Уолт Уитмен. Спросил ребёнок, что это за трава?

Спросил ребёнок, что это за трава?
протягивая мне её охапками в руках,
и как я мог ему ответить?
О ней я знаю не более, чем он.
Я думаю, возможно, что она
моей натуры флаг,
пошитый из зелёной,
обнадеживающей ткани.

Или, я думаю, что это носовой
платок Создателя, надушенный подарок
и памятка, специально брошенная
с именем владельца в уголках,
чтобы могли заметить и спросить:
"Он чей?"

Или, я думаю, трава сама ребёнок,
дитя рождённое растительного мира.

Или, я думаю, она - единый
иероглиф, он означает, что
равномерно она растёт на площадях
широких так и узких,
растёт как среди чёрных, так и белых,
Канук, Такахо, Конгрессмен и Кафф, 
даю им тоже самое и получаю
то же самое от них.

Теперь мне кажутся прекрасными
нечесанные волосы могил.

Ласкать тебя я буду с нежностью,
волнистая трава,
быть может ты из молодых грудей,
быть может зная их, я полюбил бы их.
Быть может ты от стариков и женщин,
от их детей, которых вскоре заберут
с колен их матерей.

Уж очень темная трава, чтобы расти
на белых головах старушек-матерях,
уж очень темная трава для старческих
бород бесцветных.
И очень темная, чтобы расти из
бледно-красных ртов.

В конце концов я вижу так много
говорящих языков!
И понимаю, что слова не просто так
слетают с языка.

Жаль, не могу перевести намёки о
умерших младых мужчин и женщин
о стариках и матерях, об их потомстве,
отнятых вскоре у них с колен.
Как думаете, что стало с женщинами
и их детьми?

Они, уверен, где-то живы и здоровы.
Мельчайшие ростки - свидетели, что
смерти, на самом деле, нет.
И если она когда-либо была, то жизнь
вела она вперёд и не ждала конца,
чтоб прекратить её.
И прекратилась в тот же миг, как
появилась жизнь.

Всё движется вперёд и вовне,
ничто не рушится, и умереть не то,
что думал кто-либо, а более
счастливо.