Экватор

    

                Светлой памяти моего друга
                Сабирова Муслима посвящается


  Как странно устроена наша память. Ты можешь не помнить название сериала, восемьсот сороковую серию которого ты смотрел вчера с нетерпеливым любопытством, но не забываешь имя и фамилию мальчика, плевавшего в тебя в пятом классе через трубочку шариками жёванной бумаги. Он не был тебе ни другом, ни соседом. Какая же бесценная информация должна содержаться в QR-коде его веснушек, чтобы ты бережно хранил её столько лет?

   Некоторые люди ведут дневник, каждый вечер записывая свои впечатления, мысли и события, пережитые за день. Им кажется, что если не сделать этого прямо сейчас, то завтра многое из произошедшего забудется навсегда. А я даже один отдельно взятый день могу воспроизвести по минутам, хотя и прошёл сквозь него больше тридцати лет назад.

   Экватор есть у всего – у нашей учёбы в школе, у службы в армии. Да и у жизни в целом. Тот, кто задумывается об этом, чувствует наверняка момент, когда наступает экватор его жизненного пути. Я всегда отмечаю экватор отпуска. Он делит эту маленькую жизнь на две половины. И время в них течёт по-разному. Сначала дни тянутся долго. Потом – быстрей и быстрей. А начиная с этого дня они мчатся со скоростью киноплёнки – двадцать четыре кадра в секунду.

   Отпуск. Середина августа. Среда. Число не помню, но точно среда. Почему? Очень просто. Отпуск я взял длиной в одну рабочую неделю, пять дней с понедельника по пятницу. Плюс по паре выходных с каждой стороны. Всего девять дней. А это был экватор. Значит, точно среда. Хоть это не так и важно.

   Я тогда наивно думал, что моя работа не может обойтись без меня дольше, чем одну рабочую неделю. Как избалованный ребёнок манипулирует любящими родителями, так наша психика с удовольствием путает причины и следствия. Скорее, это я не мог обходиться без работы дольше, чем эти несколько дней. Художник не может долго не малевать красками, а артист – не торговать лицом. Хирург должен постоянно резать живых людей, а бизнесмен – дирижировать оркестром. Своим оркестром. С контрабасом или без.

   Утро этого дня, так же, как и четыре предыдущих, началось у нас с завтрака в ресторане отеля. Сейчас нам предстояла двухчасовая обзорная экскурсия по Римини. Она входила в стоимость тура. Но не это являлось причиной нашего участия в ней. Наши женщины хотели знать об Италии всё. Что же касается меня, то я не желал упустить возможность отдохнуть от слегка натянутого
общения. А сейчас можно уткнуться носом в окно автобуса и делать вид, что случаешь гида. А самому при этом думать о своем. Или вообще ни о чём не думать. Вместо того, чтобы морщить лоб сочиняя, что же ещё сказать, чтобы прервать неловкое молчание и создать видимость диалога. Да ещё постоянно держать нужную дистанцию, чтобы не выглядеть неконтактным и нарочито отчуждённым и при этом, напротив, не показаться навязчиво дружелюбным.

   Сколько условностей! А ведь всем нам четверым чуть больше двадцати. Но что поделать, если нас как два мощных магнита насильно притягивают друг к другу одинаковыми полюсами. Попробуйте. И вы почувствуете, как они сопротивляются этому. Ренат не был многословен. Но сейчас он был раскован и заполнял паузы в монологах экскурсовода, развлекая наших девушек.

   Нас познакомили практически насильно. Возможно ли познакомить двух взрослых
самодостаточных мужчин, успешных бизнесменов и самодовольных альфа-самцов против своей воли? Оказывается да. И очень просто. Наши юные жёны были лучшими подругами. Им хотелось как можно больше свободного времени проводить вместе. А для этого было только одно препятствие.

   Каких только небылиц я не наслушался о Ренате. Надо же было разжечь во мне желание поскорее увидеть столь интересного и значительного человека. Это было наивно. Напротив, чем больше его словесный портрет походил на Гудвина Великого и Ужасного, тем меньше мне хотелось встретиться с ним лично. Ведь нас непременно начнут сравнивать, разглядывая в упор, как две картинки под которыми написано: «найди десять отличий».

