Франко-германский день

Анатолий Авдеевич Дивильковский

СТАТЬИ И ОЧЕРКИ А. А. ДИВИЛЬКОВСКОГО

Сборник составил Ю. В. Мещаненко


                А. Дивильковский

                ФРАНКО-ГЕРМАНСКИЙ ДЕНЬ

                Письмо из Берна

                (Стр. 304 — 318)

304
               

   Германский парламент спешно готовит новую дань милитаризму – новые корпуса солдат, вотирует новый военный расход в один миллиард марок, который приведет за собой чисто-механически, вероятно, не меньшую сумму дополнительных расходов для ряда предстоящих лет.
В ответ Германии, французский парламент готов снова ввести трехгодичную службу, им же самим недавно осужденную и отмененную, предстоят, вероятно, и здесь миллиардные расходы... И вот, среди этого, еще не бывалого по размерам, приступа милитаристической перемежающейся лихорадки, находятся люди, созывающие парламентариев Германии и Франции для мирных соседских бесед! Не наивные ли эти люди, эти добрые швейцарские сваты, решившиеся свести вместе, в своем патриархальном Берне, германского Ивана Ивановича с французским Иваном Никифоровичем? Хрупкое, ненадежное предприятие!

   Многие “влиятельные” европейские газеты высмеивают, либо бранят Бернскую конференцию 11-го мая по новому стилю. Мыслимо ли, говорят они заставить оба парламента взять назад уже почти принятые кредиты? И правда, вряд ли это мыслимо. Но смысл и оправдание этой конференции как раз в том и состоит, что обеими странами овладел, наконец, ужас перед собственною готовностью “жертвовать” всем – прогрессом культурой, народным богатством, жизнью миллионов своих сыновей – “красному смеху” войны. Овладел ужас – и записные патриоты, может быть, вчерашние сторонники “реванша”, либо “величайшей Германии”, спешат в Берн. Одной рукой еще не кончили подписывать акта кровной взаимной вражды, а уж другая рука протягивается, ища рукопожатия “наследственного врага”.

   Таков двуликий смысл дня 11-го мая.

   И боязно, и отрадно было присутствовать в Берне на этом прихотливом спектакле истории. Самый город Берн дает замечательно подходящую для него рамку: Берн тоже, по истине, двуликий, двуязычный, франко-немецкий. Вывески на его старинных улицах писаны и готиче-


305


ским шрифтом, по-немецки и латинским – по-французски; не редки вывески и на обоих языках, либо из смеси их, напр., “Neue pitisserie Jean Lieschti”.
С любым прохожим вы можете заговорить безразлично на обоих языках, и, если он вам не ответит на том же языке, то уж наверняка вас поймет. Еще любопытней послушать разговор бернцев между собою: произношение немецких слов приближается к французскому, картавое, а французские выражения принадлежат к особому наречию – так называемому “союзному французскому”, род плохого перевода с немецкого.

   Словом, город, точно судьбою предуказанный для франко-германской конференции. И мне, право, казалось, что самый ярый националист должен бы тут призадуматься: ведь вот же могут в этом мирном городе встречаться две национальности, не только не давя друг друга, а, напротив, сливаясь в одну крепко-спаянную нацию, ни французскую, ни немецкую -  а швейцарскую.

   И уж по части патриотизма эта нация-ублюдок выдержит какую угодно критику!

   В этом мозаичном городе и проявилась смелая мысль выступить посредником между двумя родственными ему странами. Впрочем, как говорят, первый толчок пошел из Германии. Социалистический депутат рейхстага Франк обратился к швейцарским социалистам с соответствующим предложением. Бернский социалист Гримм, в свою очередь, поднял вопрос в бернском международном бюро мира, а отсюда затем дело перешло в руки группы из 13 депутатов национального совета всех партий без исключения. Они и направили приглашение как германскому рейхстагу, так и французским палатам.

   Словом, социалисты были, так сказать, восприемниками этого дела мира; социалисты же, как известно и откликнулись особенно сильно в обеих странах. В этом случае социалисты исполняли лишь заветы своего Базельского съезда – всячески бороться с войной. Но, как и в Базеле, – и еще в большей степени, – надо отметить факт сочувственного отклика, встреченного непримиримыми противниками буржуазии – в рядах буржуазии, особенно на этот раз французской. Без сомнения, удивительна готовность французской буржуазии идти навстречу Германии и её социалистам, об руку со своими “unifies”. Ведь это значит, прежде всего, отказаться от золотой мечты “реванша”, мечты, лелеянной десятки лет, не говоря уже о том, какой ужас питает франрцузская буржуазия к социалистическому “антипатриотизму” и “антимилитаризму”.


