35. Иван - казенный человек

Это попытка совместить воспоминания моих родственников с сухим архивным материалом. Работа адресована младшему поколению семьи, выросшему на клиповой подаче информации.

1.Грезы старого дворника (по воспоминаниям дочери Лидии и  внучки Людмилы).

Теплыми майскими вечерами, когда на деревьях во дворе городской больницы, известной, как  "Красный  крест, шумно устраиваются на ночевку, прилетевшие с чужбины грачи, любит выходить во двор одноногий старик.
Опираясь на костыли, он медленно садится на лавочку.
За спиной у него, нагретая солнцем, стена дома.
Напротив красное кирпичное здание музея «Русская старина» и двор, тот самый двор, на котором прошла его жизнь.

Старик дремлет. Чудится ему, что слышит он знакомые голоса:
-Иван, где ты? - это зовет его кучер барыни – Рыжков Герасим Григорьевич.
Ванька, небольшого росточка, ладненький деревенский малый, выскочив из-под навеса, несется на зов.
Подбежав к кучеру, он смотрит на него васильковыми глазами и весь, преисполненный преданности, спрашивает:
- Чаво делать надо?
- Запрягай лошадей. Барыни обратно в Талашкино едуть.
- А можно я править буду?
- Баловство это, нахмурился кучер. А как понесут кони?!
- Чаво они понесут?

- Чаво, чаво, - передразнивает "деревенщину" Герасим,- мало еще тебя знают, вот чаво!

Понурив голову, Ванька, недовольный отказом, бредет на конюшню.
По пути вспоминает историю, которую рассказывали ему конюхи о Герасиме.
Будто когда-то, он выпил много вина, и упал с козел на конюшне прямо под ноги лошадям. 
Другие бы затоптали, а эти замерли и не шелохнулись, пока кучер не проспался и не выполз во двор.
Да, его знают лошади! А меня здесь никто не знает,- с грустью размышлял Иван.


2.Рассказ Ивана о родительской семье (на основе данных Смоленского обл. архива).

Вчера Эдуард Иванович Вишневский – управляющий княгини Тенишевой, расспрашивал, откуда я родом? Кто родители? Рассказал все, что помнил.
Что родился я в деревне Кобызево Хохловского уезда, в 1887 году 10 января, а крестили 11 января в церкви села Голосово Краснинского уезда Смоленской губернии.

Батюшка мой – Фрол Никитович, 1864 года рождения, девятнадцати лет от роду, в 1883 году 9 февраля  женился на моей матушке - восемнадцатилетней Ульянии Ильиничне.
Оба из одной деревни - Знамеричи, Букинской волости, Краснинского уезда, Смоленской губернии.

Венчались они в Николаевской церкви села Голосово.
Поручителями при венчании были по жениху: Елисей Васильевич из Знамеричей и Андрей Исаевич из деревни Кобызево.

Отец моей матери, мой дед, – Илья Яковлевич, позвал в поручители  невесты из Знамеричей - Феодосия Поликарпова и Никифора Андреевича, из Кобызева.

В 1886 году отец - Ткачев Фрол Никитович, поступил на военную службу, служил пять лет и был уволен рядовым запаса армии.
Я – то у них родился в 1887, к той поре у меня уже старшие братья были и сестра.

Когда он возвратился  со службы, мы часто переезжали из деревни в деревню в поисках лучшего места. Так лучшего места и не нашли, как были бедными малоземельными, так и остались.

Старшие братья мои – Алексей, Василий, Устин, другой брат Василий, и сестра Капитолина, отделились и живут своими семьями.

Хозяйство у родителей малое, я им там был без надобности. Работы нет, вот и приехал в Смоленск. Было мне тогда 15 лет.

С 1902  работал дворником у инженера Фрумкина.

Правда, утаил Иван, что участвовал в волнениях 1905 года. Не любил вспоминать то время.
Тогда забунтовали люди.
Иван тоже забунтовал, правда, не знал за  что и против кого.
Шумели - и он шумел.
Кричали, - «долой!», - и он кричал.

Однажды на фонарный столб в саду «Блонье» влез, чтобы виднее было.
Тут казак подскакал, шестихвостой нагайкой, так стебанул, что весь бунтарский дух из восемнадцатилетнего Ивана-то и вышел прочь.

Теперь он со двора ни-ни, ни, Боже мой!   

В 1908 встретил знакомого, он-то и присоветовал на музейный двор к княгиням Тенишевой и Четвертинской пойти.
Там, дескать, работники нужны.
Иван, как говориться, пришелся ко двору - смирный, исполнительный.

Когда построили здание музея, то зимой в нем печи топил.
Летом дрова заготавливал: пилил, колол, во дворе в «стог» складывал, что бы на зиму хватило.
Рано поутру мел двор и вообще, следил за порядком в музейном дворе.

Часто в город в свой дом наведывалась Княгиня Святополк - Четвертинская.
Не пригожая с лица была. И к тому же строгая. Не кричит, а как картаво скажет, никому не весело.

Другое дело княгиня Тенишева – красавица, умница, добрая. Иван тайно был влюблен в нее, но никому не рассказывал, боялся что засмеют.
Теперь он и кучером у нее может быть, не то, что давеча, когда только из деревни пришел.

Со двора работников  пускали, ведь не крепостные же!
Гулять ходили по городу. Бывало и «горькую» попивали в кабаке, иногда и не в меру, но дело знали, господа были довольны.


3.Иван в Париже (правдивая легенда Музейного двора).

Незадолго до «смуты» 1905 года, барыня Мария Клавдиевна уехала во Францию.
А в 1906 году, письмом Федору Ивановичу Барщевскому - управляющему, приказала так распорядиться с лошадьми: часть продать, а трех, самых любимых, отправить к ней, в Париж.

Кучер княгини - Герасим Григорьевич Рыжков взял во Францию девятнадцатилетнего Ивана, помощником.

Когда все вроде бы улеглось, в 1908  вернулись в Смоленск со всем скарбом.
Кто-то сказал: «Увидеть Париж и – умереть!».
Иван Ткачев увидел его и не умер, он не знал, что надо умереть.

Он заболел им на всю оставшуюся жизнь.
Париж стал той точкой отсчета, по которой теперь он сверял часы своего жития и жития других людей.

Снисходительно – покровительственно относиться к тем, кто не был в Париже.
У него появилась привычка начинать свой разговор с фразы: «Когда я был в Париже…».


4.Знакомцы Ивана.

Счастливый случай и характер Ивана, хорошо знавшего «свое место», определял круг его знакомцев.
Вот, хотя бы взять Герасима Рыжкова, его благодетеля и наставника, впоследствии даже кума.

Трудолюбие и ответственность привил он молодому Ивану навсегда. Что ни поручи, всегда без лишних слов выполнит.
В 1910 году Герасима наградили за труды серебряной медалью для ношения на груди на Станиславской ленте.

Иван старался быть похожим на него.

В 1912 году в Смоленске проходила сельскохозяйственная выставка на Молоховской площади (после революции 1917 года - пл. Василия Смирнова, работника типографии, в настоящее время пл.Победы!?).

По окончании выставки, княгиня Четвертинская получила награду по разделу коневодства, а всем другим участникам были вручены памятные медали.

В свое время досталась медаль и Ивану - большая бронзовая с барельефом М. К. Тенишевой.
Их вручали работникам музея в 1911году, по случаю его открытия.
Она стала впоследствии семейной реликвией.