   Справедливости ради, надо заметить, что большинство баек про него впоследствии оказались правдой. Например, когда кто-то из студенток-одногруппниц звонил по телефону домой его жене Наташке, а трубку брал Ренат, то его простое и короткое «Алё» звучало таким ужасающим басом, нисходящим резко вниз по тону до отвесного падения в пропасть, что девушке отчётливо казалось, что она звонит сейчас прямо в замок великана-людоеда из сказки про кота в сапогах и разговаривает с самим хозяином. И если у неё в тот момент ещё не было опыта общения с людоедами, то пальцы сами непроизвольно разжимались, и трубка выпадала из руки.

   Я не сомневался, что и про меня ему наплели с три короба. Как торт посыпают цветными горошками, чтобы он казался нарядней и вкусней, так я был словесно припудрен и украшен. Но я не хотел доказывать, что я лучше, чем я есть на самом деле, пытаясь не ударить в грязь лицом. Мы оба долго как могли уклонялись от своей участи.

   Но день настал. И был придуман повод. Формальный, вроде дня рождения собачки. Нелепый, но и уклониться нельзя. Мы приехали к Ренату в его двухкомнатную квартиру в доме-корабле у метро Приморская. Я увидел его впервые. Высокий жгучий брюнет с чёрно-карим пронзительным взглядом. Одет он был стильно и дорого. Под стать всей обстановке в его квартире.

   «Вот те на!» - разлилось разочарование по всему моему существу – «Мы отлично будем смотреться на фоне друг друга». Дело в том, что я всегда ходил в старых затёртых джинсах, сношенных до кособокости полуботинках и помятом свитере. И это не потому, что у меня не было возможности приобрести что-то более подобающее. Просто так мне было комфортнее. А главное – так я выражал свою независимость и самодостаточность. И, если быть честным, то и высокомерие по отношению к почтенным господам, которые приезжали ко мне на переговоры одетыми с иголочки.

   Ренат был ухожен до предела. Уж не знаю, сколько времени он тратил на свой туалет перед выходом из дома. Каждая волосинка на его голове лежала на строго отведённом лично для неё месте. Укладка со специальным составом, лак для фиксации и ещё что-то для придания эффекта мокрых волос. А я даже не расчёсывал свою соломенную голову после её помывки. У него – массивная золотая цепь на шее, шикарный перстень с большим сапфиром и роскошные часы на левой руке. У меня – ничего подобного. Я считал неприемлемым для себя любое украшение. Ведь все они – лишь способ казаться интереснее, чем ты есть.
 
   Всякая личность как репчатый лук покрыта множеством слоёв тончайшей шелухи. Верхние снимаются легко. Чем глубже и ближе к мясу, тем трудней до них добраться. На первый взгляд и даже на двадцатый мы с Ренатом были не просто разными, а полярно противоположными во всём. Он зарабатывал много. И тратил сразу всё. Он буквально сорил деньгами. Кого-то это приводило в восхищение. Другим – внушало почтение. У него было всё самое лучшее – включая красавицу жену и роскошный автомобиль - семёрку БМВ новейшей модели. И он был очень щедр – не скупясь одалживал деньги даже тем, кто заведомо не привык возвращать долги. Может быть
поэтому среди его друзей и приятелей было много знаменитых певцов и артистов, депутатов и чиновников всех мастей.

   Он родился и вырос Узбекистане в очень состоятельной семье. Он был чистокровным татарином. Но влюбился в одноклассницу – украинку Наташку и, когда она поехала поступать в университет в далёкий и холодный Ленинград, он не задумываясь поехал вместе с ней. Здесь они поженились и сняли квартиру на Васильевском острове. Наташка училась, а он занялся бизнесом. Варил сахар, смешивал его в ванне с красителями и ароматизаторами и на кухне разливал по
формочкам. Так получались «петушки на палочке». Продукция продавалась по всему городу на развалах у станций метро. Но сладкие леденцы были всего лишь первой ступенькой его деловой карьеры. Однажды хозяйка квартиры, застукав его за технологическим процессом, устроила ужасный скандал, и он просто выкупил у неё квартиру.

   И вот весной 1993-го года мы сидим в ней уже после прекрасного ремонта в чопорной обстановке фарфора, хрусталя и салфеток, и я демонстративно молчу. Поддерживаю разговор лишь вежливыми «да» или «нет». Я не курил, но пошёл с Ренатом на кухню, чтобы сделать пару затяжек, а заодно, в отсутствие
пристальных сравнивающих взглядов перекинуться парой слов.