306


   Тут опять, как и в Базеле, перед нашими глазами – движущаяся мозаика истории, её живой калейдоскоп, где нации, классы, партии перемешиваются в самых, по-видимому неожиданных, в самых вопиюще-противоречивых сочетаниях. И опять-таки, кажется, единственный во всем мире, этот составной франко-немецкий город Берн способен быть проводником для парадоксальной новизны истории. Берн, где в данную минуту, напр., идет избирательная борьба между социалистом и “буржуа” из-за места директора полиции; причем полицейские агенты, как говорят, изо всех сил желают победы социалисту, ибо полиция здесь уже понимает цену законности для себя самой, социалисты же слывут искреннейшими поборниками законности.

   Итак, Франция откликнулась широко и радостно. До 10-го мая записались на конференцию 10 французских сенаторов и 115 депутатов: из них 40 социалистов, 47 радикал-социалистов, 12 независимых социалистов, 13 членов радикальной левой и 3 демократической левой. За исключением “больших” газет, “Matin”, “Journal” и прочих, открыто служащих за деньги интересам империалистического капитала, все левые газеты, не исключая официального “Temps”, выразили свое сочувствие идее съезда.

   А президент сената Антонель Дюбо устроил даже маленькую демонстрацию в пользу Берна: на генеральном совете своего округа в департаменте Изеры (Гренобль), он сказал соответствующую речь и провел единогласную резолюцию с приветствием будущему съезду. 
   Так же горячо взялась за дело парламентская группа третейских договоров, с известным пропагандистом мира, сенатором д‘Эстурнель-Констаном во главе. Эта-то между-партийная группа и организовала поездку в Берн на началах уже не индивидуального участия каждого депутата, а, так сказать, официальных: с обязательством дисциплины и единства действий,— обстоятельство, в высшей степени повысившей значение самой конференции и облегчившее её быстрое и дружное проведение.

   Справедливость требует сказать, впрочем, что в то же самое время министр-президент Барту и военный Этьенн (кстати, крупный участник в поставках разных военных припасов и, по существу, ставленник заинтересованных фирм-трестов) как бы нарочно изливались в “патриотическом” красноречии по разным углам Франции, где “надежды” Франции (читай, “реванш”) и изречение: “сила предшествует праву” – играли видную роль.

   Но ведь это – неизбежная музыка современных оркестров


307


“вооруженного мира”. Коли страны вооружены “до зубов”, нельзя и ожидать ничего лучшего от официальных адвокатов меча.

   Маленький Берн оказался сильнейшим притягательным фокусом для народных представителей большой Франции. Но Германия? Германия, как известно из газет, далеко не так увлеклась опасною затеей социализма. Я уж не стану говорить о ядовитых отзывах бедному Берну из кругов воинственных прусских аграриев и всенемецких патриотов, которые перестали бы быть сами собою, если бы дали себя очаровать сиренам международного мира. Но в среде германских национал-либералов, католического центра и даже “прогрессивной Народной партии” прием смелой инициативе далеко уступал французскому. Прогрессисты и центр записались на съезд в количестве... 7 членов Народной партии, 5 центра (и еще 1 датчанина); национал-либералы вовсе воздержались. Только социал-демократы, конечно, примкнули к делу с одушевлением, отрядив официальную делегацию из 20 членов, которые и составили большинство записавшихся на съезд немцев. В сугубой же сдержанности немецких буржуазных групп отразилась, помимо разных других соображений, всегдашняя роль Германии, как воинственной Валькирии, от которой в первую голову и исходят тяготеющие над Европой страхи.

   Первоначальная задача съезда формулировалась в Швейцарии так: обсудить возможность отсрочки хотя бы на год тех новых чудовищных вооружений, которые каждую минуту грозят всеобщей бедой. Но, казалось бы, такая скромная, такая робкая, задача встретила во Франции, не говоря уж о Германии, крайние антипатии. Не нравилась её близкая конкретность.

   Поэтому и в пожеланиях, выработанных парламентскою третейскою группой – пожеланиях, легших затем в основу бернской резолюции – рекомендуется как можно дальше обходить все подводные камни подобных, слишком “неуместных” вопросов. А правительственный “Temps” в своем напутствии парламентариям доводил эту осторожность до того, что, казалось, бернской конференции останется   заниматься едва ли не вопросами погоды, либо здоровья. И многие голоса не без злорадства кричали по адресу Берна: “Всё – мыльный пузырь! Съезд для пустой болтовни.”