Правда, уберечь её  не удалось - сгорела вместе с деревянным домом по улице им. Н.К.Крупской (ныне им. М.К. Тенишевой)  в Великую Отечественную войну.

Знакомство с Федором  Ивановичем Барщевским или Прохором Ивановичем Лапчинским тешили тщеславие Ивана.
Справка.
Лапчинский Владимир Прохорович [10(22).01.1874 - ?], историк, специалист по геральдике и генеалогии, организатор музейного и архивного дела.

Из семьи мещан. Учился в Демидовском юридическом лицее, однако полного курса не окончил. С декабря 1902 г. Лапчинский утвержден младшим штатным разъездным контролером акцизных сборов в Бессарабской губ., с 16 марта 1905 г. - помощник секретаря Варшавского губ. акцизного управления, с 1908 г. - почетный член Смоленского губернского попечительства детских приютов.

С 7 ноября 1910 г. - действительный член Смоленской губернской ученой архивной комиссии. Советом императорского Московского археологического института избран и утвержден хранителем находившегося в ведении этого учебного заведения Смоленского городского историко-археологического музея (с 4 ноября 1912 г.), работу в котором сочетал с выполнением функций помощника хранителя музея «Русская старина».

С 12 ноября 1912 г. - почетный член Археологического института. Защитив диссертацию «Польские геральдические эмблемы в русской геральдике», был удостоен звания «ученый архивист», зачислен в действительные члены института, и награжден золотой медалью. В 1913 г. советом Археологического института избран и утвержден преподавателем по кафедре геральдики, а в 1914 г. - по кафедре генеалогии. Был проректором Смоленского отделения указанного института. Награжден орденом Св. Станислава 3-й ст.

С 19 сентября 1918 г. постановлением ОНО Западной Коммуны назначен «наблюдающим за всеми архивами, музеями, археологическими коллекциями и отдельными предметами историко-археологического значения». С декабря 1918 г. - уполномоченный по архивному делу Западной Коммуны. В дальнейшем - на руководящих постах в Смоленском губархиве: до 18 декабря 1926 г. возглавлял это управление, а затем был понижен до заместителя заведующего. С 1 февраля 1928 г. уволен. В мае 1929 г. уехал в Кисловодск.

Сочинения: Некоторые данные о роде Лыкошиных//Смоленская старина, вып. 3, ч. 2; Смоленск, 1916.-С. 1-4.

Источники: ОПИ ГИМ. - Ф. 350. - Д. 2. - Л. 20, 20об.; Д. 3. -Л. 102 об.; Д. 47. - Л. 166; Д. 48. - Л. 59; ЦИАМ. - Ф. 376. - Оп. 2. -Д. 79. - Л. 1об.-4об.; ГАСО. - Ф, Р-19. - Оп. 1. - Д. 2240. - Л. 85; Журнал народного образования Западной области, 1918, № 9-10, с. 24; Отчет о деятельности Смоленской Ученой Архивной Комиссии (с 1 января 1913 года по 1 января 1914 года). - Смоленск, 1914. - С. 7.

Литература: Борисов И.В. Владимир Прохорович Лапчинский (к 120-летию со дня рождения)//Гербовед. 1995, № 1 (7), с. 62-68; Иванов М. В. Лапчинский Владимир Прохорович//Смоленская область: Энциклопедия. - Т. 1 [Персоналии].-Смоленск, 2001.-С. 142.

М.В. Иванов
Смоленский край: история музейной деятельности на материалах частных собраний, выставок и музеев (конец XVIII- первая треть XX вв.)
Смоленск
2005 г.

 
- Неважно, что сторож, а не научный сотрудник,  или знаменитый архивист.
Все равно и я нужный для дела человек, а иначе чего же они уважительно Фроловичем зовут,-  наивно рассуждал Иван.

5.Землячка Надя (на основе архивных данных, по воспоминаниям жены Ивана - Надежды Петровны и  дочери Лидии).


После Парижа и памятной награды Ванька стал завидным женихом, но расставаться со свободным французским духом он не торопился.
И все же это случилось, правда, спустя несколько лет, в 1914 году.
В ту пору Иван был сторожем – дворником в музее Смоленского отделения Московского Археологического Института.

А дело было так.

Нанялась в услужение по дому к Федору Ивановичу Барщевскому - директору музея Русская старина,  молодая женщина, Надежда Абрамова.

Надя была замужем, но что-то не сложилось. Теперь она жила одна, прислуживала богатым.
   
Иван домой к родителям наведывался не часто, далеко ехать, да и незачем.

А тут, вдруг возможность представилась «коня взять».

Едет Иван домой, а по дороге Надя идет. Окликнул он её, предложил подвести, то, да сё, разговорились, оказалось, что земляки.
- А когда в Смоленск назад поедешь, - спросил Иван.
- Не поедешь, а пойдешь, усмехнулась Надя.

Иван собирался вернуться сегодня же, к вечеру, лошадь - то не своя.
Но он сказал: «Так и я завтра еду. Поедем, значит, вместе. Жди на дороге».

Теперь Иван стал чаще бывать на родине и все подгадывал вместе с Надей идти.
Когда пешими шли, дорога долгая, успевали  поговорить обо всем.
Иван, конечно, о Париже, лошадях. Надя о господах, у которых служила, о своей многочисленной родне.

Рассказывала, что родилась 16 сентября 1885 года в деревне Рязаново Хохловской волости Смоленского уезда.
Что крестили 17 сентября в церкви села Хохлово.

Иван подметил про себя,- «Старше меня на два года, впрочем, незаметно».

С большой теплотой она говорила о своей семье:

«Отец мой - Денисенков Петр Авксентьевич, 1852 года рождения, из Рязанова, мама - Матрона Афанасьевна, с 1857 года, из деревни Вербилово.

Венчались они 9 ноября 1873 года, в Духовской церкви села Хохлова.

Отцу был 21 год, а   матери – 16 лет.

Поручители при венчании были: по жениху – Стефан Иванович и Иван Гаврилович из деревни Запрудье.
По невесте – Даниил Кузьмич и Егор Захарович из деревни Уфинье (ныне Верхняя Уфинье по Краснинскому шоссе).

Женились по любви и жили в согласии и трудах праведных.

Бог дал десятерых детей.

Старшая сестра – Меланья, правда,  померла в младенчестве 28 августа 1876 года в возрасте 17 месяцев от  «натуральной болезни» и захоронена 29 августа на Вербиловском кладбище.

Марфа 1880г., Ирина 1883г., потом я, Надежда, 1885г.

Брат Владимир1888г, умер тоже от  «натуральной болезни» 15 февраля 1889 года в возрасте 4 месяцев, похоронен, как и Меланья, на Вербиловском.

Потом родились: Домника 1890г., Никифор 1889 или 1892г., Акилина 1895г.

Маленькой умерла Анна, 4 месяцев от роду. Её, как и Владимира, похоронили на Рязановском кладбище.

Восприемниками у покойной Ани был Николай Никифорович Барыбалов, дворянин из деревни Арефино Хохловской волости и крестьянская жена Анна Михайловна из Рязаново.

А самая маленькая моя сестра – Александра, появилась на свет в 1899г. Она на четырнадцать лет младше меня.

