У родного порога. Часть первая -6

  Окраины города Краснодара ещё лежали в руинах. Дёнитц, Глушков и Женя Султанов пробирались между старых, разбитых корпусов кирпичного завода в сторону центра города к зданию Крайкома партии, где служил Гулько Иван Данилович.

  Глушков, перепрыгивая через кучку битого кирпича, повернул голову в сторону узкоколейки, по которой с надрывным скрипучим писком, сигналя у переезда, ехала дрезина и толкала впереди себя платформу с рабочими.
- Женя, а что этот крестник ваш, он большой человек в Крайкоме партии? - спросил старший лейтенант и посмотрел на идущего впереди Султанова.
- Нет, не большая птица - он заместитель начальника финчасти, но не смотря на такую маленькую должность, имеет своего водителя, который за ним рано утром на дом приезжает, чтобы на работу забрать, - отозвался парень.
- Значит, всё-таки имеет должный вес, - добавил Глушков и попытался настроиться на беседу с краевым начальством.
  Они вошли в приёмную в пятом часу вечера и получили ответ у секретаря, относительно Гулько.
- Иван Данилович в разъездах по району с руководством, будут поздно, - отчеканила женщина, пристально разглядывая приезжих в формах. - Оставьте ваш запрос на приём, я запишу вас на завтра. Только приходите с утра, чтобы застать его на месте.
  Дёнитц оставил данные у секретаря, записался на приём вместе с Глушковым на восемь утра и ребята вышли из здания на широкую лестницу в три ряда, спускающуюся к площади. Они направились в "красный уголок" при вокзале, где остановились.
- Я боюсь, что и завтра мы его не застанем в кабинете, - задумчиво говорил Дёнитц, убавляя шаг. - Уедет куда-нибудь опять, а мы жди его ещё сутки, а командировка у нас с тобой не резиновая, - он взглянул на Глушкова.
- Что ты предлагаешь? - спросил Сашка.
- Сегодня уже поздно он вернётся, а завтра с утра предлагаю пойти к его дому пораньше, пока он не выехал, и поговорить о нашем сомнительном деле. Утром застанем его дома и не будем канителиться. Захочет разговаривать, хорошо, если нет - доложим руководству, чтобы обратились по инстанциям, а дальше пусть сами его там раскручивают, - предлагал Дёнитц.
- Пожалуй! - Глушков посмотрел на Женю. - Парень, а ты сможешь завтра с утра пойти по адресу бабушкиного крестника? Всё же он тебя знает и разговор в связи с этим получится более доверительный.
- Хорошо, где вас ждать? - парень поправил на себе серенький пиджачок, расправив плечи.
- Подходи прямо к вокзалу. Ведь, говоришь, и Гулько живёт недалеко от станции?
- Да, за Привокзальной площадью, на одной из тихих улочек, тут недалеко.
- Отлично! Тогда до завтра, - кивнул ему Глушков, - и ещё раз - спасибо тебе!
  Женя кивнул головой, распрощался с товарищами, и медленно пошёл через улицу к парку, откуда можно было сесть на трамвай и доехать до окраины города к интернату.

