Армейская сага. Глава восьмая

За бессмысленной чехардой, всевозможных подготовок и занятий, когда мы жили от подъёма до отбоя, в надежде что эта бешеная свистопляска когда-нибудь закончится, пролетел незаметно хмурый недобрый ноябрь и наступил леденящий и злобный декабрь. Снега не было, но был пронизывающий дьявольский прибалтийский ветер, который. при минус пяти градусах, без особого труда проникал под хлипкую армейскую одежонку. Переминаясь с ноги на ногу на плацу, в железобетонных кирзачах, с синими губами, ушами, носами, мы, измотанные внутренней лихорадкой, внимали последнему напутственному слову командира учебного центра:
«Гвардейцы — десантники! Вот остался позади месяц, в течении которого вы, научились многому. Научились стрелять, прыгать с парашютом, закалились физически и нравственно. Пролетел месяц, в течении которого выковывался ваш внутренний несгибаемый десантный стержень. Знаю, было нелегко. Но никто и не говорил, что будет просто. Зато теперь, познав, что такое тяготы и лишения воинской службы, вы придёте, каждый в своё подразделение, подготовленными воинами».
Я как-то в одной из статей упоминал, что учился на гражданке на повара. Так вот, поскольку я уже являлся готовым специалистом, то был определён в хозяйственный взвод 108 полка в Каунасе. Взвод целиком состоял из «шлангов» (персонажи, особо не утруждающие себя строгим армейским уставом, и живущие своей особенной жизнью, своим собственным распорядком дня. С утра ушли на объект, вечером вернулись к отбою. Ни командиров тебе, ни начальников.) Это были кочегары, электрики, банщики, заправщики ГСМ и представители других «шланговых» специальностей. Так я стал одним из «шлангов». Я не работал в солдатской столовой, меня берегли на случай учений в качестве кашевара при походной офицерской столовой. Был, конечно, во взводе командир — прапорщик. Но командиром он был номинально, во взводе появлялся редко и старался не навязывать подчинённым своей решительной командирской воли. Был он из местных и носил фамилию Петкявичус. Надо сказать, командиром полка в то время был тоже представитель коренного населения по фамилии Пикаускас. Мужиком он был рослым, отличался волевым характером и правильным подходом к проблемам своих подчинённых. Он был любим рядовым составом, за то, что гонял господ офицеров, как сидоровых коз. Про таких когда-то писал М. Ю. Лермонтов: «Полковник наш рождён был хватом, слуга царю, отец солдатам...» О нём остались самые светлые воспоминания. Жаль, что его в 1995 году не стало.
На текущий момент, думается, мало кто находится в добром здравии из тех, с кем я когда-то пересекался. Прошло уже более сорока лет. Если бы были, нашёл бы всенепременно следы в социальных сетях, а так, увы и ах… Ну, да ладно всё это лирика. Итак, продолжим наше повествование.
То ли так сложились звёзды, то ли так предначертано было судьбой, но сослуживцы мне попались, совершенно больные на голову, за некоторым исключением. Этим исключением были два кочегара-дембеля и их младший товарищ, старше меня на полгода призывом. Звали его Володей. Об этих ребятах исключительно добрые воспоминания. Остальные персонажи, иначе не могу их называть, все как на подбор, проходили обучение в тайных казематах Гестапо, на предмет как бы кого изощрённее отмудохать, и как бы над кем поизысканнее издевнуться. Сейчас, некоторые из моих читателей начнут бросать в меня какашками, как мол я смею, так высказываться о своих, можно сказать боевых товарищах. Друзья мои, смею, ещё как смею. Такого паноптикума мне видывать в своей жизни просто не приходилось. Это было маленькое злобное стадо вечно пьяных макак, которые выпендривались друг перед другом в утончённости своих пыток. Конечно, всё можно списать на пресловутую дедовщину, на укоренившийся строй и порядок. Мол «так ведётся испокон веку». И пока ты дух, терпи. Наступит и твой час. Будешь и ты фазаном, будешь и ты «пробивать скворечник» в грудной клетке какого-то духа. А пока, как говаривали в войсках «Дух — он бесплотен, поэтому его чморят все. Черпак чморит духа и уважает фазана. Фазан чморит духа, шкалит черпака и прислушивается к старику. Старик в дружбе с фазаном, и клал большой с прибором на духов и черпаков вместе взятых. А дембель клал с прибором на всех, и на духов, и на черпаков, и на фазанов со стариками, потому что дембель почти гражданский человек»
Так вот, их было около двадцати садистов, и развлечься им было совершенно нечем. Да, был один молодой кочегар, но он целыми днями пропадал в кочегарке, а когда он возвращался поздно ночью, все уже храпели на разные лады. Когда же он уходил, часов в пять утра, все ещё храпели. Так что применять свои хитрые издёвки было практически не на ком. И тут, о, счастье! «Дух», молодой, розовый, только что из-под мамкиного подола, который помнит ещё вкус домашних пирожков. И «дух» этот, на мою беду, конечно я.
