: «Каждому – своё». А конвейер… позолоченный! – начинается на другом конце улицы, и мёртвецы плывут мимо окон изумлённой публики.
– Это будет восьмое чудо света. Подай заявку в Архитектурное бюро.
– Верхние этажи сдадим школам, в которых будут инклюзивно обучаться дети наших и их.
– Нобелевская премия мира.
– Всё, теперь только о ней и буду мечтать… А пепел вы куда деваете?
– Не мы, а они. Я там не работаю.
– Они.
– В пустошах развеивают.
– Ясно. Господи, вот так и открываешь для себя новые неизвестные страницы из жизни города, в котором родился. Тебе надо в мэры баллотироваться.
– Ты сам прекрасно знаешь, какого я происхождения. Короче, нужно миллиона три. Тебе подробную смету составить?
– Не надо. Я не умею считать.
– Не издевайся. Представляешь, кости – а тазовые кости почти не прогорают – сотрудники вручную дробят в вёдрах молотком! Рен, это же каменный век! Насколько выгоднее было бы поставить один автоматический пресс, который в десять минут превратил бы все набранные за день кости в пыль!
– Я восхищаюсь просто твоей креативностью, честно.
– Смейся, сколько хочешь, а денежку дай.
– Попросил бы лучше что-нибудь для себя.
– Это и есть для меня.
– Хорошо. – Рен завершил дискуссию лёгким поцелуем в губы. – Можешь сказать, что деньги будут. Только не говори, от кого. Лично меня не называй. Соври что-нибудь.
– Ладно.
Корыстный Шейд выдохнул и посмотрел наконец на окружающую красоту.
Они валялись возле Мосфильмовского бассейна, знаменитого как один из самых высотных в мире. Широкие кушетки с белыми покрывалами и подушками стояли прямо в воде на сваях, отчего создавалось сюрреалистичное впечатление, что это обыкновенные кровати плывут куда-то в ночи. Гладь воды сливалась с бортами бассейна, и визуально казалось, что границы нет, край обрывается вертикально вниз, в голодный провал между высотными зданиями. От этого безумного вида Шейда по-прежнему охватывал холодок тревоги, хотя следовало бы уже привыкнуть, потому что Рен обожал проводить время здесь, арендуя сразу всю крышу в отведённые для вип-клиентов часы. И вроде бы понятно, что, если ты сам не сбросишься, ничего с тобой не произойдёт, случайно упасть отсюда невозможно, а всё же, когда Рен впервые овладел им, прижимая к этому самому невидимому бортику, Шейд испытывал смесь острого удовольствия, тошнотворного головокружения и страха, как при падении с большой высоты. Это была их первая близость, и впоследствии Шейд не раз ещё глотал коктейль таких эмоций, и не только во время секса. Наверное, это был фирменный стиль Рена.
Ему вообще нравилось заниматься любовью в воде. И это правда было потрясающе. Над бассейном качались высокие тёмные пальмы, у их подножия горели свечи, и всё это выглядело особенно фантастично, когда шёл снег.
Рен сегодня был во вменяемом состоянии, взгляд осмысленный, и этого вполне хватало Шейду для счастья. Увидев раз воочию, что такое психотический срыв, он понял, что хуже этого нет ничего. В такие минуты Шейд благословлял судьбу за то, что он и его сестра родились хоть и незнатными, бездарными, банальными, зато здоровыми, и мысленно молился за всех душевнобольных людей. Ничего сделать было нельзя, и он чувствовал себя беспомощным, как ребёнок. Однажды он всё-таки спросил осторожно:
– А ты лечиться не пробовал? – не мог не спросить. Рен посмотрел на него так, что Шейд уже приготовился услышать в свой адрес много новых слов, но, подумав, ответил по существу:
– Пробовал. Моя болезнь неизлечима. А жить в психушке я не хочу.
Вот и вся философия. Неизлечима.
В момент помрачения рассудка в глазах Рена отражался такой ужас, словно он видел нечто абсолютно невыносимое, за гранью постижения людьми. И вывести его из этого состояния было невозможно. Он мог по часу, по два сидеть неподвижно, вздрагивая и закрывая голову руками, и во всей его фигуре выражалась бесконечная боль. Потом он опускал руки, лицо у него было мёртвое, просто неузнаваемое, как после долгих пыток, невидимых, непонятных. Он никогда не говорил, что переживал в эти часы. После припадков лежал пластом сутки, двое, ни на что не реагировал, смотрел пустыми глазами в потолок. Шейд первое время пытался его отвлечь, расшевелить. Рен сказал ему еле слышно, с трудом шевеля губами:
– Встать не могу. Всё болит.
Потом соскребался с кровати, исчезал куда-то ещё на пару дней. Возвращался уже нормальный. Никогда ничего не вспоминал и не обсуждал.
Вообще Шейд мало знал о нём. Рен не любил рассказывать о себе, вспоминать о прошлом. Всё шуточки-прибауточки, в утяжелённой версии – мат-перемат, а как дело касается важных вопросов – глаза стекленеют, и невозможно добиться ни одного слова. Общаясь с ним, Шейд в какой-то момент парадоксальным образом понял, что грешники вкладывали в слова «демон» и «Ад». Они произносили эти слова с таким же безграничным ужасом. Сами-то демоны считали, что жить в Аду – вполне нормально.

***

Рен курил, валяясь на диване, а Шейд, сидя на полу перед телевизором, бездумно глядел в экран. Шла причудливая передача из Мира людей, посвящённая тому, что они считали танцами. У демонов танец был священным действом, совершавшимся в небе, в полёте, а здесь было нечто, напоминающее обряд ухаживания у животных. Потом заорала реклама так называемой еды, Шейд переключил канал и попал, видимо, на какое-то интервью: напротив нарядной женщины сидел мужик в чёрном и, судя по интонации, отвечал на вопрос.
– О, господи, он жив! – вдруг простонал Рен, вскочив на ноги, несколько мгновений смотрел в экран, потом развернулся, на ощупь, как слепой, вышел в коридор и сполз там по стене на пол. Шейд отреагировал как человек, наученный опытом: сразу убрал раздражитель, то есть выключил телевизор, и осторожно выглянул в коридор. Рен прижимался лбом к стене, словно пытаясь от чего-то отвернуться, – как во время припадка. Шейд мысленно застонал. Опять эта невидимая мясорубка, против которой невозможно ничего сделать.
– Я, в принципе, так и думал, – сказал Рен без интонаций, словно не замечая, что говорит вслух. – Но… может быть, мне было проще думать, что он мёртв. Может, мне хотелось так думать.
– Кто?
Молчание. Шейд почти физически ощущал, как Рен отдаляется от него, выключается из реальности.
– Рен… Ты меня ужасно мучишь, когда ты в таком состоянии. – Шейд тихо опустился рядом с ним на колени, зная по опыту, что дотрагиваться нельзя – будет крик дикой боли, словно коснулись раскалённым железом. – Пожалуйста, поговори со мной, не молчи. Пожалуйста. Скажи словами через рот, что ты имел в виду. Я же слышал, что ты сказал. Кто жив?
Молчание. Потом Рен как будто перевёл дыхание и сказал глухим голосом:
– Тамир. – И дальше, с огромными паузами: – Он… был… врачом у меня… когда я… в детстве… в психушке лежал. Но… мои родители сказали… что… убили его… за то… что он был… моим любовником.
Звучало, конечно, запредельно. Шейд тут же понял, что переоценил свою способность выслушать и принять всё, что угодно.
– У тебя в детстве был любовником твой психиатр?! – потрясённо уточнил он.
– Да ты ничего не понял! – Шейд и правда не понимал. – Я любил его! Это был единственный человек, которого я любил и… люблю, – выдохнул Рен.
Шейд про себя подумал, что родителей Рена можно понять, а вслух несмело спросил:
– А он?
– Не знаю. Не знаю, особенно теперь. – Рен, по крайней мере, начал говорить более складно. – Я не знаю, что вытворяли мои уроды, пока держали меня в железном ящике. Они сказали мне, что убили его. Я, правда, не совсем поверил, но не стал проверять. Даже мысленно. Он был низкого происхождения, как и ты, у него не было никакой защиты.
Шейд пошевелил мозгами.
– Слушай, но если всё так, ты должен найти его… встретиться.
– Что я ему скажу?..
– Да то же самое, что и мне. Что по-прежнему любишь его.
– А дальше? Опять двадцать пять? Опять мои бесконечные проблемы с головой, к которым теперь ещё добавились запои и загулы? Нет, это невозможно.
Шейд снова поразмыслил. До него дошло, что сейчас он впервые видит своего любовника настоящим, слышит правду о нём. Ничего себе история.
– А если он тоже любит тебя? Если он хотел бы вернуться?
– А если опять вмешаются мои твари?
– Да сейчас-то уж чего…
– Он имел на меня влияние. – Рен без сил лёг на пол, глядя застывшим взглядом в потолок. Речь его снова стала еле слышной, на выдохе. – Эти игры никогда не закончатся. Я наследник одной из самых знатных семей России. Из всех баронских кланов дети сейчас есть только у двух. Это я – у Салтыковых, и у Захарьиных – двухлетний малыш, из которого ещё неизвестно, что получится. Ещё есть дочь у Насобиных, но женщину не допустят к власти, вопрос в том, за кого она выйдет замуж. Вот – будущее нашей страны. Я, в совершенно невменяемом состоянии. Двухлетний ребёнок и девчонка. Даже трудно выбрать, какой вариант хуже.
– Лучше бы ты нищим родился, – посочувствовал Шейд. Рен усмехнулся.
– Он тоже так говорил.
Шейд вернулся к телевизору и включил его. По его мнению, главное сейчас было – понять, как найти этого человека. Но та передача исчезла без следа, шёл фильм, явно давно, и вообще Шейду показалось, что это уже другой канал. Качество изображения намного лучше, цвета другие, да и… он смутно припомнил, что ведущая той передачи… это была женщина в индийском сари.
– Слушай, может, мне привиделось всё? – Рен стоял в дверном проёме, привалившись к косяку, и совершенно больным взглядом смотрел на экран. Там весело шумела зелень и бегала девушка в кружевных перчатках, с летним зонтиком на плече. – Господи, Шейд… Ничего на самом деле не было… Зачем я тебя всем этим загрузил?.. У меня мозги сгнили от героина! Мне привиделось чёрт-те что!
– Ну… я вообще-то тоже видел отрывок из какой-то передачи. – Шейд изо всех сил напряг память. – Мужик такой… плечистый, в чёрной водолазке. Волосы седые. И женщина в сари, по-моему, ведущая.
– Да… – Рен немного растерялся, – ты… всё правильно описал, но… я теперь уже не уверен, что это был именно он. Наверное, просто похожий. А я вспомнил, и… крыша поехала.
Он упал навзничь на диван и закрыл глаза.
– А ты уверен, что не этот… специалист тебе психику повредил? – недоверчиво предположил Шейд. Рен фыркнул.
– А с чем я, по-твоему, к нему попал? С простудой, что ли?
– Ты бы выпил что-нибудь успокоительное. – Шейд пожалел, что сам не психиатр. – Если у тебя психическая болезнь, надо пить таблетки, Рен, а не водку!