   - Ты чем занимаешься? – осторожно спросил я, прикурив сигарету и пригубив Джек Дэниэлс со льдом.
   - Я музыкант. – ответил он – Играю на струнных. Солирую на контрабасе.

   Моего знания предмета и чувства юмора хватило, чтобы понять о какой музыке идёт речь и на каком инструменте он играет. Сам я не играл на контрабасе. Принципиально. А скорее из осторожности. Даже делая растаможку крупной партии алкоголя, я предпочитал заплатить Национальному Фонду Спорта, но сделать всё легально. Без контрабанды. Без контрабаса, как мы тогда говорили. Ельцин создал эту лазейку для членов своей «семьи», чтобы пять процентов от
стоимости ввозимых в страну товаров оседало в их карманах вместо того, чтобы двадцать пять попадали в государственный бюджет. Выгодно было всем. Почти всем. Других подробностей о моём новом знакомом в тот вечер мне разузнать не удалось. Да я и не особенно стремился к этому.

   Следующая наша встреча произошла спустя три месяца в середине лета на моем дне
рождения. Он подарил мне очень дорогие и редкие часы марки Патэк Филипп с турбийоном. Казалось, что такой подарок можно расценить как особый знак желания сблизиться. Но я воспринял его просто как привычку шокировать всех своими возможностями. Не то, чтобы я не любил часов, но ЭТИ никак не гармонировали со всем моим обликом.

   Чем ближе я узнавал его, тем больше убеждался, что он является моим полным антиподом во всём. Я занимался тогда импортом алкогольных напитков и продуктов питания. Главной ценностью в работе для меня была стабильность. На втором месте были объемы продаж. Для этого необходимо было держать на низком уровне торговую наценку. Мне приходилось сдерживать рвение наших коммерсантов и ограничивать их возможности увеличить прибыль. Звучит парадоксально. Но это была всего лишь плата за прочное первое место на рынке в своём ассортименте.

   Ренату нравилось зарабатывать редко, но много. Провезти через границу при помощи хитроумных схем крупную партию товара и заработать на этом пять процентов от её стоимости. Иногда это были десятки, а иногда и сотни тысяч долларов. Но стоили эти деньги совсем не столько, сколько стоят сейчас. За «зарплату» с одного «удара» он мог бы выкупить целую парадную квартир в своей девятиэтажке. Я знал, что вечно это продолжаться не может и уже тогда уговаривал его купить несколько ресторанов или магазинов, что будет необременительно для него при хорошем управляющем, но обеспечит пусть небольшой, но стабильный доход до самой пенсии. Ренат так никогда и не прислушается к моим советам.

   А в августе мы поехали в наш первый совместный отпуск на итальянский курорт Римини, расположенный на песчаном берегу Адриатического моря. Это был групповой тур из Петербурга. Всех нас разместили в маленьком семейном бутик-отеле. Теперь мы были вынуждены проводить всё время вместе. И некоторой неловкости было не избежать – ведь мы так мало ещё были знакомы.

   В этот отпуск я ехал с тяжёлым сердцем. Незадолго до отъезда случилось недоразумение. Мелкое, но неприятное происшествие, на которое можно было бы не обращать внимания, если бы не одно маленькое обстоятельство. Я попал в небольшое ДТП. Никто не пострадал. Я не был виноват, потому что, согласно правилам, был помехой справа у своего оппонента. Казалось бы, о чём тут беспокоиться? Но... мой соучастник аварии был членом одной из бригад, относящихся к казанскому преступному сообществу.

   Этих сообществ было тогда пруд пруди. И все они были чьей-то крышей. И если кто-то считал, что его крыша "самая-самая", то иногда выяснялось, что бывает что-нибудь и покруче. У меня крыша была фээсбэшная. Да, и такие бывали. И неплохо справлялись. Умели найти «общий язык» со всеми. Ну, почти со всеми. С кем только им не приходилось решать вопросы. Совсем недавно я дал добро одной дочерней структуре открыть несколько ларьков у станции метро «Пионерская». Забыл учесть при этом, что это территория «Афганвета». Претензии ко мне были не детские. И
люди были очень серьёзные. Но обо всём удалось договориться.

