de omnibus dubitandum 1. 152

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ (1572-1574)

    Глава 1.152. ПОДЕЛОМ: НЕ ОЗОРНИЧАЙ, НЕ БАБНИЧАЙ…

    Оставшиеся в палате бояре, пользуясь тем, что княгиня с Иваном вышли, шутят:

    — Пустили мы нынче воробья под застреху казанскую… Он там пожару поразведет не хуже чем в Коростень-городе!

    — Воробья?.. Индюка разве, вернее будет молвить. Ишь сытый какой!..

    — Гладкой татарин!.. И больно, сказывали, до бабья лют! Его за то из Казани и выгнали. Всех баб, говорят, и девок перепортил… Ни простых, ни знати не щадил. Татарва и вскинулась, и погнала его.

    — Поделом: не озорничай, не бабничай… А на войне, толкуют, сам словно баба: за обозы да за спины чужие рад прятаться… Какой он царь!..

    — Самый такой как для Москвы у казанцев и надобен! — вмешался в разговор князь Василий Шуйский. — Ну, да буде зубы чесать… Вон княгиня жалует. Значит, царица подъезжать изволит, Фатьма-салтанэ. По местам, бояре!..

    И в самом деле, на площади перед дворцом показался поезд царицы казанской, старшей жены Шигалея, Фатимы-салтанэ.

    Так же принята была царица, как и хан, супруг ее. Только в сенях сама княгиня гостью встречала.

    В палату вошли. Там все по старым местам уселись. Фатиму-салтанэ на особливое место, рядом с княгиней усадили, на возвышении. Тогда в палате и юный царь Иван со своими боярами появился.

    Встала царица с места своего, сошла навстречу государю. Низко поклонилась:

    — Салам-аллейкум!..

    — Табук-селям! — зардевшись, отвечал отрок и трижды облобызался с гостьей, как учили его.

    Потом сел на свое место, между княгиней и царицей, по правую руку от последней.

    — Какой красавец наш царь! — с искренним восхищением отозвалась Фатима. — На тебя схож, княгиня: и глаза такие… И губы… Как луна на небе — такое чудное дите тебе Аллах послал!..

    Княгиня приветливо улыбнулась, закивала царице, поняв речь ее даже раньше, чем толмач перевел. Дрогнуло от гордости сердце матери.

    — Благодарение Господу! Наградил он меня в сыне моем не по заслугам! Да спасет мне его Господь навеки!.. И тебе спасибо на добром слове, царица. Хлеба-соли откушать прошу!.. И я, и сын мой!

    Перешли все в столовую палату.

    Царица, княгиня и отрок-царь Иван за особым столом сели. Прочли молитву. Стали блюда подавать… Тут же, в стороне монах сидит, среди тишины, царящей во время трапезы, читает Житие, какое на этот день приходится.

    Кончилась трапеза; царю подали руки омыть. И княгине, и царице татарской тоже.

    Здравицы в честь князя великого Ивана, и княгини Елены, и гостьи-царицы пили. Не забыли и мужа ее отсутствующего, Шигалея.

    На загладку сама княгиня гостье чашу поднесла, не с вином — с медом сладким, на «мушкате» сыченном. Мед просила выкушать и у себя на память оставить чашу.
И, кроме того, много подарков дорогих увезла в возке своем татарская царица, из гостей уезжая домой.

    Казначей Головин, дневную запись расхода проглядев, только в затылке почесал.

    Заметил это Шуйский и говорит:

    — Не тужи, Володимир! Нонешние «поминки» наши Казань будет помнить… С годами, по времени вдесятеро отдаст…

    И не ошибся старый, умный боярин.

    Усталые, но довольные расходились бояре.

    Усталая Елена, уходя на покой, крепко расцеловала сына.

    — Умник ты у меня нынче был, Ваня! Настоящий царь!..

    И, сдав сына дядькам, ушла.

    — Настоящий царь! — шептал, засыпая, отрок. И чудные сны грезились в эту ночь ребенку.

    Ликовала и Елена. Русь крепла у всех на глазах. По завещанию князя Василия, каменной стеной, в пять верст длиною, обвели Белый, или Китай-город. На окраинах восточных, откуда кочевые орды нападали, — там новые, крепкие городки, а то и целые города поставлены… Подати да оброки людские не прибавлены, а убавлены.

    Людей больше стало, а трата меньше пошла. Суд правый наряжать решили бояре, обидчиков-воевод и наместников сократить, чтобы народу легче вздохнулось…

    Денежная неурядица тоже наладилась. Со всего царства собиралась монета серебряная, резаная, легковесная, порченая. С «копьем» стали серебро в гривенки чеканить: сидит на коне великий князь с копьем в руке. И те новые гривенки полновесные везде пошли и копейными стали называться. Не стало брани и драки по торгам из-за того, что вместо трех полных рублей полтора их только в гривенке. А весом новая копейка тяжелее, выгодней даже прежней… Рад торговый люд лишней прибыли.

Рис. Монеты княжения Ивана IV (1534–1547)

    А кто, по лихости, резаной, старой деньгой промышлял или поддельные гривны сбывал, тех казнили нещадно, олово расплавленное в горло им вливали, головы рубили, четвертовали по площадям.

    «Еще год-другой, — думала Елена, — и заботы сами спадут. В покое заживу… с милым моим… А там сынок, Ваня, подрастет… спасибо нам за все скажет…»

    И сладко уснула Елена, убаюканная надеждами.