Ребята с нашего двора 3

  https://t.me/poems_Rashevsky

                ДВОР.
 
  Наш город был поделён официально на микрорайоны, которым был присвоен свой номер. Мой микрорайон имел номер 77. Но так никто в молодёжной среде кварталы не называл. Наш квартал назывался Бомбей. Соседний квартал, 78-ой микрорайон, назывался Бродвей. С западной стороны, выходящей на пустырь, в длину всего квартала растянулась десятиподъездная девятиэтажка, получившая в народе название Китайская Стена. В том квартале находилась и 8-ая школа, в которую я ходил с четвёртого класса по окончание. Бомбей и Бродвей — были два братских квартала. Враждебными нам были Пески, ДСК — по названию расположенного там клуба домостроительного комбината, прозванного населением Курятник за свой компактный размер, но детьми по воскресеньям утром мы ходили в него смотреть детские фильмы по 10 копеек за сеанс. В союзе с ДСК был квартал Вино-Водка, получивший название по популярному магазину, там же торговавшим ликёро-водочными изделиями. Ещё недружественными нам кварталами были Кладбище — возле старого городского кладбища, Семь Ступенек — по народному названию расположенного на нём продуктового магазина, Техкнига — по названию расположенного там магазина, БК- Бл@дский квартал и ЁД- Ёб*нный двор. В союзе с нашими кварталами были квартала Лесники, АБВГДейка, Тихий, Пентагон и Обрыв. Эта враждебность выливалась в периодических драках в летнюю пору на танцах в Парке культуры и отдыха или просто в баталиях стенка на стенку на каком-нибудь пустыре. Разница была только в том, что на танцах драки были спонтанными, а на пустыре к ним готовились, беря туда кастеты, прутки, самопалы, от велосипедов или мотоциклов цепи, армейские ремни с бляхами, утяжелённые какими-нибудь самодельными инсталляциями из свинца.  И то, если за год было таких массовых стычек более трёх, то уже считалось это много. Ребята, в том числе и я, могли без особого для себя риска перемещаться по городу в любое время суток, заходя в любой двор. По крайней мере, не более рискуя нарваться на конфликт, чем в своём дворе — улица тогда была местом достаточно хаотичным и малопредсказуемым: дураков и пьяных везде хватало. Но наш город тем и отличался от соседних городов — Рубежного и особенно шахтёрского Лисичанска - неагрессивным характером населения и более высоким уровнем безопасности на улицах.
  Собственно говоря, квартала нашего на момент заселения в дом ещё как такового не было — был наш дом и сданный чуть ранее рядом перпендикулярно стоящая пятиэтажка, вокруг кипели днём и ночью стройки. Поначалу мы на этих стройках мальчишками время частенько проводили в выходные дни, когда кроме пьяных сторожей там никого не было. Со временем девяти- и пятиэтажные дома образовали неправильный многоугольник нашего микрорайона со спортивными и детскими площадка внутри. Помимо жилых домов в нашем микрорайоне было сразу два детсадика, средняя школа №17, в которой я учился в начальных классах, поликлиника, детская поликлиника, музыкальная школа, опорный пункт охраны правопорядка, парикмахерская, бюро по трудоустройству,  книжный магазин, магазин «Культтовары», два овощных магазина и в прямо в нашем доме хороший продуктовый магазин, точнее — за домом. Там же за домом были молочный ларёк, где продавалось молоко на разлив из бочки — мы его покупали или в стеклянные банки, или в бидончики. А когда покупатели уже расходились, но молоко в бочке ещё оставалось, то продавщица ходила по двору и орала: «Молоко! Молоко!», зазывая неактивный народ. Кроме уже вышеперечисленного, за домом было два автомата газированной воды, ларёк кулинарии, где продавались вкуснейшие торты и пирожные, иногда из деревянных ящиков тётка в не очень свежем белом халате продавала мороженное, обувная мастерская и телефон-автомат, из которого мы звонили кому-то за двушку. И сейчвас, в век тотальной мобильной связи и 5G интернета, в оккупированном россиянами Северодонецке, или что там от него ещё осталось, появился опять таксофон для звонков по городу - позвонить в полицию, вызвать скорую, МЧС. Потому что мобильной связи там нет с момента прихода туда от всего освободителей. Вот так вот возникнет острая необходимость вызвать