  Утром следующего дня все трое пришли на Пионерскую улицу к дому номер 12. Это было двухэтажное деревянное строение с высокой железной крышей и чердаком, конусообразной башенкой выступающим над вторым этажом. Дом был обнесён высоким забором, выкрашенным в зелёный цвет. Когда подходили от переулка, то сразу заметили стоявший возле ворот автомобиль с откидным верхом. Водитель спокойно сидел за рулём и читал утреннюю газету.
- Значит он ещё на месте, - сказал Женя и быстрее пошёл в сторону калитки.
Глушков и Дёнитц проследовали за ним.
- Скажите, любезный, вы за Гулько приехали? - спросил водителя Хейни и вытащил своё удостоверение. - Мы по делу к Ивану Даниловичу.
- Жду его, он скоро выйдет, - отозвался водитель, равнодушно окинув взглядом эту троицу.
- Можно нам к нему подняться для разговора? - спросил Глушков.
- Чего подниматься-то, он уже одевается, - ответил водитель. - Только что выглядывал в окно и распорядился его немного подождать, пока чай перед дорогой попьёт. Тут его и встретите. Он дюже не любит, когда ему утром собираться мешают.
- Что же, подождём здесь, - буркнул под нос Хейни и стал прохаживаться взад и вперёд у машины с водителем.
  Женя с Глушковым о чём-то в сторонке говорили между собой, оглядываясь по сторонам, стоя у обочины дороги, Хейни закурил, водитель занервничал и стал часто поглядывать на часы... Время шло, а Гулько всё не появлялся.
- Странно, что он там заснул что ли? - крякнул шофёр и стал вылезать из машины.
  Они вчетвером поднялись по скрипучим деревянным ступенькам на второй этаж этого восьмиквартирного дома и остановились на узкой площадке у квартиры номер пять. Водитель тихонько постучал костяшками пальцев в дверь, обитую чёрной клеёнкой. Ответа не последовало. Он постучал сильнее уже по железной замочной скважине - такая же картина. Дёнитц толкнул дверь, нажал на неё рукой и она подалась вперёд. Все трое гуськом проследовали в распахнутую дверь за водителем и остановились в тёмном коридоре.
- Иван Данилович! - крикнул шофёр хрипловатым голосом. - На работу пора, вас ждут на совещании. Иван Данилович...
  Он прошёл вперёд, заглянул в кухню, потом затопал половицами по коридору к большой комнате, ребята ждали его у порога, заглядывая в тёмный промежуток между внутренних дверей. Они видели, как водитель проходит в комнату, но... Он резко остановился, потом попятился назад к выходу, расстёгивая на ходу свою тугую кожанку.
- Там... Взгляните сами, - пробасил он, вытирая мокрый от страха лоб.
Ребята бросились через коридор в комнату.
  Гулько сидел на диване у стола, на котором стояла ещё дымящаяся чашка чая. Он был одет в светло-серый расстёгнутый плащ и, видимо, приготовился уже выходить, присев на минутку отхлебнуть из чашки, но так и застыл на вечно в свободной позе с открытыми глазами и улыбкой на лице. Хейни подскочил к нему и пощупал пульс.
- Всё, конец! - произнёс он и в испуге отступил от дивана с сидевшим на нём мёртвым заместителем начальника по финансам.
  Глушков невольно вскрикнул и выскочил в коридор.

  Через пару часов все трое сидели в местном отделении милиции у вокзала и слушали участкового:
- Что вы тут тень на плетень наводите, - говорил он, осматривая ребят недовольным взглядом. - Только что из больницы звонили, умер скоропостижно ваш знакомый, от сердечного приступа. Я знавал их семейство, живу тут рядом. У Ивана Даниловича жена недавно погибла, молодая ещё и красивая женщина, вот сердце-то и не выдержало... А вы тут про отравление какое-то гутарите.
- Ну, ведь это странно, согласитесь, - громко возражал Глушков. - Сперва жена, потом он скоропостижно...
- Что же тут странного? Гражданка эта утонула в озере и тому есть много свидетелей, как она вдруг вскрикнула и на дно пошла. Может за корягу какую зацепилась или нога в ил окунулась глубоко... Пока ныряли, пока вытащили её, она уж воды-то и нахлебалась. Погибла женщина, что тут долго говорить. Муж с тех пор не в себе и был... С работы и домой, более никуда не ходил. Только дружки его зачастили из Крайкома ходить с кем работал, но это уж порядок такой, чтобы человека в беде его поддержать, да видно не сумели... Умер всё ж таки с горя-то! - чесал затылок участковый.
- Всё-равно не верю, не может такого быть, - сопротивлялся Глушков.
  Уже на улице к нему подошёл Дёнитц и тихо произнёс:
- Ты очень-то не кипятись. Не веришь и помалкивай! Приедем - доложим по форме начальству и там уже будут думать, как дальше поступать. Видишь, что твориться-то? Только мы решили к нему приступить с неудобным разговором, как он умер невзначай, - капитан посмотрел на молчавшего Женю. - А ты что скажешь?
- То и скажу, что здесь преднамеренное преступление. Его явно отравили, чашку хоть на экспертизу отдали, из которой он пил?
- Группа при нас из Угрозыска, что-то там оформляла, но если докажут обратное при вскрытии, как нам участковый наговорил, что от сердца он умер, то и дело открывать не будут, а стало быть - экспертиз никаких не назначат, - ответил Дёнитц. - И что теперь нам делать?
- Обратно ехать в Крайком, - предложил Женя спокойным голосом.
- Зачем?! - удивился Глушков.
- Надо опросить секретаршу, кому она говорила вчера о нашем визите к Гулько?
- Это дело парень предлагает, - отозвался на это предложение Дёнитц. - Едем!

