Ведьмежонок 18

На краю деревни Безымянной стоял старый, уже основательно покосившийся дом.

Люди обходили его стороной, уж больно мрачно он выглядел: окна были похожи на затянутые бельмом глаза, а сама изба накренилась вправо, как будто готовилась упасть в обморок, но передумала в последний момент.

Родители строго-настрого запрещали своим чадам играть возле этого дома: во-первых, не безопасно, а во-вторых им не нравилась его обитательница.

Высохшая старуха неопределённого возраста никогда не появлялась в деревне без сучковатой палки. Если случалось собакам или ребятне попасться ей на глаза, Старуха больно била их, куда только попадала.

Поэтому, когда по Безымянной прошёл слух, что она умирает, никто об этом не пожалел. Никто, кроме маленькой Алёнки.

У Алёнки были родители, а ещё — два старших брата. Вот только всем было не до неё: мамка с папкой пили, а братья работали, где только могли. Кому дрова помогут расколоть, а кому и с работами на огороде. Зимой снег чистили у местного Сельпо. На то, что зарабатывали, покупали хлеб и молоко для семьи.

Когда Алёна впервые попала в тот дом, на дворе был май. Ласковый ветер играл с её потрепанным сарафаном, в воздухе пахло цветами, и, едва уловимо — чем-то ещё, чего девочка не могла разобрать.

Ноги сами принесли её на окраину Безымянной: "Других бы мамки-папки заругали, а мои даже не заметят". — подумала она с недетской горечью в душе, и присела на первую ступень крыльца. Ступенька эта порядком подгнила — громко и протяжно заскрипела под Алёной: "Ох, не провалиться бы". — промелькнула испуганная мысль.

Но ещё больший испуг накатил на неё, когда деревянная дверь слегка приоткрылась, и на пороге показалась Старуха. Та самая, которую боялись все местные, только теперь она была без палки. Первая мысль была – бежать отсюда подальше, но страх приковал Аленку к земле. Старуха же тем временем медленно подняла вверх изуродованную неизвестной болезнью руку, и показала пальцем в сторону гостьи:

— Бе-е-е-едное дитя-я-я-я... — голос у неё оказался таким же скрипучим, как и её жилище — Ты ищешь тепло-о-о-о...

— Я, пожалуй, пойду. — осмелилась Алёна. Поднялась было, но Старуха преградила ей путь:

— Подожди немного: я принесу тебе кое-что. — хозяйка вновь скрылась в доме, после чего вышла уже с узелком в руке.

Из узелка аппетитно пахло выпечкой. Рот малышки наполнился слюной: она вдруг вспомнила, что последний раз ела вчера вечером, и то, эта была корочка чёрного хлеба с солью. Вот только... Стоит ли брать гостиницы? Всё-таки женщина ей была незнакома


- Как станет туго – приходи. – продолжала она. – ты меня не обижаешь в отличие вон от тех. – новая знакомая кивнула в сторону деревенских домов. И тут до Алены дошло, что она даже имени ее не знает, чтобы спасибо сказать. Спросила и об этом.

- Не все ли равно? Зови просто Бабушкой. Твоя-то бабка померла в прошлом годе, я слышала?

Девочка только кивнула. Бабу Матрену провожали всем селом – хоть и гроб у ней был простенький, и стол на поминках почти сиротский. Больше всех по бабе Мотре плакал Аленкин батя, ее сын: прямо-таки убивался, даже на землю пузом ложился. Алена не понимала, к чему такой концерт, ведь, когда бабушка жила с ними, батя и ударить ее мог.

- Иди-иди, девочка: братики тебя уж заждались. – прервала ее мысли Бабушка.

Дома Алёнка развязала узелок, данный Бабушкой: пирожки оказались с мясом. Она тихонько позвала старших братьев (батя, как всегда, спал пьяный, поэтому надо было вести себя осторожно).

—Да ну вас, я такое не буду. — отказался Ромка.

— Ты дурак? — серьёзно, даже как-то сердито спросил его Степка — ты мясо когда в последний раз видал?

— Недавно тётя Оля рульку свиную приносила.

