Сага о Штампах

  Сид Сидыч Канарейкин очень любил штампы. Получив самые первые от мамы, папы и детского садика, маленький Сидюша попал под влияние деда. Дед Сидюши, еще с армии дисциплиной не отличался и командир роты, где он служил, заставлял разгильдяя учить Воинский Устав в приказном порядке. Полностью овладеть документом деду не удалось, но некоторые части засели в голове главного ротного пофигиста намертво.

  Сидюша оказался восприимчивым к армейским директивам и целые главы Устава, с дедовской трактовкой, перекочевали прямиком в подсознание Сид Сидыча.  Внесение армейской дисциплины в мирный быт семьи имело специфические последствия. По утрам, с криком «Рота, подъем!», Сидюша влетал в комнату родителей и будил «товарищей полковников» докладом дежурного по роте. Затем он мчался в комнату бабушки и, если та еще не успела встать, кричал ей в ухо «Товарищ прапорщик, наряд на кухню построен!».

  Смех смехом, но армейская дисциплина навсегда осталась в характере Канарейкина, и он превратился в цельную, крепко сбитую штампами личность. Коллеги уважали Сид Сидыча. Канарейкин олицетворял человека, на которого всегда можно положиться. Женщины от Канарейкина плакали. Попадаясь на крючок брутальной строгости, они надеялись растворить сталь характера Сид Сидыча в своих нежных ласках. Но, все попытки сломать штамп в голове матерого перфекциониста жестко пресекались. Провинившимся дамам Канарейкин читал лекцию о недопустимости возрастании энтропии и молча указывал на дверь. Дамы энтропии боялись и убегали из лаборатории по идеализации семейного быта без оглядки.

– Послушай, он действительно такой правильный, или ты врешь? – Илона внимательно смотрела в глаза подруге.
– Илиш, ну правда… – Маринка сделала бровки таким убедительным домиком, что не поверить ей было просто нельзя.
– Назови мне место, где он работает. – глаза у Илоны заблестели. – Обожаю заштампованных!
– Зачем он тебе?
– Варваре, любопытный но, "случайно" откусил барбос.

  Прекрасно образованной, стильной и харизматичной Илоне нравилось изучать психологию влюбленных в нее мужчин, и она полностью погружалась в это увлекательное занятие. Конечно, случались и неприятности, но Илона обожала драйв и казалось, сама Судьба оберегала изящные ножки девушки от лезвия бритвы, на котором она танцевала.

  Яркой вспышкой ворвавшись в среду обитания Канарейкина, Илона моментально произвела впечатление на Сид Сидыча и человек в футляре быстро сложил лапки перед красавицей. Вскоре Канарейкин решился пригласить Илону к себе в гости.
– Сидюша, а почему у тебя такое редкое имя?
– Понимаешь, мой отец… – далее следовал поток слов о замысловатых приключениях в семье Канарейкиных, но Илона не слушала. Она смотрела как забавно шевелятся уши докладчика и размышляла о том, что целоваться Сид Сидыч, наверняка не умеет. Канарейкин, тем временем, перешел на тему своей любви к Илоне и нагнал в рассуждениях такой плотный туман, что никак не мог из него выбраться. 
– Так, ты полюбил меня? – красавица пришла на помощь оратору. – А, чем докажешь?

  Трибун опять разродился мощным, долгоиграющим тезисом, а Илона, смотря внутрь Канарейкина, вдруг поймала себя на мысли, что ей нравится слушать Сид Сидыча. Чтоб напор слов не иссяк, девушка мягко улыбнулась и заинтересованно подалась вперед. 
– Ты можешь, одновременно говорить и целоваться? – Илона покрутила пальчиком прядь волос.
Сид Сидыч, пошевелив ушами, плотоядно сглотнул.
– Тогда то, что ты сейчас рассказал, надо как-то воплотить в жизнь.
Канарейкин испустил протяжный вздох и решился.
– Я подойду к тебе…
– Ты только не торопись, Сидюша. Найди нужный настрой. – Илона вальяжно расположилась на диване, а Канарейкин столпился на мохнатом ковре у ног красавицы. Идиллия первых поцелуев находилась в самом разгаре.
– Для дальнейшего развития событий, тебе достаточно лизнуть языком мне губы, а все остальное произойдет само собой. – Илона пальчиком указала на место для поцелуя.