Вот и все, заключила свой долгий рассказ Надя.
- А ты давно в Смоленске? – спросил Иван.
- Давно, с пяти лет. Хочешь, расскажу, как я сюда попала?

Иван был сам не мастак говорить, а вот слушать любил и он кивнул.
 -Так вот, как-то приехал к нам в Рязаново Денисенков Василий Авксентьевич, младший брат отца, ротный  фельдшер.

Ему тогда и 25 лет не было.

Увидел он, как брат мучается с такой оравой детей, да и предложил помочь - взять одного племянника с собой в город.

Отец согласился: «Бери, коли хочешь, но только  девку.
Парня не дам, он один у нас».

Вот дядя и выбрал меня. Стало быть, понравилась чем-то. Так я и попала в Смоленск.

Дядя Василий был не женат, и  я ему по хозяйству помогала: когда подмету, когда посуду помою.

Спустя время, в 28 лет, он женился на девице Екатерине Киреевне, двадцати лет, дочери Кирея Федоровича из Рязанова.

Поручителями на венчании со стороны дяди были - Иосиф Никодимович и Азар Стефанович из деревни Запрудье, а от невесты - Стефан Пантелеевич из Цурковки и Семен Азарович из Рязанова.

С приходом молодой хозяйки моя жизнь сразу переменилась.
Хоть и молодая, но своенравная была и капризная.
Говорила: « Нам чужих детей не надо, скоро свои будут».

И, правда, в 1893 году 28 августа, теперь, уже у запасного фельдшера Василия Авксентьевича  Денисенкова, родился сын Иоанн, Ваня Денисенков, мой двоюродный брат.
Восприемниками у него были Савелий Павлович и жена крестьянина Анна Максимовна, все из Рязанова.

Домой в деревню дядя меня не отправил, а отдал в услужение своему знакомцу - «старому холостяку», которому я должна была набивать курительные трубки. Дело ответственное и хлопотное.
Мне уже восьмой годик тогда пошел. Теперь- то я понимаю, что он меня взял к себе «Христа ради».

Потом я служила двум барышням. Хорошие были барышни, читать научили, писать.

В 1905, когда исполнилось девятнадцать лет, батюшка сосватал меня за Ефимку, Евфимия Евменовича Абрамова, из Тростянки Хохловской волости, что недалеко от Рязанова.

Ефим в Смоленске переплетчиком работал в типографии.
Моего согласия на свадьбу никто и не спрашивал.
Родители без нас сговорились.

Поженили нас 10 июня. Поручители с его стороны - Егор Михайлович из Рязанова Азар Стефанович из Запрудье.
С моей стороны оба поручителя рязановские: Яков Васильевич и брат мой, Никифор Петрович.

Не любила я мужа, а деток хотела очень. Я ему так и сказала: « Не даст Бог детей, я с тобой жить не буду».

Так и случилось, как приговорила.

Уехала я тогда от него надолго  в Полтаву с семьей полковника.

За детьми смотрела,  барыня меня своими платьями дарила, денег давала, но со двора ходить, когда захочешь, не дозволено было.
Это «жидовские наймички» днем много работают, а ночью геть со двора к солдатам.
Поутру - мятые, лохматые, а хозяевам – все едино.

Когда вернулась в Смоленск, служила кухаркой у генерала Глинки на улице Запольной.

Представила меня  господам их горничная, Ольга Николаевна, с которой  мы дружили.

Ольга была крестьянской девицей из деревни Большаки, Владимирской волости.

Потом я служила  у помещика Бедрицкого, хороший тоже был барин.

-Ваня, а ты помнишь, как первый трамвай бельгийский пустили?
- Чего это ты вдруг о трамвае?

Надя хохотнула.

-Да так, вспомнила, как из Полтавы в барыниных длинных и узких платьях в трамвай лезли.
Выше колена надо было их поднимать. И смех и грех!

Надя и Иван домой ходили то по Досуговскому, то по Краснинскому большаку.

Предпочитали, правда, по Досуговскому, хоть и дольше идти, но, по - ровному.

По Краснинскому же – «горы». К тому же -  слухи ходили  про «нехороших людей», мол, разбойничают там.

В этот раз, когда дошли до поворота на Рязаново и остановились.
Иван взял Надю за руку и сказал: «Гладкая, как у барыни».
Она мягко её освободила, улыбнулась, откинула назад русую косу и неожиданно дерзко спросила: « А, что ты барынь многих за руки держал?».

Иван растерялся.

Свернув с большака по направлению к Рязанову и  пройдя немного, Надя  обернулась и помахала Ивану рукой - это был добрый знак.

Теперь, когда у Ивана не было работы во дворе, то он частенько заглядывал в дом, где хозяйничала Надя.

То воды подсобит принести, то печь истопит, а то и так просто постоит, посмотрит.

Однажды зашел, Надя стирает белье – простоволосая, босая в одной исподней рубашонке и юбке.
Подошел, обнял, а она к нему потянулась,- не балованная, отметил про себя Иван.

- А выходи за меня, землячка! - вдруг выпалил он неожиданно для себя.

Наде нравился Иван, и она втайне ждала этого предложения, (негоже не замужней бабе быть), но не согласилась, и не отказалась, только опять улыбнулась загадочно.

Но со свадьбой пришлось повременить и не только потому, что Надя формально была еще замужем, но и потому, что началась война с германцами.

Ивана взяли в армию и сразу направили на фронт, где он был ранен.

Врач, сын помещика Бедрицкого Адама Онуфриевича, у которого когда-то работала Надя, лечил его в лазарете, а потом даже освободил его от дальнейшей службы по ранению.

Надя же мучительно думала о разводе с первым мужем Ефимом.
- Ведь венчанные мы с ним? Как быть? - сокрушалась она.

Опытная подружка Оля  подсказала что делать...

И вот теперь у Нади на руках справка есть, что она Ефиму не жена больше и за Ваню замуж может идти.
- Чего же ты тянула?- спросил недоуменно, ни во что не посвященный, Иван.
- Ваня, я же замужем была, а сейчас вольная. У меня и справка есть.
- А что теперь такие справки дают? – наивно спросил он.

Чтобы закончить эту неприятную тему Надя достала из сумочки бумагу.

-Читай, коли интересно.
- Нет, не надо, как-то поспешно ответил Иван, даже не взглянув на бумагу.

Надя догадалась, что он малограмотный и стесняется этого.

Не шибко как быстро, но Надя умела и любила читать, особенно А.С.Пушкина.

Писала, правда, с трудом.
 -Хочешь, я тебе прочту, я быстро собираю.

Иван пожал плечами, но в глазах его не погасло любопытство. И Надя начала читать:

«Предписание
Смоленской духовной консистории по указу его императорского величества причту церкви села Хохлово.
Сделать надлежащие отметки в обыскной и копии метрических книг этой церкви за 1905 год в части второй о бракосочетавшихся под № 17, о том, что определением Смоленского Епархиального Начальства от 5 декабря 1914 года, утвержденным Святейшим Правительствующим Синодом от 12 июня 1915 года за № 8002, брак Евфимия Евменовича и Надежды Петровны Абрамовых, совершенный причтом церкви села Хохлово Смоленского уезда 10 июня 1905 года на основании статей 249, 250 Устава Духовной консистории и ст. 253 в новой,  Высочайше утвержденной в 28 день мая 1904 года редакции т. 1 п. 45 ст. 10 тома части 1, изданной в 1900 году,

вследствие доказанного прелюбодеяния ответчика Евфимия Евменовича Абрамова, расторгнуть,  с дозволением им обоим вступить в новые браки,
но ответчику не ранее, как только по выполнении им семилетней церковной епитимии.
25 июня 1915 года».