   А тут смешная, казалось бы, ситуация. Только вот, с казанскими решить никто ничего не может. Они состоят из множества разных группировок и каждая сама по себе. Они беспринципные и «отмороженные». Не признают никаких авторитетов. Кроме одного, пожалуй, – самого жестокого казанского лидера по прозвищу
Хайдер. А главное, - они приезжают в Питер, а потом убывают на родину. На их место приезжают другие бригады. С кем договариваться?

   Стрелку удалось перенести. Но не отменить. Мои чекисты расписались в собственном бессилии. Так уже в день нашего отъезда я жил ощущением неизбежности скорого возвращения. Какое наказание грозило мне за помятое крыло старенькой лады восьмой модели? Отремонтировать за свой счёт? Купить новую машину? Если бы! Многим тогда в подобной ситуации доводилось расстаться с жизнью.

   Вернулись с экскурсии ещё до обеда и в самое жаркое время сиесты были уже на пляже. Мы сидели на шезлонгах и лениво смотрели в сторону моря. У волнолома из воды торчала круглая как муринговый буй лысина итальянского туриста. Как бы рано ни пришли мы сюда и как бы поздно ни уходили с пляжа, он неизменно был здесь, у этих мокрых бурых камней. Гряда булыжников была усыпана колоннами устриц. Сверху – мелкие, напоминающие наждачную бумагу. Чуть ниже – бисер, вышивка стеклярусом. На глубине вытянутой вниз руки они были уже размером со сливовую косточку. И только у самого дна, если долго и упорно искать, можно наткнуться на
хороший взрослый экземпляр.

   Наш итальянец ощупывал камни, закатывая от вожделения глаза. Правая рука его была в резиновой перчатке, а в левой он держал перочинный ножик. Лицо старшеклассника, зажавшего в тёмном углу коридора юную школьницу и жадно перебирающего пальцами у неё под юбочкой,
не выражало бы столько слюнявой похоти, сколько источала физиономия этого толстяка. Когда его рука натыкалась на моллюска подходящего размера, он отковыривал его ножом от камня, доставал на свет божий и алчно рассматривал несколько секунд. Затем неуловимым ловким движением взламывал лезвием створки, вырезал тельце и, смачно чавкая, пожирал.

   Смотреть на это было жутковато. Мне казалось, что именно с таким выражением лица садист и серийный убийца должен расправляться со своей жертвой.

   - Как он ещё не лопнул? Ведь за день он съедает их несколько сотен – вырвалось у меня.

   - Говорят, это очень полезно. Сто граммов живых мидий укрепляют мужскую потенцию лучше любого афродизиака.

   - Посмотри на эту бесформенную тушу и подумай: зачем ему потенция? Сможет он употребить её по прямому назначению?

   - Ладно. Пойдем, искупаемся. – сказал Ренат.

   - Не хочу входить в одно море с этим типом. Давай лучше прогуляемся.

   - Куда?

   - В-о-он там, в километре отсюда есть парусный клуб. Там дают в аренду большие парусные лодки.

   - Яхты?

   - Швертботы. Но это почти то же самое.

   - А ты умеешь с ними обращаться? – удивился Ренат.

   - Да. – уверенно ответил я, хотя имел об этом самое поверхностное представление.

   Когда мы подошли к станции проката водного инвентаря, начал подниматься ветер. Адриатика славится многими вещами. Но не все знают как она знаменита ветрами. Я подумал тогда, что это хороший знак. Ведь болтаться под парусом в безветренную погоду занятие совсем неприглядное.

   Хозяина и менеджера заведения звали Джованни. От него я узнал, что взять в аренду большой восьмиметровый швертбот можно только имея удостоверение парусного шкипера. Это меня огорчило. Но не остановило.
 
   - Слушай, Джованни... - начал врать я – у меня есть это удостоверение. Но оно осталось у меня в номере. В-о-он в том отеле в километре отсюда. Когда мы пошли гулять, я и подумать не мог, что встречу тебя и что будет такая замечательная для выхода под парусом погода. Но я обещаю, что завтра я обязательно принесу его тебе и мы впишем его в контракт.

   - Нет не могу, Алекс. А вдруг ты не сэйлор. Вдруг у тебя его нет. Прости, Алекс, никак не могу.

   - Поверь мне! – убеждал я его. На английском языке эта фраза звучит с той же эмоциональной выразительностью и ритмикой, как и на русском – Ну, посмотри на меня. Ты разве не видишь, что я самый настоящий сэйлор?