  Канарейкин, уже имевший опыт в среде интимных удовольствий, вдруг почувствовал себя мальчишкой и нерешительно вытянув язык, нагнулся к Илоне для поцелуя. Однако, в последний момент промахнулся и лизнул красавицу в нос.
– Да ты самый настоящий обольститель! – Илона радостно рассмеялась. – Так меня еще никто не целовал!
  Илона взяла голову Сид Сидыча за уши и придвинула к себе. Сид Сидыч напрягся.
– Давай отложим на сегодня. – Илона посмотрела в глаза Канарейкина, отодвинулась и опустила его голову к себе на грудь. – Много целоваться сразу нельзя. Может судорогой свести губы.

  От женского тела шел мощный поток энергии и привычный мир Канарейкина рухнул. Штампы рассыпались в серую пыль никчемной обыденности, а сам штамповладелец утонул в огромном море любви к единственно важному в жизни Сидюши человеку. Илона улыбалась, сама не зная, чему. Идиллия выросла до размеров оглушительного счастья без конца и без края.
– Теперь можешь рассказать мне, как ты жил, пока не встретил меня. – Илона запустила руки в густую шевелюру Канарейкина и рассмеялась. – В каком невежественном мраке.

  Труднее всего, правильно подобрать слова и написать о чувствах человека, получившему Дар Свыше в лице Любимой Женщины. Будь Канарейкин писателем и стремясь оставить после себя назидание для потомков, он тотчас кинулся бы к столу и начал писать развернутое эссе о своих ощущениях. И Любимая поддержала бы его. Ведь она же Любимая! Но эссе, так и осталось ненаписанным, а Илона, хихикая от счастья, гладила Канарейкина по голове как своего желанного, но еще не родившегося ребенка.
  Спустя время молодые люди собрались выпить кофе.
– У тебя на кухне творится что-то немыслимое! – Илона с интересом разглядывала шкаф с посудой. – Вытаскивай все из шкафа и будем раскладывать заново!
– Так, я…
– Мне развернуться и уйти навсегда? Ты этого хочешь?

  Канарейкин этого не хотел и молодые люди принялись вынимать посуду из шкафа. Вернее, посуду вынимал Канарейкин, а Илона комментировала этот занимательный процесс, сидя на табуретке.
– Заметь! Я ни слова не говорю про твои пубертатные познания о блюдечках и тарелках. – изящная комментаторша склонила голову набок. – Но, каждый предмет в квартире получает часть ауры от хозяина, и вливается этой частью в пространство жилища. Образуется единая энергетическая система, которая носит название «Мой Дом», и в которой человеку тепло, хорошо и спокойно.

  Илона ласково улыбнулась.
– В расположении предметов должна быть своя гармония. Здесь каждая вещь имеет право на самоопределение.
– А как…?
– Ты хочешь знать, как они могут рассказать о своих желаниях?
– Ну… – Сидюша показал бровями, что это так.
– Тебе в жизни сказочно повезло. Ты встретил человека, который видит ауру твоих вещей и расставит их так, как они того заслуживают.

  Вынув все из шкафа, Сид Сидыч, с молчаливого одобрения Илоны, сложил посуду обратно. Но, почему-то все разместилось точно так, как и лежало. Девушка наклонила голову набок.
– Ты просто умница! Так красиво и поэтично все расставить может только человек с возвышенным воображением.

  Человек с возвышенным воображением гордо улыбнулся, а Илона подошла к шкафу и вдруг резко сдвинула вазочку для печенья. Строгий порядок и симметрия моментально нарушились.
  Канарейкин хрюкнул, покраснел и снова хрюкнул. Илона внимательно посмотрела на имитатора поросят.
– Эта вазочка… – Сид Сидыч вспотел.
– И что? – Илона приподняла бровь.
– Эта вазочка… – по выражению лица Сидюши можно было написать целую повесть о неразделенной любви к вазочкам под печенье. 
– Скажи, а что тебе не нравится? – лицо Илоны приняло строгое выражение.
– Ты понимаешь… – Сид Сидыч жестами рук рассказал о своих сомнениях в правильности поступка Илоны. – И я полагаю…