   На самом деле, вышло совсем обратное. Болтовни-то как раз и не было на этом замечательном съезде, где не было никаких прений, весьма мало речей, несмотря на присутствие более 200 специалистов ораторского искусства. Эта оригинальная


308
               

черта съезда тоже словно бы почерпнута от бесшумно-делового Берна, всегда предпочитающего золото дела серебру красноречия.

   Впрочем, и сам Берн побаивался словесных взрывов своих гостей.

   Поэтому Союзный Совет совершенно устранился от какого бы то ни было официального касательства к конференции и даже не согласился дать под занятия съезда обширных зал Национального совета. Газеты радикального большинства объясняли эту нелюбезность тем, что для “декламаций международного социализма” там не место. Так или иначе, пришлось удовольствоваться актовым залом (Asia) университета, где французы с немцами в буквальном смысле “сближались” до того тесно, что части депутатов пришлось даже, за недостатком мест, стоять под стенками.

   Зато здание университета великолепно расположено на своем зеленом Grosse Schasse (остаток бывших укреплений). Из самых окон залы, где заседал съезд, мы могли любоваться сверху видом всего Берна с его шпицами, башенками, готическими куполами и черепичными кровлями с двумя великолепными железными мостами через глубокую долину Лара с привольной перспективой сияющих Альп, где глаз легко отличает в центре острый капюшон белого “Монаха” и широкогрудую могучую фигуру “Девы” в небесах. Там, над далекими вершинами сияло солнце, а здесь, около наших земных дел моросил серый дождик...

   Был Троицын день, по улицам, назло погоде, двигались группы праздничных горожан и крестьян, сошедшихся из окрестностей в церкви.
   Я видел длинную процессию на велосипедах с цветами, пестрыми шарфами: это участники съезда рабочих-типографов со всей Швейцарии.

   В белом зале заняты своим великим делом. Председательствует молодой бледный человек с тонкими черными усами и широкой морщиной между бровей, бывший типографский рабочий, Роберт Гримм. Благодаря своей необыкновенной энергии, он теперь – одна из виднейших фигур швейцарского рабочего движения, (между прочим, женат он на русской). На эстраде, пониже его кафедры, все места заняты швейцарскими депутатами, инициаторами приглашения; только на двух стульях я вижу француза д‘Эстурнель-Констана и немца Гауссмана, одного из трех членов Vorstand‘a Народной партии. У подножия эстрады – четыре стола для прессы, в общем, более 80 журналистов, большею частью французских и швейцарских, но также и от больших изданий всего мира.

   Затем, остальное пространство занято в перемежку немцами и французами. Они съехались еще вчера, в субботу, успели пови-


309


даться и побеседовать и, как говорят нам, с радостью убедиться, что... немцы и французы одинаково люди и вовсе не заражены все такими “патриотическими”, враждебными страстями, как убеждали их 40 лет их газеты и правители.

   Открытие несколько запоздалое, но все же приятное.
Последовал ряд приветственных речей, кратких, довольно похожих друг на друга и весьма сдержанных. Говорили: Гримм, председатель международного бюро мира, Гоба, лидер швейцарского социализма, старик Грейлих, представитель Берна, член магистрата – социалист Мюллер; отвечали им сенатор д‘Эстурнель и, от немцев, старый Бебель и радикал Гауссман. Горячо были встречены, в особенности д‘Эстурнель и Бебель.
Д‘Эстурнель – сухощавый, пожилой человек, с красивым энергичным профилем бритого лица, с густыми усами. Он подчеркнул в своём слове, во-первых, что французы явились «без различения партий, без страха и упрёка».
Действительно, число французов возросло на съезде до 189 (164 депутата и 21 сенатор) - тогда как немцев, в конце концов, оказалось всего 41 (да еще 4 депутата Эльзас-Лотарингского ландтага, не имевших права голоса на конференции). Затем, д‘Эстурнель указал, что примирение Франции и Германии положило бы «конец вооружённому миру и основу действительному всеобщему миру» и раскрыл всю грубую ошибочность мнения, будто вооружённый мир есть «страхование против войны».
«Ничего нет ошибочнее этого, ибо необходимость оправдать это бремя вооружённого мира и приводит к наихудшим шовинистическим подстрекательствам». – Оратор имел тут ввиду, в частности, недавние злостные попытки во Франции и Германии «взвинтить» традиционную вражду разными инцидентами – попытки, за которыми, как это разоблачено депутатом Либкнехтом, стоят пушечные и броненосные тресты обеих стран.
Затем г. д‘Эстурнель поставил вопрос, нельзя ли «уменьшить эту опасность, а в последствии, путем взаимных уступок, приемлемых для каждой стороны, и вовсе ее прекратить?
Конечно, говорил он, «все мы, и немцы, и французы, - добрые патриоты, но наш патриотизм состоит в добром служении нашей родине, а не в толкании ее на путь авантюр!»
В заключении он выразил горячую надежду, «что этот первый случай в рамках франко-германского сотрудничества станет началом смягчения, которого жаждет весь мир!» Он закончил лучистою улыбкой и быстрым нервным движением руки кверху.
Слова его нашли прямой отголосок в душе каждого присутствовавшего здесь депутата и у публики на хорах. Аплодисменты,
 