   - Хорошо, Алекс. Сейчас мы заполним бумаги. Но ты обещаешь, что принесёшь мне своё удостоверение завтра?

   Я энергично закивал. Ренат видел всё это. И ему совсем не нравилось то, что он видел. Выражение лица его просто умоляло: может не стоит? Внезапно ветер поднялся до резкого порывистого. Ренат впал в уныние. А Джованни начал инструктаж:

   - Самое важное, Алекс. Пятьсот метров от берега – мелководье. Глубина здесь не более трёх метров. А высота мачты – десять. Ты как можно быстрее должен выйти на глубину и ни в коем случае не перевернуться до этого. Мачта непременно сломается. Ты понял?

   Я уверенно кивнул.

   - Если перевернётесь на глубине – не беда. Ведь ты - сэйлор, ты знаешь, что в этом случае надо делать. Пока вы не выйдете за вон те оранжевые буи, ты не должен перевернуться. Очень прошу тебя, не сломай мне мачту.

   Мы сели в лодку, и он оттолкнул нас от берега. Даже если ты опытный водитель и только что сел за руль автомобиля незнакомой марки, не в первую секунду разберёшься как включить заднюю передачу или открыть капот. А тут по кокпиту и палубе разбросаны десятки мотков канатов-концов и какой из них для чего, - сам чёрт ногу сломит. Я стал наугад пробовать тянуть поочерёдно один за другим. Джованни смотрел на меня с сомнением и укоризной:

   - Алекс, ты точно сэйлор?

   - Да, Джованни, я сэйлор, можешь не сомневаться!

   Через несколько минут начался настоящий ураган. Порывы ударяли со стороны моря. Приходилось идти против ветра под хорошим углом. Мы шли с сильным креном почти вдоль берега и очень медленно удалялись от него. В глазах Рената читалась обречённость. Я увидел, как по всему пляжу на флагштоках поднимают красные флажки. Сначала по одному. Потом по второму и третьему. Всех купающихся спасатели стали выгонять из воды. А до нас как будто никому и дела нет.

   Настало время делать разворот, чтобы идти теперь в пол ветра в другую сторону. Ведь Джованни просил как можно скорее выйти из зоны мелководья. Я стал поворачивать лодку носом против ветра. Поворот оверштаг не требует большого навыка. Но, во время урагана это является испытанием даже для опытного шкипера. А у меня не было опыта. Но и выхода не было. И посоветоваться было не с кем. Ренат смотрел на меня с пронзительной надеждой.

   На мгновение парус потерял ветер и сразу же поймал снова. Раздался хлопок и удар. Гик пулей перелетел на другой борт, ударив Рената по голове. По счастью, это была лёгкая алюминиевая труба весом в пару килограммов и удар оказался не смертельным. Ренат вылетел за борт. А ведь он мог при этом потерять сознание. Мне стало не до заботы о мачте в эти секунды, и я выпрыгнул
из лодки ему на помощь.

   Судёнышко осталось без управления и следующий же порыв ветра опрокинул его. Нас накрыло парусом с головой. Мне повезло – Ренат не потерял сознание, не растерялся. Мы оба вынырнули из-под намокшей ткани и уцепились за край борта. Откуда что взялось? По моей команде мы одновременно встали пальцами ног на край швертбота и, утопив его наполовину, поставили вертикально ребром. Затем, схватившись руками за противоположный край, рывком уронили его
на себя. Опять нам достался хороший удар. Мы снова выплыли и теперь уже смогли закарабкаться внутрь кокпита.

   Запас плавучести был хороший. Осталось только достать из рундука ведёрки и вычерпать воду. Мы с энтузиазмом принялись за работу. Осушили всё дочиста. Трудно было представить недавнее положение вещей. Только переломленная мачта лежала неподвижно на парусе, колышущемся на волнах. Попробовали грести чем придётся, но быстро осознали всю тщетность этой затеи. Оставалось сидеть и покорно ждать помощи. Ренат был подавлен.

   - Что они с нами сделают за это? – спросил он – Ведь не убьют же?

   - Точно не убьют – усмехнулся я – В худшем случае заставят возместить ущерб.

   - А сколько?

   - Не знаю точно. Но, думаю, не больше десяти тысяч баксов.