  Далее следовал трактат о жизни тарелок в их естественной среде обитания. Илона смотрела на говорившего и странное тепло набухало у нее в груди. Наполнив до краев сердце, тепло веселым ручейком скатилось куда-то вниз. В самую-самую тайну.      
– Ты ходишь вокруг да около.
– Но, я…
– Я догадываюсь, ты хочешь, что-то сказать, но не решаешься. – Илона рассмеялась. – Говори, я все пойму правильно.
– Ты неправа…
– Женщина может понять абсолютно все, кроме того, что она неправа. – красавица, сжав руку кулачком, вытянула указательный палец в направлении Канарейкина.
  Сид Сидыч покраснел и побледнел одновременно.
– Но, ты можешь все исправить. – Илона улыбнулась. – Я догадываюсь, что у тебя уже есть опыт общения с дамами. Или я ошибаюсь?
Канарейкин заверил девушку, что опыт есть и рассказал об этом очень выразительно, но почему-то беззвучно. Впрочем, Илона все поняла.
– Итак, на чем мы остановились? – девушка посмотрела на шкаф с посудой.
– На вазочке.
– Верно. И я ее не просто так сдвинула. – Илона подняла взгляд к потолку. – У тебя есть три попытки угадать, почему вазочка стоит вопреки здравому смыслу.
  Сид Сидыч начал издалека. Имея всего три попытки, можно построить разговор таким образом, что экзамен превратится в живой диалог между студентом и профессором.
– Я вижу, в институте ты время не терял. – Илоне быстро надоела полемика вокруг вазочки. – Но, хватит болтать, хорошенько подумай, и завтра дашь мне точный и короткий ответ. У тебя вся ночь впереди.
– Завтра?
– Завтра, Сид Сидыч, завтра! Проводи меня домой, пожалуйста.

  На следующий день, Канарейкин поджидал Илону в условленном месте.
– А где цветы? – девушка подошла к Сид Сидычу, иронично улыбаясь.
– Так я…
– Я вижу, ты всю ночь провел в поисках и тебе не осталось сил зайти в цветочную лавку?
– В целом все так и было, но я нашел ответы.
– Ого!

  Парочка направилась домой к Сид Сидычу. Илона держала Канарейкина под руку и вальяжно покачивала бедрами. Вся улица должна видеть, чей это мужчина.
– Я тебя внимательно слушаю. – уютно расположившись на диване, Илона прижала к животу подушечку. Сидюша, взяв в руку конспект о теории расположения предметов в шкафах, торжественно встал напротив дивана и тревожно вздохнул.
– Канарейкин, я не страшный зверь-кусака, и тебя не съем. – Илона мягко улыбнулась. – Просто скажи, что… Нет! Я не буду тебе подсказывать!
Сид Сидыч еще раз вздохнул.
– Понимаешь, в строении полупроводникового пэ-эн перехода есть донорные и акцепторные примеси, и… – Сидюша сначала путался, но затем штампы взяли верх над эмоциями и слова оратора выстроились в четко организованные силлогизмы. Доклад длился потрясающе долго.
– Ух, ты! – Илона сделала круглые глаза. Канарейкин мужественно сдвинул брови и продолжал.
– Таким образом, ты создала наглядную картину для понимания работы современных электронных устройств.
– Вот это да… И все это я придумала! – Илона постучала кулачком по подушечке. – Говори скорей вторую попытку и у меня глаза откроются на то, какая я умная!

  Сидюша гордо улыбаясь, бросил взгляд на конспект и снова набрал в грудь воздуху.
– В квантовой теории, наличие кота Шредингера обусловлено… – говоривший, по всем правилам ораторского искусства, делал паузы, умело расставлял акценты и при необходимости включал драйв, вещая с сокрушительным напором. Илона зажмурила глаза от удовольствия.
– Мне теперь надо новое платье!  – красавица была на седьмом небе от счастья.
– Как платье? – Сидюша свалился с пьедестала и растерянно поднял брови.
– Я выросла от осознания глубин таких замечательных мыслей! – Илона запрыгала на диване.
– Выросла?
– Ну, да! Конечно, внутренне. Но все внутренне рано или поздно, перерастет во внешнее! – красавица продолжала прыгать. – И мне уже сейчас необходимо новое платье, потому что потом будет уже поздно.
– А, я…
– А ты не вздумай мне дарить, что-то большее, чем цветы или конфеты! – лицо Илоны вдруг выразило неподдельную строгость. – Мы не в близких отношениях, и я тебе просто девушка, за которой ты красиво ухаживаешь. И чтоб с твоей стороны ухаживания продолжались, ты должен мне рассказать третью попытку. Вторая – это неправильно!

  Сид Сидыч грустно посмотрел на свои конспекты и тихо выдавил.
– Я полагал…
– Петух кричал и полагал… Но – не Судьба! Он в суп попал. – Илона рассмеялась. – Не грусти. Третья попытка!