                310
 
как одобрительный рокот отдаленного людского моря, переливались в зал. Выразительный шум поднялся еще выше, когда белая голова Бебеля появилась, в свой черёд, на эстраде. Долгое рукопожатие, которым он обменялся с д‘Эстурнелем, принято было всеми, как вестник того будущего рукопожатия двух народов, к которому сейчас еще лишь ищут пути.
Из речи Бебеля отмечу место, где он вспомнил, что сейчас как раз 42-я годовщина Франкфуртского мира (10 мая 1871 г.), «вечного мира», как он назван во введении к договору, в действительности же – первого источника всех современных миллиардных бюджетов армий и флота «вплоть до последнего чудовищного напряжения, которое народы едва ли могут вынести».
Южно-германский радикал Гауссман, крупный, усатый здоровяк, весьма удачным аккордом закончил эту приветственную серию речей, выразив, по-французски, уверенность, что «si nous nous trouvons, nous nous retrouverons».
Председатель Гримм прочитал, затем, ряд телеграфных и письменных приветствий и извинений от разных лиц. Интересно было выражение симпатий от Verstand‘а германских национал-либералов; никто не ожидал от них даже этого, чисто платонического приветствия, до того они держались вдалеке. С другой стороны, два члена католического центра, ожидавшиеся на съезде, не приехали и даже извинения не прислали. Зато удивил своим письмом прусский генерал-майор Гейсслер (тоже депутат центра); он, впрочем, и в рейхстаге, вовремя последнего обсуждения бюджета выделился прекрасной речью против новых вооружений. Были еще приветствия от обществ «Мира»: австрийского, за подписью барона Зуттнера, и французского, съезд которого как раз происходил в Париже.
На этом, однако, и закончилось все «обсуждение», все «прения» Бернской конференции. Гримм прочитал еще соединённое заявление франко-германских социалистов о готовности их поддержать всякую буржуазную партию в искреннем стремлении к миру, и сообщил, что швейцарцы считают свою роль конченной, теперь же предстоят непубличные заседания французской и германской секций отдельно, а потом - вместе, а в пять часов вечера надо снова сойтись на публичное заседание.
Таким образом, занавес пока опустился перед нашими любопытными взорами. Между тем там-то, за кулисами, происходила самая любопытная и важная часть съезда. Проникнуть туда и узнать происходившее там было возможно лишь урывками и с трудом.
Попытаться все же можно. Я, в третьем часу, уже распо-

si nous nous trouvons, nous nous retrouverons
– если мы найдем друг друга, мы найдем друг друга

