Как звучит Русская Симфония?

Кажется, Бориса Годунова до сих пор у нас считают злодеем на троне. Между тем нам, православным, стоит поклониться памяти Годунова хотя бы за то, что усердными трудами этого правителя было учреждено на Руси Патриаршество.

Великое дело! Дело такой величины не всякому правителю выпадает на долю.

Феодор Иоаннович, смиренный молитвенник на троне, и Борис Годунов совершили его — и вывели Русскую Церковь из положения дальней церковной провинции в равноправные соработники всем прочим вселенским Церквам.

Хотя, конечно, о какой равноправности могла в ту пору идти речь, если за русским Патриархом стояла великая держава, а за прочими Патриархами — только скудные православные общины, влачащие весьма незавидное существование среди торжествующих магометан?

И тем не менее иностранные Патриархи, то и дело приезжавшие в Москву за милостыней, присвоили нашей Патриархии — самой могущественной в мире — только пятое место в диптихах, что, между прочим, до сих пор неприятно аукается нам во всевозможных церковно-дипломатических и т.д. спорах.

Борис Годунов, великий дипломат и премудрый политик, совершил поистине головоломное дело, ибо вырвать положительное решение у Константинопольского и всех прочих Патриархов было отнюдь не просто. Кто захочет, тот может прочесть у наших церковных историков, чего это стоило Годунову, — история, как вы убедитесь, весьма занимательная, местами напоминающая острый политический детектив, но слишком длинная, чтобы мы смогли её пересказать на газетной странице.

Мы бы хотели обратить ваше внимание вот на что.

Учредив Патриаршество и взойдя на новую ступень славы, Русская держава и Русская Церковь вскоре убедились, что слава никогда не даётся даром, что вместе с ней приходят новые трудноразрешимые задачи, новые негаданные потрясения.

Все мы не раз и не два слышали такие слова: «симфония властей». Речь идёт о братском, единомысленном соработничестве Церкви и государства, когда две власти – светская и духовная — трудятся на одной ниве, помогают друг другу, поддерживают авторитет друг друга и каждая со своей стороны, своими, только ей присущими методами, возводят Град Божий.

Так в идеале. И нельзя сказать, что этот идеал никогда не был достигнут. Во всяком случае, при первых Патриархах — Иове, Ермогене, Филарете — можно было говорить о подлинной симфонии властей. Свт.Иов был великим молитвенником и подлинным соработником царей; сщмч.Ермоген своею жизнью заплатил за существование России и Русской Церкви. Патриарх Филарет был, как известно, отцом царя Михаила, и симфония властей подкреплялась в этом случае родственными узами. Пришедший за Филаретом Патриарх Иоасаф I был человеком мирного характера и, как говорили о нём современники, «к царю не дерзновен»; нарушать симфонию он не решился бы ни за что. Следующий Патриарх, Иосиф, был выдающимся церковным деятелем, мудрым пастырем, совершившим немало добрых дел. При нём отошёл ко Господу царь Михаил и на его место заступил царь Алексей, и Патриарх всячески опекал юного царя, отнюдь не желая разрушать союз Церкви и государства.

Но после Иосифа…

Всем известно, что случилось при следующем Патриархе, Никоне. Этот гордый, властный человек определённо видел себя неким «православным папой» — безгрешным и всевластным. Он выдвинул свою доктрину: «Священство выше царства», носил корону, именовал себя государем… При всяком удобном случае он подчёркивал своё превосходство над царём и даже заявил однажды: «Царь — это светлый месяц, а Патриарх — это ясное солнышко!» Плодом его гордыни стал страшный, не преодолённый до сих пор раскол, — раскол Церкви, раскол русского общества, раскол симфонии властей.

Я не хочу сейчас сваливать всю вину за церковный раскол на Никона: противная сторона повела себя ничуть не лучше его. По-моему, на вопрос: «Кто в то время был хуже, никониане или старообрядцы?» — нужно отвечать: «Обе стороны хуже». Но это отдельная, очень непростая тема. Мы же сейчас говорим только о взаимоотношениях светской и церковной властей.

Никон привёл за собой ту самую «лихую беду», которая зовётся «началом» или, говоря научно, «прецедентом». Впервые русские люди увидели, что царь и Патриарх могут быть немирными друг к другу. Это видели простые прихожане, это видели священники, бояре, а вскоре первые результаты этой немирности увидел и малолетний, но сметливый и памятливый царевич Пётр Алексеевич…

Всем вдруг стало ясно, что симфония властей во многом зависит от того, кому эта власть дана.

Следующие за Никоном Патриархи — Иоасаф II, Питирим и Иоаким — по мере сил старались не нарушать симфонии, но узел, завязанный Никоном и его противниками, был настолько туг, что разрубить его удалось только кортику Петра I.

«Петровский» Патриарх Адриан не был похож на Никона: он не ставил «священство выше царства», не пытался переустроить церковную жизнь, но и хладнокровно взирать на бесчинства молодого Петра он тоже не хотел, о чём и заявлял всенародно. Нет, он не порицал государя прямо, но решительно восставал против нравов, установившихся в Москве.

И то сказать: трудно было за мерзостями «всешутейшего собора», за пудреными париками и немецкими кафтанами рассмотреть несомненно присущую Петру любовь к России и заботу о её величии.