— Ага, "Недавно"! Месяц назад, не хочешь? Вон сколько уже на картохе с овощами сидим, и то добрые люди дают. Ешь давай!

— Там человечина может быть!

— Не, ну ты точно сбрендил! Какая, нах, человечина?! — когда Степа пускал в ход крепкое слово, это значило, что его по-настоящему разозлили.

— А такая. Самая обыкновенная. Вот где, к примеру, Алёнка эти пирожки взяла?

Братья разом повернули головы к Алёне. Та положила свой уже надкусанный пирожок, обвела взглядом одного, другого... Нет, соврать не получится: с Ромой бы ещё прокатило, но Степа видел её насквозь. Опустив голову, она проговорила:

— Бабушка дала...

Сказала она это едва слышно, так что Степан поначалу и не понял. Переспросил удивлённо:

— Кто?

— Бабушка. — уже увереннее повторила Алёнка.

— Ты что же, на могилах лазила?! Вот дура-то! А ну, положи на место! — Рома аж покраснел от гнева. Рука сжалась в кулак.

— Заткнись, недоносок, отца разбудишь! — сквозь зубы прошипел самый старший брат. И уже Алёне: — Где эта бабушка живёт?

Тон у него стал совсем другой, теперь он говорил мягко, не так, как минуту назад с Романом. Стёпа вообще становится мягче, когда дело касается её, Алёны.

— Там, на краю деревни. Где ещё опушка лесная...

— Она их у ведьмы взяла! Да, точно у ведьмы! — вновь подал голос Ромка — там человечина! Там ТОЧНО человечина!!!

— Ромк, закройся, не то в рожу дам, забудешь, как тебя звать! — в Стёпином голосе зазвучали усталые нотки — не хочешь, ну и шут с тобой, не жри!

Однако, на следующий день пирожка на столе не оказалось: то ли батя им закусил, когда в очередной раз опохмелялся, то ли Ромка сожрал-таки под покровом ночи...

****

Алёнка ещё несколько раз ходила к Бабушке, и та всегда давала ей что-нибудь вкусное: то хлеб прямо из печи, а то и конфет немного. Конфеты были вкусные, «Гулливер», с вафелькой в шоколаде. 
Степа эти подарки не слишком одобрял, но принимал: какая никакая, а помощь. Рома продолжал голосить по-бабьи про ведьму, и иногда приходилось давать леща, чтобы успокоился.

И вот теперь — вот тебе и на! — Бабушка умирает. Дурную весть принесла в дом Дарья Петровна, главная сплетница на деревне. Сказала так, как будто рада этому. Алёнке это не понравилось, но куда ей взрослым указывать?

Она молча оделась и пошла на окраину деревни. Благо, что стояло начало мая, так что кутаться особо не пришлось. Мамка, занятая тёткой Дарьей, даже не заметила, как Алёнка выскользнула из дома, а братья, как всегда, помогали кому-то во дворе.

За ней увязалась маленькая соседская собачка по кличке Бобик. Вместе они дошли почти до дома Бабушки. Но, стоило лишь начать подходить к крыльцу, как Бобик захлебнулся злобным лаем:


— Ты чего это? — спросила у пса Алёнка. Раньше он никогда так себя не вёл.


— Уы-ы-ы-ы-ы. — ответил Бобик, и потянул Алёну за подол сарафана, как бы говоря: "Пойдём отсюда, нам тут не место!"

— Ну ладно. Не хочешь — оставайся здесь. — и Алёна переступила порог.

В сенях старой избы было темно и прохладно, как в погребе. Пахло травами: полынью, мятой и ещё чем-то, чему Алёнка название не знала. Не смело переступила высокий порог, она оказалась в просторной комнате. Там, на самой середине, стояла большая русская печь.

На печи, под пуховой периной, лежала Бабушка. Непонятно было, спит ли она: глаза были закрыты, но дышала не ровно, часто: "Блин, постучать надо было". — с досадой подумала Алёна. И, словно в ответ на её мысли, Бабушка подала слабый голос:

— Ты пришла, дитя... Это хорошо, потому как осталось мне недолго...

— Бабушка? Почему ты под периной? Ведь на дворе тепло. — удивилась Алёна, подходя чуточку ближе.