Когда меня привёл прапорщик в расположение взвода, один из этих «товарищей» возбуждённо воскликнул: «О, товарищ прапорщик, Вы нам «грушу» привели». На что прапорщик только усмехнулся, и оставил меня наедине со своей судьбой.
Этот, любитель «груш», по кличке «Фаза», был электриком, и в свободное время боксёром. В маленьком спортзале на нашем этаже, он с утра до вечера «околачивал груши». Но чтобы хорошо поставить удар, ему нужен был не мешок с песком, а живая плоть.
Он подошёл ко мне вплотную, и притянув меня к себе за ремень, ласково с блеском в глазах произнёс: «Ну, ты попал, парень. Попал в страну дождей, ****ей и голубых беретов. Я тебя очень ждал. Ты будешь моей персональной «грушей». Я подумал, что быть грушей это очень почётная обязанность. Он спросил: «Как удар держишь?» Я пожал плечами, не ожидая никакого подвоха. «Соберись!» - сказал Фаза, и тут же нанёс мне сокрушающий удар в живот. Это было очень больно, и я понял, что быть грушей не очень-то и приятно. Когда я схватился руками за живот, Фаза разочарованно произнёс: «Слабак. Будем тренироваться, давай ещё раз». Но его остановил Шланг, который заправлял машины бензином на заправке (тот ещё садюга). «Коля» - сказал он лучезарно улыбаясь - «Ну, убьёшь ты духа, а кто будет порядок во взводе наводить? Ты сам? К тому же, он ещё и присягу не принял». Тут я понял, что после присяги небо мне уж точно покажется с овчинку, и стало отчего-то очень грустно.
Где-то с неделю, до присяги, меня никто не трогал. На присягу приехал отец, и мне дали увольнительную на два дня. Отец поселился в гостинице и накупил всякой снеди, чтобы отпраздновать это славное событие, принятие присяги. Тут была водка, какие-то фрукты, колбаса разная, конфеты и много всего того, что может приснится солдату только во сне. До построения на плацу, отец спросил меня хороши ли у меня сослуживцы. Я, конечно, знал, что не так они и хороши, но отцу сказал, что всё нормально, и сослуживцы у меня просто рубахи-парни. Тогда отец сказал, чтобы я пригласил их в гостиницу, отметить событие и поближе познакомится. Я озвучил им просьбу отца, на что они хором ответили «Уважаем!» и после присяги всем скопом припёрлись в гостиничный номер. После нескольких стопок водки, когда уже стол напоминал поле куликовской битвы, Фаза произнёс пламенную речь, обращаясь к отцу: «Батя, у тебя хороший сын, мы его все уважаем и в обиду никому не дадим». Я про себя продолжил: «Никому не дадим, будем пи....ть сами». Меж тем Фаза продолжал: «Батя, нам очень приятно, что ты пригласил лучших друзей своего сына немного взбрызнуть в тесной компании. Не волнуйтесь там на гражданке, мы воспитаем твоего сына отличным бойцом. И тебе не будет за него стыдно. И за это надо выпить» Отец несколько раз давал денег на водку, за которой бегал один из моих новоиспечённых «друзей». Всё что было, было выпито и всё что было, было съедено. Меня развезло, и я думал, какие всё-таки у меня боевые соратники. Какие они всё-таки душевные, и никогда не дадут меня в обиду, и мне было приятно оттого, что теперь и я, после присяги, являюсь частью огромного десантного боевого братства. Когда они уходили, полезли обниматься, жарко жать руки и по-приятельски похлопывать по плечу. Отец, тоже изрядно захмелевший, сказал взяв меня за плечи: «Сын, я посмотрел на твоих друзей. Это достойные ребята. Теперь мы с матерью будем спокойны за тебя, потому что отдаём тебя в надёжные руки этих классных пацанов».
На улице, в свете вечерних фонарей, кружился первый мелкий снежок.