  Канарейкин посмотрел на Илону и вдруг увидел, что дело вовсе не в попытках, и не в вазочке, а дело в том, что… Но, это было слишком смело и недостижимо… Хотя, в смехе любимой Сид Сидыч увидел, как она нежно смеется и ему показалось, что она делает это только для него, для маленького Сидюши внутри и для большого Сид Сидыча снаружи.
– В строгий порядок расположения тарелок, ты внесла элемент творческого сюрреализма. Романтику и живое виденье мира.
– Неожиданно! – Илона улыбнулась. – Браво! Ты определенно делаешь успехи в познании творческой составляющей мироздания. Но, к сожалению, и эта попытка неудачна.

  Канарейкина раздирали странные чувства. Девчонка просто издевается над ним, над состоявшимся, взрослым мужиком.
– Ты думаешь, я над тобой издеваюсь?
Канарейкин вздрогнул, как от удара током. Эта ведьма в юбке читает его мысли. Он опять посмотрел на Илону. Нет! Такая красота не может быть ведьминской.
– Дурачок. – девушка посмотрела глубоко внутрь Сид Сидыча. – Это просто игра. Мужчины и женщины разные по своему устройству. Им бывает нелегко понять друг друга. Я и сама себя, бывает, не понимаю.

  Сид Сидыча немного отпустило.
– Тут, на самом деле, все просто. Я сдвинула вазочку не думая. Просто так. А потом решила, что каждый раз, смотря на этот беспорядок, ты будешь вспоминать меня, мою улыбку и…
– И что?
– Чрезмерно любопытной Маше, всегда влетало от сестренки старшей!
Сид Сидычу захотелось обнять Илону, и он это сделал. И не промахнулся, как с поцелуем.

  Молодые люди стали встречаться постоянно. Желание Илоны разрушить штампы Канарейкина не прошло. Девушка принялась двигать столпы убеждений Сид Сидыча методами, заложенными в ней предприятием-изготовителем. Штампы трещали от мощного натиска на устои прадедов Сидюши. И прадеды подвели. Отчаянно цепляясь за стенки гробов, они покачнулись в своих ложах и стали переворачиваться.
  Бастион самостоятельности Сил Сидыча развалился. Смелая красавица усилила этот процесс своими теплыми ладошками, горячим дыханием тела и нежным бальзамом сладкой лести прямо на струны Канарейкиной самоуверенности. Прадеды в гробах заплясали «Барыню».
– Я… я…
– Да, Канарейкин, ты! Именно ты должен изменить свой мир внутри и снаружи. Иди сюда и лизни меня не только в нос, а можешь и еще куда-нибудь.

  Сид Сидыча быстро научили правильно целоваться. Конечно, не обошлось без сопротивления с обучаемой стороны, но женская сторона одержала безоговорочную победу. Илоне, между тем, стали сниться странные сны, и она решила встретиться с Маринкой.
– Представляешь, сниться мне поле, трава волшебная и белая кобылица бегает по этой траве, счастливая такая… – подружки сидели в кафе.
– И, что? – Маринка от любопытства даже перестала есть мороженное.
– А, ничего! – Илона нахмурилась. – В кустах сидит мужик с веревкой и хочет поймать бедняжку.
– Да, ты что…
– Бывает.
  Маринка, демонстративно сексуально облизала ложечку:
– А дальше снится степь и ползет по степи лошадка Илона Аркадьевна Канарейкина и везет картошку на продажу.
– Вот зараза! Я тебе, как подруге, по секрету. – Илона вдруг густо покраснела.
– Ну, прости, прости… Ну, Илишенька… Ну, Илончик…
  Подружки помирились и разговор перешел на косметические темы.


  Между тем, на работе Канарейкина стали происходить интересные вещи. Сид Сидыч, из инженера обыкновенного стал превращаться в инженера ведущего. Его свежие идеи по организации производства стали интересовать руководство и Канарейкина повысили в должности. Сид Сидыч продуманно разрабатывал и вводил новые технологии в рабочий процесс и предприятие от этого только выигрывало. Зарплата у Канарейкина значительно выросла.
– Сидюша, на улице такой дождик… – Илона водила пальцем по краю кружки. – Скажи что-нибудь теплое.
– Тебя пора провожать…
– И это, по-твоему, жутко греет? Вот кто-нибудь другой, на твоем месте сказал бы, что в такую погоду, девушкам просто опасно выходить из дому.
– Так я и…
– Может, ты подвинешься, как-нибудь поближе…
  Канарейкин нежно обнял Илону, а девушка скинула тапочки и забралась к Сидюше на колени.

