Провожатый. Глава 7

   Я вышел из сквера. На улице, конечно, уже никого не было. Город задёрнулся за незнакомцем, как пёстрый занавес старого театра. Этот город… Город женщин с низкими голосами, город циничных утомлённых мужчин. Город, где хрустящая под ногами листва — не чудо, а стильный, но привычный аксессуар к осеннему прикиду.
   Я чувствовал себя, как человек, вместе с глюканувшим жёстким диском потерявший всё, что хранилось на нём долгие годы. Всё, что я постиг раньше, возможно, и подводило меня к этой встрече, но никак не объясняло её смысла и значения. Передо мной лежал ответ на вопрос, но где и как, при каких обстоятельствах я умудрился его задать?

   Мне хотелось, как это уже однажды было, просто лежать в полумраке комнаты при свете одной лишь настольной лампы и наблюдать, как котёнок охотится за ажурным паром, вьющимся над кружкой горячего молока. Барабанить руками по кровати и смотреть, как он добирается до вкусного содержимого. Высокая температура подарила мне то состояние сознания, когда можно разговаривать со Вселенной напрямую. Мысли и ощущения летели и падали вниз, как неуклюжие бумажные самолётики, которыми я в ту пронзительную от одиночества октябрьскую ночь, из тех, что бывают только в юности, усыпал весь тротуар под своим окном.

   Я словно заснул, а может быть, наоборот, проснулся. Я рассматривал окружавшее меня пространство как человек, впервые попавший в музей восковых фигур. Что отличало людей моего города от этих застывших парафиновых идолов? Лишь тонкая красная линия, держащая нас вертикально, что бы ни случилось, толкающая нас головой вниз в извилистые русла вен и скрепившая своей категоричной подписью наш договор с жизнью.
   Зайдя в ближайшее кафе, я отвоевал себе право на ленту дешёвой серой бумаги и высушил испарину на своём лице. Её грубая плоть безразлично царапнула по коже. Осторожно, будто страдая от бессонницы, я смочил холодной водой уставшие глаза и, не страшась кессонной болезни осознания, вернулся в реальность. Истина, за которой я охотился столько лет, оказалась не жертвой моего хищного ума, а равным мне противником, сильным зверем, навсегда оставившим следы когтей на древе моего бытия.