Ты меня послушай, юмореска

Утро было что надо! Клеевое было утро. И оделся я по путевому. Как деловой какой, галстук нацепил, очки, чтоб я всех видел, а меня никто; штаны погладил.

Вышел на улицу — жара. Весь потом изошел. Ты же знаешь, я потею, начиная с плюс четырех. Думал, кончусь. Свернул этот шнурок на шее набок и бегом к автобусной остановке, может, успею до бара доехать. Там уж меня отходят, отпоят и песенку споют.

Подкатываю к остановке. Народу, как за яйцами у магазина. Куда едут? Кто его знает. А жара стоит... Прикинь, десятый микрорайон, куча дико взирающих на тебя людей и кладбище рядом. Усек? Но я-то парень не хлипкий, фигу в кармане им состряпал и стою, на машины проезжающие поглядываю.

Десять минут поглядываю… двадцать… час гляжу — нет автобуса. Толпа красная, как большевистский лозунг, проводит митинг.

- Товарищи! Кто залезет в автобус, пусть талоны не пробивает. Довольно терпеть издевательство пассажирского автотранспортного предприятия над народом. За что платить?!

Толпа поддержала кричавшего очкарика бурными кивками и радостно ощерилась. Думаю: атас, пора линять, а то задавят, как пить дать, размажут по компостеру. Но тут как назло «шестерка» подъезжает и нагло так тормозит у остановки. Набито до предела. Двери скрипят, но не сдаются. Внутри какой-то чудак орет, что ему выходить надо, пусть двери откроют. А ему другие чудаки, которых к дверям прижали, шипят в ответ, чтоб ехал он куда подальше и одну остановку никто на автобусе не ездит. Но они просчитались. Тот, который первый чудак оказался самым настоящим амбалом. Как двинет — двери враз откинулись. Ты не поверишь, но так было: один вышел — пятнадцать зашло. Я шестнадцатый. Обжал тетку сзади — дверь все равно не закрывается.

- Землячка, говорю, нельзя ли подвинуться, дверь не закрывается.

Что тут стало! Как она заорет: «Сере-е-едка, подвинься! Сере-едку двигайте!!» Те, что в середине стояли, белая пассажирская кость, тут же расставили локти, приняли оборонительную позицию. На передней и задней площадках чуть пошевелились и смиренно затихли. Ждут, что будет. Вылезу я из автобуса или не вылезу. Кто-то стал принимать ставки…

Ну, ты знаешь — не на того напали. Делаю парочку резких движений, дверь со скрипом закрывается. Поехали. Остаток толпы, брошенный на ожидание следующего автобуса, клянет всеми матерями производственное объединение автотранспорта и городской Совет города Верхнетуринска, а заодно и весь мировой социализм...

Ладно, думаю, еду. Очкарик с остановки опять всех уговаривает: «Товарищи, билеты не пробивайте». Тут одна женщина сообразила.

- Милый, говорит, и захочешь - не пробьешь. На весь автобус два компостера и те бастуют.

Тут всем весело стало, пассажиры смеяться стали. Шофер один не смеется. Остановился у ресторана «Сибирь», тихонько вылез из кабины и исчез.

Кто-то сказал: «Граждане, спокойно, это пересменка». Народ разом потускнел, обмяк как-то и опять затих.

Я сказал: баста, выпрыгнул из автобуса, сорвал с себя помятый галстук, втоптал его в грязь и зарекся: никогда больше не проводить опыты на живых существах, то есть на себе. Поймал такси, и меня доставили куда надо.

Да, думаешь, на этом все и кончилось? Ошибаешься. В следующую ночь мне снилось, будто я жду на остановке маршрутку. Всю ночь прождал, так и не пришла, сволочь.

Мой тебе совет. Если приснится, что ты депутат городского Совета и отвечаешь за работу пассажирского транспорта, не ходи в народ. Ой, не ходи. Замордуют талонами, ей-ей замордуют. И я еще добавлю от себя, но уже компостером.

Ну, давай, живи, пока!

1991г.