   Мой ответ его несколько успокоил. Всё произошло так быстро, что спасающий своё
многочисленное имущество на берегу Джованни даже не видел момента кульбита нашей
посудины и возвращения её в первоначальное состояние. А ещё через некоторое время он уже мчался к нам на помощь на крошечном спасательном катамаране, стоя гребя специально закреплёнными для такого положения вёслами.

   Мы как ни в чём ни бывало сидели в полностью осушенном кокпите словно ничего не произошло. Только парус на сломанной мачте беспомощно прилип к поверхности моря. Мне было досадно и стыдно, что я не оправдал доверия Джованни. Но ещё большая горечь была на душе у меня из-за того, что стекло на моих дорогих, подаренных недавно Ренатом золотых часах, разбилось. Когда порыв ветра перевернул лодку и край борта падал мне прямо на голову, я поднял вверх обе руки, защищаясь. От удара сапфировое стекло на хронометре треснуло. Следовательно механизм залит водой. О других возможных повреждениях мне тогда не было известно.

   - Вы перевернулись, Алекс? – спросил итальянец, причаливая.

   - Нет – постыдился сказать правду я.

   - А почему же сломалась мачта?

   - Не знаю...

   - Вы хорошо плаваете? – спросил Джованни. И услышав утвердительный ответ продолжил:

   - Плывите к берегу. А я возьму лодку на буксир и дотяну её до станции.

   Запас адреналина в крови у нас был достаточен, чтобы проплыть в штормовом море несколько сотен метров и не почувствовать усталости. А когда хозяин вытянул швертбот на песок, неожиданно для меня он начал извиняться:

   - Алекс, к сожалению, из-за сильного шторма я не могу дать тебе сейчас другую лодку. Но ведь ты заплатил за это деньги. Я обещаю тебе, что завтра ты получишь удовольствие от прогулки под парусом по Адриатике.

   - Да, да, конечно... – согласился я, мечтая только о том, чтобы побыстрее оказаться в нашем отеле. До ужина было ещё далеко, и мы разбрелись по своим номерам, чтобы передохнуть и привести себя в порядок.

   - Да помогите же кто-нибудь! – услышал я крик на русском языке и сбежал со второго этажа на зов. О помощи взывала женщина, в которой я узнал хозяйку маленького частного турагентства и организатора нашей поездки. Она рассказала, что один из туристов нашей группы уже четыре дня не выходит из своего номера. Он ни разу не появился на завтраке, обеде или ужине. Это давно вызывало у неё подозрения. Но заглядывая периодически с улицы в окно его номера на первом
этаже, она видела, что он всё время сидит за столом и пьёт. Но вот уже больше суток он лежит неподвижно на полу и не шевелится. Она попросила помочь ей сломать дверь. Ведь он закрылся на защёлку изнутри и ключом открыть её не получается.

   - А может не стоит тревожить человека? – засомневался Ренат – Может он так отдыхает?

   - Да вы что? А если он умрёт, я за свои деньги должна буду транспортировать его тело в Питер? Вы хоть представляете сколько это стоит?

   - А кто он? – поинтересовался я, опасаясь ответственности за наши действия.

   - О, это очень большой человек. – получил я ответ – Он начальник Санкт-Петербургской таможни.

   - Сам начальник? – изумился Ренат. Брови у него встали домиком от удивления.

   - Да, сам начальник. Ну, скажите вы мне: надо было ему ради этого лететь в Италию? Неужели в Питере негде было нажраться до такой степени? Придётся ломать дверь. Поможете?

   Мы согласно кивнули. Кто-то принёс из кухни топорик для мяса и нож. Из мастерской в подвале притащили гвоздодёр и стамеску. Дверь была из толстого массивного дерева. Но очень старая. Мы смогли отворить её почти не повредив. Внутри было душно. Спёртый воздух и неприятный запах. По всему полу валялись пустые бутылки из-под виски и водки. Мужчина был жив, но находился в бесчувственном состоянии.

   - Ждите здесь. – распорядилась женщина – А сбегаю на ресэпшен – попробую вызвать врача.

   «Так вот вы какие – начальники Санкт-Петербургской таможни!» - подумалось мне
– «А ведь в обычной жизни к нему даже на приём попасть невозможно». Я с любопытством рассматривал его
и увидел, что на левой руке у него точно такие же часы как у меня. Или просто очень похожие?