***

;
Антидухи

– Мир, дружба, жвачка… Антивойна, антирасизм… антидухи, – мурлыкал прогуливающийся по «цветочной» улице адский хиппарь, понижая голос к окончанию фразы. – Новая партия на рынке, стойкий эффект, – совсем уже едва слышно добавил он, но Сергей его прекрасно понял: он ради того и пришёл. Раньше для себя покупал, а теперь… Кто бы мог подумать, что именно в Аду он встретит свою любовь. Там, в Мире, ему хватало необременительных связей. Женщина – как мороженое, сначала холодная, потом тает, потом липнет. Вот и надо успеть уйти до того, как женский организм войдёт в третью фазу. В Аду отношения с женщинами воспринимались по-другому. Да и сами женщины были другие.
Многие мужчины его возраста и ебабельных внешних данных пользовались случаем и старались пристроиться в качестве компаньона к женщине-вампиру, желательно – из знатной семьи. Это был способ подняться с уровня уличной дичи до местного среднего класса – наверное, самая высокая планка, доступная здесь человеку. В Москве действовали десятки клубов и сотни сайтов, предназначенных специально для знакомства вампирш с людьми. И, надо сказать, первое время Сергей часто туда заглядывал. При виде потрясающих готических красавиц невозможно было понять, почему местные мужики предпочитают общество друг друга. Хотя, правду сказать, демоны-мужчины тоже отличались красотой.
Полгода Сергей даже кувыркался с демонессой, которая по технологии «захвата движения» записывала обновления для «виртуальной помощницы» Элены. В реальности её звали Эрика, и, поскольку «Элену» создавали на основе её внешности и голоса, Сергей, можно сказать, созерцал у себя в спальне самую знаменитую актрису пятого круга. Это было довольно крипово. Периодически в самый неподходящий момент всплывало в памяти незабвенное прибытие в Ад и, соответственно, взрывающиеся головы товарищей по несчастью во время активации электронных паспортов. Но Сергей научился как-то абстрагироваться от этого.
Потом Эрика подцепила другого – увы, демонессы, в отличие от земных женщин, совершенно не заморачивались верностью, да и вообще нравы у местных, в том числе мужчин, были свободные, – а Сергей нашёл отцветающую красотку, владелицу небольшого книжного кафе-магазина под названием «Счастливые часы». Он просто поразился структуре местных книг. До сих пор в Аду он в книги не заглядывал – как-то не до чтения было. Оказалось, они интерактивные. Переключаясь в узловых точках, блуждаешь по нескольким вариантам одной и той же истории, с разными завязками, сюжетами и финалами, иногда взаимоисключающими, иногда дополняющими друг друга. Анна – его новая пассия – удивилась, когда он сказал ей, что в Мире книги имеют единый линейный сюжет. «Это же, наверное, очень скучно!» – весело всплеснула руками она. Сергей с изумлением водил пальцами по мудрёному оглавлению на кристаллическом дисплее, «разблокируя» новые участки текста. Чтобы прочитать одну такую книгу в полном объёме, требовались приличные умственные усилия. Дело упрощали композиции из наркотиков, подававшиеся к книгам: еды в привычном для людей смысле у демонов не было.
Людям трудно представить себе досуг без еды. Только здесь Сергей понял, как много в Мире общепита. Слова «кафе, ресторан» и подобные пришли из Мира людей, а у демонов пространство для досуга называлось словом, которого не было у людей, означавшим приблизительно «зал». В этих самых залах разной конфигурации и функциональности и тусили небольшие компании, которые занимались чем-то, с точки зрения людей похожим на магические обряды (по большому счёту, так и было), спиритизм, гипноз, гадание на картах Таро (демоны называли это не гаданием, а другим словом, означавшим примерно «программирование»), коллективное принятие местных наркотиков, которые, в отличие от крови, не причиняли демонам вреда, и сексуальные оргии (так и было). Правда, любое действо проводилось не просто так, а в соответствии с расположением звёзд, движение которых демоны чувствовали физически и именно по нему отсчитывали время суток, месяцы и годы. Людям при этом казалось, что демоны живут в вечной ночи вообще без какого-либо распорядка. Часы и календари тоже пришли сюда из Мира. У демонов существовало понятие, означавшее примерно «период времени». В общем, заведение Анны на самом деле называлось деленго-магазин «Счастливые энтелис».
Именно добродушная Анна, державшая в дальних комнатах небольшой, со вкусом подобранный гарем из земных мужчин, и посвятила Сергея в тонкости употребления здешних наркотиков людьми, а также в некоторые достижения нелегальных химических лабораторий. Оказалось, что после Разлива Рек в пятом круге появились цветы из Мира – обычные кувшинки, кто бы мог подумать, демоны их раньше не видели, да к тому же не различали их цвет. Неизвестно, кому принадлежит открытие, но как-то выяснилось, что из кувшинки можно получить вытяжку, блокирующую у демонов обоняние. Блокаторы или, как их ещё называли, «антидухи», одно время даже обсуждались на государственном уровне, в итоге их признали незаконными и запретили. Однако если есть спрос, будет и предложение. Флакон «антидухов» стоил своих немаленьких денег: экстракт кувшинки полностью отбивал у демонов Жажду. Тебя переставали замечать, будто ты невидимый. Практически гарантированная безопасность.
А потом Сергей встретил Яну. Полусумасшедшую девушку, бродяжку, прибившуюся к коммуне хиппарей в Нижнем городе. От неё Сергей с удивлением узнал о молодёжном движении нелегалов, самовольно селившихся в «сквотах» неблагополучных районов и, называя вещи своими именами, травивших себя наркотиками до смерти, лишь бы не подчиняться системе с её гетто и службами доставки. Конечно, их бы запросто разогнали, если бы сочувствующие их идеям не нашлись в среде самих демонов. Трудно сказать, чем руководствовались их покровители – Сергей подозревал, что с людьми «хипповали» демоны, собиравшие о них информацию, наблюдавшие за ними в сравнительно непринуждённой обстановке. Верить или не верить в искренность вампиров, провозглашавших «антирасизм и антикровь», каждый решал за себя, но факт оставался фактом: «хиппующие» демоны держали нелегальный рынок торговли «антидухами». Дилеры бродили под видом торговцев кувшинками. Их-то и называли «цветочники».
На условленной хиппарской «точке» – «у памятника дьяволу» – Сергей впервые увидел Яну. Она сидела по-турецки на мостовой, в каким-то чумовом наборе шмоток, вылезавших одна из-под другой: замшевая куртка с индейской бахромой (Яна объяснила, что это в честь дона Хуана из книг Кастанеды), розовая вязаная кофточка, синее платье в горошек, чёрные джинсы. И шляпа, лежавшая в данный момент перед ней: девушка собирала милостыню. Банковскую карточку, на которую приходило пособие от вампиров, она выкинула и жила теперь подаянием.
Над ней на чёрном кубе гранитного постамента возвышался бронзовый памятник местным правителям – элохим. Иногда Сергей встречал этих существ. Они показывались редко, но именно им принадлежала высшая власть. Они были не похожи на шедим – если увидишь, сразу отличишь. Неясные тёмные силуэты, словно смотришь ночью в зеркало, а лица не видно. Абсолютно одинаковые, как будто одно и то же существо, и действуют одинаково, не сговариваясь. Их называли во множественном числе, но подразумевали кого-то одного. Насколько Сергей понял, это были как бы тени настоящего правителя Ада.
Памятник полностью передавал ощущение исходившей от элохим безличной силы: спокойная, величественная осанка, свободно опущенные руки, ниспадающий прямыми жёсткими складками плащ, чем-то похожий на военный мундир, почти полностью скрывает фигуру, бесстрастное лицо с практически неразличимыми, будто смазанными чертами. И на фоне этой монолитной фигуры, выполненной в человеческий рост, но казавшейся огромной, Яна смотрелась особенно хрупкой, беззащитной и… настоящей, живой.
Сергей предложил чем-нибудь её угостить. Он так и не понял, в Аду Яна тронулась умом, или ещё в своей прошлой жизни была со странностями. Не то чтобы сумасшедшая – скорее, юродивая, ей подходило это старомодное слово. Она как будто уже от всего освободилась. Ей было всё равно, ела она или нет, спала в постели или на улице, убьют её или оставят в живых. Она ничего не боялась.
А вот Сергею впервые в жизни стало не всё равно. Он попытался взять Яну под опеку, поселить в приличной квартире, отмыть, подкормить. Бесполезно. Она возвращалась на улицу, бродила бог знает где, рисковала попасться отморозкам из числа вампиров или людей… Сергей не знал, что ещё сделать для своей девочки. Вот и решил подарить антидухи – может, согласится хоть иногда ими пользоваться.
Он поднёс к считывателю банковскую карточку – в отличие от Яны, Сергей не пренебрегал материальными благами высокотехнологичной вампирской цивилизации, – на дисплее запрыгали нули.
– Цветы, свобода, счастье, – продолжал выдумывать трёхчастные лозунги неугомонный дилер. – Под третьим окном слева, за камнем, – едва слышно добавил он. Сергей для отвода глаз взял букетик кувшинок и прогулочным шагом направился к указанному месту, где его ждал флакон.

***

На самом деле, проблема Жажды была решена ещё в самом начале эпидемии. Профессор Барановский, один из старейших преподавателей кафедры медицинской химии в Сеченовском Университете, практически сразу связал завоз грешников с Разливом Рек, Разлив Рек – с появлением кувшинок и разной другой органики из Мира, поставил несколько опытов и синтезировал блокатор. Честно представил своё изобретение правительству. А дальше началось непонятное. Нечто, чего демоны в жизни не видели. Человека, говорящего стопроцентную правду, легко проверяемую опытами, обвинили сначала во лжи, а потом ещё и в государственной измене. Оказалось, что профессор Барановский – глава целой преступной группировки, в которую элохим включили всех без разбора, замышлявший с помощью псевдо-блокаторов устроить искусственную эпидемию Жажды! Якобы Жажда, если ей не препятствовать, со временем снижается сама, а блокаторы Барановского привели бы к устойчивому привыканию и превратили граждан Третьей Московской Республики в наркоманов. Никто как бы не заметил, что без блокаторов именно это и произошло. Профессор Барановский к тому времени умер в тюрьме от внезапно разыгравшегося воспаления лёгких. Всё оборудование из его химической лаборатории было конфисковано и уничтожено.
Всё. Кроме того, что хранилось в памяти Линары, дочери и ассистентки профессора. Поскольку она была женщиной, ей удалось убедить следствие в том, что об изобретении отца она имеет самое смутное представление. Она не участвовала в разработках, так, колбы после опытов перемывала. В действительности же Линара поняла даже больше, чем её отец. Она поняла, что элохим сознательно оклеветали его. Мирное соседство людей и демонов не угодно Богу. Ему нужны вампиры.
Смерть отца – как она полагала, убийство – сделала её ещё более осторожной. Она мучительно присматривалась к растущим на глазах уродливым сиамским близнецам – новому обществу, пытаясь понять, где система даст трещину, куда сможет проникнуть сопротивление. Ответ подсказали сами люди. Их так называемые неформалы, из которых самой подходящей для своих целей Линара сочла субкультуру хиппи и решила возродить её в Аду.
Оказалось, что у людей, в отличие от дисциплинированных и фанатично преданных Великому князю демонов, имелся богатый опыт противодействия системе. В своём Мире они не доверяли собственному правительству ни на грош. И были в этом правы, потому что нити власти тянулись от их марионеточных политиков прямо в Ад. Теперь демоны сами оказались в похожем положении. Правда, Линара, несмотря на всю свою проницательность, не оценила симметрию происходящего. Она продолжала считать людей низшей расой.
Линара собрала вокруг себя несколько преданных профессору учеников, возмущённых несправедливым судом, и через них стала вдохновителем и незримым лидером протестующей молодёжи. Протест? Против чего? Против всего! В коммуну «хиппи» принимали представителей обеих рас.
Антивойна, антикровь, антидухи… Лозунги рождались сами собой. Цветы, свобода, счастье! Блокаторы освобождали из рабства не только людей. Они освобождали шедим. По документам Линара Барановская числилась эмигранткой, живущей на юге Франции в небольшом поместье, которое унаследовала от отца, обычной прожигательницей жизни. Собственно, там и жил её двойник. Наёмница, сделавшая пластическую операцию. А в Москве жила некая Яна Беспалова, и у неё не было никаких документов. Мало кто вообще знал, что она шеда. С помощью медицины Линара так изменила внешность, что её не только не узнавали, но и принимали за человека.

***

Неряшливый «сквот». Валяющийся на полу, в далёкой прошлой жизни – белый, латексный матрас. Печка-буржуйка. Стены, разрисованные экзотическими лозунгами, среди которых «Цой жив!» и «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя».
«Цветочник» по прозвищу Шафран ставит на пол почти пустую корзину кувшинок. На дне завалялось несколько букетиков. Можно заморозить и употребить. «Яна» сидит перед зеркалом, извлекает линзы, скрывающие нечеловеческий блеск глаз – взгляд ночного хищника. Она сегодня получила в подарок собственные антидухи – по науке, ингибитор ферментов диффузный монопротонный – ИФДМ-04. Что ж, трогательно.
– Норму сбыта выполняем, – тихо сказал Шафран.
– Облавы?
– Сегодня никого не взяли. Проехали по Исаковского и Таллинской. Довольно медленно.
Линара нахмурилась.
– Хорошо, хотя непонятно.
– Лёвку Белкина, которого взяли позавчера, отпустили.
– Довольно быстро.
– Он рассказывает странные вещи.
– Что именно?
– Сперва его продержали в изоляторе сутки, ну, как обычно. Потом вызвали к следователю. Тот стал задавать пустые вопросы – где родился, на кого учился – это в государственной базе данных обычно запрашивают. А потом вообще вышел из кабинета. Лёвка посидел, повертелся, потом заглянул в бумаги, которые остались на столе. А там схема патрулирования нашего района. Ну, он её, конечно, запомнил. Следователь вернулся и его отпустил.
Линара задумчиво стянула замшевые «индейские» мокасины.
– Выглядит так, как будто они заодно с нами?
– Получается, да.
– Это может быть ловушка. Ждут, пока мы расслабимся и совершим ошибку.
– Конечно. Но у профессора было много почитателей. Все, кто знал его лично, уверены в его невиновности.
– В университетской среде, не в полиции.
– В полиции кто-то тоже уже мог сложить два и два. Элементарно проверить, как действуют на деле конфискованные блокаторы.
– Хотелось бы в это верить. Работа над вторым аппаратом перегонки неизвестно, когда закончится. Мне не хватает некоторых материалов. Если у нас конфискуют аппарат, дело встанет.
– Наша главная ценность – не аппарат, а вы, Линара-айн. Если накроют лабораторию, мы построим новую. Если заберут вас, всему конец. – Шафран присел на расшатанную табуретку, рассеянно разминая в пальцах лепестки кувшинки. – Вы должны взять ученика. Передать кому-то свои знания.
– Я бы давно сделала это, если бы знала, кому можно доверять.
Линара щёлкнула замком и расстегнула ошейник, оформленный на девушку, которая в реальности давно умерла. Новый «паспорт» был «перепрограммирован» отличным специалистом. В случае облавы она выбросит свой «маячок», и пусть полиция гоняется за железкой.
– Вы рискуете, разгуливая по Нижнему городу в одиночку.
– Всего лишь следую старому правилу. Хочешь что-нибудь спрятать – положи на самом видном месте. – Линара избавилась от рыжего патлатого парика с вплетёнными бусинками. Свои волосы она брила наголо. Если потребуется срочно сменить внешность, она просто снимет парик и для большинства случайных прохожих превратится в совершенно другого человека.
– Если всё так, как кажется, и полиция с нами заодно, они сохранят – или уже сохранили – разработки отца в материалах дела.
– Есть ещё элохим.
– Их-то я и боюсь больше всего. 
Яна задумчиво сложила весь свой «грим» на зеркальный столик. Пришло время недолго побыть собой.
– Великий князь… Зачем он всё это делает? – Шафран в который раз задавал один и тот же вопрос.
– Я больше не верю в Великого князя, – спокойно сказала она.

***




 

Главный человек в моей жизни

Рен валялся на смятой постели, покрытой простынями цвета бронзы, и бездумно листал журналы, когда раздался настойчивый звонок в дверь. Не было ни малейшего желания ни открывать, ни видеться с кем-либо, а потому Рен мысленно послал неизвестного визитёра к чёрту. Звонок повторился, потом ещё раз. Рен про себя подивился упорству, обычно так звонят налоговые агенты. Ещё раз. Очевидно, незнакомец знал, что хозяин дома. Пришлось вставать.
– Кто там такой настойчивый? – крикнул Рен через дверь. – Если я открою, и вы мне не понравитесь, я вас удавлю, – с этим ласковым замечанием он резко рванул дверь. И замер на пороге, как вкопанный.
Перед ним стоял широкоплечий мужчина в чёрном плаще, с седыми, как снег, волосами, опиравшийся на тяжёлую серебряную трость. В его могучей фигуре чувствовалась усталость и одновременно скрытая сила, фиолетовые глаза изучали собеседника холодно и спокойно. Он изменился, и всё же это был он, тот человек, чей образ преследовал Рена с самого первого дня их знакомства, его руки, его голос, тот единственный, кого Рен мог назвать и любовью, и отцом, кто научил его всему – жить, бороться, молчать, думать, любить.
– Тамир?..