                311

ложился в кулуарах университета и наблюдал происходящее. Сперва не было видно ничего интересного, кроме кучки бернских юношей-студентов, составлявших справочное бюро съезда. Они у запертой двери в зал сверяли списки членов съезда с визитными карточками действительно явившихся. Изредка отворялась дверь, выбегал красный, вспотевший депутат-француз, и юноши спешили к нему со своим «союзным» французским языком. Но вскоре образовались целые группы участников съезда, оживленно обсуждавших здесь, за дверями то, что складывалось из прений там, внутри.
В пылу полемики, меня толкали и припирали к балюстраде лестницы, но никто меня не стеснялся, и мне удалось уловить кое-что ценное.
Кучка депутатов и сенаторов-радикалов взволнованно толковала что-то соотечественнику-журналисту. Можно было понять, что нечто священное - Эльзас-Лотарингия! – играло тут роль.
– Нет, вы уже так и напишите, - твердил один из них журналисту (по-видимому, из своей партийной газеты).
– Мы ничего общего не имеем с анти-патриотами-социалистами, а потому не можем помещать в резолюцию фразы об Эльзас-Лотарингии.
– Нам был обещано еще в Париже, что никто не коснется этого больного вопроса – спешил прибавить другой. – Напишите, что мы протестуем...
– Э, нет, дорогой мой, – перебивал первый, – это уже не годится – дисциплина остается дисциплиной, мы все действуем заодно. Но мы не социалисты, вот главное, вот – «характер» нашей позиции!
Журналист всех слушал, совал в карманы пиджака какие-то передаваемые ему документы и готов был, как видно, бежать на телеграф...
В нише окна другая группа депутатов убеждала какого-то весьма упитанного юношу, почти еще безусого, а он всячески упирался: «ни в коем случае не соглашусь», - твердил он...
Но они, к моему удивлению, считали, видимо, мнение этого юноши очень влиятельным, и продолжали: – «да стоит ли вам упорствовать из-за одной безобидной фразы, заимствованной у Жореса? Ведь мы ничего не изменяем Эльзас-Лотарингии, совсем напротив; благодарим ее! Это наш долг, наконец – «вежливость простая требует»... А юноша все отмахивался, сидя на подоконнике.
Из таких бесед мне выяснялось понемногу дело. Не было сомнения, что из-за общей идеи сближения, как только закрыли двери собрания, сейчас же сами собой выдвинулись пункты конкретные, осязательные.
Если заранее было решено не касаться та-
 
                312

ких слишком злободневных тем, как сегодняшние военные бюджеты, то обойти совершенно Эльзас-Лотарингию в мало-мальской серьезной попытке сближения оказалось немыслимо. Ведь эти «имперские земли» и составляли 40 лет всегдашнее яблоко раздора. Надо был во что бы то ни стало дать понять друг другу, остаются ли обе стороны на непримиримой позиции 1871 года; Франция – на требовании обратно отторгнутых провинций, Германия - на точке зрения их самовластного завоевателя-господина.
Сверх того, из самой Эльзас-Лотарингии, как раз накануне конференции раздался по адресу последней громкий голос народа, требовавший к себе внимания; 6-го мая нижняя палата местного ландтага единогласно и без всяких прений вотировала резолюцию, решительно высказывавшуюся против всякой мысли о войне между Францией и Германией и приглашающую оба государства к сближению и прекращению вооружений. Не могла конференция промолчать в ответ на этот голос ближайшее заинтересованного населения.
Здесь уместно будет сказать, что давно уже Эльзас-Лотарингии не существует того «протестующего» направления, которое желало бы, путем каких бы то ни было жертв, вернуться под крыло своей бывшей родины, Франции. Документально известно, что даже вскоре после присоединения преобладающие политические группы - католическая, а затем - фабриканты промышленного Эльзаса - довольно легко шли навстречу своей судьбе и склонны были к примирению с империей. Если же население долго выбирало в рейхстаг непримиримых сторонников «протеста», то это гораздо больше объясняется «культуркампфом» империи, чем местным патриотизмом.
Ведь эти непримиримые всегда почти были - католические патеры. И, наоборот, с конца 1890 года, с тех пор как германская империя, подружилась опять с Римом и стала опираться на католический центр, «протест» в Эльзас-Лотарингии быстро испарился.
Еще 14 сентября 1902 года один из вождей местного патриотизма, пресловутый аббат Веттерле вот что говорил сотруднику газеты «реванша» «La Presse»:
– эта страна, как вы сами могли констатировать, – уже не французская... Правда, она еще и не германская...
Мы, эльзасские католики, протестовали изо всех сил до тех пор, пока могли, а теперь... К чему бы это послужило?.. Роковым образом, рано или поздно, мы должны будем «воссоединиться».
– очень это красиво, говорил он далее, – замкнуться в систематическую оппозицию, но надо ведь жить! Неужели вы бы