— Могильный холод уже подбирается к моим ногам, дитя. Но не бойся: это нормально для такой старухи, как я. Подойди-ка к сундуку, вон там, в углу, и открой крышку.

Алёнка сделала, как ей было велено. Крышка оказалась тяжелой, она едва смогла ее приподнять:

- Так, хорошо. А теперь – видишь там, на дне, тряпицу?

Тряпок в сундуке был целый ворох, поэтому Алена не сразу поняла, о чем толкует Бабушка. Наконец, после нескольких минут поиска, нужная тряпица нашлась: это был линялый кусок зеленого сукна, в него было что-то завернуто. Хозяйка дома удовлетворенно улыбнулась:

- Разверни это, как придешь домой. – попросила Старуха, уже впадая в забытье.

- А что там? – с любопытством спросила Алена.

- Увидишь.

Больше Бабушка ни слова не сказала, и вскоре Аленка отправилась к себе домой. На закате Безымянное облетела новость: Старуха умерла


До свертка руки у девочки никак не доходили: надо было прибраться в доме и помыть посуду, ведь родителям снова было не до того, а братья пропадали когда в школе (Семён учился в восьмом классе, а Рома — в пятом) а когда и на работах.

Последний подарок Бабушки лежал у Алёны под матрасом. Она не была уверена, что туда никто не сунется, и каждый раз, ложась спать, проверяла, там ли он ещё.

Но однажды перед сном выдался спокойный часок: братья уже спали, мамка, на удивление, была трезвая: чинила батины носки, сидя за столом на кухне. Самого бати нигде видно не было — наверное, опять где-то пил.

В тусклом свете лампочки, висящей на одном проводе под потолком, Алёнка развернула заветный свёрток.

Там оказался мишка. Обычный такой, даже старенький немного: мех местами вылез, а рот как будто был затянут паутиной. Но глаза... Глаза у медвежонка были особенные: большие, блестящие. Медведь внимательно смотрел на неё этими глазами, и как бы говорил: "Я знаю больше, чем ты думаешь..."

Алёне стало не по себе от этого проницательного взгляда, и она уже хотела убрать медведя обратно под матрас, когда сзади к ней подошёл отец. Как она его тогда проглядела, она потом и сама не поняла: обычно батя топает, как слон.

— У кого украла? — по голосу стало понятно: отец не то чтобы пьяный вусмерть, но выпил порядком. Эта стадия была даже опаснее, потому что тогда ему везде мерещились заговоры и воры.

— Ни у кого. — прошептала Алёнка, теснее прижимая к груди мишку. Ещё минуту назад она его боялась, теперь было страшно от того, что отец может его забрать.

— Не ври мне, дрянь малолетняя! — отец вырвал у неё из рук игрушку, закинул её куда-то за кровать и влепил дочери пощёчину. Та заплакала: щека горела огнём. К тому же, она совсем не понимала, что сделала не так.

На шум прибежала мамка, и увела батю спать. На ходу бросила Алене: «Сама виновата: нечего было спорить». – все еще всхлипывая, девчушка на коленках достала мишку из-под кровати (как назло, отец закинул его в самый дальний и пыльный угол). Потом свернулась калачиком на постели, крепче прижимая к себе Бабушкин подарок: «Батя плохой! Плохой! Плохой! – шептала Алена в плюшевое медвежье ухо, уже не сдерживая рыданий – хочу, чтобы его не было!»

В тумане слез девочке показалось, что ее новый плюшевый знакомец слегка пошевелился: «Да ну, ерунда какая-то. Это только в сказках игрушки живые». – успокоила она сама себя, и уже скоро заснула. А ведь дальше произошло самое интересное…

Сквозь приоткрытые шторы на мишку упал лунный свет. О, как же давно он этого ждал! В последний раз ему пришлось защищать дочь своей хозяйки, еще до войны. Но та девочка давно умерла, а его до поры до времени спрятали в старый сундук, где он не мог видеть луну, следовательно, не мог и двигаться. Ему оставалось лишь пялиться на тяжелую крышку, ожидая своего часа. И вот этот час настал: хозяйка мыслями приказала ему защищать девчонку. Он будет это делать, несмотря ни на что.