Дату она произнесла как-то особенно торжественно.

Потом шумно, но без сожаления вздохнула, аккуратно сложила документ, завернула его в носовой батистовый платочек и спрятала обратно в сумочку.
А как это «доказанного»?

Надя не ответила и замолчала надолго.
Иван смутился своего вопроса и тоже замолчал.

После слишком затянувшейся паузы, Иван спросил: «Так, когда венчаемся?»
Поправишься, и обвенчаемся»,-  спокойно завершила разговор Надя.

Ждать пришлось недолго.

В декабре 1915 Надя вдруг почувствовала странное недомогание, такого ощущения она еще не испытывала.
Акушерка объявила ей, что она беременна.

Боже, сколько лет она ждала этого дня!

Разыскала во дворе Ивана, сообщила ему радостную весть.

Сразу пошли в Верхнее - Николаевскую  церковь, что была недалеко, на Пасторской улице (на территории Смоленского Гуманитарного Университета прим. автора)
Ныне эта деревянная церковь не существует, была сожжена в ВОВ.

Батюшка назначил срок бракосочетания.
 
И вот настал день, когда в метрической книге за 1916 год Верхне - Николаевской церкви города Смоленска появилась запись о бракосочетании
крестьянского сына деревни Кобызево  Букинской волости Краснинского уезда Ивана Фроловича Ткачева и безземельной крестьянки Хохловской волости Надежды Петровны Абрамовой.
Дата бракосочетания - 31 января 1916 года, запись №3.
Возраст жениха 28 лет, первым браком;
невесты – 29 лет, вторым браком, оба православные.
Поручителями при венчании были: по жениху – преподаватель гимназии - Апостол Николаевич Николаев и ученый архивист Владимир Прохорович Лапчинский.
а по невесте – смоленские мещане – Эдуард Иванович Вишневский и Казимир Яковлевич (Ягеллонович) Радзивиллов.

Жизнь пошла своим чередом и 10 августа 1916,  «на Одигитрию», в яблочный спас, родился долгожданный первенец - сын.

Мальчика назвали по святцам Иоаном, Иваном, Ваней.
Крестной матерью стала та самая подруга Надежды – Ольга Николаевна.

В том же году уехали во Францию обе княгини: Мария Клавдиевна Тенишева и Екатерина Константиновна Святополк – Четвертинская.

С их отъездом завершилась для Ивана Фроловича Ткачёва целая эпоха.


6.Между тем в деревне…(по данным архива и воспоминаниям Надежды Петровны).


Родственники Ивана редко появлялись в Смоленске.
Родители умерли, и связь с деревней разорвалась окончательно.

Надя же, до сих пор, часто наведывалась к своим родным, в Рязаново.
Один документ Надя хранила,  «как зеницу ока», а порой и перечитывала.

В нем было написано, что в метрической книге записи,  родившихся  в 1916 году и крестившихся в церкви села Хохлово Смоленского уезда зарегистрировано рождение Ивана.
В графах метрической книги «месяц и день рождения» указано – 28 июля, крещен 31 июля по старому стилю, номер записи-3.
Родители: отец – Краснинского уезда Букинской волости деревни Кобзева крестьянин Иван Фролович Ткачев, мать – Надежда Петровна.
Восприемники: Хохловской волости, деревни Розаново крестьянин Игнат Елисеевич и Владимирской волости, деревни Большаки крестьянская девица Ольга Николаевна.

Поехала Надя и на этот раз с годовалым сыном на родину.

По Рязанову переписчики ходили, составляли подворные карточки на хозяйство.

Отец – Петр Авксентьевич к той поре скончался, а вот брат - Никифор Петрович, жил зажиточно.

Правда, когда в город приезжал на базар, заходил к Наде, скупые гостинцы дарил.

Развернет, бывало, ряднину с салом, отрежет кусок, а остальное сало завернет аккуратно и обратно в деревню везет.

Надя не считала, что жадноват брат, говорила – экономный.
«Все-таки  мамку смотрит и нас привечает, когда мы с Ванечкой приезжаем в Рязаново».

После Всероссийской сельскохозяйственной переписи, проводившейся летом – осенью 1917 года в  материалах Смоленского губернского статбюро, в сведениях о составе семьи Денисенкова  Никифора Петровича указано:
хозяину -26 лет,
сыну – 2 года,
жене 24 года,
матери -69 лет,
сестре – 18 лет.
В хозяйстве имеется:
земли надельной –2,5 единицы,
лошадей -3,
быков -1,
телят -1,
коров –2,
овец – 5,
свиней 2.

В нашей семье о дедушке Никифоре (Микешке) говорили мало. 
Когда, в 60-х годах, он изредка появлялся "на дворе", то бабушка как-то особенно заботилась о нем.
После его ухода она грустнела. Нам, внукам, говорила, что это её брат и все.  Откуда я узнала, что  дед был репрессирован - не знаю.

И вот, спустя десятилетия, с появлением в нашей жизни компьютеров, эта тема взволновала меня.
Блуждая по "джунглям интернета" я набрела на сайт "Жертвы политического террора в СССР".
На мой запрос, поступил ответ:

"Денисенков Никифор Петрович. Род. в 1889г.
Проживал: Смоленский р-он
приговорен в 1931 г.
Реабилитирован 14 марта 1996г.
Источник: УВД Смоленской области".
Из этого же источника я узнала, что были осуждены и приговорены к ссылке его дети от 1 года до 10 лет!!!

По другому источнику, нашла несколько иную информацию:

Прокуратура Смоленской обл. сообщала, что

Денисенков Никифор Петрович 1889г.
Смоленский р-он получил 3 года ссылки.
Реабилитирован 6 июня 1989г.
Источник: "Книга памяти Смоленской обл"

Разночтение заставило меня отправиться в д. Рязаново в поисках живых свидетелей.

Судьба ко мне была добра. Я нашла такого свидетеля.

Ею была жительница этой деревни Мам…това Александра Васильевна, бывшая учительница русского языка, работавшая в поселке Новомилятино  Угранского района Смоленской области.
Итак, спустя 93 года, в 2010 г, из телефонного разговора с Александрой Васильевной 1927 г.р. из д. Рязаново, проживающей в Смоленске, мне стали известны трагические подробности судьбы семьи брата моей бабушки.

После посещения д. Вербилово (родина прабабушки) и д. Рязаново (родина прадедушки)- звоню и  спрашиваю Александру Васильевну о своем двоюродном деде - Денисенкове Никифоре Петровиче.

Она вспоминает только о Никифоре Михайловиче, утверждая, что никакого Никифора Петровича у них в деревне не было.

Напоминаю о том, что он и его семья были репрессированы.

Вот её рассказ.

«Так у нас, в Рязаново, репрессировали только одну семью – «Никишкину».
-Так это он и есть!
Я тогда девочкой была – запамятовала уже многое, но кое-что помню.

Никишка работников не держал, семьей управлялись.

Земли у нас у всех было много. Дома были далеко друг от друга, вроде как хутора.