                313

хотели, чтобы наши Мюльгаузенские промышленники все обанкротились? Нет, протест кончен.
Франция могла бы возвратить себе потерю теперь лишь грубого насилия против воли самого населения. На первых выборах в местный ландтаг 1911 года, а затем и на имперских выборах 1912 года так называемая «национальная партия» бывших депутатов Прейсса и Блюменталя потерпела полное поражение. Ввиду всего этого, идеалом населения теперь является просто широкая автономия, внутри империи. И из Эльзас-Лотарингии нередки теперь упреки по адресу французов, которые будто бы своею непримиримостью разжигают подозрение Германии и вредят желанной автономии.
Вот где лежит главный мотив таких ярких симпатий к Бернской конференции со стороны Франции: полная утопичность старых мечтаний, полное отрезвление от «реванша».
Упрямые «патриоты», как те, кого мне довелось услыхать в кулуарах Бернского университета, на конференции, не насчитывали, в конце концов, и десятка сторонников. Интересно отметить, что и они принадлежали не ядру правительственного большинства, не к радикалам, а – к радикал-социалистам. Радикалы же, во главе с сенатором д‘Эстурнелем, все без колебаний высказались за «социалистический» пункт об Эльзас-Лотарингии. Правда, пункт этот был выражен довольно замаскировано, в виде благодарности «эльзас-лотарингцам» за «облегчение» съезду его примирительной задачи: тень старого предрассудка все еще сковывало свободу выражений. Но, в связи с категорической враждебностью Эльзас-Лотарингской резолюцией к войне, ясно, что французы, по существу дела, подписались все-таки под отказом от «реванша».
Эти прения об Эльзас-Лотарингии замечались, впрочем, лишь во французской комиссии.
Немцы, заседавшие отдельно, быстро согласились между собой относительно предстоящей резолюции конференции.
Здесь дело шло лишь о добавочной резолюции, предложенной депутатом Либкнехтом и приглашавшей оба правительства принять теперь же меры к сокращению вооружений. Эта, так сказать, «пробная» резолюция сейчас же и была снята автором, не встретив достаточной поддержки.
Наконец, секретные объяснения кончились около 6 часов. Нас позвали снова в «Аулу».
Но едва мы заняли места, и зал наполнился, председатель Гримм вдруг опять объявил депутатам о продолжении секретного обсуждения, и мы еще на целый час остались в зале одни.
Как потом оказалось, пятеро радикал-социалистов таки подали письменный протест сенатору д‘Эстурнелю,

                314

и пришлось их наново уламывать. В ожидании распахнули все огромные стеклянные двери зала, и нам с террасы представлялось любоваться на светлую зубчатую гряду Альп на горизонте. И правда, как достойны удивления «вечно холодные, вечно свободные» Альпы! Они кажутся мощной стаей богатырских стаи Братьев-Лебедей, – помните эту международную сказку, - русскую, немецкую, французскую?...
Белоснежные лебеди-горы, начиная от Страх-горы на суровом севере и кончая Цветочными Альпами на ласковом юге, все так неразрывно спаяны навеки, и каждый так верно хранит в общем союзе свою собственную, отдельную незабываемую физиономию!      
Отчего же в наших национальных отношениях не доступна эта простая и ясная логика природы? Почему же нам так трудно понять, что патриотизм каждой отдельной страны не только не исключается, а наоборот, подкрепляется мирным сожительством с другими культурными народами?..
Конгрессисты вернулись в зал. Но только на четверть часа для – закрытия конгресса? Не стану уже говорить до чего публика и пресса были огорчены таким небывалым отвращением к красноречию.
Скажу, однако, что я в то же время испытывал и удовлетворение. Если оставались не совсем ясны разные моменты хода дела, то достаточно говорили за себя и факты, доведенные до нашего сведения. Конференцией выбрано постоянное бюро для дальнейшего осуществления задачи сближения, и этому бюро, пополняющееся кооптацией в обеих странах, дана власть созывать периодически и экстренные съезды. И состав бюро был в своем роде замечателен. Председателем французской его части выбран, конечно, сенатор д‘Эстурнель, которому, в действительности, и принадлежит заслуга быстрого проведения, почти без трений, этой «полу-немой» конференции. Его товарищами по бюро состоят: социалист Жорес и сенатор Менье; последний – один из крупнейших промышленников Франции, хозяин шоколадного треста. В его лице за мир с Германией высказался тот промышленный капитал, которому слишком тесно от непроходимых таможенных рогаток, неизбежных спутниках воинствующего «реванша».
С немецкой стороны президентом выбрали, ввиду сильного перевеса социалистов, социал-демократа Гаазе. Кроме него – упоминавшегося радикала Гауссмана и председателя Эльзас-Лотарингского сейма Риклина (католика), чем была усиленно подчеркнута первенствующая роль «имперских земель» в будущем франко-германском сближении.


