Глава 29. Друзья и шпионы

                Умение наблюдать, смотреть и
                видеть, созерцать - корень мудрости
               
                Шпионы - обычные люди,
                но платят им за вранье   
               

- Едва упомянул о шпионах и, как с куста, диверсия.  Черт! – Федор нетерпеливо перебирал ногами на крыльце модуля, готовясь мчаться и выяснять.

      Народонаселение фактории торопливо-суетливо подтягивалось к месту взрыва.  Я придержал Федора за рукав комбеза:
- Смотри отсюда, обращая внимание на отсутствие наличия контингента. Своих вижу, тарелконавты - здесь. Вычисляя шпиена, думай вслух, Федя.
- Раз, два,… десять – шахтеры здесь, - Федор попросту пересчитывал подчиненных  «по головам», благо, толпа у воронки хорошо просматривалась с двухметровой  высоты. – Химика нет. Порву гада!

     Федор через перила прыгнул вниз и по-спринтерски припустил к лаборатории, с размаха выбил телом дверь. Я обежал модуль с тыла и, прихватив за руку, впечатал лицом в пыль выскочившего из окна химика Николая. Модуль дрожал и трясся от ударов и воплей разгневанного Федора.
- Я б в шпионы пошел, пусть меня научат, – я придавил большим пальцем болевую точку под носом химика, удерживая парня от ненужного вранья. - Джуди где?
- Утром сбежала, - всхлипнул химик и злорадно оглянулся на Федора. -  Ни мне, ни тебе.
- Взрослые люди вроде бы, - я с сомнением перевел взгляд с одного на другого. – Здорово вас девушка высветила, как на ладошке показала. К тридцати не стал циничным, значит, не был и умным.

- Мне ближе глупая молодость, чем мудрость на грани маразма, - шмыгнув помятым носом, осторожно надерзил Николай.
- К тебе мудрость пришла, ко мне маразм крадется, жизнь не остановить, - поддержал Федор; выбрался через окно и, горестно отмахнув рукой, рассмеялся. - Умные и циничные у вас на Земле, а у нас все на душевном порыве, с открытым сердцем…

- с распахнутым взглядом, - с жалостью глядя на запутавшихся в любовных страстях друзей, я «отвесил" Николаю подзатыльник за непочтение к старшим и  примирительно улыбнулся. – Очередные зулусы на мою голову: рванул рубаху от ворота, ударил шапкой оземь,...  что ж не живется вам спокойно и бесстрастно?   Готовь, Николай, взрывчатку; пойдешь в поход подрывником. После заката тронемся незаметно. Готов отличиться?
- В жизни всегда есть место подвигу, особенно, если  не спится, - освобождаясь от нервного напряжения, засмеялся Николай. - В шпионы без знания иностранных языков не возьмут, а диверсант еще может получиться.
- А между делом до вечера заровняешь яму, - строго приказал Федор.

      От своих проблем голова пухнет, а тут чужих воз. Лохматый Тобик выкатился и зарысил рядом, путаясь и прижимаясь к ногам. Присев рядом, потеребил-погладил теплый загривок:
- Напугали бабаханьем неумные любовники? - незаметно оглядевшись по сторонам, позвонил Отрепьеву. - Будешь смеяться, но у нас по факту на каждого члена экипажа по америкосу и по инопланетнику.
- И по ноль целых, пять десятых работающих шпионов на нос, - в тон продолжил Гришка.
- И ты, брат, считаешь, что Галчонок  врет?

- Не договаривает. Случай с «Чикаго» как первый звонок, а теперь и «Клондайк» всплыл.
- Прав, пазлы складываются в картину изощренного шпионажа.
- И надо ждать диверсий, - «подлил масла в огонь» Отрепьев.
- Одну вот только разрулили. Гони всех с корабля на комфортное жительство в вагончиках.
- Галя уже в крайнем, твое пиво допивает.
- Если и рыбу доедает, не пощажу.
- Поторопись.

      Предупредительно постучав, прошел в комнату. Галя неловко сидела на краешке стула, очевидно, наблюдала за мной в окно. Взглянула настороженно, отчего синие глаза еще округлились:
- Хочешь объяснений?
- Потом…

      Обнялись и долго стояли, прижимаясь, перетекая, смешиваясь чувствами друг в друге; терялись во времени и пространстве. Задвигались, целуясь, раздевая и раздеваясь. Улеглись, уместились на жестковатой походной «полуторке», покрытой мягким синтетическим одеялом, темно-голубой казарменной расцветки.

      В отношениях с Галей-Галчонком слово «любовь» никогда не звучало, да и не было нужды в объяснении чувств: телесная, духовная, энергетическая близость стягивала и соединяла. Представить себе не мог ситуации, когда, стоя рядом с Галей, не держал бы ее за руку или не касался телом.

      Со дня расстрела американского крейсера почти не расставались. Галя либо сидела рядом в кресле, иногда на коленях, либо стояла позади, обнимая за плечи. Только секса не случилось, зато  теперь накопленный потенциал «рвал плотины и шифер с крыш»; низвергался нескончаемой лавиной, и каждый оргазм становился основой, платформой, ступенькой для нарастания следующего, более сильного, более высокого, более пьянящего.
- Твои глаза когда-нибудь закрываются или даже не моргают?
- Зацени, - Галчонок прикрыла глаза, и нижние веки полностью скрылись под сантиметровой опушкой ресниц.

- Так не бывает, - потянулся потрогать губами, и Галя торопливо наклонилась, прилегла, вытягиваясь на мне во весь рост.
- Возьмешь в жены девушку-шпионку?
- Как благородный рыцарь… обязан; благо твое инкогнито потеряло актуальность, а мое либидо вернулось к норме... но, боюсь, не согласишься ломать свою карьеру?
- Это только работа, независимость, положение в обществе. Работа отдельно, любовь отдельно. Как ты не понимаешь?

- Пытаюсь осмыслить. Америка воспитывает людей действия, мы пытаемся думать и чувствовать, хотя одно другому не должно бы мешать. Что выбираешь?
- Конечно, бизнес, - Галчонок спокойно смотрела взглядом уверенного в своей правоте человека.
- Встаем. Прав Гришка, совсем, Галчонок, перестала быть русской.
- Я русская немка.

- Забудь. В России и немцы, и зулусы, и титульная нация жизнь, работу, любовь и войну не разделяют.
- За сбычей мечт следует грусть о потерянной надежде. Мечты пусть сбываются... редко, - Галчонок через силу улыбнулась. - Могу считать себя арестованной?
- Постарайся ничего не предпринимать, - внимательно посмотрел в наполняющиеся слезами почти круглые глаза и пошел к двери. - Охранять будут братья по разуму, а ты знаешь, как они относятся к америкосам.
- Пристрелят?
- Их соплеменники и родня в плену у ваших: разорвут на части.