  Секретарша и многие в финансовом отделе были взволнованы смертью Ивана Даниловича, женщина сквозь слёзы отвечала, что ни с кем подробно про это не разговаривала накануне, лишь упомянула, что вернувшийся Иван Данилович из поездки поздно вечером заинтересовался заявкой на приём к нему военных и несколько раз спрашивал секретаршу, кто конкретно к нему приходил.
- Когда я сказала, что с военными был молоденький паренёк лет шестнадцати и описала вас, - кивнула она на Женю, - то Иван Данилович тут же заперся у себя в кабинете и стал названивать кому-то по городскому телефону. Но я не слышала разговора, когда дверь закрыта на глухо, тут ничего не услышишь, - со вздохом проговорила секретарша.
  Когда вышли из приёмной Крайкома Дёнитц, обращаясь к Жене Султанову произнёс:
- Вот что, парень, не смейте копать тут про этот случай. Вижу, что опасное дело, когда речь заходит о фамилии этого палача.
- Думаешь, кто-то из начальства с ним имеет связь через Крайком? - спрашивал Глушков. - Не слишком ли?
- Нет, не слишком. Потом, кто знает, какие у этого Иуды возможности и почему он до сих пор на свободе держится? - Дёнитц нервно подёргивал плечами. - Ты понял, парень, что я тебе сказал?
  Женя закивал головой:
- Если что узнаю ненароком, то сообщу вам непременно, а сам ввязываться и рисковать собой и Алёшкой не буду. Понимаю, что слишком сложная это игра, - ответил он по-взрослому. - Мы ещё не в силах с ним бороться, и с подобными ему, это дело времени. Но только предчувствие у меня нехорошее, кажется, что всё же таки догонит нас война через много лет...
- Не думай о плохом, парень, вся жизнь у вас ещё впереди! И хорошее будет в ней и плохого ещё черпнёте через край, всё будет - не торопи время, - похлопал его Глушков по плечу. - А нам пора уже на военный аэродром. Самолёт вечером вылетает на Украину. Ждут нас в гарнизоне на границе.
- Желаю вам счастливого пути, товарищи, и привет большой от нас с Алёшкой полковнику Дееву!
  Женя, стоя на остановке трамвая, шедшего от центра города в сторону военного аэродрома, махал рукой Глушкову и Дёнитцу, которые стояли на подножке у открытых дверей и смотрели на его высокую фигуру в свете угасающего дня. Трамвай гремел на железных стыках рельс и уносил свои красные вагоны за поворот. Вот остановка уплыла в сторону, скрылась за густыми зарослями лип на бульваре и в памяти у двоих пограничников остались лучистые и добрые глаза, этого повидавшего жизнь с трагической и такой ужасной стороны, парнишки.
- Мой Бог, - тихо произнёс Дёнитц над ухом у Глушкова, - сколько же нашим детям повидать-то в жизни довелось? Сколько на их долю выпало всего, чего и взрослое сердце не выдержит! А они ещё как-то живут и... улыбаются!
  Он не заметил, как назвал русских детей "наши дети". Он немец по крови, но русский по содержанию, уже не мыслил себя отдельно от своей новой Родины и поэтому даже не обратил внимания на удивлённый взгляд своего фронтового товарища. Сашка Глушков передёрнул плечами, ещё раз взглянул на Хейни, улыбнулся ему в ответ и ничего на это не добавил, а трамвай всё набирал ход и пассажиров в свои полупустые вечерние вагоны...