                315
 
Наконец, избранные председатели д‘Эстурнель и Гаазе прочли нам, один по-французски, другой по-немецки, выработанную за закрытыми дверями резолюцию. Ввиду исторического значения, какое, быть может, суждено впоследствии иметь этому документу, я приведу его здесь целиком.
«Первая конференция французских и германских парламентариев, состоявшаяся в Берне 11 мая 1913 года, самым решительным образом протестует против гнусных подстрекательств шовинизма всякого рода и против предосудительных спекуляций, угрожающих по обе стороны границы ввести в заблуждение здравый смысл и патриотизм населения. – Она констатирует и заявляет, что оба народа в их громадном большинстве, жаждут мира, этого коренного условия всякого прогресса; принимает на себя обязательство неутомимо работать в интересах рассеяния недоразумений и предупреждения конфликтов, и выражает от всего сердца благодарность народным представителям Эльзас-Лотарингии за то, что своими благородными, единогласно вотированными заявлениями они облегчили сближение двух стран в интересах общей им цивилизации, приглашает своих членов употребить все усилия, чтобы склонить правительства великих держав к ограничению издержек на армию и флот.
Конференция горячо поддерживает предложение г. Брайана, государственного секретаря Соединённых Штатов, относительно договоров о третейских судах. Она требует поэтому, чтобы конфликты, какие могли бы возникнуть между обеими странами и оказались бы неустранимыми дипломатическим путём, передавались третейскому разбирательству Гаагского суда; ожидает от своих членов энергической, неустанной деятельности в этом направлении и выражает убеждение, что сближение Франции и Германии облегчит соглашение двух великих европейских групп и тем подготовит установление продолжительного мира».
(Следует заключительный пункт об избрании постоянного комитета).

Резолюция принята единогласно и восторженно.

По прочтении этого единственного акта конференции мы, с некоторой медлительностью, разошлись. Многие тотчас же стали разъезжаться, и лишь набольшая часть осталась для исполнения урезанной двухдневной программы – банкета в старинном отеле Bernerhof и экскурсии в Интерлакен, к подножию светлых Альп.
Таким образом конференция, можно сказать, добровольно сковала сама свой ход. Исполнила она всё же свою задачу?
Или, из боязни впасть в грех многоглаголания, а, может быть,

316

И в грех обострения национальной вражды, – чему начало кое-кто и готов уже был положить, как мы видели выше, – из этой преувеличенной боязни, не впала ли конференция в другую крайность, в крайность невысказанности, следовательно, бесполезной траты времени?
Не думаю. Моё личное впечатление, наоборот, таково, что с замечательным тактом и чутьём руководители выбрали наилучший, едва ли не единственный вообще путь по той, как бы минированной почве, какая у них была под ногами. Заклятые,корыстные враги сближения Франции и Германии, враги, гнездящиеся как в этих странах, так и в других – ибо шовинизм обратился теперь в своего рода международное промышленное предприятие – враги эти стерегли каждое неосторожное слово, каждый несколько сильный жест и готовы были раздуть всё в пожар. При этих условиях конференция сделала, сравнительно говоря, огромное дело в течение одного дня своих занятий. Взять уже одно то, что она впервые вызвала на поверхность весь живой запас взаимно-дружелюбных чувств в обеих странах. До неё никто не знал, что эти чувства достигли уже тех размеров, когда они могут почитаться мощным политическим фактором для будущего. Далее, конференция представила собою яркую манифестацию мира посреди невыносимой, душной, человеконенавистнической атмосферы, то и дело грозящей нам неслыханными бедами, чуть не возвращением к варварству каменного века. Эта манифестация мира, – и в том её особая ценность, – исходит не от правительств, мирные слова которых слишком уж часто расходятся с делом. Бернская конференция вытекла, так сказать, из груди самих народов и опирается на бесспорное миролюбие масс. Поэтому, при всей видимой скромности её непосредственных результатов, перед нею, мне кажется, открывается иная, более широкая и плодотворная перспектива. И уже сейчас к Бернской конференции примыкает целый ряд проектов сближения между печатью двух стран, между промышленниками, учёными, художниками и т.д. Возник уже целый союз «pour mieux se connaitre» с немалым уже количеством громких европейских имён среди его членов. Словом, нечто, напоминающее начало сближения Франции с Англией десяток лет назад, где, между прочим, тот же сенатор д'Эстурнель играл выдающуюся роль… В Берне, одновременно с конференцией, предполагались даже съезды подобного рода и не состоялись только потому, что найдено было необходимым сперва столковаться на чисто-политической почве. Можно ожидать, однако, что и здесь поток

pour mieux se connaitre – лучше узнать друг друга

317

широкого, идейно-экономического сближения вскоре тоже найдёт свою дорогу сквозь толщу заскорузлых «расовых» предрассудков.