***

Снова Рен был в его объятиях, вдыхал знакомый с детства запах табака, горьковатого дыма, ещё более горького одеколона, чувствовал тяжёлое сильное тело, ровное спокойное дыхание. Казалось, к нему вернулась вся жизнь, весь мир. Этот человек был нужен ему, как воздух, как он умудрился протянуть без него столько лет? Это была не жизнь, а пародия на неё, безумие, морок.
– Почему ты так долго не приходил? Я ждал тебя каждый день, каждую ночь!
– Прости… я… надеялся, что ты меня забыл, – всё тот же завораживающий голос.
– Я ни на одну секунду о тебе не забывал!
Как-то они очутились внутри квартиры, и Рен, прижав гостя спиной к закрытой двери, вовлёк его в долгий, сладостный поцелуй. Руки любовника неуверенно легли ему на талию.
– Рен… Подожди, я…
Рен послушно замер, любовник посмотрел ему в глаза.
– А, к чёрту, – и сбросил с плеч тяжёлый плащ.

***

Тамир дал Рену то, что тот хотел, – власть, подчинение, силу, уверенность, что кто-то, как в далёком прошлом, возьмёт на себя ответственность за его жизнь. Для самого Тамира было очевидно, что такая модель отношений – лишь отсрочка, иллюзия, надо что-то менять. У него и близко не было тех физических сил, которые требовались, чтобы сексуальным способом укротить многоопытного партнёра, явно привыкшего к бурным развлечениям. А между тем подчинить его было необходимо, потому что другого обращения он просто не понимал… Что делать-то? – отрешённо думал Тамир, когда молодой красивый мужчина с трёхдневной щетиной и следами от иглы на обеих руках умиротворённо положил голову ему на плечо.
Беззащитный ребёнок превратился в неуправляемого кровожадного зверя. Теперь можно было не волноваться, что «кто-то узнает об их отношениях». Ясно было, что этот белоглазый хищник порвёт на ленты любого, кто встанет между ним и его желаниями. Тамир безуспешно пытался разобраться, что ему больше нравилось в том, прежнем Рене и что больше нравится в этом, новом, что было затруднительно сделать, обнимая такое роскошное тело, чувствуя мягкую, как шёлк, кожу и горячие прикосновения сильных рук. Теперь Рен вёл в их игре, ласкал его умело, жёстко, агрессивно, страстно и, в общем, пробуя всё, что Тамиру в своё время в голову не приходило. Тамир понял, что лучше всего расслабиться и уступить ему, рассеянно размышляя, что такое только в порнофильмах показывают: ослепительный красавец влюблён в разочарованного во всём старика. Если бы это был эскорт, ему бы в жизни денег не хватило.
Рен вдруг поднял голову, словно поражённый какой-то мыслью, и с тревогой взглянул Тамиру в лицо.
– Ты ведь не на один день приехал? Ты останешься со мной?
– Я останусь с тобой, – без лишних комментариев заверил Тамир, понимая, что сказать что-либо другое будет опасно для жизни. Рен снова успокоенно опустил голову ему на плечо, рука рассеянно поглаживает его грудь, зарываясь в седые волоски.
– Боже, как я люблю тебя. Как будто и не было всех этих лет. Как будто всё это был мираж, сон, а настоящее – только с тобой. – Рен всегда обладал изумительным даром облекать самые жуткие чувства в слова. Тамир вроде бы чувствовал то же, но ни слова произнести не мог. Он мягко накрыл точёную аристократическую руку Рена своей. Просто необычайное физическое совершенство, хоть сейчас скульптурный этюд лепи. Другой рукой он скользнул по мускулистому бедру любовника. Рен потянулся к нему, и они снова забылись в упоительном долгом поцелуе. Да что я за дурак, в самом деле, подумал Тамир. Разве не об этом я мечтал? Быть рядом с любимым человеком… со своим дивным мальчиком, ядовитым снежным цветком… любить его открыто и свободно, знать, что никто и никогда больше не нарушит наш союз. А что Рен за прошедшее время маньяком стал… ну и что?..

***

Тамир всё же не полностью отогнал тревогу и, когда Рен гибким движением выбрался из постели, спросил, разглядывая широкие гладкие мышцы спины:
– Рен… прости, но я должен спросить. Что у тебя сейчас в медицинской карте написано?
Зверь помолчал.
– Маниакально-депрессивный психоз.
– И? Ты наблюдаешься?
– Да. Хожу на приём два раза в неделю, как на работу. – Рен мягкими движениями вдоль невидимых швов включил на себе серый трикотажный костюм – в такой блёклой оболочке его красота стала ещё ярче.
– Я промолчу из вежливости.
– Ты подумал, что я вру.
– Ты врёшь.
– Ну хорошо. Нигде я не наблюдаюсь. А от болезни принимаю кровь. Понятно объяснил?
– Предельно ясно. И давно?
– Давно.
– Стало быть, помогает?
– Да. Никаких видений, никаких… сверхъестественных… смертей.
– Зато естественных, надо полагать, хватает.
– Если где-то что-то прибыло, значит, где-то что-то убыло.
Тамир тоже включил на себе одежду, пристально следя за расхаживающим из стороны в сторону, как по клетке, хищником, стараясь уловить ускользающие, но знакомые черты.
– Ты же понимаешь, что я всё вижу. Ты не только в невменяемом состоянии, ты ещё наркоманом стал.
– Все вампиры – немного наркоманы.
– Героиновым наркоманом!
– Да перестань ты! Когда ты меня – извини – бросил, мне не очень-то весело пришлось! Как ты можешь меня упрекать!
– Рен…
– Почему я должен всё время страдать?!
– Рен, я не упрекаю… Иди сюда. Иди ко  мне.
Хищник неохотно присел на край кровати. Тамир взял его за руку.
– Я бы ни за что не уехал, если бы не был уверен на сто процентов, что в противном случае твои родители меня просто уберут. Они думали, что я собираюсь их шантажировать. Неужели ты сам не понимаешь?..
Зверь мрачно смотрел в пол.
– Понимаю… Но у тебя, по крайней мере, была возможность отойти в сторону, а у меня такой возможности не было. Ты представляешь, что они со мной вытворяли, пока мне не удалось вырваться от них?! Чтоб их черти взяли…
Он снова встал, подхватил со стола пачку сигарет и закурил. Руки у него дрожали.
– Что, держали на тяжёлых препаратах?
– Да.
– Долго?
– Год… примерно, а потом психиатр… мне, вообще, везёт по жизни на психиатров… донёс до моего сознания факт, что, пока я несовершеннолетний, у моих предков есть юридическое право признать меня недееспособным и оформить опекунство. Что они уже обсуждали с ним эту процедуру. И если я не исправлюсь и не пойду на сотрудничество, они закроют меня в психушке навсегда. – При этих словах холодные звериные глаза наполнились слезами мучительной боли. – И я исправился. До совершеннолетия. А потом…
– Понятно.
– Психиатр… тот же самый – сказал, что это всё не лечится, и единственный выход для меня – убивать побольше людей, чтобы не срываться на… наших. Типа, грешников всё равно никто не считает. Ну, я так и делаю.
– Возможно, в чём-то он был прав, – сдержанно оценил Тамир. «Ну и в хорошенькие же руки попал мой мальчик», – подумал он про себя.
Взгляд жгучих серых глаз вдруг смягчился.
– Да хватит уже об этом. Расскажи лучше о себе, – Рен упал в кресло.  – Ты где был все эти годы?
– В основном… в Индии.
– Так далеко? Мои скоты угрожали тебе?
– Да дело не в этом. Я сам хотел уйти из профессии. Но ко мне стали приводить пациентов в частном порядке. В итоге получилось, что я занимался тем же самым.
Рен посмотрел на него с ласковой улыбкой, которая так же гармонично смотрелась на его выразительном чувственном лице, как и злость, и отчаяние, и жестокость, и ненависть.
– Это хорошо. У тебя призвание. Ты очень хороший врач.
Тамир устало покачал головой.
– Я нарушил кодекс.
– Вынужденно. Вся вина лежит на моих родителях. Ты сделал всё, что было в человеческих силах.
Тамир задал самый трудный вопрос в своей жизни.
– Ты не… обвиняешь меня?
– Нет.

***

– Ты был невероятно обаятельным ребёнком, а сейчас стал таким потрясающим красавцем, что глазам больно. Ты самый красивый человек, которого я когда-либо видел.
– Все так говорят, – Рен безразлично отмахнулся. – Через пару дней привыкнешь и будешь употреблять в мой адрес совсем другие слова.
– Это какие же?
– Идиот. Подонок. Психопат.
– Очень красивый психопат.
– Спасибо, доктор!
– Ты мог бы в рекламе сниматься.
– И что я бы рекламировал? «Вколи мне героин»?
– Соблазнительная бы получилась реклама, прости, господи. – «Даже представлять не хочу, сколько у тебя за это время было любовников, при такой-то внешности», – неосторожно подумал Тамир, естественно, не сказав ничего вслух, но Рен услышал и усмехнулся.
– Внешность у меня красивая, но характер ужасный. Так что много любовников у меня было только потому, что ни один надолго не задержался, – кратко, но ёмко охарактеризовал он свою личную жизнь. Тамир с удовольствием отметил, что его подопечный – он продолжал думать о Рене так – не утратил ясности мышления. Учитывая, на каких тяжёлых транквилизаторах он сидел с самого детства, Тамир не удивился бы, обнаружив к настоящему времени стопроцентную развалину. А вот поди ж ты. Лишнее доказательство огромной силы этого непредсказуемого сознания.
– А у тебя кто-нибудь был?
– Только одна женщина.
– Женщина?!
– Знаешь, в отношениях я консерватор. Мне мужчины никогда особо не нравились. Кроме тебя. Я даже женат был.
– Что?!
– В далёкой молодости, – Тамир отмахнулся.
– Ты никогда не рассказывал.
– Как-то к слову не пришлось, – с иронией пояснил Тамир. – Да и неважно это… После тебя всё стало неважно.
– Я с женщиной вообще ни разу не пробовал, – Рен призадумался с таким выражением лица, словно нашёл дохлую крысу. – Они какие-то… не знаю… слабые. И чувства у них слабые… Скука одна.
– По сравнению с тобой они, конечно, скучные, – признал Тамир.
– По-моему, свихнуться и то лучше, чем стать образцовым отцом семейства…
– Для чистоты эксперимента тебе следовало бы попробовать оба варианта…
– Вот спасибо! Если первого мне уж не избежать, без второго я как-нибудь обойдусь!

***

Рен вдруг придушил сигарету в пепельнице, сделанной из черепа, перебрался на кровать и взял лицо Тамира в свои ладони. Под внимательным взглядом светлых глаз стало не по себе. Тамир когда-то собственноручно записал «ясновидение» Рену в историю болезни, но до сих пор не доводилось испытать это на себе. Рен поднял глаза, словно считывая включённую только для него бегущую строку.
– Теперь я начинаю видеть, – едва слышно прошелестел он. – Ты много путешествовал. В пустошах. Они… отчасти обитаемы. Там живут… люди? – Правда, которую мало кто знал. – По-прежнему изучаешь их идеи? Так они уходят отсюда через пустоши? – Эту информацию вообще защищали нелегалы с не самым слабым сознанием, и Тамир поразился, как легко Рен её считал. Если бы она попала в полицию, пострадали бы очень и очень многие. К счастью, у Рена не возникло ни малейшего интереса. Он скользнул ладонями по плечам Тамира и положил руку ему на грудь. – У тебя ужасно болит сердце, когда ты думаешь обо мне. – Тут Рен нахмурился и задумчиво прикусил свою слегка припухлую нижнюю губу.
– Тебе доступны большие знания, – осторожно заметил Тамир. – Но ты ведь не тренировался?
– Нет, что ты! Я вообще стараюсь поменьше читать. Даже в открытых источниках, – Рен несколько принуждённо рассмеялся. – Сядь как-нибудь по-другому… Повернись ко мне спиной. – Тамир послушался, и Рен положил обе ладони ему на спину с левой стороны. – Высокая вероятность инфаркта, – буднично прокомментировал он. Сам Тамир никогда бы не признался в своей болезни. От ладоней Рена исходил сильный жар, который будто пропитывал всю плоть и все кости. – У тебя как бы как иглы в сердце. Я, в принципе, могу их пережечь. Но… постарайся не насажать новых. Я вижу, любовь ко мне причинила тебе много боли.
Возражать было бессмысленно. Рен резко убрал руки, сделал движение в сторону стоявшего на полу тяжёлого бронзового светильника, и тот в несколько мгновений почернел и покорёжился, как обугленная спичка.
– Ничего себе, – вырвалось у Тамира.
– Да, вот такой ужас люди таскают внутри себя, – задумчиво заметил Рен. – Всё, эту вещь нельзя держать в доме. Надо отдавать на переплавку. Лучше даже на дематериализацию. – Он встал с кровати, взял со стола свечу в подсвечнике, дунул на неё, и загорелся огонь. Рен протянул над ним руки, и пламя усилилось. – Это такая свечка-огнемёт, – засмеялся он, перехватив взгляд Тамира. Пламя свернулось в огненную сферу. – Помнишь, я тебе чуть хату не спалил шаровой молнией?
– Как такое забыть, – усмехнулся Тамир. – На меня ремонтная бригада квадратными глазами смотрела, увидев абсолютно круглую метровую дыру в стене. Всё спрашивали меня, каким образом я её сделал.
Рен перевёл взгляд на окно, и рама сама раскрылась. Он подул на огненную сферу, и она мирно уплыла на улицу. Рама закрылась обратно. Тамир только сейчас заметил, что в комнате аномально жарко, словно топили печь. Рен прижал тыльную сторону ладони к щеке, ему, видно, тоже стало душно.
– Сейчас выровняем, – тихо сказал он. Стеклянная дверь на террасу отъехала в сторону. Долгий взгляд – и, словно повинуясь мысленному приказу, по мозаичному полу застучали градины размером с вишни. Повеяло холодом. – Вуаля, – подытожил Рен.
– Боюсь спросить, что ещё ты умеешь.
– А зачем мне это всё? – равнодушно возразил Рен. – В цирке выступать? – Он взял со стола початую пачку сигарет и снова закурил.

***

– Ты, судя по виду, настоящим бандитом стал.
– Не угадали, господин знаток человеческих душ. – Нежные губы коварно улыбнулись. – Я, наоборот, в полиции тружусь.
– А, тогда понятно. Полицейские – это самые жуткие бандиты и есть.
– Вот возьму и обижусь.
– И? – поддразнил его Тамир.
– И… – «загрызу тебя», – сверкнуло в его взгляде, – …будешь меня утешать, – промурлыкал он вслух.
– Ты в чём-то очень изменился.
– В чём-то? В чём-то я стал похож на свою мать. Бешеное животное. – По-прежнему безжалостен в суждениях. И абсолютно правдив. Рен подошёл к краю кровати и стал пальцами чертить по груди Тамира вкрадчивые узоры. В полумраке комнаты серебряная краска на его ногтях играла фосфорическим светом.
– А где сейчас твои родители?
– Понятия не имею. Последний перевод пришёл из… Кувейта, кажется.
– Вы не общаетесь?
Прохладные пальцы слегка сжали его сосок, погладили, потом снова сжали. Тело Тамира невольно откликалось на эти ласки.
– Пусть сдохнут. Я даже плюнуть на их могилы не приду. Они превратили меня в маньяка. Пусть гордятся.
– Наверное, ты прав, и всё же… каким… страшным человеком ты стал.
Рен слегка закусил нижнюю губу – чуть припухлую, верный признак капризного характера.
– Не для тебя. Только не с тобой, – прошептал он. Тамир, поколебавшись, позволил себя завлечь в очередной чарующий поцелуй.
– Пусть так, – глухо сказал он.