скорую кому-то из семьи, придётся бросить одного или одну, возможно умирающую, на некоторое время без присмостра и помощи, а самому или самой нестись куда-то искать этот таксофон. И не факт, что скорая приедет на вызов или успеет приехать достаточно скоро. Ценность человеческой жизни в том регионе за последнее время сильно понизилась и чужими страданиями никого не тронешь. А если в жилую квратиру, которых там сейчас мало - в основном брошенные временно или навсегда - будут ломиться грабители или насильники, то надо суметь как-то мимо них проскочить и бежать по таксофону вызывать полицию. Вот такая теперь жизнь. В моём детстве хоть и не было сотовых телефонов, но таксофоны были на каждом углу или у кого-то из соседей был дома телефон, да и квартиры были все обитаемы  - всегда кто-то из соседей пришёл бы на помощь в нужную минуту. Теперь, наверное, даже в обитаемых домах далеко не каждый сосед проявит участие. Другие времена - другие люди. А, может, наоборот: времена другие, потому что люди другие?
    Самым крупным объектом во дворе была бойлерная, расположенная сразу напротив нашего дома и представлявшую собой одноэтажный дом высотою метров пять, размером десять метров на пятнадцать. Подле её стояло два цилиндрических резервуара горячей воды с неё выстою и метра четыре в диаметре. А метров пятнадцать-двадцать правее бойлерной возвышался земляною горою подземный резервуар с люком и широкой высокой трубою. Зимою мы катались всем двором с этой горки на санках, а у кого этих санок не оказалось под рукой по какой-то причине, съезжали с горки на полиэтиленовых мешках — благо их достать в нашем городе было непроблематично: в них фасовали удобрения, выпускаемые на нашем химкомбинате. И бойлерная с её резервуарами, и эта горка были ограждены бетонным решётчатым невысоким забором, который при желании перелезть не составляло никакого труда — мы даже изобрели способ, как через него красиво перекинуться. За этим забором мы проводили много времени: то играли мячом в «американку» - такую игру, когда мячом бьёшь об стену в специально для того указанные места, имевшие различное количество балов. Играли в «войнушку». Просто дурачились — благо под ногами был наш родной мягкий песочек. Однажды старшаки, которым было тогда лет тринадцать-двенадцать закопали по пояс в своими же голыми руками вырытой яме Сашку Ткачёва по кличке Туз. Этот Сашка Туз имел нестандартно большую круглую голову, почти без шеи сидящей на широком пузатом туловище, навыкат рыбьи глаза и как пельмени пухлые губы. Да младше-то он был тех пацанов года на два-три. Предложили ему претвориться получеловеком, стоящим на земле. Ну он и согласился сдуру. Какое-то время и ему самому было смешно, но потом, когда эти ребята бросили его и спрятались за углом бойлерки -  понаблюдать оттуда за ним, Тузу стало уже не до смеха. Он кричал пацанам, звал кого-нибудь на помощь. А затем от обиды и страха разревелся. А пацаны с него ржали всё это время за углом. Где-то спустя час или полтора на улицу выбежал Санькин отец. Окна их квартиры на третьем этаже выходили на обратную сторону дома и узреть творящийся над его сыном беспредел, разумеется, он не мог. Мобильных телефоном тогда, конечно же, к сожалению, а может быть к счастью, ещё не было. Да и простой, городской вертушки, ни им, ни кому из наших соседей пока не поставили на тот момент. Может, действительно, кто-то из тех соседей, кто с окна своего или балкона увидел Туза или услышал его истошные вопли сообщили отцу живьём, позвонив в двери. В общем, отец Саньки выбежал, пацанов с матами разогнал, сына откопал. Хотя...я до сих пор не могу понять, почему себя Туз сам не откопал — руки-то ведь были у него свободны. Может, растерялся просто? Я его об этом как-то так ни разу и не спросил. Мы тот случай никогда почти не вспоминали потом. А сейчас и подавно не смогу получить ответ на этот вопрос, и не потому, что жизнь и война нас, северодончан, разбросала по свету, а потому, что Сашки Туза нету в живых уже лет шесть — почти всю свою взрослую жизнь он ежедневно пил, а напившись, дома орал на весь подъезд, ругаясь то со своею матерью, то сожительницей. Допился до цирроза печени. Такой он был - всю жизнь крикливый.