Перво-наперво Ведьмежонок неслышно соскочил с кровати, и, сладко потягиваясь, вдохнул со свистом: «Надо впредь быть потише: она не должна знать о моем истинном предназначении». – одернул он себя. Теперь путь лежал в спальню родителей его подопечной (ее и искать не пришлось – мерзавец храпел так, что дрожали стены дома).

Аленин телохранитель подкрался к врагу бесшумно: то, что предстояло сделать, было ему не впервой. Положив лапу на шею мужчины, надавил, но не сильно: пускай сначала ответит ему за все, что сделал.

Виктор Петрович Воробьев, отец Алены, проснулся посреди ночи. Впервые за долгие годы ему приснился кошмар: во сне какая-то маленькая тварь давила ему на шею когтистой лапой. Лапа гнила прямо на глазах, как и все остальное Нечто: Виктор Петрович чувствовал этот запах, как наяву.

Но, в ужасе распахнув глаза, он понял – это не сон. Тварь стояла прямо перед ним, играя, как кошка с мышью: она то ослабляла хватку, то вновь клала ему на шею свою разлагающуюся лапищу.

- Отпусти. – из последних сил прохрипел Виктор. Все его тело было словно охвачено параличом. Он все понимал, но был не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой, и от этого кричать хотелось еще больше.

Тварь пристально посмотрела на него, как бы прикидывая что-то, а затем зажала лапой наполовину беззубый рот жертвы (Виктор почувствовал противный вкус шерсти вперемешку с сильным запахом гнилого мяса).

Дальше наступил любимый момент Ведьмежонка: он нажал сильнее. Из горла Виктора Петровича сначала вырвался хрип, затем – непонятное бульканье. Через несколько мгновений враг затих навсегда.


Покидая комнату, убийца подумал мимоходом: а не сделать ли то же самое с матерью? Ведь она тоже виновата перед Аленой: не защитила ее от этого поганца. Подумав, решил отложить это «до лучших времен». Тем более, что скоро рассвет, и он лишится всех сил.

****

Алёна проснулась от криков матери. Крики эти были страшные, нечеловеческие. Ничего не понимая, девочка встала на пол босыми ногами и потопала в спальню родителей.

Мамка стояла, склонившись над неестественно бледным лицом отца, то и дело окликая его по имени. Притихшие Ромка и Степка смотрели на неё испуганно (Алёнка вообще впервые за свои шесть с половиной лет видела испуганного Степана).

Сама она впала в ступор, и видела ситуацию как бы со стороны: вот в их дом приходят какие-то люди, много людей в форме. Они расспрашивают об отце мать и братьев, но Алёну почему-то не трогают.

Следом за ними приезжают ещё люди, на этот раз — в белых халатах. Они забирают тело бати и увозят его куда-то. Мать истерически рыдает, поэтому пожилой врач дает ей какую-то таблетку и советует положить под язык. Алена в это время сидит в своей комнате, обняв плюшевого любимца.

Похороны отца напрочь выпадают из памяти девочки, как будто кто-то невидимый стер их ластиком. В семье не говорят об этом вслух, но после его смерти жить становится легче: мамка, хоть и пьет, но делает это тихо. Вскоре Степка ушел работать в колхоз.

На все мамкины увещевания насчет образования разводило руками и отвечал: «А зачем оно мне? Вы же с папкой тоже не образованные». – по времени мамка от Степки отстает: взрослый парень уже, сам разберется. Да и хлопот у ней много: Аленка вон в первый класс пошла, ей и ранец нужен, и форма школьная.

Алене в школе нравится: читать и писать она немного умеет (спасибо Степе). Учительница Аленку любит, называет «Моя золотая девочка». Волосы у нее и правда светлые, на солнце золотом отливают. У мамы такие же были когда-то, да потускнели с годами, в хвост мышиный превратились.

Так они прожили почти год. Были радости, были и горести: однажды Рома заболел отитом, без малого три недели сидел дома, многое пропустил по школьной программе.