***

Уходить не хотелось, он бы провёл здесь всю жизнь, просто любуясь на своего мальчика, но надо было ещё найти, где жить, о чём он и сообщил Рену. Тот отреагировал с ужасом.
– Нет! Это опасно! – ледяные серые глаза впились в него вместе с прекрасными точёными руками. – Ты же понимаешь, что за мной следят и обо всём докладывают моим уродам. Им уже может быть известно, что ты вернулся. А если они всё-таки решат тебя убить? – Тамир тоже обдумывал вероятность такого исхода, но не совсем понимал, как это связано с местом жительства. – Нет, я тебя не отпущу! Ты должен жить здесь, со мной!
– Если уж на то пошло, меня можно убить просто на улице…
– Если ты останешься здесь, они будут знать, что между нами ничего не изменилось. Что ты по-прежнему главный человек в моей жизни. И это заставит их немножко подумать прежде, чем что-то делать.
Справедливо, просто у шедим не было традиции жить вместе – даже у влюблённых пар, за исключением семей с детьми. Видя, что Тамир колеблется, Рен добавил с ненавистью:
– Если они снова отнимут тебя у меня, я не переживу. Я разрушу весь город, богом клянусь! Здесь всё сгорит!
Это уже звучало абсолютно убедительно, и Тамир сдался.
– Ладно. Раз ты так ставишь вопрос, поживу пока у тебя…
– Ну конечно, так будет лучше, – ярость мгновенно сменилась нежностью, Рен коснулся ладонью его щеки.
– Но неужели ты думаешь, что они всё ещё хотят меня убить?
– Не знаю. Они всегда ненавидели тебя. Я боюсь. – Рен опустил голову ему на плечо. Тамир мягко обнял его. А и правда, если кого-нибудь из них скоро убьют, они, по крайней мере, проведут последние дни вместе. – Когда ты мне надоешь, сможешь снова жить отдельно, – жалобно пообещал Рен. Тамир засмеялся.
– Спасибо, Рен.

***

– Ты мне скажи: у тебя кровь есть?
– В смысле?
– В смысле! В холодильнике!
– Пакетированная, что ли? – с трудом сообразил Рен. – Не, я такую вообще никогда не пью.
«Ничего себе», – отметил про себя Тамир.
– Значит, надо заказать, – вслух сказал он.
– Зачем? – удивился Рен.
– Мне нужно!
– О, господи, да я тебе на улице за две минуты кого хочешь поймаю!
– Не надо. Я, типа, законопослушный вампир.
– Да ладно! Может, скажешь ещё, что ни разу никого не убивал?
– Представь себе! Не убивал и не собираюсь. Дай планшет.
– Зачем? – Рен всё ещё смотрел на него, как на марсианина.
– Заказать кровь по интернету!
Рен рассмеялся таким безумным смехом, что Тамир забеспокоился, не началась ли у него истерика.
– Перестань! – он нашарил диванную подушку и бросил её в Рена. – В этом нет ничего такого особенного!
Рен взял подушку и накрыл ею лицо, чтобы не видеть это позорище. Тамир наиграл запрос в поисковике.
– Ничего себе! – недовольно сказал он, пролистав сайты нескольких контор. – Ближайшая доставка – завтра! А если я тут умираю?
– Выйди на улицу, убей кого-нибудь, и всё снова станет хорошо! – напел искушающий голос из-под подушки. Тамир сердито нащёлкал по телефону номер прямой линии.
– Здравствуйте! Служба доставки «Красный крест» приветствует вас!
– Добрый день… Я правильно понял, фасованной крови сегодня нет?
– Извините, закончилась, – пробубнил оператор.
– А живые доноры есть?
– Живые есть.
– Сейчас?
– Можно и сейчас.
– Тогда пришлите.
– Сколько?
– Двести миллилитров.
– Мужчину или женщину?
Тамир с сомнением глянул на Рена.
– Женщину.
– Секс будет?
– Нет, только кровь.
– Пожелания по внешности, особые предпочтения?
– Нет.
– Минутку подождите. – Оператор переключился, потом на телефоне дзынькнуло сообщение с фотографией. – Подходит донор?
– Пойдёт.
– Адрес?
– Семнадцатая ось, шестая платформа… Земляной Вал… 18, 31.
– Кто-нибудь ещё есть с вами? – этот вопрос, заданный непринуждённым тоном, был как раз самым важным для людей. Нередки были случаи, когда «кто-нибудь ещё», соблазнившись запахом жертвы, присоединялся к трапезе, а в результате – труп. Тамир поколебался, но решил не врать.
– Есть, но он не будет.
– Ммм… вы уверены? Может, сразу прислать двух?
– Уверен! Я его запру в другой комнате!
Рен фыркнул от смеха в подушку.
– Ммм… ну хорошо. Учтите, пожалуйста, мы солидная контора, наши доноры нам доверяют.
– Все останутся живы!
– Ладно, – сдался оператор. – Донор прибудет через пятнадцать минут после того, как пройдёт оплата.
– Спасибо, – буркнул Тамир и отключился. Рен на диване беззвучно хохотал, скаля безупречные зубы.

***

Худощавая брюнетка с короткими волосами и тёмными кругами под глазами, похожая на беспризорницу или хипповку. Стоит с хмурым видом наказанной заключённой, смотрит в пол. Тамир молча кивнул, отошёл в сторону, пропуская девчонку в прихожую. Она вошла, исподтишка озираясь по сторонам, внимательно посмотрела, как Тамир запер дверь (просто защёлкнул на автоматический замок). Он жестом пригласил её пройти в комнату. Рен стоял у панорамного окна, его фигуру трудно было разглядеть против золотистого света вечерних огней, но когда девушка настороженно вошла, он обернулся и шагнул ей навстречу. Увидев его лицо, она как будто вся осела назад, натолкнулась на Тамира, посмотрела на него с выражением непередаваемого ужаса и отвращения и прокричала:
– Нет! Я с ним не буду! – метнулась к двери, ловко открыла замок, и её шаги простучали по коридору в направлении лестницы.
Тамир помолчал под впечатлением.
– Что это было?
Рен пожал плечами с выражением некоторой неловкости на лице.
– Я её в первый раз вижу.
– Зато она тебя явно уже где-то видела! – Тамир мрачно вернулся в комнату и снова взялся за телефон. – Я смотрю, ты местная знаменитость…
Рен промолчал.
– Алло! Тут… ваша сотрудница… похоже, испугалась и убежала. Нет. Я не стал её задерживать. Нет, нет, я не предлагал ей секс. По-моему, она меня с кем-то перепутала. Нет, не надо её возвращать… Просто пришлите замену. Да, снова женщину. Только поспокойнее, я не знаю, более опытную, что ли?

***

Молодая женщина лет двадцати шести, полноватая, темноволосая, в такой же форменной белой блузке и чёрной юбке до колен, что и предыдущая, но на этой одежда сидит явно лучше. Широкие длинные рукава – вид рук в ранах и пластырях не приводит клиентов в восторг. Лицо бледное, хоть и старается не выдавать испуг.
Тамир мягко взял её за руку, провёл в комнату. Дал осмотреться. По счастью, реакции на присутствие Рена не последовало. Девушка поставила на столик средних размеров дамскую сумочку, в которой что-то звякнуло. Значит, контора обеспечивает доноров медикаментами, а может, и средствами самозащиты. Правильно.
– Хотите выпить?
Девушка помотала головой.
– Простите, у меня сейчас нет обезболивающего под рукой.
– Я приняла перед встречей, – она принуждённо улыбнулась.
– Хорошо. В шею можно?
– Да, если хотите. – Ещё одна принуждённая улыбка.
Тамир усадил её радом с собой на диван. Несмотря на полноту, запястье тонкое, хрупкое. Волосы закрывали шею, он убрал их, белый крахмальный воротник тоже немного мешал, да и кровь на него могла попасть. Тамир расстегнул пару верхних пуговиц на блузке и немного приспустил её с полных белых плеч. Тёплый сливочный аромат кожи возбуждал, уже трудно было сдерживаться. Дальше всё, как в тумане. Головокружительный вкус и звон, песня крови в ушах.
Тамир откинулся на спинку дивана практически в полном забытьи. Смутно до него, кажется, доносились голоса, но сил вникать не было никаких.

***

Некоторое время спустя, вернувшись в реальность, он с усилием восстановил в памяти услышанное.
– Рен, это ты, что ли… орал тут на несчастную девочку?
– Скажи спасибо, что я отпустил её живой!
– Спасибо… – Тамир мучительно складывал в уме два и два. – Рен, ты меня… к донору, что ли, ревнуешь? – удивился он.
Чёрно-серые глаза смотрели на него с упрёком.
– Тебе было хорошо с ней, – обвинил Рен. Тамир чуть не засмеялся, но взял себя в руки, памятуя о взрывном характере своего возлюбленного.
– Не с ней, а от крови! Ты сам, что ли, не знаешь?.. – Он снова откинулся назад, в эйфории созерцая потолок. После дозы краски стали ярче, а жизнь – проще. – Ну, что мне с тобой сделать?.. Не выдумывай проблем, по крайней мере, там, где их нет…
– Иди лесом…
Тамир закрыл глаза. Всё плыло и хороводилось.
– Скажи, что она тебе не понравилась. – Он почувствовал, что Рен оперся коленом о сиденье дивана возле его бедра.
– Она мне вообще не понравилась, Рен, абсолютно!
– Скажи, что любишь только меня.
– Я люблю только тебя.
Руки любовника стали расстёгивать пуговицы на его рубашке.

***

Темно. Прикосновения роскошного обнажённого тела. Рен лежит, прижавшись к нему, и Тамир чувствует его потрясающие рельефные мышцы, бархатную кожу, прерывистое дыхание.
– Ты считаешь, это будет плохо, если я убью донора в следующий раз?
– Да, Рен, это мне не понравится.
– Тогда не звони больше в доставку при мне, хорошо?
– Хорошо.
От переизбытка впечатлений Тамир уже практически засыпает.
– Прям вот хочется кого-нибудь убить.
– Ну, иди, убей, раз хочется.
Неуверенное молчание.
– Ладно, обойдусь.

***

Утром Рен всё же ушёл «по делам», Тамир и не рассчитывал, что тот в один день станет вегетарианцем. Оставшись в одиночестве, он задумчиво разглядывал помещение, ставшее вдруг таким тихим, будто он оглох. Это была студия, здесь явно не предусматривалось присутствие второго человека, разве что на широкой кровати. Но единственная комната представляла собой огромный зал с пятиметровыми потолками и двумя стеклянными стенами, сквозь которые открывался вид на индустриальную бездну. Стёкла зеркальные и, как объяснил Рен, бронированные, дверь тоже противоударная – не прострелишь и не взорвёшь. Спрашивается, для чего нужны такие предосторожности? Настоящий бункер на случай военного положения, и теперь они прячутся здесь вдвоём.
Телефон Рен бросил на зарядке, на нём уже значилось пять непринятых вызовов, и вот он снова зажужжал. Тамир, поколебавшись, взял трубку.
– Рен, ты жив вообще? – поинтересовался голос молодого мужчины.
– Это не Рен. Меня зовут Тамир.
– А, это вы, – к удивлению Тамира, отреагировал голос после паузы. – Значит, вы вернулись.
– А вы меня знаете?..
– Да, Рен рассказывал… А сам-то он где?
– А вы, простите, кто?
– Я… Шейд, его коллега и по совместительству любовник. И  его в очередной раз нет на работе, а учитывая его образ жизни, я каждый раз жду, что его кто-нибудь прирежет.
– Эээ… пятнадцать минут назад он был здесь, а сейчас уехал.
– Понятно. Ну вы, я так полагаю, по роду своей деятельности уже поняли, что он немного не в себе?
Тамир вздохнул.
– Да, заметил.
– Ну ладно. Я вас предупредил. Разбирайтесь сами, – великодушно уступил собеседник и отключился.
Тамир вопросительно посмотрел на трубку, отложил её и вернулся к созерцанию комнаты. Ни одной фотографии, никаких безделушек, памятных мелочей, книг тоже практически нет. Почти пустота. Золотистая коробка с узкими чёрными полками вдоль стен, диванами, журнальными столами и уже упомянутой кроватью, стоявшей в прозрачной зоне, из-за чего казалось, что лежишь на улице. В одной из стеклянных стен – дверь на широкую террасу, тоже пустую. Тамир вышел, подошёл к балюстраде. Живой кошмар агорафоба. Такое впечатление, что летишь на космическом корабле. Тамир вернулся на середину террасы, заметив, что кристаллическая мозаика под ногами образует спиралевидный узор, в центре которого – круг, а в нём – скорпион. Луна в Скорпионе, пришло ему на ум. «У меня Луна в Скорпионе», – шутливо оправдывался в далёкой юности Рен, когда Тамир его за что-то отчитывал. Кажется, это было столетия назад. Сорок минут не прошло, а он уже начал скучать. Он уже привык вместо хрупкого нежного подростка ласкать фантастически красивого мужчину, с каждой позы которого можно лепить статую, и воспоминания об их потрясающей близости отзывались покалыванием в пальцах. Вообще-то у него к Рену был разговор совсем не на сексуальную тему, но каждый раз вместо того, чтобы его начать, он оказывался отравлен опасным снежным цветком.