Это потом нас в 1937-38 году на одну улицу согнали, когда в колхоз "17 партсъезда" вступили.
А так,  в Рязанове, 70 домов было.

Тогда, зимой, загрузили Никишку в сани с детьми и в Сибирь отправили. Говорят, они в тайге землянки копали.

Там, в ссылке, двое детей померли.
Два сына выжили и институты закончили.
Умные у него дети были.
Все это сделали «комбеды».

Один член «комбеда», по прозвищу «большевик», донес куда следует.
У него в хате пол земляной был, сам он - лодырь.
А у нас полы были деревянные, а у него - земляные. Завидовал.

Потом, когда  Никишкину семью увезли, дом его весь растащили.
Еще доноситель был. Кличка его «забеляный», имя  Федор.

Сам-то в колхоз не пошел, жил отдельно.
В войну Федя был полицаем, потом в город подался.

Мой отец  тоже имел много скота, но быстро «разделился» со своими и его признали «середняком» и не «загребли», а вот Никишку и «взяли».

Колхоз у нас с 30 года, а мы только в 33 году вступили.
Рассказчица интонацией отмечает этот факт, как особую доблесть.
Дальше продолжает уже о себе.

Детей у моего отца было семеро.

Моя сестра, Евдокия Васильевна 1923 г.р. вышла замуж за Денисенкова Георгия Никифоровича 1911 г.р.
 
Мой брат  был последним Председателем облисполкома.
У меня в Рязанове две дочери у них дома, машины, хорошие зятья у меня.

Так вот, потом Никишка вернулся в Рязаново, мазанку поставил жил в ней.
Когда заболел, то дети забрали его в город».

Спустя время признали «перегибы в раскулачивании на местах».
Никишка тайно привез  "из Сибири" горсть семян хлебных, и все удивлялся, как это там, в таком холоде, земля родит?

Не зря, значит, съездил на север, грустно шутил справный смоленский крестьянин.

Доживал Никифор со своей женой Марьяной на улице Крупской в малюсенькой комнатке на первом этаже, где помещалась только одна кровать и столик с табуреткой.

Составляя свое Родословие, я обнаружила, что в Смоленске не осталось ни одного потомка деда Никишки.
Оно и понятно, кому охота быть потомком репрессированного? Вот и уехали долой с родной земли все. 
Короткие официальные строки  не устраивали меня, как родственницу и семейного "летописца".
Я обратилась в архив УВД Смоленской области с запросом об ознакомлении с личным делом моего двоюродного деда.

Спустя год мне довелось узнать подробности из официальных бумаг Смоленского ГУВД.
После их прочтения я написала воспоминания с вкраплением архивных данных и опубликовала на сайте под названием "Смоленский спецколонизатор  Микишка".

С большим трудом, при помощи природной отзывчивости русских людей и интернета, отыскала его близких - внучку и правнучку, рассказала, что знала, но они, как чумные, шарахнулись от меня и не поддерживают связь, даже формально.

Генетический страх не покинул даже 3-е поколение Денисенковых  удачно встроившихся в современную действительность.



7.Новая старая работа Ивана

С 1913 года Иван -  дворник Смоленского областного Государственного музея.

Рождались и росли в музейном дворе дети. Теперь у него их трое: Ваня 1916 г., Нина 1924 года и Лидочка 1927.

Поступила на службу в музей смотрителем Надежда Петровна. Фролович что-то стал много  выпивать, кабы не выгнали, чем тогда кормиться?



В 1939 году, зимой вызывает  Ивана к себе директор музея и говорит:
- Иван Фролович, ты сходи в бухгалтерию, надо тебе трудовую книжку оформить, только не откладывай, дело  серьезное. Вот, почитай Постановление», и протянул бумагу.

- Так я и без того схожу».

- Нет, читай при мне».

Иван взял бумагу и говорит: « А можно я к свету, во двор?»
- Иди, только, как прочтешь, верни обязательно сразу».

Иван вышел во двор и стал разбирать по слогам, пришептывая…
                ПОСТАНОВЛЕНИЕ
                Совета Народных Комиссаров Союза ССР
                О введении Трудовых книжек
В  целях упорядочивания учета рабочих и служащих в предприятиях и учреждениях, Совет Народных Комиссаров Союза ССР постановляет:
1. Ввести с 15 января 1939 года для рабочих и служащих всех государственных и кооперативных предприятий и учреждений Трудовые книжки, выдаваемые администрацией предприятия (учреждения).
2. В трудовые книжки вносить следующие сведения о владельце Трудовой книжки: фамилия, имя и отчество, возраст, образование, профессия, и сведения об его работе и переводе его с одного предприятия (учреждения) в другое о причинах такого перехода, а также о получаемых им поощрениях и награждениях.
3. Утвердить форму Трудовой книжки.
4. Трудовые книжки изготавливаются по единому для всего Союза ССР образцу. Текст Трудовых книжек печатается на русском языке и на языке данной союзной и автономной республики.
Иван отложил бумагу и закурил.
Тяжелая это работа – читать. Докурив, он нехотя продолжил чтение.
5. Заполнение Трудовых книжек производится на том языке, на котором ведется делопроизводство в данном предприятии (учреждении), В том случае, если делопроизводство ведется на языке союзной  или автономной республики, то трудовая книжка заполняется одновременно и на русском языке.
6. Рабочие и служащие, поступающие на работу, обязаны предъявлять администрации предприятия (учреждения) свою Трудовую книжку. Администрация может принимать рабочих и служащих только  при предъявлении трудовой книжки. Лица, поступающие на работу впервые, обязаны предъявлять справку домоуправления или сельского совета о своем  последнем занятии.
7. Администрация предприятий и учреждений обязана закончить выдачу Трудовых книжек рабочим и служащим до 15 января 1939 года.
Лицам, которые в дальнейшем поступают на работу впервые, трудовая книжка должна выдаваться не позже 5 дней после приема на работу.

- Фролович, ты куда делся? Неси бумагу, тут другие должны прочитать.


Вернув Постановление, Иван направился в канцелярию.

Там стали задавать вопросы, будто и не знают его совсем.
Удивлялся Иван, но отвечал.

На вопрос: « Какое образование?»

Ответил, что грамотный.

В чем дело, допытываться он не стал, не было такой привычки. Дату тоже не ту поставила.

Постановление, что он читал, от – 15 января, а она 13 написала, слава Богу, что год правильный -1939.

Когда сведения о работе стали заполнять, опять закавыка вышла. Документов-то никаких нет.

Послала обратно к директору. Тот подумал немного и велел ей написать - «со слов».

Так появилась у Ивана Фроловича первая запись в первой его Трудовой книжке на 62 году его жизни:  РАБОТАЛ В КАЧЕСТВЕ ДВОРНИКА У КНЯГИНИ ТЕНИШЕВОЙ С 1908 ПО 1914 ГОД.

Вообще-то Иван сказал, что исполнял все работы по двору.

Молодая работница канцелярии подумала, что неграмотный старик ошибся, и написала – «дворником», что отчасти тоже было верным.

Вторая запись  гласила, что с 1914 года по 1917 работал сторожем-дворником в музее Московского Археологического Института.

В третьей записи от 15 февраля 1917 он, Иван, - дворник Смол, Обл., Гос., музея.
Внизу стояла подпись исполнителя Кулиневец и печать, где по окружности написано: НАР. КОМ. ПРОС. Р.С.Ф.С.Р. МУЗЕЙНЫЙ ОТДЕЛ, а в центре: ОБЛАСТНОЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ МУЗЕЙ.