   Мозаичный Берн, разномастная Швейцария и тут как будто освещают дорогу движению. Не далее 1 ; месяца назад, Берн был ареною волнений совершенно нового характера: швейцарский народ пытался наложить свою руку на профессиональных политиков и дипломатов, слишком легко отдававших всю будущность народа под его сильных соседей. В борьбе против «Готардской капитуляции» Швейцария указала всей Европе, что международные вопросы должны решаться также верховною волею самой демократии, а не интимною шахматной игрой подчас не безупречных профессионалов.

Массы народные, как сознательные стражи международного мира – вот под каким знаком прошла Бернская конференция 11 мая нов. ст. Отсюда понятна и роль, выпавшая здесь социалистам. Правда, газеты, как «Темп», после конференции готовы видеть в участии социалистов скорее неблагоприятное предсказание для дела: вся суть здесь была говорили насмешливо эти газеты, лишь в том, чтобы создать хорошенькую платформу для Жореса и Бебеля. Германские же газеты ещё перед конференцией относили малую отзывчивость германских депутатов к тому обстоятельству, что, «нельзя ехать на конференцию, созванную Франком, Грейлихом и Гриммом».
Но я, как очевидец, могу засвидетельствовать, что социалисты в Берне всё время добровольно отодвигали себя в тень, ничем не обнаруживая своей особой, «красной» окраски и исполняли, скорее, функции чисто административные, т. е. по осуществлению съезда, как такового. Можно было подумать, что они наложили на себя обет монашеского воздержания для этого случая, и оставалась уверенность, что, прояви буржуазные группы, в особенности, Германии, (а также Швейцарии) побольше деятельного сочувствия к мирной задаче конференции, социалисты без спора, уступили бы и в представительстве съезда преобладание буржуазии. В Берне, как и в Базеле, я видел, что для социалистов были выше партийных интересов интересы настоятельного, неотложного, общечеловеческого дела, и это понятно, раз никто сильнее рабочей массы не страдает от военных авантюр.
Поэтому-то просвещённые государственные люди Европы признают великую роль за рабочим классом для современной международной политики. Так, английский министр торговли Черчилль говорил следующее перед своими избирателями в Суэнси (Уэллс) в 1908 г.:
«Я полагаю, что повсюду, во всём мире, рабочие классы

318

сознают, что интересы их сходятся, а вовсе не расходятся. По моему мнению, то, что принято называть международной солидарностью труда, может принести для всех в будущем неисчислимую пользу».


А. Дивильковский***

--------------------------

Из журнала:

Вестник Европы
Книга 6, июль
Санкт-Петербург
1913



                Примечания


* Материалы из семейного архива, Архива жандармского Управления в Женеве и Славянской библиотеки в Праге подготовил и составил в сборник Юрий Владимирович Мещаненко, доктор философии (Прага). Тексты приведены к нормам современной орфографии, где это необходимо для понимания смысла современным читателем. В остальном — сохраняю стилистику, пунктуацию и орфографию автора. Букву дореволюционной азбуки ять не позволяет изобразить текстовый редактор сайта проза.ру, поэтому она заменена на букву е, если используется дореформенный алфавит.

**д'Эстурнель – ЭСТУРНЕЛЬ ДЕ КОНСТАН (ПОЛЬ, АНРИ, БЕНЖАМИН БАЛЛЮЭТ Д'ЭСТУРНЕЛЬ, барон ДЕ КОНСТАН ДЕ РЕБЕК), родился в Ла-Флеше (Сарта)в 1852 году, умер 15 мая 1924 года в Париже. Сенатор времён Третьей Республики с 1904 по 1924 год. Один из вдохновителей создания Европейского Союза на обеих Гаагских мирных конференциях 1898 и 1907 годов. Лауреат Нобелевской премии мира 1909 года. (Прим. составителя)

*** Для цитирования: Дивильковский А., Вестник Европы, Книга 6, СПб., 1913, Стр. 304 — 318

© Copyright: Анатолий Авдеевич Дивильковский, 2017
Свидетельство о публикации №217082801745