***

Рен, вернувшись, сразу прошёл в ванную, очевидно, чтобы смыть кровь, потому что запах всё равно остался.
– Ты извини, мой… нынешний сожитель постоянно говорит, что от меня пахнет кровью, но к этому, в принципе, можно привыкнуть, – пояснил он из-за приоткрытой двери.
– Он, кстати, звонил.
– Кто?
– Шейд.
– Так вы уже познакомились?
– Ага.
– Чё сказал?
– Тебя искал! Он о тебе беспокоится.
– А ты что ответил?
– Что, к моему удивлению, ты ещё жив.
– Понятно… Он, вообще, классный парень. Во всяком случае, намного лучше меня.
– Это почему? – засмеялся Тамир.
– Ну, никого не убивает… Такой принципиальный, типа тебя. – Рен прошёл в комнату, бросил сумку, достал из неё порошок, из тумбочки – шприц, жгут, ложку, зажигалку, и привычными жестами расставил всё это героиновое войско на стеклянном столе. – Ты прости, у меня тут ещё вторая часть Мерлезонского балета.
– Вижу, – мрачно сказал Тамир. – При твоих финансовых возможностях, мог бы достать дурь почище.
– Не, весь смысл в том, чтобы смесь грязная была. Чистая не действует, – пояснил человек, психические способности которого, в ясном сознании, примерно равнялись способностям небольшой армии. – Я эту тошниловку специально у людей покупаю, из Мира привозят.
Тамир досмотрел до перетягивания руки жгутом и отвернулся к окну, чтобы не наблюдать этот кошмар.
Доза вырубила Рена намертво, Тамир сидел рядом, перебирал мягкие иссиня-чёрные волосы, смотрел на необычайную красоту, которая так бессмысленно себя губила, и ему хотелось плакать. Сейчас у него было такое чувство, словно у него на руках умирает сын.

***

– Рен, радость моя. – Тамиру пришлось насильственно прервать новые чарующие домогательства. – Вообще-то я приехал, потому что мне надо с тобой поговорить… о вещах, которые непосредственно тебя касаются, но начать надо издалека. А я всё не выберу время, чтобы начать, потому что или ты опять нетрезв, или мы опять в постели. Ты не мог бы выделить для меня некий просвет трезвости?
– Ну… – На красивом лице отразились серьёзные сомнения. – А ты уверен, что так будет лучше? Я, когда трезвый, злой.
– Давай всё-таки попробуем, – попросил Тамир, пряча улыбку.
– Ну, если ты так ставишь задачу… То есть надо протрезветь? Если я с этой минуты ничего больше не буду принимать, что протрезвею через пять часов, – расстроился Рен. – Господи, подумать страшно, в каком я буду настроении. Это ж повеситься можно…
– Я в тебя верю, – успокоил Тамир. – Тебя, кстати, на работе не потеряли? Ты там который день уже не был?
– Да пошли они…
– Ты там нечасто бываешь?
– Да, хожу под настроение.
– Зачем ты вообще в полицию пошёл? Живёшь ты, я так понимаю, на деньги родителей?
– Живу я, действительно, на деньги этих сук, пусть хоть что-то мне дадут. А в полицию пошёл, чтобы совершать преступления на законном основании, – последовал исчерпывающий ответ.
– Лихо, – признал Тамир. – А ты в каком отделе значишься?
– Патрульно-постовая служба. Это значит: мотаешься по городу и убиваешь направо и налево.
– И много у вас таких?..
– Насколько я знаю, не много. Шейд, например, честный. Но он в следственном отделе работает.
– А какие сейчас преступления совершаются?
– В смысле?
– Я здесь столько лет не был. Считай, ещё в прошлом веке уехал. Интересно, чем живёт преступный мир старой столицы.
– Понятия не имею.
– Да брось, слухи какие-то до тебя доходить должны?
– Не знаю. Правда, не знаю. Если тебе так интересно, лучше у Шейда спроси. Он, кстати, намного умнее меня.
– Ладно, забей.

***

Без стимуляторов депрессия и тревожность у Рена усиливались на глазах. Если честно, ему надо было ложиться в больницу. Тамир понял, что действительно в конце этого процесса Рен будет ещё менее адекватным, чем в начале, а потому начал разговор где-то посередине.
– Ты знаешь, чем занимались твои родители? Или не вникал?
– Не вникал, чтоб они сгорели. Твари тупые.
Тамир сомневался, чтобы это была правда, скорее всего, Рен сказал так со зла, но тем проще было Тамиру изложить свой взгляд на проблему.
– Они контролировали в Мире политику здравоохранения. Травили людей некачественными лекарствами. Создавали вирусы. Руководили эпидемиями. Это прибыльная сфера. Создаётся новый вирус, внедряется. Появляются приборы контроля, тесты. Всё, естественно, платно. Неэффективные прививки, лекарства, которые переводят острое состояние в хроническое. На всём этом делаются состояния. Потом какой-то учёный «внезапно» открывает способ победить болезнь ещё в зародыше. Эпидемия кончается. Но, природа непредсказуема, и появляется «чума» следующего века… Вот – источник богатства и власти твоей семьи. А потом у них рождаешься ты. И живёшь на таблетках, мягко говоря, не полезных.
– Ты видишь здесь связь? – У Рена был вид человека, пытающегося не заснуть. – Но почему тогда страдаю я, а не они?
– Поверь, они тоже страдают. В меру своего убогого понимания вещей. Но это частный случай. Посмотри, что происходит со всей нашей расой. После Разлива Рек, когда сюда стали привозить грешников, мы сами превратились в наркоманов, рабов. Разлив Рек вредит нам больше, чем людям.
– Великий князь не допустил бы такого. – В сознание всех шедим, получивших базовое образование, было крепко вбито, что Бог ушёл с демонами в Ад, чтобы защищать их от произвола другой стороны. Рен называл Бога, как большинство граждан, Великим князем.
– Боюсь, что допускает. У меня есть основания предполагать, что политика инклюзии проводится осознанно, со знанием всех сопутствующих рисков. И дальше будет только хуже.
– Но Разлив Рек был стихийным бедствием, разве нет?
– Не уверен. В любом случае, я начинаю думать, что с прибытием людей в наш мир стали проникать некие законы, по которым живут они. В особенности – закон равновесия или, точнее, возмездия. Если ты причиняешь кому-то зло, что со временем станешь жертвой такого же преступления. Раньше мы просто выполняли волю Великого князя, и он нас защищал. А теперь всё смешалось.
– Но ведь Он это исправит?
– Я не берусь постигнуть Его замысел. Но, как мне кажется, многое из того, что приписывается действиями той стороны, на самом деле инициировано или, как минимум, попущено Им. Более того, у меня сложилось впечатление, что та сторона так же пострадала от Разлива Рек, как и мы, и так же мало понимает, что происходит.
Фантастические пассажи Тамира привели Рена в такое удивление, что у него даже взгляд прояснился, и в нём читалось: «А сам-то ты нормальный?»
– Вот смотри. В последнее время по всем СМИ гуляет теория, что чем дольше человек живёт в Аду, тем слабее у него запах. Одни «авторитетные учёные» говорят одно, а другие на соседнем канале – тоже государственном – их опровергают. Сам я, как ты понимаешь, исследования не проводил. Получается, мы верим им на слово. Хотя учёным по телеку могут объявить кого угодно. Может, это всё ребята, провалившиеся на экзаменах в театральный вуз. Что-то мне подсказывает, что именно оттуда на ток-шоу приходит большинство «экспертов».
Ты мне сам скажи: ты, в реальности, хоть раз встречал человека с запахом – неважно, по какой причине – слабее, чем у других? Я лично не встречал. О блокаторах сейчас не говорим. Не бывает не пахнущих людей, это… стопроцентная ложь, Рен. Запах не снижается ни на один фермент.
– Поверить не могу. – Рен в искреннем недоумении покачал головой. – По-твоему, Великий князь… что? лжёт нам? Ради чего?..
– Кстати, тебе по долгу службы не приходилось ловить дилеров?
– Цветочников, что ли? Да я, честно говоря, вообще никого не ловлю. Числюсь в полиции чисто формально. На мне висит в сто раз больше преступлений, чем на тех, кто сидит у нас в СИЗО.
– Блеск, – не удержался Тамир. – Кто тебе обеспечил такую карьеру? Родители постарались?
– Да, мы в итоге пришли к соглашению. Я могу гулять до смерти в Старом городе, лишь бы держался подальше от Элюене и не позорил нашу, то есть их, семью. – Рен поёрзал, устраиваясь поудобнее. – Так ты считаешь, что вся эта программа инклюзивного расселения – разводилово?
– Не знаю, что и думать. Я сам всегда был сравнительно далёк от религии. Я, в основном, практиковал по Бафомету, это приносит конкретные практические результаты в… медицине. Молодёжь вообще ничего, кроме культа Луны, знать не хочет…
– А если просто пойти к Великому князю и прямо спросить?
– Мне кажется, не стоит этого делать.
– Почему?
– Я ведь не единственный, кто заметил нестыковки. И не первый. Задавали подобные вопросы и до меня. И, насколько я понимаю, ничем хорошим это не кончилось.
– То есть… по-твоему… элохим тупо убирают оппозицию? Как… мирской чиновник, что ли, какой-то?
– Если учесть, что именно наши специалисты обучали этому людей…
– Опять ты про возмездие?
– Если после Разлива Рек законы Мира стали проникать к нам, всё логично.
– Дурдом, – кратко возразил Рен.
– Теперь конкретно твой случай. Я пришёл к выводу, для тебя возможен единственный вариант. Перейти на ту сторону.
– Что?! – Рен наконец стал подавать признаки жизни – хоть какая-то эмоция, правда, на данный момент это был гнев.
– Позволь объяснить. – Тамир примирительно выставил ладони. – Полчаса нравственных мучений, и всё встанет на свои места.
– Жду не дождусь. Хотя ты меня пугаешь. Я-то думал, что из нас двоих сумасшедший – я.
– Рен, я когда-нибудь тебе что-нибудь плохое советовал?
– Нет.
– Вот и послушай меня. Ещё шесть лет назад, когда тебя привезли ко мне во второй раз, я знал – на уровне слухов – что на той стороне, в первом круге – то есть почти на границе с нами – принимают демонов с проблемами, похожими на твои. Помнишь, я рассказывал тебе про христианство? Так вот, в христианские монастыри. Они совсем не похожи на наши. Там это… не знаю, как сказать… нечто среднее между храмом и… тюрьмой.
– Ты за решётку меня хочешь отправить?! – пронзительные чёрно-серые глаза обвиняюще распахнулись.
– Нет-нет, там нет решёток! – Тамир пошёл на попятную.
– Тогда чем это похоже на тюрьму?
– Ну… я неверно выразился. Нечто среднее между храмом и общежитием.
– В общежитие я тоже не хочу, извини, – сообщил обитатель пентхауса.
– Да всё это не точно! – Тамир всплеснул руками. – У нас ничего похожего нет! Надо просто поехать и посмотреть.
– Ага, я туда приеду, а меня обратно не выпустят?
– В монастырь вообще сразу никого не принимают! Надо побыть сначала насельником, потом послушником, и только потом, если захочешь – и если примут! – монахом.
Рен недоверчиво посмотрел на Тамира, видимо, пытаясь представить себе последовательность, устало выдохнул, взял со стола порножурнал и стал им обмахиваться.
– Чё-то ты меня загрузил, дальше некуда, – пожаловался он.
–  Забудь пока про монастыри, – отмёл Тамир, – и ответь мне вот на какой вопрос. Чего ты сам хочешь, Рен? Если представить, что твоих родителей нет, что… мамашки твоей, которой самой лечиться надо, – нет, – как ты сам хотел бы жить?
Этот вопрос вскрывал рану. Рен, судя по выражению боли на лице, тоже знал своё слабое место. При всей кажущейся хаотичности его жизнь сводилась к одному принципу: против родителей. И при всём своём самолюбии он был достаточно честен, чтобы это признать.
– Не знаю… – Он поморщился, как от физической травмы. – У меня не настолько сильное воображение, чтобы представить, что бы было, если бы ничего не было!
– Хочешь, я скажу тебе, чего ты хочешь?
– Ну? – совсем уже еле слышно отозвался он.
– Умереть. Ты убиваешь себя, Рен. Так долго продолжаться не может. Я вижу, что неслучайно мне пришло в голову приехать именно теперь. Твоё время истекает. Решай сейчас. Или ты что-то меняешь в жизни, или действительно скоро погибнешь. Я ведь правильно понял, что желающих убить тебя в этом городе хоть отбавляй?
Рен с усилием заставил себя сесть, поставил босые ступни на пол и тяжело опустил голову на руки. У него был вид человека, мучающегося жестоким похмельем, и самочувствие, очевидно, такое же.
– Знаешь, что Бафомет сказал мне про тебя? – продолжил пытать Тамир.
– Ну?
– Кармический убийца.
Тут у Рена даже реакции не нашлось, он сидел неподвижно, как глухой.
– Это значит, ты убиваешь тех, кому суждено умереть. Ты в любом случае будешь убийцей, Рен. Тебе на роду написано убивать. Но можно это делать чисто, просто пропуская через себя некую силу, а можно одурманивать себя всякой дрянью, как ты сейчас, извини.
Пора было заканчивать разговор, но Тамир решил добавить ещё один штрих.
– Две недели назад дочь Насобиных, единственная наследница миллиардного бизнеса, застрелила своих родителей из ружья, залила весь дом бензином, облила себя и подожгла. Сгорели все и всё.
Рен поднял голову, в глазах его отразился неподдельный ужас.
– Какой кошмар. Могу представить, что она чувствовала, – вырвалось у него.
– Не хочу грузить тебя теорией возмездия, но знаешь, чем занималась эта семья?
– Боюсь услышать…
– Синтезировала для Мира новые виды наркоты.
Рен смотрел так, словно Тамир зачитывал приговор. Тамир сел рядом и взял его руки в свои.
– Тебе нельзя здесь оставаться. И жить по старым законам нельзя. Надо переходить. Вспомни, это же всегда подразумевалось. Что мы вернёмся. Это время настало, вот и всё. Просто не в один момент, по щелчку пальцев – раз, и мы все в Раю, без малейших усилий с нашей стороны. Я чувствую, это будет сложный процесс. Возможно, более мучительный, чем пребывание здесь, потому что к Аду мы привыкли, а теперь придётся отвыкать обратно.
Тамир откинулся на спинку дивана, он сам устал от этого разговора, словно мешки с цементом выгружал.
– Всё. Моё послание кончилось. Запей его чем-нибудь, я вижу, тебе совсем плохо.