Теперь надо было нагонять, но Роме было лень: вместо этого он стал прогуливать. Дознавшись про это, мать стала кричать на сына:

— Вот был бы жив отец, он бы тебе всыпал, как следует!

— Да уж, он мог бы! – с горьким сарказмом в голосе ответил Рома – падалью он был, а не отцом!

Мать на секунду замирает, как громом пораженная. Смотрит на младшего сына так, словно видит его впервые. Но вот миг замешательства проходит, и Надежда Павловна начинает орать:
- Ты, сучье отродье, да как ты вообще можешь такое говорить?!
- Выходит, ты сама себя сукой считаешь? – на Роминых губах злая усмешка – я ведь твой сын. А говорить могу, поверь. Сколько раз он меня бил, я даже сосчитать не могу. Один раз даже шнуром от утюга.

Мамка силится что-то сказать, но Ромка останавливает ее жестом:
- Ладно я. Я – пацан, стерплю. Так ведь он и Алену ударил. Помнишь, когда она родилась, ты нам со Степкой сказала ее беречь? И мы бережем. А вот ты... – Ромка не договаривает фразу. Бегом вскакивает со своего места, надевает куртку и убегает куда-то.

****
Младшего брата нет до самой ночи. Алена волнуется: а вдруг с ним что-то случилось? Уже и Степан давно пришел с работы, и ужин съеден. Мамка уговаривает Степку пойти на поиски, но тот только бурчит себе под нос: «Придет». – и заваливается спать. Засыпает и Алена. Утром Ромку находят в своей постели, спящим, как ни в чем не бывало. Где он тогда был, так и осталось для всех загадкой.

А потом, одним вечером, к ним в дом приходят перемены…

В тот день мамка с самого утра какая-то странная: весь дом вылизала дочиста, сережки надела с янтарем («Еще прабабки-дворянки». – с гордостью шепчет она, доставая их из шкатулки). Потом мамка месит тесто для яблочного пирога. Алена про себя удивляется: мамка что, умеет печь? И сережки эти еще… как только батя не пропил их?

Надежда улыбается загадочно, ласково привлекает к себе дочь:
- Аленушка, у нас сегодня будут гости. Постарайся вести себя хорошо, ладно? – вот тебе и раз: «Аленушка»! Да мамка ее так года в три называла только. Она уже и забыть успела это ласковое прозвище. В ответ на мамину просьбу послушно кивнула.
- Вот и молодец. А теперь сходи-ка к тете Ксюше, за яблоками для пирога.
 

  Тетя Ксюша жила через дом от них. Добрая соседка, внешне похожая на сдобную булочку, любила детей, и часто приглашала Алену к себе погостить. Самой тете Ксюше на тот момент было чуть за тридцать («Офонареть, какая старая!»– думала про себя Алена). Детей у соседки не было, и она от этого очень грустила.

- А, это ты, маленькое солнышко! – приветствовала ее Ксения – в гости пришла?

- Меня мамка послала… За яблоками. – замялась на пороге Алена. Она терпеть не могла что-то у кого-то просить, если только это был не кто-то из семьи.

Тетя Ксюша кивнула и, быстро спустившись в подпол, принесла оттуда целое ведро с яблоками:
- Держи малютка.

- Спасибо.

- Передавай от меня привет маме и братикам.

- Обязательно!

Обратно домой Алена шла медленнее: ей в голову лезли какие-то странные мысли. Вот, например, тетя Ксюша: она очень хочет детей. Если бы Алена родилась у нее, все могло бы быть по-другому – она бы заплетала ей косички, называла Солнышком, а не как мама – «Коза в сарафане…». Девочке нравилось представлять, как будто у нее другая мама. И, в то же время, казалось, что она предает свою. Так, в полном замешательстве от самой себя, Алена добрела до дома:

- Где ты ходишь? – нетерпеливо спросила ее мама, забирая из рук ведро с яблоками – я уже заждалась тебя!

Пока пекли пирог (Аленка тоже помогала – помыла и аккуратно нарезала яблоки) мама рассказала немного о сегодняшнем госте. Оказывается, они с дядей Игорем жили в одном дворе, когда им было примерно столько же лет, сколько сейчас Алене. «Мы были неразлейвода – смеялась мама, ставя пирог в печь – нас даже называли Женихом и Невестой. А потом он повзрослел, стал большой, как Степа, и уехал в город. Теперь вот вернулся».