   Ренат перехватил мой пристальный взгляд и сказал:

   - Да, да... часы в точности как твои.

   - Но ведь это очень редкая модель...

   - Редкая. Но это я их подарил ему недавно.

   - Ты с ним знаком?

   - С ним лично – нет. Но я хорошо знаю его зама. Через него и передал презент. Ещё сомневался – не заберёт ли он их себе. Теперь вижу – не забрал. – улыбнулся Ренат. – Хочешь, поменяем сейчас их на твои разбитые? Они одной только цифрой в номере отличаются.

   - Нет, не хочу. А ты что, оптом их что ли закупаешь?

   - Просто протащил через границу крупную партию дорогих часов. Три штуки мне достались в качестве гонорара.

   - Одни ты себе оставил? Почему не носишь?

   - Третьи тоже подарил. Хайдеру.

   - Какому ещё Хайдеру? – насторожился я.

   - А ты много Хайдеров знаешь?

   - Одного только. Да и то, только по рассказам, больше похожим на легенды.

   - Вот. Именно ему и подарил. Это мой друг.

   У меня не было слов, и я только присвистнул. А через секунду я присел на корточки.

   - Что? И тебе помощь доктора нужна?

   - Да. – выдавил я с трудом. – Мне очень нужна помощь... Хайдера. У меня есть проблема с казанскими. А с ними не умеет находить общий язык у нас почти никто.

   - Расслабься. У тебя нет больше этой проблемы.

   - Если это так, то я твой должник.

   - Да. – согласился Ренат – И ты отдашь мне долг сегодня же вечером. Стаканчиком Джек Дениэлса в баре.

   И мы с размаху дали друг другу «пять». После ужина мы сидели за барной стойкой и пропускали уже не первый стаканчик бурбона со льдом. Сквозь короткую стрижку на голове Рената просматривалась огромная шишка и синяк. Он сидел понурый и молчал. Так мы без единого слова пропустили по паре стаканчиков виски. Потом
я спросил:

   - Сильно болит?

   - Да... Что болит? А, это? – он положил ладонь на больное место - Да ерунда по сравнению с мировой революцией.

   Ещё два стакана прошли в тишине. Но его ответ меня озадачил и, подумав, я сказал:

   - Ну рассказывай про свою «мировую революцию».

   - Я не стал бы говорить тебе... но этот случай сегодня... с Николаем Петровичем. Ну, таможенником нашим. Знаешь, почему он в запой ушёл?

   - Не-а.

   - Неделю назад ФСБ арестовало его заместителя.

   - Того самого?

   - Да, его.

   Я не стал спрашивать «за что?». И так понятно, что «контора» ерундой не занимается. Но Ренат продолжил:

   - Его подписи стояли на документах, которые должен был подписывать его подчинённый – начальник отдела. Не знаю, что ему «шьют», но арестовали все партии грузов, которые подписаны им. Даже те, к которым и придраться нельзя. Просто «до выяснения». Очень многие попали на бабки. Но для меня самое страшное, что я подвёл очень серьёзных людей.

   - Так ты говоришь, что к твоей партии товара практически нельзя придраться?

   - Ты не поверишь, но всё вчистую. Абсолютно. Просто пообещал сделать это законно, но очень быстро.

   - А что, если я попробую покрутить эту тему со своими чекистами?

   - Попробуй. Только вряд ли из этого что-то выйдет.

   Задержать честно растаможенный груз для следователей было всего лишь делом
перестраховки. Прямой служебной необходимости в этом не было. А значит, решение вопроса могло оказаться задачей как простой, так и невероятно сложной. В зависимости от того, кто и в каком контексте будет вести разговор. Несколько часов мы провели в моём номере в непрерывных переговорах по телефону. Такая
немудрёная вещь как конференцсвязь у наших мобильных операторов тогда ещё не
существовала. И пока я говорил по своему аппарату с одним собеседником, мой абонент на другом конце общался с кем-то ещё. Иногда я передавал трубку Ренату для уточнения каких-либо данных. Тогда Ренат быстрыми и широкими шагами начинал безостановочно ходить из одного края комнаты в другой. Он делал так всегда во время разговора по телефону. Постепенно через друзей знакомых и знакомых друзей мы вышли на близкого приятеля того самого следователя из «конторы». И всё это время мы «убирали» одну бутылку виски за другой. Спать легли только под
утро. Но вопрос был решён.