***

Рен уполз в постель – переживать. Тамиру ужасно хотелось его обнять, утешить, но это опять будет сплошной секс. Пусть справляется самостоятельно. Тамир от нечего делать сел в ежедневную серию медитаций. Стемнело.
– Допустим, ты прав, – послышался голос Рена, глухой и совершенно измученный, – и я по жизни убийца. Если я уйду в монастырь, спрашивается, кого я там буду убивать?
– Кого убивать, не ты должен решать, – осторожно ответил Тамир в темноту. – В монастырь надо уйти, чтобы привести своё сознание в полное равновесие. У тебя не должно быть личных предпочтений. Белый свет сам сожжёт тех, кому суждено сгореть.
– Да? А если этот премудрый белый свет первым делом сожжёт тебя?
Признаться, Тамир не рассматривал такой вариант, но, поразмыслив, сказал:
– Подумай вот о чём. Как мне было бы трудно пережить тебя. Ты моложе, Рен, ты и жить должен дольше. Я был бы не против умереть от твоей руки, быстро и не мучаясь.
– Нет, это невыносимо, – устало отрезал голос.
– Хорошо, забудем пока про меня. Если я умру, ты свою миссию не примешь. Но, кроме меня, на планете живёт ещё восемь миллиардов человек. На их счёт у тебя такие же возражения?
– Нет. Остальные восемь миллиардов пусть сдохнут.
– Ну вот. А теперь вслушайся ещё раз в то, что ты только что сказал, и ответь мне: прав был Бафомет насчёт тебя или нет?
Темнота запнулась – её поймали на слове.
– Уж не знаю, что там с Бафометом, но с тобой, Тамир, спорить невозможно! – заявил Рен и включил свет.

***

– Ну и как ты себе это представляешь? Как я вернусь в Рай, которого никогда в жизни не видел? Что делать-то?
– Я не знаю, что надо делать, так сказать, в идеале, – думаю, ты сам должен это понять. Но я знаю, какую можно поставить конкретную цель, с проверяемым практическим результатом.
– И?
– Избавиться от всех зависимостей. Сделай это, и поймёшь, что делать дальше.
– Сказал человек, принимающий кровь по расписанию.
– Тебе обидно бросать в одиночку?
– Ой, какая проницательность!
– Я – другой человек, Рен. Думай за себя.
– Подожди, но если я всё брошу, чем я буду жить? Откуда энергия?
– До того, как сюда стали ссылать грешников, наша раса жила на чистых источниках, в том числе – на белом свете молний. При благоприятном исходе, он полностью заместит стимуляторы.
– А при негативном исходе?
Тамир помялся.
– Есть опасность сгореть.
– Как те, кого я сам сжёг? – Рен уже начал улавливать новую логику.
– Да.
Рен мрачно покачал головой.
– Этот белый свет и так уже разрушил мою жизнь.
– Твою жизнь разрушили твои дебилы-родители, – уточнил Тамир. – Но теперь ты взрослый человек, и они не в счёт.
– Но почему именно я?..
– Не только ты, Рен. Я уже объяснял. Ты не единственный и, слава богу, не первый. Есть опыт. Даже у меня. Сейчас, наверное, можно сказать. Год назад, в Индии, ко мне привели девочку с симптомами, которые были когда-то у тебя. Восемь лет, сенситивность, видения, припадки. К счастью, она родилась в бедной семье, до неё никому не было дела. Я работал, смешно сказать, по бартеру. Они мне притаскивали самодельные сувениры из разных подручных материалов, найдённых на помойке. Видел бы ты индийские помойки – настоящие горы, и на них живут целые таборы босяков со своим каким-то бредовым укладом. На тот момент информация о монастырях шла уже практически достоверная. Я решил рискнуть и посоветовал её родителям попытаться совершить переход. Они практиковали всей семьёй, и по моим схемам, и сами. И в какой-то момент исчезли. Я сам про них забыл. Когда вспомнил полгода спустя, мне это показалось странным. Люди не приходят, а я даже не задумываюсь, почему. Конечно, при их образе жизни они могли пропасть по вполне приземлённым причинам. Но их соседи даже не смогли вспомнить, кто это! Хотя провели рядом всю жизнь. А недавно мне эта девочка приснилась. Девика. Как будто она стоит на другом берегу Реки и прижимает палец к губам, словно просит молчать. И я проснулся с чётким чувством, что надо вернуться в Москву. И вернулся.
– Передай Девике, что я её люблю, – горячо одобрил Рен.
– Может быть, ты сам её увидишь, – улыбнулся Тамир. – Теперь о сложностях. Переход такого высокопоставленного демона…
– Да брось. Какой я высокопоставленный?
– Это неважно, где ты работаешь. Ты можешь работать хоть дворником, потенциал у тебя всё равно, как у барона. Это генетическая данность. Демоны высокого ранга рождаются очень редко, ты сам знаешь. Не просто так твои родители не хотели тебя отпускать. У тебя очень сильное сознание, очень широкое… Вполне возможно, что им просто дали указания. А если не дали, то ещё дадут. Остерегайся всех, Рен, особенно их. Они могут сделать вид, что хотят примириться с тобой. Властям будет лучше убрать тебя, чем допустить переход. А убрать тебя будет проще всего их руками. Я знаю, в глубине души ты хотел бы простить их. Любой ребёнок любит своих родителей, какими бы они ни были. Не доверяй им.
– Но Великий князь…
– Великий князь не всегда действует в наших интересах. Полагаться только на его волю нельзя.
Рен прерывисто вздохнул.
– То, что ты говоришь, – это государственная измена.
– Никому другому, кроме тебя, я бы этого не сказал. И вот ещё что. Наверное, лучше сказать сейчас. Тебя будут задерживать всеми способами. Я не думаю, что до этого дойдёт, но… Меня могут убрать за то, что я выдал тебе эту информацию. – Тамир прижал пальцы к губам Рена, предупреждая возражения. – Обещай мне, Рен. Если это случится, если меня убьют… Ты не сломаешься, не свихнёшься, не покончишь с собой. Ты совершишь переход. Любой ценой. Пусть всё, что я для тебя делал, не будет напрасным.
Рен мрачно опустил голову. Потом мягко взял руку Тамира и поцеловал.
– Обещаю, что сделаю всё, как ты велел.

***


;
Луна в Скорпионе

– От героина я тебя прошу отказаться. – Тамир вопросительно взглянул на Рена, тот кивнул с видом умирающего лебедя. Тамир взял его руку и начал мягко массировать ладонь. Господи, всё возвращается. Первый раз это было двенадцать лет назад. Видит Бог, я сделал всё, чтобы Рен не дошёл до того состояния, в котором сейчас находится. – Совсем без химии мы не обойдёмся, я выпишу тебе антидепрессанты… блин, у меня лицензия индийская… ладно, если здесь не продадут – из Индии выпишу. Теперь алкоголь. Ты, в принципе, сколько и чего пьёшь? – Рен взглянул на него непонимающе. – Ну, примерно?
– Не… не помню.
– Коньяк, водку, спирт?
– Всё… подряд.
– Ладно. Значит, в ближайшую неделю будем считать. И постепенно снижать дозу. Кровь? Тоже не считал?
– Нет…
– Мне нужна цифра в миллилитрах и количество в трупах. Сколько примерно ты убиваешь людей и сколько пьёшь крови. Задача ясна?
У Рена был такой вид, словно ему делали операцию без наркоза.
– Ну, не смотри так, – Тамир мягко поцеловал его в губы. – Надо сделать над собой усилие. Потом станет легче.
В глазах Рена уже заранее отражался весь ужас возвращения в реальность без героина.
– Маниакально-депрессивный психоз у тебя налицо, тут медицина права… – Тамир вернулся к своим записям. – Но главная проблема в том, что у тебя огромная нереализованная психическая сила, которая сжигает тебя изнутри. Это причина… всего. Надо дать энергии какой-то выход, но я вижу, что возросла она неимоверно, и проводить эксперименты в черте города просто опасно. Надо ехать на Реку или… – Тамир запнулся. Рен наконец улыбнулся.
– Московское море?
Тамир отвлёкся от своих бумаг и рассеянно посмотрел в окно.
– Боже, я там, кажется, сто лет не был…
– Я столько же, хоть и жил последние годы в Москве.
– Получается, мы там были… вместе…
– Шесть лет назад, если по общему календарю.
– А почему ты сам туда не спускался?
– Ты что, без тебя я никогда бы туда не поехал. Я бы умер там от воспоминаний.
– И я тоже боюсь. Кажется, как только увижу его, сердце разорвётся.
– Ладно. Поехали на Реку. Для начала.

***

Высадились из такси в районе Лыткаринских гхатов. Рен задумчиво побродил по набережной. Тамир сел на ступеньки.
– Сделай что-нибудь, что хочется, – абстрактно предложил он. Рен подумал, поднял руки, и вместе с его движением из каменного русла над гхатами поднялась Река. Она зависла на фоне чёрного неба, переливаясь электричеством, как сверкающая светлая змея. Рен опустил руки, и водный поток с грохотом обрушился обратно, качаясь и выплёскиваясь за край. Рен оглянулся. Тамир поднял руки в жесте «сдаюсь». Рен взял с земли камень – крупный, обкатанный водой булыжник – подержал в руках и разломил пополам. Тотчас же вся галька, лежавшая на берегах, разломилась пополам, причём место скола светилось, как раскалённое железо. Рен сжал обломки камня в ладонях, размял их, как глину, и слепил фигурку. Подумав, кое-что поправил и слепил распятие с фигуркой крайне размытых контуров, похожее на доисторические статуэтки. Камень погас и застыл.
– Орудие труда, – крикнул он Тамиру и перебросил ему статуэтку.
– Сюр какой-то, – ответил тот, разглядывая творение.
Небо загудело, и над рекой промелькнули отсветы. Послышалось монотонное пение, похожее на жужжание пчёл – каждый голос бесконечно тянул свою ноту. Из столбов света выглядывали любопытные глаза.
– Отвалите! – крикнул им Рен, и явление исчезло.
– Это были сирины, между прочим.
– Страшилы, – безапелляционно ответил убеждённый расист. Тамир усмехнулся. Над лестницей блеснула молния.
– Помнишь гарпию Далию Ледову? Адвокатессу по международному праву?
– Мммм… А, ну да.
– Не заметил, что она в последнее время пропала с экранов?
– Да я как-то не слежу за её карьерой.
– Она обратилась. У неё муж был ангел.
Рен, занятый тем, что водил по воде кончиком белой молнии, несколько отвлёкся.
– Как это?
– Обыкновенно. Официально. Они это, конечно, не афишировали. Но вся её головокружительная карьера – его рук дело. Он поднял её с четвёртого круга Ада на четвёртый круг Рая.
– А ему-то зачем это нужно было?
– Это не ко мне вопрос… Может, правда любил. Любит.
– Думаешь, они и теперь там?
– Похоже на то.
Рен перевёл молнию на себя, потом обратно в воду. Вокруг его фигуры образовалась огромная сфера белого света.
– Ума не приложу. Как ангел мог жениться на гарпии?
– Некоторые из них хотят, чтобы мы вернулись.
– Как они могут этого хотеть, если сами же нас выгнали?
– Некоторые жалеют об этом. Они осознали последствия. Эволюция едина.
– И либо мы все…
– …спасаемся, либо все погибаем.
– Это очень похоже на философию людей.
– Может быть, люди оказались наиболее мудры в этом вопросе.
Рен извлёк из Реки огромную водную сферу, заряженную электричеством. Не придумав, куда её деть, опустил обратно. Река озарилась подводным взрывом. Лестницу тряхнуло. Тамир дипломатично промолчал.
– Я бы с гарпией не лёг, даже если бы мне ещё доплатили.
– К счастью для гарпий, этого от тебя никто и не просит…
– Ой, какие мы толерантные! Ну хорошо, скажи честно: ты бы переспал с гарпией?
– Ты так спрашиваешь… Я с ними не общался. Я их видел-то пару раз в жизни, и то издалека.
– Да уродины они, – кратко подытожил Рен в своей типичной манере и шарахнул молнией по берегу, превратив всю гальку в пыль. – Всё! Пляж с чёрным песком. Как на Тенерифе.
– Красота, – одобрил Тамир.

***

Дома Рен собрал всю имевшуюся наркоту, сложил в мусорный контейнер и сжёг.
– Ты всё уничтожил?..
– Ты сказал: избавиться от зависимостей. Я избавляюсь.
– Ты уверен, что сможешь так резко бросить?
– Не уверен. Но если я не попробую, мы не узнаем, верно?
Потом куда-то смотался и вернулся с пачкой книг. Выложил стопкой на стол, сел рядом и открыл первую, явно намереваясь прочесть по очереди все. Тамир заглянул под одну из обложек. Архивные.
– Про что книжки?
– Про христианство. – Таких книг не было в общем доступе. – У меня посольский допуск остался. Ещё с тех времён, когда мои придурки надеялись, что я хотя бы курсы при МГИМО окончу.
– Хочешь почитать христианские молитвы?
– Хочу вообще понять, с чем имею дело.
Перечитал всё за сутки без перерыва и отложил.
– Всё, я решил. Буду делать отчитку.
– По христианскому обряду?!
– Да, Тамир, по христианскому! По какому же ещё? Почему ты всё время переспрашиваешь? Ты же сам, первый, посоветовал мне христианство!
– Я посоветовал одну коротенькую молитву на крайний случай! А ты, демон, собираешься делать отчитку, от которой даже людей в Мире выворачивает наизнанку!
– А у тебя есть другие предложения? Ты же сам сказал: я должен очиститься от греха!
– Я сказал: избавиться от зависимостей!
– Это одно и то же! Корень зависимостей – в психике! Если я просто лягу в наркологическое отделение на капельницу, от этого не будет никакого толку!
Тамир нащупал кресло и сел в него.
– Это ужасно. Это очень опасно.
– Слушай, ты же сам говорил, что я какой-то невиданный феномен. Поэтому я просто сделаю отчитку, и всё!
Тамир молча кивнул. Потом спросил:
– У тебя есть корвалол и валидол?
– Нет! – Рен взял наставника за плечи и слегка встряхнул. – Тамир, ну не тупи. Ты меня на это подбил, а теперь нервируешь. Занимайся своими делами и не обращай на меня внимания!