Все оставшееся время до прихода неизвестного дяди Игоря мама только и делала, что суетилась: в который раз подмела пол, погладила для дочери лучшее платье, а явившегося из ниоткуда Ромку заставила переодеться в брюки и рубашку. Сама надела бордовое платье ниже колена (спасибо все той же Ксении – посоветовала, у кого можно одолжить).

Степы не было: он вообще теперь часто приходил поздно. Аленке так не хватало его – большого и сильного, а особенно сейчас, когда вот-вот должен был появиться гость.

И гость-таки появился. Небольшого роста, лысоватый мужик сразу не понравился девочке: он ей почему-то напомнил старую, поеденную молью шубу.

Мама представила его Алене и Роме:

- Это дядя Игорь, прошу любить и жаловать. – в ответ дядька-Шуба протянул руку Роме, но тот не подал свою в ответ, лишь отвернулся. Алена наблюдала за всем этим, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания незнакомца. А тот, кажется, и не замечал ее: прошел мимо на кухню, словно девчонка была каким-нибудь привидением. «И ради вот ЭТОГО мама заставила меня надеть любимое голубое платье, тьфу». – подумала про себя Алена. 

За столом он то и дело говорил о том, какая Наденька красивая, и как она «Совсем не изменилась». Мамка светилась от счастья. Аленка гоняла еду по тарелке: хоть на ужин и были любимые рыбные котлеты (с приходом Степы в колхоз жить стали немного полегче), есть не хотелось от слова «совсем». Ромка и вовсе к еде не притронулся – враждебно смотрел на пришельца со своего места. Наконец, Алена догадалась сказать:

- Мам, мы наелись. Можно мы пойдем?

- Но вы же сосем ничего не съели. – вяло запротестовала Надежда Павловна.

- Это ничего, мы наелись. – поддержал сестру Ромка – пойду в свою комнату: еще биологию доделать надо.

Увлеченная беседой со старым знакомым, мама не заметила подвоха: отпустила Рому с Аленой из-за стола. Вот только пошли они вовсе не по своим комнатам. Оба понимали – пришел черед Совещательной Комнаты.

Совещательной у них называлась обыкновенная кладовка, где хранили всякий хлам: вещи, которые уже никто не носил (пригодятся на тряпки пустить) метлу, которой зимой крыльцо метут, несколько пар валенок, банки с мамиными соленьями, Аленины старые санки. В общем, место там оставалось только в одном углу. В этом-то углу и расположились брат и сестра, предварительно закрыв за собой дверь:

- Мне этот тип не нравится. – начал совещание Рома – по-моему, он на хорька похож.
   
Не, на старую шубу!

Рома хихикнул.

- Ну и что нам делать?

- Предлагаю вести себя так плохо, как только можем. Он поймет, что мы не такие уж и золотые, и…

- А может, украсть у него что-нибудь? – предложил Ромка.

- Да ну тебя, еще в тюрьму садиться из-за этой старой Шубы.

Они и не заметили, как за спорами пролетело время: входная дверь закрылась. Дядька-Шуба покинул их территорию. Алена с облегчением вздохнула, Рома покачал головой: «То, что враг отступил, еще не означает победу».

- Был бы здесь Степка, подсказал бы что-нибудь. – сказала Алена.

- Ему теперь не до нас: он же взро-о-слый. – гнусаво протянул Ромка.

Однако, утром им все же удалось поговорить со старшим братом:
… - В общем, мы хотим его отсюда выкурить. – подвел итог вчерашнего совещания Ромка – но пока не знаем, как. Ты ведь на поможешь, да, Степ?

Степа взъерошил волосы: он всегда так делал, когда был в раздумьях. Затем посмотрел сначала на Рому, на Алену:

- Вот, что я вам скажу, друзья-товарищи. Вы – два обалдуя.

Рома с Аленой вопросительно уставились на брата.