  В комнате с низеньким деревянным не крашенным потолком Ольга стояла у кровати с лежавшим на ней раскрытым чемоданом и укладывала вещи. Лампочка тускло горела под бумажным абажуром и освещала комнату оранжевым блёклым светом. Алексей вошёл из кухни с кружкой молока в руке и остановился рядом с женой.
- Оль, не торопишься собирать-то? - глухим голосом спросил он.
- Лёшенька, мы же обещали тёте Анне летом приехать, как тебе отпуск дадут по ранению. Тебе же ведь врач сказал нужно подлечиться, вот и поедем к нашим!
- Не время ещё...
- Обещали ведь!.. Когда же оно время-то будет? Вот и август уже начинается, а Анна ждёт. Им там тяжко, дядя Игнат без вести пропал, так хоть поддержим её по родственному. А, поедем, Лёшенька? Я уже и с Березиным говорила, он согласен тебя отпустить в отпуск. Понимаю, что с одного конца страны на другой тяжело добираться тебе с твоими болячками, но ведь мы на самолёте... Сергей Андреевич говорил, что транспорт пойдёт в Новосибирск отсюда с пересадкой в Москве, документы какие-то повезут туда с курьером и нас попутно заберут, - она ласково смотрела мужу в глаза, ожидая ответа.
- Всё узнала, - произнёс он с издёвкой, - а у меня ты спросила? Хочу, готов я ехать или нет? Может и не собирался в отличие от тебя...
- Как же, Лёшенька?! Ты ведь тоже тётке приехать обещался, помнишь в письме ей писал, - возразила она беззлобным тоном. - Когда ещё удастся-то? Не обижайся, очень я уж по ним соскучилась во сне часто снятся! Поедем, а?!
  Она прильнула к его груди и нежно приласкалась головой.
- Ты же ребёнка носишь не тяжело в дороге будет? - спросил он и легонько отстранил Ольгу от себя, заглядывая ей в лицо.
- Ничего, третий месяц всего-то, - ответила она с улыбкой и потрогала свою талию.
- А то мне прикоснуться к тебе не велишь, а тут - ничего? - он посмотрел на неё с укором и она поняла о чём речь.
- Ты ведь и сам в последнее время ко мне не подходишь, вижу, что не расположен... Сперва думала, что дитё берегёшь, а потом поняла что устаёшь шибко, ну я и не лезу к тебе со своими ласками. А ты, выходит обижаешься?
- Нет, Ольга, нет! - он притянул её к себе. - Момент тревожный, вот опять нас Березин всех собирал в оперштабе, ребята из Краснодара приехали и привезли нехорошие новости. Разбираемся теперь... Напряжённый момент, а ты поездку затеяла.
- Он всегда на границе будет напряжённый, а тётке обещали, не по-людски это получается, - повторила она.
- Вот заладила! - он прошёлся по комнате и остановился у кровати, разглядывая чемодан. - Поезжай одна, отпускаю! Может так спокойней мне будет, что ты там у тётки-то... А то вон, девчонки из Яворова шли в посёлок из костёла и натолкнулись вечером на незнакомцев, которые на них напали, и если бы не ребята-косари, что крики их от реки услыхали то ссильничали бы их, а потом может и убили бы!
- Что ты Лёшенька?! Откуда же они вышли-то, здесь же полно охраны и дозорные стоят? - Ольга с испуганными глазами плюхнулась на табурет. - Нет, нет, как же это?
- Вот именно, откуда? Мы тоже с Березиным голову себе всю сломали, а так и не додумались. Девки эти говорят, что появились бандюги будто из-под земли у оврага, что у моста на Бурташ. Стали на подъём идти, а они тут и вылезли откуда-то на пригорок, бросились за ними бежать через луговину и на пустырь к казармам, преградили дорогу и напали. Девчонки закричали и тут наши косари появились вместе с пленными немцами, что шли со строительных работ, этих дикарей раскидали, а те вывернулись и обратно ушли, как и не было их. Подняли все караулы в ружьё, да так и не сыскали... А ты говоришь, что не тревожно! - он строго посмотрел на Ольгу и уже мягче добавил. - После такого я тебя с удовольствием отправлю к твоей тётке Анне на первом же транспорте до Новосибирска. Но только без меня, полно ещё тут работы, не когда мне по гостям-то разъезжать.
  На том и порешили.