***

Несколько раз Рен начинал читать и, не дойдя до конца первой молитвы, засыпал мёртвым сном. Потом придумал, как с этим бороться, и взял в руки свечу, чтобы горячий воск лился прямо на пальцы. Тогда начал забывать слова, хотя, как все высокородные демоны, обладал фотографической памятью.
– Как будто все мысли вышибает, – комментировал он. – Ни одного слова по-русски не могу вспомнить.
Примерно с сотой попытки он дочитал первую молитву, и его стало рвать кровью. Сначала время от времени, а на следующий день – непрерывно. Были моменты, когда кровь просто лилась ровной струёй изо рта, носа, ушей и даже из глаз. Он поставил рядом с собой ведро, в доме и в ближайшей аптеке кончились бумажные полотенца, а Рен всё равно сидел в луже крови. Тогда он разделся, пересел в душевую кабину, включил воду и снова стал читать. Правда, с большими перерывами. Два слова – двадцать минут кашля.
Тамир, видя всё это, уже пожалел о своей затее. С отчиткой, как с любой другой практикой: начать-то может каждый, а вот закончить, да ещё с нужным результатом, не сломав себе жизнь, не сгорев и не свихнувшись, мало кому дано. Хотя Тамир с самого начала знал об опасности, видеть её в реальном времени оказалось выше его сил. Потом он понял, что подобные эмоции с его стороны – тоже часть испытания, своей паникой он никому не помогает. И он заставил себя жить так, словно ничего не происходит. Пока принял это решение, потерял счёт времени. Рен, который несколько суток не спал – дремал в душе между приступами рвоты – наконец выполз из ванной, лёг в кровать, ночью проснулся опять весь в крови, дополз до стола, взял нож, разрезал вены от локтя до запястья, и из них ручьями полился героин. Он потерял сознание и так и пролежал в месиве из крови и героина сутки. Потом открыл глаза, дополз до ванной, принял душ и сел читать всё сначала, потому что забыл, сколько отчитал. Тамир внёс свою лепту тем, что вымыл пол и вынес постельное бельё на помойку, хотя, по-хорошему, можно было уже выкидывать всю кровать. Голова у него болела в эти дни просто ужасно, хотя раньше такого не было. Особенно ночью, как будто раскалённый обруч надевали, а во сне преследовал один и тот же звук, нараставший до оглушительного рёва: ледяной скрежет металла и крик сразу множества людей. Постепенно он понял, что видит крушение поезда, стон гнущихся железных конструкций, сминающих живую плоть. Прошлое это или будущее? От жаркой, тесной, убийственной тьмы веяло такой безнадежностью и отчаянием, что всё казалось бессмысленным. Казалось, это никогда не кончится.
Запах крови, поднявшийся в комнате, был невыветриваемый. Но дышать стало совсем невозможно, когда у Рена стали появляться по всему телу гнойные раны. Стоит ли говорить, что Тамир никогда в жизни такого не видел, по крайней мере, у шедим. Разве только у смертельно больных обитателей нищих индийских трущоб. Рен стал похож не на мертвеца, как было в начале отчитки, а на разлагающийся труп. Доходило до того, что у него лоскутами отваливалась кожа, просто сползала, как гнилая кожура. Рен в целом был лишён тщеславия по поводу своей внешности, но видеть себя в таком состоянии никому не понравится. Он разбил зеркало в ванной и снова стал читать. Запах гноя был невыносимый.
– Может, тебе и правда лучше переселиться? – отрешённо спросил он, снимая с себя очередной лоскут кожи и выбрасывая в помойку.
– Не лучше, – стиснув зубы, ответил Тамир. – Я такое уже видел. – Видел он такое у людей на последней стадии СПИДа и сифилиса, но уточнять не стал. – Продолжай.
И в один, воистину прекрасный, день всё кончилось. Тамир к тому времени уже поверил, что Рен не дочитает молитвенное правило и умрёт. Однажды он просто заснул – на удивление крепко, без сновидений – а когда проснулся, ничего не было: ни крови, ни гноя, ни язв. Рен сидел, прислонившись спиной к стене, и задумчиво смотрел в туман за окном. Тамиру даже показалось, что всё остальное приснилось ему, или у него провалы в памяти, настолько безмятежной выглядела картина. Словно весь мир обновился. Рен в ответ на вопросительный взгляд пояснил:
– Дочитал. – Помолчал и добавил: – Первый круг дочитал. Осталось ещё сто сорок девять.

***

Рен крутил в ладонях чашку кофе, смотря застывшим взглядом прямо перед собой.
– Как будто сто лет прошло. Такого навидался и наслушался. Кошмар просто. Я на сколько лет выгляжу сейчас? – задал он неожиданный вопрос.
– На свой возраст, – признался Тамир.
– Блин, зеркало разбил…
– Может, хватит? – робко предложил Тамир. – Перерыв?
Рен устало покачал головой.
– Нет. Стоит только тормознуть, и начнётся движение назад. Причём с огромной скоростью. А потом всё придётся проходить сначала. Второй раз я этого не переживу. Ничего. Дальше будет легче. А ты ничего не слышишь?
– Нет. А ты слышишь?
– Два голоса. Мужской и женский. Не умолкают просто.
– Что говорят?
– Матерятся. Сука, ты всё равно от нас не уйдёшь, ты скоро умрёшь. Повторяют одно и то же на разные лады. Господи, я не ангел, но таких ругательств в жизни не слышал. И, главное, так орут, что хочется голову разбить об стену.
Тамир вздохнул.
– Это достаточно распространённый симптом.
– И что от этого помогает?
– Всем по-разному. – Один его пациент, услышавший «голоса» после черепно-мозговой травмы, так потом и жил с ними. В принципе, даже приспособился, научился не обращать внимания. – Теоретически, можно попробовать подобрать препарат, который хотя бы снизит… – он неуверенно пошевелил пальцами.
– Нельзя, – Рен грустно заглянул в пустую чашку. – Нужно или делать отчитку, или пить и колоться. Вместе будет ни два ни полтора.
Дальше Тамир старался не думать. Отчитка, кроме опасности для физического здоровья, несла в себе другую опасность, неизвестно, лучше или хуже: сумасшествие. Не такое, как было у Рена раньше, а полное превращение в овощ.
На следующую ночь он проснулся и понял, что слышит скрежет металла в реальности. Непрерывный утробный гул, от которого стены дрожали. Платформа накренялась относительно оси, это стало видно по огням за окном. Последовал ещё один удар, который, кажется, прошёл по всей высоте здания, от основания до шпиля. А потом платформа отделилась и куда-то поплыла.
Тамир вышел на террасу. Да, это правда. Ось здания размагнитилась. Господи, когда это было в последний раз? Такое вообще бывало? На его веку, кажется, нет, он только слышал о таком.
По периметру с тревожным гудением пульсировали красные аварийные огни. Флайты с воем облетали неожиданные препятствия. Платформа въехала в магнитную трассу и прорвала её. Линия запульсировала синим светом. Ожил громкоговоритель – подключилась дорожная полиция.
– Внимание! Обрыв 113 линии! Всему транспорту в зоне аварии перейти в положение стопора! – Одна из машин чиркнула бортом о край платформы и отлетела в сторону, чуть не столкнувшись с другой. Уровнем ниже послышался ещё один удар. – Внимание! Обрыв 5 линии! Обрыв 27! – Всё новые и новые трассы вспыхивали синими огнями. – Принудительное торможение через пять секунд… четыре… три…
Сверху донизу пространство рассекла яркая молния, выбившая из металлических конструкций россыпи белых искр. Тамир вернулся в комнату. Рен лежал то ли в глубоком сне, то ли в обмороке.
– Рен, – позвал его Тамир. Потряс за плечо – обжёг ладонь. Вокруг Рена вспыхнула жгучая белая сфера. Приехали.
Тамир вышел в коридор, где уже бродили обозлённые обитатели элитного жилья.
– Какого чёрта произошло-то?
– Платформа слетела с оси.
– Не только наша. Говорят, вся ось отключилась.
– Это не тот психопат опять эксперименты проводит? Который с вами живёт? – неожиданно адресовался один из мужиков к Тамиру. – Уже несколько раз из-за него во всём доме электричество гасло!
– Вы о ком? – нахмурился другой.
– Да тот, который водит как сумасшедший! Об стены тормозит.
– А, который трупы из окна выкидывает?
– Он самый.
– Подождите, его вообще сейчас нет, – вставил Тамир. – Он уехал.
– Врёте, небось. Выгораживаете.
– Знаешь что, мужик, чем фантазировать, лучше позвони в службу спасения, – разозлился Тамир, – или хотя бы просто уйди!
– А сам-то ты чего не звонишь?
– Позвонили уже! Хватит орать! – оборвал с другого конца коридора недовольный женский голос.
Воскресла сигнализация. Лампы в коридоре мигнули и вспыхнули красным.
– Внимание! Повреждение оси! Всем жителям приготовиться к эвакуации! Повреждение оси! Приготовиться к эвакуации!
Тамир вернулся в квартиру, закрыл дверь и привалился к ней спиной. Рен так и не пришёл в себя.

***

Фургоны эвакуаторов, вцепившиеся в платформу, подобно толстым красным жукам, какое-то время удерживали её на весу. В течение часа жители собрали ценные вещи и разъехались. Спасатели прошлись по коридорам, проверяя квартиры. Тамир сидел возле двери.
– Простите, а вы что, собираетесь здесь оставаться?
– У меня антиквариат в квартире. За мной сейчас родственник заедет на грузовике. Не беспокойтесь.
– Этот этаж, скорее всего, уже не поднимется назад.
– Да, я понял. – «Я это сразу понял».
– Н-ну, смотрите… Точно не нужна помощь?
Тамир отрицательно покачал головой. Спасатели разошлись, эвакуаторы дрогнули и расцепили железные челюсти. За окном поплыли пепельные тучи и замерцали молнии. Платформа опускалась в Московское море.

***

К тому времени, как Рен очнулся, за окном стоял плотный туман, а у подножия террасы мирно плескались небольшие волны.
– С добрым утром, спящий красавец.
– Привет… – Рен почти сразу насторожился. – Что-то случилось? У нас какая-то странная структура вокруг.
– Наша платформа упала в Реку.
– В смысле?
– Ось здания размагнитилась, платформы полетели кто куда. Соседи эвакуировались, а мы плывём по Реке, – поделился новостями Тамир.
Рен выбрался из кровати, вышел на террасу и всмотрелся в туман.
– Вот тебе раз, – озадаченно протянул он.

***

– На сколько у тебя хватит запасов крови?
– Надолго. Я мало пью. Обо мне не беспокойся.
– Как думаешь, куда мы плывём?
– Не представляю.
– Это Волга, что ли?
– Наверное. Судя по ширине. Берегов не видно.
– Их не только не видно, я их не чувствую.
Заморосил дождь. Рен вернулся под крышу и снова начал читать. Осталось восемьдесят семь кругов.

***

Несколько кругов прошло в обманчивом спокойствии. Стемнело. Из тумана, клубящегося над террасой, вышла женская фигура. Каблуки туфель отчётливо прозвенели по мозаичному полу. В деталях внешность не рассмотреть, просто тёмный силуэт. Одета, кажется, в «деловом» стиле, принятом у людей и работающих с ними послов из Ада. Фигура остановилась за окном, подняла руку и тихо, размеренно постучала по стеклу.
Только тогда Рен её увидел, и посмотрел с таким безграничным ужасом, словно ничего хуже не мог представить. Слова замерли у него на губах. В теории он прекрасно знал, что во время отчитки можно увидеть и услышать всё, что угодно. Может почудиться, что птицы кричат и бьют крыльями прямо над головой, что бегают насекомые, ползают змеи, кто-то зовёт, что беспрестанно звонит телефон. И вроде бы логика подсказывает, что Альбина никак не могла здесь появиться, но Рена просто парализовало чувство, бывшее худшим воспоминанием детства, – смесь гнева, омерзения и беспомощности. Долгое время он молча смотрел на фигуру, а она, казалось, смотрела на него. С усилием он вспомнил слова молитвы, опустил глаза и снова начал читать. Фигура снова подняла руку и стала стучать в стекло.
Так продолжалось, наверное, полчаса. Потом Рен снова замолчал. Тамир видел по его лицу, что он борется с искушением крикнуть что-нибудь этой фигуре, прогнать её или спросить, зачем пришла. У Тамира к тому времени у самого раскалывалась голова от упорного монотонного стука, но он мгновенно понял, что вступать с фигурой неважно в какое взаимодействие ни в коем случае нельзя, встал и громко крикнул повелительным тоном:
– Не отвечай! Не отвечай!
Рен вздрогнул, словно очнулся ото сна. В этот момент стекло пятиметровой высоты, за которым стояла фигура, влетело внутрь комнаты, разбилось на мелкие осколки и рухнуло на Рена.
Тамир никогда в жизни не видел такую картину: чтобы человек был полностью утыкан осколками стекла. Тем не менее он снова повелительно крикнул:
– Продолжай читать!
Рен хватал ртом воздух, с ужасом глядя на свои усыпанные стёклами руки. У него всё было в крови, настоящее кровавое месиво. Похоже, удар оглушил его, и он плохо сознавал, что происходит.
– Продолжай читать! – повторил Тамир и тут же ощутил, что некая незримая сила отбросила его назад в кресло и держит там. Губы Рена шевельнулись – возможно, он хотел начать молитву, но потерял сознание.

***

Нечто, державшее Тамира, ушло и как бы с порывом ветра исчезло. Рен сидел среди осколков, тупо глядя в пол. Тамир с трудом перевёл дыхание.
– Это была не она. Не верь.
– Что делать, Тамир? Как это выскребать? – Только в одной ладони у Рена было, наверное, штук пятьдесят мелких осколков.
– Попробуй отчитать?
– Не могу. Сил нет.
– Я выну, – сказал Тамир.
Хорошо, что нашёлся маникюрный набор, он-то и пригодился, поскольку хирургических инструментов, естественно, не было. Потянулись бесконечные сутки извлечения стёкол с помощью щипчиков, пинцетов и ножниц. Рен то механически шептал молитву, то впадал в забытьё. Тамир достал из запасников пятилитровую бутыль.
– Святая вода. Попробуй умыться. Или выпить. – Вообще-то святая вода вызывала у демонов сильные ожоги.
Правда, стало лучше, взгляд у Рена прояснился.
– Ты где её достал? – спросил он, едва шевеля губами.
– В пустошах. У отшельников.
Рен еле слышно рассмеялся.
– Что-то я не представляю себе, как это происходит. Ты, демон, можешь вот так запросто приехать к какому-то там отшельнику на такси и попросить налить канистру святой воды?
– Если тебе интересно, к отшельникам надо идти пешком. Или лететь на крыльях. Флайты так далеко в пустоши не забираются – теряют сигнал.
– Разве всякие там праведники не должны нас изгонять?
– Те, кто всё понял, уже ни к кому не испытывают ненависти. Даже к нам.
– Интересно, что сказал бы на это Великий князь.
– Возможно, он именно этого и хотел.