Менялись названия работы, а Иван как работал во дворе музея, так и продолжал делать свое дело.

Старший сын Ваня, стал офицером РККА. Подросли дочери.

Уже немолодые люди, Иван и Надежда, и не думали, какое испытание выпадет на их долю совсем скоро.

8. Война и эвакуация

Смоленск бомбят, все горит вокруг.
В этом аду работники музея заколачивают в ящики ценнейшие экспонаты для отправки в тыл. Организует отправку бесценнейшей коллекции картин, фарфора собранной М.К. Тенишевой зам директора музея Буркина Евдокия Васильевна 1903года рождения.   
Супруги Ткачевы вместе со всеми. В ноябре 2011 года, навещая на городском (Братском) кладбище дедушку Ткачева  Ивана Фроловича и бабушку Надежду Петровну, я медленно брела среди множества могил и вдруг  меня что-то задержало у одной. Словно жаром обдало.
Это была могила Е.В.  Буркиной!  Они, те, кто спасал наши смоленские святыни, связанные с именем М.К. Тенишевой покоятся рядом.

В трудовой книжке у Ивана Фроловича под № 4 от15 июля 1941 года будет, потом записано: «Освободить от работы в Облмузее согласно эвакуации музея. Директор Облмузея.
***

Уезжает последняя машина со двора.
Теперь надо подумать о себе и детях. Девочкам - 17 и 13 лет.  Старшая дочь Нина, слишком самостоятельная, перечит во всем и всем.

Надежда Петровна мечется по двору в шубе с ватным одеялом в руках, и все время спрашивает у младшей дочери: « Лидочка, что взять с собой?».

Та плачет, причитая:
- Мамочка, я не знаю, я ничего не знаю…
- Фролович, что дальше делать?  Куда нам ехать? Не дай Бог останемся в оккупации!

Растерявшись окончательно, Фролович предлагает ехать в Ярцево.
-Иван, да там, поди, уж немцы!
Вдруг за воротами завизжали тормоза машины. Калитка распахнулась, и вбежал Ваня.
Все быстро в машину! – скомандовал он.
               
-Ваня!!

-Ванечка, а где Лидия и Галочка?- попыталась расспросить его Надежда Петровна о невестке и внучке.

Ваня женился полгода назад сразу после окончания военного училища в г. Борисов
Брак с Лидией Робертовной Крауклис он заключил седьмого января в тысяча девятьсот сороковом году в Смоленске. Вскоре у них родилась дочь Галя, и молодая семья уехала во Львов по месту службы младшего лейтенанта Ивана Ивановича Ткачева.

Когда началась война, они оказались прямо на линии фронта.
- Мама, потом, потом. Все в порядке. Они эвакуированы в таджикистан, не волнуйся!
-Слава Богу! - утирая слезы, дрожащим голосом произнесла Надежда Петровна.
   
-А отец-то где?

-Фролович, обреченно позвала Надежда Петровна, мужа.

-Да здесь я - вылезая из подвальчика и утирая рот рукой, подал голос Фролович.

-Папа, поторопись, взмолилась младшая дочь Лидочка.

Наконец все погрузились, и машина рванулась с места.

Мчались  по Советской улице, через мост, Базарную площадь.

Наконец привокзальная площадь.

Вокруг брошенные людьми вещи, плачущие дети, рев паровозных гудков.

В товарные вагоны попадали только те счастливчики, за кем была физическая сила.

Без сына шансов уехать из горящего Смоленска у стариков практически не было.

Наконец, поезд, забитый людьми, медленно пополз. Теперь в вагоне воцарилась тишина.

Ехали долго и медленно по огромной Русской равнине, останавливаясь посреди поля, если машинист замечал вражеский самолет.

В мгновение ока все высыпали из вагонов и разбегались подальше от поезда.
Воздушный бандит обстреливал бегущих людей и улетал.
После обстрела, то там, то здесь слышался плач по убитым. Медленно возвращались в поезд те, кому пока повезло.
Порой  состав стоял несколько суток.
Воды не было.
Одолевали вши, их было так много, что они буквально кишели на человеческих телах.

На остановках, пассажиры скорбного эшелона, раздеваясь,  догола, просто стряхивали их с себя.
Укусы эти маленьких тварей сводили с ума, не давая ни на минуту уснуть.

Наконец, семья приехала к месту назначения в Тамбовскую область (возможно с. Новосергеевское Мордовского района).

Иван Фролович поступил работать на зерноток. Надежда Петровна управлялась по дому, хотя какое там хозяйство?

Голод ощутимо прихватывал. Пригодились практические навыки кухарки и экономки.

Надежда Петровна выменивала  порцию соли на кур у местных жителей. Соль  - лизунец огромной глыбой лежала около железнодорожных путей, когда они прибыли к месту назначения. Как же ругался Фролович, что ему пришлось тащить на себе  такой груз.
Надежда Петровна потрошила кур, варила  суп, а отваренные куриные тушки понесла за десять километров к железной дороге, по которой шли на запад эшелоны с солдатами.
За домашнюю еду, они щедро платили табаком.

На вырученные деньги Надежда Петровна опять  покупала кур.
Мясо в семье не ел никто, но зато был иногда золотистый наваристый бульон.

Но как хотелось хлебушка!
Однажды, вернувшись с тока, Фролович стал снимать сапоги, и на пол высыпалось немного зерна.

Надежда Петровна молча собрала все, до зернышка, измолола на ручной мельнице и спекла лепешечку.

Теперь Фролович не высыпал зерно из сапог на току, хоть ходить было неудобно.

Процедуру изъятия зерна из сапог делали секретно при закрытой двери и занавешенных окнах.
 
Все понимали, что этот опыт мог печально закончиться по суровым законам военного времени.

Правда, когда нарушается заповедь - «Не убий!», то «Не укради!», считается не таким уж смертным грехом, когда на тебя смотрят голодные детские глаза.

Иван оправдывал себя и с мирской точки зрения, считая это не воровством, ибо он ничего руками не брал, а о ворах крадущих ногами, никто не слышал.

Письма с фронта не приходили. Когда домочадцы засыпали, Надежда Петровна становилась на колени перед любимой иконой Чудотворца Николая Угодника и молилась, обливаясь немыми слезами за всех воинов, а особенно за своего сыночка.

И Бог дал свидеться.

Ваня получил краткосрочный отпуск после тяжелой контузии.

В деревню от станции на попутной машине он приехал с орденом Красной Звезды на груди.
Сбежались все. Кто-то о чем-то спрашивал, кто-то плакал от появившейся призрачной надежды на встречу со своим солдатом.
В доме Ткачевых тогда уже прозвучали первые звуки Победы.


9.После войны в Смоленске

Советские войска  шли "громить зверя в его логове".
Скоро должна была закончиться эта страшная война.

Известие об освобождении Смоленска прозвучало призывом к возвращению на родину.

Семья Ивана Фроловича понесла потери: не выдержала долгого пути в Среднюю Азию внучка Галочка.

Дорогой сердцу любимый Смоленск, встретил семью руинами и пожарищами.