  На следующее утро Илона с Канарейкиным проснулись вместе. Лошадка в степи картошку не выбросила, а все-таки повезла на продажу.
– Если хочешь сказать что-нибудь плохое, то лучше промолчи. – Илона, поправив волосы, села в кровати.
– Я… – Сид Сидыч ласково улыбнулся, и девушка все поняла правильно.
– Так я теперь, самая счастливая?
– Ага.

  Время шло, штампы у Сид Сидыча менялись. Поменялись и сны у Илоны.
– Представляешь, снится мне, что Канарейкин вдруг решил построить дом и кладет кирпичи для стенки. А я, превратилась в огромный кирпич, и он хочет положить меня, вместо фундамента. И я кричу, пытаюсь убежать и не могу… – Илона тревожно смотрела на Маринку.
– А дальше? – подружка поерзала на стуле от нетерпения.
– А дальше… – Илона вздохнула. – А дальше, стою я вдруг в магазине, кругом дети и они дергают меня за юбку: «Мама, мама… купи, купи…». А я опускаю глаза и вижу, как мои руки держат ручку коляски, а ручка упирается в огромный живот.
– Да ты, что… – Маринка вдруг внимательно осмотрела Илону.
– Дура! – Илона вскочила. – Дура, дура, дура ты, несчастная! – девушка вылетела на улицу из кафе, как ошпаренная.

– Поздравляю вас, Илона Аркадьевна! Беременность протекает нормально. – миловидная докторша мягко улыбнулась.
– Доктор… Я, конечно, радуюсь, но это так не вовремя… – Илона совсем растерялась.
– Даже не думайте. В вашей ситуации это категорически противопоказано. И потом, если Бог дает ребенка, то он дает и на то, чтоб его вырастить.

  Илона влетела в квартиру к Сид Сидычу.
– Канарейкин! Доигрался со своими штампами!
– Что случилось?

  А случилось очень и очень много всего. Настолько много, что во время обвинительной речи, Илона успела походить по квартире, бросить на пол пару тарелок, постучать по плечам Канарейкина, выпить стакан воды и наконец, успокоиться.
– Скажи мне вот, что. – красавица перевела дыхание. – Ты, однажды ночью, мне рассказывал истории из жизни презервативов?
– Из жизни кого?
– Один дурак не внял никак, что поступил совсем не так. – Илона нахмурилась. – Другой дурак, увидев это, дал дураку большой тумак! Ты ЧТО, мне говорил про презервативы?

  У Канарейкина на мгновенье отключились мужские гормоны, и он интуитивно понял, откуда ветер дует. Сид Сидыча не зря выдвинули на повышение. Он ласково обнял любимую и мягко произнес, глядя ей прямо в глаза:
– Я тебя очень люблю, милая. И что бы ни случилось, всегда буду с тобой и выполню все, что ты только захочешь.
Илона заплакала.
– И вот как, теперь, как…
– Все будет хорошо, поверь мне, милая.

  Прошло время, родилась девочка, и штампы Сид Сидыча и Илоны Аркадьевны Канарейкиных тесно переплелись друг с другом. Конечно, не обошлось без нестыковок:
– Канарейкин, ты как Поэт Неприкаянный. Для того, чтоб поведать Любимой о своих чувствах к ней и получить доступ к телу, он не придумал ничего лучшего, как написать стих о волосах Любимой. И это произошло как раз в тот момент, когда Любимая отправилась в парикмахерскую и сделала себе короткую стрижку. Поэт, увидев новую прическу и совсем отупев от самомнения, все-таки прочитал Любимой трактат о ее пышных локонах. Любимая растерялась от неожиданности. Тогда Неприкаянный добил несчастную, обвинив ее в предательстве по отношению к его стиху, методом злодейски отрезанных кудрей. Любимая попыталась кинуть в Поэта тарелкой, но под руку попался лишь пакет с кефиром и Неприкаянный с кисломолочной физиономией побежал искать утешения к Другу. Друг внимательно выслушал Поэта, но продержался недолго и захохотал так, что вывихнул себе челюсть. Любимая Поэта работала фельдшером в городском травмопункте, и в тот день как раз поехала на смену. Там она встретилась с Другом Поэта. Выслушав историю получения вывиха, Любимая тоже расхохоталась, но челюсть не вывихнула, а поцеловала Друга Поэта. Вскоре, Друг Поэта и его уже бывшая Любимая полюбили друг друга, и они поженились.
  Илона подняла палец вверх.
– Вывод: прежде, чем писать стихи о любимой, сначала ее поцелуй и попробуй прочитать что-нибудь в ее глазах. А, если не читается, тогда просто спроси.