***

– Сколько кругов осталось?
– Не знаю. По-моему, всё. Я чувствую, что можно больше не читать. Хотя всё равно буду. – Рен вышел на террасу. Шёл холодный дождь. – Вроде осталось тридцать два. Если я со счёта не сбился. Но я, кажется, даже привык. Даже как будто хочется прочесть ещё раз. – Широкая молния пробежала по его телу и ушла в небо, терраса озарилась белым блеском. Рен подошёл к краю, поболтал в воде рукой, потом лёг на пол, в пенящийся на мозаике поток, и безучастным взглядом стал смотреть в жемчужно-серое небо, свесив одну руку в воду и лениво пропуская волны сквозь пальцы. Тамир улыбнулся, глядя на мозаичный узор.
– Луна в Скорпионе… Это ты нарисовал?
– Я, кто же ещё. А ещё Марс в Скорпионе и Плутон в Скорпионе…  Не натальная карта, а форменное безобразие. Помнишь, ты меня называл ядовитым цветком?
– Виореном? Да, точно…
– Знаешь, я раньше думал, что у тебя взгляд какой-то своеобразный. Что по неизвестным причинам ты видишь меня в более привлекательном свете, чем остальные. А сейчас понял кое-что. Рядом с тобой я и правда меняюсь. Двух месяцев не прошло, как ты приехал, а я другим человеком стал. Намного лучше, чем тот, что жил здесь последние годы. Почему так? Это магия какая-то.
– Да тут всё просто, – подсказал Тамир. – Я люблю тебя.
– Я тоже тебя люблю, но что-то не заметил, чтобы у тебя в моём присутствии нимб появлялся.
– Правда… Тогда не знаю, – сдался Тамир.
– На тебя вообще никто не влияет, ты со всеми одинаковый, хоть с принцем, хоть с нищим.
– Меня все принимают таким, какой я есть, – выдвинул новую гипотезу Тамир. – Я, в общем-то, удобен обществу. А тебя мало кто способен понять, и ещё того меньше – принять.
– Да, возможно, – согласился Рен. К нему вернулась его красота, всё в том же хищном, ослепительном варианте, и Тамир тихо любовался на роскошное полуобнажённое тело, блестящее в струях дождя. – Денис и Альбина умерли вчера вечером.
– Откуда знаешь? – насторожился Тамир.
– Видел. Разбились в автокатастрофе. – Рен перевернулся на живот и сквозь решётку ограждения опустил в воду обе руки. – Там были другие варианты. Изначально я должен был сам сгореть и сжечь их ещё в детстве. Но всё изменилось из-за тебя. Ты смог научить меня взаимодействовать с этой силой. Потом был второй вариант. Если бы я остался с тобой, если бы они отпустили меня, мы разошлись бы мирно. Они этого не допустили. Дальше они жили только потому, что я подпитывал их своей ненавистью. Ушла ненависть, и они ушли.

***

Дождь постепенно стих, навалилась темнота, а из темноты по Реке побежали огоньки. Рен сначала даже подумал, что это очередной глюк, но это оказались бумажные кораблики со свечами, цветами и записками. Такие дети пускали вниз по Реке в качестве подношения. В любое время, когда хотелось, чаще всего – в день, когда их крестили в Реке. В записках обычно загадывали желание. Сейчас эти кораблики плыли все вместе. Завораживающее зрелище.
– Сколько желаний у детей, – сказал Рен. – А я как тогда ничего не хотел, так и сейчас ничего не хочу…
Ударила молния, скользнув по его телу белым потоком. Река вдруг окрасилась в цвет крови. На её поверхности вспыхнул горький коптящий огонь, а в глубине поплыли мёртвые тела. Их прибывало всё больше, и в конце концов платформа остановилась. Трупы толкались вокруг неё, как странные водяные растения: раздувшиеся тела, переплетённые волосы. Рен смотрел на столпотворение мертвецов с ужасом. Казалось, он ждёт, что они сейчас восстанут из Реки и заберут его.
– Думаешь, это те, кого ты убил? – неуверенно предположил Тамир.
– Если так, мы никогда не выберемся отсюда, – простонал Рен. – Столько не переплыть…
Но прошла минута, другая, красные воды стали рассеиваться, уступив место синим, небо просветлело, и навстречу платформе из тумана выступили крохотные цветы, совсем скромные после прежних инфернальных видений. 
– Смотри, кувшинки, – удивился Рен.
Тамир устало рассмеялся. Цветочки прочно ассоциировались со всяческими нарушениями уголовного кодекса, от незначительных до роковых, а Рен вдруг сказал:
– Слушай, я вижу этот цвет!
Тамир поднял голову, вгляделся и понял, что действительно, белые цветы стали как бы сиять изнутри каким-то новым, невиданным свечением, для которого и сравнение-то не подберёшь.
– Я никогда в жизни такого цвета не видел! – поразился Рен.
– Я тоже…
– Как такое может быть?
– Я уже ничему не удивляюсь…
– Как он там назывался?
– Жёлтый. Говорят, люди любят кувшинки, потому что они напоминают цвет их солнца.
– А у них есть солнце?
– Говорят, что да.
Рен протянул руку сквозь решётку и сорвал проплывающую мимо кувшинку. Ему пришла на ум ещё одна, не охваченная практикой молитва, и он прочитал:
– Упокой, Господи, души усопших раб Твоих… родителей моих, сродников, и… всех, и прости им вся согрешения вольная и невольная, и даруй им Царствие Небесное.
Из тумана вниз по течению Реки стали проступать очертания бетонных башен, в которых Тамир без особого труда узнал индустриальные лабиринты Красногорска, где когда-то родился.
– Павшинская пойма, – отрешённо прокомментировал он. Покинув Москву в юго-восточном направлении, они вернулись в неё с северо-запада.

***


;
Снег

Что хорошо – плазменная «шмотка» практически непродуваемая. Можно в зимнюю погоду ходить в газовом готическом платьице и не мёрзнуть. Девчонки в их компании одевались кто во что горазд: латексные прозрачные юбки, кружевные майки, длинные бархатные перчатки, высокие кожаные сапоги. А почему бы не повеселиться? Особенно если знаешь, что тебя могут скоро убить. Мила поглощала местное мороженое сорта «апельсин с кровью» и смеялась чьим-то шуткам, не вникая. Не так давно у неё появился парень – вампир из «цветочников». Может, сделает предложение (стать его личным донором). Если к белому статусу добавятся ещё и антидухи, Мила будет почти в безопасности. Соня, конечно, говорит, что цветочники просто изучают людей, да и сами находятся на полулегальном положении, но, по мнению Милы, это лучший вариант из возможных. Да и просто Илья ей нравился. Мила часто бывала в коммунах «хиппи», там царил дух анархии: можно встретить самые разные парочки, и девушки-вампиры с обычными парнями, и парни-вампиры с девушками-людьми, и влюблённые одной расы – никто никого не заставлял «соблюдать приличия». Мила пару раз сталкивалась с представителями местной знати, и впечатление осталось ужасное, её рассматривали исключительно как еду, и не самую вкусную.
Правда, сегодняшний вечер они с Ильёй проведут порознь. Наступило зимнее солнцестояние – самая долгая ночь в году, а у шедим все важные события связаны с астрономическими явлениями. Поэтому в Кремль прибывает Бог. Все так и говорили: «Бог». Мила удивилась, когда узнала, что демоны считают Бога правителем Ада. А Дэвле и Сатан у них – просто популярные имена. Нарочно не придумаешь!
Но как Илья, так и Соня дружно убеждали её, что «пойти посмотреть на Бога» – плохая идея. Демоны обязательно выйдут преклониться перед Богом, знать заранее оккупировала весь Кремль, а для людей из Мира это может быть неприятный опыт. Почему – Мила так и не поняла.
Илья уже вызывает флайт. Идёт снег, и Мила с удовольствием ловит на ладонь невесомые снежинки. Они тут же тают.
– Езжай прямо домой, поняла? Никуда не выходи. Мало того, что Бог прибывает, так ещё снег пошёл. Тебя уже предупреждали насчёт снежных цветов?
– Нет, а что?
– О, господи, невинная душа. Во время снега из земли вылезают совершенно жуткие цветы, называются виорены. Они не только ядовитые, некоторые из них могут стреляться ядовитыми иглами на расстояние до двух метров… и ещё переползают сами с места на место. Не то что трогать их, лучше даже близко не подходить. Просто избегай всех платформ, где есть растения, пока снег не растает.
– А как они выглядят?
– Похожи на чёрное алоэ. В общем, садись и давай прямо в гетто, а там тебя встретит сестра. Будь умницей. – Лёгкий поцелуй на прощение. Илья обращался с ней слегка снисходительно, но в своём шатком положении «грешницы» Мила даже была этому рада. Флайт зажужжал и набрал скорость.

***

– Сегодня Долгая ночь, – сказал Тамир, задумчиво глядя в огонь. Платформа благополучно вошла в Московское море и фланировала по чёрным волнам, а сил встать и разобраться со всем этим не было. Куда-то следовало деть отдельно взятый этаж, но вместо этого Тамир сидел в прострации возле камина, а Рен валялся на кровати. – Бог приедет. Ты, вообще, его давно видел?
– Ни разу.
Это была неправда, о чём оба прекрасно знали. Ну вот, психотерапия продолжается…
– Я очень мало соблюдаю культ Йево, – издалека начал Тамир. – Никогда не видел Бога воочию. Но у меня и возможности не было, я из простолюдинов.
– Да просто тебе… – «плевать на него», хотел сказать Рен, но заменил на более чинное: – безразлично.
– Не хочу напоминать о неприятном, но… первый приступ у тебя был… ты помнишь, когда?
– Смутно. – В голосе Рена зазвенел металл.
– Что, если это не случайность?
– О, господи-ииии, – Рен накрыл голову подушкой.
– Может, и случайность, – Тамир отступил. – Потом были и другие… Проехали, в общем.
Потрескивали дрова. За окном хлестал чернильный ливень.
– Ты хочешь, чтобы я пошёл на встречу с Богом.
– Не настаиваю.
– Тамир, ты пытатель. Заплечных дел мастер.
– Может, тебе следовало бы встретиться со своим страхом. В этот раз. Может, ты бы избавился от него.
– Я понимаю, на что ты намекаешь. Ты хочешь сказать, что у Великого князя есть как бы другая ипостась на той стороне. И раз там всё наоборот, значит, и Бог там как бы наоборот, но это один и тот же Бог. Ты считаешь, что именно это я и видел.
– Ты… прямо такими резкими словами сказал, даже я для себя так не формулировал.
– За что мне это?! Я не хочу об этом ничего знать! Я хочу жить, как тупое животное. – Эта мысль Рену понравилась. – Знаешь, я не против был бы стать собакой, если бы ты был хозяином.
Тамир не выдержал и рассмеялся, рискуя обидеть собеседника.
– Ну и фантазии у тебя.
– А чего? Хочешь жить с белым волком?
– Я и так с ним живу.
– Тоже верно…
– В конце концов, никто тебя ни к чему не принуждает. Что бы ты там ни видел, не… обязательно что-то предпринимать по этому поводу. Видел и видел.

***

По городу прокатился… даже не рёв, а лишь предчувствие рёва – тихое грудное воркотание. Тихое для исполинского существа, которое размерами превосходило Москву. От этого бездонного звука вздрогнули стены. Мила с Соней сидели в своей комнате, взявшись за руки, и Мила уже поняла, как её советчики были правы. Это существо ещё не показалось в небе, а впереди него уже лились волны невообразимой силы и могущества. Потом послышался бесконечно низкий стон, от которого, кажется, затрещала вся арматура, и Миле показалось, что город сейчас просто раскрошится на куски. Небо покрылось лиловым светом – она видела краешек из окна. Потом полоску неба закрыло что-то чёрное и как будто лоснящееся, как змеиная кожа. Нечто плыло к центру Москвы.
– Это и есть Бог? – шёпотом спросила Мила у сестры.
– Нет, что ты! – Соня даже прыснула от такой идеи, несмотря на мрачную атмосферу. – Это его корабль – Ливьятан.
– Корабль?!
– Строго говоря, это змей, но такой гигантский, что у него внутри можно жить. Вот Бог там и живёт.
– А Бог тоже такой огромный?
– Не знаю, я его ни разу не видела. Но, говорят, он выглядит, как человек.
Тут чудовище издало трубный глас, от которого затряслась земля. Впечатление, которое производил змей, можно было бы выразить словами: присутствие зла. Осязаемое, абсолютное.
В этот момент на улице вспыхнул белый свет. Длинные молнии ударили снизу доверху, соединив небо и землю. По стенам комнаты тоже разлилось белое электричество.
Соня вскочила. Она привыкла реагировать на всё незнакомое, как на опасность, и выход один – бежать как можно дальше. Одна из молний накренилась и перечеркнула здание напротив. На металлических дисках платформ остался чёрный след ожога. Новый удар – магнитная ось мигнула и погасла.
– Что за чёрт? – вырвалось у Сони.
– Это Бог?! – крикнула Мила.
– Нет! Такого раньше никогда не было!
Молния блеснула прямо за их окном, но ушла куда-то в сторону. Здание напротив начало постепенно расползаться. По периметру дисков вспыхнули красный аварийные огни. Соня уже щёлкала какую-то команду на браслете.
– Надо убираться отсюда!
– Но куда мы побежим?..
Соня выскочила на террасу. 
– Надо успеть поймать такси!
Магнитные трассы одна за другой принимались мигать синим.
– Вторая линия! Принудительное торможение! – послышался голос диспетчера, но чудовище в небе перекрыло его страшным рёвом. Хлёсткие белые молнии ходили между его брюхом и тёмной бездной внизу. Над девочками зависло такси. Здание дрогнуло снизу доверху.
– Быстрее! – Соня запрыгнула во флайт и сразу перевела его в ручной режим. – Попробуем проскочить между трассами!
На дорогах царил хаос. Разглядеть что-либо невозможно, и Соня фактически отправила флайт в свободное падение по наклонной. В высоте клубились и бугрились кольца змея, облака внизу рассеялись, и стало видно, что город стоит в чёрном, как сажа, море. Бешеные волны озарялись на глубине лиловым огнём и снова гасли.
Что-то ударило флайт сверху в корпус, машина накренилась и заскользила вбок. Шквальная молния неслась навстречу, но прошла мимо. Мила поняла, что следующий удар будет последним.
Впереди вдруг открылся просвет. Пепельные тучи блеснули, облились электричеством, стали синими, а потом… белыми, ясными, солнечными. Девочки увидели солнце, настоящее, светлое. Мила отчего-то подумала, что если сейчас их сожжёт белый огонь, они попадут в Рай. Она уже видела белокаменный город с золотыми куполами. Жгучая молния метнулась к ней, и всё растворилось в свете.

***