Цикл Письма из прошлого - Одно письмо

Рядовой Шалов был контужен и едва не погиб. При этом несмотря на тяжелое ранение, погибнуть он мог скорее от переохлаждения. После боя всех не подававших признаков жизни уложили на пол небольшого сарая и прилегавшей к нему конюшни. В непродолжительной битве рота отбила деревню. Этим январским днем, несмотря на колючий холод и долгий утомительный поход накануне, солдаты бились отчаянно. Потери были, но несравнимо меньше, чем у фашистов.
Прибывший на место командир батальона решил лично осмотреть условия для раненых и зашел в тот самый сарай. Он вздохнул. Три года сражений, да и опыт финской войны никак не могли сделать привычной картину, когда перед тобой лежат погибшие, чьим жизням ты обязан тому, что стоишь сейчас именно здесь и можешь думать о следующем бое. Батальонный знал, что это жестокая реальность войны, но каждый раз до боли сжимал кулаки и стискивал зубы оглядывая зачастую совсем юных бойцов с разных концов их большой страны, кому уже не суждено вернуться домой. От раздумий его отвлек едва уловимый странный звук. Он резко повернул голову и понял, что звук этот был со стороны лежавшего бойца. Он чуть наклонился и убедился, что лежавший солдат, чуть прикрытый старым мешком, тихо простонал. «Сержант! Санитаров с носилками, быстро! - строго крикнул он. – Ожил боец!» - чуть смягчившись выдохнул он.
Жалдыбай пришел в себя сравнительно быстро. Военфельдшер после беседы с ним удовлетворенно заметил, что вероятно именно работа пастухом с юности закалила его. Так получилось, что после того, как Шалова обнаружил командир батальона, его положили в палату к офицерам, поскольку другие палаты медсанбата были переполнены. Может, и это немного особое положение так благотворно повлияло на него. Чуть позже Шалова направили в госпиталь, где его прооперировали и откуда должны были демобилизовать.
- Товарищ Шалов, - обратилась к нему как-то молоденькая медсестра и, положив перед ним чистый тетрадный лист с чернильным карандашом, торжественно произнесла, - Нам привезли принадлежности для писем. Можете написать домой.
Жалдыбай растерянно смотрел на нее. Как признаться, что писать он ведь не умел. Многому он научился сам, как, например, игре на домбре. А чему-то учила жизнь. Только вот в школу он так и не смог попасть. Начальное обучение в медресе в ауле  едва приоткрыли ему удивительный мир знаний с красивейшими узорами письма арабских текстов, а еще историй и легенд о пророках и давних временах, но со смертью родителей, а потом и приходом «красных» все закончилось, ну а дальше - не было возможности. С самых юных лет, оставшийся сиротой Жалдыбай пас овец сначала своих более зажиточных родственников и аульчан, после – отару образовавшегося на месте аула колхоза. Сенокос ли, заготовка ли дров, постройка новых загонов или ремонт телеги для перевозки товара из райцентра – везде и всегда Жалдыбай был первым среди тех, кто выполнял любую работу будь то по поручению председателя, будь по личной просьбе соседей. Время шло незаметно, и Жалдыбай привык обходиться без грамоты. При этом он обладал удивительной способностью, когда, взглянув лишь раз, безошибочно мог определить расстояние, время, вместимость новой кошары или объем запасов корма.
При заполнении документов в военкомате Шалов конечно рассказал об этом, на что с виду суровый капитан нисколько не удивился и лишь что-то нацарапал в своей тетраде. А когда однополчане писали письма домой в редкие минуты передышки, Жалдыбай говорил, что у него нет никого, кто ждал бы его писем – и это отчасти было правдой. Конечно, можно было обратиться к «письмовнику» - был такой бойкий солдат, до войны работавший в какой-то канцелярии. Он ловко обращался с карандашом и охотно записывал послания боевых товарищей, кто либо не знал грамоты, либо не умел писать четко и складно.  В такие моменты Жалдыбай, уединившись где-нибудь, читал суру «аль-Бакара», которую выучил еще в детстве. Узнав об этой его привычке стоять в стороне и обратившись к западу тихо читать молитву, никто из солдат его не тревожил. Заметивший это политрук стал задавать вопросы командиру взвода, на что тот ответил: «Боец дисциплину не нарушает, в бою бесстрашен, как никто. А богу своему молится в свободную минуту, лишнего не болтает, да и махорку не переводит.»