   Проснулся я поздно. Но со стойким ощущением, что в моей жизни что-то изменилось. Изменилось в лучшую сторону. У меня появился друг. И настроение от этого было приподнятым. Пропало ощущение неловкости и скованности. А впереди ещё целая половина отпуска.

   Ренат не выходил из своего номера. Значит всё ещё спит. Мне захотелось поскорее его увидеть. Вломиться к нему и закричать: «Рота, подъем!». И это будет в порядке вещей, словно мы дружим много лет. Но ещё больше мне хотелось не тревожить его сейчас. Чтобы он отдохнул как следует после вчерашнего трудного дня.

   Мы никогда не знаем будущего. Лишь изредка очень приблизительно можем что-то
предполагать. В тот момент и я не знал, что ждёт нас впереди. А будут многие годы очень близкой дружбы, которая начинается прямо здесь и сейчас. Я это отчётливо ощутил. Мы только что пересекли экватор наших отношений. С этой минуты я больше не буду замечать того, что нас отличает друг от друга. Напротив, я буду теперь удивляться, насколько мы похожи. Во всём том, что выражается не во внешней шелухе, которой мы покрыты как луковицы, а в том глубоком, настоящем, что составляет нашу сущность. Словно мы остались теми же самыми магнитами,
только что-то развернуло нас разными полюсами навстречу и теперь мы не можем не
притягиваться друг к другу.

   И если не всё, что мне нравилось в Ренате, в полной мере было присуще и мне, то мне всегда хотелось походить на него в таких вещах как надёжность, верность слову, умение хранить секреты вернее швейцарского банка и готовность немедленно прийти на помощь другу. Мы будем не раз ещё выручать друг друга или просто помогать. Он будет приезжать ко мне за советом в затруднительных ситуациях и чаще всего к моим советам прислушиваться. И только одной моей рекомендацией он неизменно будет пренебрегать – открыть хоть небольшой, но
спокойный и легальный бизнес.

   Прогуливаясь по Парижу транзитом на Маврикий или по Лондону по дороге на Карибы, мы с ним неизменно будем забегать в дорогой универмаг в поисках той единственной модели дорогих мужских туфель, которая в этом году пользуется любовью и поклонением у сильных мира сего. Дескать, любого олигарха и топ чиновника должно приятно удивить наличие на ногах собеседника точно таких ботинок как у него. Для меня это было совсем необременительно. Тем более, что нам всё равно нужно чем-то себя занять, пока жёны обойдут здание от цоколя до
чердака.

   Лишь однажды, по особо важному случаю, мне потребуются подобные «корки». При том, что я не знал ни их названий, ни мест, где их можно купить. И одолжить у Рената я их также не мог, ибо его размер ноги был на четыре номера больше моего. В тот день он мне привёз их, словно достав из-под земли в нашем любимом городе. Или, когда мне потребуется очаровать одну юную незнакомку, он поможет мне выбрать одежду в собственном гардеробе и лично сделает «сосульки» мокрых волос на голове. И всё сложится в лучшем виде. Отчасти потому, что Ренат
очень фартовый человек.

   Впереди нас ждёт много насыщенных и интересных дней, но почему-то именно этот запомнился мне ярче других. А сейчас – утром четверга – я сижу в холле и терпеливо жду, когда он проснётся и мы пойдём завтракать в один из ресторанчиков, расположенных на улице, прилегающей к пляжу. Наконец он вышел. Я хлопнул его панибратски по плечу:

   - Как чувствуешь себя, старик?

   Вопрос был риторический – его безупречный внешний вид и свежее лицо говорили сами за себя.

   - Что будем делать сегодня? – спросил он меня, когда мы выходили из ресторана.

   - Поедем кататься на параплане – уверенно ответил я.

   - На чём? – поморщился Ренат – Где ты видел здесь параплан?

   - Ты про республику Сан-Марино слышал?

   - Ну, допустим…

   - Она здесь недалеко. Она расположена на огромной горе. Я знаю там место, где дают напрокат парапланы. Только не волнуйся, мы возьмём инструктора.

   - А как мы доедем туда?

   - Тут, за углом есть прокат автомобилей. Ну, так как?

   - Ладно, поехали... – грустно выдохнул он, прикладывая руку к больному месту на голове.