- Да-да, обалдуи и есть. Ну не нравится он вам, и что с того? Главное же, что маме нравится. Посмотрите на нее – она вся светится. Вы когда-нибудь видели ее такой при бате? – брат и сестра в унисон покачали головами – ну то-то же. Глядишь, она и пить перестанет. Любовь – как лекарство.

- Тебе легко рассуждать! – поднялся со своего места Ромка – ты дома не бываешь. А нам он, между прочим, и отчимом может стать!

- И что же в этом плохого, даже если станет? Неужели он будет отцом хуже, чем был наш? – по лицу Степки пробежала лукавая усмешка.

- Не знаю. – Рома скривился – мне он не нравится.

- М-да, не думал, что мой брат такой эгоист.

Рома не знал значения этого слова, соответственно, не знал, что ответить старшему брату. Насупившись, сердито пробормотал: «Иди в ж*пу».

Дядя Игорь приходил к ним еще много раз, а к зиме совсем переехал. Алена говорила ему «доброе утро» и «спасибо», когда это было нужно, но в остальном старалась его избегать. Рома и вовсе делал вид, что никого здесь нет: мог начать громко обсуждать отчима, когда тот был поблизости.
«Подожди немного: он просто еще к тебе не привык». – говорила Надежда, каждый раз краснея, когда сын выкидывал такую штуку.

Но в одном Степка оказался прав: любовь подействовала на маму, как лекарство – она почти перестала пить и даже устроилась на работу. Теперь Надежда Павловна работала дояркой в том же колхозе, что и ее старший сын.


В этом всем был только один минус: иногда Алена ловила на себе странные взгляды отчима. Она не могла объяснить, что они означают, но нутром чувствовала – это было что-то нехорошее. Когда дядя Игорь так смотрел, хотелось отвернуться, спрятаться.

Попробовала однажды сказать про это маме, но та и слушать не захотела. Более того, строго отчитала дочь: «Это все твои глупые фантазии! Ну скажи: зачем ему смотреть на маленькую девочку?» Алена тогда не нашлась с ответом. А через две недели произошло кое-что жуткое.

Комната Аленки располагалась прямо напротив родительской спальни. Хоть она и была маленькой (помещались только диванчик и журнальный стол) но девочка очень гордилась ею: братьям приходилось делить одну комнату на двоих, а у нее был свой уголочек.

Тот день объявили актированным – февраль выдался очень морозным. Ромка был рад: он и без того не особо любил школу, а тут был повод туда не идти. Зато на каток пошел с удовольствием – ну и пусть отморозит нос, хоть на уроках торчать не придется.

А вот Алена актировке рада не была: мама со Степой пошли на работу, она осталась один на один с отчимом. Тот работал где-то в лесу, поэтому ему день тоже актировали. На какой-то момент Алене хотелось крикнуть: «Степка, родной, не уходи, я боюсь его!» – но она сдержалась: а вдруг брат тоже не поверит? Тем более, каких-то два-три месяца назад они с Ромкой хотели избавиться от дяди Игоря…

- К тебе можно? – он вошел в комнату, не дожидаясь ответа, сел рядом. Алена отодвинулась: ей почему-то был неприятен этот человек. Уткнулась в книжку, показывая, что не хочет разговаривать.

- «Тома Сойера» читаешь? – отчим продолжал разговор, словно не замечая настроения падчерицы.

- Ага.

- Знаешь, это ведь была моя любимая книга в детстве. Особенно тот момент с тетей Полли.

Алена подняла глаза на Игоря Яковлевича. Эти глаза были такие большие, чистые, синие-синие, как само небо… Они глядели из-под пушистых ресниц не насторожено, как раньше: теперь в них читался интерес. На какое-то мгновение темная сторона взяла над ним верх. Но нет, еще не время давать спуску внутренним демонам, не время…

- Ты знаешь, я ведь был в детстве совсем, как Том: любил приключения. И игры. Хочешь, покажу тебе свою любимую игру?

Девочка улыбается, медленно кивает.

- Она называется «игра по-взрослому». Ты же хочешь быть взрослой, правда?

И снова молчаливый кивок.