-Может, вы не поняли меня? – переспросила его сестра. Она знала, что этот почти сорокалетний боец из далекого для нее Казахстана получил тяжелое ранение и хирург говорил, что у него могут возникнуть проблемы со слухом.
- Понял, - кивнул Жалдыбай.– Хорошо.
- Вот и славно. Я через час заберу ваше письмо.
Жалдыбай взял листок бумаги и глубоко задумался. Он прикрыл глаза и представил зеленые луга с сладковато-терпким ароматом трав. Казалось он четко слышит беспрерывный таинственный шепот степного ветра и отдаленное журчание родника под небольшой скалой. Стоя на холме или взобравшись на эту самую скалу, он обычно видел свой аул и стоявший на краю скромный дом своей двоюродной сестры. Жалдыбай резко открыл глаза и вдруг его осенило. Мансия! Как же он забыл о ней. Нет, он не забывал о старшей сестре, которая  заботилась о нем, несмотря на то, что у нее уже были свои дети и престарелая свекровь. Мансия училась в медресе, была очень умной и за это время может выучила и новый алфавит. Но Жалдыбай задумал отправить чистый лист. Ведь если она будет знать от кого письмо, то поймет, что он жив, а этого достаточно. Он ловко свернул бумагу в треугольник.
-А адрес? – спросила медсестра, когда вернулась за письмом.
-Сестра, помоги написать, - вдруг смущенно заговорил Жалдыбай.
-Так вы не пишите? – догадалась сестра.
-Не умею, - Жалдыбай может впервые был так смущен и отчего-то так боялся признаться в этом. Хотя он знал, что таких как он, было немало.
-Ну, что ж вы сразу не сказали! – мягкая улыбка медсестры на ее совсем юном, но утомлённом бессонными ночами бледном лице и совсем уж худенькая фигура тронули сердце солдата.
Жалдыбай вернулся на родину. Как воспоминания о контузии и холодных снегах жестоких боев, Жалдыбая часто мучал кашель, да и слух стал подводить. Но он снова вышел на работу – также пас овец и заготавливал дрова.
Приехав в родной аул, он узнал, что Мансия умерла после болезни, а ее дети уехали в город. Жалдыбай так и не узнал, дошло ли до нее его коротенькое письмо всего в пару предложений, написанное аккуратным почерком молодой медсестры. Так сложилось, что более он никогда и никому не отправлял писем, потому этот момент он запомнил на всю жизнь. Тогда он был очень взволнован, ведь впервые отправлял письмо, точнее письмо было отправлено от его имени. Это его единственное письмо, которое было написано рукой той юной девушки, затерялось где-то в прошлом, окутанном пылью незнакомых дорог с запахом пороха и снегопадами на полях сражений.
Он часто вспоминал медсестру, мысленно желая, чтобы она была жива и жила счастливо. Он вспоминал своих боевых товарищей и командиров. А ту решающую битву, когда их рота пошла в штыковую атаку, он помнил, как будто это было вот минуту назад. Во что бы то ни стало нужно было отбить деревню и выгнать засевших там «фрицев». Враг упрямо не сдавался. Ничего не оставалось, как только сойтись в рукопашной. Хоть и жилистый, но невысокого роста Жалдыбай выскочил из укрытия и ринулся вперед. Вдруг он увидел, как прямо на него бежал огромного роста широкоплечий немец с стеклянными глазами. Жалдыбай был полон решимости, но еще не знал, сможет ли одолеть такого здоровяка. Как вдруг тот рухнул перед ним на колени и сложил руки в молитвенном жесте, и стал что-то бормотать. Он явно был напуган и о чем-то просил. Их не начавшуюся схватку решила шальная пуля, которая и свалила немецкого солдата. Жалдыбай же, заметив удаляющийся вражеский мотоцикл, побежал вперед, на ходу вытаскивая гранату. В том бою он и получил ранение в голову.
 Уже позже Жалдыбай переехал на север и женился на вдове погибшего. И именно тогда он исполнил свое давнее желание - научился расписываться в документах. Это удивительное мастерство писать и превращать чистый лист бумаги в что-то ценное и несущее важную мысль всегда завораживало его. Он тайком наблюдал, как падчерица готовила уроки и так быстро и красиво что-то писала в своих тетрадях. Заметив это, школьница поняла его интерес и научила Жалдыбая писать пять букв его фамилии. Он старательно и аккуратно выводил «Шалов», с трепетом думая, что именно это, словно тамга его предков, является свидетельством и его личным знаком на любой бумаге.