Снова, знакомый музейный  двор, на котором в самом прямом смысле не осталось «ни кола, ни двора».
Осталась только массивная вязанка ключей от всех дверей музейных строений, которую храни все дни в эвакуации старый дворник. Но они были уже не нужны: двери все на распашку.
В трудовой книжке Ткачева Ивана Фроловича  появилась очередная запись от 5 февраля 1944года: ПРИНЯТ НА РАБОТУ В ОБЛ МУЗЕЙ В ДОЛЖНОСТИ ИСТОПНИКА.
Директор музея - ХОХЛОВ.

Во дворе не уцелело ни одной деревянной постройки, сгорел и их дом №9 по улице имени Крупской.
Пришлось приютиться в самом музее.

Отгородили обрезками фанеры часть вестибюля с окном, образовалась просторная комната с высокими потолками, кафельным полом.

Не жилище, а барские хоромы. Ходить в дом стали со двора по ступенькам,  чудом уцелевшего,  знаменитого музейного крыльца.
Сложили печь в углу, за ней-то и спал Фролович, исполнив рано поутру свой дворницкий долг.
Думали ненадолго, а прожили, чуть – ли не восемь лет.
Сын Иван написал в Москву письмо следующего содержания:

                Председателю Президиума Верховного Совета ССР Н.М. Швернику
Ввиду сложившихся семейных обстоятельств я обращаюсь к Вам за помощью.
Я, офицер, службу прохожу за пределами нашей Родины.
От своей семьи получаю тревожные письма.
Мои родители: отец и мать, проживают в г. Смоленске.
Они являются коренными жителями этого города.
В начале  Отечественной войны им пришлось эвакуироваться в Тамбовскую область, а когда в 1943 году, после освобождения нашими войсками Смоленска, вернулись в родной город, то оказалось, что их квартира была разрушена после пожара.
На первое время 70-летние родители заняли для жилья коридор в бывшем музее им. Крупской.
В скором времени музей был восстановлен и моим родителям предложили освободить занятый им под жилье коридор. Но в связи с тем, что свободной жилой площади больше в городе не оказалось, освободить коридор музея они не смогли.
В Горжилуправление было подано заявление и их поставили на очередь 1338 номером.
Обещали весной 1952 года предоставить квартиру, затем перенесли на осень, а этой осенью вовсе отказали и не пообещали даже и на 1953 год.
В коридоре музея жить старикам очень трудно из-за большой сырости и холода.
К тому же моя жена с двумя малолетними детьми вместе с ними жить в коридоре музея не может и вынуждена, поэтому жить отдельно в г. Кузнецке Пензенской области.
В связи с тем, что у нее в Кузнецке квартира очень маленькая, родителей моих к себе забрать не может.
В материальном отношении я сталкиваюсь с трудностями в обеспечении нетрудоспособных родителей с одной стороны, и жены с двумя детьми - с другой.
Жене в связи с ее болезнью, требуется помощь, а оказать ее мои родители не имеют возможности.
Очень прошу Вас помочь моим родителям перейти из сырого и холодного коридора музея в любую другую жилую площадь, отвечающую элементарнейшим условиям с таким условием, чтобы я смог к ним перевезти мою жену с детьми на жительство.
Будучи в отпуске в августе этого года я проездом был в Смоленске, но у местных властей (у председателя райисполкома) ничего не добился.
Отвечают, что крыша, мол, есть над головой и ладно. Придет очередь -1338-я тогда может и получите!
              Ваше решение прошу сообщить по адресу: П. / П. 49922  Т.И.И.
                Подпись: Ткачев».


Все-таки дело сдвинулось с мертвой точки.
Пришла комиссия, и было принято решение отселить семью на площадь, которую должна изыскать администрация музея!?                Вот и выделил директор музея, два стойла бывшей конюшни, тут же во дворе.

Что это были стойла, знал только Фролович и ни капли не брезговал, вспоминая породистых тенишевских рысаков когда-то размещавшихся здесь.

В маленькое окно никогда не попадал солнечный свет, и в комнате было всегда сумеречно, хотелось спать и спать.
Но для Фроловича, с его обязательностью в исполнении долга, все это было не важно.

Покряхтев для порядка, он вставал, размеренными движениями одевался "по-теплому" и, сунув ноги в огромные валенки с "греками", выходил на улицу. "Греками", по непонятной причине, в ту пору называли большие резиновые галаши, склеенные из  камеры колеса автомобиля.
Утро дворника, который проснулся в четыре часа утра - особое утро, не такое, как у всех: нет пешеходов, трамваи ещё в депо, а машины в те поры - большая редкость, разве что с вокзала кого повезёт.

Дворник - хозяин города.

"Вжик", "вжик", играет он своей берёзовой метлой на длинной ручке.
Остановится на минуту отдохнуть, а птицы, словно по команде начинают свистеть, упкать, тенькать свои коротенькие городские песенки. Послушает старик их немного и снова за своё - "вжик", "вжик".
К выходу первых грохочущих трамваев - полная чистота и порядок на вверенной ему территории.
Оглядится вокруг, не упустил ли чего,  да и идет к дому.
Спрячет метлу в сарайчик, снимет рабочую одежду, брезентовый фартук и шляпу повесит на гвоздик, поставит в угол валенки, а сам на свой сундучок уляжется, досыпать.
Поздним утром просыпаются внуки и удивляются, что дедушка так долго спит: ложится раньше всех и встает позже всех.

Вот бабушка "совсем не спит", все что-то колдует у печки. Печь сложили на скорую руку, она обогревала обе комнаты, и к тому же на ней можно было готовить.

В 1956 году Ивану Фроловичу исполнилось 69 лет, еще мог бы  поработать, но болезнь лишила его ноги и в трудовой книжке появилась последняя запись№5 от 3.10.1956.

Освободить от работы в связи с уходом на пенсию. Приказ №101. Ниже: «За пятидесятилетнюю работу в музее объявить Ткачеву Ивану Фроловичу благодарность.
 Директор музея…
В  сведениях о награждениях от 3.10.56 значится:
ЗА 50-ТИ ЛЕТНЮЮ РАБОТУ В МУЗЕЕ ДИРЕКЦИЕЙ ВЫНЕСЕНА ТКАЧЕВУ ИВАНУ ФРОЛОВИЧУ БЛАГОДАРНОСТЬ. УПРАВЛЕНИЕМ КУЛЬТУРЫ Т. ТКАЧЕВ НАГРАЖДЕН ПОЧЕТНОЙ ГРАМОТОЙ.
                Директор музея…





10.Домашнее хозяйство (жанровые сценки по воспоминаниям внучки Людмилы)


После войны Надежда Петровна оборудовала полисадничек, посадила цветы: георгины, разноцветный водосбор, ромашки, космею, ноготки, мальвы.
Во дворе, полем, цвели маки.
Созревшие по осени маковые коробочки подвешивались на веревке перед печью, если их трогали, то они шуршали, как мексиканские маракасы.
Когда мак созревал окончательно, его коробочки разламывали, собирали черные зернышки в большую металлическую банку.  Замечательные выходили булочки и плюшки с маком.

Отгороженный от суетного городского мира музейный двор позволил  завести небольшое хозяйство.
По двору расхаживали разноцветные куры с гордым петухом, хрюкала в сарае, довольная жизнью свинка, блеяла коза, появлявшаяся во дворе только вечером с выпаса, что был рядом, около крепостной стены.