Наконец, он спускает демона с поводка: притягивает малышку к себе, гладит тело, волосы. Она еще не понимает сути: слишком мала. Тихо сидит с ним рядом – для нее ведь это всего лишь игра. Ну ничего: он научит ее играть по правилам. Мужчине невдомек, что у его действий есть безмолвный свидетель. Он сидит прямо над ним, на спинке дивана…

Ведьмежонок негодует: сейчас день, он не может ничего сделать для своей подопечной. А ведь с минуты на минуту может случиться ужасное. Да уже случается, что там говорить! Постойте-ка… Ведь, когда его госпожа его создала, она подарила ему одну способность: надо только собрать всю злость.

О-о-о, злости в эту минуту у него было навалом! Он мигом представил, как будет рвать эту сволочь клыками и когтями. С облезлого меха тут же сорвался невидимый человеческому глазу, но плотный сгусток в форме шара. Сгусток устремился к потолку, и грушевидная лампочка со звоном разлетелась на осколки.
- Черт! – Игорь Яковлевич оторвался от Алены. Мелкий, но острый осколок лампочки впился ему в руку. Слава богам, девчонка не пострадала, а раздосадованный любитель игр отправился зализывать раны, планируя вернуться ночью: «Это мы еще посмотрим!» - ехидно подумал Ведьмежонок.

План его мести едва не сорвался: он ведь мог действовать только при луне, а луна этой ночью спряталась за тучу. Но около двух часов ночи лунный луч все же пробился сквозь темную завесу, и Ведьмежонок отправился на дело…


Он решил, что просто смерть – слишком большая честь для этой мрази. Нажав когтем на кисть руки (как раз там, где свежий порез) он принялся медленно и со смаком пить теплую кровь, выпивая вместе с ней и душу жертвы. Это было похоже на то, как люди пьют дорогой виски: Ведьмежонок наслаждался процессом, пил по маленькому глоточку. В какой-то момент добыча открыла глаза – охотник мило улыбнулся, показав пару окровавленных клыков, и поворачивая голову на сто восемьдесят градусов…

«Хватит с тебя». – в какой-то момент решил Ведьмежок, отворачиваясь и уходя. В подонке еще теплился огонек жизни, но убивать его до конца ему не хотелось.

Утром хозяйка дома нашла своего сожителя в странном состоянии: он сидел на кровати, обняв колени. Она позвала его по имени, но в ответ услышала только: «Оно рядом…» – приехавшая на вызов бригада скорой психиатрической помощи диагностировала у мужчины острую реакцию на стресс и забрала его в больницу. Там Игорь Яковлевич и проведет остаток своих дней. Он никого не узнавал, не понимал, где находится, и все повторял: «Оно рядом...»

Тем же утром, когда забирали отчима, Алена заметила на морде своего плюшевого медведя странные бурые пятна. Она показала их маме, но до того ли ей было?...

Вот, что я думаю: уезжать вам отсюда надо, и поскорее. — говорила тётя Ксюша, попивая чай.

- Куда? Ну куда, Ксюш? — Надежда Павловна всплескивала руками.

- Не знаю. А только в народе говорят, что дома у вас не чисто.

- Да я и сама уже об этом раздумываю. Только куда податься?

- Не знаю...

По деревне слухи расходятся быстро: с той девочкой, которая живёт в "не чистом доме" все перестали играть. На переменах она теперь сидела совсем одна, читала книжку. Алёне было так одиноко, что однажды она тайком взяла в школу плюшевого медведя. Хорошо, что он был маленьким — легко поместился в ранец.

И надо ж было такому случиться: именно в этот день к ней подошла Яна Шварц — пятиклассница, задира, каких поискать. Увидев торчащее из портфеля медвежье ухо, стала смеяться:

- Ха, ведьма игрушки с собой таскает!

- Я не ведьма! - Алёна на всякий случай прижала сумку покрепче.

- Ведьма-ведьма! А ещё мне мамка говорила, что тебе отчим под юбку лазил! Ну как? Понравилось? — издевательская улыбка промелькнула на прыщавом лице Яны. Девочка круто развернулась и ушла по своим делам. Алёна заплакала тихо, отчаянно.

Ведьмежонок сидел в тёмном ранце, понимая: он нашёл следующую жертву...