Ведь и до сих-то пор не всякий понимает этот простой факт: западничество Петра было, конечно, и шумным, и ярким, но всё же только декоративным, косметическим. Сущность же петровской политики всегда оставалась глубоко патриотической и имперской. Россия при Петре как бы затеяла эдакий маскарад, и под европейской личиной, отводящей глаза Западу, творила свою собственную всемирную миссию. Пётр шёл своим путём и сметал всякого, кого считал преградой на этом пути: родного сына — значит, родного сына, Патриаршество — значит, Патриаршество.

Он-то, с детства напуганный стрелецкой смутой (в которой немалую роль играли раскольники), наслышанный от очевидцев о гордом самоуправстве Никона, который едва не отодвинул Алексея Михайловича от власти, очень не хотел, чтобы неизбежная новая ссора царя с Патриархом снова ввергла Россию в раскол. Поэтому он скрепя сердце дождался кончины Адриана, а потом…

Нет, он сперва даже попытался найти себе послушного Патриарха, рассматривал кандидатуры и Стефана (Яворского), и Феофана (Прокоповича), но в конце концов решил, что лучшего кандидата, чем собственный кортик, ему не найти. (Помните, конечно, историю о том, как на вопрос духовенства, кто будет новым Предстоятелем Церкви, царь со словами: «Вот вам Патриарх!» — выхватил свой кортик.)

И характерно, что все последующие Романовы тоже предпочли этот кортик живому Патриарху. История Никона (а в известной степени и Адриана) очень убедительно показала монархам, что поиск симфонии — дело рискованное, чреватое весьма опасными потрясениями для государства. Пусть десять разумных деятелей сменят один другого, но одиннадцатый, неразумный, способен порушить всё доброе, что совершили его предшественники. Играть в такие игры среди Романовых охотников не было.

Остаётся только удивляться тому, что реальные шаги к симфонии властей были сделаны уже во времена возобновлённого Патриаршества, при откровенно богоборческой власти. Начало этому положил уже свт.Тихон, который от анафематствования богоборцев (кстати, не только красных, но и белых) перешёл к поиску сотрудничества с новой властью. В 1923 году он писал:

«Если я в первые годы существования советской власти допускал иногда резкие выпады против неё, то делал это вследствие своего воспитания и господствовавшей на бывшем тогда Соборе ориентации. Но со временем многое у нас стало изменяться и выясняться, и теперь, например, приходится просить советскую власть выступить на защиту обижаемых русских православных в Холмщине и Гродненщине, где поляки закрывают православные церкви. Я, впрочем… в сентябре 1919 года выпустил к архипастырям и пастырям воззвание о невмешательстве Церкви в политику и о повиновении распоряжениям советской власти, буде они не противны вере и благочестию».

Оцените, как это поистине Христово смирение разительно отличается от гордыни Никона, не пожелавшего ужиться с законным православным русским царём!

Установить симфонию с новой властью весьма решительно попытался Святейший Сергий ещё в бытность свою местоблюстителем. Он писал в знаменитой своей Декларации:

«Нам нужно не на словах, а на деле показать, что верными гражданами Советского Союза, лояльными к советской власти, могут быть не только равнодушные к Православию люди, не только изменники ему, но и самые ревностные приверженцы его, для которых оно дорого, как истина и жизнь, со всеми его догматами и преданиями, со всем его каноническим и богослужебным укладом. Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской Родиной, радости и успехи которой — наши радости и успехи, а неудачи — наши неудачи. Всякий удар, направленный в Союз, будь то война, бойкот, какое-нибудь общественное бедствие или просто убийство из-за угла… сознается нами как удар, направленный в нас. Оставаясь православными, мы помним свой долг быть гражданами Союза «не только из страха наказания, но и по совести», как учил нас Апостол (Рим.13,5)».

Как бы ни бранили Патриарха Сергия за «сергианство», а созданная им симфония весьма мощно прозвучала в годы Великой Отечественной — и в поддержке Церковью борьбы русского народа, и в поддержке государством обескровленной Церкви.

По пути Святейшего Сергия шёл и Святейший Алексий I, и Святейший Пимен… И кто знает, не случись в России очередная смута, не смог ли бы этот путь привести к подлинной, полнозвучной, прекрасной симфонии?

Но совсем по-новому зазвучала симфония властей при Патриархе Алексии II, чьё правление пришлось на очередную русскую смуту. Эта глава церковной истории ещё не изучена толком, но многие из нас помнят, какие чудеса дипломатии пришлось творить Святейшему Алексию, соприкасаясь с ельцинской властью, какую властную твёрдость проявил он в страшном 1993 году, — и как бы ни поворачивались тернистые пути тогдашней политики, Патриарх сумел и симфонию сохранить, и церковными принципами не поступиться. Возможно, только его мудрость и оправдала Россию перед Богом в те мрачные, кровавые годы.

Мы, современники, не зная, что ждёт нас завтра, не можем объективно оценивать сегодняшний день. Мы знаем одно: пока стоит Россия, будет стоять и русское православие. Если же Божиим попущением Россия, а с ней и Русская Церковь рухнут, то и мировое православие весьма скоро уйдёт в подполье, а тогда и финальные три с половиной года не замедлят наступить. А значит, на нынешнем русском Патриархе и на всех его преемниках лежит страшная ответственность, непосильная тяжесть. И симфония светской и церковной властей одна способна эту тяжесть несколько облегчить.