Трудно было жить семье во все времена.
Хозяин, мягко говоря, был далек от совершенства.
Запомнился случай.
Бабушка по весне покупала молодого бычка и кормила его все лето и осень, а потом сдавала «на мясо», получая при этом значительную денежную прибавку к семейному бюджету.
На осень она покупала сено и хранила его на чердаке.
Вернувшись однажды, она не обнаружила дорогого корма.

Дед просто его продал и пропил денежки. Пришлось продавать бычка без долгожданной прибыли.

Когда-то, до войны, у Надежды Петровны была корова.

Пасли ее в Чертовом рву, но однажды она упала в ров и погибла. Надежда Петровна так переживала, словно потеряла члена своей семьи.

После этой трагедии животных со двора далеко не пускали.
Хотя свободолюбивые животные нет-нет, да и уходили в путешествие по недосмотру.
Холодильников в ту пору практически ни у кого не было.

К приезду семьи сына Вани из Польши, где он служил,  Надежда Петровна закупала дополнительно всякую живность на рынке и содержала её до приезда сына.

Кстати, не зная теории законов физики, Надежда Петровна умела ловко использовать их на практике.

Например, молочные продукты, опущенные в стеклянную баночку, покрывались марлей, концы которой опускались в тазик с водой. Все это выставлялось на сквозняк и масло, творог были долго свежими.

Однажды, привезенная с базара  парочка уток – селезень и утица вышли в открытые ворота и по Рославльскому шоссе прошествовали в сторону славного города, покрякивая по пути.
Удивленные горожане только смеялись над их серьезностью, и никто даже не помышлял причинить им вред.
Надежда Петровна уже и не чаяла отыскать пропажу, но, пришедший во двор знакомый, рассказал о путешественниках.
Старшая внучка Мила была выслана в погоню.
Уток она нашла на лужайке, у колонки, на Рославльском шоссе.
Девочка попыталась взять птиц на руки, но не тут – то было. Птицы отчаянно клевались, били по лицу крыльями. Прохожий сжалился над бестолковой пастушкой и разъяснил ей, что надо взять на руки только утку, а селезень пойдет сам. Все так и случилось.

Второй случай был уже со свинкой, которую «приговорили».
Почуяв что-то неладное, свинья выскочила на площадь Смирнова и носилась, словно угорелая.
Посланная за ней простоволосая невестка "нарезала" круги перед кинотеатром «Октябрь», пока не загнала свинку во двор при помощи пришедших на киносеанс зрителей.
Эти сельскохозяйственные зарисовки из городской жизни были в 60-х годах двадцатого столетия. Всем тогда было весело и радостно жить.


11. Гостья из далекого прошлого (по воспоминаниям внучки Людмилы. 60 - годы).

По воскресеньям к Надежде Петровне на Музейный двор приходила её старая знакомая – Ольга Александровна Глинка, внучатая племянница композитора, и они пили чай с самодельными кондитерскими  вкуснятинами.

Часто вместе с пирогами, ватрушками, плюшками появлялся на столе кремартатор обсыпанный сахарной пудрой – некое подобие шарлотки в современном понимании и даже мусс из клюквы или черники.

Перед приходом знаменитой гостьи, нас – внучек, бабушка старалась накормить  и предупредить о правилах хорошего тона.

Наконец во дворе  появлялась гостья.

Ольга Александровна была одета в некие странные, по тем временам, одежды. Летом на ней было черное шелковое пальто.
Под ним - черная юбка и белая крепдешиновая блузка с брошью у воротника – чей-то профиль.
На голове неизменная черная блестящая, словно лакированная, шляпка с цветами, кажется с фиалками.
В руке старомодная кожаная сумочка.
Войдя в дом, она вытаскивала из шляпки длинную шпильку и освобождала шляпку.
Но, лучше бы она этого не делала, так как сразу обнажались тусклые, желтоватого цвета волосы, вероятно, это был не очень удачный парик.

Представленных ей, в очередной раз, внучек Ольга Александровна одаривала дешевыми конфетами и улыбалась.

Губки старой барыни вытягивались в трубочку, а густо напудренное лицо с яркими от румян щеками придавали ей жутковатый кукольный вид.

Потом мы, дети, отсылались гулять, а женщины начинали свой бесконечно невнятный разговор. О чем беседовали они, никто не слышал, да особенно и не прислушивался.

Недавно «кроткие» внучки скакали по двору, как табун диких ногайских лошадей и бабушка стыдливо прикрывала дверь в комнату, словно консервируя дух благородства и спокойствия.

Когда Надежда Петровна уже убирала со стола, дети приглашались с улицы в дом и Ольга Александровна, проводила гуманитарную акцию с «кухаркиными внучками», - читала им наизусть сцены из гоголевского «Вия».

На знаменитом «поднимите мне веки» внучки замирали, как истуканы и с обреченной безысходностью смотрели на свою бабушку, не зная, как реагировать на это представление.

Бабушка молчала и улыбалась. Потом она провожала гостью за ворота и возвращалась, словно завороженная прекрасными воспоминаниями.

Каждый год, 1 июня, Ольга Александровна заходила за Надеждой Петровной, и они, с цветами из бабушкиного палисадника, шли на Блонье к памятнику М.И. Глинке.
Вскоре Ольга Александровна заболела и уехала к своей сестре в город Горький.
Исчез еще один праздник из календаря Надежды Петровны.
P.S. Разбирая архив отца, я нашла бесценные, с моей точки зрения, артефакты: две открытки, написанные мне и моей матери рукой Ольги Александровны Глинки.

У Фроловича были свои радости.
С пенсии в 50 рублей (бабушка получала 30) покупалась «Перцовка» или чекушка белой, пачка сигарет «Памир» и старик навещал своего старого приятеля Васю-грека (вообще - то ассирийца) в его будке для чистки обуви на улице Советской или Дзержинского.

В 1961 году приехал демобилизованный из Армии сын Ваня с семьей. В комнатушках не стало совсем места.

Наконец, в 70-х годах, городские власти при содействии администрации музея выделили жилье для очередника под №1338.
На этом и завершилась квартирная история.

Проходя мимо дома № 42 по улице Николаева в окне квартиры №21 можно было видеть, лицо благообразного старика смиренно наблюдающего за быстро бегущими машинами и суетящейся вереницей прохожих.

До конца его дней с ним была жена Надя. Они и сейчас рядом только на Братском кладбище.

Уже после смерти Ивана, Музейный двор изменился: убрали деревянный забор и ворота со стороны Красного Креста, снесли бывшие конюшни и могучую стену со стороны улицы имени Крупской (ныне Тенишевой).

Не пожалели столетних дубов. Остался один  одинешенький, испуганно прижавшийся к краснокирпичной стене музейного здания.

Теперь по Музейному двору ходят все, кому не лень.
В вазах не цветут цветы.

На прекрасном «златом крыльце» сушились половые тряпки.
На скамьях распивалось дешевое вино, курятся сигареты.
Застыла фигура О. Микешина в томительном ожидании оказии на родину, в Рославль.

Но, если прислушаться, то можно услышать строгий голос старого дворника: «Не тронь, казенное!!!».

В 2008 году внучка, Людмила Ивановна Ткачева, отнесла в музейные фонды единственный, чудом сохранившийся документ – Трудовую книжку Ткачева Ивана Фроловича и свои несовершенные воспоминания, связанные с дедом.

2011 год