  О чём она думала, добираясь до тёткиного дома в Шадринке? Накануне отбытия она имела разговор с женой Павла Григорьева и немного засомневалась в правильности своего решения.
- Ты уверена, что по такой причине с тобой муж не едет, как говорит? - спросила Елена и, как-то странно на Ольгу посмотрела.
- Я привыкла доверять его словам? Кому ж мне и верить-то, как ни ему? - обиделась Ольга.
- Понимаю, и всё-таки... Я бы призадумалась, почему он отказывается брать отпуск, пусть и ради дела, но всё же... Вы что с ним много виделись? То война, будь она не ладна, то теперь вот граница, а до войны, ведь тоже, ты говорила, что не часто были вместе.
- Не часто!..
- Вот, а теперь-то уж можно расслабиться, и как-то тебя уважить. Дело делом, а жизнь она одна.
- И что ты думаешь, зачем этот разговор затеяла? - Ольга хотела поскорее всё это оборвать, ей не нравился тон, который задала её собеседница, но та продолжала:
- Вот я бы подумала, что уеду за порог, а у него тут новая пассия имеется, с кем ему интересней свои досуги-то проводить... Прости, если не так сказала, но слышала я, что на фронте... А мы на польской границе стоим, понимаешь, о чём толкую? Что молчишь-то?
  Ольга отвернулась и стала спускаться вниз с пригорка, на котором они стояли, возле комендатуры, но около штабного дома резко остановилась:
- Я не знаю, кто тебе рассказал эту гадость про Алексея, но мы в этом с ним уже давно разобрались, ещё в Прибалтике. И поверь, мне хватило сил и нервов над этой ситуацией подняться. Если ты любишь человека, живёшь с ним одной семьёй, все эти сплетни не имеют для тебя никакого значения. И если он сказал, что не может ехать сейчас в деревню, значит это так и не иначе. Он мужчина и его слово - закон! А его слову, я как любящая женщина и жена, всегда верю.

  Хороши зрели хлеба в первое послевоенное лето! Высокие да густые - шапкой не пробьёшь. Будто в благодарность наградила природа людей за труды их праведные, тучные злаки прямо на глазах пёрли из кормилицы-земли, вдовьим да сиротским потом пополам со слезами политой.
  Сначала забелели на гривах овсы, такие рясные, что лошадь в них путалась и глохли крики перепёлок. Ядрёные метёлки шушукались под лёгким ветерком, шуршали и шевелили матово-серебристыми серёжками.
  А там и озимая рожь подошла, вымахала чуть ли не в рост человека, и целыми днями, белёсо светясь, ходили по ней от края до края тугие тяжёлые волны, а когда налетали степные вихри, ржаное поле бушевало, как большая вода: вздымаясь гребнями и опадая тёмными пучинами, завиваясь воронками и стелясь по земле...
  Скоро и пшеничка, главная кормилица, выметала в трубку, стала колоситься, наливать зерно. Разотрёшь в ладонях колосок, подуешь, отвевая остючья, и останутся в горсти круглые и тяжёлые, как свинцовые дробины, зёрнышки, ещё бледно-зелёные, жидкие, сладким молочком тающие во рту. Но постепенно колос начинает матереть, становится усатым и колючим, и если в эту пору сорвать его и сунуть соломиной за обшлаг рукава рубашки, а потом попытаться вытряхнуть, то колос вдруг оживёт, зашевелится, щекоча голое тело, упрямо поползёт вверх по руке от запястья к локтю, от локтя к плечу, и коли выдержишь нестерпимую эту щекотку и будешь продолжать махать рукой, двигаться всем телом, колосок будет ползать, цепляясь мышиными коготками, по спине, по животу, пока не вылезет наружу где-нибудь из другого рукава, из воротника рубашки, либо из штанины.

  Вот в такое время, когда живыми соками земли наливается хлебный колос и начинают ночами полыхать над степями и лесами далёкие зарницы- светозары, как называют их в Сибири, и приехала Ольга в село Шадринка Беловского района к Анне Соколовой в дом.

  ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.